Часть третья Гибель Урании

Сила против силы

Темны ночи над Монией, над всей Пирейей!

Каприз природы, удивительная несправедливость: почти все планеты системы Двух Солнц имеют по несколько спутников, и только одна из них — Пирейя — плывет в космическом пространстве одна-одинешенька.

Где ты, игривый лунный свет, что наполняет тьму серебристым сиянием, прозрачным и чистым, как юношеские мечты? Где ты, Луна — солнце влюбленных?!

Нет такого спутника у Пирейи. Не потому ли так ярко мерцают над планетой бесчисленные звезды, играют ночью всеми цветами радуги весенние светящиеся насекомые?

…Крохотный светлячок, забавный живой фонарик, заметил в темноте свое отражение, бросился к нему и ударился о прозрачную холодную преграду. Сразу же после этого послышался радостный возглас:

— Есть!.. — а еще через секунду смущенное: — Нет, это светляк…

На плоской крыше невысокого дома стоит телескоп, примитивный, устаревший прибор, с помощью которого астрономы-любители видят не столько то, что есть на самом деле, сколько воображаемое.

У телескопа трое. Один, не выпуская из зубов сигареты, что-то неторопливо подсчитывает в блокноте, освещенном карманным фонариком. Второй, коротконогий толстяк, нетерпеливо топчется рядом. А третий, припав глазом к окуляру телескопа, торопливо передвигает трубу прибора вдоль воображаемой линии от зенита на север и обратно. Видимо, поиски длятся уже достаточно долго, потому что толстяк не выдерживает:

— А дайте-ка, я взгляну, Литтл. У меня глаз острее.

— Одну минутку, Торн… — профессор Литтл ускоряет движение телескопа по небесной сфере. — Я же в юности имел кое-какую практику по астрономии.

— Нет, хватит, достаточно.

— Погодите… — телескоп остановился, потом немножко передвинулся вправо. — Есть!

— Светлячок? — иронично спрашивает Торн.

— Взгляните сами! — Литтл неохотно уступает место. — Ну, что?

Торн молчит. Молчит долго, затаив дыхание. И, наконец, произносит так, будто не верит собственным глазам:

— Кольридж, посмотрите…

Тот, не торопясь, прячет блокнот, подходит к телескопу. В поле зрения — обычная картина звездной Вселенной.

— Невероятно! — восклицает Кольридж.

Только у края кадра стал виден небольшой светлый диск. Так себе — крошечная тарелочка, что быстро ползет среди звезд. Без телескопа ее трудно даже заметить. Но появление этого необычного небесного тела знаменует факт невероятного веса: Союз Коммунистических Государств запустил свой первый обитаемый искусственный спутник.

— Объясните мне, наконец, что это за фокус? — не выдерживает Литтл. — Не могли же коммунисты построить его за одни сутки?!

Академик Торн молчит, посасывая угасшую трубку. А Кольридж сухо говорит:

— Фокуса нет, Литтл. Есть факт: мы, монийцы, в космос двигаемся медленно, словно слепые щенки, а коммунисты поднялись одним прыжком, и их уже не догонишь. Не догонишь, Литтл!.. Мы увидели сейчас то, что превосходит наидерзновеннейшую фантастику: победу человека над силой всемирного тяготения. Я уверен, что этот искусственный спутник строился, может, лет десять. Но в безвоздушное пространство он поднялся даже не за сутки, а за несколько часов. Именно поднялся — медленно и легко, словно воздушный шар.

— Не верю! — Литтл снова бросился к телескопу.

— Зря не верите! — фыркнул Торн. — Так и я двадцать лет назад не верил, когда мой учитель, знаменитый Ейнт, советовал мне взяться за гравитацию. Он утверждал, что сила притяжения вызывается наличием в ядрах атомов гравитонов — частиц, которые и до сих пор не обнаружены, но в принципе могут быть удалены из объекта. А я, дурак, — он хлопнул себя по большому выпуклому лбу, — не поверил… И вот: над Монией свободно пролетает искусственный спутник коммунистов. В любую секунду из него могут «швырнуть» такой гостинец, что аж зашипит все вокруг.

— Вон оно как! — иронично засмеялся Кольридж. — Академик Торн обеспокоен возможностью прямого попадания атомной бомбы в атомный центр Монии — Лос-Алайн!.. А не думаешь ли ты, что и коммунисты имеют право на недовольство, когда над их территорией начала ежедневно пролетать «Звезда Кейз-Ола»?

Мрачные и молчаливые спускались эти трое с покатой крыши коттеджа.

Но это была только одна из неожиданностей, которые им приготовила ночь.

Еще с веранды друзья услышали назойливые сигналы телевизиофона.

Звонил профессор Карейл — астроном, который первым сообщил о появлении искусственного спутника СКД.

— Где вас черти носят?! — закричал он яростно. — Немедленно включайте телевизор!

— Что случилось, Карейл?

— Включайте, я вам говорю!

— На какой канал?

— На какой угодно!

Кольридж пожал плечами и включил телевизор.

Перебежали по экрану цветные полосы, оформились в четкие контуры красного знамени. И в то же время прозвучали незнакомые мелодичные позывные.

— Да это же флаг коммунистов! — воскликнул Литтл.

— Внимание! Внимание! — послышалось из динамиков. — Вы слушаете и смотрите передачу с искусственного спутника Союза Коммунистических Государств. Передаем обращение Правительства СКД к президенту, Сенату и всех граждан Монии. Вчера, пятьдесят третьего числа Первого месяца Шестнадцатого года Атомной эры, в тридцать часов по международному времени с территории СКД стартовал гравитолет «Звезда Надежды» — летательный аппарат, построенный на новом, неизвестном ранее принципе регулирования и устранения силы всемирного тяготения.

Рванулся вверх красный флаг на экране. Открыл залитую светом Солнц долину среди высоченных гор, спокойное голубое озеро, а на его поверхности — серебристый диск с многочисленными окошками-иллюминаторами на ободе, с башнями радиотелескопов и радиолокаторов в центре. Постройка была громадная. Катер, который отплывал от нее, казался чуть ли не точкой.

Не слышалось ни одного звука, не пробежали даже волны по зеркальной поверхности воды, когда гравитолет поднялся над озером и, легонько покачиваясь, поплыл наискосок вверх.

— «Звезда Надежды», — говорил диктор, — вышла на орбиту сегодня, пятьдесят четвертого числа, в семнадцать часов двадцать две минуты по международному времени…

На экране теперь виднелась звездное небо и огромный, ярко освещенный диск на фоне затянутой в голубую дымку Пирейи.

— Искусственный спутник СКД — это научная лаборатория в Космосе и, одновременно, промежуточная станция для будущих путешествий дальше во Вселенную. Однако, несмотря на не опровергнутый до сих пор правительством Монии слух о том, что совещание миллионеров под руководством Кейз-Ола решила начать войну против СКД, правительство Союза Коммунистических Государств доводит до сведения всех, что гравитолет «Звезда Надежды» оснащен самым современным оружием, и на всякую попытку применить силу против него ответит использованием силы…

Картину звездного неба снова закрыл красный флаг, прозвучали позывные Союза Коммунистических Государств.

Программа повторялась еще много раз.

Кольридж выключил телевизор, сел в кресло, устало закрыл глаза.

— Сила против силы… — сказал он тихо, ни к кому не обращаясь. — Ну, как вы теперь расцениваете пацифизм мистера Кейз-Ола?

— Понятно… Теперь каждому дураку ясно, что магнитофонная запись Совещания «мудрейших» — фальшивка коммунистов, потому что иначе они бы не ссылались на нее.

— Пожалуй, я все же не дурак, потому что мне это и до сих пор не ясно… И еще мне не ясно, Торн, зачем ты доложил Кейз-Олу об антивеществе? Я просил тебя не делать этого…

Не было ничего оскорбительного в тоне голоса Кольриджа — ощущались только уныние и безнадежность человека, которая разочаровалась во всем на свете. Но на академика Торна эта фраза повлияла как удар кнута. Он покраснел, вскочил на ноги, закричал пискляво:

— Довольно!.. Довольно!.. В конце концов, институтом руковожу я!

— Вон как вы заговорили, Торн! — криво улыбнулся Кольридж. — Мы были друзьями семнадцать лет… Семнадцать лет мне казалось, что мы делаем общее дело, в котором есть частичка и моих усилий… Ну, что же — честь имею!.. — он неторопливо поднялся, унылым взглядом обвел комнату и вышел.

— Зря, Торн! — покачал головой Литтл. — Я очень хорошо знаю Кольриджа: если он разрывает отношения, то навсегда. А это был ваш настоящий друг… Мне жаль вас, Торн!.. Доброй ночи!

— Спокойной ночи! — буркнул академик.

Он остался один в большой гостиной, которая мгновенно будто потеряла свой уют. Сел к столу. Обхватил голову руками.

Действительно, зачем было надо говорить Кейз-Олу об антивеществе?

Торн сам не мог понять, как это случилось. Получив вызов от Кейз-Ола, он сначала испугался. Противно вспомнить: неровно застучало сердце, на лбу выступил липкий пот, а мозг пронзила мысль: «Конец! Тюрьма!» И, может, именно потому, что испуг оказался безосновательным, в следующую минуту его заслонило победное, тщеславное: сам Кейз-Ол приглашает выдающегося ученого Атомной эры совместно обдумать вопрос о запрещении атомного оружия!

Более двадцати лет работал Торн на Кейз-Ола, но видел его только на экране телевизиофона, да и то изредка. А сегодня утром пришлось сидеть рядом. «Отбросив всякую официальность! — заявил Кейз-Ол. — Каждый из вас ничем не хуже меня. Вы — мозг эпохи, я — ее сердце. Настало время сердцу покориться уму».

Их было десять на этом совещании. Десять действительно выдающихся физиков всего капиталистического мира. Семеро из них подписали протест против использования атомной бомбы. И именно к ним обращался мистер Кейз-Ол за советом.

А советоваться, собственно, не было и нужды: на столе лежал готовый законопроект. Мистер Кейз-Ол уже взялся за перо, чтобы подписать его, и вдруг задержался.

— Ну, ладно: мы отказываемся от использования атомного и ядерного оружия… Но ведь коммунисты имеют бомбу из антивещества. Они готовы обрушить ее на нас, а мы… — он насмешливо покачал головой и так выразительно посмотрел на Торна, что академик не выдержал.

— Антивещество у нас уже есть! — сказал — и сам чуть не ахнул в следующее мгновение: «Зачем?!»

Только эти сгоряча произнесенные слова — а с этого момента все пошло наперекосяк. Не успел академик Торн доехать домой, в Лос-Алайн, как уже все телевизионные станции объявили, что антивещество создано, а Торну будет воздвигнут золотой памятник при жизни. «Золотой памятник… Тьфу! Ну зачем мне этот памятник? Но, в конце концов, почему я должен прятаться со своим открытием?! Может, Кольридж просто завидует, что его не только не вызвали к Кейз-Олу, но и не упомянули в сообщении?.. Да, да, это очень несправедливо… Немедленно, завтра же, следует исправить ошибку… Конечно, надо извиниться Кольриджа. Нехорошо вышло. Но он должен меня понять…»

Торн уговаривает себя, хотя знает хорошо: дело не в памятнике и не в зависти. Потеряв семью, Кольридж потерял вкус ко всему на свете. Его не прельщает ни слава, ни деньги. Не раз он говорил, что живет только ради науки и семьи Торнов.

«Нехорошо получилось. Ой, как нехорошо!..» Академик Торн все посматривает на дверь: не вернулся ли Кольридж? Ведь так бывало раньше: поругаются немного, а потом опять помирятся. Кольридж всегда приходил мириться первый: он понимал, что Торн просто слишком вспыльчивый…

Но нет, на этот раз все по-другому. Кольридж — единственный друг — больше никогда не зайдет в эту гостиную. Может, только ради Тесси…

Упоминание о Тесси еще сильнее бередит душу Торну. Как никогда, он хотел бы видеть ее… и боится этой встречи. Боится, потому что не знает, чем она закончится.

Стрелки часов незаметно передвигаются с деления на деление. И так же незаметно в окна коттеджа заползают мягкие полутени рассвета первого числа Второго месяца Шестнадцатого года Атомной эры…

Сотый час — нулевой час… появляются из-за горизонта золотые пряди солнечных лучей, протягиваются от всех предметов двойные тени.

— Странно… — бормочет себе под нос академик Торн, поглядывая на аллею, ведущую к коттеджу Кольриджа. — Ну, чего же он не идет?

В гостиную просунула нос обеспокоенная служанка. Тихо поздоровался, идя умываться, профессор Литтл. А Торн ничего не видит и не слышит. Его взгляд прикован к аллее…

Вдруг академик вскочил, бросился к окну…

Радостная улыбка застыла на его лице. Только почему это Кольридж не идет, а бежит? Почему он не в комбинезоне, а в ночной пижаме? Что случилось? Может, началась война?..

Кольридж, бледный как смерть, мчится напрямик, через газон к окну.

— Торн, звонил Фредди Крайн…

— Ну и что?

— Тесси…

— Что — Тесси?!

— Тесси заблудилась в космическом пространстве… Ее ищут уже девяносто часов…

Зашаталась, поплыла перед глазами Торна комната. Закрутилась в бешеном танце, утонула в темноте. И словно издалека-издалека слышится непривычно резкий голос:

— Возьми себя в руки!.. Немедленно звони Кейз-Олу. Нашу дочь сейчас может спасти только он!

Торн моргнул. Тьма развеялась. Над ним стоял Кольридж с пузырьком лекарства в руках.

Цена жизни

Сумерки. Большая, просто меблированная комната. Широкая кровать. На ней лежит, укрытый пуховым одеялом, пожилой мужчина. Он спит крепко, его дыхание спокойно и глубоко. Так спят люди после плодотворного дня напряженной творческой работы. Только мешки под глазами старика и бледный цвет кожи свидетельствуют о переутомлении.

Все это Айт видит на большом экране в прихожей спальни мистера Кейз-Ола.

Еще мгновение, и он решительно нажимает на кнопку:

— Светлейший. Вынужден разбудить.

Триллионер спит чутко. Он сразу же открывает глаза; у него не бывает на лице того выражения помятости, недовольства, какое возникает только у пассивных и безвольных людей. Казалось, Кейз-Ол и не спал: взгляд настороженный, острый.

— Ну?

— Академик Торн третий раз в течение часа просит соединить. Сказал: «Если не соедините — взорву Лос-Алайн!»

— Глупец! — бросил Кейз-Ол то ли Айту, то ли Торну. — Включай немедленно!

Айту очень любопытно, что скажет Торн. Конечно, дело слишком важное, если академик осмеливается угрожать самому мистеру Кейз-Олу. Может, речь идет о бомбе из антивещества? Ведь этот нелепый, низкорослый мужчина на так называемом совещании ученых-атомщиков ляпнул сдуру, что создал антивещество. Именно сдуру, потому что видно было, как после этого он смутился, втянул голову в плечи и притих. Даже не верилось, что этот жалкий толстяк и есть всемирно известный академик Торн, честный и принципиальный, который создал атомную бомбу, а потом решительно выступил против нее, подписав «Протест двадцати семи»… Что же он скажет теперь? Отрекаться от своих слов? Будет обвинять?

Включив линию связи с атомным центром Монии, Айт поплелся в свою комнату и проделал аналогичную операцию там. В его аппарате экрана не было, поэтому Айт не мог видеть собеседников.

Разговор уже шел. Академик не угрожал и не обличал. Он уговаривал, выпрашивал, как нищий милостыню:

— Ну, пусть не сто, пусть пятьдесят… Но только немедленно, немедленно!.. Через два часа будет уже поздно.

Кейз-Ол в ответ хмыкнул неопределенно. Предложение, пожалуй, выгодное, и Кейз-Ол в эту минуту с четкостью весов взвешивает все «за» и «против», чтобы потом сказать «да» или «нет».

— Мистер Кейз-Ол, Тесси можете спасти только вы! Поймите меня по-человечески, как отца! Ведь через восемь дней должна была состояться ее свадьба!

Айт насторожился. «Тесси? Тесси Торн». Айт придвинулся ближе к аппарату, потер лоб. Так, так… Речь идет, видимо, о «Матери». Недаром же она молчит более двух декад. Поймана? Ей грозит смертная казнь или каторга? Тьфу, как по-дурацки все получилось, ведь вчера академик был здесь. Выбрать бы нужный момент и…

Но что можно было сделать? Даже если бы Айт знал, что девушка с очень распространенной в Монии фамилией приходится дочерью академику Торну, про это знакомство надо молчать, чтобы не выдать ни ее, ни себя.

Эти соображения пробежали в мозгу Айта молниеносно. А в следующее мгновение послышался голос Кейз-Ола:

— Я понимаю вас, мистер Торн. Отыскать человека, который потерялся в космическом пространстве, в конце концов, можно. В течение ближайшего часа на розыски будет послано семьдесят пять ракет. Но гарантий я дать не могу. На какое время хватит кислорода?

— Со «Звезды Кейз-Ола» сообщили, что не больше чем на два-три часа.

— Тогда — хорошо. Тесси Торн будет спасена. Но…

Айт нервно вскочил, потом сел опять…

Тесси Торн… Предположение превращалось почти в уверенность, а воображение рисовало страшную картину: в мире невесомости медленно плывет скафандр, пластмассовый гроб, в котором заперт еще живой человек. Кому, как не Айту, бывшему каторжнику, понять ужас этого безнадежного положения? Кислорода хватит на два-три часа… Врет Кейз-Ол: даже тысяча ракет не смогут отыскать пылинку, которая блуждает в бесконечной Вселенной. Радиолокатор не поможет — пластмассовый скафандр не отражает радиоимпульсов. Если бы все время работала радиостанция в шлеме — ее можно было бы запеленговать. Но девушка разве догадается включить передатчик?.. Видимо, нет, потому что иначе ее уже давно бы нашли… Погоди, а не просит она порой помощи у «Сына»?

Торопливым движением Айт выдернул из-за воротника наушник, приложил его к уху, нажал на кнопку.

Сразу же возникло знакомое характерное шипение передатчика, а на его фоне — еле слышный глухой стук. Айт наморщил лоб: что за странные звуки?

И вдруг воскликнул в безудержной радости:

— Жива!.. Это стук ее сердца.

Видимо, Тесси пристроила радиостанцию на груди. Может, девушка забыла выключить передатчик, а может, он включился сам, от случайного нажатия на кнопку? Во всяком случае, эта случайность или неосторожность должна спасти жизнь Тесси Торн. Должна? Спасет? Но как? Только этот крошечный трехкаскадный агрегат позволяет слышать передатчик, который плывет сейчас в межпланетном пространстве над Монией. Все другие станции, пусть даже очень мощные, но не настроенные специально, будут воспринимать слабенькие сигналы как электронный шум.

Отдать радиостанцию Торну? Может быть, если бы он стоял рядом, Айт сделал бы это, не колеблясь. Но Торн где-то далеко, в Лос-Алайне. И ракеты будут стартовать, наверное, с космодрома Нэй-Льюс.

Подавленный неразрешимой дилеммой, Айт даже забыл о разговоре Торна с Кейз-Олом. Но постепенно его внимание стала настораживаться, память невольно фиксировала слова, хотя сознание их еще не анализировало.

— …Я не заставлю вас создавать средства уничтожения. Вы возглавите научно-исследовательский институт энергетики… Как и до сих пор, я не стану вмешиваться в ваши дела…

— Где находится этот институт? — голос Торна звучит приглушенно.

Пауза. Потом раздается сухой смешок:

— В пресловутой Урании, мистер Торн!.. Надеюсь, вы не предполагаете, как коммунисты, что это — военная база Кейз-Ола?

Торн не отвечал.

— Вновь Урания!.. — прошептал Айт, сжимая кулаки.

Пауза становилась невыносимой. Ее нарушил все тот же смешок Кейз-Ола:

— Если не возражаете, мистер Торн, то, прежде чем дать окончательное согласие, вы, вместе с несколькими десятками экскурсантов, осмотрите Уранию… Да что с вами?

— У академика Торна плохо с сердцем! — холодно и резко сказал незнакомый голос. — Но он принимает все ваши предложения, мистер Кейз-Ол!.. Я — Кольридж, помощник академика Торна.

— Очень приятно, мистер Кольридж. Приглашаю вас также. А сейчас — всего хорошего. Первая ракета стартует через десять минут.

В динамике щелкнуло, и все затихло.

«Вон оно что!.. — с холодной яростью, с отвращением думал Айт. — Даже когда речь шла о жизни дочери того, кто создал атомную бомбу и таким образом дал Кейз-Олу неслыханную силу, он воспользовался случаем и сделал свой бизнес. Цена жизни человека. Какая же ему цена? За одну жизнь будет заплачено жизнями миллионов…»

Тук-тук… тук-тук… тук-тук… — стучит сердце Тесси Торн.

— Тесси! Тесси!.. — горячо шепчет Айт в микрофон. — Это я, «Сын». Отзовись хоть на миг! Сейчас вылетают ракеты тебя искать…

Молчит, не отзывается девушка. Только над ухом в Айта стучит ее сердце: «тук-тук… тук-тук… тук-тук…»

«Малютка» выходит на полигон

И снова нам приходится извиниться перед вами, читатель: пересказывая историю далекой Пирейи, мы совсем забыли о родной Земле.

Как уже упоминалось, отправив с Северного полюса нашей планеты маленькую ракету-почтальона, космический вездеход, следуя точно семьдесят третьему меридиану западной долготы, отправился на юг, в Америку. Уменьшившись в размерах почти на треть, установка двигалась теперь значительно быстрее.

Несколько попыток исследовать неизвестную машину опять кончились печально: самолеты и вертолеты вспыхивали или рассыпались в воздухе, не достигая цели. Вездеход никого не подпускал к себе. В конце концов, пришлось признать право инопланетных космонавтов на независимость, право на неприкосновенность, подкрепленное таким хорошим аргументом, как неизвестное оружие, против которого защиты не было.

При выходе из Арктики в районе моря Баффина космический вездеход сбросил еще несколько контейнеров, которые, судя по высокой степени радиоактивности, были опустевшими камерами для ядерного топлива, поднялся в воздух и с небольшой скоростью полетел низко над землей в южном направлении.

В это время уже было закончен физико-химический анализ обломков оболочки космической ракеты. Результат исследования был ошеломляющим: оказалось, что металл, из которого она сделана, не что иное, как сталь. Но эта космическая сталь была такая легкая, что свободно плавала в воде, а твердостью не уступала алмазу. Оставалось признать, что, хотя эта сталь и обычная по своему химическому составу, ее атомную структуру перестроили каким-то новым, неизвестным для ученых Земли способом. Однако даже легкостью металла нельзя было объяснить, как держится в воздухе неуклюжий, казалось, тяжеленный вездеход, как он движется, не имея ни винтов, ни реактивных сопел.

Плывет над Землей странная машина с огромными, похожими на совиные, «глазами», с прижатыми к корпусу многочисленными причудливыми «конечностями». Плывет, словно легкое перышко, не издавая ни звука, иногда снижаясь, ползает по улицам, заглядывает в дома, подхватывает какую-нибудь из машин и снова взмывает в заоблачные выси. А оттуда потом сыпался дождь деталей: чудовище разбирало захваченный аппарат до мельчайшего винтика и все выбрасывала прочь. Наверное, так космонавты изучали земную технику.

Через пригород Нью-Йорка, остров Гаити, Карибское море, Колумбию — таков был путь этой постройки, которая по праву заслужила название вездехода. Людей она не трогала.

Продвигаясь строго на юг, вездеход пролетел над Америкой, и двадцать второго января, в десять часов утра по нью-йоркскому времени, приземлился точно на Южном полюсе.

И вновь в направлении созвездия Орла полетела крошечная ракета-почтальон, сопровождаемая радиоизлучением вездехода. Двадцать пятого января после полудня машина поднялась в воздух и двинулась на север, к Азии. Это означало, что гости из другой звездной системы решили совершить путешествие вокруг света через оба полюса.

Надо отдать должное ученым Земли: уже не один из них выступил с предположением, что самоходное «чудовище» — всего лишь очень сложный кибернетический аппарат, автоматическая установка, в которой нет ни одного живого существа. Большинство ученых разделяло это мнение, но широкие массы все еще надеялись увидеть обитателей другой планеты, а летчик Тертышный упорно уверял, что вокруг света путешествует вместе с космическими гостями и его напарник Павел Седых.

Так вот, Тертышный не ошибался. Павел Седых путешествовал в вездеходе уже более двадцати дней. Но он даже не подозревал, что посетил оба полюса Земли и теперь находился за семнадцать тысяч километров от того места, где был захвачен в плен.

Юноша спал. Видимо, сон смотрящего после определенного количества сеансов биофильма был запрограммирован конструкторами электронного мозга сооружения. И действительно, никакая нервная система не способна выдержать такие перегрузки без перерыва на отдых.

Проснувшись, юноша сразу же нажал на кнопку биоскопа: его беспокоила судьба Тесси.

В тот же миг засветился экран, и на него вдруг стал «наползать» металлический агрегат, почти такой же, как тот, что вытащил Павла из кабины вертолета в лесу вблизи Северска.

Юноша инстинктивно отшатнулся, но в следующую секунду уже успокоился. Он знал: вот эта машина, которая носит длиннющее прозаическое наименование — электронно-вычислительная кибернетическая установка с самопрограммированием на жизнеспособность, — не причинит ему вреда.

«Чудовище» двигалось все вперед и вперед… Вот оно угрожающе подняло огромную клешню…

И в этот момент раздался незнакомый голос:

— «Малютка», ты с ума сошла?!. Не узнаешь?!

Машина, будто поняв свою вину, вдруг опустила клешню, прижалась к почве и поползла прочь.

Только теперь стало видно, что это машина небольшая — всего с пять человеческих ростов длиной.

Перед самодвигающейся кибернетической машиной на заснеженной поляне посреди леса стояли два чрезвычайно похожих друг на друга мужчины: конструктор Института автоматики Союза Коммунистических Государств инженер Дэйв и его брат Рум — пилот надстратосферной авиации.

Братья встретились два часа назад, впервые за много месяцев, но, кроме официальных слов, до сих пор не сказали друг другу еще ничего. Казалось, будто эта встреча их не радует. Почти так оно и было на самом деле.

Братья были близнецы, очень похожие друг на друга. Их иногда путали даже родственники. И если в детстве эта странная схожесть радовала близнецов, потому что они попадали в комические ситуации, то позднее она стала для них обременительной.

Каждый человек, достигнув определенного возраста, стремится иметь свою индивидуальность и не хочет быть чьей-то точной копией. Это стремление привело к тому, что братья, которые очень любили друг друга, по молчаливому взаимному согласию решили разойтись в разные стороны. Они по-разному одевались, встречались с разными людьми, пытались прививать себе разные привычки, но все это не помогало. Их все равно путали. Нелепость такого положения раздражала близнецов, будило глухую взаимную неприязнь.

После окончания средней школы оба брата получили неожиданное предложение: поехать учиться в Монию во Всепирейский институт высших знаний.

Честно говоря, ни Рума, ни Дэйва не привлекала перспектива поездки в чужой, враждебный мир. Но они понимали: надо! Мония обособлялась все больше. Разрушались последние культурные и экономические связи. Не воспользоваться предоставленной возможностью воочию увидеть достижения монийской науки и техники, ознакомиться с жизнью монийцев — преступление!

Как трудно было им, людям нового коммунистического мира, в том Институте высших знаний! Нет, они не были последними в учебе — наоборот, сразу же вырвались из безликой массы зеленых первокурсников, и уже на втором семестре начали сдавать экзамены за старшие курсы. Их угнетал сам дух разнузданного цинизма, царивший в институте, раздражало стремление каждого из монийских студентов любой ценой сделать карьеру. Конечно, там были и честные, но они в основном держались обособленно. Словом, близнецы не нашли друзей в Дайлерстоуне. Может быть, так продолжалось бы до конца их пребывания в Монии, если бы не встретилась на их пути девушка — студентка-первокурсница.

Это была необыкновенно красивая девушка с певучим именем — Майола.

Безупречная красота сочеталась в ней с острым сообразительным умом и настойчивостью. Рум и Дэйв познакомились с девушкой в специализированной лаборатории кибернетики, куда имели доступ только самые одаренные студенты.

С появлением Майолы весь факультет автоматики Института высших знаний забурлил. Пожалуй, не было ни одного студента, который равнодушно смотрел бы на синеглазую, золотоволосую Майолу.

Но только к двум студентам со всего факультета она отнеслась несколько иначе — прежде всего, конечно, потому, что это были люди с далекого Континентального полушария, представители Союза Коммунистических Государств.

Скажем прямо: и Дэйв, и Рум влюбились в Майолу до потери сознания. Вначале, когда золотоволосая красавица общалась с ними надменно, как с любым в институте, они, самолюбиво и гордо, старались не обращать на нее внимания. Но вскоре Майола узнала их, сменила тон, и они стали друзьями.

Она почти ничего не рассказывала о себе — только расспрашивала. Союз Коммунистических Государств интересовал ее как великолепный, сказочный мир, в котором все не так, как в реальной жизни.

Говорили, что Майола якобы дочь выдающегося профессора математики и знаменитой киноактрисы-красавицы, которые погибли несколько лет назад при загадочных обстоятельствах. Так ли это было на самом деле — братья не решались спросить. Во всяком случае, она жила одна, в маленькой комфортабельной квартире неподалеку от Института высших знаний.

Вскоре оба брата стали в этой квартире привычными гостями. Они каждый вечер приносили ленты биофильмов из фондов посольства СКД и демонстрировали их на портативном проекторе — невинная хитрость влюбленных, которая в условиях полицейского режима Монии могла бы окончиться печально для всех троих. Романтическая обстановка таинственности, слишком повышенная конспиративность подогревали чувства близнецов, раздувала в них пламя любви.

Майола, конечно, понимала их состояние. Порой ее взгляд перебегал с брата на брата, словно сравнивал: кто же лучше? Может, это было не совсем так, но и Дейв, и Рум приходили в ярость от такого предположения. И однажды у обоих терпение закончилось.

Это было после просмотра очередного биофильма. Как только погас экран, в комнате царила полумрак. Майола широко раскрытыми блестящими глазами смотрела в пространство. Вероятно, она была все еще под впечатлением истории девушки, которая во времена Революции, пожертвовав собой, спасла десятки тысяч людей.

— Я бы сыграла такую роль, друзья!.. — Майола подошла к письменному столу, вытащила фотографию очень похожего на нее юноши. — Вот, взгляните. Это… — она запнулась. — Это мой брат, друзья. Его жизнь — настоящий подвиг!

Девушка замолчала. Видимо, воспоминания были слишком печальны, потому что из ее глаз полились слезы.

Девушка продолжала молчать, и каждый из братьев подумал, что именно присутствие второго мешает Майоле рассказать правду.

Не сговариваясь, оба поднялись и направились к двери. Остановились в вестибюле. Братья понимали друг друга без слов: кто-то должен уступить.

— Я сюда больше не приду.

— Я тоже.

— Пусть выбирает сама, если любит.

— Да.

На следующий день, сославшись на уважительные причины, братья к Майоле не пришли. Девушка приглашала их еще дважды, а потом обиделась, перестала замечать прежних друзей. В институте она появлялась все реже, лабораторию кибернетики не посещала совсем. А еще через некоторое время Майола неожиданно и таинственно исчезла. Коротенькое письмо, пришедшее на адрес Рума, ничего не раскрывало, только принесло еще большее смятение в душу юноши.

«Дорогой друг, — писала Майола. — Прощай навсегда! Не ищи, ибо это ничего не даст; не грусти, потому что я все равно не смогла бы ответить на твое чувство, так же как и на чувства Дэйва. Обидно, что мы расстались так по-дурацки, но знай: где бы я не оказалась, что бы со мной не случилось, я никогда не забуду вас обоих! Наша дружба, ваша любовь всегда будут поддерживать меня, если мне будет очень, очень трудно!»

Такое же письмо получил и Дэйв. Братья решили, что обязательно должны найти девушку. Но этой мечте не суждено было осуществиться: несколько дней спустя, после очередной провокации, монийское правительство принудительно выслало из Монии всех студентов Союза Коммунистических Государств. Братья заканчивали образование уже на родине: Дэйв поступил на факультет кибернетики столичного университета, а Рум — в Высшую школу астронавтики совсем в другом городе.

Такая была история их отношений. Казалось бы, после исчезновения причины, которая разъединила братьев, совместные переживания подтолкнут их друг к другу. Но этого не произошло. Даже теперь, когда прошло три долгих года, отчуждение не развеялось. И если бы не стечение обстоятельств, братья вряд ли встретились бы сегодня.

Рум только что вернулся из длительной командировки. Как пилот-испытатель надстратосферной авиации, он исследовал предельные возможности новых ракетопланов на Далеком Севере планеты. В Институт автоматики он приехал с жалобой на целый ряд недостатков в оборудовании самолетов, и повстречал здесь Дэйва. После того как Рум уладил свои дела, Дэйв повел брата посмотреть на экспериментальные машины. Прежде всего, он показал, конечно, свою «Малютку».

Это была чрезвычайно сложная самоходная машина, оригинальная не столько своим принципом действия, сколько своим видом: она походила на громадного краба с выпуклым туловищем и многочисленными гибкими конечностями-манипуляторами.

«Малютка» вышла на испытательный полигон Института автоматики сегодня впервые. Может, ее даже не следовало бы выпускать на испытания, но Дэйв хотел похвастаться ею перед братом.

Рум был доволен. «Малютка» была покорна каждой команде ее создателя, самостоятельно передвигалась по причудливо изрезанной оврагами и водными преградами территории полигона, избегая опасных мест и выбирая кратчайший путь до заданной точки.

Но эта кажущаяся разумность поведения машины для инженера Дэйва распадалась на отдельные движения различных агрегатов. И результаты анализа не радовали его.

Машина должна самопрограммироваться. Казалось бы, что в этом сложного? Задачи, которая еще два года назад считались почти фантастическими, теперь исполнялись всеми кибернетическими аппаратами: достаточно включить машину, и она вполне самостоятельно найдет для себя наилучший режим, укажет, а то и устранит сама недостатки своей конструкции.

Дэйв вложил в свою «Малютку» способность самопрограммироваться на максимальную жизнеспособность. Это означало, что электронно-вычислительная машина должна была в любых условиях, прежде всего, бороться за свое выживание. При этом порой возникали такие ситуации, когда логика поведения машины даже пугала. Так, например, несколько минут назад «Малютка», минуя мнимые мины — куски металла, заранее разбросанные на ее пути, — поехала прямо на Дэйва и Рума — на ЛЮДЕЙ, которых она обязана всегда уважать, не делать им ничего плохого.

— Мне это не нравится! — сердито сказал инженер Дэйв и, подойдя к машине, прикоснулся палочкой к ее клешне.

