ЧАСТЬ 2 РОЖДЕСТВО В ПРОШЛОМ

Глава 2

Лондон, 1818

– Кэролайн, дорогая, проснись. Как ты можешь спать в такой чудесный вечер?

– Кто… что? – Кэрол отбросила последние обрывки дымки, пахнущей лавандой, в глубину сознания, чтобы понять, кто это говорит с ней. Голос был какой-то знакомый.

– Дорогая сестрица, ты задремала. – Молодое личико, обрамленное короткими завитками бледно-золотых волос, появилось перед растерявшейся Кэрол.

– Задремала? – повторила Кэрол и добавила, вспомнив:

– Нет, это затеи леди Августы.

– О Боже мой! – прожурчал голосок хорошенькой девушки. Склоняясь над Кэрол, она с трудом подавляла смех. – Неужели тетя Августа приготовила свои любимые целебные травы и дала тебе снотворного? Ведь ты должна не спать, а быстрее готовиться к балу!

– Тетя? – повторила Кэрол. – Какой бал?

– Рождественский бал, глупышка. Да проснись же, Кэролайн, ведь пора одеваться, а ты обещала, что только я буду тебе помогать. Выбирайся же из своего кресла скорее!

Кэрол ничего не оставалось, как подчиниться. Кресло с подушечкой на спинке было то самое, только обитое другой тканью, кресло, в котором она сидела за своей одинокой трапезой и позже – беседуя с призраком леди Августы. Но комната, в которой она теперь находилась, была совершенно другая. Это была роскошно обставленная, красивая и просторная комната, с бледно-голубыми обоями и богатым белым карнизом, шедшим по периметру потолка. По верху стенных панелей шел карниз попроще. В камине горел яркий и жаркий огонь, на широкой каминной полке пылали свечи; свечи горели и на столах, и в стенных канделябрах. А прежняя зеленая обивка на кресле превратилась в парчу ярко-голубого цвета.

– Все-таки тетя Августа права, – сказала белокурая девушка, приподнимая подол вечернего платья, лежащего поверх голубого покрывала на широкой, увенчанной балдахином кровати. – Персиковый цвет тебе идет больше, чем белый.

Само же это очаровательное создание было одето в белое платье с высокой талией, низким округлым вырезом и рукавчиками-буфами. На шее висел простой медальон на тонкой золотой цепочке, а серьги были из маленьких жемчужинок со свободно свисавшими жемчужинами-капельками. На личике у нее не было, кажется, и следа косметики. Хотя Кэрол никогда не видела эту девушку, она почувствовала, что любит ее, давно ее знает и что девушка играет важную роль в ее жизни.

– Снимай свой капот, – сказала девушка, берясь за пояс на талии Кэрол.

Взглянув вниз, Кэрол увидела, что на ней уже не было старого купального халата и фланелевой ночной рубашки. Вместо этого она была одета в бледно-желтое шелковое одеяние с кружевными оборками. Она позволила девушке снять его с себя и с изумлением увидела незнакомое белье. Вышитая льняная сорочка покрывала легкий корсет, в который были вставлены какие-то тонкие планки. Прозрачные чулки персикового цвета держались у колен на подвязках. На ногах были плоские туфли нежного персикового цвета.

– Вот, пожалуйста! – Девушка подвела Кэрол к кровати. – Подними руки. Теперь осторожней. Оно очень тонкое, а мы ведь не хотим его порвать.

Кэрол следовала указаниям молодой девушки без всякого сопротивления. Она стояла не шевелясь, а облако прозрачной бледно-персиковой ткани окутало ее голову, опустилось на плечи и упало до полу. С необычайной быстротой помощница Кэрол застегнула мелкие пуговки на спине. Потом легкими прикосновениями привела все в окончательный порядок.

– Вот. Разве я не замечательная горничная? Дорогая, ты никогда еще не была такой хорошенькой. Монфорт будет восхищен. Посмотри на себя.

– Монфорт?

Девушка повернула ее за плечи, и Кэрол посмотрела в высокое зеркало, стоящее в углу. То, что она увидела в этом зеркале, ее потрясло.

Лицо было ее, но каштановые волосы, говорить, чтобы не нести лунатический бред. Девушка в белом платье опять рассмеялась:

– И то и другое, ты же прекрасно знаешь. Мы трое и Монфорт договорились об этом. И нужно сказать, что тетя Августа очень хорошо все устроила: так много цветов и лучшие музыканты! Ну и потом, ей нравится Монфорт. Клянусь, она сама вышла бы за него, будь она помоложе.

Монфорт. Кэрол закусила губу. Эта хорошенькая девушка права: у нее действительно появилась привычка повторять ее слова. И только одно имя помогло ей понадеяться на то, что она сможет найти какой-то смысл в этой путанице.

– Тетя Августа? – переспросила она.

– Да. Она хочет оглядеть тебя, когда ты будешь готова. Держи. – И девушка взяла с кровати пару длинных белых перчаток и подала их Кэрол. Они доходили почти до плеч. Девушка помогла застегнуть пуговки.

– Теперь веер.

Эта принадлежность туалета была сделана из шелка персикового цвета, расписанного изящными цветами и листьями и натянутого на пластинки из слоновой кости.

– Ты пойдешь со мной? – Кэрол не знала, что лучше – чтобы девушка пошла с ней или чтобы она осталась здесь. Если тетя Августа – это та самая леди Августа, которую Кэрол знала и которая создала всю эту путаницу, Кэрол с удовольствием предстала бы перед ней, не беспокоясь о том, что ей говорить. С другой стороны, если это не леди Августа, Кэрол нужна поддержка этой девушки, которая, судя по всему, очень ее любит.

В этой юной особе было что-то мучительно знакомое, как будто Кэрол когда-то видела и слышала ее во сне или, может быть, мельком встречалась с ней в далеком прошлом. Кэрол попристальней посмотрела на девушку, жалея, что никак не рискнет спросить ее имя, но уместно ли устанавливать личность собственной сестры? Особенно если учесть, что Кэрол прекрасно знала – девушка ей не сестра. При мысли об этом Кэрол почувствовала что-то вроде сожаления. Совсем неплохо иметь такую сестру.

– Меня она уже осмотрела, – сказала девушка в ответ на вопрос Кэрол. – Иди одна. Я скоро приду. Хочу еще раз пройтись щеткой по волосам, чтобы выглядеть наилучшим образом.

– На тот случай, если лорд Симмонс появится на балу?

Ласковое поддразнивание, прозвучавшее в ее голосе, поразило Кэрол. В ее голосе слышится нежность!

– О да, я надеюсь, что он придет. – Мягкие голубые глаза засияли, нежные юные губы тронула робкая улыбка. – Если да, он пригласит меня на вальс.

– Да, тут есть из-за чего волноваться. И, сознавая, что она не может больше оставаться в этой комнате и оттягивать момент встречи с «тетей Августой», Кэрол вышла в длинный холл, освещенный свечами, горящими в настенных канделябрах.

Холл был ей незнаком, но она пошла туда, где свет был ярче, и вдруг узнала это помещение. Помогла лестница. Нельзя было не узнать этот красивый разворот ступеней и перил, коль скоро ты проходила здесь вверх и вниз по несколько раз за день в течение пяти с половиной лет. А впереди, в нескольких шагах, была дверь, ведущая в комнаты леди Августы. Глубоко вздохнув, Кэрол подошла к этой двери и постучала, надеясь, что не ошиблась. Дверь тотчас же отворила женщина средних лет в черном платье и белом переднике.

– Кто это? – спросил знакомый голос из глубины комнаты.

– Я, – ответила Кэрол, проскальзывая мимо служанки.

Убранство комнаты изменилось. На стенах – белые и кремовые панели, на высоких окнах – бледно-зеленые занавеси из тафты, на кровати – гармонирующие с ними занавеси, – но это определенно та же самая комната, в которой бывала Кэрол, служа у леди Августы в компаньонках. Женщина, сидевшая у туалетного столика перед шкатулкой с драгоценностями, явно походила на ту леди Августу, которую Кэрол знала прежде.

– Войдите и покажитесь мне, – велела леди Августа. – Мэри, вы можете идти. Я позову вас, когда будет нужно.

– Ой, мадам. – Сделав реверанс, служанка исчезла в дверях, оставив Кэрол наедине с женщиной, которую она считала призраком. А может быть, несмотря на сходство, это вовсе не был тот призрак, что явился к Кэрол в начале этого вечера? Кэрол решила быть осторожней.

– Добрый вечер, леди Августа. Услышав это приветствие, женщина за туалетным столиком подняла брови.

– В этом доме в этом веке тебе лучше называть меня тетей Августой. В противном случае все, кого ты знаешь, будут удивлены.

– А вы действительно та, за кого я вас принимаю? – спросила Кэрол. – Если так, то должна сообщить вам: я больше не желаю играть в эту игру, которую вы затеяли.

– В чем дело, Кэрол?

Услышав свое настоящее имя, Кэрол облегченно вздохнула, а потом разозлилась:

– Как вы смеете бросать меня одну, без всякой помощи, с девушкой, которая считает меня сестрой? Если бы у меня не хватило ума сохранять спокойствие и слушать, вместо того чтобы рассказать все, что я знаю, эта бедняжка потеряла бы рассудок. Как, по-вашему, воспримет она мое заявление, что я – жертва садистического трюка, который устроило привидение?

– Но ты не стала ее пугать, рассказывая правду, не так ли? Интересно почему. Может ли быть, что ты почувствовала некий проблеск сестринской нежности к этой девушке?

– Не надейтесь, – ответила Кэрол, – она для меня ничто. Кстати, как ее зовут? И почему она упорно зовет меня Кэролайн?

– Если она ничего не значит для тебя, зачем тебе знать ее имя?

– Вы перенесли меня сюда против моей воли, – сказала Кэрол, – и, видимо, отождествили меня с другим человеком. На мне одежда вроде той, которую могла носить какая-нибудь героиня Джейн Остин, а девушка, называющая меня своей сестрой, заявляет, что сегодня званый вечер в честь моего обручения. Я даже не знаю, кто мой жених! Если вы не хотите, чтобы я при гостях совершила какую-нибудь ужасную ошибку, которая смутит вас или эту бедняжку в соседней комнате, расскажите мне побольше.

– Что мне надеть вечером, рубины или сапфиры? – вопросила леди Августа. – Думается, к этому темно-синему подойдут сапфиры, но я вовсе не хочу затмевать тебя на твоем празднике. У тебя замечательное ожерелье, не так ли? Я помню, покойная матушка Монфорта часто его надевала. Ты знаешь, что это была одна из моих лучших подруг?

– Нет, – от раздражения Кэрол даже скрипнула зубами, – не знаю. Откуда мне знать?

– Да? – Леди Августа приподняла два ожерелья, одно из которых сияло рубинами и бриллиантами, другое – тяжелая золотая цепь – сверкало тремя крупными сапфирами в золотой оправе, усыпанной бриллиантами. – Так как ты думаешь, какое мне надеть?

– Наденьте эти чертовы сапфиры. Только расскажите мне то, что я должна знать, чтобы не свалять дурака на балу, на котором ожидается мое появление. А еще лучше – отошлите меня обратно, где мне следует быть.

– Ты до крайности нетерпелива. – Она приложила к груди сначала одно, потом другое ожерелье, глядя на свое отражение в настольном зеркале. – Думаю, ты права. Хорошо, пусть будут сапфиры. – Она застегнула ожерелье, встала и подошла к Кэрол. – А ты и находишься там, где тебе следует быть. Сейчас 1818 год. Ты живешь в Марлоу-Хаус, как это и было в то время.

– Кто же я? – вскрикнула Кэрол.

– Леди Кэролайн Хайд. Твоя младшая сестра – леди Пенелопа. Вы всегда были очень дружны и стали еще дружней с тех пор, как ваши родители погибли в дорожной катастрофе четыре года тому назад. Эти годы я, на правах тетки, слежу за вашим образованием и руковожу вами в обществе. Тебе посчастливилось сделать одну из лучших партий в этом сезоне, хотя в свои двадцать четыре года ты считаешься староватой для подобной удачи. Ты выходишь за Николаса Марлоу, графа Монфорта, который, по случайному совпадению, приходится дальним родственником моему покойному мужу.

– Он имеет какое-нибудь отношение к Николасу Монфорту, который приходится вам племянником? – Имя Монфорта Кэрол повторила особенно старательно.

– Который будет моим племянником в будущем веке, – поправила леди Августа. – Мой будущий племянник – прямой потомок лорда Монфорта.

– Но тогда люди, о которых вы говорите, совершенно реальны? – Кэрол помолчала, размышляя, потом продолжала:

– Значит ли это, что вы и я обитаем в телах других людей? Если так, то где теперь личности этих людей? Что вы сделали с леди Кэролайн? И с ее теткой?

– Пока мы находимся в этом времени, ты и леди Кэролайн, я и покойная леди Августа – одно и то же. Можешь не бояться за их безопасность. Тот, кто послал меня с этой миссией, не допустит, чтобы мы чем-нибудь повредили этим женщинам. При этом чувства, которые ты будешь испытывать, будут ТВОИМИ чувствами. То есть в конечном счете цель нашего посещения прошлого – расшевелить чувства, которые давно в тебе умерли, вызвать чувства, которых ты у себя и не предполагала.

– Эта затея представляется мне совершенно безнравственной, – заявила Кэрол, ничуть не укрощенная полученным объяснением, которое ее практическому уму показалось бессмыслицей. – Разве я не могу разрушить всю жизнь леди Кэролайн, если сделаю какую-нибудь глупость и ее жених расхочет на ней жениться?

– На этот счет можешь не волноваться. Монфорт не расторгнет помолвки. И пока ты здесь, ты никоим образом не сможешь изменить общий ход событий, разве только откроешь, что ты из будущего.

– Вы уверены? – Кэрол вспомнила научно-фантастический роман, в котором рассказывалось, как самые незначительные перемены в прошлом вызывали огромные перемены в будущем.

– Полностью. Хотя я и рада слышать, как ты выражаешь озабоченность судьбами людей, которых даже не знаешь. Уверяю тебя: все, что от тебя требуется, – это молчать о своем происхождении, держать глаза, уши, а главное – сердце широко открытыми и плыть по течению.

– Плыть по течению? – Кэрол удивленно рассмеялась. – Вот уж не подумала бы, что могу услышать от вас такие слова.

– Да, не правда ли? – На мгновение леди Августа выглядела очень довольной собой, потом снова стала деловитой:

– Слушай внимательно, Кэрол, ибо, прежде чем начнется бал, тебе нужно многое узнать, а Пенелопа может войти в любую минуту. Ты увидишь, что дом несколько изменился. Настоящий Марлоу-Хаус вдвое больше того, который ты знаешь. Его перестроили после второй мировой войны и превратили в два дома, с тем чтобы второй дом можно было сдавать.

Затем последовал залп сведений о семействах Марлоу и Монфорт, какими они были в начале XIX века, одновременно с перечнем строгих правил этикета того времени. Через десять минут Кэрол воскликнула:

– Не думаете ли вы, что я смогу все это запомнить?

– Если запутаешься, советую глубоко вздохнуть, расслабиться и позволить инстинктам леди Кэролайн руководить собой.

– Это безумие! Вы же знаете это, не так ли?

– Мне это кажется совершенно несложным. – Эти слова старой дамы прозвучали несколько самодовольно.

Леди Августа повернулась к зеркалу, чтобы надеть сапфировые серьги, подходящие к ожерелью. Затем последовал золотой браслет с сапфирами, надетый поверх белой перчатки. Разведя руки, леди Августа опять повернулась в Кэрол:

– Как я выгляжу? Обожаю модные картинки этого времени. Высокая ампирная линия талии разрешает проблемы с фигурой, которые неизбежно возникают перед женщиной среднего возраста.

– По вашему поведению не скажешь, что вы в отчаянье пытаетесь спасти свою душу. Мне кажется, вам все это очень нравится! – Кэрол оглядела высокую стройную фигуру в темно-синем платье.

Огонек, вспыхнувший в глазах леди Августы, заставил Кэрол сильно смягчить слова, которые готовы были сорваться с ее языка и которые она считала себя вправе произнести, если учесть, что с ней сделали против ее воли.

– Вы выглядите прекрасно. У вас изменился цвет волос. Они теперь не совсем седые, скорее соль с перцем. Леди Августа, то есть тетя Августа, вы уверены, что сегодня вечером я не сделаю какой-нибудь дурацкой ошибки?

– Я совершенно уверена, милочка. – Услыхав легкий стук в дверь, леди Августа посмотрела поверх плеча Кэрол. – А вот и Пенелопа. Вы опаздываете, мисс. Спускаемся вниз? Скоро начнут съезжаться гости.

Когда она сходила по лестнице, Кэрол поняла, что имела в виду леди Августа, сказав, что Марлоу-Хаус изменился. Входной холл с черно-белыми мраморными плитами, расположенными в шахматном порядке, был в два раза больше, чем тот, который помнила Кэрол. С одной стороны холла была приемная, куда вела широкая дверь в виде арки, которой уже не существовало во времена появления Кэрол в этом доме в XX веке. За приемной был большой зал, сверкающий великолепием кремовых стен, багетом из позолоченных лепных листьев, зеркалами и канделябрами, украшенными по случаю праздника зеленью и пылающими сотнями тонких восковых свечей. Вдоль стен стояли золоченые стулья для пожилых дам и для нетанцующих гостей. Паркетный пол был навощен и натерт до блеска.

Двойные двери в конце зала вели в огромную столовую, где должны были подать поздний ужин. Еще одна комната была уставлена столиками для карточной игры. За столовой, в той части дома, которую Кэрол хорошо знала, библиотека давала возможность уединиться и отдохнуть тем, кто устал от толпы. Позади дома был большой сад, окруженный стеной.

Рассматривая дом, еще не подвергшийся перестройке, Кэрол поняла, почему она не узнала верхний холл. Спальня леди Кэролайн помещалась именно в той половине здания, которой уже не существовало во времена Кэрол.

– Какая жалость, что все это не сохранится, – тихо сказала она леди Августе.

– Налоги, – так же тихо, но решительно ответила та. – Налог на наследство моего деда. Посягательства современной жизни на старинные привилегии. Жаль, я согласна с тобой, тем более что впоследствии мой отец нажил огромное состояние, и оно позволило бы ему сохранить дом в прежнем виде. Впрочем, в конце двадцатого века никто не устраивает больших балов. – И, понизив голос, леди Августа добавила:

– Кэролайн, кажется, идет ваш жених.

– Я не могу… я не готова…

– Готова или нет – вот он. Добрый вечер, Николас.

– Миледи. – Николас Марлоу, граф Монфорт, склонился над рукой хозяйки, затем поцеловал ее в щеку.

