Гибель «Демократии»

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Стрелки на часах показали без десяти минут три, когда в коридоре послышались торопливые шаги. В замке заскрежетал ключ. Прикрыв лицо фуражкой и сложив руки на груди, Петр старательно изобразил спящего. «Ай, я молодец – верно угадал! – обрадовался он. – Выдержки у подкупленного милиционера хватило всего на пять минут. Он занервничал из-за того, что в камере по-прежнему стоит тишина, бросился выяснять, в чем дело. Полагаю, планом это не предусматривалось… Ну, давай, милый, буди меня, – получишь еще один сюрприз».

Тотчас поручик ощутил, как ему на плечо опустилась сильная рука и начала энергично трясти.

– Господин офицер, просыпайтесь, – зазвучал прямо над ухом напряженный шепот. – Вы что, записки не бачили? Времени ж зовсим трошки осталось!

Резким движением головы Шувалов освободился от фуражки. Прямо перед собой он увидел испуганное лицо Куценко. Тот продолжал удерживать одну руку на плече офицера, другая висела свободно. Оружия в ней не было. Петр молча показал взглядом на потолок. Милиционер удивленно поднял глаза и немедленно поплатился за любопытство. От несильного, но точного удара костяшками пальцев по кадыку у бедняги перехватило дыхание. Не давая ему опомниться, Петр захватил кисть руки Куценко, и, вставая с кровати, вывернул ее таким образом, что посланец заговорщиков поневоле улегся на освободившееся место. Одновременно поручик завладел наганом милиционера. Ощутив на губах дуло собственного оружия, пленник благоразумно понял, что его призывают к полному молчанию.

В таком положении они пробыли несколько томительных минут. Когда погас свет, Петр чуть сильнее прижал ствол револьвера и сказал отчетливо:

– Лежи неподвижно, считай до трехсот. Услышу, как зашуршит солома, застрелю. С такого расстояния я и в темноте не промахнусь.

Вскочив на ноги, поручик уверенно проскользнул к двери. Захлопнув ее, он не стал тратить время на поиски засова, а просто повернул ключ, оставленный Куценко в замке. В последний момент Петр решил прихватить всю связку. Сомнительно, что в полной темноте ему удастся справиться с незнакомыми запорами, зато увесистые железяки на большом проволочном кольце смогут неплохо послужить в ближнем бою. В барабане нагана всего семь патронов, так что это импровизированное оружие тоже может пригодиться. Чтобы ключи не звякали, он их быстро связал носовым платком.

До лестницы, упомянутой в записке, Шувалов добрался без приключений. Здесь по расчетам Петра начиналась самая опасная часть путешествия, поскольку засада могла быть устроена уже во дворе. Не исключено, что едва поручик откроет дверь, загремят выстрелы. Однако что-то подсказывало, что кульминацией этого спектакля должно стать именно его появление на улице. Даже пролетка в действительности могла поджидать («Глухой ночью у городского управления милиции?!»), да только не затем, чтобы отвезти в безопасное место, а скорее наоборот. Вполне вероятно, что после поездки в ней беглецу суждено бесследно исчезнуть – скажем, уйти на дно с камнем на шее, добавив попутно хлопот начальнику контрразведки. Тому бы заниматься без устали расследованием взрыва, а тут придется переключать внимание на поиски пропавшего коллеги.

И все же Петр решил поберечься. Он залег па ступенях лестницы, сильным толчком распахнул дверь, а сам, едва приподняв голову над порогом, обратился в слух. Нарушенная скрипом дверных петель, во дворе опять установилась ночная тишина. Даже цикад не было слышно, не говоря о выстрелах, выкриках команд, топоте бегущих людей, обутых в тяжелые сапоги. Шувалов отсчитал шестьдесят ударов сердца, пригнулся, выскочил во двор и сразу кинулся вправо. Привалившись к стене, наставил револьвер в сторону водосточной трубы, темневшей при свете звезд на углу здания. По-прежнему не замечая ничего враждебного, осторожно двинулся в том направлении.

