Жрица Анубиса

Глава 3. Кровавый ритуал и цена бессмертия

Дорога из поместья фон Бинцов. Находка Анубиса.

Он ощутил, что стоит на чем-то твёрдом. Загрубевшие подушечки мощных лап почувствовали мелкозернистую текстуру покрытия чёрной полосы дороги. Земля… Та Земля, с которой боги ушли уже давным-давно и обрели свой покой в долине, которую никто и никогда не найдёт, её нет ни на одной карте, ни один локационный прибор не засечёт её местонахождение, ни один самолёт не обозрит даже с высоты птичьего полёта, ни один путешественник не войдёт, ни один провидец не узрит в своих видениях. Без времени, вне места, ушедшие на покой, воплотившие всё задуманное и отдавшие людям власть на Земле, оставившие за собой внешнее созерцание…

Он стоял на тёмной полосе дороги всеми четырьмя крепкими волчьими лапами. Поджать хвост значило бы показать, что он растерян и напуган. Но ведь это не так, или всё же?.. Он не сдвинулся с места, лишь только обернулся с искренним недоумением в искрящихся сапфиром глазах, заметив быстро несущуюся на него огромную чёрную громаду и устремлённый прямо в его волчью душу горящий испугом взгляд белокурой женщины. В поле зрения попал лежащий по краям дороги снег, ещё дальше – редкие деревья, а за ними – бесконечное плотное белоснежное одеяло, небрежно наброшенное на равнину. Осирис ушёл из этих мест, уступив их Нефтиде, и богиня, мать чёрного волка, властвовала здесь во всей полноте. Солнца минимум, сумерки и туман – большую часть времени. Пожалуй, ему было бы уютно здесь… Жить? Волк забыл, что это такое, полностью подчинившись ритму своего предназначения – предназначения, которое опустошило его душу. Бесконечной во времени и в пространстве вереницей тянулось его бессмертное и бессменное присутствие у чаши весов, несущих справедливость людскому племени. Души, сердца… Каждого понять, потому что любой из них достоин правильного и справедливого судилища. Справедливого, но милосердного ли? Почему этот вопрос, так долго зревший внутри него, он только сейчас смог сформулировать во вполне чёткую мысль? Посреди небольшого отрезка времени, в котором на него неслась немыслимого вида колесница и так отчаянно кричала молодая женщина, махая ладонью, словно бы предупреждала о смертельной опасности, грозившей ему. Ему – богу, призванному управлять этой самой таинственной стихией для человека? Она боится за себя, за него?.. Что-то ещё есть в этом клубящемся отчаянии, настолько тёмном, что даже он в нём вязнет…

Он склонил голову набок и прислушался к собственным ощущениям. И время остановилось, смирившись, словно непокорная волчица, лежащая перед ним на спине, бьющая сама себя по бокам хвостом. Многочисленные снежинки повисли белоснежными крапинками, пронизав всё пространство, как бусины, усеявшие наряд горделивой красавицы Египта, следуя традициям и прикрывая грудь лёгкой паутиной драгоценностей. Холод отступил, ветер, пав ниц перед чёрным волком, стих, облизав тому лапы. Пронзительно-синие глаза, словно бы часть того беснования непогоды, тёмного, холодного, остановившегося сейчас, покоряясь его воле, внимательно смотрели в расширившиеся от напряжения и ужаса женские тёплые карие.

Что же выдернуло его из Дуата и резко погрузило в мир Людей?.. Вновь. Собственные ощущения, волчья сущность или провидение Хаоса, не подвластное никому, даже им, казалось бы, всесильным существам? Но внутреннее наитие мгновенно отреагировало внешне – шерсть на холке встала дыбом. Отозвался… Что же в ней такого особенного? Почему сейчас и кто это сделал? Или что? Объяснение может быть только одно: вмешательство богини Сешат, плетущей судьбы людей, слепой, выжившей из ума старухи, по временам, однако, способной здраво мыслить, как-то говорившей, что всё, что сделано для правды и добра, не канет в лету, оно возвращается сторицей, трижды вознаграждая сотворившего хорошее, благословляя до конца времён. То, что он когда-то спрятал в тщедушном тельце девочки-подростка, вернулось к нему так неожиданно? Анх? Но оно ли? И зачем? Что за странность? Для чего? И кто ещё это почувствовал, кроме него? Если это и есть ключ к началу конца, то неужели Сешат дважды сыграла жестокую шутку и разгадка вновь в бренном хрупком человеческом теле? А если её нашёл не только он, то как скоро тот тоже сможет до неё добраться? Тот, кто спит и видит себя на престоле Осириса… Невидимый, но беспощадный. Амон-Ра. Бог, имя которого не произносят в Дуате. Старшие боги не верят в его мощь. И даже отец, Сет, в открытую потешается над опасениями сына. Доводы его и Гора не убеждают никого. Предчувствие зверя не в счёт – кто же поверит ощущениям чёрного волка в пику умных рассуждений, сердцевиной которых является банальное нежелание ни с кем объединяться, терять вследствие этого власть и свою часть великого Царства Дуат, на вершине которого и поселились жестокие, эгоистичные боги?

Он переставил начавшие замерзать лапы, и время вновь сдвинулось с «мёртвой» точки, а колесницу начало резко заносить, закручивая в потоке инерции, через некоторое время она остановилась. Женщина в ней, ударившись, туманным взором вновь вгляделась в его глаза. Без сомнения, она видела его. Видела! Это не совпадение и не зов смерти. Она точно знала, что зверь здесь. На её лбу он увидел алеющую кровь и молниеносно принял решение. Чёрный волк прыгнул по направлению к автомобилю и почувствовал, что его тянет обратно в Дуат. Полоска гаснущего света между Нут и Гебом почернела, уступая место ночи, супруги вновь воссоединились, а волк исчез для этого мира, чтобы появиться в своём.

Кровавая луна Древнего Египта. Послание для фараона.

Шум качнулся в ушах мощно, почти как взрывная волна, но воспринимался так, словно это воздействие солнечного удара: нестерпимо хотелось пить и больше ничего. Мужчина пытался поймать себя хоть на какой-то мысли, не понимая, что с ним происходит. Открыл глаза, почувствовав пульсирующую боль в голове: он не мог определить, что именно ноет, потому что казалось, что вся её поверхность в огне.

– Дочь, – в ужасе наконец-то прошептал Камазу и попробовал перевернуться, – Косей, – вспомнились и его враги.

Тело ныло, не слушалось, руки онемели. Он хотел встать, но попытка не увенчалась успехом. Камазу поднялся на четвереньки и, прислушавшись, вновь упал на холодные пыльные камни.

– Она исчезла, как испарилась, – послышалось из коридора, где громила растерянно докладывал своему хозяину.

