Гипнотизер в МВД: игры разума

Глава 20 Сам черт не брат

Когда я услышал, чего хочет от меня Хвалыгин, то сначала даже усомнился в своих способностях.

Разве я смогу утихомирить вооруженного преступника? Который к тому же прекрасно понимает, что его хотят уничтожить. Для этого нужны специально обученные люди, психологи и переговорщики. Впрочем, под рукой таковых не оказалось, иначе почему бы руководство ГУВД обратилось ко мне?

— Ну, а к кому же еще идти за помощью? — удивился Талицкий. — Ты за два дня раскрыл три дела, с которыми мы обычными методами возились бы гораздо больше. Да еще какие дела! Поэтому теперь мы ждем от тебя новых подвигов.

Не скрою, слушать это было приятно. Вот только я помнил басню, где у вороны украли сыр, расхваливая ее взад и поперед. Так что не надо слишком обольщаться. Притом, что лезть под дуло пистолета разъяренного бандита, которому нечего терять — не самая лучшая идея на свете.

— Там ребенок, ни в чем не повинный мальчик, — напомнил Талицкий. — И бабушка, которую в любой момент может хватить удар. И ты можешь спасти их.

Ну конечно, а еще десятки других жертв, которых в будущем должен прикончить Пиковый король. Вот только смогу ли я им помочь, если меня пристрелит бандит, вот в чем вопрос.

Но рисковать жизнями стара и млада я все равно не собирался. Тем более, как теперь я выяснил, после смерти все равно жизнь не прекращается.

Так что теперь я мог и рискнуть своей жизнью. Правда, гарантии того, что после новой смерти я снова возрожусь, у меня не было, но что поделать, если на меня возложили столько надежд.

— Нам нужно решить, как быть с условным сигналом, — сказал я задумчиво. — Я постараюсь на несколько секунд или, если получится, побольше, сбить преступника с толку и дезориентировать. В это время вы должны молниеносно обезвредить его. Но действовать вы должны только по моему сигналу. Вы можете меня видеть или слышать?

Талицкий тоже задумался. Нацепить на меня «жучки»? Но эта технология еще не так развита, как полвека спустя, приборы подслушивания еще слишком громоздкие и неудобные, могут привлечь внимание бандита и тогда все пропало.

— Может, у вас сидят снайперы на крыше? — спросил я.

Майор удивленно посмотрел на меня и кивнул.

— Снайперы должны прибыть в течение получаса. Если уже не приехали. Но, насколько мне известно, Балановский закрыл окно шторами, его почти не видно. Так что на этот вариант особой надежды возлагать нельзя.

— Ты сказал, что он сидит на первом этаже, — напомнил я. — А окно там открыто? Хотя бы через него можете услышать?

Теперь помощник Хвалыгина просиял.

— Да, окна были изначально открыты. Там уже сидит наш человек. Он как раз тебя и услышит.

— Надеюсь, у него хороший слух, — проворчал я. — Хорошо, тогда сигнал к атаке будет мое слово «Цыгане идут!».

Майор снова удивился.

— «Цыгане»? Что это за сигнал такой?

Я пожал плечами. Не буду же я ему говорить, что собирался применить в отношении преступника техники цыганского гипноза, поэтому и решил сделать кодом название народности, изобретшего эти приемы.

— А чем тебе не нравится? Редкое слово, ни с каким другим не спутать. Да, и вот еще что, мне нужно все досье на этого Балановского. Я хочу знать о нем все. И чем скорее, тем лучше.

— А зачем это тебе? — настороженно спросил помощник. — Это не совсем доступная информация. Тем более, для тебя, не состоящему у нас в штате.

Я рассердился.

— Лезть под пули, значит, мне можно, а вот ознакомиться с досье нельзя? Ты издеваешься, что ли?

Мы к тому времени как раз заехали во двор нужного дома. Здесь по-прежнему толпились взволнованные люди, стоящие за оцеплением. Внутри огороженной зоны находились милиционеры и две кареты скорой помощи.

А еще я увидел черную «Волгу» начальства ГУВД. Чуть поодаль стоял Хвалыгин и разговаривал с подчиненными. Наверняка он не хвалил их, а распекал, потому что операция пошла явно не по плану.

— Ладно, сейчас я распоряжусь, чтобы вам предоставили необходимые данные, — сказал Талицкий, увидев шефа. Понял, наконец-то, бюрократ, что сейчас можно пренебречь инструкциями.

