Гильдия

Глава 12

Хэл проснулся от прикосновения. Он взглянул на Аманду.

— Пора уходить? — спросил он.

— Да, — ответила та. — Ворота откроют минут через двадцать. Там уже соберется толпа: люди хотят оказаться за ними как можно скорее, чтобы максимально использовать день за городом. Нам безопаснее всего уйти с ними.

Небо было безоблачным, солнце нагрело воздух. К тому времени как они потеряли городские ворота из вида, дорога пошла круто вверх.

— В эту сторону идет мало людей, — заметил Хэл после того, как они были в пути около часа.

— По мере подъема в горы почва мало подходит для земледелия, — объяснила Аманда. — Обрати внимание — растительность изменилась.

— Между прочим, — добавила она, — я оставила Марло немного денег, чтобы она смогла восполнить то, что мы съели и, кроме того, прикупить немного для себя.

— Деньги? — спросил Хэл. Он настолько редко испытывал надобность в деньгах — если не считать межзвездных кредитов, которыми он пользовался, когда спасался от Блейза Аренса и Иных, — что просто не подумал о деньгах в связи с этим путешествием на Культис. — А какие деньги здесь ходят?

— Те, что выпускают оккупанты, — пояснила Аманда, — для того чтобы еще больше усилить давление на местных экзотов. Любые другие — даже межзвездные кредиты в любой форме — больше не являются законными платежными средствами и здесь, и на Маре.

— А где они у тебя были? Я не заметил их, когда охрана у ворот вытряхнула все из твоего мешка.

— Они появились у меня во время предыдущих путешествий сюда, и я захватила их с собой на Землю, — объяснила она. — В Энциклопедии твой друг Джимус Уолтерс воспроизвел для меня порядочное количество их. Большая часть осталась на корабле, по в подол моей одежды зашита порядочная сумма.

Она немного помолчала.

— Твой друг Джимус, кажется, способен сделать что угодно.

— С помощью Энциклопедии, — отозвался Хэл.

— Кроме того, перед тем, как лечь спать, — продолжала Аманда, — я украла небольшую сумму у Ибана. Не настолько большую, чтобы он заметил утрату, но достаточную, чтобы скомпенсировать то, что я отдала Марло. Человек, который рассовывает деньги куда попало, обычно не держит в голове расходную книгу.

— Конечно, я могла бы оставить Марло гораздо больше, — продолжала Аманда, — но оккупационные власти строго ограничивают количество денег в обращении, чтобы искусственно усилить дефицит всего у населения. Если Марло начнет много тратить, то станет слишком выделяться среди других. Гораздо лучше будет, если я стану давать маленькие суммы большому количеству людей в совершенно разных местах.

Хэл кивнул.

— А как далеко до этой Гильдии Придела?

— Отсюда до Зипакских гор нетрудный дневной переход. Хотя это не тот маршрут, которым я пользовалась раньше, — ответила Аманда. — А оттуда еще небольшой подъем — к самой Гильдии...

Она прервалась посреди фразы. Оба они невольно приостановились, услышав непонятный слабый звук.

Аманда указала рукой на свое ухо в знак того, что надо прислушаться. Хэл кивнул. Вначале он услышал только гудение насекомых и легкий шум ветерка в окружающих деревьях. Затем на их фоне он различил человеческий голос, говоривший негромко, ровным тоном. Голос был слишком тихим, чтобы можно было различить слова, но это бесспорно были звуки чьей-то речи. Она звучала однотонно и без пауз.

— Это впереди, — сказала Аманда.

— Да, — согласился Хэл.

Они продолжали идти по дороге, которая здесь изгибалась влево и проходила через рощицу вечнозеленых растений. Поднявшись на небольшой холм, они увидели внизу перед собой поляну, на которой находились развалины бывшей виллы и незнакомца рядом с ними.

Растительность еще не поглотила эти руины, но от дома сохранилось немногое. На некотором расстоянии от дороги были видны невысокие остатки уничтоженных огнем стен, частично скрытые лозами и сорняками.

Хэл вспомнил, что когда они ждали у ворот Порфира, ему показалось, что он попал в средневековье. А сегодня руины домов, мимо которых они проходили, напомнили ему еще более отдаленные времена. По какой-то странной причине они заставили его подумать о том, как должны были выглядеть в древней Англии руины римских вилл — после того как войска этой некогда могущественной, но распадавшейся империи ушли оттуда.

Видимых причин для такой мысли не было. Тем не менее, когда они с Амандой начали спускаться вниз к развалинам дома и человеку, находившемуся там, это ощущение все еще оставалось.

На человеке была обычная для местных жителей хламида. Даже издалека было заметно, что его одежду очень давно не стирали. Человек был худ, со впалыми щеками, длинные седые волосы и борода выглядели достаточно неряшливо.