– Не может быть! – взревел Косей и тут же досадливо заметил: – Всё приходится делать самому…

Камазу облегчённо вздохнул и улыбнулся от мысли, что Инпут всё же удалось бежать. Он прислушался к утихающим шагам и вновь предпринял попытку подняться, и на этот раз успешную. Адреналин от новости, что дочка в безопасности, придал сил. Его пошатывало, и всё же он мог медленно, но верно двигаться по направлению к выходу из пирамиды в храм Анубиса в Кинополисе, иногда нервно или устало прижимаясь к холодным стенам гробницы, в случае если ему казалось, что за ним кто-то следует, либо когда головокружение становилось невыносимым и грозило вновь ввергнуть того в пучину забытия.

Когда коридор и бесчисленное количество преодолённых им ступенек закончились, по его коже пробежался воздух ночи, охватив прохладой, освежив настолько, что он мог идти дальше уже более свободно, не спотыкаясь и не падая. Камазу останавливался и старался не входить в круг света факелов, опасаясь последователей Косея. И он оказался прав: то тут, то там около источников света стояли стражники – немного, но даже и без раны Камазу вряд ли справился бы с вооружёнными до зубов сильными молодчиками. Он только просил Анубиса, бесконечно вознося внутри себя мольбы о том, чтобы его дочь не попалась соглядатаям где-нибудь по дороге.

Тайными тропами, о которых его противники пока не знали, ещё наверняка не успев разведать и сориентироваться за столь короткий срок пребывания в Кинополисе, а значит, промах врага – это его преимущество, одно из, Камазу вышел, слегка пошатываясь, к потайному ходу в храм. Отправить послание… Теперь уже не страшно, жизнь Инпут в безопасности, а его не важна по сравнению с тем, что задумал безумец Косей, но без девочки он ничего не сможет, и поэтому жрец знал, что теперь их план не реализуется.

Тенью он проскользнул по опустевшим залам храма и незаметно вошёл в помещение, где творил свои мистерии. Его взгляд пробежался по стене, на которой висела шкура леопарда. На мгновение ему послышался рык волка, и Камазу прикрыл глаза, произнеся про себя заклинания, обычно те, которыми он возносил хвалу богу перед завесой Анубиса. Ответом ему послужила тишина. Непреложное правило, установленное испокон веков ими же и отражённое в негласном договоре с людьми: они являются за жертвоприношениями и когда произносят их тайные имена, взывая к помощи, которая должна была прийти немедленно, но, если тот, кто звал, оказывался обманщиком, а тем более пытался управлять богами, только от мысли такой должен был умереть.

– Грехи мои тяжкие… – прошептал он и подошёл к столу.

Сейчас он понимал, что должен был предпринять что-то ранее для того, чтобы предотвратить происходящее сейчас. Камазу, превозмогая боль и неожиданно возникшую усталость, частично вызванную ещё и тем, что Инпут была в относительной безопасности, ему хотелось так думать, пока её не схватили жрецы кровавого бога Амон-Ра, подошёл к столу, слепо шаря по нему руками.

– Дитя… дитя хотел безвинное убить… – сокрушался тот.

Он издал чуть ли не победный клич, когда в его руках оказалась подвеска. Камазу выставил руку вперёд, и лунный свет выхватил отблеск кроваво-красного камня в самой сердцевине украшения. Осталось самое малое – передать тому, кто сможет донести послание до фараона, предупредить, что предатели слишком близко. Что намерен делать Косей далее, сейчас, наверное, знала только одна Сешат…

Камазу положил камень за пазуху и скрылся в нише, которая медленно открылась под давлением его веса и так же не спеша закрылась, скрывая того в тайных переходах между залами. С десяток быстрых шагов, и вот он уже добрался до помещения, где находились евнухи, молодые люди, служившие культу Хозяина Смерти. В тонкой щели перегородки было видно, что старший евнух находился там один, стоя на коленях и шепча слова молитвы.

Натужно заскрипела и заскребла по полу каменная панель, и в зале появился Камазу: в песке и пыли, с кровью на голове и лице. Испуганный вначале, евнух уже было схватился за орудие, а увидев жреца, незамедлительно вскочил с пола, бросив кинжал из рук. Подбежав к нему, помог старшему сесть на ступеньки.

– Что же это такое? – запричитал парень, пытаясь справиться с волнением.

Камазу посмотрел на него туманным взглядом и хрипло произнёс, сам удивившись, насколько слабо звучал сейчас обычно твёрдый, зычный голос:

– У нас нет времени рассуждать о том, что здесь произошло, но в том, что это угроза власти фараона, сомнений нет, – мужчина вынул из-за пазухи украшение и передал его слуге. – Найдёшь на рынке торговца по имени Амун, он там один такой, высокий, без среднего пальца на левой руке, скажешь, что в храме Камазу нет леопардовой шкуры, отдашь ему подвеску, дальше сделаешь всё то, что он тебе прикажет, сюда не возвращайся – поймают; даже если чего-то не знаешь, сознаешься во всём: жрецы Амон-Ра – жестокие палачи, хуже только демоны Сета.

– Как же вы здесь, хозяин? – вновь повторил молодой мужчина, глотая слёзы.

Камазу по-доброму усмехнулся и сказал:

– Ты – очень хороший слуга, после того, как всё исполнишь, что я велел, беги на север, там есть много храмов, тебя примут везде.

Евнух кивнул и, положив камень в карман, скрылся в стенном проёме точно так же, как оттуда недавно появился жрец. Камазу вздохнул и понял, что он совсем не контролирует ситуацию, он сделал всё, что мог, обстоятельства сейчас складываются так, что невозможно предугадать, на чьей стороне фортуна, а она зависит, прежде всего, от двух вещей: найдут ли Инпут и перехватят ли евнуха. А ему нужно тянуть время… в любом случае…

Так хотелось упасть, свалиться, забыть всё. Нестерпимо ныла голова. Отключиться сейчас, возможно, было бы спасением, но что бы это дало? Только он так подумал, как в залу ворвались несколько соглядатаев Косея и он сам. Его едкая ухмылка не предвещала ничего хорошего, и Камазу сразу внутренне подобрался. Мужчина приближался к нему, на лице играли сотни теней от пляшущего пламени факелов. Одним движением он поднял пожилого мужчину на ноги и, невзирая на его рану и уже запёкшуюся кровь, приблизил своё лицо к его.

– Где твоя дочь, старик? – прошипел он, опаляя его лицо зловонным дыханием.

Камазу брезгливо сглотнул подступившую к горлу муторную тошноту.

– Ты же видишь, её здесь нет, – притворно-извиняющимся тоном промолвил он и тут же добавил, – я очнулся и сразу пришёл сюда в надежде, что мне окажут помощь.

Косей сощурил глаза и с сомнением посмотрел на него.

