Жрица Анубиса

Пролог

Анубис, моя душа так чиста и как перо могу я лететь…

Солнце Древнего Египта. Кровавый Амон-Ра.

Полуденное солнце Египта было страшной разрушающей силой при кажущемся внешнем спокойствии, способной убивать, беспощадно опаляя и жаля кожу невыносимым жаром, высушивая внутренности жаждой. Попадая в такое время, находясь в Верхнем Царстве, вотчине Сета, навстречу тому, путник даже не успевал пожалеть об этом, как злобный призрак пустыни мог спалить его тело, оставив на поедание огромным чёрным птицам. Таких вот запоздалых, одиноких, отставших и потерявшихся ловил в горячие сети бог пустыни. Тот, кто ненавидел людей, равно как и других богов с одинаковой силой.

Но не могущественен он в Нижнем Царстве, где ласкал подножья пирамид разлившийся огромным потоком, обнявшим многострадальные территории, прохладный Нил, куда стекался весь народ Древнего Египта. Нил поил, кормил, если крестьянин не был ленив засеять плодородную почву, омывал сухую кожу, возрождал к жизни, как и здешнюю землю. И проводил в храм.

Не только Нил, но и все дороги Древнего Египта вели в храмы. Народ был религиозен и чётко следовал правилам, предписанным жрецами культов. Любых. Но самым почитаемым людьми среди богов был Анубис. Бог справедливости, тот, кто судил мудро и знал человеческие сердца, как никто другой из египетского пантеона, бог, подготавливающий человеку вечность, провожающий в подземный мир. И сейчас перед взорами путников раскинулся величественный храм в его честь в городе Кинополе.

Ещё не старый мужчина стоял на пороге самого красивого из них, возведя руки кверху, встречая дорогих гостей. Огромное здание из белого камня утопало в зелени, шелестевшей изумрудной листвой так, чтобы услаждать слух каждого прибывающего сюда и окунать в свежесть, обдувая прохладным ветерком.

Жрец увидел, что процессию сопровождало несколько всадников с огромными мечами, и он не сомневался, что острыми, наточенными до той степени, что могут рассечь на лету самую тонкую ткань, на скакунах, богато, даже вычурно украшенных плотными тканями с драгоценными камнями. Слуги, идущие по обе стороны двух неимоверно тяжёлых носилок и несущие их, были одеты ярко, а золота на них столько, что они вынуждены были прикрыть глаза прозрачной тёмной тканью, чтобы ненароком не ослепнуть. Показать могущество господина через вещи, принадлежащие ему, ибо всё было в Египте вещами, и даже люди…

«Сколько их ещё будет, прекрасных и молодых?» – думал про себя жрец, видя, как носилки опускают на землю, а из них выходит пожилой мужчина и стройная, вся укутанная в шелестящие и яркие ткани девушка, лицо которой скрыто за прозрачной тканью, достаточно плотной, чтобы узреть лишь намёк на красоту, но жрец не сомневался: для Анубиса привезли только самое лучшее.

Мужчины поклонились друг другу.

– Приветствую тебя, великий жрец Камазу, настоятель храма Бога, взвешивающего людские сердца, – тот вновь глубоко поклонился, сверкнув лысиной.

В ответ Камазу повторил процедуру, произнося:

– Наимудрейший Косей, жрец верховного бога Амон-Ра, которому служат все остальные боги, я рад приветствовать тебя и твою спутницу в скромной обители проводника в славные земли Осириса.

Мужчины вновь раскланялись.

– Я не с пустыми руками явился под сень могущества Анубиса, везя ему самое дорогое, что есть, – родную племянницу, самую красивую девушку долины реки Нил, она достигла совершеннолетия, отсчитав восемнадцать вёсен вчера, ожидая встречи с Великим Тёмным, тщательно готовясь стать его жрицей, по желанию её отца, – торжественно, кланяясь так низко, что, казалось, ещё чуть-чуть и сломается, что было возможно при его огромном росте.

Камазу склонился перед ним, и в голове пронеслась мысль, забившая тревожным набатом, что небескорыстно явился сюда жрец культа, бог которого пытается ослабить могущество и власть других богов, становясь с каждым годом всё влиятельнее.

– Анубис примет дары и останется доволен, не сомневаюсь, – произнёс жрец вслух.

Процедура приветствия была соблюдена, и, сделав широкий жест ладонью, Камазу попросил гостей войти. Внутри их уже ожидала целая вереница слуг и прислужниц, павших ниц, покорно, раболепно, боясь даже вздохнуть. Косей довольно ухмыльнулся, глядя на подношения: огромный сундук с золотом и драгоценными камнями сверкал ярче, чем факелы, которыми были усеяны ярко расписанные всеми цветами радуги стены храма.