«Малютка» будто только и ждала этого прикосновения. Откуда-то из ниши за клешнями выскочили тонкие щупальца, быстро обследовали палочку, оттолкнули ее прочь.

— Успокойся, глупышка! — сказал Дэйв, протягивая палочку во второй раз. — Это безопасно!

Сооружение прореагировало совсем не так, как надеялся Дейв. Вместо того, чтобы замереть, машина медленно поднялась на лапах-шасси и, угрожающе вытянув клешни, двинулась вперед. Выглядело это так, как будто и в самом деле у этой конструкции, где нет ничего живого, проснулся жестокий и хищный инстинкт первобытного животного.

— Стоп!..

Машина застыла на месте, потом медленно опустилась.

— Вот видишь? — Дэйв обернулся к брату, недовольно поморщился. — Я не буду лукавить перед тобой: мое желание сделать «Малютку» способной к борьбе за существование привело к тому, что она все чаще начинает проявлять признаки отсутствия самоконтроля…

— Ну, что же, ты дал ей задачу бороться за существование каким угодно образом, то и жаловаться не приходится… — произнес Рум. — Единственное, что тебе остается, — это научить ее отличать настоящую опасность от мнимой.

— Ты, может, захочешь, чтобы она жертвовала собой ради общего дела? — засмеялся Дэйв. — Этого, пожалуй, не будет никогда… — он взглянул на часы. — Погоди, я покажу тебе очень интересную вещь… «Малютка» — внимание! В течение часа может случиться что угодно; ты услышишь любой сигнал — не двигайся с места! Не двигайся с места! Не двигайся с места, пока я не произнесу: «Вперед!»

В памяти машины зафиксировались электромагнитные сигналы, в которые превратились звуки голоса Дэйва, проанализировались, внедрились в программу и легли сигналом записи новой команды.

— Наблюдай!.. — Дэйв стремительно взял брата за руку. — Сейчас ты увидишь борьбу между «страхом» и «чувством долга» машины…

Прошло еще несколько десятков секунд. Издалека донеслось негромкое завывание сирены.

«Малютка» моментально насторожилась, напряглась, готовая сорваться с места и помчаться вперед на полную мощность своего ядерного реактора. Но электронная память затормозила движения машины. Клешни вездехода пришли в исходное положение, она медленно, будто неохотно опустилась. А сирена все завывала и завывала, все громче и громче. «Малютка» начала «вставать» снова — медленно, как животное, которое опасается удара.

— Стоп! — громко воскликнул Дэйв.

«Малютка» замерла, однако уже не вернулась в стартовое положение. Грохот двигателей в ее металлическом брюхе нарастал, становился все громче, и вдруг машина, несмотря на запрещающую команду «Стоп!», рванула с места и помчалась напрямик в противоположный конец полигона.

— Интересно, да? — сверкая глазами, засмеялся Дэйв. — «Страх» победил… на самом деле, после сирены замкнулось специальное реле, которое подает только одну команду: «Кратчайшим путем — до хранилища!» Для каждой из электронно-вычислительных самодвижущихся машин нашего института сирена ассоциируется с наибольшей опасностью…

— А что же это за сирена? — поинтересовался Рум.

— Вскоре над нашей территорией будет пролетать «Звезда Кейз-Ола». Сам понимаешь, совсем нежелательно, чтобы фотографии самодвижущихся машин попали в генеральный штаб Монии.

Рум промолчал, и только позже, когда над багровыми облаками, невысоко над горизонтом, появилась «Звезда Кейз-Ола», спросил:

— Читал сообщение о собрании «мудрейших»?

— Разве это неожиданность? Рано или поздно Кейз-Ол попытался бы нас раздавить, даже если бы сам погиб при этом. Но как тебе нравится его неприступная Урания?

— Подлец! Вытащим его оттуда!

Возникла пауза. Братья провожали мрачными взглядами сияющее кольцо, которое неспешно плыло по восточной половине неба прямо на юг.

— Не было?.. — тихо спросил Рум.

— Нет… — грустно ответил Дэйв.

Они понимали друг друга: речь шла о письме от Майоли.

— Какие мы были тогда глупые… — кивнул Рум головой в направлении движения «Звезды Кейз-Ола».

— Глупые и слепые. Мы видели в ней женщину и не видели человека. Помнишь ту фотографию? «Его жизнь — настоящий подвиг!» — сказала она тогда…

— А помнишь: «Я бы сыграла такую роль»?

— Так…

Быстро темнело. Вот уже и погасли последние отблески дня. Небо затянуло темное одеяло, испещренное яркими звездами. А братья все еще стояли, задумчиво глядя вдаль. Родные и близкие, они в то же время были бесконечно далеки, потому что их разъединило чрезмерное сходство; по-дурацкому чужие, потому что прошла между ними женщина, которую забыть невозможно, женщина, которая появилась на мгновение, чтобы исчезнуть навсегда.

«Звезда Надежды» всходит над планетой

Когда Рум вернулся из Института автоматики, его ждал приказ немедленно прибыть в Высший Совет Труда и Обороны Союза Коммунистических Государств.

Вызов не удивил Рума. Как пилот надстратосферной авиации, он часто получал неожиданные срочные задачи. Не удивился он и тогда, когда начальник отдела реактивной техники Высшего Совета, давно знакомый профессор, подал ему бумажку с официальным штампом.

— Пойдете вторым пилотом на гравитолет «Звезда Надежды».

Он сказал это таким обычным тоном, что Рум машинально ответил:

— Есть!.. — и вдруг захлопал глазами. — Извините, профессор… Как вы сказали? Гравитолет?

Тот лукаво улыбнулся:

— Согласитесь, что более точное название — мезонно-гравитонный резонатор направленного действия — слишком длинное?

Рум в смущении положил на стол только что полученное назначение.

— Я на гравитолетах не летал…

— А кто на них летал, мой друг?! — профессор раскрыл папку и достал оттуда лист плотной бумаги.

Это была фотография огромной, если судить по размерам окружающих предметов, постройки, похожей на диск. По ее краю, словно по кромке на тарелке, тянулся ряд иллюминаторов. В центре диск утолщался, превращался в кольцо сферических башенок, которые топорщились многочисленными антеннами коротковолновых излучателей.

— Грандиозно!.. — прошептал Рум. — Я думал, что «Звезда Надежды» не больше трансконтинентальной ракеты, а тут… Да это же не гравитолет, а настоящий искусственный спутник!

— Поэтому его и назвали «Звезда Надежды»!.. — серьезно сказал профессор. — А впрочем, для разговоров нет времени. Лучше давайте поговорим вот о чем: во время последнего испытания на «Звезде Надежды» взорвался один из резонаторов. Экипаж понес большие потери. Резерва подготовленных навигаторов не хватило, чтобы пополнить экипаж. Только поэтому мы и вызвали вас. Хочу предупредить — задание опасное. Гравитолет стартует менее чем через сутки, а вам еще надо хоть немного ознакомиться с ним. Если у вас есть хоть самое малое сомнение, отказывайтесь сразу.

— Я полечу, профессор! — тихо сказал Рум.

— Ну, тогда удачи вам! — профессор крепко пожал ему руку. — Смотрите, Рум!.. Читали сообщения о собрании «мудрейших»? «Звезда Надежды» встанет Кейз-Олу костью поперек горла. Не исключена возможность, что против вас будут устраиваться всевозможные провокации, вплоть до попыток уничтожить гравитолет. Его автоматы защиты работают надежно, но и от вашей бдительности будет зависеть очень многое.

— Я это понимаю, профессор!

— Вылетайте немедленно.

До озера Мира, громадного искусственного водоема посреди Скалистого кряжа, ракетоплан Совета Труда и Обороны перенес Рума за час.

Подлетая к озеру, Рум припал к окошку ракетоплана и, когда машина, снижаясь, наконец прорвала облачную завесу над озером Мира, увидел на его поверхности ярко освещенный прожекторами диск.

— «Звезда Надежды»! — многозначительно произнес пилот ракетоплана, взглянув на Рума.

Не задерживаясь ни на мгновение, Рум с аэродрома помчался к озеру. Он сдал свои документы коменданту объекта, получил пропуск и вместе с несколькими новыми коллегами вышел на пристань.

«Звезда Надежды» вблизи производила еще более величественное впечатление. Катера, которые сновали вокруг нее, казались чуть ли не ореховыми скорлупками, а люди возле аппаратуры на внешней поверхности — крошечными насекомыми.

— Невероятно! — искренне восхищался Рум. — Неужели эта огромная глыба металла способна подняться в воздух?!

— Да, конечно же! — улыбнулся в ответ его сосед. — Постойте, кажется, начинают готовиться к пробному подъему.

Действительно, люди на поверхности гравитолета засуетились, и один за другим исчезли в люках. Во все стороны стали расходиться катера, начали отплывать подъемные краны.

Дверцы люков закрылись. На спокойной поверхности озера Мира, сверкая в утренних лучах обоих Солнц, лежал идеально отшлифованный диск. Он был органичным для этого пейзажа, где так прекрасно сочеталась дикая девственность мрачных отвесных скал с совершенной красотой прозрачных цельностеклянных стен гигантского завода, которые тянулись вдоль берега озера. На зеркальной глади цвета чистого золота гравитолет был как серебряная головка огромной заклепки, которую, казалось, не сдвинуть с места.

И вот прозвучал сигнал сирены, и сразу же «заклепка» начала медленно подниматься вверх.

Все выше взмывал диск. В какое-то неуловимое мгновение металлический великан, настоящий летающий остров, оказался в воздухе полностью и завис неподвижно. Он только чуть-чуть покачивался — потому ли, что его колыхало ветром, или потому, что не совсем слаженно работали гравитонные резонаторы?

— Невероятно! — еще раз повторил Рум.

Если бы гравитолет опирался на пламя ракетных взрывов, если бы под ним бушевала кипящая под струями раскаленных газов вода, а вокруг все бы тряслось от оглушительного грохота — это казалось бы естественным. Но здесь было совсем другое. Нарушалась логическая связь между явлениями: огромный размер и вес объекта не соответствовали легкости и бесшумности его движения. Это было нечто непостижимое, удивительное.

Человек еще до своего рождения попадает в оковы всемирного тяготения и не вырывается из них даже после смерти. Эту самую упрямую, наиконсервативнейшую силу до сих пор можно было только компенсировать центробежной силой вращения искусственных спутников вокруг планеты или обмануть полным подчинением: покориться ей, и избавиться от веса на короткое время свободного падения. Но чтобы так, по воле и желанию человека, заставить тело быть абсолютно невесомым, и при этом чрезвычайно тяжелым — это уже было превыше всех ожиданий, воплощенной в жизнь фантастикой.

Гравитолет недаром имел форму диска: в его центре были расположены резонаторы — подъемники всего сооружения, окруженные очень толстой сплошной стеной из нескольких слоев бетона, свинца и специальных высокотемпературных сплавов. Победа над силой притяжения давалась нелегко. Чтобы освободить тело от вездесущих гравитонов, надо создать отрицательное поле вещества чрезвычайной мощности. Только благодаря тому, что в резонаторах гудело страшное пламя непрерывного ядерного распада, огромная глыба металла — гравитолет «Звезда Надежды» мог преодолеть силу притяжения планеты.

Рум благоговейно ступил на борт «Звезды Надежды». Пожалуй, если бы была возможность, он сразу же бросился бы изучать технологическую суть процессов в резонаторах и сложную аппаратуру управления ядерной реакцией. Но ему не пришлось даже осмотреть гравитолет более-менее подробно. Оставалось очень мало времени, а Руму надо было подготовиться в любую минуту заменить главного пилота чудесной летающей машины.

Приготовления к старту заканчивались. В противоположную сторону озера на всякий случай отвели катера. Убрались со своей аппаратурой кинооператоры и репортеры телевизионных студий. Часы центральной башни сооружения космодрома показывал 29.90. Еще тысяча секунд, и прощай, Пирейя!

Длинным спиральным коридором Рум и первый пилот прошли к центральной рубке, небольшому круглому залу, накрытому прозрачным сферическим колпаком, а оттуда — на наблюдательную площадку, окруженную легкими металлическими перилами. Вскоре сюда вышел весь экипаж, двести двадцать смельчаков, чтобы в последний раз взглянуть на родную планету и попрощаться с друзьями.

Без семи минут тридцать часов. Раздались мелодичные позывные Союза Коммунистических Государств. Вспыхнул экран на фасаде космопорта. На нем соткалось рельефное изображение седого высоколобого человека — Председателя Высшего Совета Труда и Обороны.

— Удачи вам, друзья! — сказал он взволнованно. — Человечество запомнит этот миг навсегда. Он будет зафиксирован не только как самое выдающееся достижение творческого ума. «Звезда Надежды» всходит над планетой в то время, когда миру грозит большая опасность! Итак, вперед, друзья! Счастливого вам пути!

Медленно расплылось, исчезло изображение. Прозвучал сигнал сирены, и все сосредоточенно заняли свои посты.

В главную рубку управления зашли трое: капитан корабля — уже немолодой, суровый с виду академик, первый пилот и Рум.

— Всем приготовиться! — раздалось из динамиков.

Это начала действовать главная электронно-вычислительная машина гравитолета, его электронный мозг. Теперь людям оставалось только контролировать действия аппаратуры.

— Внимание, включаются резонаторы!

Легко завибрировал корпус металлического великана, и Рум почувствовал, что каждая частица его тела как будто отталкивается от других, медленно поднимается вверх. Это был совсем не те ощущения, которые охватывают пилота ракетоплана в мире невесомости. Там тело забывает гравитационное тяготение быстро, а здесь оно словно медленно растворялось. Это было очень неприятное ощущение, от которого хотелось избавиться как можно быстрее.

Рум взглянул налево. Пристегнутые ремнями к низким удобным креслам, капитан и первый пилот, видимо, чувствовали то же, что и он. Лица у обоих были сосредоточенные, покрытые мелкими капельками пота.

— Старт!

Вибрация усилилась. Казалось, что через все тело сверху вниз, с бешеной скоростью пробегают бесчисленные крошечные шарики. Они касались нервных окончаний, щекотали их, пытались потянуть за собой. Шарики вырастали, становились горячее, превращались в раскаленные капельки, которые соединялись в сплошной поток расплавленного металла. Уже нельзя было дышать, голова кружилась, замирало сердце.

И вдруг этот невыносимое состояние сменилось ощущением необычной легкости, свободы.

— Резонансный барьер пройден, — прозвучало из репродукторов лаконичное сообщение. — Тот, кто чувствует себя плохо, должен немедленно обратиться к врачу.

Нет, Рум чувствовал себя прекрасно! Только сердце билось учащенно, но это от радости, от горделивого чувства победы.

Он расстегнул ремень кресла, легким движением подбросил свое тело вверх. Схватился за поручень в высшей точке прозрачного сферического колпака, который прикрывал центральную рубку.

Гравитолет уже висел над планетой. Озеро Мира посреди диких гор казалось блестящим зеркальцем, брошенным на красочный ковер. А совсем рядом с летающим островом плыли игривые облачка.

— Прекрасно! — восторженно воскликнул Рум.

— И так каждый раз! — мрачно ответил первый пилот. — Я просто начинаю бояться этого резонансного барьера.

Но и он, конечно, ворчал больше для порядка. Вряд ли хоть один человек на борту «Звезды Надежды» не чувствовал сейчас безудержную радость, не провожал пылким взглядом родную страну, которая скрылась под облаками.

Все выше и выше бесшумно поднималась «Звезда Надежды». Это напоминало полет аэростата.

Взлет «Звезды Надежды» не был быстрым. Она действительно всплывала, словно мыльный пузырь, потому что, кроме выталкивающей силы воздуха, на гравитолет не действовало ничего. Но чем выше поднималась «Звезда Надежды», тем разреженней становилась атмосфера, а, следовательно, уменьшалась и подъемная сила гравитолета.

— Внимание, включаются ракетные двигатели! — предупредил автомат управления.

Теперь, кроме вибрации, которая уже стала привычной, стало чувствоваться легкое дрожание всего корпуса гравитолета. Потом возник негромкий басовитый грохот.

На краю обода гравитолета вспыхнуло огненное кольцо. Струи раскаленных газов летели вниз и вбок, «Звезда Надежды» ускорила свое движение и одновременно начала вращаться. Она превратилась в искусственный спутник планеты: когда будут выключены резонаторы, вращения гравитолета даст центробежную силу, которая вернет телам долю веса.

Сумерки, которые окружали летучий остров, густели. Все явственнее проступали звезды. Пирейя стала похожа на плоский диск, наполовину освещенный лучами обоих Солнц.

Наконец прозвучала долгожданная команда:

— Внимание, приготовиться! Резонаторы выключаются!

Мгновенное сотрясение всего организма — так, будто по нему пробежал ток высокого напряжения, — и вдруг все тело охватило чувство легкости, свободы.

— Гравитолет вышел на стационарную орбиту, — кратко доложила электронная машина. — По показаниям локаторов, до «Звезды Кейз-Ола» восемнадцать тысяч семьсот двадцать три и три десятых мили.

Все было спокойно. Искусственный спутник Монии не подавал никаких признаков жизни.

И только в нулевой час по международному времени, через восемьдесят три часа после выхода «Звезды Надежды» на орбиту, прозвучали первые сообщения с наблюдательного поста.

— В направлении «Звезды Кейз-Ола» перехвачены странные сигналы — просьба о помощи. Кажется, кто-то заблудился в межпланетном пространстве.

— Дайте звук! — тихо приказал капитан.

Некоторое время из динамиков телевизофона слышалось шипение неизвестного передатчика, потом кто-то простонал:

— Помогите… Кислород кончается… Я лечу неизвестно куда… Помогите… Я — Тесси Торн.

— Провокация! — сухо сказал главный пилот.

— Тесси! Отзовись еще хоть раз! Я — Фредди!

Звучит в рубке управления «Звезды Надежды» отчаянный мужской голос. Он умоляет неизвестную Тесси отозваться, обнаружить свое местонахождение радиоволнами передатчика. Но та не отвечает. Никто не знает, что случилось с ней. И только равнодушный экран локатора показывает трагедию, которая происходит в межпланетном пространстве над Пирейей.

Вот большое светлое кольцо, «Звезда Кейз-Ола». За несколько тысяч миль от нее точечка — скафандр Тесси Торн. А далеко-далеко в стороне — еще одно пятно: видимо, та ракета, откуда взывает Фредди. Она движется быстро, но не в ту сторону, куда надо.

— Не понимаю! — сердито сказал Рум. — Неужели у него нет локатора?

— Что же здесь понимать? — сухо ответил капитан. — Наши скафандры сделаны из пластика, и не отражают радиоволн, чтобы автоматы противометеоритной защиты не расстреляли того, кто окажется вне искусственного спутника, не приняли его за метеорит. Должно быть, монийцы тоже использовали этот метод.

— Но…

— Но почему мы видим? — кивнул академик в сторону экрана. — Это — инфралокатор. Насколько известно, таких приборов у них нет.

Сначала эта история была очень смахивает на провокацию: ведь на «Звезде Кейз-Ола», как известно, женщин быть не должно… Но после того, как инфралокатор сфокусировался более точно, и на экране появилась маленькая точка, сомнения исчезли: в космическом пространстве действительно затерялся человек.

Рум не мог равнодушно смотреть на экран прибора, и вышел из рубки управления. Но вскоре капитан снова вызвал его.

— Собирайтесь. Отправитесь на розыски этой Тесси Торн, — приказал он.

— Есть! — радостно ответил Рум. — Взять с собой врача?

— Обязательно.

Прошло еще несколько минут, и из шлюзовой камеры «Звезды Надежды» медленно выплыл красавец-ракетоплан. В его кабине находились три человека: Рум, бортмеханик и немолодой уже врач.

На ракетоплане не было инфралокатора, поэтому ожидание предстоящей встречи в космосе становилось все более напряженным. Хоть белая линия на экране указателя курса и показывала, что астронавигационная система «Звезды Надежды» ведет ракетоплан в нужном направлении, Рум снова и снова включал астротелевизор и молча, испытующе смотрел в глаза капитану. Тот качал головой: все, вроде, в порядке.

Люди любят поговорить. Когда отдалилась и исчезла в беспредельной космической пустыне «Звезда Надежды», Рум спросил:

— Почему капитан изменил свое решение?

— Приказ ВРПО, — коротко ответил врач. — Нам надо спешить.

— Хорошо.

Двигатели ракетоплана работали на полную мощность. Он все еще разгонялся. Но вот, наступило время начинать торможение. До скафандра Тесси Торн оставалась половина расстояния.

— Торможу! — доложил Рум.

— Погодите… — капитан показался на этот раз обеспокоенным. — Выдержали бы вы, скажем, пятикратную перегрузку?

Рум догадался, в чем дело: обстоятельства заставляют спешить, значит, придется тормозить перед самым финишем, очень резко.

Пятикратная перегрузка… Это означает, что человек становится в пять раз тяжелее; его прижмет к сиденью страшный вес. И это будет длиться не секунды, а минуты…

— Мы выдержим легко, а вот… — Рум взглянул в сторону пожилого врача.

— Я выдерживал, хоть было это, правда, в гравитационной кабине… — тихо сказал тот.

— Значит — выдержим… А в чем дело?

— Вы ничего не заметили на экране локатора?

Рум скосил глаза на прибор. От «Звезды Кейз-Ола» из левого нижнего угла экрана протянулся тоненький пунктир едва заметных движущихся пятнышек.

— Ракеты?

— Да, — ответил капитан. — Стартуют через каждые полторы-две минуты. Мы уже насчитали более тридцати. Вам надо как можно быстрее выполнить задание и вернуться.

Те четверть часа торможения сказались. Лишь на несколько минут, когда ракетоплан вращался дюзами вперед, в кабине была невесомость, а потом на всех трех, давя все сильнее, навалился невыносимый груз.

Скорость ракетоплана с каждой секундой уменьшалась. Конечно, это выражение неточное, ибо ракетоплан продолжал бешено мчаться над Пирейей как искусственный спутник, к той точке пространства, где, по расчетам, должен был находиться скафандр Тесси Торн, он приближался все медленнее и, наконец, остановился.

Ракетные двигатели смолкли. Перегрузки исчезло. Тела космонавтов повисли над сиденьями.

— Ищите! — приказал капитан «Звезды Надежды» с экрана астротелевизора.

Легко сказать — ищите!.. Быстрее найдешь иголку в стоге сена, чем человека в нескольких кубических милях космического пространства. Можно проплыть мимо него совсем близко и не заметить. Если бы еще хоть был свет от Солнц, скафандр, может, окрасился бы звездочкой. Но день еще не наступил. Вот-вот из-за багряной дымки над краем Пирейи появятся яркие лучи, однако ждать нельзя: у кольца «Звезды Кейз-Ола» на экране локатора будто посыпали просом. Монийские ракеты кружат вокруг искусственного спутника, расходятся все дальше и дальше. Вряд ли они ищут женщину, заблудившуюся в безвоздушном пространстве. Видимо, здесь готовится какая-то провокация.

— Сигнальте прожектором!

— Есть! — бортмеханик включил осветительную систему. Поток лучей вырвался из прожектора, крутой линией прорвался в зенит, потом перескочил вниз. На планете от потока такой мощности стало бы все видно на сотни миль вокруг, но здесь почти ничего не изменилось. Пустота всегда остается пустотой.

И во второй и третий раз засветился прожектор. Свет ушел в бесконечность, ничего не обнаружив на своем пути.

Но вот бортмеханик показал на правый нижний угол прозрачного колпака кабины:

— Взгляните! Мне кажется…

Дальнейшие объяснения были излишни: на фоне звездного неба во время очередного прохождения луча на мгновение засияло пятно.

— Быстрее! — попросил врач.

— Быстрее нельзя, — ответил Рум. — Проскочим.

Действительно, едва он нажал на педаль управления, как пятнышко света сдвинулось вверх и в сторону. Пришлось еще несколько раз менять направление движения, пока скафандр можно стало разглядеть в бинокль.

Бортмеханик поспешно направился к шлюзовой камере. Через минуту он уже висел над прозрачным колпаком кабины. Угловатая фигура, гонимая вспышками ракетниц, беззвучно поплыла вперед, таща за собой тоненькую светлую ниточку — капроновый тросик.

Хоть и медленно, но две фигуры в лучах прожектора все-таки приближались друг к другу и, наконец, встреча состоялась. Возвращение на ракетоплан не составило труда: нужно было только наматывать на катушку тросик, привязанный к кольцу возле шлюзовой камеры.

Не прошло и пяти минут, как в кабину управления вплыл бортмеханик, увлекая за собой голубовато-серый большой скафандр. Врач и Рум бросились ему навстречу.

Врач рванул наугад за какой-то рычаг. Пластмассовый шлем отскочил на пружине, и скафандр раскрылся.

Перед ними лежала молодая красивая девушка.

Врач наклонился к потерпевшей, покачал головой.

— Дышит. Видимо, просто шок. Признаков кислородного голодания нет. Стрелка газометра еще не на нуле…

Он расстегнул воротничок нарядного платья — одеяния, довольно странного для астронавта, — и хотел уже расстегнуть и следующую деталь женского туалета, чтобы дать возможность свободнее дышать, но вдруг остановился.

— Погодите, здесь что-то спрятано…

Врач осторожно вытащил небольшую плоскую коробочку.

— Дайте мне! — Рум взял ее, раскрыл. Это была крошечная радиостанция.

— Интересно!.. — Рум приложил к уху миниатюрный наушник, прислушался.

— …Тесси, Тесси! — раздался взволнованный мужской голос, совсем не похожий на голос Фредди. — Ответь мне, ответь!

В голосе звучала такая тревога, такая боль, что Рум уже набрал воздуха в легкие, чтобы успокоить незнакомого, но вовремя сдержался: неизвестно, что это за девушка и кто ее вызывает. Гражданская одежда и старательно спрятанная радиостанция заставляли задуматься: не разведчица ли она из Союза Коммунистических Государств, засланная на «Звезду Кейз-Ола»? Эта мысль заставила его промолчать.

— Ну, что там у вас? — послышался нетерпеливый голос капитана гравитолета. — Почему не включаете экран?

— Что-то испортилось. — Рум опасался, чтобы не подслушали. — Тесси Торн спасена, но еще без сознания. Возвращаться?

— Нет, оставайтесь там. Максимум за час к вам прибудет ракета со «Звезды Кейз-Ола», которая заберет потерпевшую.

— Но, товарищ капитан…

— Вы поняли меня, товарищ Рум?.. Потерпевшую надо передать «Звезде Кейз-Ола». Это приказ Высшего Совета…

— Будет выполнено! — Рум пожал плечами и взглянул на девушку.

Врач уже заканчивал свои сложные манипуляции. Спасенная девушка постепенно приходила в себя: ее лицо розовело, дыхание становилось глубже.

«Бедная девушка! — думал Рум. — После такого страшного происшествия встретиться на немного со своими, и снова вернуться в логово врага».

Он был вполне уверен, что Тесси Торн — или как там ее зовут на самом деле, — разведчица СКД.

«Вот так, может, и Майола…» — Рум смотрел на эту девушку, а видел перед собой другую, лучшую в мире.

«Где ты, милая?! Как бы я хотел тебя увидеть!»

Он не мог знать, что встреча с Майолою принесет ему не радость, а боль и скорбь.

«В этой игре пешек нет!»

Родная Пирейя, какая же ты зеленая, красивая! Прошел дождик, окропил леса и поля, поразбрасывал серебристые капельки на бетонной полосе автострады. Росинки на свежей зелени кажутся прекраснее драгоценностей. Чистый и прохладный воздух вливается в грудь, как нектар. Обычная автострада кажется волшебной дорогой в неведомое. И хочется жить, петь, размахивать руками, приплясывать или лечь навзничь и провожать мечтательным взглядом облачка.

Тесси Торн еще нездорова. Ей не разрешают сидеть за рулем автомашины. Но она больна странной болезнью, при которой она чувствует себя не плохо, а, наоборот, хорошо. Тело живет, сердце поет, а прошлое — оно на то и прошлое, — исчезло напрочь, будто его и не было никогда.

Навсегда вычеркнуты из жизни Фредди Крайн, мрачный Проут, «Звезда Кейз-Ола» и те сутки в межпланетном пространстве, которые явились самым страшным испытанием в ее жизни.

Шалуньи Тесси больше нет. Остатки ее безмятежности навсегда исчезли в те минуты, когда погибла всякая надежда на спасение. Но новая Тесси отнюдь не собирается расставаться с молодостью. Наоборот, после того, как смерть заглянула ей в глаза, девушка еще сильнее полюбила жизнь, потому что узнала ей цену.

Розовая «Ласточка» не несется, а просто летит над землей.

Вот уже на горизонте появляется мрачная завеса смога, что все время висит над Дайлерстоуном. Тесси даже жаль, что скоро закончится этот стремительный полет.

— Еще!.. — она просит шофера, когда тот отпускает педаль газа.

— Нет, мисс Тесси… что-то случилось с мотором. Слышите — стучит?

Откуда знать Тесси — может, и вправду стучит… Но почему «Ласточка» останавливается возле дряхлого драндулета, что стоит на полянке вдоль дороги? И почему из леска спешит сюда незнакомый мужчина с цветами в руках? Девушка отвернулась: не хватает еще ухаживаний какого-то искателя приключений.

— Мисс Тесси…

Она быстро обернулась.

— Лю… — Тесси запнулась и взглянула на шофера. Тот озабоченно копался в моторе.

Ведь это же Люстиг!

— Ну, космонавтка-неудачница, тебя можно поздравить с возвращением на родную планету?

Девушка молча смотрела на него, и глаза ее наполнялись слезами — не от боли или жалости, а просто по дурацкой женской привычке плакать, не зная почему.

Тесси вытерла глаза и решительно подала руку Люстигу.

— Здравствуй! Я теперь решила быть только серьезной.

— Я вижу! А «Ласточку» снова гнала за двести пятьдесят? — Люстиг притянул ее за руку, поцеловал в щеку: — Это за то, что осталась жива. А теперь пойдем.

Люстиг повел ее на полянку, показал на расстеленный под кустом плащ:

— Садись… Нам надо серьезно поговорить… Ты знаешь, что твоему отцу поставят золотой памятник при жизни?

Тесси с искренним недоумением пожала плечами.

— Как и следовало ожидать, от тебя это скрывают… Ну, прочти… — Он подал свернутую газету, сам лег возле девушки и стал смотреть в небо.

Тесси быстро просмотрела сообщение.

Золотой памятник… Только пять ученых Монии заслужили такую честь за последние двадцать лет. И среди них — ее отец.

Девушка задумалась. Антивещество… бомба из антивещества… Дело в этом?

— Это очень плохо, Люстиг? — спросила она жалобно.

— Как тебе сказать… — он встал, взял ее за руку. — Просто бомбу из антивещества, видимо, не успеют изготовить, потому что…

— Я понимаю…

— Твой отец очень серьезно поссорился с Кольриджем.

— Но, насколько я знаю…

— Ты ничего не знаешь! Профессор Литтл расскажет тебе все.

— Он у тебя? — радостно воскликнула Тесси.

— Да. Ты с ним встретишься сегодня вечером. И еще одно: ради твоего спасения твой отец и Кольридж согласились работать в ядерном институте Кейз-Ола, в Урании.

— В Урании?! — Тесси схватилась за голову, тряхнула ею, словно отгоняя призрак. — Если это действительно так, то я…

— То ты скажешь, что этим ты очень довольна! — резко сказал Люстиг. — И даже больше: ты будешь настаивать, чтобы академик Торн обязательно поехал в Уранию, при этом, в качестве помощника — то есть что я говорю: за слугу! — взял бы себе безработного шофера, по имени Люстиг.

— Ничего не понимаю… Эта политика — как шахматная игра. Конечно, я не спорю, если так надо. Но я просто чувствую себя пешкой, которую передвигают, кто куда хочет… Я готова была отречься от отца за то, что он такой ценой заплатил за возможность спасти меня, а ты…

— Нет, Тесси! Мы ведем очень рискованную игру. Но в этой игре пешек нет… Никто не заставит академика Торна создавать бомбу из антивещества, если он сам не захочет этого; никто не вынет этих знаний из его светлой головы… Академик Торн может хоть сейчас объявить, что расторгает свое соглашение с Кейз-Олом… Ну, и что — триллионер найдет других физиков, менее принципиальных, хоть и менее талантливых. Но тогда в Уранию не попадет ни Тесси Торн, ни Люстиг.

Он помолчал, взял руку девушки, прижал к своим губам, поцеловал.

— Моя родная! Ты знаешь: я тебя люблю… Я сказал это в первый и последний раз — может, нам и говорить более не придется… на днях в Уранию отправится такая себе экспедиция в составе нескольких сотен человек. Это будет означать, что… — Люстиг помолчал. — Это будет означать, что вскоре начнется война! Любой ценой надо сделать так, чтобы в эту экспедицию поехали и мы, хоть оттуда мы уже вряд ли вернемся…

Тесси сидела не двигаясь. Только рука ее сжала руку Люстига.

— Я хочу, чтобы ты дожила до того времени, когда на планете не будет ни Урании, ни Кейз-Ола, хочу, чтобы ты своими глазами увидела новый мир… Но я не знаю, где будет безопаснее: в Урании или здесь… Выбирай сама…

Они долго сидели молча. Собственно, сомнений у Тесси Торн не было. Она закрыла для себя этот вопрос еще тогда, когда приняла эстафету от старого Лайн-Еу, когда осознала, что существует только один путь для честного человека — путь борьбы за мир.

— Мне нечего выбирать. За эти страшные сутки в пустоте я увидела смерть в лицо… Сделаю все, как ты советуешь. Думаю, в Уранию мы попадем вместе. И мы должны победить… Я не предам тебя, Люстиг.

Остаток того дня Тесси беззаботно провела в чисто женских заботах: ходила по магазинам, накупила всякой ерунды, побывала у парикмахера, зашла к портнихе. Все это она делала ради самоутверждения. Ей хотелось убедить саму себя, что еще будут лета и зимы, еще не раз она будет шить у лучшей портнихи нарядные платья, вешать на них различные украшения.

И все же, где-то в подсознании бродило тоскливое беспокойство.

Оно исчезло после встречи с Литтлом.

Когда в условленное время «Ласточка» остановилась на перекрестке Кольцевой магистрали, к ней подошел мужчина в грязном комбинезоне чернорабочего.

— Профессор Литтл?! — не сдержалась девушка.

— Тс-с-с! — с притворным испугом замахал руками Литтл. — Не произносите имя этого богоотступника и гангстера! Он больше не существует. Я — его наследник. Здравствуйте, мисс Тесси!

Это был совсем другой Литтл. Без старомодных очков, лишившись усов и бородки, он помолодел и, казалось, потерял нерешительность и унылость.

Тесси охотно подхватила шутливый тон:

— И бедный наследник должен теперь тяжело работать, чтобы заработать на кусок хлеба?