– Чем целовать такую старуху, как я, лучше бы поцеловали Кэролайн. – И леди Августа легко ударила его по руке сложенным веером.

– С удовольствием, миледи. – Монфорт повернулся к Кэрол, устремив на нее блестящие глаза.

От этого взгляда у Кэрол закружилась голова. Монфорт был высок, широкоплеч, тонок в талии. Черный вечерний костюм был сшит у хорошего портного в том строгом стиле, который ввел в моду лорд Бруммель. Черные вьющиеся волосы были коротко подстрижены, нос аристократически удлинен, а рот, казалось, был создан для улыбки. Или для поцелуев.

Взяв Кэрол за руку, обтянутую перчаткой, он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, как велела леди Августа. Кэрол уловила запах лимонного одеколона.

– Пожалуйста, попробуйте улыбнуться, – прошептал он ей на ухо, – я же не чудовище.

Она чувствовала на своей руке силу и жар его пальцев, проникавшие через безукоризненно белую лайку его перчатки. Он выпрямился.

Кэрол смотрела на него не отрываясь, не в силах заговорить.

– Как романтично! – воскликнула Пенелопа, прижав руки к груди. – При виде жениха моя чувствительная старшая сестрица потеряла дар речи!

– Здравствуйте, милочка Пенни! – улыбнулся Монфорт будущей сестре. – Увидев вас сегодня, все молодые люди просто впадут в любовное исступление! – И он потрепал засмеявшуюся Пенелопу за подбородок.

– Монфорт, – остановила его леди Августа, – я буду вам весьма признательна, если вы переключите ваше внимание на мою старшую племянницу. Разумеется, в том случае, если вы не собираетесь заводить гарем.

– Ах, тетя Августа, какая возмутительная идея! – вскричала Пенелопа, все еще продолжая смеяться. – Я уверена, что для Монфорта не существует никого, кроме Кэролайн.

– Никого, уверяю вас. – Никола взял Кэрол под руку. – Если бы я сделал предложение вам. Пенни, полагаю, вы отказали бы мне и тем разрушили бы мне сердце. Если не ошибаюсь, ваши пристрастия отданы молодому Симмонсу, который, как я понял, прибудет на бал с твердым намерением протанцевать с вами вальс.

Личико Пенелопы покрылось густым румянцем, но Монфорт этого не заметил. Его внимание было устремлено на Кэрол, и, как ей показалось, вовсе не потому, что он был поражен ее прелестью. В его взгляде было нечто преднамеренное.

– Кэролайн, вы как будто чем-то расстроены? Что-то случилось?

– У меня просто немного кружится голова от волнения.

На самом же деле Кэрол думала о том, каковы на самом деле чувства этого человека к леди Кэролайн Хайд. Ей было ясно, что леди Августа была просто очарована им, а его слегка насмешливое обращение с Пенелопой выражало лишь нежность к будущей свояченице, невинной девушке, к тому же много моложе его. Но каковы отношения Кэролайн и лорда Монфорта, этого она не понимала. Жаль, что она не спросила у леди Августы, получила ли Кэролайн Хайд наследство от родителей и богат ли Монфорт.

– Я счастлив, что вы надели мое ожерелье, мой подарок.

Монфорт смотрел на жемчуг и сапфировую застежку, потом его глаза скользнули ниже, к глубокому вырезу ее платья, и Кэрол почувствовала, что он наслаждается запахом ее кожи. Она ощутила легкое дрожание его руки, на сгибе которой все еще лежали ее пальцы. Эта дрожь передалась и ей.

«Боже, – подумала Кэрол, – во что меня втянула эта леди Августа! Как я буду сопротивляться этому человеку, если он решит, что его невеста должна принадлежать ему до свадьбы? Или Монфорт и леди Кэролайн уже любовники? Да какое мне дело? Эти люди ничего для меня не значат».

Но долго раздумывать ей не пришлось. Стали прибывать гости. Леди Августа повела племянниц в приемную, где они стали в ряд, чтобы встречать тех, кто приехал поздравить обрученных. Монфорт стоял между леди Августой и Кэрол, по другую руку Кэрол стояла Пенелопа. Кэрол была не в восторге от такого расположения, поскольку леди Августа не могла потихоньку информировать ее о тех, кого она должна была приветствовать, а ведь предполагалось, что большинство из них она знает в лицо. Кэрол нашла выход в вежливой болтовне – точно такая же болтовня звучала на званых вечерах с коктейлями, которые когда-то устраивали ее родители.

С каждой минутой Кэрол все сильнее ощущала присутствие мужчины рядом с собой, и в то же время она слушала – с вежливой улыбкой и несколько невнимательно – пожилого джентльмена, которого Монфорт назвал лордом Феллонером. Он сообщил ей, что погода для этого времени года была чересчур холодна. По подагрической боли в большом пальце на ноге, сказал лорд Феллонер, он может предсказать, что еще до Рождества будет сильный снегопад.

– Бог мой, – сказала Кэрол старому лорду, – я была так занята в последнее время, что совершенно забыла о числах. Сколько же осталось до Рождества?

– Еще ровно три дня, – последовал ответ, – держу пари, что Монфорт задумал для вас какой-то особенный подарок. Ха-ха-ха! Я-то знаю, что подарил бы вам, будь вы моей невестой.

Кэрол стоило многих усилий не покраснеть от этих слов, и она старалась не смотреть на Монфорта, чтобы не видеть, как он на них реагирует. Вместо этого она протянула руку следующему гостю, шедшему вдоль их ряда. Гостей было очень много, и ей показалось, что она упадет в обморок от окончательного изнеможения прежде, чем все они пройдут через приемную в зал. Она подумала, что лицо у нее станет морщинистым от бесконечных улыбок.

По крайней мере, ей не нужно было почти ничего делать, чтобы не поставить в неудобное положение ни себя, ни кого бы то ни было. Первое серьезное затруднение возникло, когда настало время открывать бал в паре с женихом. Монфорт взял ее за руку и, не сказав ни слова, повел по блестящему полу на середину бального зала.

– Надеюсь, это вальс, – сказала Кэрол, раздраженная его долгим молчанием и боясь того, что может произойти через несколько минут.

– Вы прекрасно знаете, что любой бал открывается менуэтом, – холодно сказал Монфорт. – Музыку менуэта выбирали, как мне кажется, несколько дней тому назад.

– Если это так, то мне ничего не сказали. Кэрол не трогалась с места, и глаза всех гостей устремились на нее. Она не умела танцевать менуэт. Какие еще танцы были популярны в эту эпоху, она тоже не знала. Ей представились сложные па и запутанные фигуры, и она поняла, что будет выглядеть совершенно по-идиотски, если попытается танцевать. Жених ее, вероятно, будет недоволен. Но вот вальс танцевать она умела.

– Кэролайн. – Глаза Монфорта потемнели от гнева, и она убедилась, что ему нет никакого дела до леди Кэролайн Хайд. Он женится не по любви, а по какой-то другой причине. Не нужно заглядывать в свое далекое прошлое, чтобы понять, что это за причина. Она выпрямилась, вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза.

– Я буду танцевать вальс, или я вообще не буду танцевать. Это бал в честь МОЕЙ помолвки. Я открою его так, как хочется мне.

Она увидела, что он пришел в бешенство. И еще кое-что она увидела. В глубине его глаз промелькнула насмешка и что-то вроде уважения.

– Миледи, а не попытаетесь ли вы изменить также текст клятвы, которую мы будем давать перед алтарем?

– Там видно будет. Я говорю сейчас не о том, что будет дальше.

– Неужели? – Несколько мгновений Монфорт изучал ее лицо, потом повернулся на каблуках и пошел прочь.

Кэрол замерла, не зная, что делать, опасаясь, что он решил бросить ее одну среди зала. Монфорт что-то сказал лакею, а тот поспешил к хорам, где расположился оркестр. Потом, к великому облегчению Кэрол, Монфорт подошел к ней:

– Если вы изволите подождать, пока музыканты переменят ноты, они сыграют вальс.

– Благодарю, милорд.

Кэрол старалась, чтобы ее голос звучал ровно и не дрожал. Заиграла музыка, сильные руки обхватили ее. Теперь она должна была слушаться его, но делала она это с удовольствием – он был прекрасный танцор.

– Вы меня поражаете, – сказал Монфорт, кружась с ней по залу.

– Чем же, милорд? – Кэрол решила, что самым безопасным будет придерживаться прохладного, независимого тона. С первой же минуты их встречи она поняла, что Монфорт опасен для нее. Если она не поостережется, он может поколебать душевное равновесие, которое она обрела с великим трудом после того, как любимый человек нанес ей такую рану. Давным-давно она поклялась, что никогда больше не допустит этого в свою жизнь. Даже если размякнет и позволит себе какие-то чувства к мужчине, было бы чистым безумием давать волю этим чувствам в подобной ситуации.

– Я думал, что хорошо знаю вас, – ответил Монфорт на ее вопрос, – но сегодня вас как будто подменили.

– Как это, милорд?

– До этого времени вы никогда ничего от меня не требовали.

– Возможно, мне нужно было сделать это гораздо раньше. Если время от времени предъявлять человеку какие-либо требования, это будет полезно для его души.

Кэрол заметила, что уголки его губ начали приподниматься в улыбке, но он быстро подавил свою веселость и заговорил очень строго:

– Я полагал, что найду в вас такую покорную жену, как мне нужно, которая принесет мне приданое и не будет вмешиваться в мою жизнь.

«Ах ты несчастный самец, шовинист свинячий!» – она чуть не произнесла этого вслух, но вовремя остановила себя. Конечно, он и самец и шовинист: в начале XIX века все мужчины были такими, и особенно английские аристократы, свято верившие, что мир принадлежит им. Наверное, у него есть парочка любовниц, для которых он снимает хорошенькие квартирки здесь же, в Лондоне, он будет навещать их, покинув супружеское ложе, и это будет в порядке вещей. Кэрол решила дать бой за леди Кэролайн.

– Господи Боже, сэр, – сказала она насмешливо, взмахнув ресницами, – для чего же и существует жена, как не для того, чтобы мешать развлечениям мужа? – Надеюсь, вы выполните условия нашего брачного договора?

– А если нет? – Кэрол остановилась, бродив Монфорта на середине фигуры вальса с поднятой ногой. На миг его лицо показалось ей похожим на грозовую тучу, и она почти была уверена, что он сокрушит ее молнией. Неожиданно он улыбнулся. Схватив обе ее руки, он поднес ее пальцы к своим губам. Сторонний наблюдатель подумал бы, что он восхищается какими-то словами своей невесты или поздравляет ее с остроумным замечанием. Но говорить он начал сквозь зубы и так тихо, что Кэрол едва слышала его слова:

– Не знаю, Кэролайн, в какую игру вы играете, но я не позволю вам устраивать сцены и потешать сплетников.

– Расторгните помолвку, если вам не нравится мое поведение.

– Не расторгну, – сказал он, все так же улыбаясь своей прекрасной сияющей фальшивой улыбкой. Он вел разговор так, чтобы наблюдавшие за ними подумали, что он шепчет ей нежные признания. – И вам не позволю сделать это. Мы заключим сделку, Кэролайн, и вы будете выполнять все ее условия. Все.

Конечно, она не могла разбить чужую помолвку. Это поставит в затруднительное положение леди Кэролайн, когда сама Кэрол отбудет в свой век, а леди Кэролайн станет женой этого человека. Кэрол мало знала о брачных законах этой эпохи, но подозревала, что у мужа было право распоряжаться и женой, и ее состоянием, и, может быть, каждой минутой ее жизни. Ради леди Кэролайн нужно быть осторожной. Но она не хотела сдаваться полностью.

– Боюсь, у меня от всех этих волнений кружится голова. Если бы я могла побыть одна хотя бы несколько минут, я почувствовала бы себя в своей тарелке. Я, видимо, пройду в библиотеку.

– К вашим услугам, сударыня. Я провожу вас. – Монфорт поклонился, и Кэрол ответила ему реверансом, которому ее научили в школе танцев. Когда он провожал ее из зала, музыканты заиграли новый танец. Мужчина толпились вокруг нее, приглашая ее на танец, но прежде чем девушка успела сказать что-либо, Монфорт принес за нее извинения. Вслед им устремились понимающие взгляды. Пожилые леди зашептались у нее за спиной.

– Прилично ли будет закрыть дверь? – спросила Кэрол, оказавшись наедине с Монфортом в библиотеке. – Не стоит ли пригласить сюда кого-нибудь? Может быть, тетю Августу? – спросила она с надеждой.

– Я предъявлю свои права жениха и скажу, что хочу немного побыть с вами наедине, – ответил Монфорт. Закрыв дверь, он подошел к ней с угрожающим видом человека, который решил быть ведущим в разговоре. – Итак, Кэролайн, я хочу, чтобы вы поняли, что я не разрешу вам нарушить слово, которое вы мне дали.

– Я никогда в жизни не нарушала своего слова, так же, как и мой отец. Подобным предположением вы меня оскорбляете.

– Рад слышать это. Некоторые мужчины полагают, что у женщин нет чувства чести. Я к ним не отношусь. Я ожидаю от своей жены честного поведения.

– Монфорт, вы женитесь на леди Кэро… то есть на мне, из-за денег?

– Это вряд ли вероятно, если учесть, насколько мое состояние больше вашего. – Он смотрел на нее так, словно пытался разгадать все ее тайны. – Всю свою жизнь вы знали, какое у меня состояние. Почему же вы спрашиваете о нем сейчас? Кэролайн, сегодня вы сами на себя не похожи.

– Это истинная правда. – Она вздохнула с облегчением, узнав о его богатстве, и продолжала более дружелюбно:

– Простите меня. Я сказала не подумав.

– Скажите мне, в чем дело, и я постараюсь помочь вам.

– Если я это сделаю, вы и в самом деле подумаете, что я сошла с ума. – Его испытующий взгляд чуть смягчился, и, заметив это, она всерьез собралась было рассказать ему о своем положении. Но тут же передумала. Монфорт не поверит в эту странную историю. Кроме того, если Кэрол через несколько часов вернется в XX век, бедной леди Кэролайн придется дать ответ за все эти невероятные поступки, которых она, скорее всего, и понять-то не в состоянии. Все решат, что леди Кэролайн сошла с ума.

Для Кэрол было совершенно ново думать не только о себе, но и о другом человеке, и притом добровольно, без всяких надежд на награду, кроме разве чужого благополучия. Это ее утомляло. Она подняла руку, чтобы потереть лоб. Монфорт придвинулся к ней, как бы желая защитить ее от чего-то.

– Теперь вы, конечно, понимаете, что можете мне доверять? – спросил он.

– Могу ли? Как я хотела бы в это верить!

– Откуда эта внезапная неуверенность, если в тот день, когда вы согласились на нашу сделку, вы не выразили ни малейшего сомнения?

– Освежите мои воспоминания, Монфорт. Объясните в точности, что это за сделка и почему я согласилась на нее.

– Вы не могли забыть подробностей, столь важных для вашего будущего и для будущего вашей сестры.

– Возможно, мне хочется услышать их от вас, чтобы убедиться, что ВЫ не забыли.

Кэрол помолчала, надеясь, что он сообщит хоть какие-то факты, которые предохранят ее от ошибок. Ведь расплачиваться за эти ошибки придется леди Кэролайн. Она заглянула ему в глаза и улыбнулась:

– Будьте снисходительны к моей глупости, Монфорт, прошу вас.

– Вы кокетничаете? Совершенно на вас не похоже. – Он был в замешательстве. Потом сказал:

– Что же, если вы решили выслушать все еще раз, пожалуйста. Наши отцы всю жизнь были друзьями. После смерти вашего отца мой отец сделал все возможное, чтобы устроить вашу жизнь и жизнь вашей сестры. Именно мой отец попросил леди Августу взять вас к себе, с тем чтобы она была вашей наставницей в светской жизни. Сначала она отказывалась, считая, что это доставит ей много хлопот и будет дорого стоить. Мне нет надобности говорить вам, что леди Августа бывает по временам скупа до неразумия. Тем не менее я уверен, что она никогда не жалела о том, что согласилась. Она сделала все возможное, чтобы ввести вас в общество как полагается и найти мужей для вас обеих. После смерти отца ко мне перешел титул графа Монфорта вместе со всеми отцовскими обязанностями. – Монфорт помолчал.

– Вы хотите сказать, что женитесь на мне из жалости? – Вызов, прозвучавший в ее голосе, заставил его резко поднять голову.

– Вовсе нет. Благодаря отсутствию крупного состояния вы необычайно удобная жена. Отец одобрил бы наш брак. У нас с вами всегда были дружеские отношения. Поскольку мне нужен наследник титула, наш брак – разумное разрешение множества проблем.

– Я должна произвести для вас наследника, – уточнила она.

– А также еще одного-двух детей, – добавил он, – поскольку дети часто умирают в первые годы жизни. Лучше быть уверенным, что после меня останется хотя бы один взрослый наследник. Со своей стороны я оформил прекрасное завещание в вашу пользу, так что даже если я умру в молодости, вы никогда не будете нуждаться в деньгах. А пока мы живем вместе, я обещаю содержать вас так, как подобает графине Монфорт.

– Вот как, – пробормотала Кэрол, – денежное обеспечение в обмен на использование моего тела для производства ваших наследников. Практично. Но какой хладнокровный подход к устройству семейной жизни!

– Вы согласились на него так же хладнокровно, как я его предложил. Впрочем, мне показалось, что вы рады моему предложению – на свой бесстрастный манер. И потом, речь идет ведь и о вашей сестре.

– А что такое? – В голосе Кэрол послышалась готовность к обороне, которую она и не пыталась скрыть. Эта славная девушка заслуживала того, чтобы старшая сестра ее защищала. Кэрол не раздумывала, откуда взялись эти чувства, они просто появились, пока она слушала Монфорта.

– В день нашей свадьбы я назначу Пенелопе солидное приданое, чтобы она могла сделать хорошую партию. Не удивлюсь, если ей сделает предложение лорд Симмонс.

– Значит, я выхожу замуж ради сестры?

– Я питаю слабую надежду, что наше соглашение приятно вам и ради вас самой. – Казалось, он был в затруднении. – Вам трудно выйти замуж с вашим маленьким, приданым, а так как вы несколько старше того возраста, который предпочтителен для вступления в брак и у вас нет других подходящих поклонников, то… – Он замолчал, но Кэрол легко представила себе, что он мог сказать. В это время и в этой стране замужество и материнство были единственной достойной карьерой для знатной женщины. У леди Кэролайн нет выбора. Лорд Монфорт красив, хорошо воспитан и богат. Это прекрасная партия – только любовь не является частью этого уравнения. Кэрол стало жаль леди Кэролайн.

– Какое четкое деловое соглашение, – подумала она вслух.