– Ты лжёшь, жрец, мне нужно немного времени, и я отыщу здесь все потайные двери, ходы, коридоры и выходы и всё равно найду её, – Косей зверел с каждой секундой.

– Я не знаю, куда могла бежать Инпут, – прямо проговорил Камазу, не отводя взгляда.

– А если я начну пытать? – насмешливо произнёс жрец кровавого Амон-Ра.

– Если бы ты хотел это сделать со мной, то уж точно не предупреждал бы заранее, – Камазу не сводил с того глаз, как и заметил несдержанную реакцию рук, которые держали его за ворот одежды, пальцы дрогнули, хватка немного ослабла, – ведь я тебе нужен…

Косей скрипнул зубами и резко отпустил жреца Анубиса, тот пошатнулся и почувствовал, как перед ним поплыла земля и потемнело в глазах. Лысый мужчина с насмешкой смотрел на него. Упасть перед ним ниц нельзя. Камазу чувствовал, что так он может предать Того, кому служил уже много времени.

– Слабый старик, жрец культа бога, который не может тебе ответить… – он рассмеялся. – Ты же заклинал его, и где он? – жрец Амон-Ра развёл руками и повертел головой.

– Ты же был за запретной завесой, искал свою племянницу, он увёл её за собой, – Камазу улыбнулся открыто и широко.

– Ты бредишь, старик, – зло проговорил тот.

– Если тебе не отвечает твой Амон-Ра, это не значит, что другие не говорят со своими богами, – Камазу не хотел задеть или как-то обидеть, лишь донести истину.

Косею сказать было нечего.

– Где Разия? – он решил сменить тему разговора.

Жрец рассмеялся:

– Её увёл Анубис, я же говорю.

Он почувствовал, что Косею стало не по себе, в углу послышался шорох, и тот дёрнулся, вглядываясь в тени, беснующиеся под воздействием бешеной пляски факелов.

– И где же сейчас твой Инпу? – спросил тот, усмехаясь. – Я убью тебя и глазом не моргну.

– Ты же сам жрец и знаешь о договоре богов и людей, сейчас я тебе нужен, а дальше Сешат рассудит, – в его голосе не было фальши или страха.

Это подкосило уверенность Косея, и он, злобно сощурившись, ударил жреца Анубиса в лицо – тот, потеряв равновесие, упал на пол, растянувшись у ног лысого мужчины.

– Тут тебе и место, как Инпу у подошв обуви Амон-Ра.

Дуат. Царство богов. В полоске гаснущего солнечного света между Землёй и Небом.

Темнота поглотила его гибкое тело, шерсть успела блеснуть во всё затопившем солнечном свете, и его голые пятки, качнувшись, с трудом устояли на холодном каменном полу.

– Дуат… – сейчас в устах Инпу название его родины прозвучало как ругательство.

Смуглый обнажённый торс всё ещё дрожал от мороза. Несмотря на свою обескураженность, ему нравился тот воздух, он был… иным, нежели здесь. Более свободным. Простор за белоснежным полем манил перспективой бега. Без цели, просто наслаждаясь процессом. Ему хотелось по-волчьи вытянуть морду и поскулить от досады. Путешествие в мир людей встряхнуло его, выдернув из привычного круга существования, обязанностей, которые он не только исполнял, но ещё и олицетворял.

Осмотревшись, он усмехнулся. Зала, полная живых кошечек и статуй для поклонения им, принюхивающихся к невесть откуда появившемуся человеку, пахнущему враждебным им существом. Огромные выбеленные колонны с изображением себя любимой, яркие краски и чувственные запахи восточных благовоний.

– Бастет, – произнёс он и оглянулся вокруг себя.

– Инпу, – промурлыкал голос нежной чаровницы.

Черноволосая девушка выплыла из-за колонны, покачивая крутыми бёдрами. В такт её движениям мягко подпрыгивала высокая небольшая грудь с тёмными ареолами и такого же цвета сосками, едва прикрытыми парчовой золотой тканью воротника с крупными, вкраплёнными в него драгоценными камнями – изумрудами, через плиссированную полупрозрачную ткань, не скрывавшую угадывавшийся под её пеленой тёмный треугольник в межножии, просвечивали бедра. Она не спеша подошла к нему, не сводя раскосых зелёных глаз с его лица, на котором застыл вопрос. Положив ладонь на рельефное плечо, обнаруживая цвет своей кожи много темнее его, она чуть сжала его. Раньше он бы затрепетал…

– Ты выглядишь… живым, – поприветствовала она его, взглядом задержавшись на его чувственных губах.

– В отличие от тебя, – он поднял широкую, круто изогнувшуюся бровь вверх, произнесённое получилось грубоватым, но разорвать зрительный контакт он был не в силах: её магия уже была в нём, как только он вдохнул благовония, возжигаемые на огромном, поблёскивающем медью жертвеннике возле высокого проёма выхода на балкон, залитого величественным светом безмолвного солнца Ра.

За колонной он почувствовал движение в глубине зала и принял боевую стойку, чуть склонившись и вытянув руки с кулаками вперёд.

– Исчезни, – выкрикнула Бастет, щёлкнув пальчиками.

Раздался мужской вскрик и громкий хлопок. Девушка обезоруживающе улыбнулась, а Анубис покачал головой.

– Тебе не хватило компании? – спросил он саркастично. – До полного комплекта не хватало?

– О, таких всегда предостаточно, – проговорила она, широко разводя руками. – Я скучала, – надув губки, добавила она, хлопая глазами.

– Зачем я тут, Бастет? – уже более нетерпеливо, мыслями возвращаясь к дороге.

– Раньше ты любил здесь бывать и наслаждаться моим обществом, – её рот скривился в обиде, и она ворчливо произнесла, отпустив его плечо и отходя на комфортное для обоих расстояние, становясь мрачнее, видя, как мужчина вздохнул с облегчением.

– Ты оторвала меня от важного дела, – пояснил он и в раздумьях вновь воззрился на неё, желая знать, если он поделится с ней информацией о том, что с ним только что произошло, поступит ли верно.

Девушка повела носом и, качнувшись на носочках, резюмировала:

– Ты был у людей! – догадка показалась ей забавной. – Это так… необычно, зачем, скажи мне, Инпу?

– Ты неболтлива, но не поддержала меня, когда я изложил Девятке свои суждения, касающиеся Амон-Ра… – начал было он, решая: довериться или нет.

Бастет закатила глаза и, тяжело вздохнув, прервала его:

– Но и не посмеялась, как это сделал Сет, – она отошла от него подальше и села на пол, застеленный плотной рогожей, раскрашенной переливающимися, словно заимствованными из самой радуги цветами. – Присядь, Инпу.

Узкой ладонью она похлопала по месту рядом с собой.