– Изволите ли откушать с дороги, великий жрец Косей? Вино на травах и специях успокоит Вас после длительного путешествия, Вы и Ваша спутница могут принять ванны и отдохнуть, пока слуги подготовят всё для сытного и изысканного ужина, – Камазу вновь низко поклонился и, взглядом приказав слугам следовать за гостями, сопроводил каждого до приготовленных для него покоев.

Оставив гостей отдыхать, жрец Анубиса помрачнел и поспешил удалиться в дальние комнаты, скрытые от солнца, хранящие в себе прохладу и свежесть египетской ночи. Камазу прекрасно понимал, что Косей, жрец нового культа бога Амон-Ра, не просто так приехал за многие мили в храм самого почитаемого бога – бога, которого жрецы Амон-Ра всё никак не могли принизить, овладеть силой и могуществом, хотя и безжалостно обирали его храмы. Он тяжело вздохнул: чего ему только стоило собрать сундук с подношениями, год был не настолько урожайным, и всё же ему пришлось забрать последнее у крестьян, даже взять у вдов. Вновь тяжёлый вздох и прикрытые глаза. В голове пульсировало, как будто Нил разливался, скручиваясь в могучие потоки, неся на своих волнах жизнь.

– Папа? – тихое, ласковое, и Камазу невольно улыбнулся.

Он приоткрыл глаза и увидел в проёме девочку, хрупкую, как тростинка, с волосами и глазами темнее египетской ночи.

– Инпут, – прошептал он.

Словно сигнал, и она бросилась к нему, обнимая, только уж очень сильно для той, что не виделась с ним ровно час.

– Инпут? – спросил он. – Ты что-то хочешь?

– К нам приехала новая жрица, и я бы хотела присутствовать на церемонии посвящения, – глаза стали просто огромными, умоляюще уставившимися в лицо мужчине.

– После того, как ты в прошлый раз обстреляла бедную девицу косточками от фиников, так что почти сорвала нам обряд? – он скептически и с сомнением в голосе вопросил дочь.

– Она глупая и трусливая, – сквозь зубы прошептала девочка. – Вместо того, чтобы быть на седьмом небе от счастья, она боялась так сильно, что её зубы отплясывали саиди*, я бы всё отдала, чтобы земля прямо сейчас сделала ещё четыре оборота и я бы уже стала жрицей Анубиса…

Инпут вдруг осеклась, видя, как лицо отца заливается краской от гнева.

– Ты будешь жрицей, жрицей великого Анубиса, но послужишь ему не телом: я оставляю тебя после себя, чтобы ты управляла мудрой рукой и при помощи дара, что есть у тебя, – напомнил ей отец.

Инпут насупилась и упрямо сложила руки на груди.

– Почему нельзя и так, и так?

Камазу улыбнулся про себя, отмечая ум дочери.

– Потому что Анубис никогда не прислушивается к тем женщинам, которые делят с ним постель, – увидев смущение Инпут, пояснил, – ты уже взрослая, чтобы знать о таких вещах, Анубис благоволит лишь тому, кто может острым умом доказать ему, что достоин управить его дела здесь, на земле, и ты одна из тех.

Девочка кивнула, но затем улыбнулась проказливо и вновь затянула:

– Ну, пожалуйста, я не буду стрелять ни в кого косточками, я буду послушной, я лишь хочу снова услышать его, – прошептала та благоговейно.

– Неугомонный скарабей, – с лёгкой улыбкой проговорил Камазу, – хорошо, готовься, после трапезы я проведу обряд.

Счастливая девушка упорхнула из его покоев. Насладившись их прохладой ещё немного, жрец неспешно прошёл в технические помещения, справившись об ужине и вине. А когда его глаза увидели праздничный стол в честь дорогих гостей, расположенный на крытой от солнца террасе, то Камазу удовлетворённо улыбнулся: ничто не должно было вызвать гнев у жреца Амон-Ра.

Ужин протекал в дружелюбной обстановке, за неспешным разговором, за распитием вина. Косей немного захмелел и разглагольствовал на отвлечённые темы ровно до того момента, пока девушку не позвали на подготовку к обряду. После этого тот словно подобрался, и хмель сошёл с него, как белый цвет с яблонь.

– Камазу, ты питаешься, как фараон, у тебя к столу жареная морская рыба, диковинные фрукты и салаты из овощей, сладости, которых в Египте и не сыщешь… – мягко, но глаза выдавали злобу и зависть.

– Чтобы тебя встретить, дорогой гость, – очень аккуратно и осторожно, делая кивок в его сторону, подмечая, как поджались губы Косея. – Тебя угостить, усладить, напитать, а в покоях ждёт тебя наипрекраснейшая из женщин этого храма.

