Журнал «Приключения, Фантастика» 5 ' 93

Покушение

Дождь барабанил по подоконнику. Я стоял около окна и курил. Капли одна за другой сбегали вниз по стеклу. Сквозь пелену дождя вспыхивали огоньки автомобилей и сполохи реклам над городом. Незванными пробрались ко мне в кабинет вместе с порывами пронзительного осеннего ветра воспоминания о том, что случилось много лет назад в шумном приморском Городе.

Телефонный звонок поднял меня с постели рано утром. Разговор был ничем не примечательным, — звонил секретарь Дэвида, ровно в десять мне предстояло доложить ему свои соображения по поводу обеспечения безопасности пребывания сенатора в Городе.

Тогда, много лет назад, он был для меня просто сенатором. Одним из многих, кому требовалась достаточно надежная гарантия безопасности. Теперь он навсегда стал для меня Сенатором. Человеком, которого я так хотел спасти.

Накинув халат, я подошел к окну. Площадь еще была пуста, мягкая пелена окутывала ее. В левом виске, путая привычные мысли о том, с чем я должен поговорить до совещания у Дэвида, появилась нудная головная боль. Все было так обыденно, но я с неприязнью думал о том, что снова должен рассыпаться перед кем-то в заверениях полной безопасности. Ну ладно, об обстановке в Городе я поговорю с Карлом, но кто поручится мне, что в ближайшие часы она не изменится.

После душа, одевания и завтрака, уже сидя в машине, я еще раз мысленно проиграл ситуацию обострения обстановки, и медленно начал раздражаться.

День начался как-то неприятно, в голову лезли ненужные мысли, я не мог сосредоточиться и зная, что так всегда бывает в начале трудной работы. А работа сегодня и завтра предстояла сложная. К приезду Сенатора я уже знал, что многие группировки дорого бы дали за заряд пластиковой взрывчатки на днище его автомобиля.

До Дэвида я успел переговорить с тремя знакомыми в большом старом здании с гулкими, прохладными коридорами, где мы работали тогда все вместе — и Карл, и Тони, и Дэвид. Они не развеяли моих сомнений в трудности задачи. И, сидя в довольно мрачном, Обшитом но стенам дубовыми панелями кабинете Дэвида, слушая его сотрудников, я еще и еще раз прикидывал — стоит ли вообще намечать такую обширную программу посещения.

В самом конце совещания я все же встал и спокойно сказал:

— Перед вашей поездкой на аэродром всем должно стать ясно, шумной продолжительной встречи там не будет, как бы вы этого ни хотели и что бы ни говорил господин мэр. Я представляю, в какой мере это повлияет на бюджет, но все же не стоит делать из вас столь удобных мишеней на площади у выставки!

Дальше пришлось долго объяснять каждому его роль в свете моей профессия. Сенаторам, как видно, здесь медом намазано, в нашем Городе, я бы на их месте следил за всеми потрясающими событиями на побережье исключительно по телевизору.

На аэродроме все прошло довольно спокойно. Все встречали Сенатора, я встречал главным образом своего коллегу из охраны, звали его Мартин. Он мне как-то сразу не понравился — никакой проницательности или хотя бы желания понять ситуацию.

Присматриваясь к Мартину, я даже пожалел Сенатора. Он понравился мне сразу — славное лицо, требовательные глаза — он напоминал мне пожилого генерала на покое. Сопровождая весь кортеж до отведенного делегации особняка, я переговорил с Мартином в машине, мы набросали кое-какой совместный план. По всем наиболее важном я уже тогда имел привычку полагаться только на свои силы, и поэтому сразу же после размещения Сенатора и сопровождающих его лиц, мы облазили несколько подземных коммуникаций под улицей, по которой поедут завтра утром машины к мэрии. Чердаки и мансарды по обе стороны улицы, резиденция мэра, сводки, справки — мы много работали и не находили ни малейшего повода для беспокойства. Это настораживало больше всего. Мартин радовался довольно откровенно, уже после обеда предложил отдохнуть и продолжить завтра рано утром. Я его отпустил — не помогут и десять таких как он, ну а я просто не имею права на то, чтобы позволить боевикам залпом с крыши просто так уничтожить этого чудесного старика.