Он стоял перед тем, что, похоже, когда-то было декоративным прудом во дворе виллы — круглым водоемом, обрамленным красной плиткой, приблизительно четырех метров в диаметре. Ветерок, дувший в сторону Хэла и Аманды, нес запах гниения.

Пруд располагался на круглой террасе из серого камня с белыми каменными скамьями и каменным цоколем, приходившемся человеку по грудь. Все это было тщательно восстановлено и ухожено.

Темная непрозрачная вода пруда, казалось, поглощала весь падающий на нее свет; а по краю пруда стояли цветочные горшки. В тех что находились справа от человека, росли какие-то ветвистые растения без листьев.

Растения же, слева от него того же размера и формы, выглядели совершенно иначе. На них были маленькие сердцевидные зеленые листочки и цветы всевозможных оттенков розового и красного.

На цоколе перед человеком стоял еще один горшок с цветущим растением. Когда Аманда с Хэлом приблизились, то услышали, как человек разговаривает — очевидно, с цветком. Это был непрерывный поток слов, неразличимых и непонятных.

Продолжая говорить, он медленно, осторожно и методично обрывал лепесток за лепестком цветы растения, стоявшего перед ним, и бросал их в затхлую воду пруда.

На Хэла и Аманду он не обращал никакого внимания, а продолжал методично уничтожать стоящее перед ним растение. Когда последний лепесток последнего цветка упал в темную воду, он начал один за другим обрывать и листья.

Внезапно Хэл догадался, и, повернувшись к Аманде, увидел, что и она поняла то же самое: человек повторяет набор ругательств, настолько привычный, что отдельные слоги соединились вместе и слова утратили смысл.

— Привет, — отчетливо произнесла Аманда почти на ухо человеку. Он не отреагировал. Или он не слышал ее, или слышал, но оставил без внимания ее слова — сказать было невозможно. Его хламида была настолько грязна и изношена, что вначале Хэл не обратил на нее внимания, но теперь он заметил, что какое-то время назад и на грудь и на спину было краской нанесено слово «РАЗРУШАЙ»

Тем временем человек закончил ощипывать с цветка последние листья. Он замолчал и повернулся в другую сторону, все еще игнорируя Хэла и Аманду. Затем направился к последнему из горшков с ощипанными растениями. Он взял этот горшок в руки и осторожно понес к руинам дома.

Хэл с Амандой последовали за ним.

Он пересек место, где стоял дом, и вышел на лужайку, которая была уставлена множеством точно таких же горшков.

Растения в них были в разном состоянии — от совершенно голых до покрытых листьями и цветами. Поставив свою ношу, человек, пройдя дальше, выбрал растение, изобиловавшее цветами. Так же осторожно он вернулся с горшком обратно к пруду и поставил его на освободившееся место слева от цоколя. За все это время он никак не показал, что замечает присутствие Аманды и Хэла.

— Мы ничего не можем для него сделать, — сказала Аманда. — Нам можно уходить.

Они повернулись и пошли по направлению к горам. Дорога теперь превратилась в узкую тропинку и начала извиваться вокруг небольших, но достаточно крутых холмов.

Теперь у них на пути перемежались открытые участки и густо поросшие лесом склоны, полянки были сплошь покрыты разновидностью папоротников.

Процион стоял высоко в небе над ними, а последние клочки облаков, казалось, сгорали в нагревшемся воздухе. Хэл видел все это, но думал о другом. Он попытался вообразить себя человеком, которого только что повстречал.

Эта привычка началась с детской игры, потом превратилась в упражнение и, наконец, сделалась почти необходимостью. И он стал считать неудачей, когда ему не удавалось вообразить себя видящим все вокруг глазами другого человека.

Сейчас это оказалось более трудным, чем когда-либо еще. Встреченный ими человек явно был безумен. Но Хэл считал, что при достаточном усилии он и здесь добьется успеха.

Человек, вероятно, пришел в такое состояние, когда орда оккупантов разрушила его дом; и именно потому, что он был так явно безумен, солдаты не потрудились с тех пор переселить его в город, как это они делали с другими экзотами.

Теперь Хэл сосредоточил свое внутреннее зрение на мысли, что это он сам обрывает лепестки цветов.

Для этого понадобилось много времени, но в конце концов он мысленно представил себе эту сцену.

Для того чтобы по-настоящему понять кого-то, необходимо почувствовать себя этим кем-то. Полное сопереживание. Сопереживание — хорошее слово для описания состояния, когда воображаешь себя другим существом. Хорошее... и необходимое. Полное сопереживание приводит к полной ответственности. А полная ответственность становится, в конце концов, абсолютной и инстинктивной — автоматической оценкой последствий перед любым действием, в которое вовлекаются другие.

Теперь, для себя, Хэл сделался безумцем; и для нею уничтожение цветов означало уничтожение того, что разрушило его разум. Он мало-помалу пытался вернуться назад, сделаться тем, кем он был раньше. Но дорога, которую он выбрал, замыкалась в кольцо. Ему никогда не добиться успеха. Если только... возможно, если только Хэлу не удастся найти Созидательную Вселенную — для него, да и для всех других людей.