– Присядь, побудь немного со своею, – она немного помолчала, насладившись тем, как выжидательно посмотрел на неё Инпу, и продолжила далее, – твои мертвецы от тебя никуда не убегут, тем более тут время навсегда остановлено, – она провела пальчиком по своему лицу. – Надо хранить свою красоту, чтобы вам с Гором было стыдно, что когда-то вы променяли весёлые деньки со мной на…

– Умолкни, – проворчал Анубис и нехотя сел рядом, искоса посмотрел на довольно улыбающуюся девушку и добавил уже более снисходительно: – Зачем звала?

– Не почувствовала тебя нигде, подумала, что ты опять… – она отвела глаза и с горечью в голосе довершила фразу: – Принимаешь подношения своих жрецов.

Анубис смягчился и решил не возражать Бастет.

– Скажи, ты что-то чувствуешь? – деликатно, видя, как девушка наливает в бокалы вино, до этого бутылка с которым стояла на низком столике с витыми толстыми ножками.

– А ты? – и подала сосуд ему в руки, сама отпивая из своего.

Анубис взболтал напиток, глянул в кроваво-красный пьянящий водоворот и вновь воззрился на девушку.

– Я действительно был на Земле, – после недолгого молчания произнёс он, ожидая любой реакции.

– Тебя до сих пор волнует Амон-Ра? – спросила она, вновь делая глоток.

– Опасность, которую никто не видит: мы стали забывать о том, что мы вечные, но не бессмертные, никто не видит последствий, никто не хочет объединяться против висящей над нами угрозы, дядя тоже этого не понимает, Осирис вцепился в свой престол, носится с ним как с писаной торбой, отец ушёл в пустыни, сделав их оплотом своего безумия, губя на всякий случай любого, кто имел неосторожность оказаться в его царстве в одиночку, потерянного, – он немного помолчал, сделав глоток, вино отозвалось тягучей пряной сладостью на языке, скатившись в горло, расслабляя мужчину. – Мне поверил лишь Гор, принял мои предчувствия…

– Вы украли Анх, – возмутилась Бастет, и её глазки зло сощурились, блеснув зелёным огнём.

– Он там, где его никто никогда не найдёт: потерян во времени, пространстве, во всех мирах, даже я не знаю, где он, – произнёс Инпу, словно бы бросая ей вызов.

– И ты ещё хочешь, чтобы к вам с Гором не относились как к нашкодившим мальчишкам? Скажи спасибо, что Нефтида не развеяла вас по ветру, – фыркнула Бастет и потянулась к столу, беря оттуда виноградную кисть, отщипывая одну ягоду и быстро кладя её себе в рот.

Инпу усмехнулся: Бастет была очаровательна даже в своём гневе, впрочем, как и в распутстве и наивности одновременно.

– Исида и Нефтида покорились воле мужей, остальной пантеон даже не высказался… – мрачно напомнил ей Анубис.

– Но ведь наше существование ничего не нарушило, а значит, и угрозы завладения власти кровавым Амон-Ра нет, – возразила ему девушка и заметила, что на его лбу забилась напрягшаяся венка, хотя по нему и невозможно сказать, что он волнуется.

Когда он заговорил, то его голос лишь порывами выдавал его гнев:

– Мы существуем вне времени, ты права, а значит, отсюда все сделали вывод, что с нами ничего не может случиться, но как же вы все ошибаетесь, когда думаете, что наш мир никак не связан с миром людей: мы взаимосвязаны, как переливающиеся сосуды, да, мир богов неизменен, но это утверждение не относится к миру людей, он подвижен, как ртуть, люди независимы со своей свободой воли, выбора и действий, их знания пространны, частью, кстати, мы делились с ними, они почти что боги, по образу и подобию нашему, только без вечности, будь у них она – нас бы смели с лица Дуат и наступил бы действительно хаос, но не тот, который явился для нас Демиургом, а такой, что камня на камне не оставляет, сворачивая историю в тугое кольцо, смыкая до маленькой точки, стирая в ничто.

Бастет лишь молча кивнула, его слова были убедительны, и где-то глубоко внутри себя она понимала, что он прав. Между ними возникло напряжённое молчание. Девушка не торопила мужчину, она чувствовала, что его гложут сомнения, и ей было немного обидно оттого, что Инпу сомневается: доверять ей или нет.

– Меня что-то вытянуло в мир людей, – произнёс он осторожно, ставя почти нетронутый кубок обратно на стол.

Бастет внимательно посмотрела на него.

– Анх? – кажущаяся легкомысленной, девушка таковой на поверку не была, обладала живым гибким мышлением и умением задавать нужные вопросы, бьющие по своей сути прямо в цель.

– Он не должен был проявиться, никогда, напротив, должен был кануть в лету вместе с той девочкой, – Анубис помрачнел.

– А что, если кто-то предпринимает действия по его поиску? – подтолкнула она его к мысли.

– Если бы Анх был в мире богов, Амон-Ра уже бы взобрался на престол, заставив подчиниться себе всех, кроваво подавив любое сопротивление, а для людей наступил бы Судный день… – Анубис осёкся, видя, как бледнеет лицо Бастет.

– Среди людей ещё опаснее, – произнесла она, ей передалось состояние Инпу.

– Повторюсь, у людей есть огромное преимущество перед миром богов: когда-то Хаос создал их независимыми от наших решений, даже если они и соглашались с нашими законами, то делали это по своей ВОЛЕ, их можно заставить, запугать, уговорить, договориться, но склониться перед нами или обстоятельствами они могут только сами, – произнёс он воодушевлённо.

Бастет улыбалась.

– Любишь ты этих нагих созданий, – пошутила она и растянулась на боку, не сводя с него взгляда.

– Если бы ты когда-нибудь держала на руках человеческую Душу, их Ка, ты бы тоже любила их, они такие свободные, они удивительные, даже самые отъявленные злодеи, и если бы последние знали, что их ожидает на нижних этажах Дуата, то никогда бы не совершали то, что творили на Земле, – заключил он.

– Ты ничего не можешь сделать, Инпу, человеческая воля… – напомнила богиня и потянулась совсем как кошечка. – Но к кому привело тебя проведение? – заинтересованно спросила Бастет.

– К женщине, – серьёзно ответил он и увидел, как она до белков завела глаза вверх.

– Как будто мало тебе было Разии… – проговорила она с упрёком, мгновенно переставая быть серьёзной и сосредоточенной.

– Бастет… – начал было Анубис.

– Хорошо, ни слова о твоей любви любовной к одной из своих жриц, – проворчала она, насупившись.

– Ты меня упрекаешь так, словно бы сама не содержишь гарем или другие боги себе в чём-то подобном отказывают, – он свёл брови, как будто одновременно оказался рассержен и удивлён, – Разия такая же, как все остальные жрицы, одна из, и не с ней я сейчас говорю о важном для себя да и для всех богов, а с тобой.