План его был прост: достичь ворот, отвлечь внимание противника, перебросив через стену связку ключей; выскочить следом в калитку и, отстреливаясь, бежать, но не прочь от здания милиции, а наоборот, ко входу в него. Используя внезапность, ворваться в управление, забаррикадироваться в комнате дежурного, связаться оттуда по телефону с Жоховым, продержаться до его приезда. Начальник контрразведки, вникнув в ситуацию, обязательно сумеет перевести поручика в военную тюрьму. Конечно, риск был огромным. Тем не менее иного выбора не было. Без фонаря ему не отыскать внутренний проход в здание. Да и прорываться мимо караульного помещения, где полно милиционеров, значит стрелять в неповинных людей, обрекать на гибель либо их, либо себя. Отсидеться во дворе – из области утопии, здесь нет ни одного укромного местечка. Стоит снова загореться фонарям, как он окажется в еще худшей ловушке. Нет, только вперед, на прорыв!

До водосточной трубы, прикрывавшей угол дома, оставался один шаг, когда Петр услышал над головой приглушенный голос Ионы Калиновича:

– Господин офицер, постойте! Выслушайте меня,

Инстинктивно Шувалов вскинул револьвер и сразу же опустил. Во-первых, он ни за что не выстрелил бы в старика, который в обход воли начальства обошелся с ним по-человечески. Во-вторых, и стрелять было некуда. На фоне белевшей в темноте стены здания никого не было видно. «Он говорит через решетку из окна кабинета на первом этаже, поэтому не может высунуть голову», – сразу догадался поручик.

– Что вы хотите мне сказать? – шепотом спросил Петр, заглядывая за угол дома. Вдруг вахмистр попросту отвлекает внимание? Нет, никого.

– Ваше благородие. Христом заклинаю, не ходите за ворота. Худо будет! Я случайно видел, как один прохиндей с нашими милиционерами шушукался. После этого Уткин с Куценко весь вечер перемигивались да намекали, мол, скоро разбогатеем, а дел всего – полночи не поспать. Насчет Уткина давно слухи ходят, что он за деньги готов человека жизни лишить, поскольку с фронта вернулся не в себе. Я сразу заметил – взор у него пустой, как у настоящего нелюдя. Уж если кто его подрядил, значит, дело кровью пахнет.

– Благодарю за предупреждение, господин вахмистр, – растроганно сказал Шувалов. – Только нет у меня иного пути. Но я тоже фронт прошел, так что еще посмотрим, кто кого… У меня просьба к вам. Если что со мной случится…

– Есть другой путь, голубчик, Петр Андреевич! – радостно перебил вахмистр. – Через двор видите напротив вас бывшую конюшню? Там теперь автомобили держат. Слева от нее в стене есть дверка железная. Я ее вечерком отомкнул. – Господь надоумил, что может пригодиться. Бегите через нее – как раз попадете на соседнюю улицу. Потом я замочек закрою, и никто не догадается, куда вы делись.

– Еще раз спасибо, Иона Калинович! – ответил Петр, старательно гася волну радости, охватившей его при этом известии. Сердцем он полностью доверял старому милиционеру, однако аналитический ум заставлял просчитывать разные варианты развития событий. В том числе и такой – достигнув того места, беглец окажется на виду из окон управления милиции. На светлом фоне стены его силуэт станет настолько заметен, что любой посредственный стрелок сможет по пасть в Шувалова с первого выстрела. В итоге даже для Жохова картина будет очевидна: побег офицера, завладевшего ключами и оружием охранника, остановлен в самый последний момент. И вряд ли объявится свидетель, который сообщит, что, вместо предусмотренных инструкцией «Стой! Буду стрелять!» и выстрелов в воздух, сразу начался огонь на поражение. Что бы там ни было, нужно рисковать. Поручик последний раз прикинул, как лучше бежать до намеченной цели; на прощание прошептал, обращаясь к нежданному спасителю:

– Я все же попрошу вас, Иона Калинович, выполнить одну мою просьбу. Свяжитесь по телефону с начальником контрразведки капитан-лейтенантом Жоховым. Договоритесь о встрече, но обязательно с глазу на глаз где-нибудь вне штаба. Расскажите обо всем, а главное передайте, что в отделе обнаружилась прореха. Именно так и скажите! Буду жив, обязательно сам раскрою подробности, а пока на вас вся надежда… Еще одно, я у Куценко взял наган и ключи. Связку оставлю сразу за калиткой, там подберете, а револьвер верну попозже, при случае. Ну, прощайте!

– С богом! – откликнулся старик. – Не сомневайтесь, Петр Андреевич. Все ваши наказы выполню в точности.

Оттолкнувшись от стены, Шувалов побежал через двор, но не прямо к дверце, а к темневшему впереди большому проему ворот гаража. Невелика хитрость, а все же наверняка должна затруднить прицеливание возможным стрелкам. Достигнув ворот, поручик развернулся, припал на колено, приготовился ответить выстрелом на выстрел. Но в двухэтажном здании по-прежнему сохранялось безмолвие. Ни в одном из его окон не угадывалось ни малейших признаков движения. Тогда Петр рывком переместился к спасительному выходу, с силой толкнул тяжелую дверь и немедленно отпрянул назад, под защиту каменной стены. Снова его встретила тишина. Даже дверь не заскрипела – очевидно, Иона Калинович предусмотрительно смазал ее. Это также свидетельствовало в пользу вахмистра. Хотел бы навести на засаду, не стал бы так делать, поскольку нет лучшего сигнала к нападению, чем скрип двери.

Тем не менее поручик оставался настороже и, шагая в проем, был готов отразить внезапное нападение. Однако все обошлось. Выполняя обещание, он оставил возле порога ключи, прикрыл дверь, не мешкая, двинулся через обнаруженный между домами проход, который вывел его на незнакомую улицу.

Примерно через час он оказался на окраине. Кончилась мощеная мостовая, сплошняком пошли палисады, отгороженные плетнями; в одном из дворов забрехала собака, почуявшая чужака. Когда дорога привела его на вершину очередного холма, поверх крыш невысоких хаток Карантинной слободы поручик наконец заметил то, что давно мечтал увидеть. На фоне светлеющей части ночного неба четко выделялся силуэт храма в память крещения князя Владимира.

Сюда, на Херсонес, стремился попасть Петр до наступления дня. Никому в голову не придет искать его среди остатков древнего поселения. Оставалось только, не привлекая лишнего внимания, найти профессора Щетинина. Когда Аглая представила поручика отцу, тот отнесся к новому знакомому более чем прохладно. Очевидно, решив, что офицера скорее интересуют женские прелести дочери, чем черты жизни античного общества, Никита Семенович без всякой охоты согласился показать раскопки. В надежде поскорее избавиться от докучливых посетителей, он повел рассказ в лучших традициях древней Лаконии. Однако после первых же вопросов Шувалова, обнаруживших в нем знатока истории, археолог сменил гнев на милость.

После нескольких часов общения они стали испытывать достаточно сильную взаимную симпатию. Никита Семенович не только показал самым подробным образом всю коллекцию музея, но даже завел Петра в свою святая святых – комнату, где проводились разбор и чистка находок.

Пробираясь сейчас к Херсонесу, Шувалов рассчитывал не только обрести надежное убежище. Он всерьез надеялся, что профессор поможет ему в установлении связи с Жоховым.

Забирая в сторону от проезжей дороги, офицер надеялся выйти к балке, где археологи вели раскопки древнего некрополя. Там он планировал встретить рассвет и, дождавшись удобного случая, переговорить со Щетининым без свидетелей.