Косей сощурил глаза, как будто не слыша ничего из посулов жреца.

– Есть у тебя дочь, – начал он, удовлетворённо улыбаясь, видя, как проступает испарина на лбу у Камазу, – и дар её – видеть богов, бесценный дар, дар, которого нет у ныне живущих… – он прервался, чтобы насладиться низким поклоном жреца, – и твои намерения и вправду прекрасны: она та, которая могла бы встать на твоё место…

– Могла бы? – озадаченно спросил жрец Анубиса, не понимая, к чему клонит, витиевато выражаясь, невнятный визави.

– Могла бы, если бы отцом был ты, – глаза, полные внутреннего удовлетворения, озорно заискрились, «любуясь» растерянностью, – и не отрицай, ты прекрасно знаешь, о чём я, ты нашёл её мать почти на сносях в пустыне, чудом выходив, назвав родившееся дитя своей дочерью, женившись на её матери…

– Что ты хочешь? – спросил тот сквозь зубы, понимая, что отрицать бесполезно, он откуда-то знал о происхождении Инпут.

– Отдай то, что не принадлежит тебе, – начал он и, ловя непонимание в глазах, продолжил, – отдай Инпут в жертву для обряда воскрешения Аменхотепа, тело которого ты готовишь к вечной жизни, пока душа его блуждает по лабиринтам загробного мира…

Камазу вскочил и, глядя на того с ужасом, давясь эмоциями, произнёс:

– Ты, верно, совсем спятил, Косей, невозможно воскресить то, что мертво!

– Для Амон-Ра это неочевидно, он может всё, я, как жрец, могу провести процедуру…

– Я подготовил фараона к вечной жизни, его душу ждёт суд Эннеады, – шепча, понимая, что разговаривает с сумасшедшим фанатиком.

– Это не имеет значения, кровь твоей названной дочери может оживить царя, – тихо, со священным трепетом и придыханием.

– Это невозможно… нельзя… – проговорил он, стискивая ладони в кулаки, – неслыханная наглость и дерзость – заявляться в храм и просить об убийстве…

Косей смерил того презрительным взглядом, медленно и грузно поднявшись.

– Жрец Анубиса, твоё служение умрёт вместе с тобой, держит на плаву тебя лишь одно: людям нравится божок, которому ты служишь, но Амон-Ра нужна полная и безоговорочная власть, без других богов, и ты либо присоединишься к нам, либо будешь низвергнут в забвение, тебе будет заказан путь в Царство мёртвых, и ты никогда не найдёшь покоя на житных просторах Осириса.

– Ты, верно, не слышишь сам себя, я не дам тебе убить свою дочь, – гневно.

– Конечно, нет, ведь ты сделаешь это сам, – видя, как тот задыхается от гнева, следя за движениями скул, смотря прямо в глаза, не испытывая ни капли стыда.

– Я не сделаю этого никогда, – твёрдо проговорил он, задыхаясь от беспомощности.

– Тогда это сделаем мы, и я не буду милосерден, как мог бы её отец, ведь я не целитель и не знаю, куда нанести удар, чтобы не было больно, чтобы смерть наступила мгновенно, – улыбаясь по-садистски, выворачивая тем самым душу у отца наизнанку. – Ты отдашь то, что не принадлежит тебе, для бога Амон-Ра.

– Если фараон узнает… – прошептал тот, уже понимая, что, пока его послание долетит до царя, его дочери уже не будет в живых.

– Фараон далеко и к тому же вне себя от радости, что его отец покинул этот бренный мир, глупец даже не догадывается… – Косей ухмыльнулся собственным мыслям, замолкая, не делясь своими планами. – Сделай это сегодня ночью, таинство проведу я, ты и твой храм устоит, Амон-Ра отблагодарит тебя, не тронув, ты будешь жить и служить своему богу.

– Я сделаю всё, что ты просишь меня, Косей, великий жрец великого Амон-Ра, сам, помощники мне не нужны, – склонился перед ним Камазу.

Когда он вновь посмотрел на Косея, его лицо было бледным, как будто в нём уже исчезла жизнь, как будто он умер в тот момент, когда согласился убить дочь.

Сумерки Древнего Египта. Завеса Анубиса.

Инпут тщательно выводила на руках узоры, теряя терпение и внушая самой себе, что это всё необходимо для наведения красоты и лоска.