– О, ты даже своих наложниц жрицами называешь, – лёгкий хохот. – Хорошо, – примиряюще произнесла Бастет, ослепительно улыбнувшись, – и что случилось?

– С ней что-то произошло, ей нужна моя помощь, но то, что притянуло меня к ней, ослабло, и я вновь оказался в Дуате, и сейчас я думаю, что твой призыв никак не повлиял на это, просто нить взаимодействия по каким-то причинам ослабла, – он задумался.

– Ты чуешь её? – спросила она с любопытством, вглядываясь в его глубоко-синие глаза, которые сейчас подёрнулись серьёзной думой, делая его ещё более привлекательным. – Что твой внутренний зверь говорит тебе? – Бастет провела рукой по его прямому носу, тронула чувственные полные губы, задела подбородок, увидев, как под её задумчивыми, погружёнными в воспоминания прикосновениями он поднял уголок рта в усмешке.

– Больше нет, – ответил Инпу, деликатно отводя её руку от своего лица.

Она вздохнула:

– Посоветуйся с Маат.

– Пожалуй, да, может, с Сешат…

– С этой злобной сумасшедшей старухой?! – вскричала та, и её передёрнуло.

Губы Анубиса слегка тронула улыбка, и подначил подругу:

– Ты злишься на неё только потому, что она отказала тебе в предсказании? Но ведь это её право, она может соизволить, и ты будешь видеть свою судьбу, хотя зачем тебе это надо, всесильная и вечная Бастет, берущая от жизни всё, что только ни захочет?

– Зато тебе она благоволит, – с ноткой зависти ответила она ему. – Ты мрачен, нелюдим и вечно торчишь в своём нижнем Дуате, почему старушка так печётся о тебе?

– Спроси её сама, – немного свысока, – я же принимаю её дар без вопросов, как и она мой.

– Может, тогда с Нефтидой? – спросила она очень осторожно, проследив за тем, изменилось ли выражение лица Инпу.

Тот выпрямился и до остроты челюсти сомкнул зубы.

– Я не буду советоваться с этой женщиной, – глухо проговорил он.

– Эта женщина – твоя мать, – напомнила ему Бастет, сочувствующе кладя руку на его.

– Моя мать – Исида, та, что спасла и вырастила, – Анубис убрал её ладонь и одним движением поднялся, отходя к выходу на огромный балкон.

– Почему же ты не злишься так на отца, как зол на неё? – она плавно встала и двинулась за ним, пытаясь успокоить.

Он почувствовал, как от неё исходят волны умиротворения, и чуть встряхнул головой.

– Не надо… – тихо попросил мужчина. – Я сам.

– Прости, что всколыхнула… – Бастет сделала пас рукой, как будто втягивая в себя обратно силу, расплескавшуюся сейчас в этих стенах. – Я хотела помочь, но подумай над тем, что нам всем свойственно ошибаться, даже будучи трижды богами; я уверена, она сожалеет о том, что когда-то младенцем бросила тебя, но Сет поступил и поступает с тобой хуже того…

– Он хотя бы честен, – Анубис сглотнул горький ком, подступивший к горлу. – Богу войны ни к чему сантименты, ни к чему привязанность, да и он почти не воспитывал меня…

– Ты его единственный сын, – напомнила Бастет.

– Я не жду ни от Сета, ни от Нефтиды любви к себе, мне достаточно того, что отец делится своей мудростью со мной, а я всегда буду хорошим сыном, несмотря на их чувства ко мне и мои к ним, – произнёс Инпу, прямо смотря в глаза богине-кошке.

– Нефтида – богиня подсознания, смерти, тех мест, о которых ни ты, ни Осирис даже не подозреваете, она может знать даже больше, чем всесильный Зелёный…

– Она будет последняя, к кому я обращусь за помощью… – твёрдо заявил он и, тут же зло сощурившись, обернулся в сторону Бастет. – Почему ты заговорила о моих родителях?

Инпу подошёл ближе к Бастет, взяв за горло, надавливая на него так, что она прохрипела, и девушка, вынужденная отступить под его натиском, упёрлась спиной в одну из балок входа на балкон. Неожиданно она призывно улыбнулась и повела бёдрами, потираясь о его пах, сложив руки на крепкие плечи.

– Если ты спокоен, то глыба и никогда не попадёшься на мои уловки, – прошептала девушка, приближая свои губы к его. – Я же ожидала твоего гнева, в таком состоянии тебя легче всего соблазнить.

В сознании мужчины промелькнул образ белокурой девушки, её испуг в огромных карих глазах и то тянущее за Ка чувство отчаяния, которое никак не вязалось с её светлым образом. Хватка на горле ослабла. Думы Анубиса прервало недовольное фырканье Бастет. Она кончиками пальцев оттолкнула его от себя.

– Фу, все твои мысли об этой белоголовой, – с презрением проговорила та, шипя, как взбешённая кошка. – Интересно взглянуть на неё вживую, может, притащишь её сюда как очередную свою жрицу?

– Женщина, – рассерженно вскричал тот, отступая от неё, и исчез, мигом растаяв в пространстве.

Храм Анубиса. Кровавое солнце Амон-Ра. Тянуть время.

Сознание мало-помалу возвращалось к Камазу. Он попробовал открыть глаза, но с первого раза не смог. Боль пронзила всё его тело. Он простонал и тут же почувствовал на своём лбу прохладную ткань. Стало значительно легче. Пожилой мужчина повторил попытку и открыл глаза. Вначале несфокусированный, затуманенный, он всё больше становился осознанным, зрение вернулось резью, хлынули слёзы; Камазу хотел встать, но его удержали чьи-то мягкие руки, сквозь пелену влаги на глазах он не понял, кто это, но когда услышал голос, то расслабился:

– Лежите, нельзя пока вставать.

Это была одна из наставниц девочек-жриц. Она убрала тряпку – послышался плеск воды, и он вновь ощутил на своём лбу прохладную ткань. Камазу смахнул слёзы и, усиленно поморгав, уже мог видеть, оглядевшись. Стены комнаты были ему знакомы, это было одно из подсобных помещений к ближайшей зале, где была расположена завеса Анубиса.

– Что происходит? – спросил он почти шёпотом.

Женщина всхлипнула, но быстро прикусила губу и тоже шёпотом ответила:

– Прибывший жрец Амон-Ра сказал мне, чтобы я привела Вас в порядок.

– Что они хотят сделать? Слышала? – спросил он аккуратно и многозначительно посмотрел на женщину.

Она вновь вскинула голову и, оглядевшись, произнесла уже более уверенно:

– Их пока нет, но Косей всё время спрашивает, пришли ли Вы в сознание, а у Священной завесы они что-то готовят, в тот зал никого не пускают, – и тут позволила себе всхлипнуть, – они… они наших… девочек… – и закрыла лицо руками.