Совершенно без сил я вернулся к себе, проработав до темноты в самом особняке и вокруг него. Прямо в плаще я сел в кресло, налил из пузатой бутылки в тоненькую рюмочку вина, выпил ароматную пряную жидкость. Стало теплее, я закрыл глаза. И в этот момент позвонил телефон.

— Дружище, говорит (Сенатор назвал себя), не заедете ли ко мне на часок? Хотелось бы с вами поговорить.

За окном стояла вязкая осенняя тьма, но выбора у меня не было — советники по безопасности сенаторов в дворцовых сплетников работают ночью пожалуй больше, чем днем. В особняке у Сенатора я проверил наружное наблюдение. Кое-что я просил Тони пересмотреть, он бросился выполнять. Да, Тони тогда был самым моим исполнительным помощником.

Я прошел прямо к Сенатору. Его разместили, как я и просил, — окнами в небольшой дворик, который хорошо просматривался охраной. Сняв плащ, я повесил его на затейливую вешалку в углу и повернулся на звук открываемой двери. Поклонился входящему в комнату Сенатору.

— Садитесь, дружище, мне что-то не спится, жаль, что пришлось беспокоить вас так поздно.

Мы сели за хрупкий столик в углу. Сенатор разлил по бокалам вино. Затем мы разговорились о чем-то, вскоре Сенатор включил приемник, стоящий тут же, наклонился ко мне и сказал просто как о погоде на завтра.

— Знаете, стрелять будут завтра утром, веред мэрией. Нет, это не бредни выжившего из ума старика. Стрелять просто обязаны именно завтра, молодой человек.

К тому времени я уже сталкивался с истериками старых и молодых деятелей из придворных кругов, Сената, но в данном случае мне стало ясно, что это не нервы и дурное настроение, а твердая уверенность. Оба мы встали и прошли к окну. Глядя на темные контуры деревьев за окном, Сенатор негромко произнес:

— Я родился на Юге, в маленьком городке и детство мое прошло незатейливо. Я теперь много думаю о нем, вспоминаю наш городишко, речку и смешной, маленький пароход на ней. Может быть зря я ввязался в эту историю, отец так хотел видеть меня почтмейстером, это было для него верхом благосостояния, и теперь я думаю, что он во многом был прав.

— Господин Секатор, а откуда информация о покушении?

— Я знаю это также точно, как и название вашего Города. Посулите сами, во вторник в Сенате будет слушаться дело Клайда Мэрриса, если вы о нем достаточно знаете, так что же по-вашему — он позволит мне ясно доказать, что не штраф его должен ожидать, а пожизненное заключение!

О деле Мэрриса я, разумеется знал, как знал и о том, что именно его люди прихлопнули просто как муху Главного Советника на Севере.

— Господин Сенатор, я шесть лет отвечаю за жизнь людей в самых невероятных ситуациях, я могу поручиться, стрельба будет завтра или тайфун, вам это не повредит!

— Да нет, дружище, я старый человек и на Юге слышал свист пуль довольно часто, и на Острове стреляли тоже совсем рядом, не в этом суть. Я должен быть во вторник в Сенате, иначе Мэррису нечего бояться, а я так хочу увидеть страх в его поросячьих глазках.

— Господин Сенатор, ввиду чрезвычайных обстоятельств, мне следует остаться на ночь в этой комнате!

— Вы с такой горячностью хотите потерять голову, что ставите этим меня в неловкое положение.

Ах, зачем я тогда сказал ему все это! Я подарил надежду седому славному Сенатору. Я не сентиментален, но когда он тронул мою ладонь своими пальцами, комок застрял у меня в горле и я поручился сам себе за его жизнь.

Мы долго курили в ту ночь у окна. Усталость моя отступила, остался только противный озноб, но пить я себе запретил, и как только мы расстались с Сенатором, сменил свой служебный пистолет на большой черный «кольт» армейского образца. Затем обошел особняк, прошелся по аллеям парка. Стало холодно по вечерам — осень добралась и к морю.