– Я тоже так считаю. – Он взял ее пальцем за подбородок и повернул ее лицо к себе. – Считал до этого вечера. Вы превратились в другого человека, и я едва узнаю вас.

– Вас сердит эта перемена? – прошептала она, почти не дыша, потому что он был так близко.

– Она меня интригует. Я знаю – вы достаточно любите сестру, чтобы пойти для нее на все, даже на замужество с человеком, которого считаете чем-то вроде повесы. Я думал, что хорошо знаю вас, Кэролайн, и знаю, чего от вас ожидать. Никогда не предполагал, что за вашим чинным поведением скрывается столь живой нрав.

Его губы были так близко, что Кэрол охватила паника.

– Недавно я узнала больше, чем мне хотелось бы, о живых нравах, – заявила она.

– Да? Перемены, происходящие с вами, становятся особенно привлекательными в данный момент. Не позволите ли испытать ваш новообретенный нрав?

– Думаю, что это неразумно. – Она произнесла эти предостерегающие слова, задыхаясь так, что они вовсе не походили на предостережение.

– Почему нет, если я ваш будущий муж? – Обняв ее за талию, он притянул ее к себе. – Кто осмелится порицать меня? Ведь я попробую то, что скоро будет полностью моим?

Кэрол чувствовала мускулистую плотность его тела. Это нужно прекратить сейчас же. Ее испугало, что она совершенно не защищена от обаяния красивого мужчины, как ей представлялось. А этот человек принадлежал к тому же другой женщине.

Она приготовилась бурно запротестовать. – Милорд, я не… – Слишком поздно. Его губы коснулись ее губ, пальцы, которыми он держал ее за подбородок, впились в ее короткие кудряшки, не давая ей отвернуться. Его рука еще крепче сжала ее талию.

Более шести лет прошло с тех пор, как ее целовал мужчина, и никто никогда не целовал ее с таким знанием дела. Сопротивляться было бесполезно. Он был гораздо сильнее. Но ужас заключался в том, что ей вовсе и не хотелось сопротивляться. Застонав, она разняла губы.

И обняла его с безнадежным отчаяньем. Пусть ею руководят чувства.

Губы его были страстны и горячи, и Кэрол отвечала ему со все возраставшей готовностью. Она растворялась в его желании. Они стояли, прижавшись друг к другу. Кэрол поднялась на цыпочки, чтобы достать до его губ. Поцелуй длился так долго, что она потеряла всякое ощущение времени и чувствовала только блаженство. Когда он наконец оторвался от ее губ и поднял голову, лицо его было страстно напряженным, а серые глаза говорили о желаниях, слишком примитивных для цивилизованного человека.

– Господи, Кэролайн, – как-то проскрежетал он, – как я мог так ошибаться в вас? Никогда не предполагал, что вы способны на такую реакцию! О, как я хочу вас!

Он спрятал лицо у нее на груди. Она все еще обнимала его, прижимая к себе, – нет, требуя поцелуев, которыми он покрывал ее тело у выреза персикового платья.

– Я не знала… не представляла себе, Монфорт!

– Николас, – простонал он, – меня зовут Николас. Зовите меня по имени.

– Николас. – Она закрыла глаза, чтобы лучше ощущать происходящее. – Николас!

– Ай да Николас! – раздался осуждающий голос леди Августы. – Монфорт, как вы себя ведете с моей племянницей?

Он поднял голову, и на мгновение в его глазах появилось то же примитивное выражение, только теперь это была жгучая ярость. Кэрол знала, что он чувствует. Ее тоже рассердило вмешательство леди Августы. Ей захотелось крикнуть, чтобы та убиралась вон и оставила их в покое.

– Итак, Монфорт? – Голос леди Августы стал еще резче, и по шелесту шелка Кэрол поняла, что та приближается.

Монфорт медленно выпрямился, загораживая Кэрол широкими плечами, пока она не привела себя в порядок. Затем он так же медленно повернулся, по-прежнему прикрывая девушку своим телом и давая ей возможность прийти в себя.

– Милорд, я к вам обращаюсь!

– Простите, леди Августа. Я не сразу услышал вас, потому что целовал свою будущую жену.

– Вижу. – Леди Августа устремила взгляд в сторону Кэрол. Благодаря неторопливости Монфорта она могла ответить старой даме довольно спокойным взглядом.

– Полагаю, вы получили удовольствие, – сказала леди Августа Николасу, не сводя глаз с Кэрол.

– Я нахожу, что это восхитительнейшее ощущение, – ответил Николас, – я намерен испытывать его как можно чаще.

– Кэролайн, я хочу поговорить с вами. – Леди Августа не сводила с Кэрол обвиняющего взгляда.

– Вы должны простить нас, сударыня, – возразил Николас, – но Кэролайн обещала мне следующий танец, и я не желаю оставаться разочарованным.

Повернувшись к Кэрол, он протянул ей руку:

– Надеюсь, моя дорогая леди, что следующий танец за мной?

И взглядом дал ей понять, что отныне между ними существует заговор – заговор страсти.

– Да, милорд. – Кэрол положила пальцы на его согнутую руку, и он повел ее в зал мимо леди Августы, стоявшей с открытым ртом и словно потерявшей дар речи.

Глава 3

Трижды в этот вечер Николас танцевал с Кэрол. У пожилых наблюдательниц это почти не вызвало разговоров, поскольку они были обручены, но всякий раз, попадая в объятия Николаса во время вальса или переходя от одного кавалера к другому в более сложных танцах, Кэрол чувствовала на себе взгляд леди Августы. Она знала, что придется давать объяснения по поводу поцелуя в библиотеке, но пришла к выводу, что ее ничуть не заботит возможный выговор. Поцелуй, которого не должно было быть, вызвал в ней такую вспышку радости, что ее хватило на несколько часов, и Кэрол улыбалась, смеялась, болтала так, словно ее место на самом деле было в бальном зале Марлоу-Хаус, словно она родилась для того, чтобы танцевать здесь.

Она быстро поняла, что танцы не так сложны, как она опасалась. Однажды, когда она была еще подростком, родители одной из ее подруг устроили в честь дня рождения дочери вечеринку с бальными танцами, и специально приглашенные учителя показывали юным гостям танцевальные па. И Кэрол увидела, что большинство танцев, которые танцевали в зале леди Августы, похожи на те, а фигуры, которых она не знала, она выучила очень быстро.

– Ты выглядишь сегодня такой счастливой, Кэролайн, – заметила Пенелопа во время короткого перерыва между танцами. – Я никогда не видела тебя такой оживленной.

Кэрол показалось, что мягкие голубые глаза девушки смотрят излишне проницательно, и это может нарушить ее покой. Она попыталась направить любопытство Пенелопы по ложному пути.

– Николас говорил мне то же самое, – ответила она, беря Пенелопу под руку. Я объяснила, что это от волнения. Надеюсь, тебе тоже хорошо? Лорд Симмонс уже приехал?

– О да, и Николас прав: лорд Симмонс приехал именно для того, чтобы протанцевать со мной вальс. Он даже спросил у тети Августы разрешения сопроводить меня к ужину.

Глянув через плечо Кэрол, Пенелопа вдруг порозовела. Заинтересованная, Кэрол обернулась и увидела, что к ним идет Николас вместе с человеком годом или двумя старше Пенелопы. Она собралась было выяснить, кто это новое лицо, но по поведению девушки поняла, что это лорд Симмонс. Кэрол внимательно посмотрела на молодого человека. Она не нашла в нем ничего общего ни с кем из известных ей родственников, кроме фамилии. Лорд Симмонс был высок, светловолос, хорош собой. Молодые люди были явно в дружеских отношениях, и Кэрол задалась вопросом, рассказал ли Монфорт Симмонсу о приданом, которое он дает за Пенелопой, и не поэтому ли лорд Симмонс так внимателен к девушке.

Когда начался вальс и она вновь оказалась в объятиях Монфорта, Кэрол спросила его об этом. Она спрашивала настойчиво, и, к его чести, он не стал отшучиваться и не рассердился.

– Я уверен, что Симмонс интересуется Пенелопой. Однако я знаю его достаточно хорошо и уверен, что он никогда не станет навлекать на себя неудовольствия своего властного отца, сватаясь к девушке с маленьким приданым. То, что я дам за Пенелопой, просто позволит Симмонсу следовать влечению своего сердца. При этом осуществится главное желание Пенелопы. Вы не можете возражать против этих условий, потому что мы с вами давно договорились обо всем.

– Я просто хочу, чтобы она была счастлива, – сказала Кэрол, – и не пару месяцев или лет, а до конца своих дней. Она такая милая, славная девочка. Я уверена, что она ни разу в жизни не подумала ни о ком дурно.

– Я согласен с вами. – Монфорт улыбнулся и добавил с очаровательной насмешливостью:

– Но о вас, дорогая, я, увы, не могу сказать того же. Я просто уверен, что по некоторым поводам вы думали обо мне очень дурно.

– Не буду отрицать, милорд. Он принял это признание с понимающей усмешкой:

– Кэролайн, если вы и впредь будете такой, как сегодня вечером, я постараюсь никогда не подавать вам повода думать обо мне плохо.

– Это обещание, милорд? – Кэрол хотела произнести это шутливо, но против ее воли голос прозвучал несколько резко.

– Самое что ни на есть торжественное обещание, – последовал немедленный ответ. – Новые черты вашего характера кажутся мне необычайно привлекательными.

Его глаза, устремленные на нее, были дымчато-зелеными. Кэрол почувствовала, что он с трудом сдерживает страсть. Она была уверена, что он жаждет поцеловать ее. А потом прикоснется губами к ее груди… Она вздрогнула, вспомнив его поцелуи, и увидела по его лицу, что он все понял.

– Если вы будете такой, как сегодня, вы плените меня навечно, и я совершенно забуду обо всех других женщинах.

– Вечность – большой срок, – прошептала она. – Тем не менее…

В этот миг танец кончился. Пенелопа и лорд Симмонс оказались рядом с ними, и им пришлось прервать свой слишком интимный разговор. Но Кэрол была убеждена, что Монфорт возобновит его при первой же возможности.

Все в его поведении убеждало, что разговоры об обожании не были набором пустых комплиментов, – и то, как он смотрел на нее, как шел рядом, когда они вчетвером направились в столовую, и как искусно пресекал все попытки других мужчин выразить ей свое внимание.

И с вызовом, который был совершенно не в характере Кэрол Симмонс и, судя по тому, что она узнала о Кэролайн Хайд, вне понимания этой леди, Кэрол решила наслаждаться вниманием мужчины, пока она пребывает в Лондоне XIX века.

Столовая была огромным помещением, которое выглядело бы официально, если бы в этот вечер его не украшали свечи и зелень, а также белые и красные цветы в честь праздника. Все это придавало комнате более интимный вид. Вместо одного длинного стола в комнате были расставлены маленькие столики на четыре либо на шесть персон.

Кэрол, Монфорт, Пенелопа и лорд Симмонс заняли столик на четверых. Джентльмены принесли дамам тарелки с ветчиной, ростбифом и салатом и, пока те ели, попивали белое вино. Во время легкой необязательной болтовни Кэрол постоянно чувствовала внимание Монфорта. И еще она ощущала пронизывающие взгляды леди Августы и знала, что в какой-то момент в недалеком будущем ей придется отчитаться за свое поведение в библиотеке.

Несмотря на это, Кэрол замечательно проводила время. Лорд Симмонс был остроумен И галантен, и спустя несколько минут Кэрол убедилась, что он любит ее сестру. Она поймала себя на этом слове. Как бы ни была ей симпатична Пенелопа, она ей не сестра, так почему же Кэрол испытывает к ней такую нежность и желание оберегать ее? Как Кэрол ни старалась, ей не удалось прогнать эти чувства.

И еще Николас. Ей льстило его внимание, и она не могла остаться к нему равнодушной. Она все сильнее сознавала, что происходит, и мечтала об объятиях Николаса и о том, чтобы опять с наслаждением ощутить его губы на своих. По его взглядам было ясно, что он хочет того же.

Ситуация была немыслимая. Кэрол пришла к выводу, что настоящая леди Кэролайн держала жениха на расстоянии вытянутой руки. Если Кэрол вернется в свой век и леди Кэролайн, воцарившись в принадлежащем ей теле, оттолкнет Монфорта, когда он захочет ее ласк, как ему будет больно! Мысль об этом пронзила ее холодное сердце.

Тут же в ней вспыхнул гнев на леди Августу. В качестве призрака, который утверждает, что все знает о Кэрол, леди Августа должна бы знать, сколько эмоциональной энергии потратила Кэрол за последние шесть лет на то, чтобы избегать страданий. Как же тогда могла леди Августа подвергать ее возможности новых душевных мук? Какая злоба! Какая несправедливость!

И все же, возмущаясь тем, как дурно с ней обошлись, Кэрол не могла не признаться самой себе, что в этот вечер она не хотела бы оказаться ни в каком другом месте. А самое удивительное – что она счастлива здесь.

После позднего ужина опять были танцы, которые кончились только ранним утром. Уезжали последние гости. Кэрол хотелось спать, глаза у нее слипались. Она подала руку Николасу и позволила вежливо поцеловать себя в щеку, с трудом подавив зевок. Он, конечно, заметил это.

– Надеюсь, не мое присутствие тому виной, а поздний час, – съязвил он и, пользуясь ее рассеянностью, поцеловал в другую щеку, слишком близко к губам для этого часа, как решила Кэрол. – Могу ли я зайти за вами во второй половине дня и отвезти вас покататься?

– О, пожалуйста, Николас! – воскликнула Пенелопа, прежде чем Кэрол успела ответить, а леди Августа – возразить. – Я уверена, что Кэролайн будет в восторге. До обеда у нас нет никаких приглашений, потому что тетя Августа считает, что мы переутомились за ночь. Но я совсем не устала, и Кэролайн тоже, я полагаю.

– Кэролайн? – Николас ждал ответа, высоко подняв брови. Мог ли кто-нибудь – в том числе и леди Августа – подумать, что она откажется? Кэрол улыбнулась и кивнула в знак согласия, и Николас ушел.

– Кэролайн, – сурово сказала леди Августа, – нам нужно поговорить.

– Не теперь, – возразила, удивляясь собственной смелости, Кэрол, – я слишком устала для жарких споров. Поговорим позже, если хотите. Сейчас я иду спать. «А если вы отправите меня в XX век до того, как мы сможем поговорить, – добавила она про себя, – тогда то, что вы хотите мне сказать, не имеет никакого значения».

– Прекрасно, я буду ждать вас у себя в будуаре около полудня. – Леди Августа стала подниматься по лестнице. – Я непременно должна поговорить с вами до того, как вы отправитесь кататься с Монфортом. Теперь же вам обеим следует быть в постели.

– Хорошо, тетя Августа, – ответила Пенелопа. Кэрол в этот момент была занята очередным зевком. Смеясь над сестрой, Пенелопа шепотом добавила:

– Дорогая сестрица, я тоже хочу поговорить с тобой и услышать все, что говорил тебе сегодня Монфорт, но засыпаю на ходу. Тетя Августа выглядит ужасно раздраженной, и поэтому я, для контраста с той лекцией, которую она тебе прочтет, подбодрю тебя очень приятной новостью.

– Дай-ка я попробую угадать, – отозвалась Кэрол, – это связано с лордом Симмонсом?

– Тебе придется подождать до утра, – сказала Пенелопа. Она ласково обняла Кэрол и протанцевала по коридору к дверям своей комнаты, которая, как только теперь заметила Кэрол, была рядом с дверью леди Кэролайн.

* * *

Проснувшись утром, Кэрол с удивлением обнаружила себя в той же красивой, белой с голубым, спальне, а значит, все еще в XIX веке. Она была уверена, что откроет глаза в противной голой комнате, где она спала и ела более пяти с половиной лет.

Горничная раздвинула драпри, и в окна заглянуло бледное декабрьское солнце. Кэрол лежала, спокойно оглядывая комнату. Красивые бело-голубые фарфоровые вазы на каминной полке, удобное голубое вышитое кресло, ковер, затканный изящным узором из роз и лент, тафтяные и прозрачные кружевные занавески на окнах, новые, крепкие, смягчающие дневной свет, – во всем этом было что-то в высшей степени успокаивающее.

– Доброе утро, миледи. – Горничная подала ей подносик с изящной фарфоровой посудой, покрытой сине-розовым узором. – Булочка и чай, как вы любите по утрам.

Заняв сидячее положение, Кэрол помогла горничной поставить подносик себе на колени.

– Какая у меня приятная комната! – сказала Кэрол. – Никогда не замечала раньше. И как успокаивает самое раздраженное состояние сон в такой уютной обстановке!

– О миледи, никто в жизни не назвал бы вас раздражительной, – ответила служанка, – у вас нрав спокойный и тихий, и вы любимица всей прислуги, если можно так сказать.

– Да? – От прислуги Марлоу-Хаус такого не услышишь.

– Конечно. И мы все так рады, что вы идете за такого знатного господина. Он красивый, этот лорд Монфорт. – По ее вздоху было ясно, что девушка вполне оценила мужские достоинства Монфорта.

Когда она ушла, Кэрол все еще нежилась в постели, размышляя над удивительными событиями вчерашнего дня. Судя по всему, впереди ее ожидали события не менее удивительные, иначе ее уже вернули бы в XX век.

Николас. Вспомнив о нем, Кэрол выпрыгнула из постели и бросилась к гардеробу, чтобы найти подходящее дневное платье. Горничная принесла кувшин с горячей водой. Кэрол умывалась, когда девушка опять вошла в комнату.

– Ах, миледи, вот уж не ожидала, что вы так рано встанете! Не нужно вам самой одеваться. Это моя обязанность. Вы разве не помните, когда вы только что приехали в Лондон, вы думали, что сами должны заботиться о своих туалетах и причесываться тоже, а мы договорились, что вы позволите мне все взять на себя, как и подобает горничной знатной леди?

– Вы правы. Я не смогу застегнуть все эти пуговки на спине. Это утреннее платье?

– Точно так, миледи. А теперь стойте смирно и дайте Элле управиться с застежкой.

Платье было из муслина в белую и желтую полоску; вряд ли оно могло защитить от зимнего холода, но Элла явно не считала, что ее хозяйка должна надеть что-то посущественней.

На плечи Кэрол она накинула шаль в желто-зеленых цветах. Шаль была мягкой и хорошо согревала, и Кэрол решила, что это кашемир.

– А теперь, миледи, – сказала Элла, удовлетворенная нарядом Кэрол, – я знаю, что леди Пенелопа ждет вас у себя. Я кончила ее одевать как раз перед тем, как прийти к вам.

Спальня Пенелопы была очень похожа на спальню Кэрол, только выдержана в розовых и белых тонах. Когда Кэрол вошла, Пенелопа сидела за изящным дамским бюро, держа в руке гусиное перо. Заметив сестру, она отбросила перо, поднялась и поспешила к ней.