В глазах Камазу отразился гнев, желваки заиграли на скулах.

– Вы ничего не сделаете, они вырезали всю охрану, – проговорила она и вновь поменяла повязку. – Что хочет этот Косей?

Камазу отрицательно мотнул головой и сглотнул горький комок вины, застрявший в горле.

– Нам надо тянуть время, – только и произнёс он.

Женщина внимательно посмотрела на него и согласно кивнула.

– Я очень надеюсь на помощь фараона, – дополнил он.

Наставница вновь кивнула и закрыла глаза, заплакав.

– Не плачь, этим ты никому не поможешь, надо попробовать сделать всё, чтобы дождаться его воинов, – твёрдо напомнил он.

Она посмотрела поверх него, и Камазу понял, что они уже не одни.

– Спасибо, – уже официально проговорил тот.

Наставница кивнула.

– Оставь нас, – послышался грубый голос жреца Амон-Ра.

Женщина поклонилась ему и Камазу, встала с колен и неслышно вышла из помещения. Камазу проследил за ней взглядом, потом невозмутимо посмотрел на вошедшего.

– Встань, старик, – приказал тот.

Пожилой мужчина сделал попытку, но ничего не получилось. Косей взвыл от нетерпения и, размашисто подойдя к нему, встав над ним, схватил того за грудки и рывком поднял на ноги. Камазу покачнулся, когда руки мужчины оставили его, боясь вновь свалиться перед ним. Но удержался и теперь, прикрыв глаза, пытался справиться с головокружением.

– Ты – притворщик, если бы ты мне был не нужен, то давно бы уже кормил своим телом шакалов в пустыне, – злобно произнёс он.

Камазу открыл глаза и прищурился.

– Ты хочешь воскресить умершего фараона, человека, которого я уже забальзамировал, запеленал в бинты, смоченные в растворе, благословлённом самим Анубисом, того, чья Ка уже в судилище Эннеады? – он усмехнулся и тут же получил взгляд, полный презрения.

– Уж не тебе ли знать, что тайны твоего Храма намного мрачнее общения с богом смерти? – спросил тот насмешливо и ещё более широко улыбнулся, когда заметил, что жрец Инпу вздрогнул.

– Я сполна расплатился за это своим каждодневным служением и потерей дочери, – тихо оправдался тот, словно на последней в своей жизни исповеди.

– Ты должен провести ритуал, – безапелляционно.

Камазу отрицательно и медленно покачал головой.

– Видящей нет, – возразил тот.

– Инпут не одна такая, в твоём храме много жриц…

– Инпут одна могла разговаривать с богами, – с горечью напомнил он.

– Ничего страшного, за неимением иного и это сойдёт… – возразил он.

– Не гневи богов, ты и так пришёл в чужой храм, ведёшь себя как хозяин, а ведь я хорошо принял тебя, – упрекнул того Камазу.

– Ты, как и другие жрецы, никак не хочешь понять, что время многобожия в Египте закончилось, пора людям и самим богам принять Амон-Ра как единого правителя Дуата и Земли, – тот говорил, как фанатик с горящим взором, теряя остатки спокойствия, краснея, выпучивая глаза.

– То, что ты хочешь осуществить, не изменит сущности, по-твоему не будет никогда, или ты не знаешь, что можешь вызвать гнев Вечных на себя? – предупредил тот, понимая, что вряд ли убедит безумца.

Косей неожиданно расхохотался.

– О, Камазу, ты же раньше был на нашей стороне, ты же тот, кто всегда поддерживал нас, – он возвышался глыбой над тщедушным худым стариком.

– Пока не познал Великого Тёмного, – глухо оправдался тот.

– Ты не понимаешь, старик, твой Великий не будет значить ничего, когда придёт Тот, кто творил этот мир, – возразил кровавый жрец, победно улыбаясь.

– Хаос благ, раз он сотворил всех существ и устроил их жизнь, зачем ему возвращаться? – Камазу вопросил так, что Косей обескураженно промолчал, а жрец Анубиса продолжил: – И задай вопрос себе: общается ли с тобой Творец или под его личиной пришедший к тебе кровавый демон, несущий смуту в оба Царства?

Косей внимательно посмотрел на того и произнёс:

– Я не буду сомневаться, как ты, он обещал своим последователям такую бесконечную власть на Земле, такой контроль над людьми, которые не знал никто из ныне живущих: сотни тысяч рабов, склоняющихся перед нами, все жрецы, все храмы для него одного, а мы, верные, те, кто привели его к власти, будем купаться в золоте, в немыслимой роскоши, о которой даже фараоны мечтать не могут…

– Что же так пышет ненавистью ко всему живому, что хочет поработить его, и что будет с теми, которые окажутся первыми на его пути, не вас ли это убьёт в назидание всем, во исполнение принципа «бей своих, чтобы чужие боялись»? Обычно от предателей избавляются сразу же, – с горькой усмешкой промолвил мудрый старик.

Косей вздрогнул, и на скулах заиграли желваки, он с ненавистью и нетерпением в голосе проговорил:

– Ты поможешь, хочешь ты этого или нет.

– Нет, не помогу, – твёрдо промолвил он, – моей дочери здесь нет, тебе нечем шантажировать меня.

Жрец кровавого бога Амон-Ра рассмеялся так, что кожа Камазу покрылась холодным потом только от того, насколько тот чувствовал себя непоколебимым в святотатстве.

– Зачем тебе понадобился Великий Тёмный? Ведь ты знаешь, что со Смертью шутки плохи? – Камазу решил тянуть время.

Косей взглянул на того, сощурив глаза.

– Если я так или иначе вынужден в этом участвовать, то я должен знать хоть что-то, – быстро произнёс жрец Инпу, видя, что мужчина звереет.

– Так ты сделаешь всё по доброй воле? – спросил тот всё ещё с недоверием.

– Тебе нужен Анубис, чтобы воскресить фараона, но зачем Амон-Ра фараон? – осторожно, так, чтобы не спугнуть. – Не прикрытие ли это для целей, с которыми властелин не будет делиться со своими пешками?

– Не нашего ума дело, – произнёс он так, что Камазу понял, что Косей не знает всех подробностей.

– То есть тебе пообещали золотые горы, не сказав при этом зачем? – Камазу видел сейчас в нём молодого себя. – Когда-то и я попался на эту удочку, да только понял, что это тупик, путь в никуда, когда начал задавать себе нужные вопросы, – а увидев опрометчивое колебание во взгляде Косея, продолжил: – Задай себе те же, что и я когда-то: можно ли оживить мёртвую плоть, ведь только Ка живёт вечно, и зачем кому-то понадобилось вызывать Инпу?

