Жуткая история Проспера Реддинга

Глава 2 Невезение

Бабушка считала, что проблемы с сердцем у Прю – единственное невезение, постигшее нашу семью за несколько веков. Это правда. Но даже в худшие дни я мог рассмешить сестру дурацкой историей, посмотреть вместе с ней кино, помочь ей передвигаться по дому, приготовить обед, если родители были в отъезде. Я знал наизусть все номера ее докторов. И помню их до сих пор.

Но Прю была из Реддингов. Она выжила вопреки мнению докторов. Наши родители основали фонд «От сердца к сердцу», международную благотворительную организацию для сбора средств на лечение сердечной недостаточности у детей из семей с небольшим достатком. Прю стала ее лицом. Затаив дыхание, вся страна следила за каждой ее операцией. Два года назад сделали последнюю, и с тех пор Прю очень окрепла, она смогла делать вещи, о которых раньше и не мечтала, и наконец-то поняла, что значит жить нормальной жизнью.

Прю пошла в мою школу. У нее появились друзья, которые не имели отношения к нашей семье, ребята, о которых я ей никогда не рассказывал: они набивали землей мой рюкзак и отбирали у меня тетради.

Выяснилось, что легендарная реддинговская удача просто копилась, ждала и наконец вырвалась наружу. Прю стала старостой нашего класса, последовательно побила рекорды по бегу, конной езде и стрельбе из лука, и выиграла конкурс штата на лучшее эссе о том, как важно организовать доступ к чистой воде в малообеспеченных районах Индии. Как-то раз, когда она получила пятерку с минусом, учитель рассыпался в извинениях за то, что не смог как следует объяснить ей материал.

Спросите хоть кого, Прю невероятная. Просто… Теперь, когда она, наконец, начала жить так, как и должна была, всплыла нелицеприятная правда обо мне. Я не мог скрыть от нее, что обо мне думают другие. Она и сама это прекрасно знала. Мы родились в семье победителей, задающих стандарты, но и дня не проходило, чтобы бабушка не напомнила, что я-то не один из них.

Что ж, я, Проспер[3] Океанус Реддинг, с гордостью заявляю, что именно мне принадлежит рекорд по количеству засыпаний на уроке за год. Я победил в конкурсе «Кого больше всех презирают родители и учителя». Приз – целых двадцать четыре путешествия к директору за год. Единственная причина, по которой меня все еще не вышвырнули из гимназии, заключается в том, что мой прапра-и-так-далее-дед буквально построил ее собственными руками.

Вы, наверное, думаете, что жить с именем «Процветание» – полный отстой. Вот что я скажу. Тебя зовут «Процветание», в школе ты получаешь одни тройки, вся семья намекает, что колледж тебе не светит, и лучшее, на что ты можешь рассчитывать – это карьера мусорщика. Кстати, не знаю, что не так с мусорщиками: приятные люди, целыми днями разъезжают на грузовиках и делают мир чище. Мне кажется, убирать мусор – хорошая и важная работа.

Но ровно с того момента, как я впервые заснул в классе, мистер Викворт считает, что я и есть тот самый мусор. А Прю только подтвердила это предположение, когда вдруг появилась и начала вести себя так, будто ей надо срочно убрать за мной бардак, который я устроил.

– Ну, вы же знаете Проспера, – елейно сказала она. – Он такой… Проспер. Ему точно очки нужны.

Девчонки, стоявшие за ней, давились от смеха.

– Очки не добавят ему мозгов, – сказала одна.

– И красоты, – поддержала ее другая.

Невидимая рука сжала мне горло, когда Прю закашлялась, пытаясь скрыть, что тоже смеялась. Рядом с нами стояло несколько взрослых. Они захихикали и вытянули шеи, чтобы лучше видеть. Вот, что значит быть Реддингом в Редхуде – мы здесь что-то вроде дрессированных обезьянок. Странно, что никто не захотел сделать с нами селфи.

