Жутко романтичные истории

Майлз усмехнулся. Это было в духе Маргаритки.

— Лин говорит, что большая часть картин ничего не стоит. Если и есть что-то ценное, можешь передать в его галерею. Остальное, вероятно, можно выкинуть на помойку. Для меня все картины одинаковые.

— Но что-то же тебе нравится.

Оливер удивленно посмотрел на Майлза.

— Верно. И здесь нет ничего, что вызывает у меня желание пополнить свою коллекцию настенного декора.

Что ж, это было честно, хотя и удивительно. Майлз считал дом шкатулкой, наполненной красивыми, восхитительными вещицами. Он просто не мог поверить, что Оливер ничего не хотел бы взять. Но этот мужчина был щепетилен в выборе одежды, а его машина была хоть и не нова, но дорога и безупречна, что говорило о нем как о человеке, который точно знает, чего хочет, и не загромождает свою жизнь излишествами. Возможно, соседство с такой богатой и ветреной матерью открыла для Оливера прелести жизни аскета.

— Ну, если ты передумаешь… — начал было Майлз.

Оливер поблагодарил, и они поднялись в его детскую комнату. Майлз помог (на самом деле ему ничего не пришлось делать) упаковать вещи, которые Оливер оставил в доме матери. Их было не так уж и много.

— Ха. Не узнаешь? — у Оливера в руках оказался экземпляр «Сокровищ старой башни» из серии детских детективов.

Майлз расплылся в улыбке.

— Конечно! Наши издания отличались.

— Да, ты все время сравнивал. — Оливер задумался. — Это самое первое издание. Пожалуй, не буду выбрасывать. — Он сложил книги на старом письменном столе и достал картонную коробку.

— Знаешь, у мамы было много драгоценностей. Наверное, они тоже принадлежат тебе, хотя я не уверен… — он оборвал себя. — Ну, Тибо точно знает. Полагаю, большая часть находится в мамином сейфе.

— А. Ясно. Может, там есть что-то ценное для тебя? — смущенно спросил Майлз.

Оливер удивился, но потом задумался.

— Не знаю. Я не думал об этом… Но, наверное, не откажусь взглянуть.

— Конечно!

— Если ты переедешь сюда, — спустя какое-то время начал Оливер. — Ты будешь жить один? — Он заклеил картонную коробку. — У тебя… Может, твой партнер тоже переедет?

Такая осторожная деликатность почему-то позабавила Майлза. Оливер не хотел поднимать скользкую тему и старался быть тактичным, но Майлз рано осознал свои сексуальные наклонности.

Они вроде бы принадлежали одному поколению, но все-таки тринадцать лет — слишком большая разница в возрасте.

— Нет. Я живу один.

— Понятно, — сказал Оливер бодрым тоном старшего брата. — Ты еще молод, и не стоит торопиться. Тем более в нынешних обстоятельствах.

Точно. Потому что теперь Майлз стал богачом, и некоторые захотят приобщиться к его девяти миллионам.

— А что у тебя с личной жизнью? — поинтересовался Майлз. Оливер не носил обручальное кольцо и ни разу не упоминал супругу, но это еще ничего не значило.

— Убежденный холостяк, — сообщил Оливер.

Некогда «убежденный холостяк» означало «гей», но Майлз был уверен, что в случае Оливера это выражение имеет прямое значение: «гетеросексуал среднего возраста, который не хочет загонять себя в рамки».

— А что насчет Лина? — как можно небрежнее спросил Майлз.

Оливер неодобрительно промычал.

— Он расстался с Джайлсом около года назад. Мне кажется, Лин еще не отошел от разрыва.

— О, жаль слышать.

Майлз понятия не имел, кто такой Джайлс, но это подтвердило его догадки насчет Лина. Он всегда полагал, что второй сын Маргаритки — гомосексуал, но у него не было прямых подтверждений. Маргаритка всегда относилась к сыновьям, словно к бродвейской постановке, в которой она выступала спонсором.

— Полагаю, в конце концов Лин устал делать поправку на артистический темперамент Джайлса, — продолжил рассказ Оливер. — Не то чтобы я обвинял в чем-то этого парня. Жить с Лином то еще удовольствие.

— Вы часто видитесь? С Лином.

— Нет. У него дом в Горе.

— Понятно, — сказал Майлз, не имея ни малейшего представления, где этот Гор находится. Он мало что знал о Канаде. Это следовало исправить. Кроме того, нужно освежить свой французский. Майлз не хотел быть одним из иммигрантов, которые до сих пор играют в экспатов, не желая принимать новую родину.

— Лин помешан на горных лыжах, а от Гора до Мон-Трамблана всего час езды.

Майлз посчитал это отличной новостью: он не встретится с Лином. Но отчего-то испытал укол разочарования. Неужели после всего случившегося он так и не перерос свою давнюю страсть?

— У меня такое чувство, что целый день мы говорим только обо мне, — сказал Майлз. — Я даже не спросил, чем ты занимаешься.

— Я архитектор корпоративных приложений в BEC Financial.

— Это как-то связано с IT?

— Только с IT и связано, — энергично откликнулся Оливер.

Звучало смертельно скучно, но Оливер, казалось, был очень доволен своей работой.

Оливер закончил упаковывать последние книги и модели самолетов. После этого они с Майлзом прошли в библиотеку в английском стиле с огромными эркерными окнами, откуда открывался панорамный вид на Монреаль и окрестности. Книжные стеллажи из орехового дерева закрывали стены от пола до потолка. Дополняли интерьер камин и аккуратно скрытый бар с напитками.

— Чего желаешь выпить? — спросил Майлз. Казалось нереальным находиться в этой комнате из детских снов со всеми ее картинами и старыми книгами, разливая напитки в хрусталь, будто он хозяин этого места. Почему же «будто»? Так и было на самом деле.

Майлз не был уверен, что когда-либо сможет почувствовать себя здесь как дома, но все равно это было потрясающее ощущение.

— В шкафу должна быть бутылка «Юкон Джек», — бросил Оливер через плечо. Он стоял у окна, глядя на деревья, город и дальше, где у горизонта голубой дымкой вилась река Святого Лаврентия.

Майлз порылся в шкафу и отыскал бутылку ликера. Также он выудил набор хрустальных бокалов и принялся искать рюмки. В этот момент на него нахлынули воспоминания о вечерах в этой комнате, когда Маргаритка и его мама пили коктейли и хохотали над «былыми временами». Забавно, что эти мгновения стали теперь уже его «былыми временами».

— Помнишь ту забавную серебряную рюмку? В форме охотничьего рога с лисьей головой на конце.

— Ну и память у тебя, — поразился Оливер. — Это был кубок. Принадлежал еще моему деду. Он должен быть где-то тут.

Признание, что что-то принадлежало деду Оливера, отрезвило Майлза.

— Почему же ты не хочешь его забрать? — Он принялся с рвением перебирать барную посуду, но нигде не увидел кубка с лисьей головой.

— Майлз, — резко окликнул его Оливер. — Прекрати чувствовать себя виноватым. Разливай ликер, и мы выпьем за твое будущее. У меня еще планы на вечер.

Майлз оставил свои поиски и послушно разлил «Юкон Джек» по бокалам. Оливер подошел к бару. Майлз протянул ему порцию. Они чокнулись.

— Пусть прошлое померкнет перед будущим. — Оливер выпил до дна, не пролив ни капли, а затем швырнул пустой бокал в камин, и хрусталь разлетелся миллионом сверкающих осколков.

После этого сын Маргаритки снял ключ от дома со связки, положил на полированную стойку бара и с решимостью посмотрел на изумленного Майлза.

— Удачи тебе. Обращайся в любое время.

Затем он отвернулся и вышел из комнаты.

Глава четвертая

Когда Майлзу исполнилось двадцать два года, он совершил нечто постыдное. Воспоминания об этом до сих пор заставляли его уши гореть.

Все произошло через год после смерти его матери. Он только получил диплом педагога и разослал резюме в несколько школ Саутленда. На самом деле ему предложили место преподавателя искусств в Канога Парк. Школа находилась менее чем в получасе от дома, на каждого учителя приходилось терпимое количество учеников, и ему понравились коллеги и сотрудники администрации, с кем довелось пообщаться.

Как ни посмотри, это было идеальное предложение, и Майлз знал, что следует соглашаться. По крайней мере так бы поступил ответственный за свою жизнь взрослый.

Но в двадцать два Майлз был еще слишком молод, полон надежд, или, возможно, глуп, чтобы отказаться от своей мечты в пользу стабильного заработка. Его мать была учительницей, и он прекрасно знал, что преподавание — это не то, чем можно заниматься спустя рукава. Это не работа, а призвание.

Майлз с болезненной ясностью понимал, что если он согласится на работу в Канога Парке, то превратит живопись в хобби выходного дня — возможно, навсегда, и определенно на обозримое будущее. А эта мысль была невыносима. Искусство составляло жизнь Майлза. Мама говаривала, что ее сын ест и пьет масляные краски, а также спит в них, и это было близко к правде. Майлз был пламенно увлечен рисованием, и хотя он с готовностью делился своей страстью с учениками — талант к преподаванию оказался для него настоящим открытием — но ему совсем не хотелось положить свою жизнь на это. Он хотел творить.

Поэтому он совершил поступок, при мысли о котором его до сих пор прошибал холодный пот, а желудок крутило. Он позвонил в Éclatant — модную галерею в Монреале, благодаря которой Линли Палмер сделал себе имя, прослыв превосходным арт-дилером с невероятным чутьем на самородки. Другими словами, Майлз обратился к человеку, который ничем ему не обязан. И вообще едва ли помнил о его существовании.

Как ни странно, Линли выслушал по телефону бессвязный лепет Майлза и просьбу о помощи и наставничестве, а затем предложил привезти в Монреаль три лучшие работы. Может быть, Линли пытался пресечь идеи Майлза, сделав для него предприятие сложно осуществимым. Но начинающего художника это не остановило. Находясь в приподнятом настроении, Майлз выбрал три лучших полотна, тщательно упаковал и первым же рейсом отправился в Монреаль.

С каким стыдом он вспоминал позже муки надежды и волнение, охватившие его в том путешествии. Он был так уверен, что получит одобрение, которого отчаянно жаждал. Что Линли непременно благословит его продолжать рисовать, и Майлзу не придется вести двойную жизнь учителя и художника. Более того, что Линли Палмер торжественно предложит представлять интересы нового дарования — Майлза Тьюздея.

Боже.

Он мечтал о… Что ж, лучше об этом не вспоминать. Майлз был неопытен, юн и… бестактен, gauche, если перейти на французский. Вероятно, именно это слово использовал Линли, характеризуя Майлза.

В общем, все пошло не так, как навыдумывал себе Майлз.

Линли был немало удивлен приезду Майлза — и вот он, первый звоночек. Затем он долго изучал каждую из картин с серьезным, почти суровым вниманием. Он расспрашивал гостя о работе и жизни, позволил Майлзу выговориться, а затем рекомендовал ему заняться преподавательской деятельностью.

— Прости, Майлз. Но я не вижу в этом искры, — сказал Линли холодным, резким тоном. — Цветовое решение, фокус внимания, динамика — да, ты более чем подкован в теории, и это загоняет тебя в рамки. Чересчур. А мне нужно… Не знаю, как это выразить словами… — И он по-линлиевски грациозно и беспокойно взмахнул рукой. — Понимаешь, я ищу нечто особенное.

— Нет, не понимаю, — сухо сказал тогда Майлз на французском.

Линли поднял на него глаза, шокирующе синие на его тонком, смуглом лице, и Майлз увидел в них осознание, что именно значил для молодого художника его отказ. Понимание сменилось вспышкой смущения, нежеланием видеть такую реакцию, даже что-то вроде смятения.

Вот так все и кончилось.

Но все-таки часть мечты Майлза воплотилась в жизнь. Линли пригласил его на ужин. Он собирался встретиться с друзьями и сказал, что Майлз должен непременно присоединиться. В россыпи осколков своих надежд Майлз поблагодарил Линли за потраченное время и приглашение, выразил сожаление, что не сможет присутствовать на ужине и ушел прочь. Он выбросил картины в первый же мусорный бак.

А когда вернулся домой, согласился занять должность преподавателя искусств.

Он не прикасался к кистям почти год.

Но болезненная тяга к творчеству в конце концов вернулась. Возможно, в нем не было нужной искры, что бы это ни значило, но он все еще любил рисовать. Нуждался в этом.

Так что Майлз просто подчинился инстинкту. Он писал исключительно для себя, удовлетворяя свой душевный порыв. И морщился, когда друзья или ученики говорили о том, что ему следует выставляться. Цену своему искусству он уже знал, и в достоверности информации сомневаться не приходилось. Майлз на собственном горьком опыте убедился, что «страсть» — самое расхожее понятие в искусстве. Если он хочет иметь кусок хлеба, то ему нужно преподавать, и живопись в этом случае навсегда останется лишь хобби, несмотря на страсть.

Однако Маргаритка и ее завещание все изменили. Отныне Майлз может всю свою жизнь посвятить рисованию. Он может даже организовывать персональные выставки, если захочет.

И мысль об этом будоражила.

И немного пугала.

Будь осторожен в своих желаниях, так ведь говорят?

В свое время Майлз сделал трудный выбор и распланировал свою жизнь до конца, но теперь все перевернулось с ног на голову. И снова перед ним открылся океан возможностей. Разница лишь в том, что сейчас на берегу этого океана стоял не наивный юнец. Теперь на самом деле все стало возможным.

Деньги действительно управляют миром.

***

После ухода Оливера в доме воцарилась гнетущая тишина.

Майлз бродил по комнатам, с радостью встречая старых знакомцев вроде пары рыцарских доспехов, охраняющих лестницу, и отмечая новые приобретения, например, бронзовую копию жирного коня Ботеро на втором этаже.

Так. Много. Вещей. Без комфортной поддержки Оливера дом казался музеем. Но он полностью принадлежал Майлзу. Теперь новому хозяину особняка предстояло отделить любовно хранимые воспоминания прошлого от будущего, которое он собирался построить.