«Если я его снова увижу… – улыбнулась, скрывая блаженное выражение лица от других девочек, готовящихся к обряду инициации очередной жрицы, рука дрогнула, зазвенев частыми браслетами из золота. – Я бы так хотела пасть ниц перед ним, уж я бы не задрожала, как те глупые курицы, когда их ведут за завесу, вот бы как-нибудь подсмотреть, что там… Четыре весны – это так долго, ждать долго, а вдруг он найдёт себе пару, полюбит земную жрицу, ведь это возможно или нет? Ведь это единственный бог, у которого нет спутницы, Бастет не в счёт, она ветреная богиня, он любит одиночество, или я чего-то не понимаю… Ну что там, за пеленой, куда уходит новая жрица, куда потом исчезает? – вопросы роились в юной голове совсем неюные. – Хоть бы одним глазком…»

– Девочки, готовы? – в помещение вошла их наставница, и девочки, стараясь не организовать давку в дверях, по парам вышли из приготовительного помещения.

Юные помощницы вышли в широкий коридор с красочными рисунками, ярко повествующими о том, как Анубис судит человека, как определяет судьбу, как просит богиню мудрости Маат помощи в этом, как заботится о каждой душе, стараясь проводить каждого в страну Осириса, как оплакивает каждую душу, если она не смогла пройти в Вечные врата.

– О, великая мать Исида, благодарю тебя, что когда-то ты спасла маленького Анубиса, – благоговейно прошептала девочка, в который раз рассматривая рисунки на стенах.

Бойкой стайкой они вбежали в огромный зал, по периметру которого стояли огромные медные светильники в дыму курящихся ароматных трав. Инпут радостно улыбнулась, она любила ту светлую атмосферу приготовления жрицы для бога справедливости. Наставницы раздали им в руки по маленькой зажжённой свече, и девочки стройным хором благозвучных голосов затянули благодарственные песнопения. Где-то в глубине залы заиграли систрум** и ручные барабаны, ловко складывая ноты в торжественную мелодию.

Исподлобья Инпут взглянула на введённую в залу и поставленную перед завесой девушку в тонкой рубашке, не скрывающей всех соблазнительных изгибов тела.

«Дрожит», – презрительно заметила дочь жреца, но всё же не смогла не признать томной красоты девушки.

Она увидела, как, откинув на секунду полог, из священного места вышел Камазу с перекинутой через плечо шкурой леопарда с клеймом Анубиса в виде анха. На вытянутых руках он поднял маску шакала того окраса, что не существует в природе, – чёрного, и торжественно водрузил себе на лицо. Молодая девушка почувствовала присутствие Анубиса. Тёмную, закручивающуюся в кокон холодную энергию. Волосы по-звериному встали на руках и зашевелились на затылке.

«Не боюсь, – упрямо, считывая животный рык из глубины второго плана этой реальности, куда часто приходил бог, привилегия её дара – видеть и слышать то, что скрыто для других, скрыто до тех пор, пока сам бог не соизволит воплотиться. – Интересно, знает ли о моём присутствии? А чем он пахнет? – и тут же одёрнув себя. – Убогая, – и тут же, – но никто не запрещает мечтать, мне бы только дорасти до её возраста, мне бы только взглянуть в его глаза, мне бы только сказать ему, как я люблю его и что я хочу…»

– Очи в пол, – строго скомандовал отец.

Инпут опустила голову, видя лишь, как голые пятки девушки исчезают из её поля зрения. Она поднималась по ступенькам.

«Уже там», – горестно подумала девочка, видя, как завеса приподнялась и поглотила жрицу.

Девушка на подрагивающих от сильного волнения ногах вступила в то место, где женская нога ступала однажды и навсегда. Вначале она стояла прямо, затем ей стало зябко и её руки обвили свою талию. Дрожь от страха перед неизвестностью усиливал ещё и холод, сквозивший из огромного отверстия в потолке помещения, откуда можно было видеть все звёзды как раз над круглым ложем, усеянным лепестками лотоса и роз.

– Хочу видеть, – услышала она спокойный, чуть хрипловатый голос и уловила неизвестный аромат, показавшийся ей чуточку горьковатым.

Новоиспечённая жрица вздрогнула, но не смогла не подчиниться.

– Ты – красива, – констатация факта, но в сердцевине фразы она уловила нотки сладкого вожделения.

«Не говорить, беспрекословно слушаться, благодарить за всё», – пролетело в голове шрапнелью заученных фраз и вышколенного годами поведения.

Поклонилась, стараясь не поднимать глаз, увидев перед взором немедленно возникшую пару голых мужских ног.

– Сними, – проговорил он.

«Возможно ли взглянуть?» – шальная мысль и сразу же отброшена, потому что непослушание страшнее всего.

Девушка скользнула по плечам немеющими от ужаса кончиками пальцев. Тонкая ткань по тщательно депилированной коже тела, не задержавшись нигде, осела лёгкой взвесью у щиколоток. Руки распрямила и вновь осталась неподвижной, не поднимая глаз.

– Хорошо, – тёплый шёпот с тягучим горьким ароматом.