– Простите, нам пора бежать, – продолжила Прю. – Мы опаздываем домой на семейный ужин. Увидимся на Параде, мистер Викворт!

Он ничего не мог с собой поделать и даже слегка ей поклонился.

– Увидимся, мисс Реддинг.

– Я тоже там буду. И даже увижу вас, у меня ведь будут очки, – процедил я сквозь зубы.

– Да, да, не забудьте очки, юноша, – ответил мистер Викворт. – Так вам будет проще следить за своим поведением.

Я хотел ответить, но Прю уже тащила меня в сторону от Главной улицы. За нами разгорался праздничный костер, и искры поднимались в темнеющее вечернее небо. Люди аплодировали и радовались, и вставали в очередь, чтобы бросить в огонь все, о чем сожалели. Я обернулся только раз, чтобы посмотреть на статую Онора Реддинга. Хотел запомнить ее и нарисовать позже, зловеще сияющую в отблесках пламени.

Площадь скрылась за поворотом и Прю наконец-то отпустила мою руку.

– Почему тебе обязательно нужно везде совать свой нос? – спросил я. – Они и так считают, что если бы не ты, такой идиот, как я, долго бы не протянул.

– Кто тебя выручит, если не я? И потом, мы уже опаздываем. Сам-знаешь-кто нас точно прибьет.

Папа как-то рассказал нам, что для того, чтобы вызвать демона, нужно назвать его истинное имя вслух. Поэтому мы с Прю старались не произносить бабушкино имя без крайней необходимости.

Прю сбавила шаг, и я догнал ее, пока она рылась в сумке. Она достала голубой блокнот.

– Вот, я случайно взяла твой.

Кровь прилила к лицу, плечи опустились. Я вырвал блокнот у нее из рук и запихал в сумку, надеясь похоронить навечно.

Ну конечно, она его нашла. Почему я такой тупой? Наверное, она уже посмотрела все мои рисунки вместе со своими друзьями и хохотала над каждым из них. Лучше бы она его сразу выбросила, как только поняла, что это не ее блокнот. Я с трудом мог дышать.

– Некоторые мне понравились, – сказала Прю, делая вид, что ничего не случилось. – В смысле, ты, конечно, не Да Винчи, но они очень даже ничего. Я и не думала, что у тебя все еще есть блокнот для рисования.

Я начал рисовать и рассказывать истории, чтобы веселить ее, когда мы без конца торчали в больницах. Почему я все еще рисую? Даже и не знаю. Наверное, я надеюсь, что когда-нибудь она снова попросит меня рассказать ей что-нибудь. Она посмотрела на меня, сжимая губы, чтобы не рассмеяться, и я понял, что этот день наступит примерно… никогда.

Я подхватил свою сумку. Хотел сказать: «Да что ты обо мне знаешь? Мы даже разговариваем в первый раз за неделю!»

– Может, покажешь их кому-нибудь? Например, миссис Питерс?

Вот несколько вещей, на которые я бы согласился, лишь бы не показывать свои наброски нашей заплесневелой учительнице рисования:

1. Отрезать себе ноги.

2. Съесть свою печень.

3. Обойти все Соединенные Штаты, переплыть кишащее акулами море, попасть на Гавайи и броситься в жерло вулкана.

Ребята в школе и так не очень-то меня любят, и это они еще не знают, что я их иногда рисую. Их и виды Редхуда.

– А как же мама или папа? Папе вроде бы нравились музеи.

Как бы ни были безумно талантливы и умны все представители нашей семьи, ни один Реддинг не посвятил себя искусству. Единственное исключение, пожалуй, мой какой-то троюродный родственник Натаниэль Реддинг. Он написал книгу «Потерянный корабль викингов» и попал в список бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс». Очень известный роман про викингов, путешествующих во времени, и про заговор, скрывающий, что именно викинги в кровожадной ярости убили пилигримов с корабля «Мэйфлауэр».