Каким-то образом все это — безумный человек, Ибан, экзоты, Энциклопедия, война, Земля, Молодые Миры — стало сходиться в одну точку, и Хэл почти физически ощущал этот процесс. Как ни странно, ему представлялось, что эта точка находится в месте, которое он никогда не видел; месте, к которому он сейчас направлялся. В новой Гильдии Придела.

Странно, что и легче всего, и одновременно труднее всего Хэлу было вообразить себя одним человеком — Блейзом.

Внутренним взором Хэл следил за более важным — за тонкими пальцами, бросающими оторванные лепестки в темную воду. Его мысли ушли далеко, в далекое детство Донала Грима, за сто лет до нынешнего дня.

— Ты задумался, — через некоторое время сказала Аманда.

Хэл, вздрогнув, очнулся и возвратился из мысленного мира в реальный.

— Да, — сказал он. — Тот человек... однажды я был таким, как он.

Они продолжали идти. Хэл следил взглядом за тропой, но краем глаза заметил, как Аманда повернула голову и с серьезным видом смотрит на него.

— Ты? — спросила она. — Когда?

— Когда мы получили известие о смерти Джеймса — моего самого младшего дяди. Я однажды рассказывал тебе, ведь так?

— Да, — кивнула она. — Тебе было одиннадцать лет; и Кейси, придя позже, нашел тебя в конюшне — в холодной ярости. Что бы ты сделал, если бы виновный оказался там, в этой конюшне? Попытался убить его — ты, одиннадцатилетний?

— Вероятно, — Хэл не отрываясь глядел на горы впереди. — Чистая разрушительность — как замкнутый круг. Тогда, когда я был Доналом, она захватила меня; и я всю жизнь потратил на то, чтобы перерасти это состояние.

— Я знаю, — мягко отозвалась она.

— Видишь ли, — сказал он, переведя взгляд на нее, — этой разрушительности некуда направиться. Она может только вернуться к самой себе. Творчество противоположно, оно — прямая линия, уходящая вперед в бесконечность. А затруднение в том, что стремление к разрушению — глубокий инстинкт, полезный для проверки способности человека управлять окружающей его средой. Дети, что попало уничтожающие в школе, делают точно то же самое, что и человек, которого мы видели недавно. Этот инстинкт проявляется в каждом новом поколении, когда оно, начиная осознавать ход времени, хочет уничтожить все старое и создать все заново. Инстинкт говорит им, что все в прошлом шло не так; и с этого момента они хотят направить все на верный путь.

— Но цикличность разрушения оказывается ловушкой для тех, кто поддается ей; и в конце концов они оказываются виноватыми с точки зрения последующих поколений. Именно поэтому, даже притом, что исторические силы постоянно стремятся к равновесию, Блейз и Иные в конечном счете обязательно проиграют; потому что останутся позади, в то время как люди творческие движутся вперед. А тогда-то и происходит развитие.

— Ты утверждаешь, — сказала Аманда, — что для Блейза уничтожение Земли, всего лучшего, созданного другими культурами лишь заменитель того, что он в действительности хочет уничтожить? Наподобие человека, который обрывает цветочные лепестки?

— Не совсем, — ответил Хэл. — Если принять его исходные посылки, то его философия достаточно разумна; прежде всего в том, что человечество в прошлом позволило технологии вырваться на свободу и зайти слишком далеко. Нет, здесь в нем проявляется не закоснелая, инстинктивная реакция, а ошибочные рассуждения — потому что ему недостает сопереживания, а потому и чувства ответственности. Дело просто в том, что для Блейза, возможно, отправной точкой стала такая же бесцельная ярость, как и у меня — или у человека с цветами. Блейз, возможно, начать превращаться в то, чем он стал, из ярости на вселенную, которая дала ему все — блеск ума, волю, моральную и физическую силу, — а потом, словно оставшаяся без приглашения на крестины ведьма из сказки, сделала сверх того так, чтобы он никогда не смог найти ни одного человека, чтобы разделить с ним все это.

— Ты так думаешь? — спросила Аманда.

— Я не уверен, — пожал плечами Хэл. — Но так могло бы быть. И это может оказаться важным.

Он почти сразу снова погрузился в свои мысли. А вывело его из них выражение, которое, как показалось ему, на мгновение мелькнуло на лице Аманды. Он пристально взглянул на нее.

— Ты улыбнулась? Почему?

— Улыбнулась ли я? — переспросила Аманда. Ее лицо теперь было совершенно серьезным. Она взяла его под руку. — Если я и улыбнулась, то потому, что я люблю тебя. Знаешь, нам пора где-нибудь остановиться и поесть. Помоги мне подыскать подходящее место.