– О Кэролайн, я дала торжественное обещание, что никому, кроме тебя, не скажу ничего, так что обещай сохранить мою тайну, – воскликнула она.

– Какую тайну? – Кэрол подумала, что она, скорее всего, знает, о чем речь. Оказалось, что это так и есть.

– Элвин… то есть лорд Симмонс, объяснился, – сказала Пенелопа. – Он говорит, что любит меня.

– Он просил твоей руки?

– Конечно нет, глупышка! – Девушка рассмеялась. – Ты же знаешь, что по правилам он не может просить моей руки, не получив разрешения своего отца. Когда речь идет об отце, Элвин всегда придерживается правил.

– Но тогда я весьма удивлена, что он забыл о своих правилах и не обсудил все сначала с отцом, прежде чем говорить с тобой.

– Элвин сказал, что Монфорт советовал ему повременить, но он боялся, что мне сделает предложение еще кто-нибудь, поэтому он открыл мне свои чувства, когда мы танцевали вальс вчера вечером. Ты ведь помнишь, он нарочно приехал на бал, чтобы повальсировать со мной?

– Я помню, Монфорт говорил, что лорд Симмонс должен приехать. – А про себя Кэрол подумала: «Интересно, какую роль в этом романе играет Монфорт?»

– Ну вот, – продолжала Пенелопа, – Элвин хотел удостовериться, что мое сердце отдано – так же, как и его.

– И ты уверила его, что это так?

– О да. – Личико девушки пылало от возбуждения. – Я понимаю, мы не можем объявить о своей помолвке публично, пока отец Элвина не даст согласия, и тетя Августа тоже, но мы по крайней мере уверены, что наши чувства взаимны. Элвин говорит, что Монфорт очень одобряет нашу помолвку и обещает пойти вместе с Элвином, когда тот будет беседовать обо мне с отцом. Элвин убежден, что отец согласится, если его поддержит такой человек, как лорд Монфорт.

– Похоже, что Монфорт и лорд Симмонс на пару решили все за нас, – пробормотала Кэрол.

– Ну конечно. Так и подобает мужчинам. Ты не должна возражать, Кэролайн, ведь ты хотела, чтобы я сделала хорошую партию, и вот мы обе нашли богатых титулованных мужей. Какая знатная леди могла бы желать большего? Ты счастлива, правда?

– Божественно счастлива. Пенелопа не заметила суховатых ноток в голосе Кэрол и продолжала беззаботно болтать о своих радужных планах на будущее в качестве супруги лорда Симмонса.

Кэрол не хотелось портить радостное настроение Пенелопы и обсуждать вопрос о ее приданом. Лучше умолчать об этом, раз она не уверена, знает ли сама Пенелопа об этом условии.

После откровенного разговора с Николасом накануне Кэрол поняла, что тот пользуется приданым Пенелопы для того, чтобы оказывать давление на леди Кэролайн. Он действительно не сделает этого важного распоряжения относительно девушки до тех пор, пока Кэролайн не выполнит свою часть договора, выйдя за него замуж, и – Кэрол была уверена – пока у него не появится перспектива заиметь наследника. Граф Монфорт вовсе не был злодеем с лихо закрученными усами, но леди Кэролайн должна играть ту роль, которую он ей отвел.

– Простите, миледи. – В дверях стояла личная горничная леди Августы, Мэри. – Хозяйка хотела бы видеть у себя леди Кэролайн немедленно.

– О Боже, – воскликнула Пенелопа с шутливым ужасом, – хочешь, я пойду с тобой и буду защищать тебя от дракона?

– Думаю, что сама справлюсь. – Кэрол на мгновение обняла девушку и поцеловала ее. – Мы еще поговорим о твоих планах. Если ты счастлива и уверена в любви лорда Симмонса, прими мое благословение и наилучшие пожелания.

Только на полпути к комнате леди Августы Кэрол поняла, что она сделала. Вряд ли за последние годы она обняла кого-нибудь, повинуясь просто порыву. Но она обняла Пенелопу, и ей было хорошо. На сердце у нее было непривычно тепло. Но вот она постучала в дверь леди Августы, и увы – все это исчезло.

Леди Августа не стала терять время на светскую болтовню:

– Я ждала тебя больше часа. Будь добра объяснить, что ты делала вчера вечером с Монфортом, по твоему мнению.

– Ему захотелось поцеловать свою невесту. Не могла же я протестовать, не так ли?

– То, что я видела, было гораздо большим, чем просто поцелуй.

Это и вправду было так, и при воспоминании о жадных губах Николаса Кэрол опять охватило возбуждение, которое она испытала накануне. Кажется, она совершенно не способна устоять перед Николасом. Она разозлилась, поняв, как она податлива. Уверяя себя, что злится из-за леди Кэролайн, она попыталась объяснить леди Августе, что произошло:

– Лорд Монфорт убежден, что он полный хозяин в их отношениях с леди Кэролайн. Он набит деньгами и посему считает, что может делать все, что ему угодно. Вы знаете, что он дает приданое Пенелопе? Но только когда Кэролайн будет его женой.

– Да, я знаю. Это довольно обычное условие, если человек так богат и так щедр, как Монфорт. Ты думаешь, я поверю, что вчера в библиотеке ты благодарила его за участие в судьбе сестры? – Оттенок сардонического удовольствия в голосе леди Августы заставил Кэрол задуматься. Что же собирается делать этот раздраженный призрак?

– Я попыталась показать ему, что леди Кэролайн не такое уж бесхребетное создание.

Я надеялась, что он будет получше с ней обращаться.

– Я не знаю, плохо ли он с ней обращается. – Леди Августа сверлила Кэрол взглядом. – И очень сомневаюсь, что ты вела себя таким образом из чисто альтруистических побуждений, как ты утверждаешь. Ведь Монфорт сокрушительно красив. – Она замолчала, по-прежнему не сводя глаз с Кэрол.

– Я не интересуюсь красивыми мужчинами, – ответила Кэрол, – вот уже шесть лет, как я сыта ими по горло.

– Во всех смыслах, кроме одного.

– Если вы собираетесь швырнуть мне в лицо ту давнишнюю историю с Робертом Драммондом, я ухожу.

– Кэрол, ты должна научиться быть честной с собой. Это самое первое условие успеха моего предприятия. Признайся в своих истинных чувствах к Монфорту.

– У меня нет к нему никаких чувств. Леди Августа грустно опустила голову. Кэрол всплеснула руками:

– Хорошо. Если вы хотите, чтобы я сказала это, я скажу. Он красив. Он привлекателен как мужчина. Он обходителен и требователен.

Не потому ли леди Кэролайн держалась с ним прохладно?

– Разве она держалась с ним прохладно? – Леди Августа склонила голову набок, явно заинтересованная этим открытием.

– Так он сказал.

– Как ты думаешь, в чем здесь дело?

– Откуда же мне знать? Только вы одна знаете все об этой ситуации. И вы не сказали мне то, что я должна знать об отношениях этой пары. Мне пришлось разговорить Николаса, чтобы узнать то немногое, что я знаю об их договоре. И это только его деловая часть. Но это все вы знаете, да?

– Что же ты собираешься делать?

– Я? – Кэрол воззрилась на леди Августу. – Что вы скажете. Это ваше дело, а не мое.

– Я полагаю, нельзя ожидать, что ты сразу во всем разберешься.

– Я ничего не понимаю, потому что вы не говорите мне то, что я должна знать, – воскликнула Кэрол. – Вы толком не объяснили, для чего мы здесь, вы сунули меня к этим незнакомым людям, и я сама должна во всем разбираться. Это нечестно. Послушайте, сделайте милость, верните меня в мое время.

– Никто из нас туда не вернется, пока мы не выполним то, для чего мы сюда посланы.

– Да для чего же?! – Окажись у нее под рукой что-нибудь подходящее, Кэрол швырнула бы это в старуху – такое неистовое отчаянье охватило ее.

– Об этом мы узнаем, когда все сделаем, – ответила леди Августа со спокойствием, которое могло привести в ярость. – А теперь вы должны извинить меня, Кэролайн, меня ждут обязанности хозяйки.

Она махнула рукой в знак прощания. Кэрол не двинулась с места.

– Это все, что вы хотели сказать? – Не получив ответа, Кэрол задала другой вопрос:

– Сколько мы здесь пробудем?

– Столько, сколько понадобится, – последовал загадочный ответ. И леди Августа повернулась к ней спиной, лишив Кэрол всякой возможности дальнейших попыток. Тут же, словно по волшебству, появилась Мэри и стала у открытой двери, ожидая, пока Кэрол уйдет.

Поостыв после этой беседы, Кэрол почувствовала, что несмотря на строгий тон, леди Августа не очень рассердилась на ее поведение в библиотеке. Почему она не рассердилась – этого Кэрол не понимала, но знала наверное, что от леди Августы она не получит никакого ключа к разгадке. Придется самой узнавать все, что она хочет знать о леди Кэролайн. Единственное, в чем нельзя сомневаться, что Кэрол пробудет в XIX веке еще какое-то время. А значит, опять увидит Николаса, когда он зайдет за ней во второй половине дня. Ее охватило радостное предвкушение, и она испугалась.

– Не знаю, что мне надеть, – говорила она сама с собой, направляясь по коридору в свою комнату, – и что еще важнее, я не знаю, чего мне ждать и как вести себя.

Дойдя до двери Пенелопы, она остановилась и постучала.

– Помоги мне, – попросила она, когда девушка открыла ей. – Что мне надеть к приходу Николаса?

– Я так и знала, что ты спросишь, – сказала, смеясь, Пенелопа. – Ты ведь всегда спрашиваешь. А я всегда даю тебе неплохой совет, правда?

С помощью Пенелопы, притворяясь несколько рассеянной и сонной после бала в честь своей особы, Кэрол провела утро и середину дня, на которую пришелся визит трех молодых леди, видимо хорошо знавших сестер Хайд. Гостьи были переполнены новейшими сплетнями о помолвках, свадьбах и прочих происшествиях в аристократических кругах. Кэрол слушала их болтовню с жадностью, пытаясь запомнить все, что они говорят. Когда она отвечала невпопад, Пенелопа, ласково смеясь, тут же приходила сестре на помощь. Кэрол обнаружила, что гостьи глуповаты и легкомысленны и что на Пенелопу можно положиться. Ей начали открываться достоинства этой девушки.

Она нисколько не возражала против шпилек, которые подпустила ей Пенелопа по поводу прибытия огромного букета от Николаса. А когда спустя короткое время от лорда Симмонса прибыл почти такой; же дар для Пенелопы, Кэрол вернула девушке ее шпильки. Как замечательно иметь подругу, с которой можно поболтать, которая заботится о тебе! На пару часов Кэрол почти забыла, что она не леди Кэролайн Хайд.

К приходу Николаса Кэрол была с помощью Пенелопы одета как полагается. На ней было платье в серо-голубую полоску, сверху – длинная синяя шерстяная ротонда на пуговицах и шляпка гармонирующего голубого цвета с большим бантом, завязывающимся под подбородком.

Кэрол совершенно не представляла себе экипажа, в котором они поедут. Единственное сиденье, на которое усадил ее Николас, было, по привычным для Кэрол стандартам, чем-то вроде высокого и ненадежного насеста, и первое время она крепко за него держалась. Но он правил уверенно и легко, и вскоре ее напряжение ослабло, и она поняла, что этот легкий лакированный экипаж заменяет в начале XIX века спортивную молодежную машину. Ей даже стала нравиться такая езда.

Вслед за Николасом она кивала и улыбалась встречным знакомым. Одновременно краешком глаза она следила за ним, чтобы, улучив момент, завести с ним серьезный спор. Она собиралась дать еще один бой за леди Кэролайн. В то же время она восхищалась его внушительной фигурой в бутылочного цвета пальто с несколькими воротниками и в касторовой шляпе.

Николас повернул в парк, придержал лошадей и направил их к веренице разнообразных экипажей, в которых сидели все те, кто выехал людей посмотреть и себя показать, а заодно и полюбоваться ясным холодным днем. Тут Кэрол решила, что настало время начать разговор.

– Милорд, я хочу взять реванш, – заявила она.

– Прошу прощения? – Он удивленно посмотрел на нее.

Кэрол прикусила язык. Надо тщательней выбирать слова. Николас наверняка и не слыхал такого выражения.

– Я хочу сказать, – поправилась она, – что, по-моему, вы и лорд Симмонс манипулируете леди Кэро… мной и моей сестрой, чтобы вынудить меня выйти за вас замуж.

– Кэролайн, вы сошли с ума? – Он опять кинул на нее быстрый взгляд, отвлекшись от лошадей. – Мы с Симмонсом пытаемся обеспечить Пенелопе счастливую жизнь, которой она желает и заслуживает. Вы не станете возражать против моих намерений быть ей полезным, ведь вы неоднократно одобряли их. Что же до вас, наша помолвка всем известна. У меня нет надобности манипулировать вами.

– Разве женщина не имеет права принимать решения? – воскликнула Кэрол.

– Конечно, имеет. Вы могли отказаться от нашего брака.

– Понятно, – резко сказала Кэрол, – тогда вопрос исчерпан. Обсуждать больше нечего.

– Напротив, я думаю, нам есть о чем поговорить, – возразил он тихо и непреклонно. – Без сомнения, мы с вами поженимся. Тот брак, в который мы вступаем, нам весьма подходит. Признаюсь, сначала я полагал, что это будет обычная сделка, которые так часто заключаются в высшем обществе. Однако после вчерашнего вечера я стал надеяться на нечто большее.

– Большее, милорд?

– Я стал мечтать о таком браке, когда моя жена не будет скрывать свою любовь ко мне. Я знаю, что любовь между мужем и женой не принята в высшем обществе, но я поверил, что мы с вами будем жить не так, если сможем хорошо узнать друг друга. Разве вы не хотите попытаться, Кэролайн? Вы можете поверить, что я не предам вашей любви?

Он наклонился к ней, чтобы посмотреть ей в глаза, и Кэрол увидела, что под блестящей внешностью привыкшего главенствовать самца и расчетливого светского человека таятся огромные запасы доброты и нежности. Николас хотел бы любить леди Кэролайн – если бы она позволила. Но Кэрол не была леди Кэролайн и не имела права отвечать за нее.

– Я… я… я не уверена… – Она безуспешно пыталась найти слова – и не могла. С горечью увидела она, что он выпрямился и глаза его опять стали холодными.

– Я сознаю, что такие мысли новы для вас, – сказал он, – может быть, вы подумаете и дадите мне ответ позже.

Прежде чем Кэрол успела что-либо ответить, их окликнули из встречного экипажа. Николас остановил лошадей, и другая карета тоже остановилась.

– Леди Феллонер. Лорд Феллонер. – Николас приподнял шляпу. – Добрый день.

В стоящей рядом с ними карете Кэрол рассмотрела пожилого господина с подагрическим пальцем и его жену, которых она видела на балу. Кэрол поклонилась им, скопировав манеру кланяться у знатных особ, которых она разглядывала во время поездки.

– Ну, я вижу, что вы такая же румяная и хорошенькая, как всегда, – крикнул ей лорд Феллонер. – Молодости недосыпание не вредит. Скажите, дорогая, вы будете сегодня на балу у леди Линнвиль?

– Тетя Августа, сестра и я – мы все будем.

– Хотел бы я просить вас оставить за мной вальс, – продолжал лорд Феллонер, – но моя подагра не позволяет мне танцевать. Вы передадите вашей тетушке, что я надеюсь встретиться с ней за вистом?

– Конечно, милорд. Передам. А вы, леди Феллонер, тоже собираетесь играть в карты?

– Я вывожу племянницу и буду занята, – ответила леди.

Когда их карета отъехала, Кэрол вернулась к своим мыслям о Николасе. Она была рада перерыву в разговоре – это дало ей возможность передохнуть и направить разговор на менее интимные темы, чем будущие семейные отношения Николаса и леди Кэролайн.

– Вы тоже будете на балу у леди Линнвиль? – спросила она.

– Я собираюсь. – Наклонясь к ней, Николас сказал:

– Если бы я мог просить вас обещать все танцы мне!

– Если вы этого хотите, я обещаю. – Правильно она ответила или нет – она не могла ответить иначе, когда он смотрел ей в глаза. Он действительно был очень красив, когда улыбался вот так насмешливо.

– Это было бы совершенно неприлично. – Взяв поводья в одну руку, он накрыл ее руку другой. Сквозь двойной слой его и своих перчаток она чувствовала тепло его руки. Ее охватила слабость.

– Кэролайн, вы просто мучите меня ложными надеждами. Вы хотите вызвать скандал?

– А разве мы могли бы? – Его пальцы сжали ее руку сильнее. – Я хочу сказать, разве обрученные могут стать изгоями только потому, что слишком часто танцуют друг с другом?

– Я начинаю думать, что ради вас я с радостью забуду все приличия, – Она сплела свои пальцы с его пальцами, и он добавил:

– Берегитесь, Кэролайн, вы сведете меня с ума.

– Я не знаю, долго ли я здесь пробуду, – пробормотала она, размышляя вслух, – это не может продолжаться бесконечно, и когда я уйду, у меня уже никогда не будет возможности разобраться в этой жизни и понять, что это значит – знать вас.

– Я как-то не ожидал от вас философских рассуждений, – отозвался он удивленно.

– Я хочу узнать все, что можно, пока не поздно. Николас, где мы будем жить после свадьбы?

– В моем доме, как мы решили. В Монфорт-Плейс.

– Это в Лондоне?

– Да, вы же знаете, Кэролайн. Это связано с нашим предыдущим разговором?

Она заметила, что странные вопросы сбили его с толку. И еще она заметила, что в его глазах опять вспыхнула надежда. С болью она напомнила себе, что надежда относилась к леди Кэролайн, но, решив разузнать о нем как можно больше, продолжала:

– Я хочу увидеть ваш дом, – Она взяла его руку обеими руками и притянула ее к себе. – Пожалуйста, Николас, я хочу знать, как он выглядит, тогда я смогу воображать, как вы живете там, когда меня здесь… – Она прервала себя как раз вовремя, чтобы не сказать лишнего.

– Хорошо, – сказал он, – но вы должны отпустить мою руку, иначе поднятых бровей у публики будет еще больше. На нас смотрят.

– Все, что мы делаем, дает пищу для скандала, да?

– Вы знаете, как подобает вести себя в обществе. – В его голосе появились строгие нотки. – Я буду рад, если вы станете выражать нежность наедине со мной, но не хочу, чтобы мы стали предметом пересудов. Я предостерегаю вас ради вашей репутации, дорогая.

– Конечно. Я должна была бы это понимать.