Горячая ладонь легла на шею девушки, чуть сдавив её, затем переместилась на небольшую грудь, не спеша огладив полушария, нежно поиграв с сосками. Девушка вздохнула и расслабилась. Горячие пальцы сжали талию и устремились книзу. Она почувствовала утробное рычание, как будто волк готовился к прыжку, обозначая нетерпение и желание владеть.

– Как зовут тебя, жрица Анубиса? – голос завибрировал, горячие пальцы дотронулись до влажной промежности.

– Разия, – пролепетала та, не понимая, что с ней и почему низ живота скрутило так сильно, что даже дышать было трудно, а в груди поселилось томление и нетерпение прижаться к ласкающей её руке.

– Дева, – в голосе почувствовалась лёгкая улыбка.

Резкий разворот. Она ахнула и упала на колени, впиваясь ими в мягкий матрас. Желание прикрыться, сведя бёдра, но тот, кто стоял сзади, не дал, мягким движением ног разведя их шире. У Разии перестало сердце биться разом, ухнув куда-то в пятки. Она стояла обнажённой, разверстой перед мужчиной и холодеющей с каждой секундой.

– Не бойся, – шёпот в ухо, ласково щекочущий, навалившаяся тяжесть мужского тела и укус в излучину шеи с тихим рокотом урчания, потянув кожу на себя.

«Как волк», – промелькнуло в сознании.

Беспорядочная, щедрая россыпь поцелуев вдоль подрагивающего позвоночника. Она вздрогнула, когда ощутила, как его пальцы кружат по ягодицам, опускаясь всё ниже, между ног, соскальзывая в обильную влагу, двигаясь дальше, болезненно толкнувшись внутрь, так что задрожала и всхлипнула. Но так бывает, в первый раз, её учили.

Горячие ладони мужчины легли вдоль бёдер, притягивая к себе, пока дразня, заставляя раскрыться букету возбуждения. Разия, раскрасневшаяся от стыда, ласк и пытки одновременно, громко всхлипнула от тягучего единого толчка в тело. Хотелось раствориться в этой острой боли, забыться, вырваться, убежать, но, привыкшая покоряться, девушка безропотно принимала бога в своём теле. Когда она поняла, что он не двигается, всё ещё пребывая в ней, давая ей привыкнуть к себе, где-то на периферии сознания мелькнуло изумление. Руки огладили ягодицы и сжали их, затем вновь отпустили, и девушка почувствовала облегчение. Она вцепилась в накидку матраса пальцами, сгребая материал в пригоршню, когда он вновь задвигался в ней. Плавно, не торопясь, явно щадя её.

«Зачем бы ему?» – совсем некстати.

Ещё одно движение, и вновь поцелуй в шею и тянущий кожу на себя укус в основание шеи. Рычание. Движения, становящиеся всё несдержаннее, резче.

– Двигайся со мной, – не приказ, не просьба, но так, чтобы удобно, она поняла это, когда последовала его совету, подмахивая бёдрами его движениям.

Как поощрение – шлепок по ягодицам. Разия чувствовала, как наполнялась им всё больше. Как подрагивали его пальцы на её ягодицах, как он сдержанно стонал, притягивая к себе сильнее, желая полнее ощутить её дрожь. Боль отступила, балансируя где-то на грани сознания и края плоти, ощутимо, но не так, чтобы отказаться от удовольствия наполненности.

Хлопки слияния двух тел, казалось, были слышны во всех уголках вселенной, стыдливым эхом разносясь в межзвёздном пространстве. Разия почувствовала, что внезапно потерялась в ощущениях. Она было вскрикнула, но тут же прикрыла рот, задрожав, понимая, что мир вокруг начинает обваливаться от боли и наслаждения, смешиваясь сейчас в одной ней. Его запах, льющийся через край, горьковатый дурман, не дающий соскользнуть в пропасть забвения. Слишком острое удовольствие, слишком болезненное, давшее провалиться в блаженство, но лишь на секунду. Толчки сзади нарастали, грозясь обрушиться, словно домик из песка. Что и произошло. В одно мгновение он сжал её талию руками, тем самым задержав в одном положении. Затих, мелко дрожа, быстрыми ласкающими движениями проходясь по бёдрам. Наваливаясь сзади, шумно дыша, влажно целуя, затухающе урча от удовольствия.

Разия почувствовала холод, когда он оставил её тело.

– Встань, Разия, жрица Анубиса, – произнёс он твёрдо, хотя можно было уловить нотки пережитого, но не как цельную, а как уже почти оконченную мелодию, – повернись ко мне и узри своего бога.

Девушка выполнила всё, что ей было велено, встав перед ним, потупившись. Он поднял её лицо за подбородок и заставил посмотреть на себя. Девушка зарыдала, пытаясь сдержать слёзы, любуясь обнажённой стройной красотой своего господина.