Десять лет — долгий срок. И хотя Оливер отметил безупречную память Майлза на детали, все-таки временная перспектива давала искажения: комнаты на его памяти были больше или меньше, шире или уже. Он бродил по спальням, в которых раньше никогда не бывал. А прогулка по покоям Маргаритки, которые та делила в разные годы с тремя мужьями, вовсе казалась нарушением границ частной собственности. Хозяйская спальня была великолепна: поток света, льющийся через эркеры, купол потолка, блестящий паркет. Но Майлз смотрел на голубой с серебром пеньюар, небрежно оставленный в изножье кровати, на пузырьки и баночки с золотыми крышечками на туалетном столике и никак не мог представить себя, спящим в этой комнате.

Не странно ли, что никто не прибрался в комнате Маргаритки? Наверное, нет. Может, это юридическая необходимость — чтобы все оставалось на своих местах. Но вещи словно ожидали скорого возвращения хозяйки, и это определенно вызывало тревожные чувства.

Неужели теперь Майлз должен их убрать? Разве это не обязанность скорбящих членов семьи? Или, например, Агаты Дюбе. Майлз укрепился во мнении, что все-таки отношения Маргаритки с сыновьями были далеки от сыновне-родительской близости.

И тут на него обрушилось понимание, каких усилий потребует от него этот шаг — бросить работу, дом, друзей. Оставить все и всех ради… мечты. Хорошо финансируемой мечты, но от этого она не становилась менее зыбкой. Неужели Майлз будет жить в этом огромном доме один? Может, разумнее продать все и использовать деньги, чтобы организовать свое будущее в родной обстановке?

Однако когда мысль о жизни в особняке впервые пришла ему в голову, сердце Майлза екнуло, и это послужило ответом ко всему. Да, перспективы были туманны, но в то же время захватывающи. Майлзу не нужны спокойствие и безопасность. Вся его жизнь была разумной и прочной. Но на самом деле он жаждал приключения.

И не стоит ли принять во внимание, что Маргаритка тоже хотела этого для него?

Она дала ему шанс, который выпадает раз в жизни. Разумеется, нужно хвататься за эту возможность не раздумывая.

С висевшего на дальней стене портрета в золоченой раме Майлзу улыбалась хозяйка дома.

***

Решение изучить территорию поместья этим вечером было крайне удачным. Майлз не только наслаждался свежестью прохладного вечернего воздуха, которая наполняла его бодростью, но и обнаружил, что Оливер не запер главные ворота.

Майлз закрыл ворота и обошел двор и сады. Осенний воздух был напоен сладостью, угасающий день наполняло мягкое сияние. Было что-то волшебное в этом осеннем свете, и Майлз испытал знакомый зуд, побуждающий взять в руки кисть и краски. Он чувствовал запах костров и наблюдал, как внизу, у подножия холма город расцвечивается огнями. Майлз бродил по выложенным кирпичом дорожкам мимо увядающих клумб, поднимался и спускался по каменным ступеням, ведущим к укромным уголкам сада, любовался видами меж колонн террасы позади дома, уставленной кованной садовой мебелью.

Да, дом был огромен для одного человека, но ведь Майлз и не собирался провести здесь жизнь в одиночестве. Летом он мог бы пригласить Робин с мужем и детьми погостить на несколько недель. Он мог бы позвать и других друзей. Может, Канада в целом и Монреаль в частности будут располагать и к налаживанию личной жизни Майлза. Он представил, как поселится в этом доме с милым парнем и выводком детишек. Майлз ведь на самом деле обожал детей. Это стало самым неожиданным открытием в его преподавательской деятельности. Когда-нибудь он обязательно станет отцом.

Дома, вернее, в Калифорнии, он пытался завести отношения, но ничем хорошим это не закончилось.

Один парень, Ларри (кажется…), сказал Майлзу на прощание: «Ты хороший парень». Что, очевидно, означало: «Ты слишком скучный».

Что ж, наверное, так и есть. Ларри тоже не искрил, если уж на то пошло.

И на самом деле, что плохого в том, чтобы быть хорошим парнем? Чувствовать ответственность, быть честным, стараться видеть позитивные стороны во всем и принимать чужую точку зрения? Что плохого в том, чтобы быть человеком, на которого можно положиться?

Ничего. За исключением того, что все привыкли пользоваться этими позитивными качествами Майлза. Люди ожидали, что он возьмет на себя дополнительную работу или выйдет на замену, станет спонсором, персональным психологом, нянькой, гидом, волонтером или на худой конец просто побудет рядом.

Не то чтобы Майлз возражал против этого, но может, он будет чувствовать себя лучше в Канаде, где люди, говорят, не столь корыстны.

Относится ли это к монреальцам? Все-таки Монреаль казался немного более шумным и экзальтированным, чем остальная Канада. Майлз не был знатоком остальной Канады, но ему об этом говорили.

И все-таки, вдруг Майлз встретит мужчину своей мечты, пока воплощает в жизнь другую? Маргаритка обеспечила его всем, почему бы и не этим тоже?

***

«Частично затопленное, обнаженное, изуродованное тело было обнаружено отрядом бой-скаутов…»

Майлз вздохнул, выложил омлет с сыром на тарелку, подхватил бокал с вином и вышел из кухни под омерзительные вопли, доносящиеся из телевизора Агаты.

Он потратил немало времени на изучение содержимого шкафчиков и полок на кухне (он не отважился побеспокоить Агату) и почувствовал себя настоящим героем, когда не только сумел приготовить свое первое блюдо в новом доме, но и набрался храбрости покопаться в винном погребе. В итоге он откупорил бутылку Совиньон Блан, чтобы отпраздновать свои достижения.

Майлз часто ужинал в одиночестве, так что этот вечер в Брэйсайде не отличался от множества других в Калифорнии. И все-таки… отличался. Майлз поел в библиотеке, наблюдая как за огромными окнами сгущаются тени и меняются оттенки закатного неба, а во дворе один за другим вспыхивают ночные огни. Затем он составил список дел на следующий день. Например, следовало купить теплое пальто. Запастись продуктами. Или — как вам это? — приобрести все для рисования.

Когда в комнате скрипнула половица, Майлз чуть не выпал из кресла и тут же обернулся, чтобы посмотреть, кто стоит за его спиной.

Глава пятая

Никого не было.

Никто не стоял в дверях. И за ними, в коридоре, тоже.

Дом был старый, и конечно, «ходил» и скрипел, что свойственно всем домам в его возрасте.

До этого момента Майлз не осознавал, что ему не по себе. Минутная слабость вызвала раздражение. Ради всего святого! Ему шесть или двадцать шесть? Затем Майлз понял, что в доме скоро стемнеет, а он даже не знает, где находятся выключатели многочисленных люстр. И вот теперь он почти запаниковал.

А это уже смешно. Майлз никогда не боялся темноты, даже в детстве. Но почему-то не мог посмеяться над своим иррациональным страхом. Он принялся зажигать лампы в библиотеке, затем пошел искать выключатели в холле. Чемоданы все еще стояли у подножия лестницы. Майлз пока не решил, в какой из комнат будет ночевать, да и Оливер ничего не предложил на этот счет. Майлз проигнорировал багаж и поднялся на открытый и прохладный второй этаж, чтобы включить свет и там.

Он не мог продолжать в том же духе, иначе получит астрономические счета за электричество, но пока ему некомфортно в доме, он ничего не мог с собой поделать.

Теперь свет горел везде.

Конечно, не только это успокоило Майлза. Заодно он проверил, что в доме нет чужаков.

Разумеется, никто ему не повстречался.

Майлз чувствовал себя полным идиотом.

Он подошел к краю лестницы и посмотрел вниз на смертельный изгиб сверкающих мраморных ступеней. Прислушался.

Ничего.

Впрочем, если бы он действительно сосредоточился, то, вероятно, смог бы различить отдаленные вопли рассказчика из очередного криминального шоу и устрашающие слова: «…задушен… замучен… тайный… труп…»

Неудивительно, что Агата опасалась открывать дверь незнакомцу. И что вообще опасалась выходить за нее.

Майлз подумал, что, пожалуй, неплохо бы найти себе место для сна. Вслушиваться в скрип половиц вредно для нервов. Но если не хозяйские покои, то какая комната устроит его?

Он провел большую часть дня в комнате Оливера, но чувствовал неловкость думая о ней как о собственной спальне. Особенно после того, как стал свидетелем эмоциональной вспышки Оливера, когда тот швырнул хрустальный бокал в камин.

Майлз решил осмотреть другие спальни, но во всех обнаружил незастеленные кровати. И он не представлял, где может храниться постельное белье. В конце концов он остановил свой выбор на большой комнате с видом на деревья на заднем дворе. Пейзаж был великолепен, но Майлза прежде всего привлекла аккуратная стопка свежевыстиранных простыней на кровати и несколько книжных новинок по искусству в синей сумке на подоконнике. Майлз посчитал это знаком свыше.

К тому же книги по искусству свидетельствовали, что комната некогда принадлежала Линли, и вероятно, он до сих пор сюда наведывался. Возможно, было что-то вуайеристически извращенное в том, что Майлз выбрал спальню своей первой детской влюбленности. Но что плохого в этом, раз Линли больше не воспользуется ею?

Майлз спустился вниз, подхватил чемоданы и вернулся в комнату. Почему-то комната Линли придала ему уверенности, так что, поднимаясь по лестнице, он даже выключил пару ламп.

Застелив постель и достав смену одежды для сна, Майлз поддался уколу любопытства и заглянул в шкаф. В нем было пусто, за исключением смокинга, висевшего в углу на плечиках. Кто ведет столь активную светскую жизнь, что ему даже пришлось купить смокинг? Очевидно, Линли. Смятый шелковый галстук-бабочка лежал на дне шкафа.

Возможно, у него слишком разыгралось воображение, но Майлз почувствовал призрачный шлейф аромата лосьона после бритья — прохладной смеси зеленого чая и эвкалипта — который привел его к почти пустой бутылочке Proraso в ванной комнате. Там же Майлз обнаружил одинокую красную зубную щетку и оранжевый тюбик с надписью Buly 1803. Зубная паста? Пахла апельсинами.

Все эти вещицы, вероятно, многое могли рассказать о человеке, который ими пользуется. Майлз предпочитал Nautica Voyage и чистил зубы отбеливающей пастой Crest 3D. Ему нравились ботинки на шнуровке от Thursday Boot, джинсы Levi’s, футболки с принтами и одежда, которую было не жалко, если на нее попадут брызги краски. Смокинг ему пришлось надеть всего пару раз в жизни.

Майлз почувствовал, что все это уже отдает сталкерством.

Он вернулся в спальню и устроился в безупречно удобной кровати в обнимку с «Бесконечной загадкой: восемь веков фантастического искусства», и принялся читать.

Примерно через пять минут он понял, что все еще читает первый абзац.

Книга была интересной, но Майлз никак не мог сосредоточиться, потому что все время прислушивался.

Прислушивался к чему?

Он не знал. Поэтому постарался снова сосредоточиться на книге.

В коридоре скрипнула половица. Сердце трепыхнулось, и Майлз подскочил в кровати. Он распахнул дверь — и, конечно же, коридор был пуст.

А как же иначе?

Майлз почувствовал раздражение, потому что до сих пор он не думал о себе как о человеке с расшатанными нервами. Он же преподавал у старших классов, в конце концов. Занятие не для слабонервных, между прочим.

Он вернулся в постель, взялся за книгу, но затем ему стало любопытно, что находится в ящиках прикроватной тумбочки. Майлз удовлетворил любопытство, обнаружив там почти пустую коробку окаменевшей жвачки Nicorette и черно-белую фотографию в серебристой рамке.

Никотиновая жвачка намекала на неожиданную уязвимость в безупречном образе Линли. Даже этот человек страдал от какой-то зависимости.

На фотографии был Линли, он выглядел старше, чем помнил его Майлз, хотя это напряженное, худощавое лицо он узнал бы где угодно. Рядом находился беззаботный мужчина со светлой растрепанной шевелюрой и широкой белоснежной улыбкой.

По-видимому, это и есть тот самый Джайлс, бывший парень Линли с артистическим темпераментом. Он не выглядел склонным к экзальтации и не был похож на того, с кем Палмер завел бы отношения, но романтический выбор людей еще сложнее понять, чем выбор продуктов для ухода за полостью рта.

Во всяком случае, на фотографии оба выглядели вполне счастливыми.

Впрочем, на камеру легче скрыть чувства. Майлзу потребовалось несколько картин, чтобы узнать истинную натуру Линли Палмера.

И вообще он начинает совать нос не в свои дела.

Майлз решительно задвинул ящик и схватился за книгу.

***

Ему снился скрип половиц.

Вкрадчивый шорох подошв становился все ближе.

Сердце затрепыхалось в ужасе.

И его глаза распахнулись. Майлз проснулся растерянный и встревоженный — уже привычные ощущения в последнее время — от света и шума.

Люстра… Серьезно, люстра? Над кроватью. Где он, разрази гром, находится? Свет слепил глаза, а из дальнего угла комнаты раздался испуганный мужской голос:

— О, Господи! Какого черта…

Майлз одним прыжком вскочил с кровати и, моргая, уставился на высокую темную фигуру в дверном проеме.

— Лин?

— Майлз? — Линли казался озадаченным. Как и Майлз. Но он быстрее пришел в себя. — Боже, это всего лишь ты, — произнес он осуждающим тоном. — Что ты тут делаешь? Я думал, ты приедешь в понедельник.

— Оливер отдал мне ключ.

— Оливер отдал тебе ключ, — повторил Линли в ступоре.

Ему, должно быть, уже стукнуло тридцать четыре, но его конституция и врожденная элегантность помогали Палмеру оставаться вне возраста. Он был счастливым обладателем прямых черных волос и голубых глаз, которые, казалось, пронзали насквозь, как булавка бабочку. Прямая линия бровей придавала ему грозный вид, но образ смягчала чувственная, почти безупречная линия рта.

Ребенком Майлз считал Линли Палмера самым красивым, уверенным и стильным мужчиной на свете. Что, разумеется, довольно забавно, ведь, когда они впервые встретились, Линли был подростком, а не мужчиной, и наверняка, как и все молодые люди, испытывающие гормональные вспышки, был подвержен приступам неуверенности в себе и нерешительности. Не говоря уже о прыщах.

Объективно, младший сын Маргаритки не обладал красотой в классическом понимании. Все в его лице было слишком резким, слишком яростным. И все же что-то в нем определенно было. Даже посреди ночи, усталый и помятый, в джинсах и вязаном свитере, он не утратил лоска. Нет, притягательности, savoir faire. Вот подходящее слово.