— Так, так!.. Знаете, что я сегодня грузил?! — Он торжественно поднял палец. — Бомбы!.. Нет, не атомные, а обычные. Такие себе аккуратненькие, блестящие поросятки. Я до сих пор видел их только на картинке.

— К сожалению, мы очень много что видели только на картинках! — Тесси улыбнулась. — Садитесь, профессор, прокатимся!

«Ласточка» летела по тому же Пятому радиусу Южных магистралей, что и месяц назад. Но теперь предвечернее небо было ласково и чисто, и между стариком и девушкой установились теплые, искренние отношения сообщников, борцов за одно дело. И хорошо, что Тесси поехала по прежнему маршруту. Он напомнил им, как там, в Сан-Клее, может, впервые за много лет, люди, которым грозила смертельная опасность, объединили свои усилия для борьбы со стихией.

— Тесси, я, кажется, нашел свой путь… — тихо говорил Литтл. — Вы, видимо, не подозреваете, что месяц назад своим неожиданным появлением в институте спасли меня от самоубийства. Тогда я не боялся смерти. А теперь боюсь… И боюсь по-хорошему, по-человечески. Просто мне хочется дожить до того времени, когда я смогу впервые нажать на кнопку установки, которая забросит бомбу из антивещества в одну из «критических точек» какого-нибудь будущего страшного циклона… Я прочитал очень много нелегальной литературы. И я, профессор, почтительно склонил голову перед шофером. Это Люстиг открыл мне путь к истине…

Литтл помолчал, провожая глазами лесок с правой стороны машины.

— Он предложил мне эмигрировать в Союз Коммунистических Государств. Обещал полную безопасность, труд по специальности… Но я отказался. Я не хочу, чтобы мне подарили мое будущее. Я его завоюю сам.

Тесси ничего не рассказала ему о плане Люстига по Урании — это была тайна, о которой никто не должен знать. Расставаясь с профессором, она только горячо пожала ему руку, поцеловала в лоб.

— Спасибо! Второй раз говорю вам: вы — настоящий человек!

Исчезло беспокойство, развеялись остатки сомнений. Если уже и Эйр Литтл, интеллигент, который еще совсем недавно представлял собой образец аполитичности, стал на путь борьбы, то Тесси Торн стыдно сидеть сложа руки.

Она не стала ждать, пока отец и Кольридж решатся на неприятный для них разговор, и начала его в тот же вечер сама. Это было сделано дипломатично и тонко: вместе со старенькой горничной Тесси приготовила торжественный обед, выставила на стол шеренгу бутылок и пригласила из лаборатории отца и Кольриджа.

Они оба остановились на пороге. Молча переглянулись.

— Ишь ты, старый! — хлопнул себя по лбу Кольридж. — Мы так были заняты, что до сих пор не отметили спасение и возвращение Тесси из космоса. Ребенку самому приходится напоминать нам об этом.

— Папочка Кольридж, как вам не стыдно говорить неправду? — засмеялась Тесси. — Вы же знаете, по какому поводу сегодняшнее торжество! Садитесь, прошу! — она налила всем вина, подняла бокал. — Семья в полном составе! Так выпьем за золотую статую академика Торна и за вечную благодарность Монии профессору Кольриджу! Я горжусь вами, я горжусь, что вы сделали такое открытие! Теперь только давайте позаботимся, чтобы ваше открытие не пошло во вред людям.

Отец и Кольридж сидели подавленные и молчаливые.

— Фредди сказал мне, — решила слукавить девушка, — какой ценой был куплен рейс тех семидесяти пяти ракет… Обидно, но что поделать: долги надо платить… Придется ехать в Уранию. К тому же, просто интересно посмотреть, что это за Урания. Ну, поедем?

Вздохнул облегченно, вытер лысину отец. Грустно и удивленно взглянул Кольридж. Едва заметным движением Тесси показала ему: так надо!

— У меня есть только одна просьба, папа: поедем вчетвером — ты, папаша Кольридж, я… и один хороший парень, по имени Люстиг… Помнишь, я тебе рассказывала? Тот, что помог мне в Сан-Клее…

— А как же свадьба? — растерянно спросил Торн. Он был такой обескураженный неожиданным поворотом дела, что ухватился за первую мысль, которая мелькнула в голове. — Сегодня приезжал генерал Крайн…

— Свадьбы не будет, папочка! — засмеялась Тесси. — Собственно, сейчас не будет. А когда будет, то не с Фредди. Я не хочу связывать свою жизнь с сыном убийцы и с будущим убийцей!

Она взглянула на Кольриджа. Тот сидел неподвижно, задумчиво глядя в пространство, и только еле заметно кивнул головой, словно в ответ на свои мысли.

На следующий день поступило официальное приглашение от мистера Кейз-Ола принять участие в экспедиции в Уранию на турбоатомном подводном лайнере «Мония».

Торн поговорил по телефону с камердинером Кейз-Ола, и в списке приглашенных был добавлен личный секретарь академика Торна — «инженер» Люстиг.

Дело шло к развязке.

«Мудрейшие» выражают недовольство

Турбоатомный подводный экспресс «Мония» приближался к острову Праздника.

Это было поздней ночью, когда все путешественники — двести «мудрейших» и почти столько же обычных смертных — храпели в своих каютах. А кто не спал, все равно ничего бы не увидел, потому что экраны ультразвуковых локаторов были отключены, за исключением одного, в рубке управления.

Не спали только трое в рубке управления: молчаливый долговязый капитан, триллионер и его камердинер Псойс.

На самом деле, Кейз-Ол был вынужден пользоваться услугами немощного старика, потому что верил только ему. Он мог бы иметь сколько угодно сильнейших охранников, но оружие часто служит не только для защиты, но и для нападения…

Люди… Кейз-Ол не может обойтись без них. Они сделали его могучим и поставили над собой. Он знает это, и в то же время ненавидит всех, видя в каждом потенциального узурпатора и убийцу.

С каким удовольствием он заменил бы всю обслугу автоматами, способными выполнять любой приказ, не рассуждая. Вместо этого мрачного мужчины в командирском кресле — будет прибор с круглыми глазами-фотоэлементами. Вместо жилистых рук, которые могут неожиданно метнуться и схватить мистера Кейз-Ола за горло, устройство будет иметь упругие металлические щупальца, которые будут «бояться» даже коснуться хозяина. Сердцем автомата станет ядерный реактор, а его электронный мозг не будет знать порывов, любви, ненависти.

Так думает Кейз-Ол, сидя у пульта управления подводного лайнера. Его мысли прекрасно понимает инженер Айт.

Одно нажатие на курок — и вырвется из пистолета пуля, которая поставит выразительную точку в конце биографии триллионера… Может, так и сделать? Застрелить и, пока еще не поздно, пустить на дно подводную лодку со всеми «мудрейшими»?

Но что изменится, когда погибнут эти двести вместе с Кейз-Олом? Хорошо отлаженная машина управления государством не остановится ни на мгновение. На место «мудрейших» встанут их наследники, не менее жестокие и алчные. Да, уничтожить Кейз-Ола и «мудрейших» — не сложно. Значительно сложнее и важнее предотвратить войне. Ведь считанные дни остались до намеченного Кейз-Олом часа атаки на Союз Коммунистических Государств. Какая же цель у Мэй? Только она знает все… и сделает все так, как надо.

Странное беспокойство охватывает Айта при воспоминаниях о Мэй. После того незабываемого утра, когда он услышал, как в космосе стучит сердце Тесси, а Мэй отказалась спасти девушку, Айт начал бояться своей любви к Мэй. Собственно, нет, не бояться. Просто Мэй вдруг перестала быть его идеалом, стала чем-то таким недосягаемым, что он теперь чувствовал себя рядом с ней совсем маленьким. Таких, как Мэй, любят один раз в жизни, а для нее любимый умер.

Эти досадные воспоминания. Они унижают Айта, его мужское достоинство, и он пытается избавиться от их, думая о Тесси.

Кстати, она где-то здесь, среди путешественников.

Какая же она?

Даже странно — никогда не видел девушку, только слышал ее голос и биение сердца, а вот запала она в душу, и не идет из головы.

Дочь академика Торна… Айт вспоминает этого толстяка, и Тесси на мгновение представляется ему оживленно болтающей, розовощекой пышечкой с такой же картофелиной вместо носа, как у отца. Эта картина неприятна, Айт гонит ее прочь, и сразу же непроизвольно сравнивает ее с Мэй. Золотистая волна волос, синие-синие глаза, только не острые, не властные, а ласковые и мягкие…

Так вот к чему стремится сердце, вот почему беспокойство на душе… Мэй — слишком сильная, фанатичная. Она не может вдохновлять, она умеет только покорять… А Те-си?

С ней можно было бы встретиться еще вчера, когда путешественники шли на посадку в «Монию». Айт этого делать не стал. Почему-то не хотелось предстать перед ней стариком…

«Ой, какой же ты глупый, друг!» — Айт скосил глаза на блестящий кожух какого-то навигационного аппарата. Зеркальная поверхность металла изогнутая: она искажает предметы, уменьшает их ширину. Но и так видно, что дряхлый Псойс помолодел. Паста покрыла кожу лица морщинами, зато глаза сверкают, как у юноши!

Айт торопливо согнулся, прищурил веки. Проклятые мышцы, только потеряешь над ними контроль, сразу же выпрямляют тело, придают ему стройности. Не хватает еще, чтобы Кейз-Ол заподозрил что-то неладное именно тогда, когда развязка так близка.

Айт посмотрел на часы. Без пяти минут девяносто, нужно будить Мэй.

И вот она уже сама на пороге рубки управления.

Лицо у Мэй заспанное, как у ребенка. Она направляется к триллионеру и усаживается на спинку его кресла.

— Ну, когда уже?.. — капризно спрашивает Царица красоты, дергая Кейз-Ола за рукав. — Вы, светлейший, сознательно не спешите, чтобы я не выдержала и уснула… А я не буду спать! Нет! — она порывисто выпрямилась, протерла кулачком глаза, ткнула пальцем в экран. — Что это за темное отверстие? Отвечайте немедленно!

— Ход к тоннелю… — рассудительно объясняет триллионер.

— А эти четыре светлых пятна?

— Ультразвуковые маяки.

— Ой, какая скука! — Мэй громко зевнула и спрятала лицо на груди Кейз-Ола.

И снова в Айта болезненно сжалось сердце. Он осознает, что Мэй просто играет свою чрезвычайно трудную роль, но сердце протестует, руки невольно сжимаются в кулаки.

Чтобы не видеть этого, Айт переводит взгляд на экран.

Тоннель просторный и длинный. Пожалуй, если смотреть невооруженным глазом, его стен и не было бы видно сквозь зеленоватую тьму воды. А на экране локатора они проступают четко. Вдоль них бесконечной цепочкой расположились светлые пятнышки — ультразвуковые маяки.

Почти бесшумно работают турбины подводного лайнера. Но вот, они затихли совсем: путь кораблю пересекла сплошная стена. Нет, это огромные ворота. Они медленно поднялись, из-за них выдвинулись рычаги, втянули «Монию» в камеру, неспешно и легко потянули огромный лайнер вперед.

Один, второй, третий, четвертый шлюз… «Мония» переходила из камеры в камеру, и манометр показывал все меньшее давление воды.

«Действительно, — машинально констатирует Айт, — вход в Уранию лежит на большой глубине».

Еще одни массивные ворота, и через толстые линзы иллюминаторов в полутемную рубку управления брызнул яркий свет. Подводный лайнер вплыл в огромный подземный зал.

— Все! — надменно сказал Кейз-Ол.

— Поздравляю вас, дорогой! — Мэй вскочила, захлопала в ладоши. — Вот это и есть Урания? Немедленно выходим! А кто это стоит?

Кейз-Ол ощупал глазами одинокую фигуру на пристани.

— Это главный инженер Урании — Стун-Ай.

Что-то в его голосе заставило Айта насторожиться. Видимо, то же почувствовала и Мэй. Она озабоченно свела бровки.

— Он мне не нравится! Ну, пойдем уже!

— Пойдем!.. — медленно проговорил Кейз-Ол, подавая ей руку.

Как только Кейз-Ол и Мэй появились в проеме главного трапа, Стун-Ай помчался к ним. Как и подобало его высокому рангу, он остановился лишь в двух шагах и приветствовал хозяина протянутой вперед рукой.

Кейз-Ол ответил, кивнув головой.

— Наконец-то прибыли! — быстро заговорил Стун-Ай. — Я устал ждать…

В голосе этого бледного, худого мужчины с лихорадочными глазами звучали странные интонации — казалось, инженер и смеялся, и плакал, и угрожал, и сам дрожал от страха.

— Вы заслужили самую высокую благодарность, Стун-Ай! — с чрезмерной напыщенностью произнес триллионер. — За ваши заслуги я повышаю вас до звания советника особого назначения, и даю вам право одного решающего голоса в Ассамблее «мудрейших»!

— Спасибо, светлейший!.. Я ваш самый верный слуга навеки!

На этом официальная встреча закончилась. Кейз-Ол вернулся в лайнер, несмотря на настойчивые просьбы Мэй осмотреть Уранию немедленно.

Утром следующего «дня» путешественников разделили на две группы. Гостей пригласили в отель, расположенный вблизи порта, отдохнуть, а «мудрейших» после завтрака специальным электропоездом повезли в Уранию.

Путешественники ступили на территорию подземного города, когда над ним царил «вечер».

С площадки, которая, казалось, висела над пропастью, было видно множество огней. Они тянулись цепочками, рассыпались туманностями, сплетались в причудливые узоры реклам. А над ними сияли мерцающие звезды.

Вечер быстро превратился в ночь, которая, в свою очередь, сменилась рассветом. Стали более отчетливыми силуэты домов, таяла, светлела легкая мгла. И даже «Звезда Кейз-Ола» «проплыла» по «небу» именно так, как над Дайлерстоуном.

Конечно, Солнца не взошли, но иллюзия утра была почти полной. Небо над городом окрасилось в точно такой же цвет и так же светилось, как будто оно и в самом деле простиралось в бесконечность, а не лежало на крышах домов сплошным железобетонным куполом. Аппарат смены дня и ночи работал безупречно.

При дневном свете перед экскурсантами возник большой город — зеленый и красивый. Отсюда, с площадки Погоды, он казался бесконечным.

— Гроза! — бросил Кейз-Ол.

Одно только слово — и на Уранию вдруг двинулось нашествие тяжелых туч. Это был мираж, игра света и теней. Купол подземного города не изменился, только через распылители полил обильный «дождь». Молнии были настоящими электрическими разрядами тока высокого напряжения, а гром — отголосок пирейского грома, записанного и воспроизводимого специальной стереофонической аппаратурой.

Кончился дождь, прояснилось снова. На яркой зелени тропических деревьев замелькали капельки влаги.

— Прекрасно!.. Бесподобно!.. Изумительно!.. — только и слышалось из уст потрясенных миллионеров.

А инженер Айт смотрел на все это с неописуемой тоской в груди. За каждым камнем строений, за каждым мазком краски на стенах, наконец, за каждым глотком воздуха вырубленной в сплошной скале пещеры стояли мертвецы. Сколько их было — тысячи, десятки тысяч?

Айт коснулся холодной стены. Вздрогнул.

Может, за эту балюстраду цеплялись в последнем пароксизме чьи-то еще теплые руки, когда из вентиляционной сети вместо живительного кислорода распылялся смертоносный газ? А может, именно здесь работал и падал от изнеможения его отец?.. Айт видел его, как живого. Изможденный, седой, он ходит из угла в угол номера отеля «Комфорт» и говорит отрывисто, хрипло: «Дорогие мои, можно было бы написать трагический роман о том, как погибали мои товарищи, чтобы дать мне возможность убежать…»

Айт едва сдерживает стон, рвущийся из груди, по щекам у него медленно катятся слезы. Очнулся он лишь тогда, когда увидел рядом с собой Мэй. Она что-то весело щебетала на ухо королю химии.

Айт отошел в сторону. Углубившись в свои мысли, он и не заметил, как оказался чуть ли не впереди всех.

Сейчас Айт уже держал себя в руках. Он пристально приглядывался ко всему, запоминал, куда идти — ведь все это может пригодиться в решающую минуту.

Урания имела два проспекта, а дальше шли обычные невысокие тоннели. Одна улица принадлежала полностью Кейз-Олу. Триллионер сообщил об этом спокойно, будто не замечая гримас недовольства, которые появились на лицах «мудрейших».

— А вот — ваш Проспект Счастливых, уважаемые «мудрейшие»! — показал он рукой. — Пойдемте, вы все увидите.

Многих были разочарованы. На дверях роскошных особняков уже висели таблички с именами самых богатых миллиардеров. Остальным достались дома похуже и поменьше.

Настроение мудрейших начало падать. Все реже и реже слышались восторженные возгласы. Зависть друг к другу и общая злоба против Кейз-Ола подтачивали единство «мудрейших».

Кейз-Ол это заметил.

— Границы города можно расширить… Каждый из вас сможет построить дворец по своему желанию. Но зачем? — Кейз-Ол насмешливо улыбнулся, обвел взглядом пеструю толпу. — Разве мы здесь собираемся жить долго? Ну — месяц, год… А тогда…

Мэй демонстративно зевнула, показывая, что пора кончать болтовню.

— Извините, моя дорогая! — склонился к ней Кейз-Ол. — Уважаемые «мудрейшие», прошу к столу. Более подробно мы осмотрим Уранию завтра, а сейчас выпьем за наш Остров спасения, соединим сердца в теплой, искренней беседе!

Гостей уже ждали накрытые столы посреди великолепного сада на берегу тихого озерца. В саду щебетали и порхали красочные птички, журчали ручейки; по синему небу ползли белые облака. За кустами негромким эхом отзывался невидимый многоголосый хор и мощный симфонический оркестр. И все-таки, чего-то здесь не хватало.

Не хватало людей. Кроме камердинера мистера Кейз-Ола, не было даже слуг — всю работу выполняли автоматические устройства. И это безлюдье угнетало миллионеров.

Все они, как и Кейз-Ол, презирали народ и боялись его. Но если бы сейчас на улицах этого города, за надежной оградой, бурлила толпа, каждый миллионер чувствовал бы себя лучше.

Только нет, мертво, пустынно в Урании. Город был похоже на театр, где после представления забыли выключить свет и радио. И эта неестественность приводила к тому, что даже вполне реальные вещи вокруг казались каждому чем-то искусственным и эфемерным.

Кто не знает, что над голубизной «неба» Урании нависла масса земли и воды, которая может в любое мгновение выйти из равновесия, прорвать стальные подпорки и раздавить город? Расчеты — расчетами, но против могущественных катаклизмов, которые приводят к разрушению и возникновению целых континентов, не устоят жалкие творения рук человеческих. Может, и древние рапануры так же гордились своими подземными пещерами, пока не погибли под ними.

Или все же стоит рисковать жизнью? Стоит ли, идя вслед за Кейз-Олом, бросать вызов всему человечеству?

Коммунизм пугал мудрейших, ибо грозил превратить их, всемогущих, в рядовых, обычных. Но это был страх перед возможным будущим. Если не трогать СКД, можно еще хорошо жить десятки лет. Война — большой риск. Хорошо, если повезет победить Союз Коммунистических Государств. А если случится наоборот? Тогда — пожизненное заключение в этом подземном городе?

Такие мысли пробегали в головах миллионеров во время банкета. И, конечно, «мудрейшим» было не до шуток. Попытки Кейз-Ола расшевелить компанию не имели успеха, и он объявил, что покидает гостей, потому что его невеста плохо себя чувствует.

Отсутствие Кейз-Ола не добавила бодрости «мудрейшим». Наоборот, если раньше кое-кто из лояльных к Кейз-Олу пытался хоть как-то имитировать веселье, то теперь наступила прямо-таки похоронная тишина.

Сидя перед экраном телевизора, Кейз-Ол внимательно наблюдал этот печальный банкет. Триллионер был слишком умен и опытен, чтобы отнестись легкомысленно к таким настроениям «мудрейших».

— Негодяи!.. — прошептал он, не сдержав раздражения.

— Успокойтесь, дорогой… — тихо сказала Мэй. — А как, по-вашему, должны реагировать бараны, которых гонят к бойне?

— Бараны?.. Нет, моя дорогая, это хищники, да еще и с острыми клыками, но им не хватает храбрости… — он выключил телевизор, встал. — Ну, что же, Мэй, поехали!

Через несколько минут темным тоннелем уже мчался электропоезд, в котором было только трое пассажиров. Куда они ехали? Что триллионер задумал? Айт этого не знал. Приходилось ждать. Во всяком случае, уехать отсюда и оставить «мудрейших» Кейз-Ол не мог.

Электропоезд приехал к порту, остановился на пристани.

— Оставайтесь здесь, моя дорогая! — сказал Кейз-Ол и быстро направился к главному трапу «Монии». Вскоре за кормой лайнера забурлила вода. «Мония» медленно двинулась вперед, мягко коснулась причала. В ее носовой части раскрылись широкие ворота. Оттуда начала выползать какая-то тварь, похожая на гигантскую сколопендру. Ее чешуйчатый панцирь вибрировал и сверкал. Чудовище ощупывало пространство перед собой длинными упругими щупальцами и откидывало прочь все, что попадалось на пути.

— Неплохо!.. — пробормотал Айт.

Он понял, что Кейз-Ол хочет ударить по своим неустойчивым сообщникам новым козырем, продемонстрировать невиданную доселе машину уничтожения.

Чудовище подползало все ближе. Айт, инсценируя испуг, медленно отступал. А Мэй пошла вперед.

— Ну? — насмешливо спросила девушка, когда металлические щупальца почти коснулись ее ног.

Чудовище как будто этого и ждало. Оно склонило «голову» в неуклюжем поклоне и замерло.

— Прекрасно!.. — Кейз-Ол легко соскочил на землю из открытой кабинки на «спине» чудовища и встал напротив Мэй. — Машина кланяется вам, храбрая Царица красоты! Это не какой-то жалкий автомат. Она все понимает! И покоряется каждому слову повелителя! Садитесь, моя дорогая!

«Машина понимает!» — насмешливо подумал Айт. Если бы ты, невежда, знал хотя бы десятую часть того, что знает и понимает в кибернетике инженер Айт, то понял бы, что эта машина может подчиняться не только тебе! Она может стать из твоего слуги твоим самым страшным врагом, и сделать то, чего не сумел сделать бедный «Эм»!

Айт встретился взглядом с Мэй. В ее глазах тоже не было ни удивления, ни восхищения. Только мелькнули оживленные смешинки — так, будто и она прекрасно знала возможности этой электронно-вычислительной машины и всю глубину самообмана Кейз-Ола.

А триллионер гордился своим могуществом.

— Вперед! — скомандовал он машине. И та сразу тронулась с места, осторожно обошла электрокар, двинулась к воротам туннеля, распахнула их и умчалась в направлении Урании.

Кнопка «Стоп!»

Случилось несчастье: умная и ласковая «Малютка», любимица всех работников Института автоматики Союза Коммунистических Государств, «сошла с ума».

Машина с выпуклыми глазами-локаторами, с неуклюжими конечностями краба металась из угла в угол в одном из боксов полигона института, ощупывая стены и пол. Время от времени она останавливалась, словно что-то обдумывала, потом снова начинала исследовать помещение. Особенно ее интересовали те участки бокса, которые были перекрыты надежными стальными дверями.

В кабине наблюдения рядом с боксом — двое: инженер Дэйв и его учитель, пожилой директор Института автоматики. Оба не сводят глаз с «Малютки».

— Так в чем же дело, профессор? — спрашивает Дэйв. — Мы недавно проверили всю схему. Никаких повреждений нет, контрольные задания выполняются абсолютно точно. И вот, как видите, включилась самостоятельно и рвется вон из помещения…

— Выпустите ее…

— Нельзя, профессор! — встревожено возражает Дэйв. — Она натворит таких дел!

— Выпустите.

Пожав плечами, Дейв щелкнул выключателем.

Стальная плита ворот медленно поднялась. «Малютка» насторожилась, подползла к отверстию.

В соседнем боксе находится почти такая же, только меньше размерами кибернетическая машина. Это — первая, еще несовершенная модель электронно-вычислительной машины с самопрограммированием. Ее электронный мозг отключен, атомный реактор удален. Она не могла сделать ни одного движения.

Со своей старшей сестрой кибернетическая «Малютка» встречается впервые. В ее системе машинных рефлексов нет таких, которые определяли бы родственные чувства. Наоборот, инженер Дэйв запрограммировал действия машины так, что она воспринимает каждый неизвестный предмет как потенциального врага. Теперь он и сам не рад этому.

— Хищник! Самый настоящий хищник! — в голосе инженера звучит почти отчаяние.

Сравнение с хищником совсем не случайное. Щупальца «Малютки» шевелятся встревожено, реле-переключатели электронного мозга лихорадочно стучат. Там сейчас решается сложная задача: «Что это, как в таком случае поступить?»

Неизвестный предмет, который не проявляет агрессивных намерений, по программе, надо ощупать, сфотографировать и обойти. А «Малютка», как только закончился процесс анализа, сорвалась с места, налетела на свою «сестру» и начала ее яростно разрушать.

«Кроха» — машина универсальная. Ее щупальца оборудованы газовыми резаками, пилами, гайковертами. Теперь все эти инструменты пущены в ход. Движения сооружения чрезвычайно слаженные, точные. Она действует не наугад, а в первую очередь уничтожает устройства управления своей жертвы. И в этом есть что-то отвратительное и страшное: с таким равнодушием и методичностью даже мясник не разделывает забитое животное.

— Что ты делаешь, проклятая?! — бледный инженер Дэйв едва сдерживается, чтобы не крикнуть в микрофон безоговорочную команду «Стоп!».

— Не волнуйтесь, Дэйв… — директор института сосредоточен, но спокоен. — Когда она начала проявлять склонность к агрессивности?

— Дня три назад. Обходя препятствия, она поползла прямо на нас с братом. А сегодня утром у нее появилась мания разрушения.

— Разрушения?.. — директор с сомнением покачал головой. — А что делает «Малютка» с деталями разрушенных машин?

— Не знаю, ибо не позволял ей ничего разрушать.

— Ну, сейчас увидим.

«Кроха» продолжала свое дело. Быстро и уверенно она разбирала поверженную машину на составные части, поврежденные детали выбрасывала прочь, а пригодные — бережно сортировала. За какой-то час от сложной установки остался голый металлический скелет и кучи железок, проводов, пластмассы.

Собственно, ничего необычного в действиях «Малютки» до сих пор не было. Еще при конструировании инженер Дэйв вложил в электронную память сооружения программу демонтажа любой другой машины по специальному приказу. Но что же она будет делать дальше?

«Малютка» замерла. Казалось, утолив жажду разрушения, она успокоилась. Однако микрофоны доложили: реле-переключатели сооружения щелкают все интенсивнее, а на дубляжной схеме в кабине наблюдения индикаторы каждого участка электронного мозга машины ярко сияют. Что за процессы анализа и синтеза происходят сейчас в нем? Какие новые команды записываются на барабаны памяти? Определить это уже невозможно. «Малютка» вышла из-под контроля своего создателя, она — «сошла с ума».

Нет, машина не мыслит и сознания не имеет. И разве есть сознание в черве или насекомом? Но ведь они же выполняют сложные целенаправленные действия, порожденные и усовершенствованные трудным и длительным процессом эволюции. Так, может, и машинные рефлексы кибернетической «Малютки» сейчас перестраиваются в направлении наибольшей целесообразности?

— Ну же, ну!

Инженер Дэйв с волнением ждал дальнейших действий «Малютки». Но самостоятельно выработанная программа электронного мозга сооружения была просто невероятной: «Малютка» начала разбирать сама себя. Гайковерты и клешни-зажимы сняли защитный кожух аппаратуры, в схему вдвинулись щупальца, оборудованные электрическими паяльниками.

На дубляжной схеме в кабине наблюдения, один за другим, гасли индикаторы каскадов машины. Их более пятидесяти тысяч, и потеря нескольких десятков из общего количества еще неопасно. Но, в конечном счете, наступит момент, когда электронному мозгу будет нанесен непоправимый вред… Что же будет тогда?

Два противоположных чувства борются в душе инженера Дэйва: желание довести до конца необычный эксперимент и опасения за машину, на строительство которой потрачено так много усилий. Если бы не директор института, конструктор давно бы уже прекратил это саморазрушение машины. Но что, что она делает? Какова его программа действий?

Отключаются не все каскады подряд. Есть определенная закономерность в отключении индикаторов на дубляжной схеме.

— Профессор!.. — Дэйв вскочил, сжал кулаки. — Дальше можно не ждать… Она пытается добраться до кнопки «Стоп»!

— Молчите! Следите! — директор так возбужден, что потерял свою обычную выдержку. — Смотрите и запоминайте на всю жизнь! Сейчас в этом боксе рождается машина высшего класса — «Машина Дэйва». Я горжусь тем, что вы мой ученик!

Дэйв сердито засопел, но не возразил. Это — гибель «Малютки». Достаточно ей выключить кнопку «Стоп!», тот участок электронного мозга, которая блокирует всю схему, и сооружение выйдет из-под контроля человека полностью. Энергии атомного реактора хватит «Крохе» надолго. Она будет делать все, что ей заблагорассудится, не подпустит к себе никого. И ее придется, в конечном счете, уничтожить.

— Ничего не понимаю, профессор… — смущенно сказал Дэйв. — Я породил механического хищника. Ошибочность конструкции «Малютки» — бесспорная…

— Как вы сказали? — Профессор отвел взгляд от иллюминатора, улыбнулся. — Ошибочность конструкции?

— Ничего не понимаю, профессор… — смущенно сказал Дэйв.

— А вот то, что не понимаете, — плохо! Какую программу вы дали «Малютке»? Любой ценой бороться за свое, так сказать, существование? Это означает: устранять все препятствия, противостоять всякому нежелательному воздействию. Кнопка «Стоп!» для электронно-вычислительной машины — самый сильный нежелательный раздражитель. Какую бы программу не произвел ее электронный мозг, вы можете в любую минуту вмешаться и нарушить весь ход машинных рефлексов. Поэтому естественно, что, в конечном счете, процесс логического анализа привел «Малютку» к выводу о необходимости выбросить кнопку «Стоп!»?

— Понимаю, профессор! — Дэйв бросился к схеме, лихорадочно просмотрел глазами основные узлы. — Итак, если так, «Малютка» со временем будет развиваться, так сказать, становиться «разумнее»?

— Кто знает… — профессор с сожалением покачал головой. — Видимо, она так и останется хищником, потому что вы обрекли ее на такую судьбу… Чего можно ждать от нее в будущем? Разве того, что приобретенные ею примитивные машинные рефлексы усовершенствуются до высшей степени, да и только.

— Так что же делать?

— И что же… — профессор задумался. — Надо повышать «интеллект» машины. Пятьдесят семь тысяч каскадов — ничтожно мало. Их нужно иметь хотя бы миллион. При таком количестве элементов «эгоизм» машины этого типа станет целесообразным. Но вы понимаете сами: на сегодняшнем уровне знаний это практически невозможно. Объем и вес электронного мозга машины перейдут всякие границы. Монтаж превратится в почти невыполнимую задачу. Даже если использовать печатные схемы каскадов, их придется соединять невероятным количеством проводов…

Уже давным-давно ушел директор института, разошлись работники лаборатории, а Дэйв все еще сидел в кабинете наблюдения, задумчиво глядя в пространство. Воодушевление, которое охватило его после неожиданной похвалы учителя, было кратковременным, и постепенно сменилось угнетением. Учитель поспешил с выводами. «Машины Дэйва» еще нет, и неизвестно, когда она будет. Чтобы создать ее, надо покинуть проторенный путь, пойти напрямик сквозь чащу неизведанного, а на такой подвиг силы уже не хватит.

Инженер посмотрел в иллюминатор. Бедная «Малютка», какие еще машинные рефлексы работают сейчас в твоем примитивном электронном мозге? Какая безумная программа действий записывается на твоих барабанах памяти?

«Малютка» не могла бы ему ответить. Она была всего-навсего электронным устройством для решения логических задач. Какими бы целесообразными не представляются ее дела, думать эта машина не может. За нее думал в свое время инженер Дэйв. Его мысли нашли воплощение в кибернетической конструкции и продолжают жить в ней, приобретая совершенно неожиданное и нежелательное направление.

— Постой, постой!.. — Дэйв взглянул на «Малютку» даже немного испуганно.

Сознание… Мышление…

Каждый человек имеет основание считать, что в сделанном им воплощается толика его разума. Но в данном случае речь идет о гораздо большем. Творческая мысль конструктора кибернетической машины высшего класса будет жить в электронном устройстве даже после смерти ее создателя…

Где, на каком этапе развития материи обычные, доступные для понимания силы — электрические, химические, магнитные или еще какие там взаимодействия — порождают чудесные, непостижимые явления — жизнь и сознание?

Материя смотрит сама на себя глазами человека, осмысливает себя человеческим мозгом. А нельзя эту способность к анализу передать машине? Машина будет существовать как угодно долго; она способна пронести разум человека сквозь время и пространство, в бесконечность.

По спине Дэйва пробежали мурашки. Парадоксальность предположения словно подняла перед ним на мгновение ту тяжеленную завесу, за которой природа скрывает свои глубочайшие тайны.

— Сквозь время и пространство! — Дэйв выскочил из кабины наблюдения и помчался к телевизиофонной будке. Впервые за несколько последних лет он почувствовал горячее желание увидеть Рума, рассказать ему об идее, которая только что сверкнула в мозгу.

Но его постигло разочарование: брата не было дома.

— Очень жаль! — Дейв неспешно оделся, вышел во двор института. Остановился.

Была мягкая и теплая ночь ранней весны. Из-под последних сугробов тихо журчали ручейки. Еще вчера в воздухе кружились снежинки, а сейчас плывет смоляной запах почек, влажной земли, первых цветов. И мерцают, мерцают на густом бархате неба крупные мохнатые звезды.

Дэйв долго стоял, утонув взглядом в бездне Космоса. Сегодняшняя ночь была одной из тех, что запоминаются на всю жизнь. Он испытал и неизвестное до сей поры чувство своей беспомощности, и величественное возвышение, почувствовал за спиной могучие крылья.

Звезды Космоса, далекие Солнца! Даже свет до вас идет десятки, сотни, а то и тысячи лет — а что уж говорить о несовершенных космических ракетах жителей Пирейи!

Люди научились преодолевать пространство. Когда-нибудь, они облетят свою Галактику, доберутся до других звездных систем. А вот побороть неумолимое время вряд ли удастся. Жизнь человека строго ограничена рамками наиэфемернейшей в природе величины — временем. Его хватит на путешествие до планет — соседок Пирейи, но и только. А далекие солнца?!