Сразу после завтрака я поинтересовался у Сенатора, — одет ли на нем бронежилет. Он кивнул и дотронулся до груди. Эх, проверить бы, насколько этот жилет безопасен. Эти олухи во главе с Мартином думали только о себе, меня же заботило одно важное обстоятельство — выдержит ли бронежилет хотя бы один касательный удар пули.

Сенатор выглядел довольно неплохо. Я заглянул ему в глаза, одобряюще кивнул, он спокойно кивнул мне в ответ.

Улицы проносились за затемненными стеклами нашего «бугатти». Машина шла мягко, трещали мотоциклы по сторонам, весь кортеж мчался к мэрии.

Никаких клятв на сегодня я себе не давал, но твердо решил, что если по старику станут стрелять, я постараюсь сбить им прицел, а потом посмотрим. Вчерашняя ночь запомнилась мне ароматом кофе, бесконечное количество которого мне пришлось выпить, мягкими поворотами распахивающихся дверей в бессонных коридорах и лицами, лицами… — помятым лицом Мартина, который явно успел выпить кое-что покрепче кофе, усталым и злым лицом Фреда.

Вглядываясь в эти лица, я хотел понять — кто же из них проведет боевиков сквозь цепь агентов и поможет расположиться в мансарде под самой крышей. В голове помимо воли прокрутилось несколько вариантов позиций для стрельбы. И если будут стрелять перед мэрией, то удобнее переходов здания напротив трудно и выдумать. Лица, лица… Я был один и поэтому пришлось во многом чрезмерно обезопасить сегодняшний день — в кортеже теперь вместо обычного парадного «мерседеса» идет тяжелый бронированный «бугатти». Сопровождение я усилил, только ведь и за ним надо теперь смотреть. О том, что задача невыполнима, я старался не думать, мысли о неизбежном мешали мне, я гнал их прочь, вновь и вновь вглядываясь в лица личной охраны Сенатора, в тусклые пятна света от фонарей в саду, в зарослях кустов у ограды.

На рассвете Мартин все шутил, что это я так озабочен — сводки вполне благоприятные. Очень хотелось хорошенько встряхнуть его за отвороты куртки, но думать я себя заставил только о Сенаторе. Я провел еще один обход, серый дом у мэрии ждет под лучами утреннего солнца всех нас.

Машина мягко затормозила. Я окинул взглядом площадь перед мэрией. Дверца нашей машины приоткрылась, стала распахиваться шире. Мартин услужливо подскочил к нам. Я решил задействовать и его хотя бы в качестве массивного живого щита. В самой критической ситуации не стоит суетиться попусту. Чувствуя противный привкус во рту, я подался вперед, пластина бронежилета уперлась мне в грудь, я перевалился по сиденью, поставил ногу на тротуар, вылез из машины. Почему-то стал считать про себя, стараясь не смотреть на проклятые башенки дома напротив. Десять… Сенатор уже высунулся из машины. Ожидая резкий удар сзади, я прикрыл его от возможных выстрелов. Пятнадцать… Он виден весь. Ох, ну и взмок я под своей кольчугой. Ближе, ближе к мэрии. Мэр шагнул нам навстречу. Двадцать. Двадцать один. Двадцать два…

Первого выстрела я так и не различил. Эхо целого залпа ударило в узком пространстве между зданиями. Медленно, как мне казалось, двигаясь как во сне, я повернулся к Сенатору, захватил его за предплечье, резко потянул за собой, закрывая сколько мог спиной. Мартин охнул, ошалело повернул голову, вяло, как мне казалось, тащил из-за пазухи тяжелый пистолет, тот никак не вытаскивался.