Все, что она видела и слышала за день в гостиной Марлоу-Хаус в обществе Пенелопы и ее приятельниц, показало ей, что молодым женщинам следует вести себя с большей сдержанностью. Отпустив руку Николаса, Кэрол сложила руки на коленях:

– Простите, Николас. Я не подумала. Но вы покажете мне ваш дом?

– Если хотите, мы проедем мимо него. Вы знаете, что принять вас без провожатого я не могу.

– Я понимаю.

Дом, похожий на белый разукрашенный свадебный торт, находился в Мейфэар. Никакой струны в памяти Кэрол он не затронул, хотя она, бродя по Лондону, часто проходила по этой улице.

– Какой большой, – прошептала она.

– Я не сомневаюсь, что вы разберетесь, как вести дом. Ваша матушка воспитала вас как хорошую хозяйку именно такого дома.

К тому времени, когда Николас повез ее к Марлоу-Хаус, голова у нее трещала от обилия сведений, которые она пыталась рассортировать. Она смотрела вслед уезжавшему экипажу и понимала одно: трудно будет дождаться встречи с ним у леди Линнвиль.

Глава 4

Кэрол, Пенелопа и леди Августа сначала поехали в театр, а потом уже на бал. Огромный бальный зал был переполнен элегантной публикой.

– Какая давка, – изумилась Пенелопа, – леди Линнвиль будет в восторге, потому что все будут говорить, что бал имел большой успех.

– А разве успех тем больше, чем меньше удобств для гостей? – спросила Кэрол, пробираясь сквозь толпу. – Если так, то наш бал был неудачный, да? В Марлоу-Хаус столько помещений для гостей.

– Неужели ты это заметила? – Пенелопа как всегда насмешничала, и ее хорошенькие голубые глазки весело сияли. – Клянусь, ты видела только Николаса и никого больше, и потом, ты провела с ним столько времени в библиотеке.

– В этом доме прекрасная библиотека, – раздался голос позади Кэрол. – Буду счастлив показать ее вам, дорогая.

– Николас, – воскликнула Пенелопа, – вы не должны предлагать мне этого. – Взглянув на человека, стоящего рядом с Пенелопой, она слегка покраснела. – Добрый вечер, лорд Симмонс.

Спустя несколько мгновений Пенелопа и лорд Симмонс уже танцевали, а Кэрол кружилась в объятиях Николаса. Ее второй вечер в Лондоне начала XIX века казался Кэрол чем-то вроде череды неясных картин: переполненные, жарко натопленные комнаты, непрерывная легкомысленная болтовня, незнакомые мужчины, во что бы то ни стало желающие танцевать с ней. Николас то и дело возникал рядом, и Кэрол воспринимала его как единственный устойчивый элемент среди чужого, меняющегося и беспорядочного окружения. Пенелопа большую часть времени проводила в обществе лорда Симмонса, если не считать нескольких танцев с другими мужчинами, чьи приглашения она приняла только из приличия. Леди Августа пребывала, вероятно, за карточным столом с лордом Феллонером. Только Николас был неизменен.

– Вам нехорошо? – спросил он, когда спустя какое-то время после полуночи нашел ее на террасе за раскрытым французским окном.

– В зале слишком жарко, – ответила она, глубоко вдыхая жгуче-холодный воздух. – И все так крепко надушены. Мне захотелось прочистить легкие.

– А кончится это воспалением легких, – предостерег Николас. Затем, после минутного молчания, он спросил:

– Отвезти вас домой? – Сейчас? – Она повернулась к его высокой, темной фигуре. В этот вечер он опять был в черном. Они стояли в тени, и видны были только смутные очертания его лица и яркая белая рубашка. – Вы хотите сказать, что мы можем покинуть эту… эту ужасную давку, как выражается Пенелопа, не вызвав волнения у пожилых дам и не задев чувств хозяйки?

– Это можно устроить, – сказал Николас, – если вам желателен ранний уход. – Что-то в его голосе сказало Кэрол, что это было не просто предложение доставить ее в Марлоу-Хаус. Внезапно ей показалась невыносимой перспектива провести еще несколько часов, танцуя с незнакомыми мужчинами и притворяясь, что она их знает, или болтая с молодыми леди, которых в основном интересовало, как подцепить богатых и титулованных мужей.

– Я, кажется, чудовищно устала, – сказала она, безукоризненно копируя одну из этих леди. Она распахнула веер и стала изящно им обмахиваться. – Я уверена, что у меня начинается головная боль. Не говоря уже о кашле, который может привести к воспалению легких.

– Это превосходные причины для немедленного возвращения домой. – Он говорил совершенно серьезно, но она понимала, что все это его забавляет.

– Не будете ли вы так добры устроить наш скорый, но незаметный уход?

– С удовольствием. Обопритесь о мою руку, сделайте милость.

Он чудесно обставил их отбытие. Он разыскал хозяйку, описал плохое самочувствие леди Кэролайн и умолял леди Линнвиль простить их. В это время Кэрол отвела в сторонку Пенелопу и шепотом выдала ей свое собственное объяснение, чтобы сестра не беспокоилась. Леди Августы нигде не было видно, но Пенелопа обещала все ей передать.

– Не представляю, где она может быть, – сказала Пенелопа. – Я только что заглянула в комнату, где играют в карты, но ее там не было. Лорд Феллонер тоже ищет ее. Интересно, подумала Кэрол, не отбыла леди Августа с бала еще куда-то, чтобы получить новые инструкции, как мучить свои жертвы. Она не стала об этом задумываться. И жертвой она себя больше не чувствовала. Закутав ее в теплый отороченный мехом плащ леди Кэролайн, Николас торопливо провел ее по лестнице особняка леди Линнвиль к своему экипажу. Это была закрытая карета с кучером и двумя ливрейными лакеями, которые помогали войти и выйти из нее. Внутри карета была отделана роскошной мягкой обивкой из серой кожи, на сиденье лежала меховая полость. Николас укутал ее в эту полость и сел рядом на заднее сиденье.

– Как хорошо! – сказала она. – Благодарю вас за то, что вызволили меня оттуда. Все это было как-то чересчур.

– Я помню, вы однажды сказали, что не очень любите большие собрания.

– Никогда не любила. – Это была чистая правда.

– Я рад слышать, что, по крайней мере, в этом отношении вы не изменились, поскольку я, как вам известно, тоже предпочитаю спокойную жизнь за городом непрерывному светскому коловращению.

– Вы постоянно говорите, что я сильно изменилась. – Кэрол помолчала, надеясь, что он подкинет ей еще какие-нибудь сведения о настоящей леди Кэролайн. Она получила больше, чем ожидала. Он схватил ее за руки, крепко сжал их и заговорил с нескрываемым жаром:

– Я не знаю, почему ваша манера держаться так непохожа на обычную вашу манеру – холодную и бесстрастную, но я умоляю вас, Кэролайн, никогда не возвращаться к себе прежней, какой вы были до вчерашнего вечера. Если это произойдет, я не вынесу.

– А мне было показалось, что вы не одобряете моей пылкости, – сказала она, старательно подбирая слова, чтобы избежать возможных ошибок в будущем и не навредить леди Кэролайн.

– Я ею удивлен. Перемена была такой внезапной, Кэролайн, когда мы решили пожениться, мы едва коснулись этой темы, и сегодня вы также уклонились от ответа. Теперь я должен снова заговорить об этом. Я знаю, что мое предложение пришлось вам по душе – из практических соображений, как вы сами мне сказали. И я понял – по вашим же высказываниям, – что я вам нравлюсь и что вы меня уважаете. Но у меня сложилось впечатление, что некоторые ваши будущие супружеские обязанности вызывают у вас дрожь – чтобы, не сказать отвращение.

– Вы так подумали? – Кэрол старалась выиграть время, пока не узнает побольше, в каком направлении развивались отношения между графом Монфортом и леди Кэролайн до того, как она, Кэрол, не появилась на сцене.

– Смею ли я надеяться, что у вас было время, чтобы сжиться с перспективой – могу ли я сказать это прямо? – с перспективой разделять со мной ложе? Ваша новая манера поведения заставляет меня надеяться, что причина именно такова. Иначе я не разговаривал бы так смело сегодня днем.

– Милорд, вы заставляете меня краснеть, – прошептала Кэрол, все еще надеясь, что ей удастся что-нибудь узнать.

Что же такое было с леди Кэролайн, Господи помилуй! Почему она ничего не чувствовала к этому человеку? Может, она фригидна? Какое воспитание получали девушки в эту эпоху? Во всяком случае, из того, что она заметила, Кэрол поняла, что молодых женщин учили подавлять на людях любое проявление льющей через край молодости. Она не сомневалась, что, учитывая правила приличия и строгий надзор многочисленных наставниц, большинство хорошо воспитанных девушек были девственны, когда выходили замуж. Но каким образом им объясняли, как вести себя, оставшись наедине с женихом или мужем? Совершенно непонятно.

– Вчера вечером я целовал вас, и это не заставило вас покраснеть, – сказал Николас, и внезапные стальные нотки в его голосе напомнили ей, что, как бы ни был он чуток со своей невестой, в глубине души он остается все-таки упрямым и высокомерным барином. В карете было темно, но свет с улицы проникал в окна, и Кэрол видела, что он многозначительно посмотрел на нее. Когда он опять заговорил, его тон был все еще строгим:

– Ответьте мне честно, Кэролайн.

– Вы правы, – медленно сказала она, – я изменилась. Зная, что наше совместное будущее устроено, что мне не нужно больше интересоваться…

– Да, – прервал он, – вы говорили мне, принимая мое предложение, что какое-то время вы беспокоились о своем будущем и о будущем Пенелопы.

– Вы действительно помните каждое мое слово? – спросила она, понуждая его пересказать этот разговор.

– Вы говорили, что намереваетесь стать компаньонкой леди Августы или найти унизительное место гувернантки, если это единственная возможность для вас жить достойно, но вы не хотите такой жизни для вашей сестры. Насколько я помню, тогда вы собирались отдать Пенелопе свое маленькое приданое, чтобы увеличить ее часть наследства и таким образом помочь сестре сделать хорошую партию. К счастью, я убедил вас, что Пенелопа наверняка откажется от этого плана, сочтя его несправедливым по отношению к вам, и поэтому вы приняли мое предложение. Полагаю, что мое предложение дать за Пенелопой хорошее приданое сыграло главную роль в вашем решении.

– Пенелопе можно желать только хорошего.

– Именно ваша любовь к сестре привлекла меня к вам поначалу. У меня нет ни сестер, ни братьев, и я рассматриваю вашу привязанность друг к другу как нечто прекрасное и священное.

– А я вам дорога? – прошептала она.

– Вы с каждым днем становитесь мне все дороже.

Кэрол подавила легкую вспышку ревности, поняв, что ей не дождаться любви Николаса. Ревновать к леди Кэролайн у нее не было никакого права. Не по вине этой леди Кэрол оказалась в теле женщины XIX века.

На самом же деле Кэрол начинала нравиться леди Кэролайн. Девушка, которая хотела выйти замуж, чтобы обеспечить счастливое будущее сестры, заслуживала восхищения в эту эпоху, когда возможности женщин были так ограничены. Кэрол только хотелось бы узнать истинные чувства леди Кэролайн к Николасу. С ее же точки зрения, выйти замуж за Николаса, спать с ним каждую ночь, вынашивать его детей отнюдь не было уделом худшим, чем смерть. Жизнь с ним могла стать интересным вариантом жизни в раю.

– Вы не можете утверждать, что боитесь меня, – прошептал Николас ей на ухо, – после вчерашнего вечера.

– Я не боюсь вас. В том смысле, как вы это понимаете. Просто есть вещи, которых вы обо мне не знаете, – я имею в виду обо мне настоящей. Я не то, чем кажусь.

– Как бы то ни было, я хочу держать вас в объятиях и молю Бога о том времени, когда вы будете приходить ко мне со всеми вашими надеждами и светлыми ожиданиями, когда мы станем мужем и женой. Не могу выразить, как был бы я счастлив, если бы вы признались, что испытываете ко мне нежность. Вы так ответили на мои поцелуи, что мне показалось – вы не остались равнодушной к моим попыткам сближения. Уверяю вас, это совершенно естественно.

– Вы говорите о физической любви, – с трудом прошептала она. Сердце ее сильно билось. Его удары отдавались у нее в ушах, и она вся дрожала. Это была не только реакция Кэрол Симмонс. Это как-то было связано с телом леди Кэролайн. Девушка не понимала, что с ней, и никак не могла перестать дрожать. – Я должна вам объяснить…

– Могу ли я надеяться, что эта сторона наших супружеских отношений станет для вас источником радостного ожидания, поскольку мы теперь начали ближе узнавать друг друга и использовать возможности, которые у нас есть?

– Да, но… – Она хотела рассказать ему о леди Августе и о том, как та перенесла ее в другую эпоху. Она хотела признаться, что в юности глупо и неразумно вела себя с Робертом Драммондом и это привело ее к эмоциональному срыву, и пусть он скажет, узнав правду, что это не имеет значения. Она хотела, чтобы он знал о ней все и по-прежнему любил ее, потому что ему нужна именно она, Кэрол Симмонс.

Она пыталась говорить – и поняла, что не может. Предостережение леди Августы в сочетании с ее собственным страхом перед тем, как может сказаться в будущем нарушение этого запрета, удержали ее от рассказа, уже сложившегося у нее в голове и готового сорваться с языка.

– Все это так сложно, – прошептала она.

– Тогда давайте поищем вместе, как все упростить. – Николас обнял ее и крепко поцеловал.

Она не сопротивлялась, поскольку сама этого хотела. Поэтому же она не обращала внимания на непрекращающуюся дрожь всего ее тела и странный голосок, панически твердящий где-то в глубине сознания, что всякое мужское прикосновение должно вызывать у нее отвращение. Другой голос, более громкий, перекрыл его, утверждая, что ничто, связанное с Николасом, не может быть отвратительным. Кэрол встретила его поцелуй, охваченная волной нарастающего желания.

Не прерывая поцелуя, Николас расстегнул ее плащ. Его руки скользнули под тяжелые полы плаща из толстой шерсти, отбросили их. В этот вечер на ней было платье из желтого газа. Между низким вырезом и высокой талией было совсем мало ткани, и ему легко удалось стянуть с нее лиф платья. Ее обнаженная кожа чувствовала холодный воздух и его горячие губы. А руки! Ничьи руки не прикасались к ней с такой нежностью и не вызывали такой сумятицы в чувствах.

Кэрол застонала, прижимаясь к нему. Он еще сильнее потянул вниз ее желтое газовое платье. Мгновение спустя она предстала перед ним обнаженной от талии до подбородка, и он прикасался к ней, целовал и ласкал.

– Красавица моя, – шептал он с обожанием, хотя, конечно же, ничего не видел в темноте кареты. Кэрол охватило блаженное тепло. Его руки ласкали ее все ниже. – Ты прелестна, Кэролайн!

Жесткая от крахмала льняная рубашка Николаса царапала ей грудь, бриллиантовая головка булавки, воткнутой в галстук, попав ей на губы, показалась кусочком льда, когда она прижалась к нему, ища его губы… и нашла…

Карету тряхнуло, и она остановилась. Кэрол слышала – как будто это происходило где-то очень далеко, – что один из лакеев спрыгнул на землю и пошел по хрустящему льду открывать дверцу кареты.

– Бог мой, что я делаю?

Николас поспешно натянул ей на плечи платье. Кэрол услышала звук рвущейся ткани. Она путалась в плаще, пытаясь надеть его до того, как дверца откроется. Ее руки в перчатках так дрожали, что она не могла застегнуть крючок. Она всхлипнула от отчаянья – отчаянья не только по поводу неподдававшейся застежки.

– Я застегну. – Отведя ее пальцы, Николас застегнул крючок и запахнул полы плаща как раз в тот момент, когда лакей широко распахнул дверцу и опустил лесенку. По обе стороны двери Марлоу-Хаус горели факелы. Их бешеное пламя отразилось в глазах Николаса. Он вышел из кареты и подал руку невесте.

Ее изумило его самообладание. Ни единая черта в его надменном лице не говорила о том, что происходило между ними в карете. Он благополучно ввел ее в дом, сохраняя холодноватую сдержанность истинного аристократа.

– Я не сомневаюсь, что мы увидимся завтра утром. – Он поклонился, а лакей с явным одобрением созерцал его прекрасные манеры. – А также на следующем балу. Вы оставите первый вальс за мной? И позволите проводить вас к ужину?

– Конечно, милорд. – Поняв его намек, она протянула дрожащую руку для поцелуя. – Если я верно подсчитала дни, завтра рождественский сочельник.

– Это верно. Когда мы встретимся на балу, я воспользуюсь случаем и пожелаю вам особенно радостного Рождества. – На мгновение огни, пылающие в его глазах, сверкнули для нее одной, придав скрытый смысл его словам, прежде чем он вернулся к своей прохладной манере. – Доброй ночи, дорогая, до завтра.

Лакей закрыл за ним дверь и повернулся к Кэрол.

– Ваш плащ, миледи? – Он протянул руки.

– Я, пожалуй, не буду раздеваться, пока не поднимусь к себе и не окажусь у огня, – сказала Кэрол. – Я очень озябла – было так холодно, пока мы ехали.

На самом деле она дрожала отнюдь не от холода. Она вся горела от поцелуев Николаса и его слишком смелых ласк. Она не знала, как сильно он разорвал тонкую ткань ее бального платья, и потому боялась снять плащ прежде, чем окажется в более укромном месте, чем прихожая.

Ей следовало бы знать, что для светских людей укромных мест практически не бывает. В спальне леди Кэролайн ее поджидала горничная Элла, и не было никаких поводов не давать ей снять с себя плащ.

– Кажется, я наступила на подол, когда выходила из кареты. Наверное, платье порвалось. – Это объяснение Кэрол придумала в последний момент.

– Совсем немного. – Элла не стала оспаривать это объяснение. – Это нетрудно починить. Ой, как вы дрожите! Ложитесь в постель, миледи, а я положу вам к ногам горячий кирпич, а то вы расхвораетесь.

Наконец через полчаса Эллины заботы и хлопоты кончились, и Кэрол оказалась в долгожданном уединении. Закутав хозяйку в нагретые простыни и выслушав уверения Кэрол, что у нее все в порядке, Элла ушла.

Горячий кирпич, завернутый во фланель и положенный в ногах, не умерил дрожи, которая охватывала ее теперь, казалось, до мозга костей. Она чувствовала, что это связано с ласками Николаса, потому что началась эта дрожь именно тогда, когда он заговорил о будущем супружеском ложе.

– Леди Кэролайн, – прошептала она, не понимая, откуда исходят слова, они словно звучали у нее в сердце, – он будет любить вас. Вам не нужно больше его бояться. Он никогда не причинит вам зла. Вы можете ему верить.

Медленно-медленно утихала дрожь. Казалось, что испуганная птица, посаженная в клетку, перестала биться и, устав, уснула.