Поэтому, если так устроен мир, пусть на помощь человеку придет машина, умная машина. Эта кибернетическое устройство устремится в космическое пространство, достигнет поверхности неизвестной планеты неизвестной солнечной системы, исследует ее всю, зафиксирует стоящее и вернется домой.

На Пирейе, тем временем, пройдут десятки, а может, и сотни лет. Истлеет прах тех людей, что снаряжали космический вездеход в его долгое путешествие. Но наука — бессмертна. Потомки с благодарностью примут наследие предков. Если и не сам Дейв, то пусть его творческая мысль преодолеет время и пространство!

Дэйв смущенно улыбнулся: да, далеко же завели его мечты!

А впрочем, нет, это уже не мечты, а серьезная научная гипотеза, которая отныне станет для него смыслом жизни.

Не осталось и следа от подавленности и усталости. Дэйв вновь чувствовал себя полным энергии и задора. Хотелось поскорее сесть за чертежный стол, чтобы стремительно набрасывать на гладкую поверхность плотной бумаги буквы и цифры, стать первопроходцем в неведомое.

Вместо того, чтобы пойти домой, Дэйв направился к своему рабочему кабинету.

Той же ночью в его мозгу возникло дерзновенное предположение о возможности совершенно нового принципа создания кибернетических машин. Стремление «Малютки» самосовершенствоваться натолкнуло на парадоксальный вывод: при построении машин высшего класса надо не усложнять, а, наоборот, максимально упрощать конструкцию. Пока электронный мозг машины примитивен, все возможные действия машины должен заранее предусмотреть и запрограммировать конструктор. Машина же высшего класса получит только одну программу — самосовершенствоваться, имея лишь единственный абсолютный запрет — не делать ничего плохого человеку.

Такая машина в первые часы после создания будет походить на слепого, глупого щенка. Знакомясь с окружающим миром, она будет делать целый ряд бессмысленных, немотивированных поступков. Но это не страшно. Разве не так же обстоит дело и с живыми существами? Каждый организм приобретает опыт самостоятельно, ценой многочисленных экспериментов, мучительных неудач. А кибернетическая машина, имея безупречную электронную память, никогда не ошибется во второй раз. Процесс эволюции машинных рефлексов будет течь в ней чрезвычайно быстро, и уже через несколько декад «обучения» машина высшего класса сможет выполнять самые сложные задачи.

Конечно, космический вездеход еще долго будет оставаться несбыточной мечтой, но машины высшего класса уже в скором времени смогут заменить человека на различных работах. Они будут подниматься в заоблачные выси и вгрызаться в недра планеты, будут работать в ядовитой атмосфере химических заводов и прокладывать пути. Мощные и неутомимые, они станут верными помощниками человека, обеспечат ему полное господство над природой.

Дэйв нетерпеливо ждал утра, чтобы рассказать обо всем своему учителю. Решение проблемы было где-то рядом. Дейву казалось: достаточно рассказать учителю, и тот подскажет, как достичь такого упрощения кибернетических машин, как создать малогабаритный электронный мозг на миллионы каскадов.

Лишь в полдень на посадочной площадке перед главным корпусом приземлился знакомый вертолет.

Дейв помчался навстречу учителю. Взволнованный, возбужденный, он еще по дороге начал рассказывать ему о своем проекте, однако профессор слушал невнимательно, а когда зашли в кабинет, вздохнул и сказал:

— Садитесь, Дэйв. Ваша гипотеза оригинальная, привлекательная, но пока что необоснованна и несвоевременная…

Дэйв обиженно пожал плечами и сел.

— Про машину высшего класса, к сожалению, будем говорить позже. Сейчас вам придется оставить даже «Малютку»… Высший Совет Труда и Обороны поручил вам очень ответственное задание…

Профессор раскрыл портфель, вытащил из него и подал Дейву толстую папку. В ней были фотокопии чертежей и схем какой-то электронно-вычислительной машины. Если «Малютка» немного походила на краба, то удлиненный корпус и многочисленные, низко посаженные щупальца-манипуляторы придавали незнакомой машине сходство со сколопендрой.

— Что это за машина? — ревниво спросил Дэйв.

— Это последняя, сверхсекретная модель института автоматики Кейз-Ола.

— Какое же задание мне поручается?

У Дейва болезненно сжалось сердце. Действительно, рано еще мечтать о космическом вездеходе! Эта «сколопендра» — не что иное, как кибернетический танк Кейз-Ола. Как остановить это стальную чудовище? Ее хоть и примитивный, зато узкоспециализированный электронный мозг работает быстро и четко; она не чувствует, и не сочувствует, и не знает страха. Воплощение тупой жестокости, она будет ползать, чтобы душить и разрушать, покорная хищнической программе: уничтожать и не быть уничтоженной.

Профессор задумчиво барабанил пальцами по столу.

— Надо отыскать как можно больше уязвимых мест у этой машины… Вы сказали вчера: «"Малышка" сошла с ума…» Так вот, надо найти способ вызвать такое «безумие» в любой электронно-вычислительной машине с самопрограммированием.

— Да, профессор. За какое времени надо выполнить задание?

— Как можно быстрее. Привлеките к работе весь отдел. Прежде всего, исследуйте и составьте подробную инструкцию, каким образом легче всего выключить атомный реактор и заменить барабаны памяти другими.

— Это нелегкая задача, профессор! Видите: здесь обозначены цифровые замки. Шифр неизвестен.

Профессор вместо ответа развел руками: да, задание очень сложное, но от успеха или неуспеха Дейва, возможно, будет зависеть судьба сотен тысяч людей.

— Понимаю, профессор! — Дейв резко поднялся, взял папку с фотокопиями и направился к лаборатории.

Стун-Ай — «кандидат в Кейз-Олы»

Мелодично звякнул будильник. Айт открыл глаза, вскочил. Его взгляд упал на циферблат автоматического календаря.

Ноль часов одна минута шестого дня Второго месяца Шестнадцатого года. До намеченного Кейз-Олом момента атаки на Союз Коммунистических Государств осталось трое суток.

Тоскливо сжалось сердце. В душу заползал холодок безнадежности, отвратительное ощущение собственного бессилия, неспособности остановить это бедствие, которое надвигается на планету.

Ой, как не хватает сейчас Айту поддержки и советов товарищей, единомышленников! Прошли те времена, когда мститель-одиночка был сам себе учителем и судьей, отчитывался только перед собой за свои успехи и удачи. Сейчас инженер Айт чувствует себя солдатом на переднем крае… но солдатом, который потерял связь с товарищами и командованием.

Мэй избегает Айта. Попытки снова вести с ней те многозначительные беседы, которые давали раньше возможность объясниться, не имели успеха. Возможно, эта ее чрезмерная осторожность оправданна. Но как передать целый ряд чрезвычайно важных данных, добытых в течение последних дней? К Царице красоты теперь просто так не зайдешь: обязанности камердинера взяла на себя ее обер-фрейлина.

— Гм… Обер-фрейлина…

Айт невольно вспоминает вчерашний разговор Мэй с Кейз-Олом за завтраком.

— Светлейший, я вижу, период демократии в Урании кончился. Вы так напугали наших глупых «мудрейших» своей сколопендрою, что они охотно согласятся с диктатурой какого угодно типа, даже монархией.

— Что же, — самодовольно улыбнулся Кейз-Ол. — Не захотели президента — пусть будет монарх.

— А когда так, — подхватила Мэй, — то будущая императрица должна иметь свою свиту. Светлейший, вы позаботились о моих фрейлинах?

— Вы будете иметь их сколько угодно, но не сейчас.

— Нет, сейчас! — капризно возразила Мэй. — Мне очень не понравилась Тесси Торн — эта норовистая девчонка, ради которого вы гоняли ракеты в Космос.

— Не понравилась?

— Да. Я хочу, чтобы она стала моей обер-фрейлиной.

— Где же здесь логика?

— Обычная женская логика, мой дорогой. Встретив меня в салоне «Монии», она глянула так, что… Нет, я должна поставить ее на место!

— Я считал вас здравомыслящей женщиной, Мэй! — засмеялся Кейз-Ол.

— А я — дурочка, светлейший! Я только почему-то запомнила, что академик Торн продал свой пацифизм за возможность спасти дочь. И мне показалось, что обер-фрейлина ее величества мисс Тесси Торн сможет упросить своего умного и чуткого папашу произвести для защиты Урании крохотную бомбочку из антивещества… — Мэй покачала головой и сказала уже другим тоном: — Вы — хороший дипломат, светлейший, однако забываете, что пожилые мужчины в основном не продаются. Их продают только жены, любовницы и… собственные дочери. И продают порой очень дешево: за погремушки, которым цена — две-три сотни дайлеров. Словом, я сама возьмусь за это дело…. Псойс!

— Слушаю, мисс…

— Приготовишь покои для мисс Тесси рядом с моими. Вы не возражаете, светлейший?

Кейз-Ол медленно покачал головой. В его глазах светились огоньки заинтересованности и увлечения: нет, это девчонка все-таки заслуживает звания «Миссис Кейз»! Ума ей не занимать, за словом в карман не лезет! А характер!.. О, это будет настоящая императрица!

«Из Тесси Торн получится такая же обер-фрейлина, как из меня камердинер!» — посмеивается в душе Айт.

Он увидел Тесси вчера вечером. Странно: показалось, что он уже видел ее раньше. Где? Когда? Неизвестно. Но это, пожалуй, было только игрой его воображения.

Казалось, будто и Тесси узнала его, хотя никогда не видела до сих пор. Ее большие карие глаза взглянули на него так пристально… Нет, Айт не может определить, что было в этом взгляде. Только почему-то захотелось сбросить с себя обличье старика, выпрямиться во весь рост, стать сильным и красивым, достойным внимания и любви.

Они стояли рядом, Мэй и Тесси, не похожие, даже противоположные во всем. Обычная красота Тесси не выдержала бы состязание с изящной, совершенной красотой Мэй. Но, в противовес спокойной и холодной Мэй, Тесси была душевной и нежной. Она вмиг ослепила, покорила Айта искренним взглядом больших глаз…

— Тебе понравилась моя обер-фрейлина, Псойс? — послышался насмешливый голос Царицы красоты.

Айт вздрогнул, машинально ответил:

— Да, мисс.

Его глаза встретились с глазами Мэй.

— Надеюсь, вы с ней будете друзьями… Пойдемте, мисс Тесси.

Эта сценка длилась несколько секунд, а инженер Айт и до сих пор не может успокоиться, неясная тревога терзает ему душу… Он еще не хочет сознаться себе, что предал Мэй и полюбил другую; ему кажется, что он озабочен только судьбой человечества. Но все сильнее нарастает в нем желание еще раз увидеть Тесси, услышать ее голос, встретиться с ней взглядом.

Перед его глазами проходят картины прошлого. Первая встреча с Мэй. Путешествие к Синему водопаду. Последний поцелуй.

Поблекла острота прошлых чувств, осталась изматывающая озабоченность, невыразимая грусть… Именно то, что воспринималось тогда как второстепенное, сегодня приобретало характер главного.

Или это не была настоящая любовь, когда они с Мэй не решились искать друг в друге сообщников, когда каждый отдавал не всего себя, а только часть? Их бросила в объятия друг к другу весна. Но она длится недолго. Облетели бы, осыпались нежные лепестки первоцвета, и Айт и Мэй разошлись бы в разные стороны. Для совместной жизни мало любить. Надо быть единомышленниками.

С Тесси Торн взаимоотношения складываются по-другому. Еще не зная ее, Айт полюбил искренность и храбрость девушки, почувствовал в ней то, что обезоруживает и покоряет сильных мужчин. А теперь…

Теперь старик Псойс все чаще стоит перед зеркалом, пристально и пытливо рассматривает свое отражение.

Торжествуй, друг Айт: молодость возвращается! Морщины на лице, розовая, блестящая лысина исчезают вместе с неуверенностью движений, тусклым взглядом, подагрической болью в суставах. Честное слово, Айт начинает сам себе даже немножко нравиться! Конечно, этому худощавому зрелому мужчине, который смотрит из зеркала немного растерянно, далеко до стройного красавца Айта. Но и псойсовского в нем осталось совсем немного. День за днем юный мозг восстанавливал, перестраивал клетки старческого тела, возвращал к жизни уставшие эндокринные железы, налаживал взаимодействие всех частей организма. Айту все труднее изображать из себя старика.

И это радостное ощущение возвращения молодости вытесняло из души Айта беспокойство и уныние. Нет, он не одинок в борьбе против Кейз-Ола.

После обеда по приказу триллионера Айт поехал в порт Урании встречать жен и слуг «мудрейших», которых привезла вторым рейсом «Мония». После окончания официальной церемонии Айт задержался на пристани, и тут к нему подошел грузный мужчина в форме слуги короля химии Хейл-Уфа.

— Как здесь чудесно!.. — он пристально взглянул в глаза Айта, подав рукой едва заметный знак. Айт вздрогнул: это был условный знак Братства Сынов Двух Солнц. Почти машинально он повторил тот же жест.

— Курите? — незнакомец подал ему пачку с сигаретами.

Невольно пришлось взять ее, а вместе с ней — клочок бумаги с лаконичной фразой: «Готовься осуществить свое дело!»

За несколько долгих месяцев пребывания в личине старика Псойса инженер Айт начал забывать о своей принадлежности к Братству Сынов Двух Солнц. Казалось, и Братство забыло о нем. Но нет, оно не забыло. «Дело» было уж слишком ясное: надо уничтожить Кейз-Ола, и немедленно, ибо братья не простят промедления.

Не успел Айт обдумать ситуацию, как его вызвал Кейз-Ол.

Триллионер был чем-то обеспокоен и раздражен. Он долго сидел молча, задумчиво барабаня пальцами по столу, потом поднял голову.

— Значит, ты считаешь, что его следует устранить?

Айт хорошо знал манеру Кейз-Ола рассуждать вслух сам с собой, поэтому лишь кашлянул.

— Конечно, он знает много. Слишком много! «Он ждал долго!» Ну, и что?

Айт догадался, что речь идет о главном инженере Урании, Стун-Айе.

— А ты помнишь, Псойс, ту ампулку с ядом, которую дала тебе Кэтти?

— Знаешь, как в средние века проверяли женщин, кто из них ведьма, а кто нет?

— Не знаю, светлейший.

— Заподозренных бросали в реку. Невинные тонули, а виновные оставались на поверхности, и тогда их сжигали.

— Понимаю, светлейший.

— Она и до сих пор лежит в ящике стола в моем кабинете. Завтра пригласишь Стун-Айя на обед к себе. Выпьете с ним по рюмочке хорошего вина. Он заслужил такой чести.

— Будет сделано, светлейший.

— Я никогда не давал тебе таких задач, Псойс… — Кейз-Ол встал, угрюмо глянул в угол. — Но сейчас наступает решающий момент!.. — он сжал кулаки, будто угрожал кому-то. — Иди, Псойс!

Низко поклонившись, Айт направился к себе.

Да, ситуация не из приятных! Стун-Ай — мерзавец, ясно. Этот главный палач Урании тысячу раз заслужил смерть. Но травить его, как крысу, — отвратительно. К тому же, осведомленность главного инженера о тайнах подземного города можно использовать против Кейз-Ола, если бы получилось сделать Стун-Айя временным союзником.

Айт сел к столу, обхватил голову руками. Что же делать? В душе зашевелилась злость против Мэй. Неужели она и до сих пор ему не доверяет? Неужели считает бездарем-статистом, на которого жалко даже указаний режиссера?

Айта вывел из задумчивости сигнал телевизиофона. Это звонил Стун-Ай.

— Господин Псойс, еще не спите? Не заглянули бы вы ко мне? Поверите — истосковался без людей… Посидим, поговорим…

На Айта с экрана смотрели лихорадочные черные глаза. Голос Стун-Айя дрожал — казалось, главный инженер вот-вот разразится истерическим хохотом.

«Что ему надо? — обеспокоено подумал Айт. — Это приглашение — не просто так. Может, узнал о приговоре Кейз-Ола? Как бы там не было, а приглашение следует принять».

— Хорошо, мистер Стун-Ай… — Айт взглянул на часы. — Откровенно говоря, спать мне не хочется. Скоро буду.

Через несколько минут он уже сидел в обставленном с претензией на шик кабинете Стун-Айя. Подозрение, которое возникло у Айта, теперь превратилось в уверенность: главный инженер, бесспорно, подслушал приказ триллионера. Он едва сдерживает нервную дрожь, заглядывает в глаза камердинеру Кейз-Ола так, словно хочет прочесть его сокровенные мысли.

— Выпьем, господин Псойс! — дрожащей рукой Стун-Ай налил в бокалы вина, неестественно хихикнул. — Между прочим, у древних пирейцев существовал хороший обычай: гость сам выбирал себе бокал. Прошу, господин Псойс!

Айт прекрасно понял, к чему это главный инженер вспомнил про древние правила, но и бровью не повел, и только согласился, что этот обычай в древности действительно имел смысл.

— Выпьем!

— Будем здоровы!

Оба едва коснулись губами бокалов и сразу же поставили их.

— Вы мне очень понравились, господин Псойс! Как только я вас увидел, то сразу же решил: вот человек, с которым стоит завязать знакомство!

— Я тоже, мистер Стун-Ай.

— И это вполне естественно, господин Псойс! Ведь мы оба — люди, которым безгранично доверяет сам светлейший!

— Да, мистер Стун-Ай.

Ползет, вьется тоненькая лента льстивой беседы; ее острие, словно головка гадюки, ощупывает камердинера Кейз-Ола, выискивает место, куда бы впиться ядовитыми зубками. Стун-Ай ищет уязвимые места у камердинера Кейз-Ола. Но тот не спешит раскрывать свои карты, выжидает, когда их выложит Стун-Ай.

— Наша Урания прекрасна, господин Псойс, разве не так? Но все же хотелось бы дожить до преклонного возраста в небольшой вилле где-нибудь в Рио-Айр, на берегу моря…

— Я согласен с вами, мистер Стун-Ай. Но если хотите пожить в Рио-Айр, на берегу моря — никогда не пейте вина.

— Почему?! — главный инженер даже подскочил. Его губы искривила бессмысленная улыбка.

— Вино вредно влияет на сердце.

— А-а-а… Ну, это общеизвестно.

— А особенно, то вино, которым господа иногда угощают своих слуг.

— Почему?

— Вино высшего качества бывает еще вреднее.

— Да говорите же, говорите откровенно! Я случайно услышал отрывок вашего разговора с ясновельможным…

— Стены имеют уши, мистер Стун-Ай!

— Нет, нет! — Стун-Ай подскочил к стене, постучал по ней кулаком. — Я выключил всю аппаратуру. Говорите!

— Ну, если так… Я должен отравить вас завтра…

Стун-Ай схватился за голову, застонал.

— За что?! Разве я не отдал Кейз-Олу всю свою жизнь?! Разве я не постарел тут без любви и дружбы, только с мечтами о будущем?! Господин Псойс, спасите меня! У меня есть деньги, много денег…

Айт не спешил с ответом. Пусть сходит с ума от страха этот продажный палач! Это только крошечная доля справедливого возмездия за бесчисленные преступления. Пусть падает на колени, умоляет и унижается! Он должен осознать, что его жизнь полностью зависит от камердинера Кейз-Ола!

— Ну, хватит, мистер Стун-Ай. Я вас спасу…

— Как, господин Псойс?

— Завтра вы выпьете предложенный мной бокал вина…

— Ни за что в мире!

— …и сразу же направитесь домой. Вы заболеете. И не скулите! Будете притворяться, что заболели… Я буду докладывать Кейз-Ола, что вам с каждым днем все хуже и хуже. Он мне поверит и успокоится. Позже я помогу вам убежать.

— Да, да, убежать… А можно будет даже не бежать… Просто захватить Уранию, а светлейшего… — он вдруг запнулся и с ужасом посмотрел на Айта. — Погодите, а вы не обманываете?! Вас подослал Кейз-Ол, чтобы спровоцировать меня!.. Нет, нет! Я ничего не знаю, ничего не хочу! Почему вы предаете светлейшего, вы, его верный слуга?!

Стун-Ай лихорадочно бегал по комнате, а инженер Айт следил за ним взглядом и думал с отвращением: «Тьфу, какой же он мерзкий! И вот этот слизняк станет сообщником?!»

Но дело сделано, отступать некуда.

— Опомнитесь, человек! Если не возьмете себя в руки, я застрелю вас, не дожидаясь завтрашнего дня. Вы спрашиваете, почему я изменяю светлейшему? А почему он хочет уничтожить вас? Я имею право люто ненавидеть его — вот и все. И спасаю вас не даром. Завтра вечером вы дадите мне подробный план Урании и все схемы скрытых линий связи и прослушки.

— Да, да, — повторил Стун-Ай, словно в беспамятстве. — Подробный план и все схемы… Вы меня обманываете… Вы меня все равно отравите, я знаю…

— В обоих бокалах на моем столе будет чистое, хорошее вино. Вы сами выберете бокал. Помните только, что за нами будут следить. Плохо сыграете — погибнем оба. Поняли?

— Да, господин Псойс… — Стун-Ай схватил его руку, коснулся холодными губами.

— Перестаньте! — брезгливо поморщился Айт. — Так не забудьте: план и схемы вы дадите мне завтра, скажем, — в семидесятый час. А сейчас — ложитесь спать.

Поднимаясь в свои покои, Айт обдумывал возможные варианты начатой операции. Он позаботился и о лазейке в случае провала. Школа Мэй должна пригодиться!

Действительно, если Кейз-Ол как-то подслушал их разговор с главным инженером Урании, можно доказать, что Псойс только провоцировал Стун-Айя, чтобы подтвердить подозрения хозяина.

И все же, на душе у Айта было очень тревожно. Он уснул перед рассветом, и проснулся со смутным ощущением недовольства самим собой.

Видимо, и Кейз-Олу в ту ночь спалось плохо. Под глазами триллионера темнели синяки. Он был излишне молчалив и сосредоточен.

Позавтракав, Кейз-Ол сделал знак своему камердинеру идти следом и направился к «сколопендре», которая теперь все время караулила возле входа в дворец. Уже по тому, что триллионер не пригласил Мэй и даже не предупредил ее о своем отъезде, становилось понятно, что он затеял что-то серьезное. Айт вскоре догадался, в чем дело: накануне роковых событий Кейз-Ол решил осмотреть все тайные уголки Урании.

Быстро и почти беззвучно «сколопендра» неслась из тоннеля в тоннель, из сектора в сектор. Перед двумя пассажирами в ее кабине открывались грандиозные залы. Это были безлюдные, тихие, залитые ярким светом пещеры, мертвые, страшные своей недвижимостью автоматизированные заводы, арсеналы и лаборатории, фильмотеки и книгохранилища.

Кого искал здесь Кейз-Ол? Что надеялся увидеть?

Он останавливал «сколопендру» посреди каждого зала и неторопливо, пристально осматривал его. Казалось, тот, кто замыслил страшную акцию уничтожения человечества, в последний раз взвешивая, стоит же рисковать, пытается приглушить нежелательные сомнения созерцанием бесчисленных материальных ресурсов, стремится поддержать в себе уверенность в собственной мощи.

Пожалуй, интересно было бы понаблюдать за непрерывным изменением выражения лица триллионера, которому нечего было скрывать перед камердинером. Однако все внимание Айта сосредоточилась на другом. Сквозь прищуренные веки он неотрывно смотрел на небольшую плотную книжечку в руках Кейз-Ола. Это была вещь, которая не имела цены: подробнейший план Урании. Кейз-Ол не нуждался в проводнике, и мог теперь вполне свободно уничтожить главного инженера подземного города: на пластмассовых листиках книжечки были обозначены не только самые потаенные тоннели и линии связи, но указывались и шифры главных и вспомогательных электронно-вычислительных аппаратов — замков, автоматов защиты, бытовых устройств.

Книжечка привлекала и раздражала. Недаром же Кейз-Ол прятал ее даже от своего камердинера! Если бы Айт узнал о ней раньше, может, удалось бы сфотографировать хотя бы главные схемы. Сейчас это невозможно: Кейз-Ол будет беречь ее, как зеницу ока.

«А погоди-ка… — мелькнула мысль. — Да на барабанах памяти этой "сколопендры", пожалуй, зафиксирован весь план Урании».

Действительно, Кейз-Ол только называл букву и число, условное обозначение того или иного помещения, а металлическая тварь направлялась туда самостоятельно.

Итак, прежде всего надо покорить саму эту уродину. Достаточно умеючи покопаться в руководящих устройствах сколопендры, и она из слуги мистера Кейз-Ола превратится в его смертельного врага. Инженер Айт знал, что справится с этой задачей, даже не имея подробной схемы электронно-вычислительной машины. Однако, для этого нужны хоть какие-нибудь инструменты, а главное — время. Удобного случая до сих пор не выпадало, а рисковать не было смысла. Но теперь, когда оказалось, что самодвижущаяся машина способна сделать гораздо больше, чем убить Кейз-Ола, ее подчинение стало для Айта задачей первостепенной важности.

Пристальным взглядом Айт обвел кабину. Многочисленные кнопки и сигнальные лампочки на пульте ничего не говорили непосвященному. Казалось, они были даже излишни, ибо машина руководствовалась звуками голоса. Но именно это обстоятельство и подсказывало Айту, что секрет «сколопендры» следует искать именно здесь.

А что, если нажать на одну из кнопок?

Изображая из себя уставшего, Айт клюнул носом и как бы невзначай уронил руку на пульт. В тот же миг пронзительно завизжала сирена, а из ниши в боковой стене «сколопендры» выскочили гибкие щупальца, и так зажали Айта, что перехватило дыхание.

— Сто чертей! — Кейз-Ол порывисто обернулся к Айту.

— Простите. Задремал… — притворился испуганным Айт.

Сирена верещала, звенело в ушах.

— «Сколопендра», замолчи!

Машина не слушалась.

— Приказываю: немедленно замолчи! — Кейз-Ол воскликнул это уже с некоторым страхом. Видно было, что он растерялся.

Смекалка инженера-конструктора моментально подсказала Айтовк «сколопендра» не подчиняется потому, что вой сирены полностью перекрывает звук голоса мистера Кейз-Ола. Ну, остолоп, что же ты будешь делать теперь?

— Замолчи! Стоп! Стоп! — триллионер лихорадочно листал страницы книги, пока не наткнулся на какую-то схему. Поглядывая на нее, он начал нажимать на кнопки пульта управления.

«Девятая… вторая… первая… шестая…» — эти цифры врезались в мозг Айта.

«Девятьсот двадцать один, шестьсот семьдесят восемь» — шифр цифрового замка, ключ к подчинению кибернетической машины.

Визг сирены прервался, щупальца-манипуляторы «сколопендры» ослабили свою хватку, прекратилась едва чувствующаяся вибрация корпуса машины. Это означало, что отключился атомный реактор и все сооружение лишено энергии — обстоятельство, очень благоприятное для того, кто вознамерится забраться в центры управления.

— Так, говоришь, задремал? — Кейз-Ол пришел в себя, и говорил не сколько гневно, сколько насмешливо. — Стареем, да? А мне показалось, что после операции ты как будто… — он вдруг оборвал речь, почему-то слишком пристально посмотрел куда-то поверх глаз Айта, медленно протянул руку и снял колпак, который должен был закрывать розовую лысину старого Псойса. — Гм, странно!

В Айта похолодело в груди: по-видимому, щупальце «сколопендры» зацепило колпак и сдвинуло его.

— Очень странно!.. — Кейз-Ол бесцеремонно провел рукой по коротким, густым волосам Айта. — У тебя и в молодости не было такой буйной шапки! Постой, да ты же помолодел! У тебя исчезли морщины на лбу!

— Извините, светлейший! Это после операции… Я сам не знаю, почему так получилось. Я не виноват…

— Ладно! — произнес Кейз-Ол раздраженно. — Рад за тебя!

Ой, какой смиренный и жалкий сидит Псойс в уголке кабины! Даже глаза боится поднять на разгневанного властелина. На самом деле он поглощает взглядом две строчки на странице пластмассовой книжечки в руке триллионера: «Выключение — 921678», «Включение — 315247».

Самый главный секрет сколопендры раскрыт. Теперь оставалось «приручить» чудовище, которое не подпускает к себе никого постороннего. И тогда тот, кто проберется в ее кабины управления, сможет сделать с ним что угодно.

В течение всего обратного путешествия Кейз-Ол молчал, а когда сколопендра остановилась перед дворцом, сказал сухо:

— Иди, Псойс. Я вызову тебя, когда будет нужно.

Это был плохой знак.

Забившись в безопасный угол своей спальни, Айт написал несколько слов и свернул записку в небольшой конвертик. Он не боялся за себя. Псойсу могла грозить только опала и потеря должности Беспокоило то, что Кейз-Ол молчит, а его камердинер, ожидая вызова, не имеет права выйти из своих покоев. Если бы не это, может, удалось бы встретить Тесси, передать ей записку…

Айт беспокоился, но и не подозревал, что над ним нависла опасность гораздо страшнее, чем он предполагал.

Достаточно было раскрыться тому факту, что Псойс скрывает свое странное омоложение, как недоверчивый, подозрительный Кейз-Ол моментально насторожился. Он сразу же вспомнил целый ряд странных изменений, которые произошли с его камердинером после операции — тот ряд случаев, когда Айт невольно выдавал себя, потому что даже самый талантливый актер не сможет полностью перевоплотиться в другого человека. К счастью, триллионер не верил в переселение душ и пересадку мозгов, поэтому считал, что хирургическое вмешательство «испортило» характер Псойса, сделало его мягкосердечным и лживым. А если так, надо проверить, не обманывал ли камердинер своего хозяина и раньше.

Хоть как было плохо со временем у триллионера, тот с утра только и делал, что просматривал ленты потайных киноаппаратов. И вскоре наткнулся на нечто интересное.

Нет, Кейз-Ол не услышал ни слова из беседы Стун-Айя с Айтом. Но пленка зафиксировала ночную прогулку камердинера к главному инженеру, и у Кейз-Ола враз вспыхнули подозрения. Недолго раздумывая, он нажал на кнопку с надписью: «Стун-Ай» и сказал сухо:

— Зайдите. Немедленно!

И вот Стун-Ай стоит перед Кейз-Олом — стоит и трясется. А Кейз-Ол смотрит на него полуприщуренными глазами, и на губах у триллионера змеится улыбка.

— Ну?

Триллионер не знает ничего. А Стун-Айю кажется: все погибло.

— Я… Я… Светлейший!.. — он грохнулся на пол, обхватил ноги триллионера. — Это все Псойс… Я ничего не хотел… Это Псойс изменяет вам… Требовал план Урании и схемы тайных линий связи…

Считая, что терять уже нечего, Стун-Ай выболтал все.

Кейз-Ол терпеливо выслушал, потом достал из кармана пистолет. Стун-Ай запричитал. Выстрел оборвал его крик.

Не взглянув на убитого, триллионер подошел к столу, задумался. О, он умел владеть собой, этот старый хищный волк! Его лицо было спокойным и сосредоточенным, голос прозвучал мягко:

— Моя дорогая, не можете ли вы зайти ко мне?.. Я покажу вам кое-что интересное…

И так же спокойно он вызвал камердинера.

— Псойс, зайди ко мне.

Услышав вызов, Айт облегченно вздохнул: кажется, все в порядке. Но у дверей кабинета Кейз-Ола он встретился с Тесси и уже по выражению ее лица понял: беда! Случилась какая-то большая, непоправимая ошибка.

В карих глазах было столько боли и тревоги, что у Айта даже мурашки забегали по спине. Он еле сдержался, чтобы не побежать навстречу девушке. А она, не имея права произнести хоть слово, шла прямо на него. Девушка умоляла, приказывала взглядом, но что именно — Айт не мог понять. Он был слишком озабочен тем, чтобы незаметно передать записку.

Еще один шаг… Будто споткнувшись, Айт пошатнулся, схватил руку девушки. Ощутив в ладони плотный прямоугольничек, Тесси зажала его в кулаке.

— Простите, мисс…

— Вы невнимательны, господин Псойс!

Нет, плохая была актриса из Тесси Торн! Эту фразу она почти простонала, затем беззвучно шепнула:

— Смерть!

Не было времени ответить девушке хотя бы взглядом. Только мысленно крикнул он ей: «Прощай!», а через секунду перешагнул дверь кабинета Кейз-Ола.

— Руки вверх!

За несколько шагов от себя Айт увидел труп Стун-Айя, понял все и медленно выполнил приказ. Сопротивляться было бесполезно — триллионер стреляет слишком метко.

Свадьба состоится в назначенное время

Все произошло так, как и предполагал Люстиг: путешественников задержали в Урании сначала на день, а потом на два, а позже было заявлено, что подводный экспресс поврежден, и пока его отремонтируют, гости — конечно, если желают — могут временно поработать в лабораториях. Академику Торну предложили переселиться из «Городка науки» в центр Урании, который другим ученым только показали.

Академик гордо отверг предложение, втайне надеясь, что Кольридж и Тесси одобрят его принципиальность. А через час, после разговора с дочерью, виновато сказал главному администратору, что соглашается. Тесси немного научилась разбираться в политике, которая казалась ей сложнее игры в шахматы. Принципиальность, дорогой академик, очень нужная штука, но сейчас гораздо нужнее иметь доступ к машинам и источникам энергии, и иметь возможность свободно ездить из центра Урании в «Городок науки»!

За дальновидность в этом вопросе Тесси Торн получила благодарность от Люстига. Но когда он сказал, что ей придется стать фрейлиной невесты Кейз-Ола, мисс Мэй, девушка страшно возмутилась.

— Фрейлиной?! Ни за что в мире! Ты видел ее, эту мисс Мэй? Когда я встретила ту развратную женщину в салоне «Монии», она глянула на меня так, будто я не человек…

— Нет, Тесси. Ты не знаешь ее. Эта «развратная, подлая женщина», рискуя многим, спасла тебя, когда ты заблудилась в космосе!

— А разве… — Тесси замолчала, глянула на Люстига широко раскрытыми глазами.

— Да, Тесси. Я сам узнал об этом только перед выездом сюда. Ракетоплан со «Звезды Надежды» был послан по ее просьбе.

— Но, Люстиг…

— Тс-с-с! Достаточно! Будешь выполнять приказы мисс Мэй, ничего не расспрашивая. Так же можешь доверять и камердинеру Кейз-Ола — Псойсу.

— Этого я знаю.

— Откуда? — удивился Люстиг.

— Я познакомилась с Псойсом полгода назад. Его оперировал профессор Лайн-Еу.

— Гм, интересно… Ну, ладно. Тогда еще одно: в Урании везде установлена аппаратура для прослушки. Таких мест, как это, где можно свободно разговаривать, очень мало. Твоя вспыльчивость может выдать тебя. Итак, держись, даже если случится что-то чрезвычайно страшное.

— Я буду держаться, Люстиг.

— Ну, удачи тебе!

На следующий день Тесси Торн уже была «обер-фрейлиной».