– Так страшен? – лёгкая ухмылка одними уголками чувственных губ.

– Наоборот, мой бог, – пролепетала Разия, она не могла больше ничего сказать, ком в горле и грохочущая кровь там же не дали договорить, оборвав чувствами где-то посередине восторга.

Анубис подал ей руку, и его глаза сверкнули голубым холодным светом, таким нестерпимо ярким в свете звёздного неба, так резко контрастирующим с его чёрными, как смоль, волосами и смуглой кожей. Она вложила свою в его ладонь, и они истлели в пространстве, оставляя после себя горьковатый аромат и тысячу вопросов оставшимся в зале за завесой.

Луна Древнего Египта. Обещание бога.

Ветер ночной пустыни обжигал кожу колкими холодными иголочками. Хрупкая черноволосая девочка с непропорционально длинными руками и ногами, как у лягушонка, что присуще подросткам, с некоторой тревогой следила за тем, как отец встал около входа в гробницу умершего царя и тяжело дышал, словно бы решаясь на что-то. Когда он посмотрел на дочь, то его взгляд излучал тоску.

– Что-то случилось, отец? – осторожно спросила она.

– Всё хорошо, Инпут, вот только… – он замолк и хотел было сделать шаг, но девочка удержала его.

– Скажи мне, между нами ведь нет тайн, – Инпут была обеспокоена не на шутку, только однажды видя отца в таком раздрае сразу же после смерти матери.

– Наверное, старею, – со слабой улыбкой произнёс отец, переводя взор с лица дочери на тусклую лучину в руках, ладони чуть потряхивало.

Девочка улыбнулась и прищёлкнула пальцами, свет луны блеснул на тонкой тёмной коже миллиардами световых точек.

«Отдать то, что тебе не принадлежит…» – пронеслось в голове у мужчины голосом Косея.

– Что сегодня мой отец, великий Камазу, жрец царя Египта, приготовил для меня, чему научит меня его мудрость, дарованная богиней Маат?

Камазу нервно улыбнулся и всё же шагнул в тёмное пространство, ловким движением поднеся лучину к факелу – тот вспыхнул мгновенно, рассеяв в воздухе запах жира. Инпут ненавидела его, её выворачивало каждый раз, когда он проникал в её нос, неприятно щекоча чувствительные рецепторы. Но она любила отцово дело и словно губка впитывала в себя все знания, весь его опыт.

– Из тебя выйдет самая лучшая жрица, – с грустной улыбкой произнёс Камазу и, спохватившись, замолк.

– Жрица и жена Анубиса, – поправила его девочка.

Мужчина покачал головой: та никак не могла выкинуть бредни своей умершей матери из памяти. Хотя он, наверное, был строг к дочери: кто сказал, что мечтать вредно?

– Да, великая Инпут, – с горькой усмешкой согласился он.

Лестницу и дальнейший путь ярко осветил луч света, зеркалами отражаемый вглубь пирамиды. Инпут нашла ладонь отца и непроизвольно сжала её. Мужчина улыбнулся, и они продолжили путь вниз, постепенно углубляясь в коридоры, в ответвлениях которых, как в помещениях, лежали умершие в погребальных саванах или в натриевых ваннах, готовые к наполнению ароматными травами и смолами тела.

Сделав пару поворотов, они оказались в рабочей комнате, как называл её отец, и поклонились лежащему на возвышении умершему великому царю. Он уже был готов к странствованию в вечности. Прошло сорок дней с момента начавшихся манипуляций с телом, с подготовкой его к загробной жизни.

– Анубис будет ходатайствовать за него? – спросила Инпут шёпотом со священными нотами в голосе.

– Фараон был велик в битвах, но немилостив к своему народу, – Камазу поклонился умершему, повторила за ним и Инпут. – Впрочем, не нам судить, дочь, Анубис взвесит сердце фараона и решит.

– Хорошо, что он умер, – не сдержавшись, протараторила девочка злорадно. – Он запрещал других богов…

Камазу удручённо покачал головой, и дочь, покраснев, замолчала. Но распекать её за эти слова не стал, ведь в них была истина, о которой многие думали, но не решались сказать вслух, боясь расправ. Он, жрец Анубиса, всё ещё был жив благодаря умению «провожать» умерших в мир мёртвых, где их ждал Осирис.

Потом, прошептав священные слова, жрец подошёл к горшочкам с внутренностями, уже высохшими и пахнущими ароматными травами с примешивающимся лёгким душком разложения.

– Подержи, Инпут, – мужчина отдал подошедшей девочке горшок, и по её телу прошёл холодок, покрыв кожу мурашками: отец редко доверял ей участвовать в ритуалах и от того, что здесь совершалось, она почувствовала себя самой главной, способной на то, что было подвластно лишь богам.