Машина остановилась и мы вылезли из кабины. Подошли к Хвалыгину. Полковник внимательно оглядел меня, но, конечно же, не так остро, как я его.

Экспресс-анализ внешности руководителя сказал многое о его внутреннем мире. Я провел его быстро и почти автоматически, по привычке.

— Ну что же, Ян Юрьевич, — сказал Хвалыгин. — Готовы помочь милиции и спасти заложников? Говорят, вы прямо-таки чудеса умеете вытворять с людьми.

Рядом стояли Кукушкин и другие руководители отделов, среди них и Белокрылова. Я чуточку улыбнулся и хотел ответить насмешливо, но Аня умоляюще смотрела на меня, прося не паясничать. Ладно, пришлось послушаться.

— Слухи о моих способностях сильно преувеличены, — я улыбнулся еще шире. — Но кое-что я умею.

Хвалыгин улыбнулся в ответ. Я уже сделал в отношении него определенные выводы.

В прошлом отличный служака, хваткий и способный милиционер. Обладает организаторскими способностями. Умеет говорить и ораторствовать. При желании может быть душой компании.

Сейчас, правда, он уже больше нацелен на карьеру. Ради этого способен идти по головам. Хочет перейти в Москву на повышение.

— Мы очень надеемся на вас, — покровительственно сказал он. — Идите, хорошенько подготовьтесь.

И он отвернулся к заместителю городского прокурора, также явившемуся на место происшествия. Этого я уже не выдержал.

— Надеяться мало, — сказал я в спину Хвалыгину. — Где есть развалины, там всегда есть надежда найти сокровище.

Хвалыгин обернулся, уязвленный моей интонацией.

— Что вы сказали?

Я продолжал улыбаться. Белокрылова в отчаянии закатила глаза.

— Это сказал не я, а Джалаладдин Руми, персидский суфий.

Хвалыгин только и мог, что сказать:

— Весьма интересно… Суфий.

Я кивнул ему. Кажется, начальник ГУВД хотел сказать другое слово, похуже, но здесь слишком много посторонних, вон даже корреспонденты из газет прибыли.

— Хорошо, я скажу, когда вы понадобитесь.

И отправился в сторону, больше не обращая внимания на полковника. Подошел к Кукушкину и Белокрыловой. Начальник угро постарался тут же дистанцироваться от меня, как от прокаженного, а Белокрылова зашипела:

— Ты что, совсем спятил? Кто так разговаривает с начальством?

Теперь я улыбнулся уже ей и гораздо искреннее, чем в беседе с Хвалыгиным.

— Ничего, Аня, все будет в порядке. Немного дерзости всегда не помешает. Ваш начальник уважает силу, впрочем, как и любой другой. Сейчас он не посмеет от меня избавиться. Ну, а потом у меня есть несколько ключиков к его сердцу, которые помогут растопить его холод. Оно сейчас немного заледенело, совсем, как в сказке про Снежную королеву, помнишь? А я его растоплю и освобожу, вот увидишь.

Белокрылова взяла меня за локоть и отвела подальше.

— Ты что такое несешь, Ян? Какая еще Снежная королева? Ты понял, куда тебя посылают? Может, откажешься, а? Ты не обязан туда идти. Переговоры должен вести руководитель операции по спасению заложников, он и должен рисковать жизнью, а не ты.

Она сжимала мой локоть слишком сильно. Ого, что это такое? Наша железная начальница, у которой вместо сердца кусок мрамора и калькулятор вместо головы, она что, переживает за меня?

— Мне очень приятно, что ты так беспокоишься, — сказал я с улыбкой. — Но все будет в порядке. Это как в игре, понимаешь? У Балановского свои карты, у меня — мои. И вот мы садимся играть…

Белокрылова в отчаянии прикрыла глаза. Да, жест непримиримости, одно из его значений — это когда собеседник не хочет видеть те аргументы, что ты сейчас привел.

— Ян, что ты такое говоришь? — снова спросила она. — Ты что, не понимаешь, это вовсе не игра. Это жизнь. Хвалыгину плевать на тебя. И поэтому тебя сейчас сажают в клетку со львом. Ты должен…

— Эй, Климов! — окликнул меня Талицкий. — Пойдем, все готово!

Я высвободился из отчаянной хватки Ани.