Мэй относилась к ней ласково и заботливо. Тесси пыталась отплатить ей тем же, и все-таки не могла быть искренней до конца. Царица красоты ей не нравилась: видимо, девушка интуитивно почувствовала, что перед ней та, которая любила Айта, когда он еще был юным красавцем.

Тесси нетерпеливо ждала встречи с Айтом. Она гнала прочь образ немощного старика, которого видела в клинике профессора Лайн-Еу. Молодость вернется к нему, ибо разве же не омолаживались старые животные, которым Тесси сама пересаживала мозг более юных организмов? А красота… Ну что с того, что Фредди Крайн красивый? Он — как моллюск: в заманчивой перламутровой оболочке скрытое мерзкое, скользкое нутро!

Бедная девушка! Она заранее принимала любимого таким, каким он будет, и все же невольно вздрогнула, когда увидела его впервые.

Они встретились неожиданно возле кабинета Кейз-Ола. Оттуда вышел и застыл на пороге сгорбленный старик.

Тесси чуть не вскрикнула. На нее смотрели большие черные пристальные глаза. Это были те самые глаза, глаза Айта, которые заворожили ее полгода назад, покорили навсегда. Сейчас они были еще любимыми: их унылость уступило место решительности, самоуглубленность — сосредоточенности. Возлюбленный будто удивлялся и спрашивал, куда-то звал, что-то хотел сказать — и все это пробегало в его взгляде, словно вдохновенные аккорды симфонии, которая возбуждает и волнует, а выразить что-то четко не может.

— Тебе понравилась моя обер-фрейлина, Псойс? — Глаза у Царицы красоты острые, гневные. А в голосе звучит негодование и тревога. Мэй, очевидно, недовольна, что ее обер-фрейлина плохо играет свою роль.

— Идемте, мисс Тесси.

Тесси сделала несколько шагов и оглянулась.

Вслед им смотрел сгорбленный старик. На его лице застыла скептическая улыбка, тусклый взгляд полуприщуренных глаз был холодным и равнодушным. Но теперь Тесси уже не боялась этого. Как женщина и как врач, она чувствовала, что Айт в значительной степени инсценирует старость.

В этот день Тесси не раз ловила себя на том, что ей хочется смеяться, танцевать, петь. Она любила и не стеснялась своего чувства. Ее Айт — настоящий человек, и она не отдаст его никому!

… Это было только вчера. А сегодня Тесси Торн лежит на диване в своей спальне, смотрит в угол и ничего не видит. Ее сердце и мысли остались там, в кабинете Кейз-Ола, откуда обер-фрейлину вежливо выпроводили час назад.

Как там? Что там происходит? Может, Айта уже нет в живых? Может, эти две строки цифр и несколько непонятных технических фраз на клочке бумаги — все, что осталось от него?

Рвется у девушки сердце из груди, призывает побежать на помощь любимому — и нельзя этого сделать. Она вынуждена ждать, ждать, ждать…

Прошел еще один мучительный час ожидания. Нет, Тесси более не может выдержать! Если Кейз-Ол убил Айта, то…

И вдруг раздается долгожданный голос Мэй:

— Мисс Тесси, прошу, зайдите ко мне.

Девушка вскочила. Помчалась сломя голову. Остановилась на пороге, во взгляде мольба: «Что с ним?» А Царица красоты — спокойна как скала.

— Как отвратительно, мисс Тесси! Вот так, доверяешь, доверяешь своим служникам, а они вместо благодарности тебе напакостят, да и только! Вы слышали, что выкинул этот мерзавец Псойс?

— Да, мисс.

— И представьте себе, не признался, а начал выкручиваться, врать. Светлейший так разозлился, что чуть не застрелил его.

— Ну и что?

Видимо, интонация голоса Тесси была совсем не такой, как надо, потому что Мэй взглянула на нее грозно. Но ответила все так же безразлично:

— Я бы посоветовала подождать. Видимо, у него есть сообщники, и их надо разоблачить. Словом, негодяя посадили в одиночку.

— По заслугам, мисс!

О, Тесси теперь уже не надо было играть, она по-настоящему рада: Айт — живой!

«Спасибо, спасибо, Мэй!» — «Вот видишь, и чего было волноваться?»

Это немой разговор двух сообщниц. Вряд ли его поймет кто-то третий. Но взглядом не передашь содержание записки Айта.

— Мисс, у вас закатался воротничок.

— Неужели?

— Так, вот здесь… — плотный прямоугольничек перешел из рук в руки.

— Мне вообще не нравится это платье, мисс Тесси. Сейчас я надену другое.

Когда Мэй через пять минут вышла из гардеробной, Тесси по выражению ее лица поняла: записка — радостная и важная.

— Мисс Тесси, я забыла вам сказать: наша свадьба с мистером Кейз-Олом состоится послезавтра.

— Послезавтра?! Но ведь еще ничего не приготовлено!

— Все приготовлено, моя дорогая! — загадочно улыбнулась Мэй. — Плохая была бы из меня миссис Кейз, если бы я не позаботилась обо всем заранее.

Она подошла к телевизиофону и вызвала главного администратора.

— Свадьба состоится послезавтра.

— Разумеется, мисс.

— Псойс неожиданно заболел. Все его обязанности я возлагаю на тебя.

— Слушаюсь, мисс.

— Предупреди епископа Соттау, что венчание начнется в двадцать пять часов.

— Будет исполнено, мисс.

— Все остальное тебе известно?

— Да, мисс.

— Выполняй! — Мэй выключила телевизиофон, постояла несколько минут задумавшись, потом сказала: — Свадьба состоится в назначенное время. Тесси, вы когда-нибудь представляли себе, какой будет ваша свадьба?

Тесси отрицательно покачала головой.

— А я представляла… — голос Мэй вздрогнул. — Я никогда не мечтала быть женой триллионера. Мои родители были небогаты. Мне казалось: соберутся друзья, и мы поедем к Синему водопаду. Вы никогда не были там?

— Очень часто бывала, мисс! Ведь это за две мили от Лос-Алайна, где я родилась.

— Бывали?! — Мэй бросилась к Тесси, обняла ее. — И вы, может, знаете эту полянку, покрытую мхом, возле водопада, напротив островка?

— О, это мое любимое место!

— Мисс Тесси, я вас очень прошу: когда вы будете жениться, устройте свадьбу именно на той полянке… И — в ночь на Новый год. Не надо ни столов, ни стульев — вам их заменит мягкий цветущий мох. Не зажигайте фонарей — вам будут сиять светлячки, миллионы светлячков! Пусть молчит музыка — вам будут петь весенние птицы. Это будет ночь любви, настоящая свадебная ночь, которую вы запомните на всю жизнь, пронесете ее сквозь все бури и ненастья… И вы скажите в ту ночь своему любимому: «Люблю весну, люблю жизнь, люблю тебя!»

Мэй вдруг вздрогнула, опомнилась. Ее глаза, которые только что были мечтательными и нежными, вдруг приобрели холодный блеск.

— Простите, мисс Тесси — замечталась… Такой я представляла свою свадьбу два года назад. А потом встретила светлейшего, влюбилась в него…

— А тот, первый? — сочувственно спросила Тесси.

— Он умер, — сухо ответила Мэй. — И уже никогда не воскреснет. А впрочем, хватит лирики… — она опять стала сосредоточенной и деловой. — Мисс Тесси, прошу, съездите в Городок науки, найдите там главного радиотехника, напомните ему еще раз, что свадьба состоится послезавтра, в назначенное время. Вдвоем с ним обдумайте, какие радиофокусы можно придумать, чтобы развлечь гостей. Не задерживайтесь долго — мне будет скучно без моей обер-фрейлины. Ну, что же — пожмем руки, как «мужчина мужчине»?

Конечно же, во время этого пожатия в ладони Тесси оказалась записка.

— Все хорошо, мисс!

Через полчаса девушка уже была в Городке науки. Тесси торопилась: она догадывалась, что записка имела непосредственное отношение к Айту. И все же, когда Тесси вышла из вокзала, пришлось задержаться. Широким тоннелем, одно за другим, ползли металлические чудища — «сколопендры» мистера Кейз-Ола, только вместо пассажирских кабинок у них были бронированные башенки с тупорылыми, широкими раструбами.

«Бр-р-р! Отвратительно!» — передернула плечами Тесси.

Двигатели машин работали почти бесшумно, но эхо собирало воедино все звуки, поэтому по тоннелю катился глухой, угрожающий рокот, к которому примешивалось зловещее шипение резиновых траков многочисленных гусениц. И Тесси показалось: это неизвестный науке гигантский змей выползает из своей норы на белый свет, чтобы отыскать себе добычу.

«Сколопендры» двигались со стороны подводного порта. Видимо, их только что привезли в Уранию.

Выждав благоприятный момент, Тесси перебежала на противоположную сторону улицы, на тротуар. Металлические чудовища ползли туда же, куда надо было идти ей. Подавляя не столько страх, сколько отвращение, девушка пошла вперед.

Вдруг Тесси заметила, что первая «сколопендра» почему-то остановилась, развернулась и бросилась на ту, что ползла следом. Хлопнулся металл об металл. Навстречу друг другу потянулись гибкие щупальца. Из раструбов бронированных башенок вырвались голубые вспышки.

Тесси испуганно метнулась в боковой туннель. Припала к стенке. Огляделась.

Бой двух чудовищ продолжался. Как тупые и жестокие первобытные ящеры, страшные машины напирали одна на другую, кромсали острыми клешнями тонкие щупальца, плевались огнем. Видно было, что машина, которая начала драку, начала «уставать»: ее движения все замедлялись, из нее валил черный дым. И все-таки она выбрала подходящий момент, схватила свою противницу, подняла ее и выстрелила ей прямо в уязвимое, не защищенное броней подбрюшье. Беспорядочно заметались щупальца раненого чудовища. Отчаянно завыла сирена…

Было жутко: стоит дыбом посреди тоннеля металлическое чудовище, конвульсивно вздрагивает, «кричит» изо всех сил. Тесси знает: это — машина, которая не может умереть, ибо неспособна жить. И все же невольно представляется: агония! Какое-то неведомое существо, гость с другой планеты, умирает, и в предсмертной муке трубит на весь мир о своей гибели.

К машинам бежали люди. Осмелев, стала выходить из туннеля и Тесси. Вдруг кто-то тронул ее за руку. Она резко обернулась.

— Люстиг?!

— Тс-с! Пойдем! — он потянул ее за собой в узенькую дверцу в стене туннеля.

Как когда-то по крышам в Дайлерстоуне, Люстиг шел в лабиринте переходов уверенно и быстро, а Тесси почти бежала за ним. Оба молчали. Когда зашли в маленькую комнатку, заставленную хитроумными аппаратами, Люстиг спросил:

— Испугалась?

— Очень. А что случилось? Почему «сколопендра» сошла с ума?

— Сошла с ума? — засмеялся он искренне. — А впрочем, ты права. Как ты здесь оказалась?

— Я шла к тебе! — Тесси снова стало легко и свободно. — Ты не рад?

— Наоборот. Что-то случилось?

— Арестован Псойс… — Тесси чуть не сказала: «Айт». — Кроме того, мне надо найти главного радиотехника. Мэй передала ему записку.

— Он сейчас придет. Хочешь видеть Кольриджа?

— Конечно.

Люстиг открыл дверцу в боковой стене.

— Папаша Кольридж!

— Эй! — послышалось оттуда глухо, словно из погреба.

— Вас хочет видеть молодая красивая девушка.

— Кто такая? — в проем высунулась всклокоченная голова. — Тесси! Подожди, дочка, я сейчас выйду. Не убегай, пока я не выпутаюсь из этих проклятых проводов.

— Я не убегу.

Через минуту он уже стоял рядом с ней, протягивая конфету. И этот полушутливый знак внимания растрогал и умилил Тесси. Она обняла старика, поцеловала в лоб:

— Я люблю моего папочку Кольриджа!

— И я тебя, дочка!

— Вот тебе и здрасте! Признаются среди бела дня! — Люстиг засмеялся, но немного неестественно. — Кольридж, Тесси спрашивает: почему «сколопендра» сошла с ума?

— Почему? Ах, да — ты же врач! — Кольридж с подчеркнуто серьезным выражением лица взял со столика небольшой блокнот. — Прошу! Это — подробное руководство, как сделать «сумасшедшей» любую электронно-вычислительную машину… Ты, конечно, знаешь, что такое дивергенция магнитного потока?

Тесси медленно покачала головой. Нет, она не знала, что это за дивергенция, и не думала о безумии машины. В памяти сейчас всплывали долгие-долгие месяцы жизни в Лос-Алайне, задушевные разговоры с Кольриджем, его рассказ о собственном отце. Если бы не присутствие Люстига, Тесси сказала бы сейчас: «Я нашла настоящего человека, папаша Кольридж. Благословите нашу любовь и помогите его спасти!»…

Вскоре пришел главный радиотехник — невысокий мужчина с ярко-голубыми глазами. Тесси передала ему записку, передала слова Мэй. Он прочитал, хмыкнул. Передал бумажку Кольриджу.

— Вы понимаете, что это значит?

— Что-то плохое? — встревожилась Тесси.

— Плохое?! — Кольридж улыбнулся, взъерошил ей волосы. — Тесси, дорогая, ты даже не подозреваешь, что ты принесла!.. Сколопендры мистера Кейз-Ола теперь будут не просто «сходить с ума», а просто взбесятся!

— Очень рада. Мне можно идти?

— Да. — Главный радиотехник что-то быстро чертил на листе бумаги. — Зайдите к отцу, поговорите с ним. Завтра он принесет вам небольшую деталь — так называемый барабан памяти. Передадите Мэй.

— А что ей сказать?

— Скажите… — главный радиотехник поднял голову. — Скажите, что я очень волнуюсь за нее.

«Кто это — любимый? Или просто друг?.. — Тесси посмотрела пристальнее. — Почему его лицо кажется таким знакомым?»

В голубых глазах главного радиотехника пробежали лукавые искорки: он, видимо, понял, какой вопрос готов сорваться с уст девушки.

— Хорошо! — задорно сказала Тесси. — Я передам ей даже то, что вы подумали.

Люстиг провел Тесси до главного туннеля Городка науки. Расставаясь, они пожали друг другу руки.

— Удачи тебе, Тесси!

— До встречи, Люстиг!

Она проводила взглядом его крепкую, ладную фигуру, почему-то вздохнула и медленно пошла направо, к лаборатории своего отца.

Туннель снова был пуст, «сколопендры» заползли в свои хранилища. И только две из них, разбитые, обожженые, стояли, сцепившись щупальцами, и над ними вился сизый дымок.

«Машина "сошла с ума", — еще раз вспомнила Тесси. — А может, сошел с ума тот, кто придумал использовать машины для уничтожения людей?»

Изуродованные «сколопендры» молчали. Они уже были не способны сделать хотя бы движение.

«Живым — жизнь!»

Урания спит.

И сквозь сон думает о делах мистер Кейз-Ол. Воинственно храпят «мудрейшие». Злорадно высвистывают носами их жены. Тревожно ворочаются во сне алчные и двуличные слуги всех рангов. Чутко дремлют чины личной гвардии триллионера. Замерла в напряженной боевой готовности металлическая «сколопендра» перед вестибюлем дворца. И плывет над этим страшным городом, над вспышками никому не нужных реклам, математически точно рассчитанная, никому не нужная искусственная ночь.

Гордитесь, конструкторы: вы создали чрезвычайно совершенный планетарий! Радуйтесь, инженеры: ваши автоматические устройства безупречно поддерживают наилучший режим для существования людей и растений в огромной теплице под островом Праздника! Торжествуйте, полицейские и шпики: даже мышь не проскользнет в Уранию, чтобы ее не заметили, не зафиксировали и не доложили кому следует телепередатчики и киноаппараты электронно-вычислительных машин!

Только — машины. Машина не предаст. Машина не мыслит. Машина ничего не желает. Она — как палка в сильной руке: бьет того, на кого направлена.

Но палку можно выдрать из той сильной руки!

…За несколько миль от центра Урании, вблизи подводного порта, расположился Городок науки. Здесь не полыхают рекламы, не журчит ручейки, не мерцают искусственные звезды.

Серые стены тоннелей. Яркие фонари под потолком. Металлические дверцы, словно в казематах крепости или на военном корабле. Здесь должны жить «высшие из низших» — инженеры и ученые, те, на ком держится могущество Кейз-Ола.

Кажется, что и здесь все спят. Тихо-тихо в городке науки. И хорошо, если так это выглядит! Значит, конспираторы правильно соблюдают все предупредительные меры, а это — залог успеха.

Тихо в «Городке науки». Люди делают свое дело тайно: одни разбираются в путанице проводов линий связи; другие налаживают какие-то аппараты или занимаются расшифровкой кодов цифровых замков электронно-вычислительных устройств. Изредка слышится звон металла или треск короткого замыкания. И тогда люди замирают, прислушиваясь.

И только в одной из комнат слышен громкий разговор.

— Вперед! — приказывает энергичный мужской голос.

— Вперед! — повторяет мягкий женский.

— Направо!

— Направо!

Что бы не сказал мужчина — женщина обязательно повторит. Странная назойливость — особенно если учесть, что мужской голос принадлежит Кейз-Олу, а женский — Мэй.

— Стоп! — кричит триллионер.

— Стоп! — повторяет Царица красоты.

И сразу же после этого раздается третий голос — голос Кольриджа:

— Стоп! Прекрасно, друзья!

Конечно же, в лаборатории нет ни Кейз-Ола, ни Мэй. Там стоят два магнитофона, лежит несколько катушек с магнитной нитью, а еще больше — пустых. Коричневый серпантин из них уже размотан, позавалил столы и стулья, шелестящим облаком покрыла пол. Из каждой катушки было взято максимум два-три отрезка, на которых зафиксированы голоса триллионера и Мэй, и склеены соответствующим образом. И вот магнитофоны упражняются в красноречии.

Не ради забавы сидят глубокой ночью шофер Люстиг, профессор Кольридж и академик Торн над магнитофонами. Не от нечего делать перематывают катушки с магнитной нитью. Металлические «сколопендры» подчиняются только голосу Кейз-Ола. Только триллионера они подпускают к себе. Задача нелегкая — надо сделать так, чтобы машина выполняла команды не только Кейз-Ола. Тогда она из врага станет другом — достаточно лишь выключить ядерный реактор: недаром же инженер Айт раздобыл секретное число цифрового замка!

Кажется, просто. А вот никто до сих пор не додумался до этого, кроме инженера Дэйва из института автоматики далекого Союза Коммунистических Государств. Здесь о нем не знает никто, да и он сам понятия не имеет, что составленная им подробная инструкция нескольких способов выведения из строя кибернетических машин врага перелетела через океан и лежит в виде небольшого блокнота на столе одной из лабораторий «Городка науки» в Урании.

— Прекрасно, друзья! — повторяет Кольридж. — А теперь перепишем все это на барабан памяти. Торн, возьмись-ка за это дело!

— А?.. — академик вздрогнул, моргнул. — Переписать? Ладно. — Он неторопливо встал, взял катушку с магнитной нитью и направился, понурый, в соседнюю комнату.

Кольридж проводил его задумчивым взглядом.

— Плохо, Люстиг. Беспокоит меня Торн… Это — гениальный ученый, из числа тех, что рождаются раз в сто лет, и совсем ребенок в вопросах политики. Сейчас он не только потрясен, но и просто раздавлен. Произошло самое страшное для него: он увидел, что до сих пор шел ложным путем, что результаты его труда, дела всей его жизни раскрылись перед ним в совершенно неожиданном виде. Выдержать на старости лет такой удар трудно.

— А вы, Кольридж? — тихо спросил Люстиг.

— Я? — профессор пожал плечами, закурил сигарету. — Что говорить обо мне? Я всегда был второстепенным персонажем в той трагедии, которая зовется жизнью. Мне, пожалуй, следовало бы родиться женщиной: я везде и всегда выступаю нянькой… Нянчил академика Торна и заботился о его занятой только собой гордячке жене, как умел, заботился о Тесси. Мне казалось: они без меня погибнут… Так и жизнь промелькнула.

— Промелькнула, Кольридж? Вам еще жить да жить!

— Жить да жить? — он улыбнулся умной, печальной улыбкой. — Если хотите знать, я, наверное, так и умру нянькой. Мне, например, очень хочется понянчить вас, хоть вы и «страшный коммунист».

— Неужели я похож на младенца? — засмеялся Люстиг.

— Для меня — да. А впрочем, шучу, конечно. Скажите, вы влюблены в Тесси?

Люстиг молча кивнул головой.

— А она?

Наступила неловкая пауза. Кольридж потер лоб, вздохнул.

— Жаль. А мне казалось, что она полюбила… — он понял, какой неприятной была эта беседа для Люстига, поэтому перевел разговор на другое. — Боюсь я за нее. Слишком она искренняя и честная, чтобы играть роль фрейлины. Выдаст себя, если не словом, то взглядом. Долго еще?

— Сутки с небольшим.

— А почему именно сутки? Почему бы не начать восстание, скажем, завтра?

— Это нелегко объяснить в двух словах, Кольридж! Скажите, что бы вы сделали, если бы узнали, что кто-то собирается вас ограбить, а то и убить?

— Прежде всего, проверил бы пистолет и положил его в карман.

— Справедливо! В полицию не побежали бы?

— Зачем? Не попался — не вор.

— Вот так оно и есть! Мистер Кейз-Ол замахнулся на весь мир. На его стартовых столах уже стоят более трех тысяч баллистических ракет с атомными и водородными бомбами. Все знают, на кого они направлены, да только что поделаешь? «Мистер Кейз-Ол — против атомной бомбы». А ракеты — «на тот случай, когда нападут коммунисты». Понятно?

— Так, Люстиг. Итак, Кейз-Ол станет общепризнанным преступником против всего человечества только тогда, когда нажмет на пусковые кнопки стартовых установок? Мало пользы из такого признания!

— А вы предлагаете, чтобы войну начал СКГ и был проклят человечеством как агрессор?

— Я хотел бы, чтобы войны не было вообще.

— Наши стремления совпадают. — Люстиг выдержал долгую паузу, потом сказал: — Представьте себе такую сцену: гангстер выхватил оружие, нажал на гашетку — а выстрела нет… Поэтому хватайте преступника, отдавайте его под суд! Он раскрыл себя перед всеми.

— А пистолет?

— Патроны из него заранее вытащит ваш верный друг.

— Понимаю, Люстиг… Итак, от нас зависит, раздастся этот выстрел?

— Да.

Разговор прервался. Тихо перематывалась нить на катушках магнитофона. Подмигивал зеленый глазок аппарата. Сосредоточенно щелкали переключатели электронно-вычислительной машины, которая готовила для кибернетической «сколопендры» новую программу — для голоса Мэй.

Кольридж и Люстиг молчали. Каждый думал о своем.

Так бывает в блиндаже перед боем: бойцы задумаются, окунутся в воспоминания. Мелькают в памяти картины прошлого. Прежние мечты начинают казаться ненужными, лишними. И собственная жизнь, и жизни знакомых людей вспоминаются так, будто пришел момент, когда нужно взвесить и оценить, осудить или одобрить. А впрочем, так оно и есть: вскоре загремит бой, и не один упадет замертво на мягкую землю родной планеты, не способный уже ни мечтать, ни мыслить.

Кольриджу вспомнился эпизод из далекого детства — случай из тех, которые врезаются в память навсегда.

…Автобусная остановка посреди голой степи. С неба сеется отвратительно-холодный мелкий дождь. Возле столба с указателем, кутаясь в плохонький плащ, стоит худощавый подросток, по имени Кольридж, и тоскливо поглядывает на автостраду.

Он промок насквозь, и ужасно замерз. Ему жутко: надвигается ночь, а вокруг — ни души.

Можно прекратить эту муку: за две мили отсюда родной дом, где сухо и тепло, где его с радостью встретят отец и мать. Но возврата туда нет. Несколько часов назад Кольридж ушел оттуда, чтобы вернуться инженером или ученым.

Ему не повезло сразу же: неподалеку от дома к парню пристал хулиган и пьяница Лейтес, который понял, что у того есть деньги, и потребовал «выкуп» — пять дайлеров. Кольридж знал, что мошенник не отступится и не отстанет, поэтому с отчаянием обреченного первым бросился на него. Но тот даже не ввязался в драку. Он спокойно скрутил парню руки, прижал его коленом, вытащил из кармана кошелек и пошел себе прочь. Там было семнадцать дайлеров — все, что могла дать мать своему сыну, отправляя в жизнь.

И вот он стоит один на автобусной остановке. У подростка теплится слабенькая надежда: в полночь проходит автобус, на котором работает кондуктором добрый и порядочный дядя Кристи. Надо дождаться, может, он захватит его.

Та ночь запомнилась Кольриджу как воплощение тоскливого, бесконечного ожидания. Автобус дяди Кристи стал для него не просто транспортным средством — это был волшебный корабль счастья, предвестник осуществимости желаний и стремлений.

Тот автобус прошел, не остановившись. Ошеломленный Кольридж сначала бежал за ним, затем сел на край дороги и заплакал — впервые за невыносимо тяжелые сутки.

Так он и просидел всю ночь. Мимо него гордо мчались блестящие красавицы легковые, равнодушно проплывали автобусы, сосредоточенно проползали грузовики. Никому не было дела до подростка. А он, слишком честный, чтобы обманывать, слишком мягкий и нерешительный, чтобы действовать внаглую, даже не попытался остановить какую-нибудь автомашину. На рассвете одна из них сама остановилась возле него. Шофер выглянул, махнул рукой: залезай, мол, в кабину! Выслушав печальную историю подростка, засмеялся по-дружески, угостил горячим кофе из термоса, довез до столицы, дал пять дайлеров и сказал на прощание: «Запомни, парень: люди — хорошие! Всегда держись людей: без них — погибнешь!»

Давно это было. Не раз потом нищий студент Кольридж «голосовал» на автострадах Монии, и не раз, уже будучи профессором, отдавал все, что имел, чтобы помочь человеку в беде. Истина, провозглашенная незнакомым человеком, определила его жизнь на много лет вперед. Но почему же сейчас тот далекий эпизод приобретает другую окраску, будит нежелательные ассоциации, становится почти символическим?

Семнадцать лет, после гибели семьи, он не жил, а прозябал, как там, на автобусной остановке, под серой осенней слякотью. Ему тогда казалось: волшебный корабль счастья промчался мимо, розовые паруса навеки проглотила тьма — зачем же мечты и дерзания? И он не мечтал и не дерзал. Лаборатория, супруги Торн, рыболовство, цветная фотография — таков был тот узкий мир, в котором спрятался он, считая, что несправедливо обижен судьбой.

«Как же я заблуждался!» — Кольридж досадливо потер лоб, закурил сигарету, посмотрел на Люстига.

Действительно, что дало это самоотречение и фанатичный аскетизм? Чтя память жены, он так и остался одиноким. А ведь он же мог найти себе верную подругу жизни.

Кольридж улыбнулся сам себе печально и виновато: как всегда, истина осознается слишком поздно. А впрочем, разве это имеет значение? Живым — жизнь. Период ожидания на автобусной остановке кончился, и теперь уже не старшие, а младшие по возрасту — Тесси и Люстиг — вывели Кольриджа из состояния тоскливого самоуглубления, повторили снова: «Люди — хорошие!»

«Хорошие! — подумал он с теплой грустью. — И Тесси, и Люстиг по возрасту могли бы быть моими детьми».

Свою приемную дочь он знал с пеленок, а Люстига встретил всего несколько дней назад. Но в решающие минуты характер людей можно познать глубже, чем за долгие годы обычной совместной жизни. Кольриджу сразу понравился этот стройный юноша с непокорным белокурым чубом, с излишней категоричностью утверждений и непоколебимой верой в лучшее будущее. Если кто и спасет человечество, то только такие, как он. Именно Люстиг поддержал в Кольридже веру в человека и его призвание.

И вот это ощущение значимости собственных усилий и уверенности в будущем все больше росло в Кольридже. Ему доверяли. Сегодня он получил задание присоединить отводы тайных линий подслушки и подглядывания к коммутатору повстанческого комитета.

Проверяя аппаратуру, Кольридж, конечно, прежде всего включил кабинет Кейз-Ола. И то, что он услышал, было радостным и тревожным. Триллионер, раздраженно стуча кулаком по столу, кричал в микрофон телевизиофона:

— …Вслед мятежникам послать ракеты-перехватчики! Генерала Спика поймать и отдать под суд! Со «Звезды» немедленно всех эвакуировать и включить полную защиту!

Кольридж тихонько присвистнул: получается, на «Звезде Кейз-Ола» вспыхнул мятеж!

— Люстиг, вы это слышали?

— Да.

— Я очень хорошо знаю генерала Спика, — задумчиво сказал Кольридж. — Это — мерзавец, каких мало…

Битва в космосе

Главный инженер «Звезды Кейз-Ола», полковник Фредди Крайн проснулся в очень плохом настроении. Всю ночь ему снилось что-то призрачное, устрашающее; оно забылось, как только он открыл глаза, но неприятное чувство осталось.

— Проклятые нервы! — пробормотал полковник, вставая с кровати.

Его взгляд скользнул по непритязательной обстановке каюты, наткнулся на портрет Тесси Торн рядом массивной бронзовой чернильницей на столе.

Девушка смотрела на своего бывшего жениха через плечо с победной улыбкой, словно спрашивала: «Ну, что же ты скажешь теперь?»

Фредди опустил взгляд, закурил сигарету. Здесь, в среде с уменьшенной силой тяжести, дым не расплывался, а собирался в большие клубки, которые причудливо колыхались, как призраки.

Полковник подошел к столу, взял в руки портрет. Долго смотрел на него, потом прошептал:

— Тесси, родная моя… Ведь я тебя люблю…

«Ну и что с того?!» — насмешливо спрашивали глаза девушки.

— И ты тоже любишь меня…

Фредди Крайн понимал, что между ним и Тесси Торн было что-то более значительное и глубокое, чем обычный флирт. Но чего-то недоставало в их чувствах. Чего именно? Разве он не был заботливым и нежным? Разве не пытался потакать нелепым женским капризам? Ей этого оказалось мало. Она потребовала, чтоб полковник Крайн нарушил присягу, переметнулся на сторону врагов Монии. А это уже не шутки.

— Ты просто глупенькая девчонка, Тесси… Если декаду назад «Звезда Кейз-Ола» действительно могла быть орудием нападения, то теперь, когда на орбиту вышел искусственный спутник коммунистов, она стала только средством защиты.

Девушка на портрете не желала признавать никаких доказательств, которыми пытался успокоить себя полковник Фредди Крайн. Фотография была достойна своего оригинала.

Фредди вздохнул, повертел в руках портрет и положил его в верхний карман комбинезона, у сердца. Сегодня заканчиваются работы на космодроме, а завтра «Звезду Кейз-Ола» покинет весь персонал. Искусственный спутник перейдет на радиорелейное управление… и пусть тогда с ним случается все, что угодно. Скорее бы уже на Пирейю. Сегодня седьмой день Второго месяца. До свадьбы осталось еще два дня. Может, Тесси все-таки одумается, может, повезет ее уговорить. У нее в голове бродит буйный хмель юности. Но это с годами пройдет. Когда Тесси выйдет замуж и станет матерью, она станет посерьезнее…

Фредди Крайн даже попытался представить себе своего будущего, еще не известного сына, и в груди вдруг разлилась нежность, остро захотелось семейного уюта. Рассеялось плохое настроение. Захотелось жить.

Направляясь в столовую, Фредди Крайн встретил инженера Проута.

Тот, обхватив голову руками, шел как ненормальный.

— Что с вами? — спросил Фредди. Он не любил своего помощника, но невольно преклонялся перед его великолепными знаниями по радиоэлектронике.

— А?.. Ах, да. — Проут вздрогнул, сфокусировал невидящие глаза на Фредди, потер рукой лоб. — Разве вы не знаете?

— Что именно?

— Только что сообщили, что в пятом секторе космодрома вырвало двери. Как раз во время завтрака. Погибло более пятидесяти каторжников.

— Гм, обидно…

— Обидно? — губы Проута скривились в злой улыбке. — А вы знаете, что после окончания монтажа «Звезды» тоже вырвало дверь? Тогда погибло вдвое больше.

— Не хотите ли вы сказать, что…

— Не хочу! Ничего не хочу! — Проут пожал плечами, опустил глаза и пошел дальше.

«К черту все! — раздраженно думал Фредди Крайн, машинально копаясь вилкой в тарелке. — Какое мне дело до каторжников и до вырванных дверей?! Я не командир "Звезды Кейз-Ола", а инженер. Мое дело — машины!»

Он даже не подозревал, что станет командиром искусственного спутника буквально через час.

Каторжники-коммунисты на «Звезде Кейз-Ола» ожидали «несчастного случая» уже давно. Окончание монтажа причальной станции означало приближение того дня, когда прихвостни мистера Кейз-Ола, выполняя его приказ, попытаются уничтожить опасных свидетелей. Для этого вряд ли используют оружие: в межпланетном пространстве значительно быстрее и надежнее убивает температура абсолютного нуля и почти полный вакуум. Достаточно открыть герметичные двери помещения, в котором находятся люди без скафандров, и уже никто из них не спасется.

Каторжники были все время начеку, особенно после предупреждения, которое передала Тесси. Они не снимали скафандров, даже когда надзиратели угрожали карцером. Но, чтобы жить, человек должен есть. А для этого надо снять хотя бы шлем.

«Несчастный случай» произошел именно во время завтрака.

С молчаливого согласия надзирателей, которые опасались бунта обреченных, каторжники ели в две смены. Ожидающие своей очереди шлемов не снимали.

Когда прогремел взрыв, и на месте двери появилась огромная дыра с острыми рваными краями, туда мигом бросились несколько десятков человек. Люди пытались заслонить проем своими телами, чтобы хоть немного задержать воздух, дать возможность другим надеть шлемы. Но все это было бесполезно — спастись не успел никто.

В молчаливой скорби принесли каторжники тела своих боевых друзей, примкнули их швартовыми цепями друг к другу: они вместе прошли трудный путь борьбы, так пусть так и останутся навеки вместе в пустынном межпланетном пространстве.

Пятьдесят три человека. Каждый из них был воплощением мужества и честности, мечтал дожить до светлых дней победы коммунизма на всей планете… И вот теперь они висят страшной лентой посреди длинного узкого тоннеля, а вокруг них причудливой гроздью расположились пятьдесят живых.

Ни движения, ни звука в туннеле, откуда вытек воздух. Только видно при свете тусклых лампочек, как шевелятся губы людей за стеклами шлемов. Голосов в тоннеле не слышно, зато их слышно в скафандрах каторжников, где есть приемники — это звучит, нарастает мощная песня. Коммунисты поют свой партийный гимн.