Что это такое? Кэрол замерла, не желая ни движением, ни словами снова пробуждать испуганное существо, которое, очевидно, было сознанием леди Кэролайн.

«Леди Августа сказала, что мы с леди Кэролайн будем единым целым и что я не стану причинять ей вред. Почему же тогда она пробудилась в таком малодушном страхе, когда Николас начал ласкать меня?»

Долго Кэрол лежала, глядя, как мерцающие отблески огня освещают красивую комнату леди Кэролайн. Она пыталась не думать ни о ней, ни о ее женихе. Но это последнее было совершенно безнадежно, поскольку Кэрол поняла с мучительной определенностью, что о Николасе она будет думать всегда. Она полюбила его – того, кто не принадлежал ей и никогда не будет принадлежать.

* * *

Марлоу-Хаус преображался. Парадные комнаты – приемная, бальный зал и большая столовая – были украшены еще раньше для бала в честь обручения леди Кэролайн, а жилые комнаты, согласно традиции, украшались утром, накануне Рождества, чтобы в праздничный день все выглядело свежим.

Спустившись в холл, Кэрол чуть не столкнулась с лакеем. Его было практически не видно за огромной вазой с еловыми лапами, плющом и остролистом, которую он нес.

– Прошу прощения, миледи. Я не видел вас.

Лакей поставил вазу на стол посреди холла и поспешно вышел, чтобы исполнить последние указания дворецкого.

В кремово-белой гостиной пахло зеленью. Кэрол знала, что обычай ставить на Рождество украшенную елку возникнет только в конце века. Она и не ожидала увидеть ее там. Но ее поразил праздничный вид букетов из вечнозеленых растений, остролиста, красных и белых тепличных цветов, обвитых ярко-красными лентами.

Букеты, присланные от Николаса леди Кэролайн и от лорда Симмонса Пенелопе, стояли тут же и добавляли к рождественскому убранству свои запахи и многоцветье.

– Николас. – Кэрол взяла визитную карточку, прикрепленную к букету, который предназначался для леди Кэролайн. Дрожащими пальцами тронула она розу глубокого красного цвета. – Что же мне делать с тобой, Николас? Как могу я продолжать эту ложь?

В дверь гостиной заглянула Пенелопа:

– Тети Августы нет дома. Ты еще спала, и она велела мне присмотреть, как будут украшать комнаты. Почти все уже готово. Пойдем завтракать, в столовой тихо, и мы сможем поболтать.

Пенелопа обняла ее за талию, и Кэрол пошла с ней рядом, тоже обняв девушку. Большую часть жизни Кэрол прожила одна – или, по крайней мере, предоставленная самой себе – и до самого последнего времени думала, что так и должно быть. У нее никогда не было ни с кем обычных дружеских отношений, и она не понимала, как ей этого не хватает. В Пенелопе она нашла настоящую сестру. Удовольствие, которое Кэрол испытывала в обществе этой девушки, не могло испортить даже воспоминание о неизбежном возвращении в XX век.

В веселой бледно-желтой утренней столовой в окна било солнце морозного дня. Солнечные пятна лежали на фарфоровой вазе с остролистом, стоявшей в центре стола. Стол был уставлен тарелками с почками, беконом, яйцами и разными сортами хлеба. Кэрол села за стол, и горничная налила ей кофе.

– Ты говорила с тетей Августой до ее отъезда? – Кэрол не видела старую даму со вчерашнего вечера, и ей хотелось бы знать, как обстоят дела. Она почти привыкла, что леди Августа наблюдает за ней, и ей казалось странным, что ее призрачная спутница куда-то исчезла. Кэрол хотела рассказать ей о том, что она ощутила присутствие леди Кэролайн. Может, леди Августа объяснит ей это.

– Она сказала лакею, что у нее дела, – ответила Пенелопа, откусывая кусок булочки, покрытой глазурью.

Кэрол улыбнулась, увидев, как забавно слизывает девушка розовым язычком крошку глазури с нижней губки. У Пенелопы были красивые зубы. Кэрол заметила, что под рукой у Пенелопы, где бы она ни находилась, всегда стояла тарелка со сладкими хлебцами, пирожным или конфетами. Девушка проглотила кусок булочки с коринкой и продолжала:

– С украшениями мы почти кончили и на сегодняшнее утро предоставлены самим себе.

– Утро? – Кэрол засмеялась. – Да ведь уже давно день. Чем ты хочешь заняться?

– Покупками, – последовал немедленный ответ. – Мне необходимо купить несколько пар перчаток. Они так быстро пачкаются, и мне их вечно не хватает. А Мэри Энн Хамптон сказала вчера вечером, что в витрине у мадам Салль выставлена очаровательная шляпка. Я хочу ее примерить. Мы можем взять с собой Эллу.

– Значит, за покупками, – с готовностью согласилась Кэрол, обрадованная возможностью отвлечься на какое-то время от мысли о леди Кэролайн и о Николасе.

Молодые девушки приятно провели около часа в лавках на Бонд-стрит. Кэрол воспользовалась возможностью сравнить эти элегантные магазины с теми, которые она видела на той же улице в 90-е годы XX века. Она тоже купила себе перчатки и флакончик духов, пахнущих розой. Ей не удалось совсем изгнать леди Кэролайн и Николаса из своих мыслей, но она прилагала максимум усилий, чтобы слушать, что говорит Пенелопа.

Та восторженно болтала о бале, который состоится в канун Рождества в одном из лучших домов Лондона, о планах тети Августы посетить с племянницами завтра утром рождественскую службу и о праздничном обеде, который готовят по указанию тети Августы.

– Я так люблю рождественские обеды, – говорила Пенелопа, – кухарка с помощницами уже готовят угощение. Я заглянула к ним сегодня утром, до того, как ты встала, дорогая. Будет удивительно жирный гусь, и пирожные с глазурью, и самый большой рождественский пирог, какой ты когда-либо видела! Столько всего! Хорошо, что Николас тоже будет. Без помощи мужчин мы все это не съедим. Тетя сказала, что лорд и леди Феллонер тоже приглашены, и их племянница. Хорошо бы отец Элвина не заставил его провести весь этот день дома!

– Может быть, это и к лучшему, – сказала Кэрол очень серьезно. Пенелопа вопросительно посмотрела на нее, и Кэрол добавила:

– Если лорд Симмонс увидит, сколько сладкого ты поедаешь, он от отчаянья разорвет вашу помолвку.

– Не издевайся надо мной. – И Пенелопа рассмеялась.

Переходя из одного магазина в другой, они время от времени останавливались, чтобы поздороваться со знакомыми дамами. Джентльмены также появлялись на Бонд-стрит, и Кэрол не удивилась, узнав среди них лорда Симмонса. Разглядев Пенелопу, он тотчас же подошел к ним, и хотя он поздоровался с Кэрол очень вежливо, было очевидно, кто его интересует на самом деле.

– Могу ли я пригласить вас выпить чашку шоколада с пирожным? – спросил лорд Симмонс.

– Конечно! – восторженно выдохнула Пенелопа, устремив на него голубые глаза. – Больше всего на свете мне хочется именно этого!

Молодой человек посмотрел на Кэрол, ожидая, что она примет приглашение, но она уже все решила. Она подозревала, что встреча была не совсем случайной. Также она считала, что лорд Симмонс и Пенелопа не были безответственными людьми, которые могут нарушить границы благопристойности. К тому же за Кэрол стояла Элла, нагруженная покупками. С лордом Симмонсом Пенелопа будет в безопасности, и никто не упрекнет ее в неблагоразумии, раз Элла будет ее сопровождать.

– У меня еще есть дела, – сказала Кэрол лорду Симмонсу, – но я не знаю, почему бы Пенелопе не пойти с вами. Я куплю все, что надо, и возьму извозчика, чтобы добраться до дому.

По удивленным взглядам своих собеседников Кэрол поняла, что леди не пристало нанимать извозчика, но ей было все равно. Все эти ограничения, накладываемые на незамужних леди, казались ей невероятно скучными. Она решила сделать некое дело, для которого ей не нужны сопровождающие. Но прежде всего надо узнать, где Николас.

– Может быть, я встречу лорда Монфорта где-нибудь в лавке. Он отвезет меня домой. – Говоря это, она не сводила глаз с лорда Симмонса, и он тут же ответил:

– Вряд ли это возможно. Монфорт сказал мне вчера вечером, что у него какие-то дела дома, поэтому он никуда не пойдет, только вечером на бал. Видите ли, леди Кэролайн, перед Рождеством состоятельные люди обычно заняты несколько больше, чем всегда. Монфорт будет решать, какие подарки сделать своим слугам.

Узнав то, что ей нужно, Кэрол улыбнулась и кивнула в ответ на это терпеливое мужское объяснение простого факта. Ей нравился лорд Симмонс, и по тому, как Пенелопа смотрела на него, она не сомневалась, что младшая сестра леди Кэролайн будет счастлива в любви.

– Что же, тогда я найду дорогу домой сама. Не беспокойтесь обо мне, все будет в порядке.

Кэрол послала молодым людям сияющую улыбку, пожелала им насладиться шоколадом с пирожными и ушла. Она знала, что они не очень огорчены ее уходом. Как только она потеряла их из виду, она стала ловить извозчика, но большинство экипажей были частными, а те, которых можно было нанять, явно не привыкли останавливаться перед одинокими женщинами. С таким же успехом можно ловить такси в дождливый вечер в Нью-Йорке.

В конце концов Кэрол отказалась от этой мысли. Она решила идти пешком. До дома Николаса было не очень далеко. Она знала этот район и часто совершала гораздо более далекие прогулки. К несчастью, ее ботинки не годились для долгой ходьбы, и вскоре ноги у нее промокли и озябли. Пару раз она оскальзывалась на льду. Однажды чуть не упала самым неприличным образом, но все же смогла удержаться на ногах. Ей показалось, что прошло больше часа с тех пор, как она ушла с Бонд-стрит, и наконец, поднявшись по ступенькам Монфорт-Плейс, она позвонила.

Открывший ей лакей уставился на нее так, будто не знал, что сказать. Или, может быть, он хотел бы сказать, что леди не приходят к дому знатного господина пешком и без сопровождающего, насколько ему известно по опыту. Кэрол осенила забавная мысль, какого сорта женщиной она ему представляется, несмотря на элегантный вид.

Но за эти два дня пребывания в прошлом Кэрол уже кое-что узнала об аристократическом этикете. Подняв голову, она прошла в холл мимо лакея.

– Я леди Кэролайн Хайд, – сообщила она, – мне нужно немедленно видеть моего жениха по делу чрезвычайной важности.

– Миледи, – лакей склонил голову, сохраняя на лице отсутствующее выражение, – я не знал, что милорд вас ждет. Если вы соблаговолите подождать в приемной, я доложу, что вы прибыли.

Лакей провел ее в маленькую, просто обставленную приемную, в которую вела дверь из холла. Лакей не поверил, что она та, за кого себя выдает, подумала Кэрол, глядя на эту комнату. Но он пошел за Николасом, а все прочее не имеет значения. Она решила увидеть его во что бы то ни стало и сказала лакею чистую правду. У нее действительно было важное дело.

Все утро, занятая самыми разными занятиями, Кэрол потихоньку прокладывала путь к трудному решению. Она любит Николаса, а раз это так, она не может больше лгать ему. Она решила рассказать ему правду – несмотря на предупреждение леди Августы, несмотря на свой страх перед тем, как повлияет это признание на ход истории и на ее отношения с Николасом. Она скажет Николасу, что пришла к нему из будущего.

Глава 5

– Это действительно вы? Я не поверил Бэскому, что вы здесь. – Николас вовсе не был счастлив видеть ее у себя. – Что могло случиться такого невероятно важного? Почему вы, рискуя своей репутацией, приходите ко мне без провожатого?

– Пожалуйста, не сердитесь. Я должна вам кое-что рассказать. Это очень трудно. |Я надеюсь, что леди Августа не заберет меня отсюда. Хотя очень может быть, что и заберет, потому что она не хочет, чтобы вы знали. Вероятно, вы мне не поверите, но я должна рассказать все. – Кэрол заметила лакея и еще одного человека в холле рядом с дверью в ту комнату, где она разговаривала с Николасом. И тут же замолчала.

– Кэролайн, вы потеряли рассудок. – Кинув быстрый взгляд на слуг в холле, Николас обратил все свое внимание на нее. – Ради Бога, что случилось?

– Нельзя ли пойти в другое место, где мы будем одни? Я не хочу говорить в присутствии посторонних. – И, чувствуя, что он сейчас отрицательно покачает головой, что с его губ готов сорваться отказ, Кэрол сказала умоляюще:

– Пожалуйста, Николас! Если я дорога вам, как вы сказали вчера вечером, выслушайте меня!

Еще мгновение он не сводил с нее взгляда, как бы недоумевая, что с ней делать, потом кивнул.

– Подождите здесь, пока я закончу дела с секретарем, – сказал он и ушел. Кэрол слышала, как он говорил с лакеем, Бэскомом. Она слышала, как открылась и снова закрылась входная дверь, и неясное продолжение разговора. Спустя несколько минут Николас вернулся:

– Пойдемте.

Когда он вел ее наверх, ни в холле, ни на широкой лестнице не было никого.

– Вы отослали секретаря, чтобы спасти мое доброе имя? – спросила Кэрол. – И слуг тоже?

– Мне показалось это разумным. – Через просторную лестничную площадку он провел ее в комнату, которая, судя по всему, была его кабинетом. По стенам шли книжные полки, письменный стол был завален бумагами, рядом стояли два кожаных кресла и стол с графинами и стаканами. В камине горел огонь.

– Пожалуйста, закройте дверь. – Кэрол потянула завязки шляпы. Потом сняла ее, бросила на кресло и провела рукой по своим коротким кудрям. Обнаружив, что все еще в перчатках, она сняла их и положила поверх шляпки вместе с ридикюлем. Повернувшись, она увидела, что Николас созерцает ее так, будто она давала сеанс полного стриптиза. Она остановилась, не кончив расстегивать пуговицы ротонды.

– Закройте дверь, – еще раз сказала она, – я не хочу, чтобы кто-нибудь еще слышал то, что я вам скажу.

– Я оставил дверь открытой ради вашей репутации, Кэролайн. Но если вы хотите, я ее закрою. А теперь, – он подошел к ней, – что же это за важное дело, из-за которого вы решились пожертвовать своим добрым именем?

– Дайте мне отдышаться. Теперь, когда я у вас, я не знаю, как начать. И я не уверена, что вы мне поверите.

– Я вам поверю. – Он стоял прямо перед ней, совсем рядом, опустив руки, уравновешенный, сохраняющий самообладание, будто ожидал услышать нечто такое, от чего задрожит земля.

Кэрол охватил страх. То, что она хотела рассказать, действительно может потрясти его мир, и она вдруг засомневалась, имеет ли право сделать это.

– Кэролайн? – Его зеленые глаза изучали ее лицо. Он ждал.

– Я начну свою исповедь с того, что я люблю вас, – прошептала она. – Если вы не поверите ничему из того, что я скажу дальше, поверьте этому.

– Было время, когда я не верил в такую возможность. Но после этих дней я начал надеяться.

Его напряжение ослабло, и он улыбнулся.

Кэрол поняла, что нужно быстро кончать с откровениями, или он подумает не то, что нужно.

– Я не кончила. Еще не все.

– Мне все равно, что вы пришли сюда одна. – Он схватил ее за руки. Его глубокий голос стал грубым от нескрываемой страсти. – Ваше дело в том и состоит, что вы полюбили меня и пожелали мне это сообщить?

– Подождите, Николас, – сказала она умоляюще, – остальная часть моей исповеди вам не понравится.

– Какова бы она ни была, она не может идти ни в какое сравнение с даром, который вы мне только преподнесли.

Кэрол проглотила слова, которые были у нее наготове. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она ответила ему со страстью, желая еще хотя бы несколько минут наслаждаться его любовью, перед тем как нанести ему удар и, возможно, навсегда уничтожить всю его нежность к ней. Его объятия становились все жарче; страсть, проснувшаяся накануне вечером, разгоралась заново.

– Вы дрожите, – пробормотал он, – бедняжка моя, у вас руки и лицо холодны как лед. Снимите ротонду и подойдите к огню.

– Огонь – это вы, – прошептала она, сбрасывая шерстяное уличное одеяние. Теперь признание, которое она собиралась ему сделать, казалось неважным. Оно может и подождать.

– Согрейте меня, Николас. Держите меня крепче. Не отпускайте.

– Ни за что, – выдохнул он, – ни за что, пока мы живы. Идите сюда, здесь теплее.

Перед камином лежал толстый восточный ковер. Став на колени, Николас притянул ее к себе. Так они стояли, коленопреклоненные, держась за руки и не сводя друг с друга глаз. Потом Кэрол сказала:

– Поцелуйте меня еще раз, прежде чем я скажу вам что-то.

– С радостью. Не смотрите так испуганно, дорогая. Разве вы не знаете, что я никогда не отвернусь от вас, что бы вы ни сказали? Мы вместе разрешим все ваши затруднения, каковы бы они ни были.

– Это не такие затруднения… – Но он губами закрыл ей рот.

Она не могла оторваться от него. Очевидно, он тоже не мог прекратить то, что происходит, потому что в мгновение ока она уже лежала на ковре и его руки расстегивали пуговицы ее платья. Серо-голубое полосатое платье исчезло как по волшебству. Исчезли ее ботинки, чулки и сорочка. Николас снял сюртук и рубашку. Он помедлил, держась руками за пояс брюк.

– Кэролайн?

Она знала, о чем он спрашивает.

– Конечно, – прошептала она, – продолжайте.

Спустя минуту его горячее, плотное тело протянулось рядом с ней. Николас привлек ее к себе, помедлил, давая ей привыкнуть к ощущению его обнаженной плоти рядом с собой. Коснувшись его, она вздрогнула от страха, а потом намеренно замкнула ту часть своего сознания, которая опять сжалась и задрожала, как испуганный зверек. Кэрол не понимала, был ли этот ужас вторичным проявлением сознания леди Кэролайн или он явился из ее собственного прошлого. Что бы это ни было, оно не запрещает ей выразить свою любовь к Николасу. Она заставила себя расслабиться.

Николас почувствовал ее колебания. Взяв ее пальцем за подбородок, он поднял ее лицо и посмотрел ей в глаза.

– Я буду нежен, – прошептал он, – но если вы находите, что не хотите этого, нужно остановиться сейчас. Еще несколько поцелуев – и будет поздно.

– Вы не сделаете мне больно, а если и сделаете, это все равно, – воскликнула она, прижимаясь к нему, чтобы показать, как она его хочет.

И все равно он был удивительно нежен с ней, как если бы она и на самом деле была невинной, нетронутой девушкой, за которую он ее принимал. Умело и нежно, как и обещал, он пробудил в ее теле страсть.