Он всегда был немного больше французом, чем Оливер, хотя на самом деле оба англичане. Только в последнем браке Маргаритка связала свою жизнь с франко-канадцем.

— Что ты здесь делаешь?! — парировал Майлз, потому что он уже не наивный мальчик и его не так-то легко пронять, будь ты хоть трижды savoir faire.

К его удивлению, Линли смахнул со лба непослушную прядь и рассмеялся.

— Прости. Не хотел тебя напугать. Я заехал, чтобы забрать свои вещи, пока ты не вступил во владения… эм-м, этим роскошным поместьем.

Роскошное поместье. В этом весь Линли. Всегда немного беспечный, немного саркастичный.

— Я приехал вчера вечером, — пояснил Майлз.

— А-а. Понятно. Если бы я знал, что ты уже заселился…

Улыбка делала его значительно моложе, менее пугающим, гораздо привлекательнее.

— Пока неофициально, — признал Майлз. — Оливер посоветовал остановиться здесь. — И неловко добавил: — Прости, что занял твою спальню. В других комнатах не было постельного белья. А в спальне твоей м… Маргаритки… не совсем удобно.

Линли выслушал все это, склонив голову набок и приподняв бровь — очень по-французски.

— Но теперь ведь это твоя спальня.

— Да, точно, — пробормотал Майлз. Говорить об всем с Оливером было сложно, но по крайней мере Майлз немного его знал. Гораздо сложнее ступать на скользкую дорожку с Линли, которого он не знал вовсе.

Однако, похоже, мысли Линли сменили направление, потому что он улыбнулся своей смешливой и неожиданно очаровательной улыбкой:

— Я едва узнал тебя. Ты вырос, Майлз.

— Надеюсь. — Майлз точно знал, о чем Линли, и это был не комплимент. Да, он изменился. Он уже не тот неуклюжий, болезненно застенчивый и отчаянно нуждающийся в одобрении мальчишка, каким был раньше. Слава Богу.

Тонкие губы Линли дрогнули, как будто он понял, о чем думает Майлз. Такой оценивающий взгляд со стороны Палмера вызывал смущение.

Майлз оглядел себя. На нем были боксеры в красно-черную клетку и черная футболка — довольно скудный комплект, учитывая промозглость местных осенних ночей.

— Прости, не ждал гостей. — Он потянулся за толстовкой и быстро в нее влез.

— Не стоит из-за меня одеваться. Я спокойно могу занять любую другую комнату. Если ты не возражаешь, конечно, — сказал Линли. — Все равно я не собирался прямо сейчас разбирать вещи.

Тем временем Майлз уже натягивал джинсы. Сна не было ни в одном глазу.

— Конечно, я не против. Ты можешь приезжать в любое время.

Возможно, это был чересчур широкий жест. Линли вопросительно выгнул бровь, и с его языка едва не сорвался вопрос, но в итоге он промолчал.

— Ну, я уже не усну, — сказал Майлз. — Приготовлю кофе. Будешь?

— Спасибо. Замечательная идея. — Линли отступил от двери, пропуская Майлза вперед.

Определенно, это воссоединение друзей детства значительно отличалось от встречи с Оливером. Старший из братьев тепло пожал руку и крепко обнял. Он воскликнул: «Боже! Посмотри, как ты возмужал!»

Майлз даже вообразить не мог объятия с Линли, да и тот не выказывал ни малейшего порыва преодолеть пропасть между ними.

— Наверное, Агата не в курсе, что ты пришел. — Майлз направился на кухню.

— Она не услышит, даже если танк проедет мимо ее спальни, — хмыкнул Линли. — Я уверен, что Тибо говорил, будто ты приедешь в понедельник.

— Таков был план. Но мне удалось купить билеты на более ранний рейс.

— Понятно.

Всю дорогу до кухни Майлз рассказывал о своей поездке и встрече с Оливером.

— Этот крысеныш и словом не обмолвился, — прокомментировал Линли, когда они наконец добрались до кухни и красноречие Майлза иссякло.

Линли вежливо подождал, пока Майлз пошарил в поисках выключателя, но потом не выдержал и сам зажег верхний свет в медных потолочных лампах.

— Voilà.

Надо же, кто-то действительно говорил «вуаля».

— Спасибо. — Каждый раз, когда Майлз натыкался на внимательный взгляд голубых глаз Линли, он чувствовал потребность говорить и говорить дальше. — Ну, я ничего такого не планировал, на самом деле. Думал, что неплохо бы приехать пораньше, чтобы посмотреть город. Оливер тоже не знал, что я приехал. Он просто выяснил, где я остановился, а потом пригласил позавтракать, и мы приехали сюда.

Линли легко сориентировался в этом потоке информации и оправданий.

— Разумеется, — сказал он. — Почему бы и нет?

— И я подумал, что если перееду сюда, мне будет легче все обдумать.

Выразительные брови Линли поползли вверх.

— Обдумать что?

И вот тут Майлз ступил на минное поле.

— Ну… Стоит ли продавать… Или поселиться здесь.

На мгновение между ними повисла тишина, а потом Линли произнес:

— А-а…

Майлз метнул в него неуверенный взгляд.

— Лин, я говорил Оливеру, и хочу сказать тебе: ты можешь забрать отсюда все, что захочешь — мебель, картины, вещи твоей мамы… Честно говоря, я вообще не знаю, почему она завещала этот дом мне.

— Вероятно, потому что хотела, чтобы он принадлежал тебе, — холодно сказал Линли.

Майлз не знал, что на это ответить.

Линли изучающе посмотрел на него и смягчился.

— Ты ни в чем не виноват, Майлз. Наши матери всегда были как родные сестры, так что, по всей видимости, ей хотелось позаботиться о твоем благополучии.

Больше, чем о благополучии своих собственных сыновей? Вряд ли можно считать это хорошим объяснением.

Майлз отыскал кофеварку и пакетик с зернами. Насыпав кофе в отсек для зерен, он долил воды и включил машину.

— Раз уж ты так любезен, меня интересует кое-что, — резкий голос Линли разорвал тишину. — Перстень с печаткой моего отца. Он должен быть в описи. Есть еще пара безделушек, которые мать всегда обещала мне, хотя, как оказалось, со временем ее мнение изменилось.

— Что именно?

— Красно-синий тебризский ковер перед камином в прихожей, — произнес Линли с вызовом.

— Согласен.

— И два наброска маслом Алгонкинского парка в столовой. Это был подарок отца матери на их годовщину.

— Хорошо.

Линли с интересом посмотрел на Майлза.

— Это эскизы Тома Томсона.

— Ладно.

Майлз слышал о Томсоне. По крайней мере, знал, что его творчество оказало влияние на легендарную «Алгконкинскую школу» канадских пейзажистов и что в наше время картины этого художника высоко ценятся. Он изучил творчество Томсона после того, как Линли сказал ему в тот день: если Майлз собирается и дальше импровизировать на тему великих, ему стоит выбрать объект для подражания посовременнее. Или что-то вроде того. Майлз не нашелся, что ответить.

— Они очень ценные.

Майлз пожал плечами.

— Так забирай их. Есть еще что-то?

Линли уставился на Майлза с нечитаемым выражением на лице.

— Нет.

— Что? — неохотно спросил Майлз, защищаясь.

Линли покачал головой.

— Ничего.

Кажется, Майлз понял.

— Мне достаточно и дома.

— Возможно. Но далеко не каждый думал бы так на твоем месте.

— Сомневаюсь, что ты встречал многих на моем месте.

Линли коротко хохотнул.

— Тоже верно. Так вот чего ты хочешь? Иммигрировать в Канаду и поселиться в этом мавзолее?

— Может быть.

— Один?

— Пока что.

Линли кивнул в задумчивости.

— Что ж, все равно кредит за дом давно закрыт. А чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Я учитель, — отрезал Майлз. — Такова же была идея, да?

Это вырвалось само собой. Линли прищурился, будто не совсем понял причину такого всплеска враждебности.

— Тебе не нравится этим заниматься?

— Очень нравится. Я хорош в этом деле. Просто оно не было мечтой всей моей жизни.

Майлз увидел, как в ярко-голубых глазах Линли вспыхнуло понимание. Неужели этот ублюдок на самом деле забыл? Неужели он так и не понял, как разрушил жизнь Майлза? Что за эгоцентричный мудак.

— Да. Конечно, — пробормотал Линли. Впервые Майлз услышал в его голосе неловкость. — Ты хотел стать художником.

— О, я и есть художник. Просто не зарабатываю рисованием на жизнь. Но благодаря тетушке Маргаритке, теперь мне не нужно беспокоиться о куске хлеба. Я намерен посвятить искусству всю оставшуюся жизнь.

Оказалось, Майлз был зол и обижен больше, чем признавал. Слова, словно камни падали между ним и Линли.

— Эм, хорошо, — вежливо сказал Линли, спустя какое-то время. — И пусть она будет долгой и счастливой.

Глава шестая

Не в характере Майлза лелеять свои обиды. Когда кофе был готов, он уже пожалел о гневной вспышке. В конце концов, он сам хотел тогда услышать честное мнение Линли. Разве справедливо винить Палмера в том, что тот его высказал? К тому же все это быльем поросло.

Майлз отключил кофе-машину и, разлив напиток по чашкам, спросил, какой Линли предпочитает.

— Черный. Двойной сахар.

Линли сосредоточенно изучал (будь это кто-то другой, Майлз подумал бы, что скорее делал вид) обложку последнего номера глянцевого журнала Chatelaine, который лежал на длинном обеденном столе, венчая гору нераспечатанной почты.

Майлз помешал кофе и протянул чашку Линли. Тот сделал глоток. После чего его глаза округлились.

— Майлз, это поистине ужасный кофе, — восхищенно произнес он.

— Я знаю.

— Возможно, худший на свете.

— Благодарю, — Майлз скорчил гримасу. — Предпочитаю чай.

Линли расхохотался.

— Я приготовлю чай, если ты не против.

— Будь добр, — произнес Майлз, и Линли вновь рассмеялся.

Он быстро заварил чай. Открыв холодильник в поисках молока, Палмер обнаружил полупустую бутылку вина, которую Майлз откупорил за ужиным. Его брови полезли на лоб.

— Кло ла Неор. Неплохой выбор.

— Оно дорогое? — с тревогой спросил Майлз.

Линли казался удивленным.

— Это хорошее вино, — повторил он.

Потом он нашел в кладовке нераспечатанную коробку крекеров Petit Beurre, и они сели за стол. На удивление атмосфера стала дружелюбной.

Майлз взял печенье и макнул его в чай.

— Сколько тебе сейчас? — спросил Линли.

— Двадцать шесть.

Палмер кивнул. Отвечая своим мыслям, он задумчиво произнес:

— Тебе следует сразу же продать автомобили. «Даймлер» будет стоить штук восемьдесят или около того.

Майлз едва сдержался, чтобы не ахнуть. Он совсем забыл о небольшом парке ретро-автомобилей в гараже.

— Что-то можно и оставить себе для передвижения.

— Можно. Только я не планирую ездить по городу на антиквариате.

— Ну что ты. «Остин-Хили» тебе бы подошел.

«Остин-Хили»?! Майлз умудрился не подавиться печеньем. А он все ломал голову, как переслать свой «Киа Рио» из Калифорнии в Монреаль и потратить на это не больше, чем стоит сама машинка.

Тем временем Линли продолжал размышлять вслух:

— В доме полно всякого хлама, но есть и ценные вещи. Если каждый месяц продавать одну-две семейные реликвии, ты сможешь оставаться на плаву несколько лет.

Он говорил серьезно с азартом прирожденного организатора. Кто бы мог подумать?

— Я в состоянии о себе позаботиться. Не беспокойся обо мне, — промямлил Майлз.

— Конечно. И все же именно этим я сейчас и занимаюсь. Ты же не список воскресных покупок составляешь.

Майлз фыркнул.

— Не думал, что забота о других — твое призвание.

Линли изменился в лице.

— Значит, ты меня совсем не знаешь.

Его тон был ледяным, и Майлз понял, что его слова задели Палмера.

— Не знаю.

— Редкие визиты в каникулы не делают тебя экспертом по нашей семьей или моей персоне.

Определенно, он был взбешен.

— Ты прав. Прости, — извинился Майлз.

Надменное выражение исчезло с лица Линли. Он раздраженно фыркнул.

— А теперь я чувствую себя виноватым. Знаешь, тогда, годы назад, я не хотел причинять тебе боль. Я не…

Когда стало ясно, что он не собирается продолжать, Майлз сказал:

— Все нормально. Твое мнение не должно было так на меня влиять.

Линли открыл рот, закрыл и, наконец, произнес:

— Верно, но сложно признать. — Неожиданно он с грустью улыбнулся. — Мне стоило быть добрее.

Майлз пожал плечами.

Через минуту молчания Линли осторожно спросил:

— И ты… У тебя… Ты на самом деле собираешься здесь жить совсем один?

Может, Майлз в конце концов разберется и с этим.

— Да. У меня нет партнера или парня.

Осторожный взгляд остановился на Майлзе. А затем Линли медленно кивнул.

— Понятно.

Майлз не смог отвести глаз от Линли. Сердце бешено заколотилось. Лицо обдало жаром, Майлз, кажется, покраснел до кончиков волос. Этот взгляд Палмера… Майлз ведь его неверно истолковал? Потому что в другое время и в другом месте…

Мысли Майлза — клубок из обрывков мыслей, чтобы быть точным — прервал полный ужаса вопль и грохот в конце коридора.

— Господи Иисусе, — воскликнул Линли.

Они оба вскочили на ноги.

— Что это было?! — воскликнул Майлз, хотя очевидно, что Линли пребывал в том же неведении. Гул был такой, будто обвалилась часть крыши.

Линли уже бросился к источнику шума. В столовую? Прихожую? Майлз последовал за Палмером на трясущихся ногах. Они выскочили за дверь и направились в коридор. За спиной послышалось испуганное кудахтанье Агаты.

После оглушительного лязга и треска повисшая в воздухе тишина казалось зловещей. Линли бросил взгляд в прихожую, метнулся в столовую и еще раз осмотрелся.

— О, черт!

Затем он двинулся к парадным дверям… Но до них не дошел.

Не отстававший ни на шаг Майлз почти сразу заметил то, что вынудило его спутника застыть на месте. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы заставить ноги двигаться.

У подножия мраморной лестницы лежал человек. Тяжелая бронзовая копия коня Ботеро придавила его сверху.