Прощайте навек, дорогие друзья! Вы были настоящими людьми, и человечество не забудет вас никогда. Может, и мы погибнем в тяжелой борьбе, но партия — бессмертна! Она победит!

Даже надзиратель, который заглядывает в проем бывших дверей, не решается нарушить торжественную скорбь этих минут. И только когда зашевелилась, распалась гроздь людей, в наушниках скафандров каторжников прозвучала команда:

— По одному — выходи!

Никто не пошевелился.

— Сколько раз повторять?! — надзиратель просунулся в отверстие и поднял встроенный в рукав скафандра пистолет. — Марш вперед по одному!

Блеснул и погас прожектор на шлеме каторжника с числом «17» на груди. Видимо, это был какой-то условный знак, потому что из множества людей выплыл один и, оттолкнувшись от стены, медленно двинулся вперед. Он плыл боком, держа правую руку сзади. Но это не привлекло внимания надзирателя. Следом за ним отправился второй.

Надзиратели никогда не подпускали к себе каторжников слишком близко: доведенный до отчаяния человек мог напасть на своего палача. Этот надсмотрщик тоже предусмотрительно посторонился, пропуская каторжника. А тот, проплывая мимо, быстро поднял руку.

Не было слышно выстрела — только блеснула неяркая вспышка, и каторжник, вместо того, чтобы вылететь в проем, ударился о стену туннеля, отброшенный отдачей оружия. Надзиратель вдруг скорчился, схватился пластмассовой рукавицей за грудь. Если бы даже пуля не пробила ему легкие, он все равно погиб бы, потому что воздух быстро устремился из скафандра в межпланетное пространство.

Блеснула вспышка еще одного выстрела — в дверях туннеля, — и в следующее мгновение, подтолкнутый сильной рукой, сюда влетел второй, уже мертвый надзиратель.

Пистолеты Тесси Торн сыграли свою роль. Начальный этап борьбы был выигран.

Собственно, восстание вспыхнуло раньше определенного времени. Мало убить нескольких надзирателей: безоружные, лишенные возможности свободно передвигаться в космическом пространстве каторжники могли надеяться на спасение, если была бы захвачена вся база или хотя бы одна из ракет. А их сейчас на стартовой площадке, к сожалению, не было. Именно их ждал повстанческий комитет, чтобы подать сигнал к восстанию. «Несчастный случай» ускорил дело.

Еще одного надзирателя, обеспокоенного отсутствием своих коллег, и неосторожно заглянувшего в туннель, постигла судьба его предшественников. Теперь у каторжников было уже три ракетных ранца, три радиопередатчика, три больших пистолета, кроме пистолетов Тесси Торн.

Чтобы избежать лишних свидетелей, преступный взрыв был устроен тогда, когда большинство наблюдателей и техников отдыхали. И это способствовало успеху восстания. Караульное помещение, склад оружия и обмундирования повстанцы захватили без единого выстрела. Они мигом переоделись в скафандры для охраны, более комфортные и снаряженные всем необходимым, и сразу же из бессильных стали могучими: теперь они могли свободно передвигаться с помощью ракетных ранцев, обороняться и наступать, поддерживать связь по радио.

Наступление было таким неожиданным и стремительным, что ошеломленные охранники и техники не успели воспользоваться оружием, а герметичные двери кают и переборок в коридорах глушили все звуки борьбы.

Через час все было кончено. Стартовая площадка оказалась в руках коммунистов, а на «Звезде Кейз-Ола», — за каких-то тридцать-сорок миль от космодрома — об этом никто ничего и не знал.

Не подозревал о восстании и командир космической базы генерал Спик. Он возвращался на «Звезду» с Пирейи в прекрасном настроении: за успешное окончание монтажа искусственного спутника он был награжден орденом и солидной денежной премией.

Можно представить удивление и испуг генерала, когда в его ракету, как только она пришвартовалась к космодрому, ворвались вооруженные люди, связали его и куда-то потащили. А еще через несколько минут генерал принимал участие в самом необычном в своей жизни военном «совещании».

Грозный генерал Спик, узнав о положении на базе, решил спасти свою жизнь. Он охотно и подробно отвечал на все вопросы тех, кто час назад были его рабами, а сейчас держали в своих руках его судьбу.

Повстанцев, прежде всего, интересовал вопрос, можно ли захватить «Звезду Кейз-Ола» или хотя бы нанести ей непоправимый вред.

Нет, генерал Спик такой возможности не знает. Даже если использовать его ракету, то захватить охрану «Звезды Кейз-Ола» врасплох не удастся. Достаточно тревожного сигнала — и включатся автоматы защиты каждого сектора. Обстрелять искусственный спутник из мелкокалиберных пушек противометеоритной защиты космодрома? Но это все равно, что бросать камни в танк. У уважаемых господ повстанцев есть только одна возможность: запереть генерала Спика в какой-нибудь из кают космодрома и, воспользовавшись его ракетой, рвануть на Пирейю… Конечно, он, генерал Спик, просил бы не разглашать подробностей этого благородного соглашения…

Генерал был прав: попытка захватить «Звезду Кейз-Ола» была заранее обречена на неудачу. Повстанческий комитет отдал приказ готовиться к вылету. Но крайне перегруженная ракета не смогла бы опуститься на Пирейю, не хватило бы горючего для торможения, поэтому повстанцы решили отправиться в направлении «Звезды Надежды», чтобы попросить убежища у Союза Коммунистических Государств.

Как не умолял, как не выкручивался генерал Спик, но ему все равно пришлось вызывать локационную станцию «Звезды Кейз-Ола» и заявлять, что по поручению Генштаба вылетает в направлении «Звезды Надежды» для выполнения важного задания. Обязанности командира базы генерал Спик временно передает главному инженеру, полковнику Крайну.

Ракета с повстанцами и генералом Спиком на положении заложника спокойно вылетела в сторону «Звезды Надежды».

И только когда радиостанция космодрома замолчала и не отвечала в течение долгого времени, туда было посланы люди, которые узнали о восстании от запертых в каютах инженеров и надсмотрщиков.

* * *

— Вы что — с ума сошли?! — инженер Проут резко оттолкнул полковника Фредди Крайна и захлопнул пластмассовую крышку пульта управления ракетной защитой «Звезды Кейз-Ола».

— Прочь! — Фредди выхватил пистолет и наставил его на Проута. — Я — командир базы!

Проут безразлично махнул рукой, сел на стул возле пульта.

— Если вы командир базы — не делайте глупостей! Там — люди. А вы на них — атомную бомбу!

— Там беглецы-каторжники!

— А генерал Спик?

— Генерал, который предал, уже не генерал!

— Согласен. Тогда учтите: ракета с беглецами уже слишком близко от «Звезды Надежды». Вы помните предупреждение коммунистов? — Проут злорадно улыбнулся. — И еще одно: мистер Кейз-Ол собственноручно подписал закон о запрете атомного оружия.

Фредди Крайна передернуло, но он не ответил ничего, и лишь раздраженно вернул пистолет в карман. Действительно, Проут прав. И потому, что этот мрачный тип оказался более рассудительным и выдержанным, неприязнь к нему вдруг превратилась почти в ненависть.

«Проклятые нервы! — думал Крайн, пытаясь оправдаться хотя бы перед самим собой. — Но что же делать, в конце концов?..»

Если бы это случилось хотя бы час назад — можно было бы послать вдогонку беглецам несколько сотен реактивных снарядов-малюток, которые, в итоге, преодолели бы противометеоритную защиту ракеты и уничтожили бы ее. Сейчас это мог сделать только атомный взрыв снаряда-перехватчика.

«Неужели они все-таки убегут?»

Полковник Фредди Крайн не хотел думать о тех неприятностях, которые, несомненно, ожидают его в Генштабе Монии. Это несущественно. Главное — выполнить свой долг.

В новоиспеченном командире базы вдруг проснулся не известный ему до сих пор воинственный дух, горделивое ощущение собственной значимости и ответственности. Как главный инженер «Звезды Кейз-Ола», Фредди Крайн отнесся бы к бегству каторжников довольно равнодушно. Но теперь полковник Крайн был руководителем базы, и предпочитал лучше понести наказание, чем осознать, что командир из него — плохой.

Тесси Торн поняла суть Фредди Крайна еще тогда, когда он сам себя не знал. Его мнимый пацифизм вызывался подсознательным нежеланием быть пешкой в опасной игре. Но достаточно было ему почувствовать себя незаурядной фигурой, чтобы он сразу же покончил с миролюбием.

— Ладно! — Фредди нахмурился, сделал многозначительную паузу. — Инженер Проут, немедленно вылетайте на космодром и готовьте все к полной эвакуации. Я сейчас вызову из Монии ракеты. К сожалению, генерал Спик знал слишком много. Следует покинуть «Звезду Кейз-Ола», чтобы включить полную защиту.

— Слушаюсь, господин полковник! — сказал с насмешливым вызовом Проут. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте! — сухо бросил Фредди Крайн.

Это было единственно правильное решение. Если включить полную защиту, к «Звезде Кейз-Ола» не сможет приблизиться ни один предмет. И чем раньше это будет сделано, тем лучше.

По приказу Крайна, эвакуация искусственного спутника началась уже через несколько минут. Небольшими группками надзиратели и инженеры проходили через шлюзовую камеру и, включив ракетные ранцы скафандров, направлялись к причалу космодрома, который сиял на фоне черного неба огнями красных фонарей.

* * *

Как и подобало командиру, Фредди Крайн покидал «Звезду Кейз-Ола» последним.

Он еще раз проверил работу электронного мозга и защитных устройств космической станции, заглянул в каждое помещение. Надел скафандр, и через шлюзовую камеру медленно выплыл в межпланетное пространство.

— Ну, прощай, моя «Звезда»!.. — на мгновение ему стало жалко покидать этот огромный тороид. На нем сейчас не светился ни один иллюминатор, только кроваво-красным сияли кольцо и стержень маяка, который указывал направление на космодром. — Прощай, моя «Звезда»! — Фредди Крайн решительно обернулся и, оттолкнувшись от борта искусственного спутника, полетел к ракете, что крепилась к корпусу станции.

Аппарат для передвижения в космосе может иметь какую угодно форму: ведь только наличие сопротивления воздуха заставляет конструкторов наделять самолеты и скоростные автомашины обтекаемыми формами. Ракета, в которой Фредди Крайн должен был лететь к космодрому, походила на корзину для бумаг, проткнутую несколькими рядами труб-ракетниц.

Если бы не эта особенность конструкции и если бы ракета не висела как раз напротив освещенной части Пирейи, Фредди Крайн не заметил бы опасности, что ждала его.

Вдруг его внимание привлекло что-то темное за решетчатой кабиной ракеты.

Едва полковник схватился за ручку пистолета, вмонтированного в рукав скафандра, как из-за ракеты блеснула вспышка, и Крайн почувствовал тупой толчок в грудь.

Видимо, пуля ударила в пластиковый баллон с кислородом, и это спасло Крайна. Он выстрелил в ответ, но, видимо, не попал, потому что из-за ракеты блеснуло снова.

«Это — Проут! — почему-то мелькнула мысль. — Ну, держись!»

Полковник понимал, что искать спасения на «Звезде Кейз-Ола» бесполезно: его противник, имея прикрытие, может метко стрелять по нему; к тому же, он может воспользоваться ракетным ранцем, чтобы броситься в погоню. Надо заманить его в межпланетное пространство.

Включив на полную силу ракетный ранец, Фредди Крайн метнулся в сторону, чтобы укрыться в непроницаемой тьме тени от «Звезды Кейз-Ола». Противник бросился следом.

— Ага, мерзавец, мне только этого и надо!

Но полковник торжествовал слишком рано. Уже через несколько секунд он убедился, что до спасительной темноты добраться не успеет. Итак, скорее обратно, к ракете!

Неудачным был и этот маневр: противнику посчастливилось оттеснить полковника Крайна и от «Звезды Кейз-Ола» и от ракеты. Неизвестный передвигался в межпланетном пространстве, как в собственной комнате: он крутился вокруг Крайна, словно оса. Но стрелял он не метко, поэтому Фредди решил рискнуть — подпустить врага на более близкое расстояние.

Двое людей в межпланетном пространстве мчались навстречу друг другу со скоростью курьерского поезда. Фредди Крайн спокойно и сосредоточенно целился. Вот сейчас… сейчас… Еще секунда…

И вдруг ему в глаза брызнула яркая вспышка света: хитрый противник включил прожектор скафандра. Полковник невольно закрыл глаза. Это и решило его судьбу.

Фредди почувствовал, как его что-то сильно толкнуло; прямо перед собой он увидел злобные глаза инженера Проута.

Он еще заметил, как к рычагу на груди его скафандра метнулась рука… А потом что-то невыносимо жгучее устремилось ему в легкие, залило глаза, врезалось в уши. Это длилось какую-то долю секунды. А потом наступила вечная тишина и покой.

Фредди Крайн не шевелился. Его скафандр был раскрыт, шлем отстегнут. Не шевелился и Проут. Глаза инженера были закрыты, губы сжаты. И вот они болезненно скривились. Проут тряхнул головой, подтянулся ближе. Руками в грубых пластмассовых перчатках начал ощупывать карманы замерзшего. В левом верхнем нашел то, что искал — плоскую радиостанцию, по которой передавались сигналы управления автоматам защиты искусственного спутника.

Проут выдернул радиостанцию. Вместе с ней из кармана вылетела и медленно поплыла фотография Тесси Торн.

Проут взял портрет, долго смотрел на него.

— Ты спрашивала, девочка, женат ли я… Какая ты смешная и милая! Прости, что я убил твоего жениха… А впрочем, какой он тебе жених. Лети в космос, в вечность… — инженер подлетел к ракете, прикрепил к ней фотографию и включил ракетные двигатели. Ракета, набирая скорость, помчалась вперед и вскоре исчезла в темноте.

Проут проводил ее взглядом и направился к «Звезде Кейз-Ола».

Пройдя в рубку управления, он сел к столу, достал лист бумаги, написал: «Прощайте все — знакомые и незнакомые…» Задумался. Потом смял листок: кому и зачем это нужно?.. Встал, прошелся по рубке управления, снова сел, зажав виски руками. У него невыносимо болела голова. Болела так, что глаза вылезали из орбит; хотелось не то что кричать, а выть, биться об стенку, пустить себе пулю в голову, чтобы только прервать муки. Эту боль не могли унять никакие лекарства. Но если бы это было основной проблемой, Проут терпел бы и еще и бога благодарил бы. Самое страшное начиналось позднее, когда, обессиленный, он падал на кровать и зря ждал сна. Секунды растягивались в минуты, минуты — в часы. И так несколько суток! А мысли! Проклятые мысли не давали покоя ни на миг. И одна из них, самая страшная, так и плясала в мозгах: «Сумасшедший! Сумасшедший!»

Нет, это не было болезненное самовнушение: именно так начинали — и заканчивали сумасшествием — трое его старших братьев. Невинные потомки горько расплачивались за грехи своих развратных предков.

Какая злая ирония судьбы: почти все Проуты были не только одаренные, но и талантливые!

Были… Сейчас остался только один, да и тот обречен.

Он сбежал сюда, на «Звезду Кейз-Ола», от девушки, которую безумно любил. Сбежал, чтобы не сделать ее несчастной, чтобы не стала она матерью детей-уродов.

Страдание не ожесточило Проута, наоборот, он поклялся отдать свою жизнь для счастья человечества.

Как и много других, честных людей Монии, он соблазнился на льстивые обещания Братства Сынов Двух Солнц. Его завербовали уже здесь, на «Звезде». Спасение инженера Айта, каторжника БЦ-105, было первым заданием нового члена Братства.

Проут давно задумал уничтожить искусственный спутник Монии, хорошо зная, зачем его строят. Но, к счастью, он вовремя понял истинные намерения Братства и не поделился ни с кем своими планами.

Как временный главный инженер «Звезды» и специалист по радиоэлектронике, Проут в свое время проложил потайные дублирующие линии управления и так их замаскировал, что никто никогда не догадался бы об их существовании. Ну, кому придет в голову, что если на кнопки на пульте, которые включают или выключают вентиляторы, нагреватели и другие бытовые устройства, нажать ОДНОВРЕМЕННО, немедленно произойдет взрыв всех ста двадцати водородных бомб искусственного спутника?!

Проут встал, подошел к пульту. Его рука уже поднялась: нет, надо все-таки написать письмо той, которая, любя его, до сих пор не вышла замуж.

Проут сделал шаг к столу… вдруг у него все поплыло перед глазами. Он не знал, что это — конец, что сердце не выдержало перенапряжения. Ослепленный, оглушенный инженер бросился к пульту, стал лихорадочно нащупывать кнопки…

Но пальцы его уже не слушались. Тело безвольно упало на пол. Еще какое-то мгновение — и инженера Проута не стало.

Не хватило нескольких секунд жизни… И вот плывет в космическом пространстве огромный тороид, заряженный ста двадцатью водородными бомбами. Притаились ракеты, в которых спрятаны электронные мозги. Каждая ракета нацелена на определенный город Союза Коммунистических Государств и только ждет зашифрованный сигнал, чтобы начать свой страшный полет.

…Настали времена, когда судьба миллионов зависит, по воле случая, от секунд жизни одиночек.

Жизнь начинается снова

К вечеру восьмого дня Второго месяца в Зале Розовых Мечтаний дворца мистера Кейз-Ола в Урании заканчивались последние приготовления к свадьбе. Она должна была состояться через сто дней. Однако мисс Мэй отчего-то спешила. А впрочем, слугам до этого нет дела. Их дело — выполнять приказы. И они выполняют.

Автоматические слуги — бережные и тщательные, но там, где речь идет о художественном вкусе, они оказываются бесполезными. Поэтому Зал Розовых Мечтаний украшают выдающиеся художники — непревзойденные специалисты своего дела. Они работают сосредоточенно и неспешно. Зато младшие слуги носятся как угорелые. Работой руководит главный администратор, который теперь исполняет обязанности еще и камердинера.

Да, старого Псойса уже нет. А его «наследник», инженер Айт, меряет из угла в угол широкими шагами свою крошечную камеру.

Нет ничего хуже неизвестности. Она мучает человека, доводит его до исступления. Счет часам потерян. Что творится в Урании и на планете — неизвестно. Может, уже со страшным грохотом взрываются ядерные бомбы, и Урания превратилась в проклятый человечеством остров прокаженных?

Кто ответит Айту на эти вопросы? Вокруг мертвая тишина. Три шага вперед — три назад. Металлические стены, обшитые пластмассой, пластмассовый топчан и стол. Нет даже надзирателей, которые могут предать. Вместо них — настороженные глаза фотоэлементов. Хочешь есть или пить — нажми на кнопку, получишь хлеб и воду.

Живого человека, полного сил и желаний, заперли в глухую камеру. Борьба идет где-то за пределами этого каземата, а тут — хоть лбом об стенку бейся…

Неизвестность угнетает Айта, воспоминания бередят душу. Провал накануне решающей борьбы — не просто неудача. Это преступление.

Чтобы развеяться, Айт переключает свое внимание на другое.

Еще перед ссылкой на каторгу инженера Айта захватила чрезвычайно увлекательная идея создания нового типа электронно-вычислительной машины. Перспективы развития кибернетики — безграничны. Однако одно досадное обстоятельство до сих пор сдерживало это развитие: с усложнением машины ее вес и объем возрастают в такой степени, что он теряет способность двигаться. А надо же создать машину высшего класса, способную заменить человека на всех трудных работах.

На «Звезде Кейз-Ола», чтобы не выдать себя, Айт ни разу не взялся за чертежный карандаш. Он знал себя: достаточно написать первую формулу, нанести на бумагу хотя бы одну линию — и тогда он забудет обо всем на свете, кроме будущей машины. И Айт часто мечтал о такой машине, пробовал делать в уме нужные расчеты, представлял установку уже действующей.

Это был инкубационный период выдающегося изобретения, который появился в полном блеске в неожиданную минуту.

— Постой, — инженер обвел взглядом камеру, ища, что могло бы заменить карандаш. Схватил алюминиевую кружку, отломил ручку, черкнул по пластмассовой обшивке стены: пишет!

Мысль, которая только что возникла, была удивительной: при построении машины высшего класса надо до предела упростить электронный мозг сооружения. Именно так обстоит дело с нервной системой человека: каждая из пятнадцати миллиардов нервных клеток устроена очень просто, и только их взаимодействие порождает чудесное явление — сознание. Но именно это и придает ему огромную устойчивость и гибкость: даже если происходит какое-либо повреждение, разрушенные ячейки отключаются, а их функции берут на себя другие, соседние. Этот принцип можно было бы использовать и в электронно-вычислительных машинах. Но как осуществить целенаправленное переключение между сотнями тысяч каскадов электронного мозга?

Айт не догадывался, что рассуждает сейчас почти так же, как инженер Дэйв из института автоматики, СКГ. Однако если тот остановился перед этим вопросом — может, для того, чтобы вернуться к нему впоследствии, — то Айт перескочил его одним махом. В голове Айта мелькнула невероятная догадка: в машине высшего класса переключатели не нужны, потому можно выбросить прочь все соединительные провода!

Айт ошарашено обвел взглядом круг себя, потер рукой лоб. Ведь это действительно замечательная идея: вместо длиннющей цепи опутанных проводами кристаллических триодов использовать полупроводниковый столбик. Даже не столбик, а тоненькую слоистую нить — триггерную линию. Если свернуть в один жгут несколько десятков тысяч таких нитей, между всеми линиями возникнет связь на основе самоиндукции. Даже если выйдет из строя не одна, а несколько микроскопически тонких полупроводниковых волосинок — электронный мозг справится с повреждением самостоятельно.

Но, в таком случае, машина приобретет свойства живого организма: способности «учиться», «умнеть», совершенствовать свои рефлексы?..

Айт лихорадочно выцарапывал на шероховатой пластмассе сложные формулы. Необычный карандаш оставлял еле заметные серые следы, но этого было достаточно, чтобы мысль не прерывалась, летела все вперед и вперед.

Айта бросало то в жар, то в холод. Он понимал, что приближается к решению проблемы, которая, возможно, определит собой все направление научного развития на десятилетия.

— Полупроводниковые слоистые нити… скрутить их в тугие жгуты… Присоединить к исполняющим механизмам… Полупроводниковые нити, скрученные в прядь, могли бы намного упростить электронно-вычислительную машину, уменьшить объем и вес электронного мозга в тысячи раз… Электронный мозг на миллион элементов будет иметь объем письменного стола. Невероятно! А ну, проверь еще раз, друг Айт!

Эти полупроводниковые нити, которые, как помнилось Айту, уже существовали, но как физический курьез. Полученные совершенно случайно, при разработке нового метода выращивания полупроводниковых кристаллов, они были подробно исследованы и забыты, потому что все попытки присоединить провода к микроскопически малым элементам кончались неудачей.

Смелое предположение инженера Айта меняло положение вещей.

Конечно, это была только гипотеза. Но даже примитивные расчеты показывали, что она обоснована.

— Проверить! Еще раз проверить! — бормотал себе под нос Айт.

Он поспешно делал вычисления на стене. Где-то в подсознании блуждала тревожная мысль, что вот-вот откроется дверь, зайдет кто-нибудь из палачей Кейз-Ола, выстрелит — и останутся недописанными формулы, погибнет замечательная идея.

Увлеченный работой, он и не слышал приглушенных звуков, которые доносились с противоположной стороны камеры. Что-то шипело, будто в соседнем помещении горел примус, слегка булькало и звякало.

Вдруг произошел громкий взрыв, и в камере появился фиолетовое пламя огня. Айт испуганно обернулся, спиной заслонил написанное.

Противоположную стену быстро прорезало пламя горелки. Ослепительными каплями стекал металл. Шипела и чадила пластмасса.

Кто это — враги или друзья? Айт насторожился, готовый защищать не сколько себя, сколько свои расчеты.

Вывалился, глухо хлопнул об пол кусок стальной стены.

В проеме появилось лицо незнакомого юноши с белокурыми растрепанными волосами.

— Быстрее, товарищ, — сказал он шепотом.

— Какой я тебе товарищ? — Айт уже вознамерился изображать Псойса, камердинера Кейз-Ола, но юноша прервал его жестом:

— Я — от Тесси… Быстро!

Айт метнулся к отверстию. Юноша помог ему вылезти. Так они перебрались в соседнее помещение — какой-то склад инструментов, а уже оттуда вышли к туннелю.

Айт ловил на себе заинтересованные взгляды юноши, да и сам поглядывал на него уголком глаза. Кто это? Откуда он знает о Тесси? И где сейчас она сама?

Очень странно: о Мэй не думалось. Только вот всплыло воспоминание о той страшной минуте в кабинете Кейз-Ола, когда Царица красоты спасла жизнь своему сообщнику ценой невероятной выдержки. Сердце на миг охватило искреннее и теплое чувство благодарности.

— Скажите, а где… — Айт внезапно замолчал, прислушался и вдруг резко кинулся в сторону, к нише энергетической сети, потянув за собой и своего спутника. — У вас есть оружие?

Из-за угла туннеля появился главный радиотехник мистера Кейз-Ола, ретивый служака, доверенное лицо триллионера.

— Что вы, Псойс?! — засмеялся юноша. — Да это же… — он не закончил и пошел навстречу тому, кого так испугался Айт.

— Гм… Интересно! — пробормотал инженер. — Еще одна ловушка? С какой целью?

Предположить, что главный радиотехник — сообщник? Нет, такая возможность исключается. Ведь именно он предложил заварить намертво ту вентиляционную трубу, по которой позже выбрался на волю невзрачный «часовщик» с зафотографированным на пленку планом «Молния»…

Главный радиотехник что-то сказал белокурому юноше, махнул рукой, куда-то посылая его, и направился к Айту.

Айт напрягся: сейчас должно произойти нечто очень важное. Не обязательно плохое, но, пожалуй, неожиданное. Об этом говорит удивительная перемена, что произошла с главным радиотехником. Раньше он никогда не поднимал головы, всегда держал ее втянутой в плечи, словно ждал удара. Теперь не осталось и следа от его запуганной покорности. Невысокая фигура выпрямилась, походка стала уверенной и энергичной. А глаза… Айт никогда раньше не видел его глаз.

Погоди, почему это их глубокая синева кажется такой знакомой? И брови… Чьи это брови так взлетают вверх, как ласточкины крылья?

Айт не успел найти ответы на свои вопросы. Главный радиотехник подошел к нему, молча пожал руку.

— Спасибо… — сказал инженер притворно равнодушным тоном Псойса. — Чем могу отплатить?

В глазах главного радиотехника промелькнула улыбка, но сразу же и погасла.

— Вы причинили нам много хлопот, Айт!

— Что за «Айт»?! Вы, наверное, пьяный, — инженер продолжал играть роль Псойса.

— Вы причинили нам много хлопот, — повторил главный радиотехник, словно и не замечая его смущения. — Ну, зачем вам был нужен этот мерзавец Стун-Ай? Не только схемы линий связи, но и сами линии — в наших руках. Ведь Мэй дала вам понять, чтобы вы ждали… А ваша, с позволения сказать, помощь в Дайлерстоуне несколько раз чуть не привела к провалу всего дела. Если бы мы, в конце концов, не выяснили, кто вы на самом деле, вас уже не было бы на свете…

Он говорил, а у Айта медленно отливала кровь от головы, ледяной холод сковывал мозг. Какой ужас! Какой стыд! Итак, все, что он делал, было совсем не подвигом, а напрасной тратой сил, да еще и наносило ущерб друзьям!

Эта мысль навалилась, душила своим невероятно страшным содержанием: самопожертвование инженера Айта оказалось никому не нужным глупым фанфаронством.

А откуда-то издалека раздавался сострадательный и укоризненный голос:

— …Мы не могли доверять вам полностью, потому что вы были членом Братства. И все-таки, вы сделали для общего дела много. Без вас мы вряд ли сумели бы снять копию с плана «Молния» и заранее узнать о намеченном дне начала войны. Спасибо вам, дружище!

— Пожалуйста! — машинально ответил Айт. Он поднял голову, сморгнул.

Невысокий тоннель, скудно освещенный тусклыми лампочками. Удаляется фигура белокурого юноши; слышен приглушенный шум его шагов. Что изменилось вокруг?

Эти две-три минуты показались ему целой вечностью. За это время будто была прожита и перечеркнута одна жизнь, и начата другая, в которой уже нет места для колебаний и сомнений.

— Спасибо! — сказал Айт взволнованно. — И простите меня за все. Я был просто неопытным, и поэтому действовал обособленно… Однако постойте: сегодня — девятое?

— Нет, Айт, восьмое… До начала операции «Молния» осталось ровно семьдесят пять часов.

Брови главного радиотехника нахмурились, глаза засверкали тревожно. И выражение его лица было настолько знакомо Айту, что он вздрогнул.

— Скажите, вы… — мысль беспокоила его своей невероятностью, но постепенно превращалась в почти уверенность. — Вы очень похожи на Мэй!

— Я ее брат, — тихо ответил главный радиотехник. — Меня зовут Рой.

— Понимаю… Помню… — Айт лихорадочно схватил его за руку. — Мэй рассказывала… Она говорила, что вы погибли.

И вдруг повеяло тихой грустью: перед глазами возникла феерическая ночь на Новый год, покрытая цветущим мхом поляна возле Синего водопада. Это там Мэй начала ему рассказывать про своего брата…

— Как она?.. — сдержанно спросил Айт.

— Ей очень тяжело, Айт! — печально и просто сказал Рой. — Осталось так немного, и именно теперь… Знайте: ее жизнь — а может, и успех всего дела зависит, прежде всего, от вас. Надеюсь, все будет хорошо, особенно если вы поможете нам.

— В чем же заключается моя помощь?

— Нужно спешно сделать барабан памяти для «сколопендры» с голосом Мэй. Наш почему-то не работает — мы проверяли на одной из машин.

— И когда это нужно?

— У нас осталась одна ночь.

Айт озабоченно присвистнул: нелегкая задача. Но выбора нет. Значит, надо успеть.

Минуты сочтены

Над Дайлерстоуном, над всей Монией плывет тихая-тихая, влажная и теплая ночь.

Весна уже отгуляла свою шумную, пышную свадьбу. Осыпались нежные лепестки цветов, погасли неяркие огоньки светлячков. Деревья стоят торжественные и томные. Они будто прислушиваются к тому, как шумят в их сосудах животворные соки, вливая мощь в крошечные бутоны.

Плывет над Монией тихая, теплая ночь, смотрит бесчисленными глазами-звездами на леса и поля, лачуги и дворцы, на поселки и города.

Заглядывает в темные окна домов: а что там? А кто там?

Люди. Просто люди. Они разные по виду, спят в разных позах. Но если не обращать внимания на роскошь или нищету одежды, разве определишь, кто миллионер, а кто нищий?

Вон из дома, что сияет большими яркими окнами, раздался детский плач. Там, в клинической палате, родилась новая жизнь.

Я не знаю тебя, женщина, что сейчас родила первенца-сына. Мы никогда не встретимся с тобой, гражданка далекой страны. Но я уважаю тебя, неизвестная, ибо ты стала матерью. И я кричу тебе через моря и континенты: если ты хочешь, чтобы твое дитя жило и росло, не желай смерти другим детям. Борись за мир, против войны!

Но поздно уже обращаться к тебе, женщина. Ты не догадываешься, что первый день жизни твоего сына станет для него и последним; что вот-вот вспыхнет пламя, способное испепелить весь мир.

Если бы ты знала об этом, ты вскочила бы с кровати, выбежала бы на улицу, заступила дорогу танкам, что идут на исходные позиции. Ведь ты — мать, и для тебя жизнь ребенка — самое дорогое сокровище!

Но если бы вы, матери Монии, знали наперед, что произойдет утром Девятого дня Второго месяца Шестнадцатого года Атомной эры, вы забыли бы про материнскую любовь, и еще в колыбели задушили бы тех своих сыновей, кто сейчас холодно и здраво налаживают стартовые аппараты баллистических ракет, прицепляют к бомбардировщикам бактериологические бомбы, в последний раз проверяют пушки и радиолокаторы. Они, ваши сыновья, чувствуют себя в безопасности. Возможно, что не все они погибнут. Но зато на ВАШИ седые головы, на головы ВАШИХ внуков будут падать огонь и камни, и тщетно будете вы молить о спасении…

Вы не хотели об этом думать, матери Монии. Вам казалось, что ваши сыновья — самые умные, самые лучшие, а все остальные — хуже них. Вы о войне знали только из книг и кино. А теперь война нависла над вами. Вам осталась одна-единственная ночь!

Тревожной была последняя мирная ночь планеты.

Еще вечером подпольные радиостанции передали условный знак Единого центра повстанцев Монии — сигнал немедленного сбора боевых дружин.

Не каждый из дружинников знал истинный смысл этого сигнала, но все догадывались: наступает решающий момент, от которого, возможно, зависит судьба целого мира.

Каждый из дружинников достал четко обозначенное задание. Порой это были, казалось бы, совсем незначительные поручения: выключить электрический ток там-то, перерезать кабель радиорелейной линии номер такой-то, захватить пожарную машину с лестницей и переправить туда-то. Но именно эти детали и определяли успех или неуспех общего плана восстания, разработанного Единым центром.

Собственно, то, что готовилось ночью с восьмого на девятое, нельзя было назвать восстанием. Речь шла совсем не о свержении капитализма, о революции. Нужно было только предотвратить войну, не допустить, чтобы со стартовых площадок взлетели смертоносные атомные и водородные бомбы.

Если бы дружинникам пришлось иметь дело с людьми, то это необычное восстание можно было бы осуществить гораздо легче. Но люди свое дело сделали и ушли. А теперь придется бороться против машин, которых невозможно уговорить, которые не боятся угроз. С холодным равнодушием они выполнят любой приказ и покорно погибнут, если этого потребует заложенная в них программа. Чтобы победить машину, ее нужно или лишить источника энергии, или испортить руководящие устройства. А добраться до этих машин очень трудно. Запертые в стальных бункерах, вооруженные автоматами защиты, они не подпустят никого.

Так, каждая из трех тысяч трехсот стартовых установок практически неприступна. Но каждую из них проектировали, изготавливали и монтировали люди. А человек может сделать с машиной что угодно. И кое-что уже было сделано: это восстание должно стать не началом, а завершением тяжелой, долгой борьбы за мир.

Профессор Эйр Литтл, «консультант по высшей технике», как он в шутку называл сам себя, сидит над большой картой Монии и старательно вырисовывает какие-то значки.

Сквозь приоткрытые двери соседней комнаты доносится шум пьяной компании. Это магнитофон имитирует пир. Рядом с профессором горячо спорят двое пожилых мужчин. Все это должно было бы раздражать Литтла, но он даже не обращает внимания на шум.

— Гм… Не в порядке… Что же делать?