Мне показалось, что роман классный, но бабушка впала в ярость, когда прочла первые главы. Папа купил книжку для мамы, чтобы посмеяться. Он читал вслух отрывки, и они вместе смеялись. И смеялись, и смеялись.

Даже не хочу представлять лица родителей, когда я протяну им блокнот. Нет смысла говорить, что я люблю рисовать. Я и так знаю, какой будет их реакция. «Когда вы с Прю вырастете и сможете помогать нам в Фонде, – скажет папа, – мы сможем изменить мир». А мама улыбнется и скажет, что нет ничего важнее, чем помогать людям. И я останусь со своей любовью к искусству, зная, что для мира это ничего не значит, ага. Только для меня.

Поэтому я доставал свои рисунки, только когда был уверен, что никто не видит. Я помотал головой, не глядя на сестру.

– Нужно торопиться! Мы и так уже опоздали.

– Тогда пойдем здесь. – Прю свернула с дороги, усыпанной листьями, и по спине у меня прошел холодок.

Между домом и Главной улицей был небольшой, но очень мрачный лес. Я неплохо его знал, особенно учитывая, как старательно я пытался избегать его все свои двенадцать с половиной лет жизни. Может, до дома так было короче, но мне этот путь все равно не нравился, особенно когда приходилось съезжать с вечно сырого холма.

От этого леса мороз по коже подирает. Свет там странный, даже опавшие листья похожи на мерзкую серую массу. Чуть меньше четырехсот лет назад в этих местах был ужасный пожар, и лес так и не смог полностью оправиться. На уцелевших деревьях появилась пятнистая кора, скрывающая шрамы, а вокруг повсюду торчат изуродованные стволы. Они расходятся от центра леса, как будто пытаются вытащить из земли корни и убежать.

Иногда, когда дождь льет на их искалеченные голые ноги, мне кажется, что я слышу эхо их криков. Я пытался успокоить себя тем, что это глупо, но все равно слышал этот звук по несколько дней. В лесу всегда, даже летом, сыро, адски холодно и туманно. Туда даже белки не совались, а это уже о чем-то говорит.

– Проспер, – внезапно спросила Прю, – почему Викворт постоянно тебя наказывает? Я думала, тебе стало получше. Прос…

– Я не хочу сейчас об этом говорить, ладно? – я ускорил шаг и обогнал ее. Я просто клокотал от гнева и отчаяния. «Учителя зануды! Ненавижу школу!»

На самом деле, это было не совсем так. Школа мне в целом нравилась, за исключением домашних заданий и тестов. Пару раз в неделю мне снились те самые сны. Гигантская черная кошка кралась за мной, ее глаза сверкали как два изумруда. Иногда она просто смотрела на меня из-за мерцающей линии огня и прохаживалась взад-вперед, туда-сюда. Иногда она обгладывала кости, а потом облизывала окровавленные зубы. Но перед тем как проснуться, я слышал в ее грозном ворчании одни и те же слова, повторявшиеся снова и снова: «Пробуди поющую кость».

Я читал, что все сны, даже кошмары, нужны нашему мозгу, чтобы справиться с проблемами или вспомнить что-то важное. Что ж, видимо, таким образом мозг пытался сообщить мне, что бабушка непременно когда-нибудь меня съест, предварительно содрав шкуру.

Но это мелочи. По сравнению с тем, через что прошла Прю, это даже меньше, чем мелочи. Мне не хотелось, чтобы родители волновались обо мне сильнее, чем сейчас. Прю собиралась что-то сказать, но передумала. И мягко похлопала меня по плечу.

– Как скажешь. Я всегда готова помочь.

Но в этом-то и была проблема, она не должна была меня спасать. Я просто хотел, чтобы она снова мной восхищалась.

– Мы пришли, – сказал я, опустив подбородок на грудь, и подождал, пока она меня обгонит. Как обычно. Прю подалась вперед, но вдруг остановилась как вкопанная.

– Что за… – вырвалось у меня. У подножия холма начиналась дорога к дому, и там стояли десятки знакомых и незнакомых людей.

И ждали нас.