Как? Какого черта тут делает незнакомец? Кто это наконец?

Скульптура не могла сама «перепрыгнуть» через железные поручни. А это значит… Майлз с трудом осознавал произошедшее.

Под головой мужчины начала расплываться липкая красная лужа. Желудок Майлза сдавило, а голова закружилась. Он не мог отвести взгляда от красных ручейков, расползающихся по белым плиткам, как жуткие паучьи лапы.

Майлз никогда не видел столько крови. Она была всюду.

Неистово матерясь сквозь зубы, Линли опустился на колени рядом с незнакомцем и проверил пульс. Майлз наблюдал не в силах двинуться с места. Линли почти полностью закрыл обзор, но Майлз видел, что мужчине около сорока. Это был высокий и скрюченный (или его скрутило из-за падения) человек с худыми заостренными чертами лица и клочковатыми рыжими волосами с проседью.

— Он мертв? — спросил наконец Майлз. Он боялся услышать ответ, но Линли промолчал.

— Неужели он пытался стащить эту статую по лестнице? — продолжил Майлз.

Линли, казалось, его не слышал.

Не такая большая, как оригинал, копия все же весила наверняка около центнера. Этот мужчина был самоубийцей, если решил в одиночку спустить по скользким мраморным ступеням такую громадину.

— Que s’est-il passé? Что случилось? Quelqu’un me répond? — Вопли, полные ужаса, разносились по коридору, когда в прихожую засеменила Агата. На ней был стеганый халат в розовых и зеленых цветочках и бигуди.

— Майлз, — жестко приказал Линли. — Не позволяй ей это видеть.

Майлз дернулся, чтобы перехватить Агату, которая пыталась протиснуться мимо него.

— Эрван? Mon Dieu! Est-ce lui?

Майлз и не представлял, что Агата — франко-канадка. Ему также не приходило в голову, что этот незваный гость, грабитель, или кто бы то ни был, может оказаться вовсе не чужаком.

— Стойте! Не смотрите. Вам лучше подождать…

Она замахнулась, чтобы его ударить, но годы работы в средней школе Саутленда не прошли для Майлза даром: он блокировал удар, обхватил дебелое тело руками и прошипел:

— Ну-ка. И не пытайтесь!

Агата разразилась потоком отборнейших ругательств, которые Майлз никогда не слыхал, особенно от женщины бальзаковского возраста, предпочитавшей кардиганы и жемчуга.

— Эрван? Эрван!

Майлз вспомнил, что Оливер упоминал об Эрване — беспутном сыне Агаты. Уголовник, которому Линли запретил ступать на порог этого дома. Неужели он теперь мертвец?

Линли поднялся на ноги. Его лицо было совсем бледным. Потом он подошел к Агате и заговорил с ней по-французски очень серьезным тоном. Единственное слово, которое понял Майлз — mort.

Черт.

Агата издала леденящий вопль и закрыла лицо руками, разразившись слезами.

Майлз встретился взглядом с Линли, и тот покачал головой. Майлз сглотнул. Все очевидно и без слов.

— Нужно позвонить в неотложку, — произнес Палмер.

— Да, конечно. — Господи. Майлз даже не знал, как это сделать. — Он… Что он здесь делал?

Майлз осознал, что предчувствия его не обманывали. Кто-то действительно прятался в доме, наблюдая за ним, ожидая, когда он ляжет спать.

— Это очевидно. — Линли с энергичной, но не агрессивной деловитостью взял на себя заботу об Агате и повел ее по коридору. Они скрылись в кухне.

Майлз колебался. Он обернулся, чтобы рассмотреть мертвеца, и, стараясь подавить приступ тошноты, вгляделся в серое лицо со впалыми щеками. Длинная морда коня впечаталась в мраморный пол, свидетельствуя о мощном падении. Даже если бы скульптура не упала Эрвану на грудь, он наверняка скончался бы от падения. Именно так умерла Маргаритка.

Две смерти от падения с одной лестницы всего за месяц?

Не слишком ли для случайного совпадения?

***

Констебль Макграт из полицейского участка Уэстмаунта, похоже, испытывал те же сомнения.

Машины скорой помощи и полиции, мигающие и завывающие сиренами, ворвались во двор через пять минут после того, как Линли позвонил в Службу спасения. Макграт, седеющий чернокожий мужчина, видимо, был старшим. Своим невысоким ростом и коренастым телосложением он напомнил Майлзу шотландского терьера.

— Две смерти на одной и той же лестнице, и оба раза вы оказываетесь в гуще событий, мистер Палмер, — произнес Макграт, когда обмен любезностями закончился.

— Констебль, как вы помните, в случае с моей матерью, меня не было дома. Я нашел ее через несколько часов, — бесстрастно парировал Линли.

— Припоминаю, вы что-то такое говорили.

Неужели Макграт считает смерть Маргаритки умышленным убийством? Майлз понял намеки полицейского именно таким образом.

— Мы были на кухне, когда услышали крик Дюбе, — сказал он. — Мистер Палмер не может быть причастен к смерти этого человека, если я правильно понял вашу мысль.

Линли метнул в него удивленный взгляд.

Усы констебля Макграта, похожие на половую щетку, встали дыбом.

— Я лишь констатирую факты, сэр.

— Так вот еще один в вашу копилку: мы были вместе, когда Дюбе упал с лестницы.

— Если он действительно упал, — многозначительно произнес Макграт.

После этого Майлза и Линли допросили по отдельности. Майлз рассказал констеблю, что после ухода Оливера парадные ворота оказались открыты и что весь вечер у него было тревожное ощущение чужого присутствия.

— Дюбе ни к чему оставлять ворота открытыми, — отметил Макграт. — Он профи в своем деле, а мать работает в этом доме.

— Точно.

— Предположим, ваши подозрения верны. В таком случае, скорее всего, он уже был здесь какое-то время.

Это напомнило Майлзу о загадочном видении в окне второго этажа и странном телефонном разговоре. За всеми событиями он почти об этом забыл. Он рассказал о пятничных событиях Макграту. Констебль, как и следовало ожидать, с осуждением отнесся к тому, что Майлз вторгся в чужое поместье, но признал, что, по всей видимости, именно Дюбе маячил в окне и ответил по телефону.

— Он должен был скрываться. Ведь мистер Палмер запретил ему входить в дом после того случая.

— После какого случая? — спросил Майлз.

— После того, как в последний раз избил свою мать.

Что ж, кажется, Эрван Дюбе был тем еще мерзавцем. И теория Макграта не беспочвенна, хотя голос, ответивший по телефону, казался довольно молодым. Впрочем, сильно ли он отличается от голоса сорокалетнего мужчины?

— Предположу, что Дюбе пытался вынести все, что сможет, до понедельника. Последняя ходка. — Констебль невесело хохотнул. — Буквально.

— Наверное, вы правы.

— Держу пари, статуя стоит несколько тысяч.

— Не сомневаюсь в этом.

— Вам следует поскорее ознакомиться с описью имущества миссис Мартель. Кто знает, как долго Дюбе пользовался ее семейными реликвиями.

— Когда он вышел из тюрьмы? — поинтересовался Майлз.

— Что-то чуть больше месяца, если верить словам его матери. Она клянется, что не знала о его возвращении в дом.

Возможно, так и было. Но определенно Агата поняла, что произошло, когда услышала грохот. Она выкрикивала имя Эрвана, еще не видя лица погибшего.

К концу беседы Майлз понял, констебль на самом деле не верит, что смерть Дюбе была результатом убийства и что между ней и гибелью Маргаритки есть связь. Казалось, что-то в Линли заставило Макграта отступить. Нетрудно было догадаться, что именно. Палмер с элегантностью носил доспехи из отчуждения и надменности. Но Майлз хорошо запомнил те несколько мгновений на кухне, когда ему показалось, что он видит настоящего Линли.

«Знаешь, тогда, годы назад, я не хотел причинять тебе боль», — кажется, эти слова были произнесены с искренностью, которая смягчила застарелую боль. К тому же то, как он смотрел на Майлза — будто видит его по-новому, впервые — заронило в душу нынешнего владельца дома по адресу Брэйсайд, 13 кроху надежды.

Но… Если у них и был момент, то они его упустили.

Когда Макграт закончил допросы, он с сожалением, в большей степени неискренним, сообщил, что на некоторое время мужчинам придется подыскать себе другое жилье. Предварительная причина смерти — несчастный случай, но окончательный вердикт полиция вынесет только через день или два. Пока что дело будет передано коронеру.

Майлз не слишком хорошо понял, что это все значит для него. Он взял всего две недели отпуска на время каникул, после чего ему нужно вернуться в Калифорнию и закончить учебный год. Он не хотел тратить это время в ожиданиях, пока его пустят в собственный дом.

Линли напомнили, что дом больше не принадлежит ему, и он ответил на это мрачным молчанием, а Майлзу сообщили, что он все еще не владелец, по крайней мере до понедельника.

— Спасибо за помощь, — поблагодарил Майлз констебля, когда их выставили на улицу. Линли бросил на него неверящий взгляд.

— Он просто делает свою работу, — пожал плечами Майлз, когда они шли через освещенный мигалками двор.

— Но не слишком преуспел, — отрезал Линли.

Палмер идеально подошел бы на роль лорда как-его-там в «Аббатстве Даунтон», или может быть, персонажа из «Театра шедевров».

Разумеется, Майлз не сказал об этом вслух, но Линли все равно с прищуром посмотрел в его сторону.

— Смеешься надо мной, Майлз? — Он казался удивленным и слегка обиженным, что почти заставило Майлза рассмеяться.

— Типа того.

— Я рад, что хоть кто-то находит ситуацию забавной.

— За исключением того, что мне некуда податься, — признался Майлз. Покидать Брэйсайд совсем не хотелось по многим причинам, и не в последнюю очередь потому, что Майлзу вряд ли представится еще один шанс провести время с Линли.

Палмер, видимо, решил не обижаться. Он вздохнул.

— Я только что приехал из Гора. И не хочется возвращаться обратно. Давай завалимся к Оливеру.

Майлз колебался.

— Мне кажется, за сегодня Оливер уже достаточно на меня насмотрелся.

— Как такое возможно?! Ce n’est pas possible, — воскликнл Линли, и на этот раз Майлз не удержался от смеха.

Губы Линли дрогнули в слабой улыбке.

— Пожалуй, попытаю счастье со своим старым отелем, — решил Майлз. — Chateau Versailles на Шербрук-стрит. Теоретически комната за мной до понедельника. По крайней мере, я за нее платил.

— Понятно. Ладно.

Если бы он не знал Линли, Майлз мог бы поклясться, что тот немного разочарован.

Во второй раз в жизни — и снова с Палмером — Майлз совершил нечто необдуманное.

— Можем провести эту ночь вместе, — выпалил он.

Линли замер.

— Я правильно тебя понял? — недоверчиво переспросил он.

Стоило уточнить, оставить себе лазейку в виде оправдания, что речь всего лишь о номере на двоих. Но Майлз имел в виду совсем другое, и не собирался менять формулировки. Решение было импульсивным, но он на самом деле хотел провести ночь с Линли. От одной мысли об этом становилось сухо во рту, а колени подгибались.

— Да, — сказал Майлз. — Правильно.

Глава седьмая

Майлз снова и снова наступал на те же грабли, когда дело касалось Линли. Очевидно, Палмер мучительно колебался.

— Заманчивое предложение, — наконец произнес он с должной учтивостью. — Но не думаю, что это хорошая идея.

Сердце Майлза кувырком сорвалось вниз с вершины надежды, цепляясь за острые камни и кактусы, и разбилось вдребезги на дне оврага. О чем он вообще думал, в конце концов? Пара слов в качестве извинения еще не значила, что Линли готов прыгнуть к нему в койку.

Боже.

Майлз выдавил улыбку и пожал плечами.

— О, что ж. За спрос не бьют в нос.

Линли выглядел… обескураженным. Иначе и не скажешь. В один момент он был сама непроницаемость и отстраненность, а в следующий миг он… Погодите-ка. Неужели… Это можно счесть даже забавным. При других обстоятельствах. Серьезно, Линли же не думал, что его будут умолять? Нет, тут было что-то другое. Но что именно?

Да какая разница, в чем причина? Правда. Никакой. В любом случае ответ отрицательный. Спасибо, но нет.

— Я подвезу тебя, — оживленно сказал Линли, заглаживая вину.

Хотя о каком чувстве вины может идти речь, судя по прошлым событиям. Тем не менее Майлз сказал:

— Это было бы здорово. Спасибо.

***

Поездка до Chateau Versailles была короткой и прошла в полном безмолвии. Всплеск адреналина, который вызвало неожиданное появление Линли, иссяк, и Майлз понял, что желает лишь тишины и покоя безликого гостиничного номера. Хотелось лечь в постель и забыть об огромном пустом доме, о мертвых остекленевших глазах Эрвана Дюбе, о том, что Линли второй раз в жизни недвусмысленно ему отказал. Наконец «Ягуар XJ» Палмера остановился перед входом в гостиницу. Майлз потянулся к дверной ручке:

— Спасибо еще раз. Я сообщу, когда месье Тибо сочтет возможным забрать вещи из дома.

— Ты… хороший парень, Майлз, — сказал Линли.

— О Боже! Контрольный в голову, — застонал Майлз и рассмеялся.

— Прощу прощения? — И снова этот ошеломленный взгляд Линли.

Майлз покачал головой. Он все еще хохотал. Кажется. Это было забавно. Когда-нибудь станет.

— Ничего. Спокойной ночи, Лин.

— Погоди, — выпалил Палмер.

Майлз замер. Линли выдохнул, как бы решаясь на что-то.

— Не откажешься поужинать завтра со мной? То есть уже сегодня.

Да! О, да. И нет. Черт, конечно, нет.

— Эм… Дело в том, что я не знаю, какие у меня планы… — промямлил Майлз.

— Поужинать, например. М?

— Да. Но…

Внезапно к Линли вернулся весь его лоск. Он будто обрел почву под ногами.

— Ты позволил Оливеру угостить тебя завтраком. Будет справедливо, если я угощу ужином.

О какой справедливости идет речь? И все равно, Майлз очень хотел принять приглашение. Может, они больше не встретятся, так почему бы и нет? Кроме того, не воспримет ли Линли его отказ за мелочную обиду?

— Почему бы и нет, — сказал наконец Майлз.

— Я заеду в семь.