Нет, речь идет не о предстоящем циклоне. Эти значки на карте будут пострашнее метеорологических. Некоторые из них обведены красным и перечеркнуты. Это означает, что контроль над стартовой установкой находится в руках Единого центра, и баллистические ракеты оттуда не вылетят. Над частью отметок поставлены знаки вопроса: никто не знает, как повернется дело, когда прозвучит последний, решительный сигнал.

Их много, этих радостных, окрашенных красным отметок. Но втрое больше мрачных, черных. И сердце у профессора Литтла тревожно сжимается, в душу заползает тоска.

— Что же делать? — шепчет он почти отчаянно.

Кто-кто, а он хорошо знает, что случится с планетой, когда взорвется даже половина этих ядерных бомб. Они уничтожат все на тысячи миль вокруг и отравят атмосферу Пирейи радиоактивным пеплом. Стартовые установки Кейз-Ола разрушать нельзя. Их надо только обезвредить.

— Профессор Мэтти! — кричит Литтл в другую комнату. — Пожалуйста, взгляните!

Седовласый мужчина в элегантном костюме будто и не слышит. С выражением недосягаемого превосходства и презрения на лице он что-то неторопливо объясняет скромно одетому юноше.

— И не заставляйте себя долго упрашивать, вы не девушка, Мэтти! — теряет терпение Литтл. — На дуэль вызовете меня позже.

На лощеном лице седовласого появляется что-то похожее на снисхождение: ну, чего еще можно ждать от человека, который продался коммунистам?! Он, профессор Мэтти, — антикоммунист, и не скрывает этого. Литтл навсегда вычеркнут из числа его друзей. Но как временный сообщник… Что же, ладно!

А уже через минуту профессор Мэтти забывает о своем «антикоммунизме», которого держится только из упрямства, и профессор Литтл тоже не испытывает неприязни к своему оппоненту. Они склоняются над картой.

— Ну, дружище, что же делать?

— Плохо, Эйр. А впрочем, погоди. Ты говоришь: радиорелейная линия номер семнадцать в наших руках?

Профессор Литтл даже не замечает этого случайно произнесенного «в наших», которое обрадовало бы его в другое время. Он сосредоточенно размышляет:

— Гм, ты прав. Действительно, эта линия замыкает кольцо. И если ее обрубить…

Карандаш неспешно вырисовывает красные треугольнички возле изображений двух башен радиорелейных линий, затем обводит и перечеркивает три крошечные сигареты, знаки размещения ракет, вокруг голубоватой змейки небольшой речки. Следовательно, можно обезвредить еще три стартовых установки. Таким образом, в свой последний полет не поднимутся уже сто восемьдесят баллистических ракет.

Это только последние поправки к плану контрнаступления Единого центра.

Быстро-быстро пропел телеграфный ключ. Тот, кому адресован сигнал, примет старательно зашифрованный приказ. И сразу же, какая-то неведомая не только консерватору Мэтти, но и коммунисту Литтлу боевая группа отправится в район радиорелейных башен номер семнадцать, чтобы захватить их, когда поступит сигнал.

Но когда он поступит, тот сигнал? Может, Кейз-Ол решил перехитрить всех, и изменил день и час осуществления своего агрессивного плана? Может, нашелся какой-то провокатор, и именно сейчас готовятся засады против повстанческих групп? Что же, следует учитывать и такую неожиданность.

Молчат, притаились боевые группы на исходных позициях. Но в таком же ожидании застыла и гигантская многоступенчатая военная машина Монии.

С первого числа Второго месяца монийская армия находится в состоянии боевой готовности. Нижним чинам объявлено: вскоре начнутся маневры. Офицеров предупредили: по агентурным данным, коммунисты, выведя на орбиту искусственный спутник, собираются на днях начать войну. И только высший генералитет знает: вот-вот будет получен приказ мистера Кейз-Ола о начале операции «Молния».

Спят в казармах полуодетые солдаты. Дремлют в штабах дежурные офицеры. Мрачными воронами наклоняются над военными картами генералы.

Сигнала еще нет. Только мистер Кейз-Ол знает, когда его подать.

За Бурным океаном лежит другая страна — Союз Коммунистических Государств. Там каждая мать учила своего сына с пеленок быть человеколюбивым и честным, трудолюбивым и храбрым. Сыновья вырастали, крепли, мечтали о подвигах, о славе, но находили их в борьбе с природой, в яркой плодотворной работе. Они не хотели войны, но знали, что одного пацифизма — мало. Силе врага надо противопоставить силу. И эту сила была создана.

«Звезда Надежды» поднялась над планетой очень вовремя. Уже самим своим появлением в небе над Монией она заставила задуматься не одного из чересчур храбрых монийцев. А в ночь с восьмого на девятое число Второго месяца с озера Мира стартовала и вскоре вышла на орбиту «Звезда Победы» — второй искусственный спутник Союза Коммунистических Государств. Третий, «Звезда Коммунизма», должен был подняться над миром через сутки.

Еще бы год — пусть даже полгода, — и все три искусственных спутника СКГ были бы оборудованы новым сверхсекретным оружием, которое смогло бы отразить атаку атомных баллистических ракет. Но в том-то и дело, что войну им навязывает Кейз-Ол. Возможно, его агентам удалось даже пронюхать о новом оружии.

Война еще не вспыхнула, но уже давно идет жестокая тайная борьба. Несколько дней назад, по неизвестным причинам, произошел колоссальный взрыв в Ядерном институте СКГ. Вчера диверсанты взорвали стартовую установку баллистических ракет из антивещества. Пойманные на горячем, преступники заявили, что посланы сюда из Монии Братством Сынов Двух Солнц. А сегодня еще один, член Лиги Святого Духа, пытался пристроить мину замедленного действия к гравитонному резонатору «Звезды Победы». Если бы ему удалось это сделать, искусственный спутник упал бы на планету, как глиняная тарелка.

Два мира стоят друг против друга в напряженном ожидании. Счет уже идет на минуты. Каждая минута весит много: может, именно от нее зависит, вспыхнет третья и последняя всепирейская война, или ее удастся потушить.

А если вырвутся из стартовых установок ракеты Кейз-Ола, тогда счет пойдет на секунды!

Бодрствуйте же, бойцы коммунистической гвардии у баллистических ракет-перехватчиков! Будьте готовы, летчики реактивных истребителей, операторы радиолокаторных станций, матросы атомных подводных лодок! Будьте бдительны, врачи и связисты, энергетики и металлурги, бодрствуйте, все люди страны коммунизма! Враг жестокий и хитрый, будьте бдительны!

Вспыхнул экран видеофона на стене большого просто меблированного кабинета Председателя Высшего Совета Труда и Обороны. На нем появилось взволнованное лицо пожилого мужчины.

— Товарищ академик, «студентка» сообщает: «Свадьба состоится в назначенное время».

— Ну, что же… — седовласый мужчина встал из-за стола, потер ладонью лоб. — Что же — дайте предварительный сигнал боевой тревоги.

Экран погас. Академик снова сел, вытащил из ящика альбом, развернул его.

С большого листа смотрит лукавая юная красавица. Через нижнюю половину фотографии пролегли написанные торопливым почерком строчки: «На вечную память чудесному учителю от его недостойной ученицы».

— На вечную память… — Академик вынул портрет из альбома, поставил на столе перед собой.

С фотокарточки на него смотрела «Царица красоты» мисс Мэй, «студентка», а короче — Майола.

Девушка улыбалась.

«ОНА — СЧАСТЛИВА!»

В аппаратной Центрального узла связи «Городка науки» над планом Урании склонились Рой, Люстиг и еще несколько членов повстанческого комитета. Они негромко обсуждают последние детали запланированной операции.

А в противоположном углу, попыхивая сигаретой, стоит профессор Кольридж. Один за другим он смотрит на контрольные экраны на пульте управления: приближается решающий момент, так что нужно бдеть и бдеть.

На центральном экране — роскошный Зал Розовых Мечтаний во дворце Кейз-Ола. В нем все блестит и сияет: в двадцать пять часов там должна состояться свадьба. Уже начинают сходиться «мудрейшие» со своими женами. Они одеты в богатые и изысканные наряды, но вид имеют обеспокоенный и кислый.

На соседнем экранчике епископ Соттау надевает золотые ризы. Ему что-то не нравится: видно, как он кричит на слугу, но голоса не слышно, потому что микрофоны отключены.

А вот король химии Хейл-Уф нервно расхаживает из угла в угол своего кабинета, поглядывая на часы. Он не собирается на свадьбу, и не трудно догадаться почему: экранчик крайнего слева аппарата показывает двух прислужников Хейл-Уфа в засаде вблизи дворца Кейз-Ола. Один держит наготове пистолет, а второй — противотанковую гранату. Оба настороженно поглядывают в ту сторону, откуда должен появиться на своей «сколопендре» триллионер. И смех, и грех: корабль вот-вот пойдет на дно, а крысы в его трюме грызутся за лакомый кусок!

Пятый, шестой, седьмой экран… Ежеминутно изображения меняются — это включаются другие группы подглядывания. Ничто не скроется от зорких объективов телепередатчиков; даже выключенные, они докладывают обо всем, что творится перед ними. Только запасные ворота Урании на поверхности острова Праздника — остались вне контроля повстанцев: не удалось установить тайные линии. А видеть, что там происходит, сейчас очень нужно. С полчаса назад Кейз-Ол выехал на «сколопендре» на остров, и исчез из поля зрения. Какова цель этого загадочного путешествия? Что он задумал? Подышать свежим воздухом? Нет, триллионер не из сентиментальных. А ведь до начала операции «Молния» осталось уже совсем мало времени.

Кольридж настойчиво щелкает переключателями видеофонных линий Спирального туннеля — никак нельзя пропустить Кейз-Ола незамеченным. Но в туннеле очень мало видеопередатчиков. И понятно почему: в тот туннель, кроме триллионера, доступ всем запрещен.

Однако, что это: на экране появилась какая-то точка. Да, это «сколопендра». Но…

— Рой, посмотрите, прошу. Вы видите: на машине Кейз-Ола нет. Может, с ним что-то случилось?

— Гм… Так… так… — он подошел к экранчику, поточнее сфокусировал изображение. — Нет, этот мерзавец слишком осторожен. Хочет отколоть какую-нибудь штуку? Ну, сейчас увидим.

Слуги Хейл-Уфа напрасно ждали в своей засаде: «сколопендра» не выползла на улицу Урании, а двигалась дальше Спиральным тоннелем, сразу во дворец Кейз-Ола, к его апартаментам.

— Ага, понимаю! — Рой подождал еще несколько минут, потом щелкнул переключателем.

На главном экране вспыхнуло изображение Мэй в ее спальне. Девушка стояла в позе человека, который забыл что-то чрезвычайно важное, и никак не может вспомнить. Вдруг она вздрогнула, как будто кто-то позвал ее. В глазах промелькнула беспомощность, даже ужас.

Видимо, Мэй знала, где расположен объектив скрытого телепередатчика. Она подбежала ближе, потянулась что-то сказать.

Рой включил на миг ее экран. Девушка радостно улыбнулась, послала в экран пожатие рук.

— Удачи тебе, — прошептал Рой, и сразу же изображение Мэй расплылось, погасло. А несколькими минутами позже «сколопендра» помчалась обратно, к выходу из Урании. В ее кабинке сидели Мэй и Тесси Торн.

И вновь неизвестность. Рой, молча, пристально посматривает на стрелки часов, но условного сигнала от Мэй все нет и нет.

Вот и истекли все сроки. Инженер поднялся, постоял неподвижно, потом обвел взглядом боевых друзей:

— Ну, начнем, товарищи!

Раздаются сухие, четкие приказы. Выходят из зала командиры групп, направляющихся к «сколопендрам», где уже ждут дружинники. Их немного, но на помощь им встанут машины. Именно те кибернетические машины, которые с тупой жестокостью должны были выполнять в Урании обязанности полицаев и жандармов! Машины покорились воле талантливых людей, превратились из врагов в друзей.

Их готовит к бою инженер Айт. И в эти мгновения он снова вспоминает своего «Мстителя», но уже не с грустью, а с гордостью: оказывается, схема электронного мозга «его» робота без каких-либо изменений была перенесена в конструкцию «сколопендры». Бывшие друзья обокрали сосланного на каторгу, им не хватило знаний хоть немного усовершенствовать машину. Как им благодарен сейчас инженер Айт! Ведь он помнит всю схему до мельчайших деталей, может в любую минуту задать машине другую программу действий. Именно это и помогло справиться с задачей, которую поставил главный радиотехник. Если Мэй успеет заменить барабан памяти кибернетической «сколопендры», машина станет для Кейз-Ола опасной вдвойне: она не только будет подчиняться «Царице красоты», но и «схватит» его щупальцами, едва он подаст свою команду.

— Отправляйтесь! — командовал Рой.

Одна за другой трогаются с места стальные чудовища. Заползают в туннель, ведущий к собственно Урании. Набирают скорость. И исчезают в сумерках.

— Айт и Люстиг, немедленно садитесь на «сколопендру» и поезжайте наверх! В двадцать пять ноль-ноль будет отключена вся защита, и тогда снизится ракетоплан, чтобы забрать вас всех. Следите, чтобы Кейз-Ол не прибегнул к самоубийству!

— Есть! — Айт и Люстиг пожали друзьям руки, выбежали из аппаратной.

Вот и затихло все в «Городке науки». Ни души в туннелях. Всех ненадежных заперли в коттеджах и лабораториях. Линии сигнализации и связи отключены, автоматы защиты — не работают. А «мудрейшие» об этом даже не подозревают.

В Зале Розовых Мечтаний дворца мистера Кейз-Ола все готово для празднования пышной свадьбы.

В длинном туннеле подземного хранилища института автоматики СКГ царят тишина и сумрак. Настежь раскрыты стальные двери всех боксов, в них тускло поблескивают металлом могучие кибернетические вездеходы противоатомной обороны. Нет, это совсем не те машины высшего класса, о которых мечтает Дэйв, — им далеко даже до «Малютки» с ее примитивными машинными рефлексами. Но зато каждая из них молниеносно выполнит любой приказ командира, полезет и в огонь, и в воду, чтобы защищать и спасать людей.

Их конструировали и строили именно для этой цели. При атомной бомбардировке наибольшую опасность представляют последующие пожары и разрушения зданий и сооружений. Еще долгое время после взрыва к руинам не могут подойти спасательные команды, потому что все вокруг покрыто смертоносной радиоактивной пылью. А для кибернетических вездеходов радиация не страшна. Защищенные мощным панцирем, оборудованные резаками и фрезами, такие машины в состоянии пройти сквозь огонь, пробить ход до заваленного бомбоубежища и вынести в своем вместительном чреве людей, иначе обреченных на гибель.

Кибернетическим машинам терпения не занимать. Им все равно — день ли, год пройдет до момента, когда поступит приказ действовать. А людям — труднее. Раздражает неизвестность, неопределенность положения. Их срочно вызвали среди ночи, и вначале никто не удивился: видимо, опять учебная тревога. Каждый экипаж быстренько проверил свою машину, доложил о готовности и уже готовился идти домой. Однако отбоя тревоги все не было и не было. Только позволили из боксов перейти в помещение клуба.

Вместе со всеми поглядывает на часы и Дэйв. Но он, как командир отряда вездеходов, знает, что тревога отнюдь не учебная. Вот-вот прозвучит второй сигнал, и на этом кончится мирное существование Пирейи. Пожалуй, лучше было бы и не знать этого. Другие беспокоятся, возможно, даже догадываются об истинном положении вещей, и все же полной правды о положении вещей не знают. А он по должности знает многое, и иллюзий не питает. Остается только ждать.

Чтобы развлечься, Дэйв прошелся по туннелю хранилища, заглянул в бокс с демонтированной «Малюткой».

«Бедняжка! — подумал он с горечью. — Лучше бы я сделал тебя простым кибернетическим вездеходом — может, больше принесла бы пользы людям!»

Хотелось, чтобы вернулось то чувство душевного подъема, которое еще так недавно охватывало его при одной мысли о возможности создания машин высшего класса. Он попытался представить себе будущего киберразведчика для исследования чужих, неизвестных планет, но перед глазами возникали только сухие линии чертежей. Разум не давал себя обмануть — сейчас не время мечтать. Сейчас речь идет не о каких-то там жалких машинах, а о существовании всего человечества.

Уже вполне равнодушно взглянув на «Малютку», Дэйв быстро зашагал прочь по туннелю. Открыв дверь хранилища, остановился, ослепленный. Ночь миновала, начинался новый яркий день. На синем небе — ни облачка, ветерок ерошит зеленые шапки деревьев. Поют птицы. Издалека доносится музыка.

И неужели найдется хотя бы один мерзавец, способный замахнуться на этот радостный, неповторимый мир?!

Это предположение показалось таким невероятным, что Дэйв даже улыбнулся. На секунду подумалось: зря он так волновался, тревога и впрямь окажется учебной. А в следующее мгновение он вздрогнул.

— Дэйв, где тебя черти носят?! — закричал его товарищ с порога клуба. — Немедленно к директору! Бегом!

Екнуло сердце. Сжалось в болезненный комок. Итак — случилось… Но почему не включили сирену? Или, может, именно ему и придется ее включить?

Дэйв резко распахнул дверь кабинета директора. Остановился на пороге.

Встретив его лихорадочный взгляд, директор невесело улыбнулся, покачал головой:

— Нет. Еще нет. Просто вас хочет видеть этот товарищ, — он показал на пожилого мужчину, сидевшего на краю стола. — Знакомьтесь.

— Смит, — сказал незнакомец, подавая руку.

— Дэйв… Слушаю вас, товарищ.

— Мне, собственно, надо передать вам одну вещь. — Смит вынул из портфеля свернутую в несколько раз газету, протянул Дейву.

— Не понимаю… — Дейв повертел газету в руках. — «Вечерний Дайлерстоун». Если мне не изменяет память, это — полу-бульварный журнал, которому даже в Монии никто не верит. Вряд ли найдешь здесь хоть сколько-нибудь достоверную информацию. Но кто передал эту газету? И что я должен с ней делать? Зачем она мне?

— Не узнали? — Смит укоризненно показал на женский портрет посреди центральной страницы.

— Майола?! — Дэйв вскочил, потом снова сел. Растерянно потер рукой лоб.

«ОНА — СЧАСТЛИВАЯ! — кричат огромные буквы. — МИСТЕР КЕЙЗ-ОЛ УДВОИЛ ЕЙ ЖАЛОВАНЬЕ И ПОДАРИЛ ДВОРЕЦ В РИО-АЙР!»

— Этого не может быть! — воскликнул Дейв. — Это какая-то фальшивка, провокация! Я слишком хорошо знаю Майолу, чтобы предположить такую…

— Вы знаете Майолу? — Смит вздохнул, помолчал. — Нет, дружище, вы только помните ее. Но и она помнит вас. Эту газету я передаю вам по ее поручению, и именно в этот самый решающий в истории человечества день. Думаю, вам все понятно без объяснений.

— Искренне благодарен вам, дружище! — Дейв горячо пожал руку Смиту. — Чрезвычайно признателен! Но скажите: вы видели ее? Ей очень трудно?

— Я был рядом с ней целый год. Скажу вам, Дэйв: то, что выдерживала эта хрупкая девочка, не выдержать и вам, и мне… да, пожалуй, и всем остальным. Это настоящая героиня, перед которой надо склониться. Но пусть лучше она расскажет сама. Надеюсь, этого уже недолго ждать. А сейчас я вынужден попрощаться.

Смит ушел, а Дэйв все сидел, не сводя глаз с портрета. Объяснений, действительно, не надо. Как та героиня давнего кинофильма со времен Революции, Майола жертвовала собой, чтобы спасти жизни миллионов людей. И, может, именно в эти последние минуты, когда…

Но зачем думать о дурном? Майола должна победить и остаться в живых. Она не имеет права погибнуть, потому что ее смерть была бы страшной несправедливостью, надругательством над всем святым и чистым, что только может существовать в жизни! Нет, нет! Она будет жить! Будет жить!

Дэйв повторяет эти слова почти как заклинание, потому что из подсознания наползает отчаяние. Он почти знает, что с Майолой им встретиться больше не придется, что именно сейчас ей грозит опасность.

Телепатия? Безжалостный анализ действительности? Детское суеверное стремление предположить худшее, чтобы случилось наоборот?

Так или не так, но если бы рядом был Рум, если бы Дэйв мог рассказать ему только что услышанное…

— Профессор! — Дэйв умоляюще посмотрел на директора. — Нельзя ли вызвать «Звезду Надежды»? Я хотел бы сказать Руму одно только слово: «Жива!»

— Нет, Дэйв, нельзя… — профессор посмотрел на часы, повторил: — нельзя. К тому же, я убежден, что Рум уже знает.

Да, Рум знал тоже. Только и изменилось, что экземпляр «Вечернего Дайлерстоуна» ему вручил не соратник Майолы, а капитан «Звезды Надежды».

Рум прореагировал точно так же, как и Дэйв.

— Не может быть! Это фальшивка!

— Нет, Рум, это факт! — академик подошел к нему, обнял за плечи. — Но факты можно толковать по-разному. Эта газета лежала в моем сейфе две декады. Ее передала для вас Майола.

— И вы молчали, учитель? — горько спросил Рум. — Почему?

— Потому, что было рано. А сейчас пора настала. Надеюсь, вы сегодня увидите вашу возлюбленную. Более того, спасете ее.

— Как, учитель? — Рум вскочил, взъерошил волосы. — А впрочем, да… Она в Урании? Туда надо полететь? Уже? Так почему же мы тянем время?

— Не горячитесь, Рум, потому что… — академик усмехнулся, покачал головой. — Если вы такой нетерпеливый, придется послать кого-то другого.

— Молчу. Буду ждать приказа. — Рум сел, молитвенно сложил руки. — Слушаю вас, учитель.

— Прошу, возьмите ваш планшет. Так. Вот — остров Праздника. Это и ворота в Уранию, и в то же время — абсолютно неприступная крепость. К острову нельзя приблизиться ни с моря, ни с воздуха. Но где-то около двадцати пяти часов по международному времени все защитные системы на нем будут выключены. Как будут развиваться дальнейшие события, сколько минут вам понадобится для выполнения задачи — неизвестно. Требуется только одно: вывезти с острова Праздники Майолу, ее подругу и… Кейз-Ола.

— Как, и его?! — пораженно воскликнул Рум.

— Да. Живого или мертвого. Лучше, конечно, живого. Но будьте бдительны: говорят, он жилистый и сильный.

— Есть.

— И еще одно: аэродрома на острове нет. Ракетоплан придется посадить на воду, поэтому немедленно выгрузите из него все лишнее и установите дополнительные стартовые ускорители.

Академик помолчал, прикидывая, не забыл ли еще чего. Потом встал, протянул Руму руку:

— Идите, дружище. На все приготовления даю вам один час. Доложите уже из кабины ракетоплана. Ну, удачи вам!

Эта час пробежал так быстро, что Рум и опомниться не успел. Но с задачей они справились: ракетоплан переоборудовали должным образом.

И тогда Рум вытащил из кармана газету с портретом Майолы, мигом впился в него глазами.

«Царица красоты»… Дворец в Рио-Айр… Прозрачные намеки циничного газетчика… Какое это обычное и привычное для каждого монийца! Юная девушка продалась старому богачу? Ну, и что же — она сделала неплохой бизнес, ей можно только позавидовать! Все продается, все — любовь, талант, призвание, убеждения, — чтобы только дали настоящую цену! И ни одному из монийцев даже в голову не пришло бы, что эта, на самом деле самая красивая в стране девушка, не рвется к богатству и власти, а жертвует всем самым дорогим, чтобы на их туповатые головы не посыпались атомные бомбы!

Странно: Рум не чувствовал ни тревоги, ни беспокойства. Где-то там, глубоко в недрах планеты, под островом Праздника готовится финал огромной трагедии. Конечно же, там все предусмотрено и рассчитано до секунды. А ему остается выполнить свою, хоть и важную, но очень короткую роль. Только бы не сдали двигатели ракетоплана, только бы не разбиться о волны Бушующего океана! А все остальное будет в порядке.

Включился видеофон на пульте управления. Появилось на экранчике лицо капитана «Звезды Надежды».

— Стартуйте, Рум! Только требую: не спешите, придерживайтесь графика.

— Выполняю. — Рум легонько нажал на педаль, из дюз ракетоплана заструились потоки огня. Быстро отдалилась и исчезла во тьме «Звезда Надежды». А впереди, за прозрачным пластмассовым колпаком кабины, появился огромный полуосвещенный диск на фоне звездного неба.

Плывут над Пирейей пряди белых и серых облаков, двойным пятном сверкает отражение Солнца на поверхности Бурного океана. Чуть в стороне темнеет едва заметная точка — остров Праздника.

Кажется, Рум волнуется? Точно — да! Не один десяток миллионов миль налетал он в межпланетном пространстве; как пилот-испытатель, не раз попадал в чрезвычайно сложные ситуации, из которых, казалось, и выхода нельзя было найти. Но вот такую задачу, как сегодня, он выполняет впервые.

Молчит Рум. Молчат врач и бортмеханик. И только глаза поглядывают то на Пирейю, то на медлительную стрелку хронометра.

Ракеты помчались на север

Над бесконечными просторами Бушующего океана гулял резкий холодный ветер. Рожденный где-то в Приполярье, он после долгого путешествия успел потерять силу, однако был еще достаточно силен, чтобы гнать перед собой тяжеленные массы воды. Волны росли и набирались силы, двигались вперед с тяжелой, тупой настойчивостью, стремясь уничтожать и разрушать. А потому, что на тысячи миль вокруг была однообразная серо-зеленая водная пустыня, натиск стихии должен был прийтись на единственный кусочек суши посреди океана — на крошечный остров Праздника.

Шквал налетел на остров неожиданно. С разбойничьим посвистом он прорвался через расщелины в скалах, вырвался вверх, пытаясь изничтожить скудную растительность, сбросить вниз каменные глыбы. Но с места не смог сдвинуть ничего, ибо все, что держалось плохо, было давным-давно сброшено вниз и смыто в океан.

И только на грубо вытесанной статуе посередине острова, шатаясь от порыва ветра, недовольно каркнул спросонья и снова спрятал голову под крыло большой черный морской ворон.

Так было и сто, и тысячу лет назад: с первыми лучами утра на остров обрушивался холодный шквал, будил немногочисленных крылатых жителей, бросал в липкие пряди всеядных растений скупые дары моря и мчался дальше. И как тысячу лет назад, с террас островка, скептически улыбаясь, смотрели на бессильное неистовство волн огромные базальтовые фигуры — немые свидетели былого величия могущественного племени рапануров.

Но вот откуда-то из-под земли послышался глухой грохот, и одновременно с ним начало твориться нечто странное: массивные скалы медленно поползли в разные стороны, открывая четко очерченные круглые и квадратные отверстия. А из тех отверстий сказочными цветами появлялись кружевные чаши радиолокаторов, чудесными ростками выпячивались острые носы ракет, грибами вырастали стальные колпаки орудийных капониров.

Ворон, недовольно каркнув, взмахнул крыльями, чтобы улететь, но снова успокоился. Когда несколькими минутами позже раздвинулись скалы рядом со статуей, и из длинного, ярко освещенного туннеля с негромким урчанием выползло металлическое чудовище, птица взмахнула крыльями во второй раз, однако снова остался на месте: машина остановилась, а человек, вышедший из нее, был безоружен.

За свою долгую жизнь ворон успел хорошо познакомиться с людьми. Он опасался их и одновременно презирал. Вот, например, этот пожилой мужчина — что он задумал, чего так уставился? Может, собирается выхватить пистолет или швырнуть в птицу камень?

Долго смотрели друг на друга человек и птица. У них были одинаковые холодные глаза и какое-то едва заметное сходство: переутомление и волнения в течение нескольких последних декад наложили на лицо Кейз-Ола глубокие, резкие морщины, согнули его фигуру, сделали нос удлиненным и крючковатым. Длинные фалды черного парадного фрака походили на крылья.

Видимо, и Кейз-Олу бросилось в глаза собственное сходство с вороном. Он криво улыбнулся, поднял вверх левую бровь.

— Старый, мудрый ворон, не гордись, что прожил долго. Я буду жить дольше тебя. А когда буду умирать — всех потяну за собой… Человечество, мудрый ворон, дошло до предела. Дальше ему существовать не стоит.

Скрестив руки на груди, Кейз-Ол посмотрел на север, туда, где за Бурным океаном находилось Континентальное полушарие, — и на его лице появилось выражение безграничного злорадства.

В эти последние минуты мирного существования человечества Кейз-Ол сбросил маску миротворца. Исчезло желание покрасоваться перед современниками и историей, осталась только острая ненависть к Союзу Коммунистических Государств и неистовое желание жить подольше, властвовать, чувствовать себя безгранично могущественным.

Он рисковал, бросая вызов всему человечеству. Если верить специалистам, сейчас на выигрыш в войне с СКГ у него шестьдесят шансов из ста. Через год возможности сравняются. А еще через год Мония начнет отставать.

Кейз-Ол рисковал, потому что опыт Второй всепирейской войны показал, что коммунисты способны мобилизовать такие резервы, о которых никто даже понятия не имеет. И все-таки, это был пока только риск, а не самоубийство.

Кейз-Ол еще раз обвел взглядом горизонт, достал из кармана небольшую плоскую коробочку и, вращая граненые рычажки, установил в ячейках цифры 24.75 — время начала атаки. Нажал на кнопку в нише устройства.

В коробочке что-то зажужжало, вспыхнула сначала зеленая лампочка, потом желтая, а следом за ней — красная. Это означало, что включились три независимые друг от друга системы потайных радиорелейных линий трех кибернетических мозгов, по трем каналам связи к каждой из стартовых установок переданы нужные сигналы, которые включили часовые механизмы.

Так прозаично и просто начиналась Третья всепирейская война.

Вот-вот сорвутся в небо баллистические ракеты. Их нельзя остановить: мистер Кейз-Ол, боясь даже собственных сомнений, приказал спроектировать устройства включения так, что подать сигнал задержки будет нельзя.

Все продумано. И все же, Кейз-Ол перенес момент атаки на СКГ на двадцать пять минут раньше, чем предполагалось по плану «Молния». Просто на тот случай, если Псойс все-таки заглянул в заветную папку и проболтался, кому не надо.

— Старый глупый пес! — Кейз-Ол поморщился, вспомнив своего неверного слугу. Поступок Псойса, так же как и его странное омоложение, не вмещались в рамки обычного логического анализа, вызывали беспокойство. Мэй объяснила очень просто: Псойс, ненавидя свою бывшую любовницу, любил сына и решил отомстить за него… Что ж, может, она и права.

Кейз-Ол снова скривился: невеста с приближением дня свадьбы становилась упорнее, пыталась принимать участие в каждом деле. И хотя ее вмешательства всегда были оправданы, это начинало раздражать. Ну, что это за глупая прихоть: Мэй категорически заявила, что хочет включить стартовые ракетные установки собственноручно.

— Ну, хорошо, моя дорогая, ты утешишься!.. — Кейз-Ол ухмыльнулся и повертел в руках абсолютно безопасный и бездействующий отныне аппарат управления. — Поставим на двадцать пять ноль-ноль…

Он спрятал коробочку в карман, подошел к «сколопендре» и уже хотел забраться в кабину, потом передумал и вышел из машины.

— Внимание!

«Сколопендра» повернулась к Кейз-Олу.

— Поезжай в Уранию, найди мисс Мэй и скажи: «Мистер Кейз-Ол приглашает миссис Кейз выполнить ее желание!» Привезешь мисс Мэй сюда. Ты поняла?

— Так точно, мой повелитель! — раздалось из громкоговорителя в «голове» машины.

— Все двери запрешь за собой.

— Так точно, мой повелитель!

— Выполняй!

С негромким урчанием «сколопендра» попятилась в туннель и быстро исчезла за щитом, который закрывал выход на остров. Кейз-Олу на мгновение стало жутко: он подал команду неточно: следовало бы сказать: «Запрешь за собой двери, когда будешь возвращаться сюда». Но это, в конце концов, не страшно. Машина всегда остается машиной, она не предаст.

Триллионер сделал несколько шагов вперед, остановился возле огромной базальтовой фигуры. Колос смотрел куда-то прямо перед собой. Его ячеистое, иссеченное ветрами лицо улыбалось скептически, и весь он был такой далекий от современности, такой безучастный к окружающему, что на Кейз-Ола снова наползла волна раздражения и беспокойства. Совсем некстати вспомнились катакомбы рапануров, которые должны были стать надежным убежищем для избранников, а стали им могильным склепом. На мгновение мелькнула мысль о том, что вот он, самый могущественный в мире, сейчас один-одинешенек на острове, и даже маленькая пуля, даже камень, пущенный сильной рукой, могут лишить его жизни…

Кейз-Ол ухмыльнулся. Этого не случится. Он здесь не один. Его защищают бесчисленные умные машины. Они не дадут приблизиться сюда ни одной бомбе, ни одной пуле! Вон, видишь, как пристально ощупывают радиолокаторы пространство над островом Праздника; каждая из кружевных чаш только и ждет, что излучаемые ею волны наткнутся на металлическое подвижное тело. А тогда автоматически включатся зенитные пушки и ракеты-перехватчики, а если этого окажется мало, то полетят и истребители… Нет, Уранию взять нелегко!

Стихало раздражение, исчезало беспокойство. А когда, наконец, поднялся стальной щит туннеля, и оттуда выползла «сколопендра», Кейз-Ол вообще почувствовал себя очень хорошо… Он заторопился навстречу невесте.

— Моя дорогая, вы… — Кейз-Ол нахмурился: рядом с Мэй сидела Тесси Торн. — Мэй, я приглашал только вас!

Царица красоты легко выпрыгнула из кабины, игриво поклонилась.

— Простите, светлейший: «сколопендра» мне этого не докладывала… И вообще, как может миссис Кейз — ведь вы так меня назвали? — отправиться на торжественную церемонию без своей обер-фрейлины?!. Ну, не сердитесь, милый! Мисс Тесси, поклонитесь светлейшему, иначе он лишит вас права присутствовать при самом великом в жизни человечества событии… покорнейше просите, мисс Тесси!

Тесси Торн стояла бледная как смерть. Она не могла даже слова произнести! Всего пять минут назад, лихорадочно орудуя во внутренностях металлического чудовища, чтобы заменить загадочный барабан памяти, Мэй торопливо рассказала, что это за приглашение и объяснила, как надо действовать. Тесси не успела еще прийти в себя.

— Ну, светлейший, вы уже все решили, да? Ведь это действительно интересно: вот вокруг такое голубое-голубое, золотое-золотое утро… А нажмешь на кнопку — и на планете наступит тьма, вдруг потускнеет все… Этот миг будет неповторимым — разве не так? Вот поэтому я и хотела нажать на кнопку именно здесь, на поверхности Пирейи, а не в гнусной, душной Урании… Ну, где эта кнопка, мой милый?