— Мне надо идти. Все будет в ажуре, не беспокойся.

И отправился к майору, оставив шефиню в полной безысходности. Когда я подошел, Талицкий снабдил меня тоненькой папкой и сказал:

— Это все, что удалось найти к настоящему времени.

Так-с, ладно, это лучше, чем ничего. Я открыл папочку и углубился в чтение. Мне ведь почему требовалось собрать как можно больше информации об объекте гипнотизации? Помимо обычного желания познакомиться поближе, я должен знать врага в лицо. Чтобы поразить его своими знаниями, конечно же. Ну, и что самое важное — чтобы знать, к чему он стремится, какие были проблемы в жизни, какие препятствия приходилось преодолевать. Какие у него предпочтения и, наоборот, к чему он испытывает отвращение.

Итак, что мы имеем. Балановский, довольно молодой человек, сорок девятого года рождения, в июне исполнилось двадцать пять лет. Хм, плохая успеваемость в школе, даже оставался на второй год. Из Лесотехнической академии отчислен, потому что прогуливал и не хотел учиться. Так, с этим все понятно.

Находился на учете по надзору за несовершеннолетними, как трудный подросток с антисоциальным поведением. Судим за попытку грабежа и кражу. До недавнего времени работал в крематории. Есть сигналы, что вымогал деньги у родственников усопших. Ба, так он тот еще жук, если связался в свое время с похоронной мафией.

А вот и характеристики. Честолюбив и склонен к тщеславию. Жесток и злопамятен. Нетерпелив, хочет жить настоящим, не думая о будущем. Весьма любит деньги. Из кинофильмов предпочитает смотреть лишь иностранные детективы.

А, вот еще какой любопытный факт, он уважает учение Ницше о сверхчеловеке. Казалось бы, где Ницше и где Балановский. А вот надо же, успел где-то ознакомиться и взять на вооружение некоторые постулаты.

Ну что же, очень хорошо. Кто предупрежден, тот вооружен. Я уже вижу, как смогу его загипнотизировать. Шансы есть и очень высокие.

Я повернулся обратно к Талицкому и отдал ему папочку.

— Ну, когда идем?

Помощник Хвалыгина даже растерялся:

— Что, ты уже все, готов? Тогда пойдем, чем быстрее, тем лучше. Мы представим тебя как нашего представителя, уполномоченного на переговоры. И как врача, который осмотрит старушку. Сможешь сделать вид, что ты доктор?

Я поправил воротник рубашки, который стал вдруг слишком давить, и ответил:

— Больше того, я смогу при необходимости оказать ей первую помощь. Ну, давай, пошли уже. И помните: «Цыгане»!

И вот мы идем к оцепленному подъезду, где на первом этаже вооруженный преступник взял в заложники ребенка и старушку. Балановский уже предупрежден, метров за десять Талицкий и Мелентьев оставляют меня в одиночестве и дальше я иду один.

Чтобы сразу воздействовать на сознание преступника, я расправляю спину и поднимаю голову. Если он сейчас смотрит сквозь занавеску, пусть видит, что на переговоры с ним идет уверенный в себе человек, которому нужно подчиняться.

Хотя внутри я чувствую себя далеко не уверенным, да и ноги становятся, как ватные.

Я вхожу в подъезд, подхожу к двери, аккуратно стучусь. Изнутри доносится мужской крик:

— Ну че ты там стелешься, заходи давай.

Я открываю дверь и вхожу в квартиру. Балановский стоит тут же, он быстро захлопывает дверь, закрывает ее на замок и проверяет меня на наличие оружие. Потом толкает по коридору:

— Ну, пошел вперед. Иди, иди, только без резких движений.

Я послушно иду по коридору. Но в то же время мой мозг усиленно работает. Пашет на бешеных оборотах. Я уже успел сделать мгновенную диагностику объекта и оценил, готов ли он к внушениям.

В цыганском гипнозе нет необходимости вводить человека в расслабленное состояние. Наоборот, ситуации стресса, страха, тревоги и депрессии также могут быть отличными рабочими состояниями для транса. Это состояния, когда объект воздействия наиболее подвержен внешнему влиянию.

Пока что беглый осмотр обнадеживает. Балановский очень взволнован и боится за свою жизнь. Все, что ему нужно — это постараться выбраться отсюда живым и желательно, с большим кушем в кармане. Вот над этим я и могу работать.