Косей тяжело вздохнул и мотнул головой из стороны в сторону, словно пытаясь избавиться от навязчивого голоса Камазу, и уже по-другому посмотрел на пожилого мужчину, ведь не даром же и он когда-то был последователем Амон-Ра, талантливым колдуном, способным внушать свою волю другому, не этим ли он сейчас был занят с ним и не пытался ли он навязать ему свою точку зрения, «включив» свой дар?

– Оставь попытки, Камазу, ты не отвратишь меня от Амон-Ра, только ему подвластно являться к своим последователям, остальные боги молчат… – начал было Косей.

– Нет, не молчат, они не навязывают свою волю людям, однажды дав нам жизнь и научив выживать, они ушли, подарив нам огромный мир, оставив нам свою любовь и после смерти ожидая нас у себя в Дуате, если бы ты знал Инпу, ты бы оставил всё и пришёл в этот храм, чтобы служить самым последним рабом, только лишь от одной мысли, что он посещает нас и заботится после смерти, – он, немного помолчав, продолжил: – Ты ему дал прекрасную племянницу, возможно, он пощадит тебя, когда ты совершишь гнусность в отношении него, меня уже ничего не спасёт.

Жрец Амон-Ра понял по мелкой дрожи в ладонях, что его пробрала до самого основания речь этого слабого телом, но сильного духом старика.

– Думаю, ты уже смирился с тем, что тебе придётся совершить ритуал? – спросил тот насмешливо, но в душе всё же понимая, что, возможно, где-то Камазу прав, но отступить сейчас было бы смерти подобно, да и богатства, так щедро обещанные Амон-Ра, застилали глаза и усыпляли совесть.

– Для него нужно много приготовлений, много компонентов, много людей; если ты хочешь, чтобы я выполнил твою волю, мне нужно уединение, и, что немаловажно, жрицы должны оставаться нетронутыми, накажи своим молодчикам не касаться девочек, – произнёс Камазу и вперился немигающим взглядом в его.

Косей нехотя кивнул головой.

– Не будет той, что может говорить с богами… – жрец Анубиса сделал жест рукой, обозначающий, что у них ничего не выйдет.

– Тебя это не должно волновать, Амон-Ра управляет временем и пространством, – он усмехнулся, а Камазу ощутил, что земля уплывает из-под ног.

– Косей, остановись, не делай того, что ты не понимаешь, что не почувствовал сердцем, что чуждо задумке богов: служба, основанная лишь на выгоде, не принесёт тебе ничего хорошего, а по ту сторону ты встретишься с гневом Великого Тёмного, которого сейчас хочешь использовать в угоду другого божества, – предпринял жрец Инпу последнюю попытку переубедить жреца Амон-Ра.

– Скажи, что нужно для ритуала вызова твоего бога? – последнее было произнесено с насмешкой и презрением.

Камазу склонил голову, как будто задумавшись, и ответил:

– Я напишу тебе список предметов, отыщи их, и приступим.

Косей кивнул, соглашаясь: казалось, что он поверил старому жрецу, не понимая или не думая о том, что тому нужно дождаться поддержки фараона, чтобы подоспела помощь и желательно вовремя, не зная, что у старика есть преимущество.

Дуат. Царство богов. Безвременье. Бесконечность Маат.

Дуат вечен, неизменен и неподвижен. Созданный раз и навсегда из тела Великого Хаоса, он таким и остался, и останется бесконечно долго, как и боги, запечатлённые в нём. Анубису всегда было интересно знать: могут ли они меняться, может ли их власть и предназначение, ради которых они появились и каковыми их сотворили, меняться. Как люди, которые за свою жизнь могли натворить злодеяний, но каяться так горячо и деятельно, что Эннеада прощала их заблудшие Ка и отпускала на поля Иалу, где царили спокойствие и мир.

И почему никто из прочих жителей пантеона не хочет и слышать о том, что их вечный уклад может быть в любое время нарушен? Непоколебимые в своей правоте, они забыли, что тоже могут умереть, как об этом когда-то предупреждал Ра. Инпу хмыкнул, рассуждая о гнусности нового неуловимого бога, так нагло присвоившего себе имя деда, этим прельщая многих людей на земле.

Тёмное пространство отвердело, дорожка, по которой он шёл, перестала представлять из себя млечный путь, сомкнулась в белоснежный пандус. Инпу почувствовал знакомый запах изысканных белых цветов и позволил себе слегка улыбнуться. Резво вбежал по пандусу вверх и вошёл на широкий двор, с трёх сторон окружённый выбеленными до рези в глазах колоннами и бортиками. Ожидающие там мелкие божки подобострастно поклонились богу смерти, любуясь его стройной фигурой с блестящей золотисто-смуглой кожей. На его бёдрах белела схенти, усх на груди был цвета тёмного золота, как и обруч, обвивающий голову, как и грубая кожаная полоса, на которой он смыкался, пряча черные, словно смоль, волосы. Единственный, кто не носил регалий, дававших представление, кто перед ними, но тем не менее кого все узнавали и без них: бог смерти, глубин Дуата с пронзительными, глубокими синими глазами, так напоминающими небо без облаков в зените солнца Ра.

Следуя дорогой из только одному ему видимого Млечного пути, он спешил пройти вестибюль, абсолютно пустой. Неужели Маат в гневе, раз никто не решается просить аудиенции?! Пройдя сквозь завесу струящегося водопада, однако не увлажнившего его тело, он увидел преклонённую Маат, парившую в невесомости, словно перо, не касаясь пола, будто бы обёрнутую в звёзды. Её лёгкость говорила о невинности и чистоте помыслов.

Анубис остановился на почтительном от богини расстоянии, не желая мешать ей, чуть склонив голову, ожидая завершения её молитв. Неожиданно его слуха коснулась мелодия: лёгкая, струящаяся, она, казалось, была слышна не только его ушам, она вплеталась в каждую клеточку его тела и заставляла тело вибрировать. Мудрость и сила самой вселенной.

«Найдёшь то, что не терял, но то, что ищешь», – звуки мелодии и видение звёздного неба сложились в единое понимание, ясное, но неочевидное для Инпу, несозревшее, но зреющее.

Слух резанул отчаянный вскрик огромной птицы с головой египетской красавицы. Чувство очарования и лёгкости мгновенно исчезло, и в его удивительного небесного цвета глаза смотрели её чёрные, как сама ночь. Маат – владетельница мудрости всего мира и необъяснимого Хаоса. С лёгким хитрым прищуром взгляд был пронзителен и одновременно грустен. Как будто она знала что-то больше, чем все остальные равные в знании боги вечного пантеона. Птица издала звук возмущения, и богиня с улыбкой повернулась к ней, делая знак, чтобы та, сорвавшись с диска Луны, оставив его покачиваться, подлетела ближе.

– Ба, узнаёшь ли, кто у нас в гостях? – спросила Маат птицу.