Мэй была как пьяная. Ее голос вибрировал, глаза лихорадочно блестели. Пожалуй, никогда в жизни она не была такой красивой, как сейчас. На фоне голубого океана, при свете обоих Солнц она стояла, в венце из золотых волос, в полупрозрачном розовом платье невесты — вдохновенная и нежная, настоящее воплощение юности.

Кейз-Ол почувствовал, как по-молодому застучало у него сердце, и смягчился. Ведь сегодня Мэй станет его женой.

— Ну, мой милый, я жду…

Медленно, с загадочной улыбкой на устах, Кейз-Ол вытащил из кармана плоский пластмассовый аппаратик с циферблатами на верхней крышке. В одном глазке отчетливо проступало 25 часов, а во втором — 00 минут.

— Это и все?.. — разочарованно произнесла Мэй и посмотрела на часы. — К тому же придется ждать целых полчаса. А я же предупредила епископа Соттау, что…

— Не расстраивайтесь, дорогая! — заботливо сказал Кейз-Ол. — Если вам не терпится, можете нажать на эту вот кнопку хоть сейчас. Салют в вашу честь загремит именно тогда, когда Соттау будет петь нам «Хвалу».

— Бр-р-р… Страшно! — Мэй робко протянула руку, взяла аппаратик. — Мисс Тесси, посмотрите.

Тесси поняла: это — сигнал. Еще несколько секунд — и произойдет то, ради чего страдала почти два долгих года Мэй, ради чего рисковали жизнью многие, многие другие.

У Тесси напрягся каждый мускул. Перехватило дыхание. Бешено застучало сердце.

— Ф-фу, как жарко… Где мой платочек?

Мэй неспешно подняла сумочку, расстегнула ее. И в тот же миг, когда в руках Царицы красоты блеснул пистолет, Тесси Торн со всей силы ударила ногой под колено триллионера. Одновременно с этим прозвучал резкий голос Мэй:

— Руки вверх!

План был осуществлен безупречно. И только одного не учли заговорщицы: перед ними был не немощный старик, а жилистый тренированный спортсмен, человек с крепкими мышцами и молниеносными рефлексами. От неожиданного удара Кейз-Ол упал на колени, но в следующее мгновение выпрямился, резким ударом кулака свалил Тесси Торн и прыгнул к Мэй. Девушка отскочила в сторону, отпрыгнула на шаг:

— Стой! Стрелять буду!

Мэй хотела захватить Кейз-Ола живым. И это была ее страшная, непоправимая ошибка. Только на некую долю секунды задержалась она с выстрелом, но за это время Кейз-Ол успел схватить ее за горло, вырвал из рук пистолет и выпустил в грудь девушки весь заряд.

Девушка упала на черную базальтовую скалу. Потянулась руками к груди, пытаясь сорвать с себя легкое розовое платье, на котором возле темных рваных отверстий расплывалось ярко-красное пятно. Тесси Торн, которая еле поднялась после удара, шаг за шагом отступала перед Кейз-Олом, который с пистолетом в руках медленно приближался к ней.

Еще один шаг, и дальше — пропасть. А глубоко внизу, под каменной террасой, виднеются острые, как зубы акулы, утесы.

Девушка остановилась. Можно было бы броситься на Кейз-Ола, но это означало бы неминуемую гибель.

— Ну?.. — злобно засмеялся Кейз-Ол. — Становись на колени, девчонка, молись о помиловании. Я подарю тебе жизнь… и отправлю домой.

Перед глазами Тесси моментально пролетел целый ряд лиц. Изможденная женщина из Комитета Защиты Мира в кафе «Разбитое сердце». Отец и «папаша» Кольридж в лаборатории. Люстиг и Эйр Литтл в затопленном Сан-Клее. Профессор Лайн-Еу — такой, каким она видела его в последний раз. И над всем — глаза Айта, глаза любимого.

Память живых и мертвых не позволяла ей пойти на позор даже во имя спасения, хотя бы с целью выиграть время.

— Стреляй! — вызывающе воскликнула Тесси. — И знай: сколько бы ты не нажимал на кнопку, твои страшные ракеты не сдвинутся с места, а тебя все равно повесят. Стреляй!

— Прекрасно! — воскликнул Кейз-Ол. — Люблю откровенность. Придется выполнить твою просьбу, девочка. Но сначала я тебе кое-что покажу… — он взглянул на часы. — Сейчас двадцать четыре часа шестьдесят семь минут. Итак, две минуты назад ракеты помчались на север!

За несколько шагов от металлического чудовища лежала Мэй. Тесси дернулась к ней, но Кейз-Ол крепко схватил ее за локоть.

— Погоди! «Сколопендра», внимание!

Тесси не поняла, что произошло в следующее мгновение. «Сколопендра» вдруг порывисто повернулась, и сразу же после этого раздался дикий вопль.

Кейз-Ол барахтался в объятиях металлических щупалец, которые скручивали его все крепче и крепче.

— Стоп! Стоп! Выполняй мой приказ! — кричал он.

Но «сколопендра» уже не повиновалась тому, кто стремился быть ее обладателем. Да только случилось это слишком поздно!

Тесси побежала к Мэй. Рыдая, упала рядом.

Мэй медленно приоткрыла веки. Произнесла еле слышно:

— Посмотри… локаторы…

Тесси осмотрелась. Кружевные чаши уже не вращались.

— Мэй, они остановились! Они остановились!

— Это… хорошо… Подними… мне… голову…

Тесси выполнила ее просьбу.

На расстоянии двух шагов, неспособный сделать хоть движение, стоял скрученный Кейз-Ол. В его глазах не было страха, только ненависть. Мэй скользнула по нему взглядом, как по пустому месту, и засмотрелась на море.

— Как я устала, голубушка Тесси, — прошептала она. — Как я ужасно устала…

Медленно закрылись печальные синие глаза, поникла золотая голова. Тесси прижала ее к груди в молчаливом отчаянии. Она владела секретом чудесных препаратов Ц и КМ, которые могли не только сохранить жизнь в теле, но и восстановить его, но здесь, на этом необитаемом острове, девушка была бессильна.

Царица красоты, мисс Мэй, а на самом деле Майола умирала.

На весах истории

Не погасли Солнца. Не потемнело небо. Не прозвучал на весь мир торжественный реквием. И действительно: во имя чего? Погибла одна из красивейших женщин Монии. Но на огромной планете каждую секунду умирают и рождаются сотни людей, и, может, именно в этот момент появилась та, которая станет со временем еще более красивой, чем Майола.

Отдельные люди в противоположных враждебных лагерях — как клетки в телах воинов, что вышли на поединок. Гибель одной или даже многих клеток — неважно. Значительно важнее, как слаженно и на полную ли мощность работают все остальные. Победа или поражение зависит не от одиночек, а от миллионов, хоть значение имеют и самые малые, и великие.

Девятого дня Второго месяца Шестнадцатого года Атомной эры Пирейи на весы истории было положено все.

Далеко-далеко от Монии, на крошечном островке посреди Бушующего океана, взбешенный изверг нажал на роковую кнопку втайне от всех. Он претворил в жизнь свой гнусный замысел.

Существовала только одна возможность бороться против баллистических ракет: пустить навстречу им такие же ракеты-перехватчики, — противоракеты, чтобы ядерные взрывы произошли где-то далеко в стратосфере. Если бы это произошло хотя бы годом позже — может, удалось бы использовать новый вид защиты, чудесные излучатели резонансных лучей. Тогда бы водородные бомбы просто распались бы на атомы. Если бы даже на несколько месяцев позже — ракеты-перехватчики были бы оборудованы зарядами из антивещества. Тогда при столкновении двух видов материи произошел бы еще более сильный взрыв, но после него не осталось бы смертельной для всего живого радиоактивной тучи.

Однако атомные резонансные излучатели только проходили первую стадию испытаний, а ракет с антивеществом в СКГ было всего около двухсот.

Все, все взвешивалось на весах истории того знаменательного дня: бдительность и трудолюбие, талантливость и честность, храбрость и хитрость.

Мистер Кейз-Ол принял самые строгие меры предосторожности, чтобы никто не подслушал и не перехватил сигнал начала операции «Молния». Недаром Мэй стремилась быть рядом с триллионером в тот миг, когда он вознамерится нажать на кнопку. Если даже не удалось бы помешать этому, девушка послала бы по радио короткий условный знак — крайне необходимый, потому что баллистические ракеты мчатся с космической скоростью, и радиолокаторы зафиксируют их слишком поздно. Майола подать этот сигнал не успела. Зато его подал профессор Эйр Литтл.

Нет, Литтл все-таки имел основание присвоить себе полушутливый титул «советника по высшей технике»! Именно у него возникла блестящая мысль: пристально следить за часовым механизмом одной из стартовых установок, чтобы узнать определенный момент атаки заранее. Рано утром девятого числа вместе со своим другом, профессором Мэтти, Литтл помчался к радиорелейной линии центра А, за десять миль от Дайлерстоуна. Это была самая главная станция, которая соединяла Генеральный штаб Монии с Уранией, — объект, который намечался к подрыву в первую очередь. Профессор Литтл едва успел помешать этому. По его приказу дружинники выбросили вон из подкопа уже заложенную взрывчатку, быстро пробили пол в аппаратной. В узкий проем храбро полез профессор Мэтти, за ним — Литтл и остальные дружинники.

Мистер Кейз-Ол слишком боялся людей и слишком полагался на машины. Они действительно слепо и безжалостно уничтожили бы всякого, кто пошел бы против них напролом. Но против сообразительности человека автоматы защиты выстоять не могли.

Конечно, если бы не профессор Мэтти, Эйр Литтл ничего не понял бы в том хаосе проводов и радиодеталей, что заполняли почти весь бункер. А тот сразу же нашел нужное: нажал на какую-то кнопку.

— Линия Генерального штаба выключена… Ну?

Даже теперь, в эти решающие минуты, профессор Мэтти еще не верил, что Кейз-Ол способен начать войну.

— Не спеши иронизировать, друг мой! — мрачно отозвался Литтл. — Лучше скажи, где эти реле времени?

— Смотри!

Они долго сидели молча, неподвижно, не сводя глаз с окошка, в котором виднелось — 00.00. Сколько прошло так времени? Час? Десять? Литтл и Мэтти ждали.

И вдруг защелкали переключатели, замелькали сигнальные лампочки. Профессор Мэтти побледнел, схватился. Сказал тихо:

— Двадцать четыре семьдесят пять… Литтл, беги!

Через три минуты назад Единый центр Монии подал условный сигнал, и сразу же все боевые дружины отправились против врага.

Не было штыковой атаки с победным «ура». Не взбирались на бастион вражеской крепости первые храбрецы, чтобы водрузить флаг победы. Эта битва мало походила на битвы давних времен.

Уже в первые минуты хорошо спланированного наступления удалось обезвредить более трети стартовых установок. Не обошлось, конечно, и без неудач. В нескольких случаях план Единого центра был нарушен непредвиденными обстоятельствами. Некоторые из боевых групп попали под огонь не выявленных вовремя автоматов защиты. И все же, в воздух вместо трех тысяч трехсот баллистических ракет способны теперь подняться лишь две тысячи сорок.

«24.75 — 2040» — летят над планетой старательно зашифрованные сигналы радиопередатчиков. А в Генеральном штабе Монии до сих пор даже не подозревают, что сигнал начала операции «Молния» подан. Спят солдаты, дремлют офицеры, молчат двигатели бомбардировщиков. Радиорелейные линии повреждены дружинниками. Приказ начинать войну не будет получен.

Спасибо вам, дорогие друзья, славные соратники! Вы сделали действительно много! Но и двух тысяч ядерных бомб более чем достаточно, чтобы уничтожить жизнь на планете.

Угрюмо смотрит в пространство профессор Эйр Литтл. Как никто в мире, он знает, что постигнет Пирейю, когда эти бомбы взорвутся.

Кейз-Ол недаром грозился утащить за собой в гроб все человечество. Для него невыносимой была сама мысль, что после его гибели кто-то будет смеяться, радоваться, жить. Если погибать, то пусть гибнут все, вместе с Уранией!

Нет, он не собирался умирать, но предполагал возможность покушения или несчастного случая, поэтому принял меры, чтобы осуществить свой дьявольский замысел любой ценой. Когда Кейз-Ол нажал на кнопку, включились не только радиорелейные линии стартовых установок. Одновременно щелкнули и реле часовых механизмов атомных фугасов, заложенных под хранилищами ядерного топлива. Обычная предосторожность Кейз-Ола! Достаточно Кейз-Олу будет сказать хоть слово перед первым попавшимся микрофоном — и сразу же выключатся механизмы, взрыва не произойдет. Если мистер забудет это сделать, то за полчаса до рокового срока включится тревожная сирена. Если же нужная команда не будет подана и после этого — Уранию уже не спасет ничего.

Никто не знал эту величайшую тайну Урании, кроме Стун-Айя. Может, именно за нее он и поплатился жизнью.

Как только прозвучал сигнал боевой тревоги, от Зари Надежды беззвучно отчалила ракетоплан и, таща за собой длинные пламенные хвосты, помчался вниз, к планете.

Четверть часа назад связисты искусственного спутника СКГ перехватили сообщение: открытым текстом несколько радиостанций Монии предупреждали человечество о смертельной опасности, которая нависла над ним.

На «Звезде Надежды», собственно, это сообщение не было новостью: уже несколько дней искусственный спутник находился в состоянии боевой готовности, и все же до последнего момента еще теплилась надежда, что бедствия повезет избежать.

А потом радисты перехватили еще одну передачу, адресованную командиру «Звезды Надежды».

Урания в руках повстанческого комитета… Кейз-Ол арестован… Повстанческий комитет просит командира «Звезды Надежды» немедленно отправить ракетоплан за преступником Кейз-Олом…

Передача повторялась и повторялась — видимо, повстанцы уже потеряли надежду получить ответ…

Управляемый Румом ракетоплан не успел преодолеть и половины расстояния до планеты, как радиолокаторы «Звезды Надежды» зафиксировали у северного побережья Монии первую группу баллистических ракет, мчавшихся в направлении Союза Коммунистических Государств. Одновременно с этим пост наблюдения доложил, что начала атаку и «Звезда Кейз-Ола»: одна часть ракет движется по направлению к «Звезде Надежды», а вторая — снижается на Пирейю.

Куда направить ракеты-перехватчики из антивещества? Как целесообразнее и эффективнее контратаковать искусственный спутник врага? Ни один из величайших полководцев всех эпох Пирейи не смог бы решить этот вопрос. Просто не хватило бы времени на обдумывание, не удалось бы учесть множество обстоятельств. Но то, что выходило за пределы возможности человека, очень легко в течение нескольких десятков секунд сделал Главный кибернетический центр СКГ — гигантская электронно-вычислительная машина, надежно скрытая в стальных бункерах глубоко под землей.

Многочисленными радиорелейными линиями умчались группы радиосигналов. И по этим сигналам включались сирены атомной тревоги, останавливались заводы и машины, распахивались двери бомбоубежищ. По этим сигналам срывались со стартовых установок баллистические ракеты и неслись навстречу движущимся целям.

Невероятно ужасные были эти минуты, когда от двух континентов помчались и начали сближаться две шеренги смертоносных ракет!

Стальные сигары не избегают друг друга, а, наоборот, ищут встречи.

Еще несколько десятков секунд — и грянут взрывы.

— Быстрее, друзья, быстрее! — кричит в мегафон Рум, высунувшись из дверей ракетоплана. Он не может подвести самолет ближе: на рифах у острова Праздника отплясывает бешеный прибой.

Похожая на «Малютку» Дэйва металлическая машина, которая направляется к ракетоплану, не приспособлена к плаванию и поэтому двигается очень медленно. На нее раз за разом обрушиваются тяжеленные валы, и сердце у Рума тревожно замирает: как бы не смыло тех, кто вцепились в кабину вездехода.

— Доктор, ну, что там?

Тот смотрит в бинокль, но и ему еще плохо видно.

— Их пятеро. Трое мужчин и две женщины. Одна, вероятно, ранена, и ее держат на руках.

— Дайте, я взгляну! — Рум протянул руку, чтобы взять бинокль, но в этот момент включился экран телевизора, на нем появилось бледное, сосредоточенное лицо капитана «Звезды Надежды».

— Рум, немедленно стартуйте! С максимальным ускорением — выше вверх! — академик запнулся, схватился рукой за грудь. — Взрыв… произошел!

Несколько следующих минут выпали из памяти Рума. В сознании осталось только бледное лицо Майолы, ее залитое кровью розовое платье.

Рум очнулся только тогда, когда ракетоплан, преодолевая звуковой барьер, на мгновение завибрировал. Рефлекторные привычки пилота взяли верх над всем: чрезвычайно большую перегрузку надо было прекратить, ибо это грозило гибелью.

Рум снял ногу с педали управления. Стрелка указателя ускорения поползла с деления «G6» вниз. От груди сразу же отхлынула невыносимая тяжесть. Но мозг еще работал вяло.

Машинально Рум взглянул в иллюминатор. Посреди безграничной синевы Бурного океана виднелось пятно — остров Праздника.

— Будь проклята, Урания! — он в бессильной ярости погрозил кому-то кулаком. — О… — и запнулся.

На месте темного пятна вспыхнул невыносимо яркий свет. На глазах он превратился в светящийся гриб, который с каждой секундой увеличивался. Его яркость приобрела зловещую окраску. Черное с красным — атомный взрыв!

Рум обвел взглядом кабину.

Мертвая Майола. Врач в полуобмороке. Тесси Торн и двое незнакомцев…

Погибла самая дорогая женщина в мире. Гибнет весь мир. Кто виноват в этом?

Вот он — виновник, мерзкий выродок Кейз-Ол! Связанный, преступник лежит в углу кабины и оглядывается вокруг хищными, волчьими глазами.

— Как вы себя чувствуете, Рум?.. — послышался обеспокоенный голос капитана «Звезды Надежды». — Немедленно переведите устройства на дистанционное управление. К вам приближается первая взрывная волна.

Рум выполнил приказ и взглянул в правый иллюминатор кабины. Фазы атомного взрыва над Уранией развивались дальше. Масштабы явления были просто невероятные: пламя уже охватило полнеба. Но когда Рум взглянул в противоположную сторону, он увидел еще более страшное зрелище: с севера шел черно-багровый вал, которому не было конца и края. Он впитывал в себя облака и воду, закрывая собой весь Бурный океан…

Рум удобнее устроился в кресле, закрыл глаза. Он был бессилен бороться против взрывной волны. Единственная надежда — на автоматы управления.

Еще несколько секунд — и вдруг ракетоплан качнулся…

Невыносимая боль ослепила глаза Рума, ледяным холодом пронзила мозг. Навалилась тьма — тяжелая, непроницаемая.

И, наконец, все исчезло.

Когда планета вскрикнула

Поблек, погас экранчик биоскопа. Павел Седых вскочил, обвел безумным взглядом кабину.

Увиденное и прочувствованное все еще стояло перед глазами, жгло в груди, врывалось в мозг отчаянным: «Зачем? Почему?»

Трагедия далекой планеты была не абстрактным зрелищем, она заставляла задумываться, а не может ли случиться так и на Земле?

Там, на Пирейе, обстоятельства сложились весьма неблагоприятно. Союз Коммунистических Государств вышел на арену истории очень поздно, когда концентрация капитала в Монии достигла наивысшего предела, а Кейз-Ол стал некоронованным самодержцем. На Земле все по-другому. Именно Советский Союз проложил дорогу в Космос и этим продемонстрировал свою мощь, величие своей науки и техники. Лагерь социализма монолитный, лагерь империалистов раздирают внутренние противоречия. Да и трудящиеся капиталистических стран умнее и смелее рабочих Монии. Против войны выступают самые широкие круги людей.

Это были трезвые рассуждения, опиравшиеся на вполне реальные факты. И все же беспокойство Павла Седых не исчезло полностью. Разве мало есть безумцев и на Земле, что хотели бы потянуть за собой в гроб весь мир? Как обезоружить этих маньяков, как навсегда установить мир?

Юноша пытался осмыслить суть трагедии Пирейи, проанализировать, где и когда защитники мира проиграли битву. В его памяти вновь и вновь мелькали кадры биофильма, и теперь все события воспринимались и оценивались совсем по-другому.

В своем биофильме пирейцы с безжалостной правдивостью раскрыли причины ошибок и неудач. Слишком поздно спохватились сторонники мира на планете, слишком распылены были их усилия. Не один год строилась «Звезда Кейз-Ола», не за одну ночь были установлены стартовые площадки с водородными бомбами, а те, кто мог бы помешать этому — Торн и Кольридж, Айт и Литтл, и еще тысячи и миллионы других, — смотрели и чего-то ждали.

Не как сторонний наблюдатель, а как суровый судья, Павел Седых взвешивал все увиденное и услышанное, вновь и вновь возвращаясь к земной действительности. Да, на Земле все по-другому. На Земле нет всемогущего Кейз-Ола, который нажатием на кнопку смог бы поднять в воздух тысячи баллистических ракет. Но войну может вызвать взрыв даже одной-единственной водородной бомбы… Поэтому надо раз и навсегда вырвать из рук безумцев атомное оружие и ни на минуту не прекращать борьбы за мир…

Павел Седых оценивал и взвешивал, даже не подозревая, что этот его процесс анализа оценивается и взвешивается электронным мозгом кибернетического вездехода пирейцев. Прошел почти месяц с того времени, как металлическая машина захватила в плен юношу, что выпрыгнул из кабины вертолета в лесу вблизи Северска. Еще в первые дни представитель человечества сдал экзамен на звание разумного существа и получил право просматривать биофильм. Но именно с тех пор и начался процесс изучения его психологии, убеждений и стремлений. Инопланетная машина фиксировала каждую реакцию Павла Седых на увиденное, записывала биотоки его мозга, изменение частоты дыхания и пульса, процентное содержание химических веществ в крови. Экзамены продолжались. Электронный мозг вездехода строго следил за тем, чтобы нервная система подопытного не разрушилась. Вот и сейчас возбуждение, которое охватило юношу, постепенно спадало, тело сковало сладкое оцепенение. Павел еще пытался рассуждать и анализировать, но глаза его невольно слипались.

На этот раз он спал более пяти суток. Открыв глаза, Павел сразу вспомнил все.

Что же дальше? Юноша наклонился к экранчика биоскопа, нажал на кнопку…

В тот же миг все вокруг охватило безумное пламя. Оно распространялось, наползало, душило грудь, жгло мозг.

«Я снова на Пирейе… — сверкнула мысль в голове Павла. — Итак, трагедия еще не закончилась».

Пламя постепенно развеивалось. Вместо него проступало изображение звездного неба. Раздался тихий хрустальный звон. И одновременно кто-то сказал: «Пирейя погибает!»

Гибла большая, красивая планета, полная силы и творческого буйства. Она уже пережила возраст своего детства. И на ней появились существа, невзрачные с виду, слабосильные, зато вооруженные самым мощным оружием из всего, что может дать природа, — умом.

На свой вкус и усмотрение они начали перекраивать родную планету, разрушали горы, останавливали реки, создавали новые моря и высушивали старые. Люди поднимались в заоблачные выси и опускались на дно океанов, штурмовали стратосферу и атомное ядро. Порой они уже и смеялись над планетой, называли ее «старушкой», «крошечной», «немощной», потому что их самолеты облетали вокруг света за несколько часов, их заводы создавали несуществующие в природе вещества, а их ученые вызывающе поглядывали в Космос. Так, наука и техника на Пирейе достигли небывалого расцвета, но только для того, чтобы погубить своих создателей.

Настоящие люди Пирейи на основе точных законов развития общества доказывали, что капитализм — обречен, но пусть лучше он погубит себя сам, только чтобы не вспыхнула Третья всепирейская война. Настоящие люди предлагали: хватит играться с ядерной бомбой! Это игрушка, которая может испепелить весь мир. Настоящие люди Пирейи организовали величайшее в истории человечества движение сторонников мира. К нему были привлечены люди всех рас и убеждений; бок о бок стали и те, кто был в обычной жизни врагами, идейными противниками, — ссоры и споры — потом!

Нет, Третья всепирейская война не вспыхнула, мир победил, ни одна бомба не упала ни на СКГ, ни на Монию. Да только мало было радости от этого мира, ибо планета погибала.

Планета молчала, когда по ней стучали сапоги всевозможных завоевателей. Даже породив жизнь, она оставалась безжизненной, поэтому безразлично всасывала кровь, пролитую в бессмысленных битвах.

Планета терпела, когда ее поверхность начали сотрясать взрывы. Она не имела нервов, и ей было все равно, что аммонал выбрасывает грунт из котлована будущей электростанции, или, может быть, тротиловая бомба крушит человеческие жилища.

И только когда над Бурным океаном более чем две тысячи межконтинентальных ракет с водородными бомбами встретились с таким же количеством баллистических ракет-перехватчиков, планета вскрикнула.

Страшный это был «крик»! Он прокатился, обогнув Пирейю несколько раз, медленно затихая. От этого крика сдвинулись с мест горы, полегли леса, высохли реки. Гигантские волны океана неистово мчались по суше, смывая то, что пощадил ураган, а за ним медленно ползли радиоактивные облака, чтобы завершить уничтожение.

Долго, долго не прекращался этот стон мертвой материи! Он был слышен в грохоте пробудившихся от сна вулканов, в реве рек, что прорезали себе новые русла, в свисте бурь, которые разгулялись над планетой.

Затем над Пирейей воцарилась страшная тишина.

Нет, человечество не погибло. И даже число жертв было невелико по сравнению с масштабами катастрофы. Родная планета закрывала людей каждой своей морщинкой, спасала в каждой впадине. Люди, как кроты, зарывались поглубже в грунт. Но на поверхности погибло все. Разбитые, обгоревшие деревья уже не могли подняться. Высохла и пожелтела трава. Не стало зверей и птиц.

То, что осталось живым, было обречено. В атмосфере собралась такое количество радиоактивных изотопов, в первую очередь изотопов углерода и стронция, что гибель жизни на Пирейе была только вопросом времени.

Можно было дышать, работать — никто не чувствовал ничего, потому что общая доза радиоактивности была не смертельной. Но изотопы накапливались постепенно и незаметно отравляли организм. Первое поколение пирейцев могло дожить до своего возраста свободно, второе родилось бы болезненным и неполноценным. Третье поколение стало бы последним.

Звучали колокола храмов в Монии: «Покайтесь, грешники! Наступил конец света!»

Ревели джазы в Монии: «Живите сегодняшним днем! После нас — хоть потоп!»

Закрывались в Монии школы, потому что никто не хотел ни учиться, ни учить. Зачем?

Останавливались монийские заводы, что остались невредимыми. Разбежались остатки монийской армии.

Наступало самое страшное бедствие — деградация половины всего человечества.

И в это тяжелое время, когда, казалось, не было уже никакой надежды на спасение, когда в Монии разрушилось все, что создавалось веками, раздался над Пирейей твердый, уверенный голос:

— Человечество не погибло! Оно будет жить!

…Где же вы, «мудрейшие»? Кейз-Ол предлагал вам акции спасения, обещал за определенную плату обеспечить каждому из вас райскую жизнь в краю обетованном, в неприступной Урании.

Ах-ах, развеялась Урания радиоактивным пеплом. Прахом пошли и все ваши ожидания. Из могучих вы стали бессильными, из грозных — жалкими. Никто вам не подчиняется, никто не уважает вас. Наверху вас держали только деньги. А деньги потеряли для Монии любую ценность. Ни за какие деньги вы не купите для своих потомков жизнь и здоровье.

Коммунистическая партия Монии предложила всем другие акции спасения — акции, за которые придется платить единственной подлинно устойчивой валютой: собственным трудом.

Полусуточный рабочий день. Полнейшая дисциплина. Строгое нормирование продуктов и сжиженного кислорода… За все это рабочий получает антирадиационный скафандр, а его дети — место в антирадиоактивных глубинных убежищах.

Законы чрезвычайного положения — жестокие. Многим они пришлись не по вкусу. Бывшие «мудрейшие» пытались игнорировать их. Но когда на разрушенную Монию стал приходить голод, когда уже негде было взять жидкий кислород для антирадиоактивных скафандров, невольно пришлось покориться и им.

Генерал Крайн держался долго. Как человек предусмотрительный, он заранее оборудовал на большой глубине комфортабельный бункер и сделал запасы продуктов, воды и жидкого кислорода. Злорадно посмеиваясь, генерал сидел в своем хранилище и дописывал «Историю Второй всепирейской войны» — просто так, для себя.

Но вот до бункера добрались бойцы народной милиции. Они конфисковали запасы Крайна. Зря генерал что-то лепетал о своих былых заслугах перед Монией, ссылался на болезнь жены. У бойцов были на все готовы ответы: сейчас речь идет не о прошлом, а о будущем; жена должна обратиться к врачебной комиссии; генерал Крайн по разнарядке местного комитета партии назначается чернорабочим на строительство кислородного завода. Конечно, гражданин Крайн может отказаться — это его дело. Но в таком случае он не получит продуктовых и кислородных карточек.

Волей-неволей пришлось пойти на работу. И вот там, впервые в жизни взяв в руки лопату, бывший генерал Крайн и встретился с Комиссаром антирадиационного надзора при Центральном комитете коммунистической партии Монии, профессором Эйром Литтлом.

Они сразу же узнали друг друга, ибо оба были без скафандров: людям старшего возраста повышенная радиоактивность воздуха уже не причиняла особого вреда.

Литтл взглянул заинтересованным взглядом на грязное, потное лицо Крайна, на его руки с кровавыми мозолями и усмехнувшись, обернулся к своему спутнику — мужчине в легкой антирадиационной маске, из-под которой выбивались непокорные пряди белокурых волос:

— Хочешь, Люстиг, увидеть того, кто подтолкнул меня на путь справедливой борьбы, к членству в Коммунистической партии?

— Конечно, хочу! — послышался сквозь резину маски приглушенный голос Люстига. — Где он?

— А вон, копает! — Литтл кивнул головой. — Бывший генерал Крайн!

— Не понимаю… — сквозь стекло маски видно было, как Люстиг наморщил лоб, припоминая.

— Да это же тот мерзавец, что устроил взрыв атомной бомбы на полуострове Койтерс! Если бы не он, ураган не обрушился бы на Сан-Клей, Тесси не остановила бы твой рефрижератор, и…

Литтл внезапно умолк. Он увидел, как болезненно скривилось лицо Люстига, и уже по-другому, с искренним сочувствием в голосе спросил:

— Ну, кто у нее?

— Сын.

— И…

— …назвали его Люстигом… — Люстиг глубоко вздохнул, покачал головой. — В мою честь…

Он быстро пошел вперед, а профессор из чувства такта задержался.

Нет, жизнь на планете не умерла! А там, где есть жизнь, всегда будет и любовь с ее радостями и болями, будут счастливые и несчастливые. Люстиг до сих пор не может забыть Тесси Торн. Но он еще молодой и красивый. И впоследствии, вероятно, найдет себе жену, не хуже, чем Тесси.

Не хуже?.. Профессор грустно покачивает головой. Он сам немного влюблен в Тесси и чувствует: лучше нее нет в целом мире. Ах-ах, поздно спохватился, дедушка, слишком поздно вспоминаешь о любви! Да и какая тут любовь. Просто глубокая симпатия… И на старика вдруг повеяло тихой грустью, знакомым запахом пожелтевших осенних листьев.

— Люстиг! Люстиг! — профессор Литтл семенит вслед за товарищем. — Слушай-ка, что мне пришло в голову. Тебе, как члену Центрального Комитета партии, следует побывать на заводе кибернетических машин. Я давно не проверял уровень радиации в том районе.

Оба прекрасно понимают друг друга: на заводе кибернетических машин главным конструктором работает инженер Айт, там же он и живет вместе с семьей.

— Гм… А как же с атомной электростанцией у Крутого порога?

— Осмотрим ее завтра.

— Ну, ладно. Полетели.

Медленно и почти бесшумно летит над Монией маленький вертолет. Проползают под ним черные пепелища, пустые нивы, где уже начинают разрастаться липкими красными прядями ядовитые для всего живого всеядные гвианы.

Вдоль пустынных автострад безумный ветер гонит коричневые облака пыли. Скалились выщербленными зубами в небо разрушенные железнодорожные мосты.

Все произошло так, как и предсказывал профессор Эйр Литтл более восемнадцати лет назад, когда произошли первые два взрыва атомных бомб.

Но тогда прогноз Литтла на будущее был совершенно бесперспективен, а сейчас все выглядит значительно оптимистичнее.

Планета не такая безлюдная, как кажется на первый взгляд. Кое-где клубятся дымы — это начинают работать восстановленные заводы. Видно, как врезаются в грунт ковши шагающих экскаваторов. Скорее всего, это строится новое антирадиационное жилье. В небе пролетают самолеты и вертолеты.

Но профессор Литтл не обращает внимания на эти радостные приметы. Он думает о чем-то своем.

— Мне кажется, Люстиг, что следовало бы зайти в первую очередь к Тесси. Поздравить ее с сыном, ну и… Послушай, но как же с подарком? Не захватил ты чего с собой?

Люстиг сделал свой подарок сам: долгие часы он потратил на то, чтобы из куска крепчайшей стали выпилить и отшлифовать фигуру девушки с планетой в одной руке и горящим факелом в другой.

— Прекрасно, Люстиг! — восторженно восклицает Эйр Литтл, любуясь статуэткой. — Этот скульптурный портрет переживет века! И сходство — чрезвычайное!

Люстиг только вздыхает в ответ.

Вертолет опустился возле огромного приземленного сооружения без окон.

Медленно открываются тяжелые герметичные двери, вторые, третьи.

Длиннющий светлый коридор, заставленный домашними цветами. Многочисленные двери — как на пароходе. Большинство из них открыты, и оттуда доносятся детские голоса, смех и плач, убаюкивающее: «А-а-а…» и грозное: «Не трогай!»

Это — Царство детей, Дом для детей. Малыши носятся по коридору, ползают по комнатам, что-то мастерят в холле. Здесь им вольготно и уютно; ни один из них не заболеет лучевой болезнью. Но растут они при свете искусственных солнц, и наружу им придется выходить только в тяжеленных, неуклюжих антирадиоактивных скафандрах.

Вот и знакомые двери. Они также открыты. В крохотной комнатке возле детской кровати сидит Тесси Торн. Она не замечает того, что на нее смотрят. Глаза у нее светятся таким счастьем и теплом, что у Люстига даже перехватывает дыхание.

Протянув руку, он тихонько ставит свой подарок на тумбочку возле двери и, сделав знак Литтлу, идет к выходу.

А из комнаты все еще слышится счастливый голос:

— Папа сделает для тебя большую-большую ракету. Ты полетишь в звездные миры, мой черноглазый. А я тебя буду ждать. Ну, спи, мой сыночек!

Жизнь на планете не погибла. Она развивалась.

Загрузка...