Майлз вышел из машины, поднялся по ступенькам парадного входа, миновал бронзовых львов (более мелких по сравнению с теми, что в его доме) и оказался под оранжевым навесом. Линли подождал в своем самодовольно урчащем «Ягуаре», пока Майлз не зайдет внутрь через богато украшенные бронзой и стеклом двери.

Майлз слышал, как «Ягуар» отъезжал от тротуара. Но заставил себя не оглядываться.

***

Воскресенье было замечательным и не только потому, что Майлз старался изо всех сил сохранять оптимизм. Он рано проснулся, неспешно насладился обильным континентальным завтраком, и несмотря на промозглую погоду, прогулялся по городу, чтобы забежать в пару магазинов и осмотреть достопримечательности.

Он купил теплое пальто — ладно, это была парка — на распродаже в The Bay, и разорился на жемчужно-серую облегающую рубашку для ужина. Еще он запасся красками и кистями в магазинчике Avenue des Arts в Уэстмаунте, а затем перекусил неприлично вкусным тыквенным супом с орехами в крошечном ресторанчике под названием Café Bazin.

Вернувшись в отель, Майлз разобрал покупки и проверил, нет ли сообщений от полиции или еще кого-то (уговорив себя не разочаровываться, если Линли отменит встречу). После он провел еще пару часов, бродя по мостовым улицы Сен-Поль, наслаждаясь скрытыми переулками и старинной архитектурой, которую гармонично дополняли многочисленные calèches — конные экипажи. Прогуливаясь, Майлз отметил для себя несколько самобытных картинных галерей и сувенирных лавок, пообещав себе, что уделит время на изучение этих и множества других монреальских «драгоценностей».

В небольшом парке он сделал пару набросков. Несомненно, город располагал к искусству, что пойдет на пользу творчеству Майлза. И несомненно, он располагал к возлияниям, что плохо отразится на талии. Майлз уже попробовал местные бейглы, кофе с кленовым сиропом, кленовое мороженое и еловое пиво.

Несколько раз он заблудился, углубляясь в запутанную сеть боковых улочек, но это было даже забавно. Во время бесцельного блуждания он и наткнулся на ломбард.

Сначала его внимание привлек старинный мольберт в углу забитой ценностями витрины. Дубовый треножник с двумя рейками для холста высотой полтора метра. Наверняка весит тонну по сравнению с легким и гибким алюминиевым штативом Майлза. С другой стороны, отполированное годами использования дерево обладало особой красотой и притягательностью. Мольберт был великолепен. Именно на таком нужно создавать картины.

Пользуются ли спросом сейчас такие вещи? И сколько может стоит такой предмет уходящей старины? Взгляд Майлза блуждал по витрине, пока не выхватил из глубины знакомую бело-голубую пару фарфоровых китайских ваз. Очень странно. Они выглядели точь-в-точь, как те, что украшали каминную полку в прихожей его дома.

До боли в глазах Майлз вглядывался сквозь грязное стекло витрины.

Как и его старые знакомые, эти вазы высотой около тридцати пяти сантиметров расписаны фениксами. Крышки на обеих вазах сохранились, они вообще были в хорошем состоянии.

Конечно, в мире множество китайских ваз, да и прошло больше десяти лет с тех пор, как Майлз их видел. Он мог ошибиться. Возможно, так и есть. Но он никак не мог отделаться от мысли, что же случилось с теми самыми вазами. Неужели их продали? Переставили в другую комнату? Или, может быть, Эрван Дюбе их заложил?

Майлз отступил, чтобы прочитать выключенную неоновую вывеску на фасаде кирпичного здания.

Monsieur Comptant.

Что такое comptant? Наличные? Деньги? Комиссия?

Что ж, стоило спросить об этих вазах. Просто, чтобы удовлетворить свое любопытство. Майлз подошел ко входу и только тогда заметил в окне вывеску Fermé.

Это слово он знал. ЗАКРЫТО.

***

— Не помню, — пожал плечами Линли, когда за ужином Майлз спросил его о вазах.

Линли выбрал ресторан Le Fantôme на Уильям-стрит в самом сердце Центра искусств Гриффинтауна. Майлз обожал такие места. Точнее, обожал бы, если бы в Лос-Анджелесе было подобное. Ресторан был маленьким и плотно забитым посетителями. Он представлял собой один-единственный узкий зал с простыми белыми стенами, бетонным полом и темными, потрепанными и не слишком удобными деревянными столиками, уставленными свечами. Зал украшала серия великолепных коллажей в оттенках киновари, состаренного золота и охры. Несмотря на какофонию из музыки и гула голосов, атмосфера казалась на удивление тихой и интимной.

Линли спросил разрешения сделать заказ на двоих, что Майлз нашел забавным, но очаровательно старомодным, так что они ужинали по очень дорогому, но восхитительному дегустационному меню из восьми блюд и пили лучшее вино, которое Майлз пробовал в своей жизни.

— Ты не помнишь, когда видел их в последний раз?

— Нет.

— Маргаритка могла их продать?

— Конечно. Но она не пошла бы в ломбард. — Взгляд Линли был полон любопытства. — О чем ты думаешь? Что Дюбе выкрал вазы и заложил их?

— Разве это невозможно?

— Вполне. Завтра Тибо должен выдать тебе опись имущества. — Линли кривовато ухмыльнулся. — Игра в «найди пару» должна занять тебя до конца отпуска.

Каждый раз, когда Майлз смотрел в глаза Линли, их взгляды, казалось, переплетались, и к лицу Майлза приливала краска. Готовясь к ужину, он постоянно повторял себе, что этот вечер для Линли — всего лишь жест вежливости и ничем не отличается от завтрака с Оливером. Но разум сдавал свои позиции каждый раз, когда Майлз улавливал проблески тепла в глазах Линли. Если бы это был кто-то… Но Палмер не был кем-то другим и недвусмысленно отверг Майлза прошлой ночью.

И?..

Линли встретил его в отеле, легко поцеловал в обе щеки, оглядел с ног до головы с лестным одобрением и похвалил новую рубашку: «Этот цвет тебе идет. Твои глаза такого же оттенка».

Нет, глаза Майлза вовсе не жемчужно-серые. Они серо-голубые. Кроме того, ему не помешало бы подстричься, а еще обновить лезвия на бритве. Но он оценил комплимент.

Линли был одет в черную кашемировую водолазку и облегающие джинсы цвета индиго. Он выглядел лощенным и космополитичным, каковым, конечно, и был, но Майлз не удивился бы вопросу, что Линли делает рядом с таким, как он. На самом деле, время от времени их трапеза прерывалась, когда кто-то останавливался возле столика, чтобы поприветствовать Линли. Тот каждый раз учтиво представлял Майлза как старинного друга, приехавшего из Штатов. Что сопровождалось множеством понимающих взглядов и улыбок.

Внезапно внимание Майлза привлекли звуки веселой песенки, звучавшей фоном.

— Опять эта песня.

— Какая? — Линли прислушался. И улыбнулся. — О-о! «Такова любовь, и ты ничего не можешь с этим поделать». Да ты романтик, Майлз.

— Не знаю. Просто она мне нравится.

— Попробуй. — Линли протянул свою вилку, и Майлз, чье сердце, казалось, вот-вот остановится, осторожно откусил кусочек… Что это, черт возьми, было?!

— Обжаренный на углях лобстер в игристом Crémant d’Alsace, — подсказал Линли.

Майлз прожевал, проглотил и выдохнул:

— Вау.

Он чуть не словил гастрономический оргазм. Линли слегка улыбнулся, вытянул руку и провел большим пальцем в уголке рта Майлза. Майлз напрягся, потому что этот жест не мог быть ничем иным, как… Мысль оборвалась, когда на его глазах Линли слизнул с пальца каплю Crémant d’Alsace.

То, что отразилось на лице Майлза, заставило Линли улыбнуться.

— Нравится?

— Как последняя трапеза смертника, — прокомментировал Майлз.

Линли рассмеялся, но затем сказал:

— Не уверен, что до конца оценил шутку.

— Можно спросить тебя кое о чем?

— Конечно.

— Почему Маргаритка оставила дом мне? И пожалуйста, не надо говорить, что она хотела, чтобы он достался мне.

Выразительные брови Линли поползли вверх.

— Скорее всего, именно так и было.

— Да, но почему? Мы не были слишком близки. Не уверен, что вообще ее знал. И… — Это отозвалось болью, потому что сильно огорчало мать Майлза. — Она ни разу не навестила маму, когда та заболела.

Взгляд Линли вспыхнул и погас. Помолчав, он произнес:

— Моя мать была не слишком… хорошим человеком.

— Что это значит?

— Болезнь и смерть Алекс не прописаны в сценарии Маргаритки. В ее постановке разрешен только счастливый конец.

Майлз не нашелся, что ответить. Он даже не был до конца уверен, что понял Линли.

— Конечно, потом, когда было уже поздно, она жалела обо всем. Но такова моя мать. — Рот Линли изогнулся в невеселой улыбке. — Так что Маргаритка решила поиграть в фею-крестную. Она всегда предпочитала широкие жесты обычным проявлениям чувств.

Эта хладнокровная оценка подтвердила мысли Майлза.

— Не пойми неправильно, — продолжил Линли. — Я любил ее. Она моя мать. Но я никогда не питал иллюзий относительно нее. Кроме того, — сардонически добавил он, — Ты избавил нас с Оливером от необходимости делить имущество. Не знаю, опасалась ли она того, что мы передеремся из-за дележа семейных сокровищ или что, не задумываясь, продадим дом вместе с содержимым. Во всяком случае, уверен, она хотела преподать нам урок.

— Ты разозлился?

Линли, казалось, задумался.

— Поначалу, возможно. Оливер точно больше, чем я. Но дом принадлежал ей. И она была в праве поступать, как ей вздумается.

— Вы оба с таким вниманием отнеслись ко мне.

В улыбке Линли появился намек на насмешку.

— Я не собирался. Но что-то в тебе есть, Майлз…

— Сладкие речи дьявола. — Майлз поднял глаза и увидел Оливера в компании высокой элегантной девушки, обладательницы длинных волос цвета карамели. Пара подошла к их столику.

— Привет, — поднявшись, поздоровался Майлз.

Линли застонал, скорее всего, в шутку, потому что спутница Оливера рассмеялась. Он тоже поднялся и расцеловал ее в обе щеки.

— Жюльет, неужели ты так и не нашла никого получше? — сказал он при этом.

— Хотел то же самое спросить у Майлза, — парировал Оливер.

Братья представили Майлза и девушку друг другу. Ее звали Жюльет Симар. Когда Оливер сообщил, что она его девушка, Жюльет отступила на шаг и метнула в него гневный взгляд. Оливер смутился.

— На самом деле мы только что обручились. И решили отпраздновать.

Жюльет показала левую руку.

— Правильнее сказать, это я сделала предложение. А он любезно согласился. Под принуждением.

Жюльет с Линли, похоже, находили это очень забавным. А Оливер — не слишком.

— Мои поздравления, — сказал Майлз. — Давайте выпьем за это.

— Ни за что! — воскликнул Линли.

— Тогда с удовольствием приму приглашение. — Оливер выдвинул стул для Жюльет рядом с Линли. А сам сел рядом с Майлзом.

Линли тяжело вздохнул и вскинул руку, подзывая официанта. Пока он заказывал на всех шампанское, Оливер склонился к Майлзу и тихо сказал:

— Если ты все еще не против, я бы хотел посмотреть мамины драгоценности.

— Конечно! Разумеется.

Все за столом обсуждали события, о которых Майлз не знал.

— На прошлой неделе я видела Джайлса, — поморщилась Жюльет. — У него скоро выставка в галерее NuEdge.

Линли равнодушно хмыкнул и допил вино. Он улыбнулся Майлзу.

И Майлз машинально улыбнулся в ответ.

Наконец принесли шампанское, все выпили за будущее счастье Оливера и Жюльет, и разговор перешел к шокирующим событиям прошлого вечера.

— Какой кошмар! — сказала Жюльет Майлзу. — Надеюсь, это не отпугнет тебя от Монреаля.

— Вовсе нет.

— Я всегда знал, что Дюбе плохо кончит, — резко высказался Оливер. — Наверняка начал таскать вещи из дома, как только вышел из тюрьмы.

Это напомнило Майлзу о китайских вазах. Он спросил Оливера, когда тот видел их в последний раз.

Старший сын Маргаритки признал, что не может вспомнить.

— У Майлза ум архивариуса, — сказал он Линли. — Этот парень наверняка помнит каждую картину и каждую безделушку в доме. Мама пришла бы в восторг.

Линли улыбнулся, но выглядел рассеянным с тех пор, как Жюльет упомянула Джайлса. Они допили шампанское, Оливер и Жюльет перешли к своему столику, а Линли попросил счет и оплатил его.

На обратном пути в Chateau Versailles неловкую тишину сглаживала классическая музыка из колонок автомобиля.

— Мне понравилась Жюльет, — сказал наконец Майлз.

— Она очаровательна, — согласился Линли. — Лучше бы Оливеру на этот раз не облажаться.

Его тон был холодным, а выражение лица отстраненным. До конца поездки Майлз не произнес больше ни слова.

— Что ж, спасибо за потрясающий вечер, — сказал он, когда машина остановилась возле парковщика.

Линли, который уже собрался выйти из машины, напрягся.

— Ты не пригласишь меня к себе?

— А разве ответ с прошлого раза изменился? — растерянно спросил Майлз.

— За спрос не бьют в нос, — улыбнулся Линли.

Похоже, настал момент для откровенности.

— Да, но, видишь ли, когда тебе отказывают, это довольно болезненно. И мне бы не хотелось чувствовать себя дураком.

Улыбка Линли погасла.

— Ты не дурак, Майлз, — мягко сказал он. — И я не собираюсь тебе отказывать.

Глава восьмая

Майлз вышел из ванной и нашел Линли сидящим в изножье огромной кровати с альбомом набросков в руках. Он перелистывал страницы и окидывал быстрым взглядом работы Майлза: пожилая женщина, играющая на гармони, кормящий голубей ребенок, мягкие карандашные рисунки деталей фонтана, мешанина из дорожных знаков и огней.

Майлз подавил желание завопить: «Не смотри!» — и выхватить альбом из рук Линли. Он знал, что его работы хороши. Не по стандартам Линли, но что с того? Он и не искал его одобрения. Не в этой области. Вообще ни в какой, на самом деле. У них было разное происхождение, разный жизненный опыт, но сейчас они оказались на одной ступеньке. Равны во всех смыслах.