Пернатое создание по-птичьи покрутило головой и совершенно по-человечески произнесло, усиленно выговаривая букву «р»:

– Живой снаружи, мёртвый внутри.

Анубис напрягся, понимая, что птица высказала резюме его мыслей о самом себе.

– Глупая Ба, – с гневом произнесла Маат и хлопнула ладонями, мрачнея вместе с Инпу.

Птица исчезла, не успев взмахнуть крыльями.

– Анубис, – произнесла та и поклонилась, сложив руки крест-накрест на груди.

Мужчина поклонился следом за ней и, вставая, заметил на себе её внимательный взгляд.

– Давно ты не был у старушки Маат, Инпу? – она немного помолчала и указала на пространство рядом с собой, где тут же появилась скамья.

Они присели всё так же молча. Анубис упёрся одной рукой о колено.

– Я не буду велеречивым и многословным, как Гор, я скажу прямо, зачем пришёл, от тебя лишь прошу молчания: ни словом, ни делом, ни помышлением, никому, – взглянул прямо в бесхитростные глаза.

– Ты опять об Амон-Ра? – спросила мягко, стараясь не обидеть, и тут же добавила, повторяя за ним: – Ни словом, ни делом, ни помышлением, никому.

– Сегодня нечто вызвало меня на Землю, не моя воля, не богов, чья же? – спросил Инпу и проследил за тем, как её мягкая прохладная ладонь опустилась на его голову, словно в благословлении.

– Эта женщина, отчаявшаяся и отчаянная, если эта воля ничья, тогда так велит Хаос, – вынесла она вердикт и убрала руку. – Возможно, тебе поможет Сешат увидеть судьбу, я лишь вижу мудрость, скрытую в этом хрупком существе, данную тобой…

– Погоди, – вскричал Анубис, – я не знаю её… никогда не знал, она в той части времени, которое не верует… – неожиданно он осёкся, а Маат пыталась понять, о чём он думает. – Но она как будто уже где-то видела волка… я не заметил удивления в её глазах, она словно обречена знать, что я – неизбежная часть её жизни, что я присутствую в ней, не смирившаяся, потому что я для неё как стихийное бедствие или зима, которую надо переждать…

– Не поймёшь, пока не узнаешь, – Маат призадумалась, склонив голову. – Так или иначе Хаос столкнёт вас, слушай чутьё зверя, оно тебя никогда не подводит, верно?

Анубис горько хмыкнул.

– Ты промолчала на том собрании Эннеады, ты не сказала ничего в мою защиту, не встала на мою сторону, а ведь я видел в твоих глазах согласие с моими словами и доводами, – вскинув подбородок, чтобы он перестал дрожать.

Маат положила свои мягкие ладони на его и заглянула в глаза, а ему показалось, что в самую душу:

– Судьба непредсказуема.

– Так сделай её хотя бы один раз такой, какую сама хочешь, Маат, не подчиняясь воле богов, – горячо предложил тот.

Богиня невесело усмехнулась:

– Ты слишком долго с людьми, Инпу, очень, – затем положила ему руку на грудь в области сердца и продолжила, – я вижу тебя связанным с этой женщиной, но не вижу как – я не Сешат; возможно, если приведёшь её сюда, увижу нечто большее.

– Время жриц закончилось, – возразил ей мужчина.

Маат лишь улыбнулась, Ба резко вскрикнула.

– Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, – её слова означали конец аудиенции, и Инпу, встав, вежливо поклонился, поспешив выйти тем же путём, что и вошёл, из дворца самой Мудрости.

Но ему не суждено было добраться до Сешат. Анубис почувствовал ту же неизбежность, что привела его на чёрную дорогу с зернистой структурой, к той белокурой девушке, что так отчаянно предупреждала его об опасности.

Вестибюль Дворца фараона. Только доверенные лица.

Мужчина средних лет стоял возле замкнутых дверей в покои фараона, держа в руках небольшую коробочку. Он немного волновался. Новый молодой фараон был невоздержан на эмоции и скор на расправу, но обладал живым умом, и мужчина надеялся, что он не перенял привычки своего отца и не хотел в корне изменить верования египтян.

Двери распахнулись, и оттуда вышел высокий мужчина, нынешний визирь фараона, и сановники поклонились друг другу. Тот сделал жест, чтобы он следовал за ним.

– За Вами прислали, потому что правитель не спал всю ночь, боли мучали его, – произнёс, поясняя высокий мужчина.

– Почему раньше не позвали? – спросил приглашённый и осёкся под суровым взглядом сановника, приближенного к фараону.

– Царь молился Амон-Ра, – был кратким ответ.

Гость слегка поклонился, скрывая ехидную улыбку, крепче сжимая в руках коробочку, при ходьбе побрякивающую хрустальным перезвоном. Войдя в будуар Правителя, оба остановились у входа.

– Заходите, – проговорил слабым голосом молодой мужчина, полусидевший-полулежавший на высокой кушетке.

Два огромных охранника покинули помещение, как только долговязый мужчина сделал им знак, а держащий коробочку в руках был подозван к себе самим Царём.

– Оставь нас с Имхотепом наедине, – повелел тот своему сановнику, и за спиной мужчина услышал звук закрываемой двери.

Тот, кого назвали Имхотепом, быстрым шагом прошёл к столику рядом с кушеткой фараона и, шустро достав две склянки, смешал их содержимое – на глазах из бурого цвет превратился в глубокий синий – и с поклоном дал выпить царю. Тот, не ожидая и не медля ни минуты, одним глотком выпил содержимое, чуть сморщившись и откинувшись назад на подушки.

– Теперь мазь, – пояснил Имхотеп и достал сосуд с вязкой жидкостью.

Царь вздрогнул, когда та из сосуда перекатилась на его сначала одну ногу, затем на другую. Имхотеп аккуратными движениями стал втирать мазь в щиколотки, а затем и во всю поверхность стопы и выше, поднимаясь к коленям, чувствуя под ладонями, как расслабляется молодой мужчина.

– Амон-Ра, бог отца, молчал всю неделю, хотя я молился ему неистово, не вставая с колен, превозмогая чудовищную боль, – фараон уже говорил бодрее, хотя в голосе всё ещё чувствовалась хрипотца, – я не смог сомкнуть глаз из-за неё; ответь мне, жрец, почему он не пришёл и не облегчил мою боль, как это сделал ты, и в течение двух взмахов ресниц она погасла, как звёзды на рассвете?

Имхотеп поклонился и произнёс:

– Я всего лишь Твой слуга, о Царь, великий помощник Ра, я – никто, песчинка под ногами богов, но Инпу даровал нам мудрость, он даровал ключи от многих болезней, даровал секрет погребения и сохранения тела после смерти.

Вновь поклонился.

– Значит, Амон-Ра – мёртвый бог? – сделал вывод Царь, поведя кончиками пальцев и блаженно вздохнув от облегчения.