– Да найдёт слова для защиты души милостивый Анубис, сочтёт сердце Великого Царя легковесным, богиня Маат откроет правду о человеке, а Осирис примет его в родные поля, где продлятся дни его жизни вечно, – проговорил тот слова молитвы, взяв в руки небольшой нож; когда он произнёс следующие слова, его голос сильно завибрировал: – Поставь канопу*** на место, Инпут.

Девочка развернулась к отцу спиной и поставила ёмкость на место слишком быстро для того, чтобы заметить, как Камазу занёс руку над ней.

– Отец? – непонимающе, испуганно выкрикнула девочка, взгляд отчаянно метнулся в сторону выхода. – За что?

– Прости, любимая Инпут, – он ещё раз повторил попытку, но нож в виде полумесяца вновь остановился в воздухе, повисая в отчаянии, из глаз отца брызнули слёзы, – я не смогу.

– Отец? – Инпут дрожала от сильного страха, поджимающего все внутренности в один огромный комок.

– Беги, Инпут, и никогда не возвращайся, – прошептал он, нож упал на камни, неприятно лязгнув, девочка остолбенела, разрываясь между любовью к отцу и животным ужасом перед смертью. – Беги, – гаркнул мужчина так, что она рванула с места.

Камазу хотел было облегчённо вздохнуть, как в комнату вошли двое мужчин, один из них держал в руках отчаянно сопротивляющуюся девочку. Камазу дёрнулся к дочери, но услышал гневное:

– Не смей, – остановил он того вытянутой рукой и показал на девочку. – Так и знал, что в главный момент ты не сможешь… – один из мужчин со шрамом на подбородке зло смотрел на Камазу. – Не знал, что великий жрец не умеет приносить жертвы, или твой презренный бог не просит себе такие подношения?

– Она всего лишь ребёнок, Косей, – с трудом проговорил тот, глотая слёзы.

– Идеальная жертва, которую невозможно не принять, чистая телом и душой, с даром… – начал было Косей.

– Её дар может послужить и следующему фараону, – резонно увещевал тот, пытаясь придумать хоть какой-то выход, хоть как-то договориться.

– Ты слишком непокорен, и дочь твоя, как ослица, сопротивляется, – проговорил другой, с трудом удерживая барахтающееся тело девочки в руках.

– Смилостивься, Косей, – прокричал Камазу и упал тому в ноги.

– Ты не понимаешь, о чём просишь, – проговорил тот, подходя ближе к жрецу и желая забрать нож из-под его ног.

Но мужчина в момент, когда Косей был беззащитен, неожиданно сделав выпад, напал на него.

– Я не позволю, я всё исправлю, – с придыханием шептал тот, вступая в борьбу с противником почти вдвое выше и моложе себя. – Нельзя обмануть богов, нельзя вернуть кого-то с того света.

– Не спорь, старик, – тот с лёгкостью отшвырнул от себя Камазу, и он, отлетев, впечатался головой в каменную стену, мгновенно притихнув.

– Отец, – выкрикнула Инпут, извернувшись юрким телом, укусила громилу за руку, которую он рефлекторно отдёрнул: этого хватило, чтобы девочка освободилась из хватки и выбежала из комнаты.

– Держи её, идиот, – гневно выкрикнул Косей, и мужчина выбежал, – поймай её и неси сюда, она нужна нам.

Девочка бежала вглубь пирамиды, не разбирая дороги. Она знала некрополь как свои пять пальцев, вопрос в том, знали ли это место так же хорошо преследователи. Инпут, не чувствуя под собой ног от страха и волнения, вбежала в тёмное помещение, используемое для складирования саркофагов.

– Она не могла далеко уйти, а из пирамиды больше нет выхода, – проговорил, слегка отдуваясь, тот, кого отец называл Косеем.

– Да здесь где-то эта коза, найду и, перед тем как зарезать, как следует всыплю, – ответил громила, задыхаясь от одышки.

Инпут закрыла рот, чтобы не вскрикнуть.

– Амон ждёт от нас девственной крови последовательницы Анубиса, Аменхотеп хотел уничтожить всех жрецов, кроме тех, кто служит богу Амон-Ра, первые не понимают, что Амон един – других не существует, – мужчины продолжили свой путь дальше.

Девочка всё ещё дрожала, когда помещение, в котором она пряталась, вдруг озарилось ярким светом. Хотелось закрыть глаза, но она не смогла. В комнате, среди бардака крышек саркофагов и прочих различных принадлежностей для ритуалов, она смогла разобрать две мужские фигуры и еле подавила в себе вскрик. Когда свет поубавился, она заметила, что их тела венчали головы волка и сокола.