– Я прав, – прошептал он, – вы – та страстная женщина, о которой я мечтал. Не нужно сдерживать себя, Кэролайн. Дайте волю вашим чувствам. Отдайтесь мне без страха. Я буду осторожен.

– Дело не в осторожности, – сказала она, задыхаясь, – а в том, что мне кажется, я могу в любой момент взорваться.

– Это свобода, – ответил он, – свобода говорить и делать что хочется, когда мы вот так вместе. Судя по всему, вы хотите, чтобы я прикоснулся к вам вот здесь.

Она изогнулась от мучительного удовольствия, когда его руки стали гладить ее грудь легкими, скользящими движениями. Но вскоре поняла, что от этих прикосновений ей стало только хуже, и ей показалось, что она теряет рассудок.

Не торопясь, лаская, Николас трогал ее тело, вызывая в ней все больший накал желания, пока Кэрол не стало казаться, что огонь в камине и она – одно целое. Расплавленный жар пел в каждом ее нерве, в каждой жилке. Она сходила с ума от желания – Кэролайн? – Он помедлил.

– Все хорошо. Я люблю вас. – Повернув голову к языкам пламени в камине, Кэрол почувствовала, что она и Николас – одно целое с ними, полыхающими сухим и слепящим жаром.

Долго никто из них не мог произнести ни слова. Николас нежно обнял ее, стараясь, чтобы огонь согревал ее спину.

– Тише, любимая, не надо плакать. – Он вытирал слезы, струившиеся по ее щекам. Ты же знаешь, что я люблю тебя, никогда тебя не оставлю и не буду думать о тебе хуже из-за того, что мы сейчас сделали.

– Ты имеешь в виду это? – Она не была уверена, что он слышал ее, потому что он продолжал так, будто думал вслух:

– Как могло это случиться со мной? Я же никогда не любил раньше. Но сейчас я люблю, и так сильно, как никогда и не мечтал. Я уверен, что умру без тебя.

И тут Кэрол поняла, что теперь не сможет рассказать ему правду. Рано или поздно ей придется вернуться в XX век, а он останется здесь и женится на леди Кэролайн. И если он полагает, что умрет без нее, то она просто сойдет с ума, если заставит его всю жизнь страдать из-за потери любимой женщины. Боль, которую он ощутит, когда она исчезнет, ощутит и она, потому что они связаны чем-то большим, чем время и пространство. Единственным выходом из положения, наилучшим для Николаса, будет оставить его в убеждении, что любимая им женщина – настоящая леди Кэролайн.

– Какая нежданная радость, – пробормотал он, роскошно вытянувшись рядом с ней, по-прежнему держа ее в кольце своих рук. – Мы решили быть практичными и исполнять свой долг, а обрели любовь.

Поцеловав ее долгим нежным поцелуем, он высвободил руки из-под ее плеч и лег, опираясь на руку и глядя на нее сверху. Он говорил мягко, ласково, словно желая полностью покончить с ее страхами, которые еще могли у нее оставаться после этого долгого часа любви.

– Кэролайн, любимая, я должен кое о чем спросить у вас. Пожалуйста, не стесняйтесь и не бойтесь сказать правду. Думаю, об этом вы хотели сказать мне вчера вечером, когда мы ехали с бала, и пытались объяснить сегодня, придя ко мне. Только нечто жизненно важное могло заставить вас презреть правила приличия. Видите, я хорошо вас знаю, несмотря на недавние перемены в вашем поведении. – Улыбнувшись, он замолчал.

– Что вы хотите знать? – Кэрол была убеждена, что он не может заподозрить правду. Его беспокоит что-то другое.

По-прежнему мягко он сказал:

– Я с трудом поверил своему открытию, потому что вы всегда – за исключением нескольких последних дней – были образцом хорошо воспитанной леди.

– Я сделала или сказала что-то обидное для вас?

– Я не могу ответить на этот вопрос прежде, чем услышу ваше объяснение. Я знаю, что объяснение может быть самым невинным, Кэролайн, и собираюсь выслушать его без гнева и без обвинений в ваш адрес.

– О чем вы говорите? – Она села и немного отодвинулась от него, чтобы ее не отвлекало тепло его тела.

– Дорогая, – сказал он спокойно, – вы не девушка.

– О Боже! Неужели? Да, конечно. Вот почему вы остановились на секунду как раз посреди всего, да? Ах, что же вы должны обо мне думать! Я знаю, как важна для мужчины этого времени девственность невесты. Николас, – спросила она, задыхаясь, – значит ли это, что вы хотите разорвать помолвку?

– Это значит, что я хочу знать, что с вами случилось. Бывает, что девушка слишком много ездит верхом, это одно дело, но ведь вы никогда не увлекались лошадьми. Так что же, Кэролайн?

Теперь он тоже сидел и смотрел ей в лицо. Он не казался рассерженным, но Кэрол думала, что он страшно разочарован в своей невесте.

– Я не жду, что вы сохраните обо мне хорошее мнение после того, как я пришла сюда, отринув все правила поведения. Конечно, вы не захотите жениться на мне, узнав, что я… как бы это сказать? Была в употреблении? Это будет точное слово? – Она увидела, как он поморщился, услышав это грубое выражение.

– Просто расскажите, как это было. Я имею право знать и готов выслушать вас.

– Полагаю, вы обращаетесь со мной куда лучше, чем большинство мужчин в такой момент. И хватило же у меня глупости все разрушить и для себя, и для леди… – Она запнулась, глядя на него. Лицо у него побледнело, взгляд стал тяжелым. Когда она пошевелилась, чтобы отодвинуться, он схватил ее за руку и удержал.

– Ответьте на мой вопрос, Кэролайн. – Он держался так повелительно, что она сделала то, что он требовал. Она рассказала ему правду.

– Я думала, что он любит меня. Он говорил, что мы поженимся. Но потом наши обстоятельства изменились, и он меня бросил.

– Когда? Когда это произошло?

– Почти восемь лет назад.

– Восемь лет? Вам было всего шестнадцать! Вы же были еще девочкой! Кэролайн, куда же смотрели ваши родители? Как они это допустили? – Не получив ответа, он продолжал беспощадно холодным голосом:

– Как долго продолжались эти отношения?

– Это не были отношения, – воскликнула она, – это было только один раз. Все произошло очень быстро и не доставило мне никакого удовольствия. Честно говоря, мне было больно. Он ушел, а я осталась замаранной и оцепеневшей. После этого я не позволяла ему подойти ко мне. Но все же я надеялась, что он на мне женится. И еще я думала, что он любит меня, хотя он получил все, что хотел, не считаясь с моими чувствами. Некоторые девушки невероятно глупы, не так ли? – По ее лицу бежали слезы, но она не обращала на них внимания.

– Кто он? – Вопрос прозвучал так, словно Николас собирается убить этого человека. Во всяком случае, с этим проблем не будет.

– Его имя Роберт Драммонд, – ответила она. – Вы его не знаете.

– Сэр Роберт Драммонд? – Его голос стал жестче. – Я знаю о существовании этого человека, хотя некогда отказался от знакомства с ним.

– Нет, это невозможно! – Она охнула, испугавшись худшего. Даже после той ужасной ночи, когда Роберт так грубо лишил ее девственности, Кэрол думала, что у них не все кончено. Он исчез из ее жизни, когда о разорении ее отца стало всем известно, и она никогда больше не встречала его. Но воспоминание о нем не оставляло ее, где бы она ни была, воспоминание, похожее на неотвязную злобную тень.

– Счастье его, что он в прошлом году уехал из Англии, иначе я был бы обязан вызвать его.

– Уехал из Англии? – повторила она, удивляясь, что могло существовать два таких холодных, равнодушных человека, как Роберт Драммонд. И добавила с болью, накопившейся за все прошлые годы:

– Надеюсь, он попадет прямо в ад.

– По правде говоря, он эмигрировал в Америку, чтобы не драться на дуэли с одним разъяренным отцом. Насколько мне известно, дело было похоже на ваше, дорогая. Мне жаль, что с вами так дурно поступили, Кэролайн, и что семья так плохо оберегала вас. По-моему, ваши родители отчасти виноваты в том, что случилось.

– Я полагаю, теперь вы разорвете нашу помолвку, – прошептала она, глядя больше на свои руки, чем на его лицо. – Я знаю, что дворяне считают себя вправе требовать от невесты девственности, ведь они должны быть совершенно уверены, что их наследники действительно их дети.

Он поднял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя, хотя ей хотелось спрятать лицо – ее снедал стыд из-за того, что она оказалась хуже, чем он думал. Он долго молчал, глядя ей в глаза. Когда же он наконец заговорил, то сказал вовсе не то, чего она ожидала:

– Как могу я упрекать вас, если я только что сделал то же самое?

– Совсем не то же самое! – воскликнула Кэрол протестующе. – На этот раз я делала все не с отвращением, а с готовностью. Вы несколько раз давали мне возможность сказать «нет». Если бы я сказала «нет», вы остановились бы. И вы видели, что все это доставляет мне удовольствие. Это совершенно разные вещи, Николас.

– Теперь я понял, почему вы всегда были так холодны со мной и с другими. Не удивительно, что вы дожили до двадцати четырех лет, не получив ни одного предложения. Причина в том, что в глубине души вы не желали иметь дело с мужчинами – после того как ваше наивное доверие так трагически предали. Это почти чудо – что вы преодолели отвращение к этому акту, который не мог вам не показаться после того ужасного дня чем-то крайне грубым. Я никогда не забуду, что именно меня вы полюбили настолько, что поверили: я не причиню вам боли. – Он провел пальцем по ее щеке до уголка губ. – Теперь я многое понял, Кэролайн. Я хочу изменить условия нашего договора.

– Я знаю. Вы не хотите жениться на мне. – Она посмотрела ему в глаза несколько вызывающе. – Хорошо, Николас. Спасибо на добром слове, но это было не обязательно. Я согласна разорвать помолвку и не поднимать шума, так что никакого скандала не будет. Теперь я знаю, как важна для вас хорошая репутация. Однако, – продолжала Кэрол, пытаясь спасти хоть что-то от разгрома, который сама же и устроила, поддавшись глупой страсти, – однако я ставлю одно условие, соглашаясь на ваше желание. Обещайте мне, что вы все равно дадите Пенелопе приданое, чтобы она могла выйти за лорда Симмонса. Пенелопа не должна страдать за мои юношеские грехи. И я не хочу, чтобы она узнала об истинной причине нашего разрыва. Мы можем сказать ей, что пришли к нему по обоюдному согласию.

Николас улыбался, а когда он заговорил, она не поверила своим ушам.

– Кэролайн, я с радостью начинаю понимать, какой вы удивительный человек. И я благодарю небо, что вы смогли наконец преодолеть холодность, защищавшую вашу душу от зла, которое вам причинили. Пенелопа получит приданое. Не беспокойтесь об этом. Пенелопа всегда будет мне как сестра.

– Спасибо. – Только бы он перестал улыбаться как сумасшедший! Ей казалось, что она вот-вот выплачет все глаза. Она не только разрушила свою жизнь, ей удалось разрушить еще и жизнь леди Кэролайн, несмотря на предсказание призрака леди Августы, что ей не дано изменить прошлое. Непростительная ошибка! Ведь леди Кэролайн не сделала ей ничего плохого!

– Я вижу, дорогая, что вы меня не поняли, – сказал Николас, все еще улыбаясь. – Я не хочу ни разрывать нашу помолвку, ни менять свои денежные распоряжения. Я хочу только изменить наши личные условия.

– О чем вы говорите?

– Думаю, что вы это понимаете. Я пошел на этот брак, так же как и вы, преследуя только практические цели. Мне нужен наследник титула, а вы нуждаетесь в материальном обеспечении для себя и приданом для сестры, чтобы та могла последовать влечению своего сердца. Мы оба забыли, что у брака есть еще и эмоциональная сторона. И я еще раз повторяю: я глубоко полюбил вас за эти три дня. То, что я сейчас узнал, ничуть не изменило моих чувств.

– Вы любите меня, несмотря на мою ужасную историю? – воскликнула она, еще не веря.

– Я удивлен этим не меньше вашего, – грустно ответил он. – Скажу откровенно: если бы кто-нибудь намекнул мне о возможности сегодняшних событий, я отказался бы от такой женщины. Но выяснилось, что я не могу от вас отказаться. Да, я люблю вас всем сердцем и люблю еще больше за то, что вы презрели условности и пришли ко мне рассказать о вашем печальном прошлом. Вы представляете хотя бы немного, что значат для меня ваше доверие и честность? – Став перед ней на колени, он взял ее руки в свои. – Леди Кэролайн, – сказал он официально, – я хочу снова обручиться с вами, здесь и сейчас. Я торжественно обещаю, что буду любить, и защищать, и беречь вас до конца моей жизни. И буду верным мужем. Клянусь честью.

– Николас, вы совершенно в этом уверены? – воскликнула она испуганно. Он неверно истолковал причину ее появления в его доме, и что же будет, когда, он женится на реальной, по-видимому, девственной леди Кэролайн?

– В жизни не испытывал ни в чем большей уверенности. – Поднеся ее руки к губам, он поцеловал их, а затем поцеловал ее в губы, чтобы закрепить то, что он назвал их новым обручением.

– Я тоже люблю вас, – прошептала Кэрол, – я всегда буду любить вас, все равно где и когда я буду жить.

– Вы всегда будете жить рядом со мной, – шепнул он, – потому что после свадьбы я не позволю вам находиться где-либо в другом месте. – Он потянул ее на ковер и снова стал ласкать.

На этот раз он снова и снова повторял то, что было у него на душе, а Кэрол, навсегда связанная с ним узами любви, отвечала ему из самых глубин своего сердца. Для обоих это было и сильнейшим потрясением, и полным удовлетворением.

Потом он помог ей одеться, вызвал свой экипаж и отвез в Марлоу-Хаус.

– Не забудьте о сегодняшнем бале, – напомнил он, пока они ждали, чтобы лакей отворил им.

– Не забуду.

– Теперь, когда мы должным образом обручены, мне позволяется отдавать вам приказания.

– Действительно, милорд? – Она не могла сдержать ответной улыбки. – И какие же будут приказания на этот вечер?

– Вы оставляете все вальсы за мной, в память о том вальсе, которым вы потребовали начать бал в честь нашей помолвки. Именно тогда, Кэролайн, я впервые заметил, что в ваших глазах сияет какой-то новый душевный настрой, и полюбил вас.

– Николас, – пообещала она, – я никогда ни с кем не буду танцевать вальс, кроме вас.

Как только тяжелая парадная дверь закрылась за Николасом, лакей сообщил ей:

– Миледи, леди Августа в гостиной и хочет видеть вас, как только вы вернетесь.

В гостиной, на фоне праздничного убранства неподвижно, как статуя, стояла леди Августа в темно-зеленом платье с высокой талией и длинными рукавами и смотрела на Кэрол.

– Нет надобности спрашивать, чем ты занималась во время своего отсутствия, – произнесла леди Августа ледяным голосом, который Кэрол столько раз слышала за время службы в качестве компаньонки старой дамы. – Взглянув на твое горящее лицо и сияющие глаза, и дурак поймет, что ты стала любовницей Николаса.

– Не стану отрицать, какое бы наказание вы мне ни подумали. Я не стыжусь того, что сделала сегодня. – Тем не менее Кэрол старалась держаться подальше от леди Августы. – Одно меня заботит в связи с этим – не изменится ли ход событий так, что жизнь леди Кэролайн будет разрушена?

– Почему тебя это волнует? – Казалось, взгляд леди Августы жжет душу Кэрол. Под этим пронзительным взглядом Кэрол могла говорить только правду, идущую от сердца.

– Леди Кэролайн ничего плохого мне не сделала. Я полюбила ее, прожив этот день в ее теле. Я уважаю ее твердое решение создать для сестры счастливую жизнь. Я не могу причинять ей боль или внести в ее жизнь путаницу, вызванную моими поступками.

– Рада слышать, что теперь ты способна заботиться о ком-то, кроме себя. Твое беспокойство насчет леди Кэролайн означает важную перемену в твоем характере.

– Не совсем так. – Поняв, что проницательный взгляд леди Августы не смягчился, хотя на словах та ее и похвалила, Кэрол была вынуждена сказать правду:

– Я полюбила Николаса. Я всегда буду его любить.

– Жаль. – Никакой жалости в голосе леди Августы не было.

– Почему?

– Потому что нам пора возвращаться в XX век.

Глава 6

– Возвращаться? – воскликнула Кэрол. Нет, прошу вас, не теперь!

– Сначала ты не хотела отправляться в прошлое, а не успев попасть туда, пожелала вернуться в свою жалкую комнатушку, к своему бесчувственному существованию.

– Знаю. Но тогда я еще не встретила Николаса.

– О любви к которому ты и сообщаешь, – неприязненно сказала леди Августа.

– Я люблю его. Вы не можете этого изменить.

– А может быть, я и не хочу ничего менять. – Подмечая все оттенки реакции Кэрол своим проницательным взглядом, леди Августа холодно поинтересовалась существом дела:

– Как сильна твоя любовь?

Кэрол очень хотелось, чтобы леди Августа смотрела ей не в глаза, а куда-нибудь еще. Тогда она могла бы соврать насчет своих чувств и покончить с этим разговором. Она боялась, что ей и, возможно, Николасу будет угрожать какая-то опасность, если леди Августа узнает всю силу и глубину ее любви. Но она не могла ни солгать, ни увильнуть от прямого ответа, процитировав какие-то старинные стихи о том, что если, мол, человек может рассказать о силе своей любви, значит, он вообще не любит. Ей пришлось сказать правду:

– Я люблю его всем сердцем, всей душой и… да, и всем телом.

– Достаточно ли ты любишь его, чтобы отказаться от него и тем предоставить ему возможность жить той жизнью, для которой он создан?

– Что вы имеете в виду?

– Ты не можешь изменить ход событий, попав в XIX век, но можешь изменить отношение Николаса к невесте.

– Он любит МЕНЯ. Он полюбил потому, что его невеста стала совсем другим человеком. Так он сказал. А этот другой человек – я.

– Не путай, пожалуйста, – предупредила леди Августа. – Николас предназначен леди Кэролайн. Не ты, а она будет носить его детей и проживет с ним до самой старости.

– Тогда зачем же вы беспокоитесь, допрашиваете меня, достаточно ли я его люблю, чтобы от него отказаться? Очевидно, что выбора у меня нет, так какая разница, хочу я или нет отпустить его?

– Ты сделала то, что должна была сделать в этом веке.