Преступник вталкивает меня на тесную кухню. У стены стол, на стульях сидят испуганная старушка и заплаканный ребенок. Окна зашторены плотной тканью.

Обстановка самая обычная. Холодильник, кухонный гарнитур. Настенные часы, картина с натюрмортом. Вязаный коврик на полу.

— Ну, что там? — Балановский обходит меня, заглядывает в глаза. Он низкорослый и суетливый, а еще очень потный от волнения. — Вы готовы принять мои условия?

Я снова оглядываю его и внезапно осознаю, что совсем не боюсь. Отчасти на меня накатывает некое вдохновение, азарт, кураж, как перед выступлением. А отчасти это вызвано самим страхом бандита. Он ведь и в самом деле находится в безвыходном положении.

— Да, готовы, — отвечаю я, хотя и понятия не имею, что он там запросил. Хотя, что могут просить люди его уровня интеллекта в такой ситуации? Отвезти их на аэродром, вывезти из страны, снабдить деньгами, что же еще. — Но только на это нужно время.

— Сколько? — хрипло спрашивает Балановский. Он чересчур нервно машет пистолетом и я некстати вспоминаю, что он убивает людей, как мух. — Сколько вам надо времени?

— Немного, около получаса, — успокаивающе говорю я. Мне самому этого времени должно хватить за глаза. Если я не смогу загипнотизировать его за этот период, грош мне цена, как специалисту. — Я пока что побуду у тебя, как дополнительный заложник, как товарищ и друг.

Балановский не обращает внимания на мои последние слова, кивает и порывисто подходит к окну. Отодвигает штору и проверяет, все ли в порядке. Отлично, он уже проглотил мои слова насчет дружбы.

Ему подсознательно хочется на кого-то опереться. Он ищет дружбы и сострадания. Как, впрочем и любой другой человек в этом мире.

Чтобы не стоять, как столб, и не раздражать его, я спрашиваю:

— Можно я сяду? Да и ты садись, ноги ведь не казенные. Нам надо подождать совсем немного, осталось чуть-чуть и твои надежды оправдаются.

Балановский мгновение раздумывает, потом снова кивает. Указывает на опрокинутую табуретку возле газовой плиты.

— Подними ее и садись.

Я поднимаю табуретку и сажусь. Рядом стоит еще одна, я как будто случайно поворачиваюсь к ней, указываю всеми угловыми сторонами своего тела в этом направлении: лицом, пальцами рук, ступнями. Мне надо, чтобы преступник перестал бегать по комнате, а спокойно сидел на своем месте.

— Садись тоже, — я добавляю в голос жесткости и металла, чтобы объект повиновался. — Ты передал свои условия и сделал свой выбор. Теперь осталось только ждать. Как говорил Ницше, если вы решили действовать — закройте двери для сомнений.

Балановский в изумлении замирает. Потом осторожно садится на табуретку рядом со мной. Пистолет убирает в сторону.

— Ты тоже знаешь Ницше? Но откуда?

Я слегка улыбаюсь.

— Я ведь не просто так отправлен на переговоры. У меня есть образование психолога. А каждый психолог знает и уважает Ницше. Лично мне нравится следующая его фраза: «Человек есть нечто, что нужно преодолеть». Каково, а? Очень сильно!

Тут я нисколько не кривлю душой. Меня и в самом деле в свое время поразила эта фраза у философа. Я сейчас вполне искренен. Нельзя врать человеку, который находится в ситуации между жизнью и смертью. Он мигом выведет тебя на чистую воду и месть его будет ужасной.

И Балановский верит мне. Он на мгновение расплывается в улыбке. Правда, на его физиономии она больше походит на звериный оскал, но все же.

— Верно говоришь. А мне больше нравится фраза, что человек — это самое жестокое животное.

Ну, конечно, что же тебе еще могло понравиться у великого философа? Ты, как и Гитлер, взял из его учения только самое необходимое, оставив в стороне многие нравственные аспекты.

Но теперь я уже должен немного польстить ему.

— Верно, ведь поистине, человек — это просто грязный поток. Но мне еще нравится, что не надо уметь проигрывать, если умеешь выигрывать.

Балановский просиял от счастья. Он уже и забыл, что находится рядом с врагом. Все-таки, умение присоединиться к ценностям человека — это великая вещь. Я готовлюсь приступать к следующему этапу гипноза и в это время за окном раздается шум.