Поэтому Майлз спросил:

— Не хочешь чего-нибудь выпить?

Подняв глаза, Линли отложил альбом и подошел к Майлзу, чтобы изучить содержимое мини-бара.

— Воды, если можно.

Майлз достал две бутылочки минералки Canada Geese.

И в этот момент он решил расставить точки над i, хотя, возможно, позже он пожалеет.

— Оливер сказал, что ты недавно расстался со своим партнером.

Линли отвинтил крышку на бутылке и мрачновато хмыкнул.

— Оливеру не следует лезть в чужие дела.

— Я сам его спросил.

Взгляд голубых глаз устремился на Майлза.

— В самом деле?

— Да. Я спросил, женат ли ты или в отношениях. На самом деле в детстве я был трагически в тебя влюблен.

— В меня?! — Линли был ошеломлен. — И почему «трагически»?

Майлз пожал плечами.

— Влюбленности всегда немного трагичны. Потому что безответны.

Помолчав, Линли произнес:

— Ты не перестаешь меня удивлять, Майлз.

И тот расхохотался.

— Серьезно. Ты не представляешь, как это свежо… — Он запнулся. — Я всегда думал, что пугаю тебя до чертиков. Что мы все тебя стращали. Завидев меня на горизонте, ты обычно разворачивался и убегал.

Майлз покачал головой. Теперь он мог шутить на эту тему.

— Я просто терялся в твоем божественном присутствии.

Линли округлил глаза и, поперхнувшись газировкой, закашлялся. По-настоящему. Не светское или эстетское покашливание в кулачок.

— О боже, прости, — пробормотал Майлз сквозь смех. Определенно что-то подкупало в том, как фонтанировали элегантные ноздри Линли. — Подними руки над головой!

Стараясь подавить кашель, Линли бросил на Майлза гневный взгляд и снова закашлялся. Когда он наконец пришел в себя, то прохрипел:

— В следующий раз предупреди, пожалуйста, заранее.

— Повешу на себя табличку «взрывоопасно», — согласился Майлз.

Линли рассмеялся, отставил бутылку и обнял его. Лицо Палмера было все еще мокрым, на ресницах повисли капли воды, но рот был теплым и сладким. Линли, все еще улыбаясь, прижался к губам Майлза, и тот почувствовал его улыбку, пробравшуюся в самое сердце. Он ждал этого поцелуя двадцать лет.

Затем Линли отстранился и сказал:

— С Джайлсом давно покончено. Еще до того, как мы расстались.

— О…

— Я поклялся себе, что больше на эти грабли не наступлю — не закрою глаза и не пущу на самотек просто потому, что слишком занят или слишком устал, чтобы устраивать разборки.

— А было много разборок?

— Да. Все наши отношения были сплошной драмой. — Линли саркастично улыбнулся, но встретившись взглядом с Майлзом, смягчился. — Есть еще одна ошибка, которую я не собираюсь повторять: ни за что не откажусь от правильного шага.

Майлз пытливо посмотрел в лицо Линли. Он же говорил о сексе, да? Ничего серьезного. Ничего судьбоносного. Хотя, кажется, один поцелуй уже перевернул жизнь Майлза. Но все хорошо. Он уже не ребенок. Он знает правила и хочет эту ночь, даже если она останется всего лишь ночью.

— Полностью соглашусь, — тихо сказал Майлз. — Жизнь слишком коротка для иного.

***

Море поцелуев. Легких, страстных. Голодных, сладких. Теплых, как солнечный свет, нежных, как кожа младенца. Никогда поцелуи не были столь… интимными. Всепоглощающими.

— Откуда это? — Линли невесомо коснулся губами нитки шрама на подбородке Майлза.

— Врезался в бетонную стену на велике, когда мне было четырнадцать.

— О, — пробормотал Линли. Он вновь одарил Майлза ласкающим поцелуем в подбородок. — Монреаль очень удобен для велосипедистов.

— Приятно слышать.

Майлз никогда не был с партнером, который тратил бы столько времени на подготовку к сексу. Это немного смущало. Майлз знал, как заниматься сексом. Но не был уверен, что знает, как заниматься любовью.

— Необычно при таких светлых волосах иметь темные брови и ресницы. — Линли усмехнулся. — Подкрашиваешь шевелюру, Майлз?

— Я?! — Майлз потряс головой.

Улыбнувшись, Линли потерся носом о нос Майлза, их трепещущие ресницы соприкоснулись.

— У тебя вкус фуа-гра с арахисовым маслом.

— Я забыл почистить зубы.

Линли хмыкнул.

— Ох уж эти американцы! Мне нравится твой вкус, Майлз. Хочу попробовать каждый дюйм твоего тела.

И он занялся этим, заставляя Майлза задыхаться, закрывать глаза, судорожно сглатывать и лихорадочно отвечать тем же.

Предупредительность и даже своего рода вежливость Линли в постели поразила Майлза (не слишком справедливо по отношению к Палмеру). Майлзу никогда не уделяли столько внимания. На него никогда не обращали столько внимания. Линли засыпал его комплиментами и вопросами. Не обычными вопросами про безопасность, а теми, что задают хриплым, низким рыком. «Майлз, тебе так нравится?», или «А это местечко чувствительное?», или даже «Скажи, чего тебе хочется?»

Не то чтобы у Майлза был неудачный сексуальный опыт. Всего пара неловких случаев. Но он ни разу не был с человеком, который пытался очаровать, соблазнить, когда оба уже голыми лежали в постели. В этом было что-то декадентское. Как бутерброды с арахисовым маслом и фуа-гра. Определенно Майлзу следовало поднять планку, если в Монреале занимаются таким сексом.

Обнаженное тело Линли было гибким и сильным, золотистым, как калифорнийское лето. Счастливый обладатель мощных ног и плеч лыжника, не говоря уже о плоском животе и крепкой заднице, он навис, опираясь на руки, над Майлзом, и его ясные голубые глаза сияли.

— В нашем распоряжении вся ночь, так кто будет первым? М-м?

— П-первым? — Майлз думал, вернее, боялся, что Линли выполнит свой долг гостеприимства и сбежит, но опять ошибся. У них впереди вся ночь.

Линли мягко рассмеялся.

— Со мной в постели все еще тот застенчивый Майлз, которого я знал?

Майлз тоже усмехнулся, потому что нет, не совсем, но Линли был полон сюрпризов, и он наслаждался каждым из них.

Вытянув руку, он взял член Линли, чувствуя, как горячая кровь бьется под шелковистой кожей. Линли резко вдохнул и откинул голову назад.

— Вот так. Мне нравится.

Майлзу тоже нравилось, и он скользнул ладонью ниже, чтобы обхватить и погладить нежные яички. Линли мурлыкнул и толкнулся в ладонь Майлза.

— М-м… Так вот как ты хочешь?

— Ты можешь трахнуть меня, — сказал наконец Майлз.

Линли поморщился.

— Очень романтично.

— Есть подходящее слово на французском?

— Полно слов и фраз. Некоторые получше, другие хуже. Faire des galipettes. Кувыркаться. Tremper le biscuit. Проткнуть бисквит…

Майлз расхохотался.

— Ты это придумал только что.

Линли усмехнулся.

— Нет. Но не отвлекайся. Так ты хочешь потрахаться?

— Я хочу трахаться и быть оттраханным.

— Ваше желание — закон…

Линли ловким движением соскользнул с кровати. Порывшись в кармане джинсов, он вытащил блестящий пакетик и бросил презерватив Майлзу.

— Запомни, на чем мы остановились.

Линли включил свет в ванной и зашел внутрь. Он вернулся через минуту с маленьким тюбиком крема Crabtree & Evelyn.

— Вербена и лаванда.

— Лаванда? Надеюсь, я не усну, — сказал Майлз.

Линли ухмыльнулся.

— Приложу все свои скромные усилия, чтобы не допустить этого.

Он присоединился к Майлзу на кровати, и вместе они сдвинули покрывало с одеялами в сторону, оставшись на голых простынях и подушках.

Майлз вытянулся на животе, вибрируя от поцелуев Линли, когда тот пробегался губами вдоль спины и нежно посасывал кожу, уткнувшись носом в ямочки у ягодиц, пока его пальцы, едва касаясь, подразнивали расселину.

Майлз сглотнул, но от накатившего удовольствия, а не тревоги. Земляной аромат лаванды, вербены и смазки согрел воздух, и наконец палец Линли осторожно и настойчиво проник в тело Майлза. Крем был теплым от рук Линли и слегка пощипывал нежное нутро.

— Такой тихий, — прошептал Линли. — Ты в порядке?

— Да, продолжай, — прошептал Майлз в ответ.

И Линли продолжил и довел Майлза до исступления, когда тот, тяжело дыша, уже извивался на простынях. Затем Палмер поставил его на колени и медленно, сладко вошел.

— О, Боже… — выдохнул Майлз. Линли не был экстраординарно большим, но сам момент таким и казался.

Палмер остановился в учтивой и участливой заботе, и Майлз, не выдержав, подался назад, насаживаясь на член Линли, пока его задница не прижалась к мягкому теплу паха.

Линли тут же начал двигаться, с неспешной уверенностью и полной отдачей. Майлз двигал бедрами в такт его толчкам, они скользили в едином первобытном ритме, который набирал скорость и силу, становясь безудержным.

Кровать ходила ходуном. Дыхание Линли обжигало Майлзу ухо. Теперь Палмер был тих, сосредоточен и напряжен… Майлз тоже сконцентрировался, потянулся к трепещущим, эфемерным искрам, рождающимся за закрытыми веками и пробегающим по позвоночнику, и наконец вспыхнул.

Глубокую, всепоглощающую тишину разорвало горячее, влажное, липкое, ликующее освобождение.

В объятиях друг друга они рухнули, мокрые и дрожащие, на смятые простыни, как потерпевшие кораблекрушение, выброшенные штормом на необитаемый пляж.

***

Некоторое время спустя Линли лениво спросил:

— Как так получилось, что ты меняешь свою жизнь в одиночку?

Майлз лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь легкими ласками руки Линли на своем бедре.

— Что ты имеешь в виду?

— Как… Как тебя до сих пор никто не прибрал к рукам?

Майлз фыркнул. «Прибрать к рукам» — звучит, будто он мешок фуража.

— У тебя нет парня или партнера?

— Если бы он был, разве бы мы сейчас оказались в этой ситуации?

— Прошу прощения, — сказал Линли скорее удовлетворенно, нежели извиняясь. — Просто хотел удостовериться.

— Может, следовало удостовериться до кувырканий в постели?

Возможно, это прозвучало слишком резко, потому что Линли тихо рассмеялся.

— Согласен. Но иногда маленькая голова думает за большую.

Не поспоришь. Кто не наступал на эти грабли? Оставалось надеяться, что только не Майлз. Однако, чем бы все не кончилось, он не будет жалеть об этой ночи.

Майлз вздохнул.

— Я из тех парней, друзья которых говорят: «У меня есть для тебя идеальная пара!» — и это всегда оканчивается катастрофой.

Линли поцокал языком. И Майлз улыбнулся.

— Катастрофа, да?

— Ну, может, и не совсем так, но пары точно не были идеальны.

— Тебе так сложно угодить?

До этого момента Майлз считал, что как раз всем остальным трудно угодить. Но, может быть, проблема была именно в нем. А еще, вероятно, проблема — не совсем подходящее слово. Возможно, он просто всегда ждал чего-то другого, стремился к большему.

— Не сказал бы, что я привередлив. Избирателен? — задумчиво произнес Майлз.

— Разборчив, — предложил свой вариант Линли.

— Требователен.

Линли хрипло усмехнулся и вновь завладел ртом Майлза.

***

Утром они позавтракали в кафе Joe на Сент-Антуан: Линли отказался от обильного гостиничного завтрака ради восьмиминутной поездки в одну из своих любимых закусочных.

— Вынужден огорчить, но шведский стол — не мой формат, — сообщил Палмер, когда они одевались.

— Ого!

— Думаешь, я сноб.

— Первостатейный.

— Это тебя напрягает?

А правда, напрягает? Майлз задумался. Он уже знал кое-что о Линли. Помимо того, что тот был эталонным снобом, он также отличался высокомерностью, своенравностью. А еще он обожал решать проблемы, независимо от того, существовали они в реальности или в его голове. Кроме того, Линли мог быть неожиданно чутким, иногда скромным и в целом мягким. И он был потрясающ в постели. Никаких существенных изъянов.

— А тебя напрягает, что меня не напрягает?

— Нет. Абсолютно.

Майлз пожал плечами.

— Ну тогда вот мой ответ.

После завтрака Линли планировал отправиться в свою галерею, так что Майлз сунул в рюкзак альбом для набросков. У него была назначена встреча с месье Тибо, но только на вторую половину дня, поэтому он решил провести утро в разведке территории.

Взглянув на Майлза, Линли открыл было рот, но промолчал.

Конечно, за яйцами Бенедикт с ветчиной он все же поднял болезненную тему.

— Я хотел бы посмотреть твои работы, — сказал он.

Майлз хмыкнул.

— Нет, не хочешь.

— Я серьезно.

— Я тоже. Нет.

Линли хмурился, помешивая кофе в своей чашке.

— Когда ты пришел ко мне в галерею… До того, как начал преподавать…

— Все в порядке, — прервал его Майлз. Он не желал снова слышать об искрах и новизне взгляда. Меньше всего ему хотелось наблюдать, как Линли разрушает его уверенность в себе или желание творить. Он не мог допустить, чтобы этот яркий и многообещающий день был омрачен напоминанием, что Палмер — полнейший мудак.

Но Линли продолжал давить.

— Тогда я был начинающим галеристом. Слишком зеленым и юным, чтобы доверять своему чутью. Я боялся ошибиться.

— М-м-м…

— Первый успех вскружил мне голову. Слишком сильно. Более того… Я боялся пробовать новое. Мне казалось, что моя репутация основана на нескольких удачных находках.

— Синдром самозванца, — подсказал Майлз. Он поверить не мог, что Линли вообще способен чувствовать неуверенность.

— Судя по всему. Так что когда ты появился…

— Нет необходимости обсуждать это. Я бы не хотел.