– Это не ответ. Мне кажется, то, что я сделала, повредит нескольким симпатичным людям. Благодаря мне Николас уверился, что леди Кэролайн отдала свою девственность другому. – На нее нахлынули воспоминания о горячих объятиях Николаса, о том, как он обнаружил, что она не девушка, какое удивительное понимание проявил, когда она рассказала о своем первом неудачном романе с Робертом Драммондом. Но ведь, признаваясь в содеянном, Кэрол говорила о прошлом не леди Кэролайн, а о своем.

– Леди Кэролайн не отдавала своей девственности, – сказала леди Августа подобревшим голосом. – Ее взяли силой и обманом, почти так же, как и тебя.

Кэрол раскрыла рот, ошеломленная этим открытием. Потом поняла, что леди Августа наверняка разузнала в подробностях, как поступил в XIX веке Роберт Драммонд с леди Кэролайн. Очевидно, леди Августа обладала умением добывать все сведения, которые могли быть ей полезны.

– Короткие и страстные отношения Роберта Драммонда в издании начала девятнадцатого века и леди Кэролайн, – продолжала леди Августа, – сковали холодом все ее чувства, и она не могла испытывать любовь ни к какому мужчине. Сегодня ты устранила последствия этого происшествия из ее жизни.

Возможно, совершая это, ты вылечила и свою собственную рану, поскольку ты тоже любишь Николаса. Такое можно вылечить только любовью.

– Значит, с леди Кэролайн и со мной случилось одно и то же, и это сделано было мужчинами с одинаковыми именами и одинаковыми характерами. Не потому ли мне сразу показалось, что мы с ней так близки? – размышляла Кэрол, ни минуты не сомневаясь, что леди Августа говорит правду, хотя ее и удивило такое странное совпадение. – Вот почему я чувствовала ее ужас, когда мы с Николасом готовы быть упасть друг другу в объятия! Бедная испуганная женщина! Я-то хорошо знаю, что она чувствовала.

– Как я уже сказала, твой сегодняшний поступок изгнал и навсегда уничтожил страх леди Кэролайн перед физической близостью.

– Значит, я ей помогла, а не навредила? Как я рада! – Кэрол боялась, что она расплачется от обилия разнородных чувств, обуревающих ее.

– Последнее и самое важное, что ты можешь сделать для леди Кэролайн, – отказаться от своей любви к Николасу. Между тобой и леди Кэролайн есть некоторая разница. Подсознательные затруднения, которые вызывает у Николаса эта разница, он выражает, постоянно повторяя, что ты очень изменилась, потому что эту разницу он принимает за перемену в своей невесте. Пока ты не захочешь добровольно освободить его от своей любви, он никогда не полюбит по-настоящему свою будущую жену, потому что ты исчезнешь из этого времени, а ему всегда будет в ней чего-то не хватать. Единственный способ все уладить – освободить его.

– Если речь идет о том, что я должна разлюбить его, – сказала Кэрол, – это невозможно. Я не могу просто взять и отключить мои чувства.

– Я не говорю «разлюбить». Я говорю «отказаться». Добровольно. Пожертвовать по доброй воле своими эгоистическими желаниями ради счастья другого человека – вот главное, чему ты научилась, побывав в этом веке.

– Полагаю, вы надеетесь, что это сделает меня лучше, – буркнула Кэрол на свой прежний саркастический манер.

– Уверена, что да. Выбирай, Кэрол. Ты, и только ты, можешь дать Николасу свободу, чтобы он полюбил женщину, на которой женится. – Леди Августа ждала ответа напряженно, не спуская острого взгляда с лица Кэрол.

Той потребовалось меньше секунды, чтобы принять решение. Ее удивила легкость, с которой она это сделала, но все-таки ей стало больно.

– Как я могу сделать что-либо, отчего Николас станет хотя бы чуточку несчастлив? Или бросить тень на его будущее с леди Кэролайн? Я отказываюсь от него. Я не могу сделать это с радостью, но делаю это добровольно, как вы требуете.

– Превосходно. – Леди Августа глубоко вздохнула, и напряжение ее ослабло. – Ты хорошо усвоила свой первый урок. Мы сейчас отправимся в двадцатый век.

И она подняла руки, словно намереваясь обнять Кэрол, как сделала, отправляя ее в прошлое.

– Нет, подождите! – Кэрол резким движением остановила старую даму.

– Как, ты передумала? Так быстро? – воскликнула леди Августа, глядя на нее с высоко поднятыми бровями. – Стыдись, Кэрол, я уже начала думать о тебе лучше.

– Я вернусь с вами, но не в эту минуту. Я ведь сделала то, зачем меня послали в это время. Вы сами сказали.

– Сделала, не зная, что делаешь, – напомнила леди Августа. Кэрол решила пренебречь этим замечанием, потому что собиралась попросить ее о чем-то очень важном.

– Я хочу получить кое-что за то, что я сделала.

– Значит, ты осталась эгоисткой. – Бледное лицо леди Августы стало холодным и тяжелым.

– Это немного, – продолжала Кэрол, – всего лишь еще несколько часов. Разрешите МНЕ поехать сегодня на бал. Разрешите мне протанцевать вальс с Николасом, просто чтобы ощутить в последний раз, как он меня обнимает. Я ведь никогда его больше не увижу. – Ее голос прервался, и она замолчала, боясь задохнуться от горя.

– Не уверена, что это разумно. – Тем не менее казалось, что леди Августа обдумывает просьбу. – А вдруг ты скажешь что-нибудь не то?

– Не скажу, – пообещала Кэрол, – я буду взвешивать каждое слово. И еще я хочу в последний раз обнять Пенелопу. Странно, но я стала думать о ней как о родной сестре, и так скоро! Пожалуйста, леди Августа, умоляю вас. Это так много значит для меня. Подарите мне один танец с Николасом, и в тот миг, когда он кончится, мы исчезнем. Я не буду устраивать никаких сцен. Вы же можете переместить нас, когда вам угодно. Исполните одно мое желание, чтобы я могла попрощаться с ним по-своему. Он ничего никогда не узнает, но я смогу положить конец всему в моем сердце и знать, что наше с ним время истекло.

– Поклянись, что будешь взвешивать каждое слово.

– Я уже сказала, что так будет, но хорошо – клянусь своей любовью.

– Я не очень рада твоей просьбе, но вижу, что ты действительно любишь Николаса. Сейчас тебе горько расставаться с ним, и ты мне не поверишь, что тебе везет. За всю свою долгую жизнь на земле я никогда не любила, как ты теперь. Возможно, если бы я разрешила себе любить вот так, от всей души, сейчас я не испытывала бы таких трудностей. Хорошо, я дарю тебе несколько часов, начиная с этого момента и до конца первого вальса. Но помни: мы исчезнем, как только затихнут последние звуки музыки.

Торопливо направившись к своей комнате после разговора с леди Августой, Кэрол обнаружила в холле слоняющуюся без всякого дела Пенелопу.

– Я жду тебя! – воскликнула та, едва увидев Кэрол. – Сообщила ли тебе тетя Августа мою замечательную новость?

– Нет, – ответила Кэрол, – мы говорили только о Николасе. Что случилось, дорогая? – Ей показалось так естественно обнять сестру леди Кэролайн, будто она и впрямь была ей родня.

– Мы выпили шоколад и съели очень вкусные пирожные, и Элвин, то есть лорд Симмонс, – поправилась девушка, покраснев, – повез меня домой, а дома он поговорил с тетей. Он настоял, чтобы я была при разговоре, хотя тетя сказала, что это не положено. Лорд Симмонс сказал, что получил разрешение своего отца на наш брак. – Пенелопа помолчала, а потом закончила:

– Кэролайн, Элвин официально просил моей руки, прямо при мне, и тетя Августа согласилась. Мы поженимся весной, вскоре после вас с Николасом.

– Ах, Пенелопа, – Кэрол обняла и поцеловала девушку, – желаю тебе счастья на всю жизнь, моя дорогая сестричка. Ты сестра моего сердца.

– Кэрол, ты плачешь от радости за меня? – Пенелопа нежно и заботливо вытирала слезы Кэрол. Откуда ей было знать, что та плакала не только от радости за нее, но и из-за скорой разлуки. Это ведь было их прощанием. Хотя Кэрол и будет присутствовать на обеде с Пенелопой и леди Августой, а потом они поедут на бал, побыть наедине им больше никогда не удастся.

Но Пенелопа была отнюдь не слепа, хотя и не могла знать истинную причину слез Кэрол. Она заметила:

– Кэролайн, ты чем-то расстроена. Ты небрежно одета, а это на тебя на похоже. Что-то случилось? Я начала беспокоиться, когда мы с Элвином вернулись и тетя Августа сказала, что тебя еще нет. Где же ты была?

– Я ходила повидаться с Николасом. Мы провели некоторое время вместе… мы поговорили. – Кэрол почувствовала, что краснеет.

– Ты пошла к нему одна, без провожатого? Глядя на тебя, можно подумать, что вы не только разговаривали. Неужели Николас позволил себе вольности?

– А я и не возражала, – совершенно честно ответила Кэрол.

– Кэролайн, – Пенелопа раскрыла рот, а потом хихикнула, – как это можно?

– Я люблю его.

– Ах, какое облегчение! – Пенелопа шумно вздохнула. – А то я думала, что ты идешь замуж ради меня, чтобы добыть мне приданое.

– Тебе не следовало бы этого знать. Откуда же ты знаешь?

– Ты думаешь, я совсем дурочка? Я догадалась об этом, когда несколько недель тому назад тетя сообщила, что я буду хорошо обеспечена в соответствии с твоим брачным договором. Я думала, что ты согласилась выйти за Николаса только поэтому.

– Она никогда не говорила мне, что ты все знаешь! И я так старалась не проронить ни слова, чтобы даже не намекнуть тебе ни о чем! Ты хочешь сказать, что мы с тобой скрывали друг от друга одну и ту же тайну?

– Похоже, что так. – Послышался короткий смешок. – Славная шутка! И все это время я раздумывала, как отблагодарить тебя за готовность пожертвовать собой ради меня – ведь ты столько лет твердила, что никогда не выйдешь замуж. Как замечательно, что Николас помог тебе изменить свои взгляды… да и чувства тоже.

– Я люблю тебя, Пенелопа. – Оказывается, это совсем просто – взять и сказать этой симпатичной девушке, что она к ней испытывает.

– Я тоже люблю тебя. Ты – лучшая из всех сестер на свете. – И с радостной улыбкой Пенелопа добавила:

– А как удачно, что Элвин и Николас – такие друзья, правда? И поместья у них расположены рядом, так что замужество нас не разлучит, как это обычно бывает с сестрами.

– Не представляю себе, что в этом мире могло бы разлучить с тобой твою сестру, – ответила Кэрол, совершенно уверенная, что леди Кэролайн с ней согласится.

Бал в честь рождественского сочельника давали владельцы одного из самых больших домов Лондона, в который часто приглашали леди Кэролайн с сестрой и теткой. Этот дом был убран к Рождеству еще пышнее, чем Марлоу-Хаус. Тяжелые гирлянды из вечнозеленых растений украшали зеркальные позолоченные стены бального зала и соседние небольшие комнаты. К резкому запаху богатой зелени примешивался запах оранжерейных цветов, наполняющих вазы. Сотни тонких восковых свечей в сверкающих канделябрах лили свет на разодетую толпу. В ожидании бала гости обменивались рождественскими приветствиями.

Кэрол отметила, что праздничное веселье плохо сочетается с ее грустным настроением, хотя по ее виду вряд ли можно было что-то заметить. На ней было шелковое платье нежно-розового цвета и ожерелье из сапфиров и бриллиантов, которое Николас подарил своей невесте.

Леди Августа была великолепна в жемчугах и драпированном платье цвета лаванды. Увидев ее теперь, когда они готовились покинуть Марлоу-Хаус, Кэрол похолодела: она вспомнила о платье леди Августы в ту ночь, когда та впервые появилась в комнате Кэрол. Мысль о том, что ее опять окутают эти лавандовые драпировки, была тем более невыносима, что на этот раз Кэрол оторвут от людей, которых она по-настоящему полюбила.

Три леди поздоровались с хозяином и хозяйкой и направились в бальный зал, и тут же появился лорд Симмонс, встретивший их так приветливо и радостно, что Кэрол поняла, почему Пенелопа так тянулась к нему. Он сразу же записал за собой на бальной карточке три танца, допускаемых этикетом, и дважды написал свое имя на карточке Кэрол.

– Могу ли я несколько расширить правила приличия и просить у Пенелопы четвертый танец, поскольку она моя невеста? – спросил он у леди Августы. – Пусть сплетничают вволю, скоро о нашей помолвке узнают, и все объяснится.

Леди Августа дала согласие, и лорд Симмонс повел Пенелопу занять места в первом танце. Кэрол смотрела им вслед, чувствуя, что все кончено, что ей никогда больше не разговаривать с девушкой, которую она привыкла считать сестрой.

– Расскажите мне о них, – прошептала она, – об их дальнейшей жизни.

Леди Августа ответила не сразу. Она тоже смотрела на Пенелопу и ее жениха. После долгого молчания она сказала, по-прежнему глядя на молодую чету:

– Конечно, они поженятся. У них будет четверо сыновей и дочь.

– А как же имя? Лорда Симмонса зовут Элвин. Это второе имя моего отца.

– Ах да, думаю, что ты правильно догадалась. Через тридцать лет младший сын Пенелопы и лорда Симмонса совершит путешествие в Америку и останется там жить. Эта танцующая пара – твои отдаленные предки.

– Пенелопа – мой предок? – Кэрол широко раскрыла глаза, а потом захлопала ресницами. – Спасибо, что сказали. А что же Николас и Кэролайн?

– В самом деле, что же Николас и Кэролайн? – спросил любимый голос у Кэрол за спиной. – Уж не переиначиваете ли вы наши свадебные планы? – продолжал он шутливо. – Если так, умоляю перенести свадьбу поближе. Кажется, я начинаю терять терпение. – Последние слова он произнес, с такой нежностью заглянув в глаза Кэрол, что у нее чуть не разорвалось сердце.

– В действительности, – сказала леди Августа, – мы говорили о Пенелопе и Элвине.

– Он уже стал Элвином? – разговаривая с леди Августой, Николас все еще улыбался, глядя в глаза Кэрол. – Значит ли это, что помолвка состоялась официально?

– Я дала согласие сегодня днем, и вам это прекрасно известно, поскольку вы помогали на пути к осуществлению их сердечных желаний, – ответила леди Августа. Внезапно ее голос стал резче. Это показалось Кэрол странным, а та добавила:

– Я полагаю, вы появились для того, чтобы пригласить вашу невесту на следующий танец. Кажется, в карточках написано, что это вальс. Я пойду сыграю партию в пике с лордом Феллонером, пока вы не кончите.

Кэрол хотела было попросить Николаса подождать, посидеть с ней где-нибудь, не выводить ее на середину зала до следующего вальса. Но леди Августа глянула на нее так сурово, что она не осмелилась даже попробовать получить отсрочку и побыть с ним подольше. Сердце у нее ныло от любви и горя, и она вложила свою руку в его и вышла на середину зала. Николас обнял ее, и танец начался.

Кэрол знала, что у нее есть лишь несколько минут, чтобы касаться его и запоминать его лицо, сильное и красивое. Они кружились по залу, и она не сводила с него глаз. Он вел ее уверенно, и она с легкостью слушалась, не думая о том, что делает. Они были созданы для того, чтобы быть вот так, вместе, чтобы Кэрол чувствовала себя в безопасности в его объятиях, чтобы Николас смотрел на нее с любовью и не пытался скрыть эту любовь. Последние короткие мгновения они были вместе, кружась и скользя в их собственном очарованном пространстве, куда остальной мир и остальное время не могли проникнуть.

– Я так люблю тебя, – прошептала она. – Что бы ни случилось потом, не забывай этого никогда и никогда не сомневайся, что я благодарна тебе за то, как ты поступил со мной сегодня днем. Я не жалею о том, что мы сделали, и никогда не пожалею.

– Я тоже не жалею об этих минутах. – Она чуть не разрыдалась от его ласковой улыбки.

– Я люблю тебя, Николас! – Она не знала, слышит ли он ее. Но вместо него она услышала голос леди Августы, хотя та была по-прежнему за карточным столом. Только теперь, очевидно, это была настоящая леди Августа, играющая в пике с лордом Феллонером, и ни один из них не подозревал, что происходит. Та леди Августа, которую знала Кэрол, была рядом с ней в зале, и эта леди Августа была невидимой.

– Танец, который я разрешила тебе протанцевать в виде особой милости, окончен. Мы отбываем.

Еще мгновение – и Кэрол перестала ощущать объятия Николаса, и его фигура начала превращаться в неясное пятно. Кэрол показалось, что в зале стемнело, а музыканты, которые заиграли следующий танец, стали удаляться от нее все дальше и дальше, и она их уже совсем не слышала.

– Леди Августа, пожалуйста, – умоляюще сказала Кэрол, – подождите минутку. Позвольте мне увидеть, что он счастлив с ней.

Позвольте мне убедиться, что мое сердце разбито не напрасно.

– У меня нет права оттягивать время твоего отбытия, – начала леди Августа, но ее прервали. Другой голос, более глубокий, заговорил так, что звуки его отдались у Кэрол в голове подобно громовым раскатам, и все же этот голос был легче вздоха.

– Ты любила от всей души, – произнес голос, – и будешь вознаграждена. Смотри же!

Мрак, окружавший ее, рассеялся, и Кэрол опять увидела бальный зал, ярко освещенный свечами и украшенный к Рождеству. Леди Кэролайн стояла рядом с Николасом, державшим ее за руку. Как показалось Кэрол, леди колебалась, прижав другую руку ко лбу. Николас наклонился к ней с нескрываемым беспокойством. Она что-то сказала, и Николас улыбнулся. Он взял ее под руку и повел из круга танцующих к французским окнам, выходившим в сад. Каждая линия его фигуры, взгляд, которым он смотрел на свою невесту, – все выражало готовность любящего человека защищать и охранять любимую.

– Они будут счастливы, – сказал голос, – и это счастье – дело твоих рук.

– Благодарю, – сказала Кэрол вслух, хотя и не знала, что тот, кому принадлежит голос, услышал бы ее, даже если бы она произнесла эти слова мысленно.

– Идем, Кэрол, – это говорила леди Августа, – мы были здесь дольше, чем нам отпущено.

И опять кольцо ее рук окружило Кэрол. На этот раз Кэрол была лучше подготовлена к этим ледяным прикосновениям. На этот раз ледяной холод был ничто по сравнению с горечью разлуки и с острой как нож болью в сердце от сознания своего полного одиночества.

– Николас! – сорвалось с ее губ, и это было подобно воплю потерянной души, брошенной во внешние пределы мрачной преисподней.

– Ах, Кэрол, – пробормотала леди Августа, – ты ничего не понимаешь. Еще так много всего… так много всего впереди…

Загрузка...