– Гор и Анубис… – прошептала изумлённо Инпут, разрываясь между чувством восторга и ужаса.

– Ты рискнёшь и всё поставишь на ребёнка? – спросил тот, что с головой сокола, и указал на девочку, съёжившуюся от ужаса, волосы шевелились на затылке, язык мигом высох.

Голубые глаза волка посмотрели на неё, и она не смогла оторваться от них.

– Наши отцы слишком слепы, чтобы объединиться против угрозы, нависшей не только над ними, и не видят общей картины, уцепившись каждый за свой кусок царства, которое, возможно, совсем скоро падёт под натиском крепнущего нового бога: если Амон доберётся до Анха, не поздоровится всем, он уничтожит любого, кто хоть как-то будет мешать его власти, – убедительно произнёс тот, сверкнув сапфировым взглядом, тоже гипнотизируя Инпут.

Она не сразу поняла, как он бесшумно и незаметно для её зрения оказался рядом с ней, лишь только почувствовала власть и силу, исходящую от него.

– Готова ли ты, дева, послужить богам? – спросил тот, всё так же не отрываясь от её тёмных, как ночь, глаз.

– Твоя жрица я, о великий Анубис, – прошептала Инпут, обретая дар речи, – твоя воля для меня закон, но…

– Но? – раздражённый рык отразился в пространстве так, что застыла в жилах кровь.

– Но я хочу быть Богиней, – дерзко произнесла девочка, сильно покраснев и потупившись в пол, добавила полушёпотом, – и твоей женой…

Раздался смех Гора, отразившись мечущимся эхом по всем закоулкам пирамиды.

– Какова! – произнёс он, всё ещё посмеиваясь. – О, эта задача не из лёгких, нашего Анубиса многие желали захомутать, но даже у богинь это не вышло.

– Тебе нужно от меня что-то, великий Анубис, я готова служить, взамен прошу малость, – девочка подняла дерзкие чёрные глаза в синие сверкающие волка, игнорируя слова сокола, – обещай мне.

– Малость?! – вскричал Гор. – Меня забавляет эта букашка…

Анубис поднял руку, и Гор замолчал.

– Хорошо, дева, я дам тебе, что ты просишь, – сказал тот примиряюще, и Инпут показалось, что он улыбается. – Унесёшь ли ношу мою?

– Раз ты и я здесь, значит, да, – без возражений и тени сомнений.

– Подумай сто раз, братец, невеста-то строптивая, – Гор всё ещё потешался.

– У нас нет выбора, – мрачно ответил тот. – Мне нужно согласие сосуда.

Анубис ещё раз взглянул на Инпут, которая согласно кивнула, и коснулся её лба. Девочка сжалась и почувствовала, как её тело сковало словно морозом, ощутив нечто, что переполнило её до краёв.

– Я отдал тебе Жизнь, ты носишь Анх в себе, печать богов, я спрячу тебя так далеко и хорошо, что никто не будет знать, где ты: ни Исида, ни Маат, ни даже я, – произнёс Анубис, не отрываясь от созерцания лица девочки.

– Мы больше не увидимся? – поняв, наконец-то, почему так легко дал клятву бог, с досадой и обидой спросила она.

– Нет, никогда, твоя душа будет неузнаваема, никогда не ступит и на порог царства мёртвых.

– Ты провёл меня, Анубис, – с горечью проговорила девочка.

– Ты – моя жрица, твоя жизнь принадлежит мне, – без злобы произнёс он, пожав плечами, встал с колена, всё так же не отрывая от юной жрицы своего взгляда. – Ты же хотела послужить мне, дева… – лёгкая усмешка как награда богов, и Анубис приблизился к Гору.

– Да, Великий Тёмный, – произнесла девочка, трепеща всем телом и склоняя голову.

Комната вновь погрузилась в нестерпимо белый свет. Когда он рассеялся, помещение оказалось пустым. Напрасно этой ночью жрецы бога Амона-Ра искали девочку, и даже Геб и Нут не сказали бы, где она.

Примечания:

* энергичный египетский танец

** музыкальный инструмент-резонатор, обычно делавшийся из бронзы, но иногда из золота или серебра, имеющий открытую петлеобразную форму, с ручкой, с тремя или четырьмя струнами, проходящими через отверстия, на концах которых были прикреплены звенящие кусочки металла; был украшен фигурой Изиды или Хатор

*** ритуальный сосуд, как правило, алебастровый кувшин с крышкой в форме человеческой или звериной головы, в котором древние египтяне хранили органы, извлечённые при мумификации из тел умерших. После извлечения органы промывались, а затем погружались в сосуды с бальзамом из Каноба (откуда и название)