Линли замолчал. Майлз пил чай, чувствуя себя неловко под изучающим взглядом. Он не хотел ссориться из-за этой истории, но почему Линли просто обо всем не забудет?

Спустя какое-то время Линли сказал с несвойственной ему робостью:

— Думаю, чтобы расчистить путь для будущего, нам стоит разобраться с прошлым.

— А есть ли у нас будущее? — настороженно спросил Майлз.

— Да. Я надеюсь. — Он скривился. — Наверное, слишком скоропалительный вывод?

— Что ж, я думаю, мне хотелось бы посмотреть, как будут разворачиваться события. — Майлз испытывал гордость за себя: ему удалось сказать это таким спокойным тоном, пока сердце вытанцовывало чечетку, как в каком-нибудь любимом мюзикле Маргаритки.

Линли с серьезностью кивнул.

— Итак. Когда ты появился на пороге моей галереи со своими картинами, они…

— Тебе не понравились.

— Нет, как раз наоборот. Но мне показалось, что они не станут чем-то большим, только крепкими середнячками. Ты был сыном самой близкой подруги моей матери, застенчивым малышом.

— Когда мы с мамой приехали к вам в последний раз, мне было шестнадцать.

— А тогда ты был застенчивым подростком, который сбегал из комнаты, стоило мне появиться на пороге. Я знал тебя с детства и не подозревал, что ты пишешь. Казалось невозможным, что…

— Что во мне есть искра.

— Что?

— Вот что ты мне сказал тогда.

Линли застонал.

— О, Господи. Каким засранцем я был.

Это было сказано с такой искренностью, что Майлз расхохотался.

— Я плохо помню твои работы. И это правда. По-моему, мне тогда показалось, что в них есть потенциал, но им не хватало… Зрелости.

Майлз пожал плечами.

— Я был молод.

— Да. Более того, все выглядело так, будто ты хочешь, чтобы я принял за тебя важное решение. Решение, которое повлияет на всю твою жизнь. Зарабатывать на кусок хлеба живописью нелегко. А на деле чертовски трудно.

Майлз никогда не задумывался об этом.

— Когда я посмотрел в твои глаза и увидел, как много значит для тебя мое мнение… — Линли покачал головой. — Но я подумал тогда, что если ты серьезно настроен и видишь в этом свое будущее, ты просто не сдашься после моих слов.

Майлз не сдался, но был близок к этому. Но разве его будущее не зависело от него самого?

— В творчестве нет места слезам, — произнес он.

— Вообще-то, на море слез оно и держится, — сказал Линли.

Глава девятая

— Я позвоню тебе, — сказал Линли, когда они прощались у остановки метро. — Поужинаем снова? — Он самоуверенно улыбался, но в глазах читался вопрос.

Сердце Майлза трепыхалось, как рыба на крючке.

— Конечно.

— Сегодня?

Майлз едва удержался, чтобы не выкрикнуть: «Правда?!» Он не хотел выглядеть слишком ошеломленным тем, что Линли пригласил его на свидание так быстро, но не мог скрыть удивление и радость.

Особенно, когда Линли наклонился, чтобы его поцеловать.

***

Из «Тибо, Тибо & Тибо» остался всего лишь один месье Тибо. Невысокий пожилой франко-канадец с проницательными темными глазами и вечно поджатыми губами, выражающими сдержанное осуждение. Он явно сдерживал свое истинное отношение к Майлзу, пока они кратко разбирали детали завещания Маргаритки.

Когда Майлз вновь выразил желание поселиться в Брэйсайде, адвокат сказал, что он не специалист по иммиграционному праву и поэтому не в состоянии помочь.

— Да, вам не придется выплачивать кредит за дом, мистер Тьюздей, но учтите и прочие расходы. Налоги на недвижимость. Страховка жилья. Счета за ремонт и обслуживание. Старинный дом требует серьезного ухода. Если вы планируете нанимать людей — а собственность таких размеров невозможно содержать в одиночку — придется оплачивать их труд. Упомяну также коммунальные платежи. И… в конце концов вам нужно питаться.

— Я это понимаю, — отрезал Майлз. Он и правда уже об этом думал, хотя в изложении месье Тибо все звучало куда более устрашающе.

Тибо позволил себе слабую улыбку.

— Простите мое любопытство, но есть ли у вас дополнительные финансовые резервы?

— Нет. — Его собственных сбережений в тридцать одну тысячу долларов на долго явно не хватит. Все идет к тому, что он едва ли сможет покрыть ежегодный налог на недвижимость. — Я думал о продаже нескольких вещей.

— Да, вы можете продать. И лучше всего — дом, — язвительно заметил месье Тибо. — Тогда вы смогли бы купить приличную недвижимость и сберечь средства на комфортную жизнь до конца дней. Альтернативный путь — распродавать содержимое дома, сохраняя недвижимость в течение нескольких лет, но затем все равно придется с ней расстаться.

— Я мог бы сдавать в аренду флигель с гаражом.

Месье Тибо удивился.

— Могли бы.

— Наверняка есть и другие возможности.

Месье Тибо вздохнул.

— Всегда есть возможности, мистер Тьюздей. — Он нажал кнопку интеркома. — Мистер Уэсли, принесите дело Мартель, s’il vous plaît.

Пока они ждали, Майлз спросил у месье Тибо, не приходила ли к нему полиция, а потом рассказал о трагичной попытке Эрвана Дюбе украсть скульптуру коня. Оказалось, что полицейские уже посвятили Тибо в события субботней ночи. Он мрачно выслушал Майлза, а затем высказался в духе, что ничего удивительного в том, как кончил Эрван, нет.

— Я предупреждал мадам Мартель. Но она очень любила Агату.

— Это правда, что Агата может жить в доме до конца жизни?

Месье Тибо хотел что-то ответить, но дверь открылась и в кабинет вошел стройный блондин лет двадцати в коричневом твидовом костюме в елочку. Он положил толстую папку на стол и вышел, бросив на Майлза любопытный взгляд. Странное завещание Маргаритки, без сомнения, стало предметом сплетен в «Тибо, Тибо & Тибо».

— У вас есть какие-нибудь соображения, как скоро я смогу вернуться в дом? — поинтересовался Майлз.

— Не раньше середины недели. Я свяжусь с полицией и уточню, когда можно будет переехать. — Месье Тибо задумчиво пролистывал папку. — Хм. Кажется, все в порядке.

— Оливер упоминал, что у Маргаритки были украшения, которые могут представлять ценность.

Адвокат погрустнел, и Майлз не понял, связано ли это с отсутствием вкуса у Оливера или интересом Майлза.

— Да, конечно. Полагаю, в коллекции есть пара стоящих вещей. Они находятся в сейфе мадам.

— Возможно, я смогу их продать. Ну, те, что не заберут себе Оливер и Линли, — быстро добавил Майлз. — Линли упоминал о перстне его отца.

Брови месье Тибо взлетели наверх.

— В самом деле? — сказал он сухо. — Можете быть уверены, что если бы мадам Мартель захотела подарить такую вещь своему сыну, то так бы и поступила.

Это подвело их к вопросу, который Майлз собирался задать единственному объективному человеку в этом деле.

— Месье Тибо, вы знаете, почему Маргаритка не оставила дом своим сыновьям?

— Вам не стоит беспокоиться на этот счет. Мадам была весьма щедра с Оливером и Линли. Оба обеспечены с самого рождения. И получили достаточный капитал по достижении совершеннолетия. Кроме того, Линли имеет значительное наследство от своего отца.

— А отец Оливера?

— Отец Оливера потратил большую часть своего состояния на покупку особняка для своей супруги. Тем не менее, насколько мне известно, Оливер, как и Линли, процветает в финансовом отношении.

Майлзу казалось, что он попал на страницы романа Диккенса, но информация была ободряющей.

— Понятно.

— После смерти вашей матери мадам хотела обеспечить и ваше финансовое будущее, как, по ее мнению, сделала бы ее подруга, будь у нее средства. — Тибо пожал плечами. Когда французы пожимали плечами, они вкладывали в этот жест гораздо больше, чем представители любой другой нации.

— Невероятно, что она оставила мне дом и все его содержимое.

— Она была невероятной женщиной.

— У вас есть копия описи?

— Mais certainement. Разумеется. — Месье Тибо вынул из папки стопку бумаг и пододвинул ее к Майлзу. — Опись несколько устарела. Ничего из списка не имеет современной оценки. Могу я предложить вам услуги Sotheby’s или Christie’s?

***

Майлз покинул офис Тибо с длиннющим списком имущества, несколькими доверенностями и ключом от сейфа Маргаритки.

В банковской ячейке он обнаружил различные бумаги — свидетельства о браке, страховые полисы на недвижимость — и несколько ювелирных изделий. За исключением мужского платинового перстня-печатки с зелено-голубым камнем и бриллиантами, все украшения оказались женскими: кольца со сверкающими крупными камнями, громоздкие блестящие браслеты и тяжелые эффектные ожерелья.

Согласно страховым документам, часть из них была бижутерией, а часть — настоящими драгоценностями. Майлзу следовало провести их оценку. Но прежде он собирался показать украшения Оливеру. Майлз подозревал, что тот подыскивает обручальное кольцо для Жюльет. И конечно, он отдаст Линли перстень, хотя этот пункт и не числился в завещании Маргаритки.

Он сделал несколько фотографий на телефон, надел на палец перстень и закрыл сейф.

***

Поскольку в ближайшие несколько дней Майлзу не светило вернуться в дом, он решил пройтись до ломбарда и побольше разузнать о китайских вазах. На его счастье магазин был открыт. Пожилая женщина за прилавком показывала наручные часы молодой покупательнице.

Старушка улыбнулась и поздоровалась с Майлзом по-французски. Он улыбнулся в ответ.

— Просто посмотрю.

Женщина удивилась, но потом сказала:

— Прошу, не торопитесь.

Майлз подошел к витрине. Китайские вазы все еще стояли на своем месте с ошеломляющим ценником в пятьсот пятьдесят пять долларов за пару. Те ли это вазы? Интуиция подсказывала, что да, но не было никаких реальных оснований так думать.

Хозяйка магазина все еще занималась своими делами, поэтому Майлз решил осмотреть витрины с драгоценностями и столовым серебром. В одном из ящичков он обнаружил небольшой серебряный предмет в форме воронки, увенчанный изображением головы собаки — нет, лисы. Средневековый английский кубок с лисьей головой.

Который исчез из бара особняка по адресу Брэйсайд, 13. Майлз готов был поставить свои последние деньги на то, что нашел пропажу. Он сфотографировал кубок на мобильный телефон, и пожилая женщина подняла голову.

— Pas de photos, s’il vous plaît, — резко сказала она.

— Excusez-moi, — извинился Майлз. Он убрал телефон, как она и просила.

Женщина фыркнула и вернулась к разговору с девушкой.

Майлз дождался, пока молодая покупательница заберет часы и уйдет.

— Меня интересуют китайские вазы в витрине, — сказал он, подойдя к прилавку.

Старушка просияла.

— У месье наметан глаз. Это антикварная вещь 1880-х годов. В китайской мифологии феникс — символ покровительства небес, добродетели и благодати, удачи и счастья. Это одно из четырех священных существ, управляющих судьбами Китая.

— Здорово. Они редкие?

— Редкие? Нет. Но при этом не валяются на каждом углу, конечно.

— Вы не помните, откуда у вас эта пара?

Она продолжала улыбаться, но в глазах появилась настороженность.

— Je regrette, je ne me rappelle pas.

Майлз поднял руку над головой.

— Высокий парень… — эм, garçon — около сорока лет? Волосы рыжие с проседью? — От волнения у него вылетели из головы те немногие французские слова, что он помнил. Майлз правильно употребил слово garçon? Или оно означало «официант»?

Она уставилась на Майлза нечитаемым взглядом, оставив вопросы без ответа.

— А как насчет кубка с лисьей головой? Откуда он взялся?

Женщина невольно посмотрела в сторону ящичка.

— Je ne sais pas de quoi vous parlez.

Да, разумеется. Или, как говорят в Калифорнии, Me no comprende. Но конечно же, все она понимает и знает. На большее Майлз и не рассчитывал. Все было очевидно, и его подозрения превратились в уверенность.

— Что ж, спасибо за помощь.

Она вежливо кивнула и не шевелясь глядела Майлзу вслед, пока он не покинул магазин.

Майлз помедлил на тротуаре, а потом открыл дверь и влетел обратно. Женщина разговаривала по телефону, но заметив Майлза, тут же положила трубку. Это было столь откровенное признание вины, что Майлз совершенно забыл, зачем вернулся: он хотел дать свой номер, чтобы хозяйка магазина могла связаться с ним, если вдруг что-то вспомнит. Но теперь было очевидно, что мысль была дурацкая.

Женщина уставилась на него.

— Простите, — пробормотал Майлз и спешно выскочил из магазина.

Глава десятая

Месье Тибо ошибся в своих прогнозах: заходя в метро, Майлз получил сообщение от сержанта полиции, в котором говорилось, что смерть Дюбе была признана несчастным случаем, и дом уже не считается потенциальным местом преступления. Это была великолепная новость, которой Майлз и не ждал. Теперь он мог вернуться в дом, когда угодно и как можно скорее.

Майлз позвонил Линли, но, попав на голосовую почту, оставил сообщение, что возвращается в дом и приглашает Палмера на ужин. Линли перезвонил почти сразу. Его голос был полон сожаления.

— Похоже, сегодня не получится поужинать. Неожиданно прилетает покупатель из Японии.

— Черт, — Майлз был разочарован. — А потом ты поедешь в Гор?

— Планировал. — Линли колебался. — Но если ты не возражаешь против позднего визита, я могу заскочить после ужина и переночевать у тебя.

— Было бы здорово, — сказал Майлз.

В голосе Линли слышалась улыбка:

— Я тоже так считаю. Ты всегда такой сговорчивый?

Что бы это значило?

— А не должен быть?

Линли хохотнул.

— Увидимся около полуночи.

— До встречи.

***

Докупив необходимые продукты на рынке Этуотер, Майлз вместе с чемоданами и безумным количеством сыра, хлеба и шоколада вошел в высокие ворота особняка по адресу Брэйсайд, 13 и пересек широкий, усыпанный листьями двор.

Обещавшее солнце утро сменилось прохладным и дождливым днем. За высокими черными силуэтами деревьев небо казалось бесцветным, как выбеленные штормами старые кости на морском берегу.