Щелк. Нас осыпало стеклянными брызгами от расколотого пулей зеркала на машине. Меня что-то мягко ударило сбоку. Так и не успев вытащить пистолет, Мартин мягко повалился мне под ноги. Но я уже успел распластать Сенатора за бронированным боком нашего «бугатти». В ответ на трескотню из мансарды я несколько раз выстрелил. Посыпался ветхий карниз дома напротив. Шофер другой машины не бросился плашмя на мостовую как многие вокруг нас, а распахнул дверцу. Сенатор только охнул, когда я вбросил его внутрь машины. Дверца щелкнула, взревел двигатель, машина, волоча по мостовой тяжелые мотоциклы убитых полицейских, дала задний ход. Щелк — тяжелый удар. На боковом стекле зазмеилась трещина. Нет, мальчишки они зеленые еще. Не смогли найти кого-нибудь получше так быстро, не успели, профессионалы из «синих отрядов» застрелили бы нас обоих с первых выстрелов. Я их работу знаю достаточно хорошо. Дальше как будто ленту в киноаппарате запустили слишком быстро — заревел двигатель, наша машина, взвизгнув покрышками, наконец повернула за угол, и почти целиком въехала в раскрытые ворота мэрии. Сенатор, тяжело дыша, полез в карман пиджака и достал маленькую коробочку. Первую белую горошинку оттуда он уронил, другая попала по назначению.

Я приоткрыл дверцу, выглянул наружу: тревожно мигали огоньки на крышах полицейских машин, кто-то бежал мимо, бережно прижимая одну окровавленную руку другой к груди. Два дюжих молодца пробежали с носилками, тихонько пробиралась огромная машина с красными крестами на бортах. Моя рука с пистолетом дрожала, я взялся за дверцу, ступил на мостовую, ноги были как ватные, я шагнул к воротам, вот и угол здания, наконец я выглянул на площадь.

Машин уже не было на покинутой всеми площади, сиротливо на мостовой лежали Мартин и два полицейских, блестели помятые тяжелыми машинами несколько мотоциклов. Боевики в мансарде прекратили огонь. И снова по улице ударило грохотом — мансарда вся окуталась дымом, полетели какие-то куски, стекла заструились сверкающими ручейками по темной стенке дома.

И тут я понял, все понял — Дэвид, я не сомневался в этом, когда главное не удалось, сметет все внутри мансарды, допрашивать будет некого, и концы в воду. Я устало поплелся обратно к машине, сел на сиденье, высунув ноги наружу, сунул машинально в кобуру за пазухой еще теплый от стрельбы пистолет и полез за сигаретами в карман. Закурил, руки дрожали. Я даже не оглянулся на шофера и Сенатора. Вот и все, моя работа закончилась на сегодня. Все напряжение бессонной ночи навалилось, на меня, во рту пересохло, я распустил тугой узел галстука. И тут только заметил, что рукав пиджака разодран.

Глухо, давясь слезами, заплакал шофер. Сенатор нахмурился, в глазах его стояла ненависть. За углом разрывали воздух сирены машин. Стали слышны крики и беготня. Запыхавшееся подразделение охраны плотно окружило нашу машину…

На аэродром мы ехали молча. Сенатор не отпуская меня от себя, как будто я мог спасти его от любой опасности. Мы простились. Ветер, еще по-летнему теплый, рвал полы плащей. Взревели турбины, лайнер дрогнул, двинулся по бетону взлетной полосы, мягко оторвался от нее…

Каждый раз отчетливо до мелочей, слава Богу, редко, много лет подряд мне снится под утро один и тот же сон:

Остановив машину, я слежу за белой птицей улетающего самолета. Поворачивая на курс, он уходит прямо в багровый закат. И внезапно вспыхивает в небе яркий, ослепительно-белый шар взрыва, гулко ударяет он по степи, чертят дымный след обломки и я колочу кулаками по стенке кабины, что-то кричу, забыв обо всем, бегу по степи, падаю, поднимаюсь, и снова бегу, как будто могу кого-то спасти там, у горизонта.

Потом я просыпаюсь, сердце противно сжимается, я набрасываю халат и долго курю у окна. И хочется думать, что это только сон, и не было кричащих заголовков в газетах, портрета в траурной рамке. И не было перевода с повышением из ненавистного Города, где я так не смог спасти Сенатора.