Когда Майлз отпер входную дверь, то почувствовал себя… Не то чтобы дома, но привычно. Он был рад возвращению.

— Есть кто дома? — крикнул он.

Что было довольно глупо, потому что никого не было. Или Агата так никуда и не делась?

Неся сумки на кухню, Майлз прошел мимо испанской лестницы, взглянув на отполированные до блеска мраморные плитки, на которых не осталось ни следа от трагических событий двухдневной давности. Майлз положил пакет на столешницу и, прислушиваясь, подошел ко входу в коридор, ведущему к апартаментам прислуги. Тишина. Либо Агата еще не знает, что полиция освободила особняк, либо она не хочет или не готова вернуться в дом, где погиб ее сын.

Майлз налил в бокал из откупоренной бутылки Кло ла Неор. Затем разобрал продукты и принялся слоняться по кухне. Вспомнилось, что он так и не обсудил с месье Тибо судьбу Агаты. Должно же быть какое-то приемлемое для всех сторон решение. Может быть, у Линли появится идея на этот счет.

Закончив дела на кухне, Майлз поднялся наверх (в конце концов нельзя всю жизнь игнорировать лестницу) и распаковал вещи в бывшей комнате Линли.

Затем он перешел в библиотеку, откуда открывался изумительный вид на красно-золотые кроны деревьев и серебристо-голубой город за ними. Майлз решил наконец посмотреть бумаги, которые выдал месье Тибо. Он медленно перелистывал страницы.

Множество страниц. И множество вещей, которые они описывали.

Фарфор Эйнсли с орнаментом из дубовых листьев, состаренное серебро и серебро с эмалью, вышитое постельное белье, изделия из слоновой кости (кстати, в Канаде можно хранить и продавать изделия из слоновой кости?), уотерфордский хрусталь… О, и два эскиза Тома Томсона. Да, Линли не ошибался — они действительно очень ценные. Чиппендейловская мебель, персидские ковры… У Майлза голова шла кругом.

Кубок с лисьей головой не упоминался, но, возможно, это был слишком ничтожный предмет, чтобы попасть в опись. Тем не менее Майлз знал, что не ошибся. Он очень хорошо помнил этот кубок. Помнил, как Маргаритка смешивала напитки, встряхивая сверкающими браслетами на загорелых запястьях, хватаясь то за одну бутылку, то за другую, ни на минуту не переставая болтать. Помнил непринужденный смех мамы, ее бесконечную терпимость к театральности (или актерскому таланту?), которая определяла жизнь Маргаритки, и веселую привязанность к своей самой дорогой и старинной подруге.

«Дела не таких уж минувших дней, дорогуша!» — напомнил ему призрачный голос Маргаритки. Майлз слабо улыбнулся и вернулся к описи. «Белоснежно-кобальтовые китайские фарфоровые вазы шинуазри, пара». А вот и они. Первая строчка на четвертой странице. Значит, несколько недель назад вазы еще находились в доме. Маргаритка их не продавала. Они были украдены.

Вопрос, что теперь с этим делать? Есть ли возможность вернуть вазы? Как можно доказать, что в ломбарде вещи из особняка, если Эрван Дюбе умер? Как вообще работает законодательство Канады относительно кражи имущества? Возможно, у месье Тибо есть все ответы.

Погруженный в свои мысли, Майлз едва уловил отдаленный звук закрывающейся двери. Когда до него наконец дошло, что он услышал, он вскочил с бешено колотящимся сердцем и бросился к источнику шума.

Входная дверь была заперта.

Он прошел на кухню — задняя дверь тоже закрыта.

Но были и другие возможности войти в дом. Например, через французские двери на балконах спален. Боковые двери на террасы, небольшие лестницы, ведущие в сад. В доме было множество входов и выходов, но Майлз проверил их все — они оказались надежно заперты.

Он вернулся на кухню и чуть не умер от ужаса, увидев Агату, которая неподвижно, словно призрак, стояла в коридоре со стороны апартаментов прислуги.

— Это вы, — прошелестела она. Женщина была в плачевном состоянии. Изможденная, бледная, с красными глазами, она будто за один день постарела на сотню лет.

— Да. Я вас напугал? — На самом деле это она напугала Майлза, сердце которого все еще заходилось.

Казалось, она не расслышала вопрос.

— Агата, мне очень жаль… Эрвана.

Ее глаза сверкнули.

— Мой сын не вор!

Майлз не нашелся, что ответить. Эрван был буквально пойман с поличным.

— Это все обстоятельства, — настаивала Агата, будто кто-то с ней спорил.

— Ну… я не полицейский. И не…

Разве обстоятельства не всему виной? Всегда? Что можно с этим поделать?

— Эрван был вынужден заниматься подобными вещами. Чтобы выжить. Никто не взял бы его на работу с таким досье.

Женщина пугала. Остекленевший взгляд, яростный, срывающийся голос. Майлзу было жаль ее, и с каждым словом Агаты он все больше утверждался в мысли откупиться от нее и выслать из Брэйсайда навсегда.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Знаю, что это тяжело принять.

Она рассеянно на него посмотрела.

— Вы ничего не знаете. Вам здесь не место. Вы не член этой семьи.

— Ладно, я не собираюсь с вами спорить, — сказал Майлз. — Вы пережили ужасные события, и я сожалею о вашей утрате. На сегодня вы свободны.

На сегодня свободны? Он что, сообщил, что ее работа закончена? Видимо, время, потраченное на «Аббатство Даунтон», не прошло даром — Агата молча повернулась и исчезла в темном коридоре. Дверь в ее комнату открылась и закрылась с жутковатой аккуратностью.

— Ла-а-адно. — Майлз подавил желание захлопнуть и запереть на засов дверь, ведущую из кухни в крыло прислуги.

Неужели она оставалась в доме все это время? Прячась от полиции. Он бы не удивился. Женщине следовало быть в кругу семьи и друзей, но, возможно, ей просто не к кому пойти. Во всяком случае, Агате нужно поговорить с психологом.

Во второй раз Майлз подумал о том, что Линли, возможно, что-то придумает. Стоило следить за своими мыслями. Майлз не должен во всем полагаться на Палмера. На самом деле, ни в чем не стоило.

Он вымыл руки, собрал на тарелку хлеб, сыр, фрукты, налил бокал вина — легкомысленный перекус в Калифорнии, но совершенно правильный ужин здесь, в Монреале, и понес приготовленное в библиотеку.

Его путь лежал мимо большого японского панно, выполненного пером и тушью, и когда Майлз проходил мимо фрески в холле библиотеки, что-то привлекло его внимание. Он остановился, внимательно изучая край панно. На нем были крошечные порезы, а рядом на деревянном обрамлении — сколы. Похоже, кто-то был не в курсе, что рисунок выполнен прямо на стене, и попытался его снять. Удивительно, что Майлз не заметил этих деталей раньше, когда довольно долгое время провел здесь с констеблем Макгратом во время допроса. Какое счастье, что Дюбе не повредил панно еще сильнее. А ведь мог. Но кто знает, сколько еще сокровищ в Брэйсайде он испортил или продал до своего рокового падения?

***

Майлз поужинал, наблюдая из окон библиотеки за закатом. Он надеялся, что Линли позвонит, но этого не произошло. Никто не звонил, и вечер тянулся неспешно, пока Майлз терпеливо дочитывал опись имущества.

Хорошая новость заключалась в том, что в ближайшие месяцы он мог избавиться от многих вещей, чтобы обеспечить свою жизнь в Брэйсайде. Омрачала его настроение мысль о том, что на самом деле ему не хотелось становиться куратором музейной коллекции Маргаритки. Майлз хотел по-настоящему заняться живописью, а еще узнать, куда заведет его история с Линли. Казалось, что, по иронии, дом и все его содержимое могли помешать этим задумкам.

Погруженный в свои размышления, Майлз поднялся наверх.

Он принял душ, разделся, вновь испытывая неловкость (когда уже он сможет расслабиться в этом доме?), и забрался в постель, чтобы почитать книги по искусству до приезда Линли. Но прошлая бессонная ночь дала о себе знать, и вскоре Майлз уже спал.

***

Ему снилось, что кто-то скребется в парадную дверь. Майлз выбрался из постели, прошел по коридору, пересек балюстраду, спустился по смертоносной лестнице и обнаружил, что шум доносится из библиотеки. Он двинулся на звук и наткнулся на Эрвана Дюбе, который перочинным ножом пытался содрать японскую фреску со стены.

— Эй, что вы делаете? — завопил Майлз. — Вы ее уничтожите.

В ответ Дюбе широко и безумно ухмыльнулся, сорвал со стены панно и свернул его в рулон, как кусок обоев.

Майлз вытянул руку, чтобы остановить вора, но тот полоснул его по ладони уже огромным мясницким тесаком. Дюбе начал хохотать.

Майлз охнул, глядя на кровь, стекающую по пальцам. Он поднял голову, и Дюбе с обезумевшим видом на него прыгнул.

***

Майлз резко проснулся.

Секунду или две он лежал, уставившись в потолок и моргая, прислушиваясь к себе. Его дыхание замедлялось, сердцебиение успокаивалось, когда ужас медленно отступал перед осознанием, что все это был лишь сон. Затем Майлз нервно усмехнулся и потянулся к телефону. Сквозь дымку кошмара он разглядел время на экране: больше часа ночи. Хорошо. Линли должен подъехать с минуты на минуту. Майлз на это надеялся.

Вдруг его мысли замерли.

Линли.

Перстень с печаткой.

Согласно описи, это кольцо с турмалином и бриллиантом стоит десять тысяч. И Майлз оставил его рядом с раковиной в кухне, когда мыл руки перед приготовлением ужина.

Вот дерьмо.

Он выкарабкался из постели — уже не во сне, а наяву — и босиком бросился в коридор. На первом этаже горел свет (кажется, он пропустил несколько ламп перед тем, как пойти спать), и пустые комнаты казались золотыми в мягком, приглушенном свете.

Майлз прошел прямиком на кухню и включил верхний свет. К его облегчению кольцо лежало на месте. Он надел его на палец и заметил, что дверь в крыло прислуги закрыта. Дернул за ручку — заперто на ключ.

Неужели Агата боится его или на что-то намекает? Или дверь случайно захлопнулась? Может, на ней автоматический замок. Если так, то Агата, обнаружив запертую дверь, вероятно, сойдет с ума.

Под действием дурмана сна и плохо соображая, Майлз отпер дверь. Затем оглядел кухню, рассеянно почесывая затылок. Может, стоит приготовить кофе для Линли? Или гость захочет поесть? А сам он не хочет перекусить?

Мысли роились в голове Майлза, когда он услышал легкие быстрые шаги в коридоре. Наконец-то Линли.

Майлз повернулся с улыбкой. И она тут же погасла.

На пороге стоял мужчина. Вовсе не Линли. Даже отдаленно не похож.

Но при этом что-то в нем было знакомое: высокий, стройный, очень светлый. Возраста Майлза.

— Какого черта ты здесь делаешь? — выпалил мужчина. В его голосе слышалось праведное возмущение.

— Кто вы такой? — одновременно с ним задал свой вопрос Майлз.

— Черт.

Майлз, которого поначалу сбила с толку темная одежда незнакомца, наконец-то вспомнил этого мужчину. В прошлый раз на нем был твидовый костюм в елочку.

— Погодите-ка, — удивленно протянул Майлз. — Я знаю вас. Вы тот человек. Ассистент месье Тибо. Вы мистер Уэсли.

Происходящее казалось нереальным, Майлз даже не почувствовал страха.

Лицо незваного гостя скривилось.

— Черт. Черт. Черт. Тебя не должно быть здесь!

Он обвел взглядом кухню и посмотрел на свою руку, в которой держал черный строительный нож. Затем его воспаленные глаза встретились с глазами Майлза. Лицо Уэсли было решительным.

Майлз почувствовал, как на него накатила волна страха.

— Не делай глупостей.

Уэсли качнул головой и шагнул вперед. Майлз тут же отступил за длинный обеденный стол. Наверное, ему стоило выхватить нож, если бы он знал, в каком из ящиков он лежит, но что потом? Поножовщина с мистером Уэсли? Ситуация казалась нелепой и невозможной.

Майлз машинально перешел в режим «учитель-против-хулигана».

— Послушайте, так вы сделаете себе только хуже. Не усугубляйте ошибку.

Уэсли, который находился по другую сторону стола, казался раздраженным.

— Ты же знаешь, что тебе некуда деваться.

Майлз подумал, что, возможно, шанс есть. Если ему удастся добраться до двери и открыть ее до того, как Уэсли его нагонит, он может добежать через сад до калитки и вызвать помощь. Строительный нож опасен, но все же не самое мощное оружие.

— Вы приходили сюда в пятницу вечером, — высказал догадку Майлз. — Это вы ответили на мой звонок.

Незваный гость выглядел раздосадованным.

— Очевидно.

— Вы работали с Эрваном?

Уэсли неодобрительно фыркнул.

— С кем? Ты с ума сошел!

— Я сошел с ума?

— Какие у меня могут быть дела с этим кретином? — Уэсли, казалось, оскорбила такая мысль.

— Вы его убили?

— Разумеется, нет. Это был несчастный случай. Идиот пытался стащить Ботеро по лестнице. В этот момент увидел меня и оступился. Так что он сам виноват в своей нелепой смерти. Жадный ублюдок. — Уэсли пожал плечами.

Сейчас или никогда. Майлз бросился к двери. Его план состоял в том, чтобы тащить за собой стол — импровизированный барьер между ним и противником, тогда у него появился бы шанс открыть замки. Но кажется (а может, на самом деле) махина весила тонну, потому что не сдвинулась с места. Майлз едва не потерял равновесие. Уэсли напрыгнул на него и почти схватил, но Майлзу удалось отскочить.

Восстановив сбитое дыхание, Уэсли усмехнулся.

— Хорошая попытка.

Единственное, что получилось у Майлза хорошо, так это передвинуться ближе к двери, ведущей в другие помещения дома. Уэсли осознал это одновременно с Майлзом и тут же бросился к нему, размахивая ножом, будто персонаж «Вестсайдской истории».

Майлз кинулся к двери, но преследователь буквально наступал ему на пятки. Пробежав мимо маленького декоративного столика, Майлз швырнул его куда-то назад. Он услышал, как Уэсли упал и нож выскочил из его руки, звонко ударившись о мраморный пол, но, ни на секунду не останавливаясь, рванул к входной двери.