Жизнь как в сказке

90.

Трескается земля, рвет корни кустов и трав, ломает норы зверей, живущих в земле…

Средина сухого сезона. И средина дня.

Нормальный человек в это время сидит в тени и ждет первого заката. Если уж Зов Дороги на дал отсидеться дома. Если уж такой зуд в пятках завелся.

Не знаю, чего погнало меня зуд или Зов, но явно нечто сильное, если я топаю по самой жаре и без дороги. Нет, дорога здесь все-таки была. Когда-то. Задолго до моего рождения. И по ней прошли люди. Много людей. Но они все умерли. От старости. Давно. Тоже до моего рождения. И я первый человек, кому приспичило пройти Забытой дорогой. Хармат-Хасми Затеряной-в-песках.

Пески времени затирают следы прошлого и разрушают миражи будущего.

Миражей я не вижу. Только небо, цвета песка, и песок, цвета неба. А между ними я, как таракан в песочных часах. Как и ему, мне некуда спешить. Спускаюсь с одного бархана, чтобы подняться на другой. Знать бы еще, какой по счету. Но барханы я не считаю. Может, бросил, когда сбился, а может, и вообще не начинал этот счет.

Но одно я знаю точно: я не перво-, а второпроходец. Кто-то совсем недавно шел этими местами. И этот «кто-то» не человек. Иду за ним, хоть и не вижу следов. Они не нужны мне. Я, как пес, беру верхним чутьем. (Такого о себе я, понятно, никогда не скажу. Вслух. Но подумать-то можно?..)

Передо мной катится большой серый шар. Будто сделанный из тонкой проволоки. Когда-то этот шар был кустом. Живым, зеленым, цветущим. Когда-нибудь он снова станет кустом. Там, где найдет достаточно влаги. Чтобы напоить корни, разбудить листья и цветы. Этому никунэ лет триста. Ветер уносит его за бархан. И быстро затирает кружевной след. Мои следы ветер затереть не может. Я их не оставляю. Не знаю, как я дошел до жизни этой, и где обзавелся таким странным умением.

В моей памяти имеется провал. Не с Большой каньон величий, поскромнее, но сутки в этом провале запросто могут затеряться. Или двое суток. Похоже, в этом же провале осталось и второе зерно из тиамного браслета. А на чьих землях я мичуринствовал, кого «осчастливил» — не помню, и вряд ли вспомню.

Да и не тянет меня возвращаться назад.

Как не тянет пройтись по улице Счастливой. Позвонить в дом тридцать девять. Когда-то там жила Снежана. Может, и тепрь еще живет. Если не переехала. Слишком неудобный там подъем, чтобы легко было по нему ездить зимой. Но в другое время это самая красивая улица города. Так говорила Снежа. И я не спорил с ней. Спустишься, немного пройдешь и окажешься возле реки. Поднимешься и выйдешь к старому парку. Безлюдному, как пустыня в Сухой сезон. Весной и осенью Снежа рисовала парк. А вот восходы и закаты на берегу реки. Думаю, восходы этого мира ей бы тоже понравились.

Два сиреневых солнца среди желто-серых облаков. Такое я, признаться, тут видел впервые. И совсем недолго. Только моргнул, и солнц не стало. Но облака никуда не делись. До самого вечера висели надо мной. Луны, кстати, в эту ночь не было. Ни одной. Так же, как и в прошлую. Странно. Но такое иногда случается. А вот чтоб у меня никаких человеческих потребностей не было поесть там или наоборот такого еще не случалось.

«Всё иногда бывает в первый раз», — любила повторять Снежа. И как же она радовалась, когда я сложил свое первое корявое трехстрочье! Говорила, что хоку напилать проще, чем вскрыть фурункул. Я не спорил. Вскрыть просто,. Если умеешь. А если нет, то со вскрытием лучше не экспериментировать. Даже простого фурункула.

То, чего Снежа считала простым, я бы не сделал, даже если б вывернулся наизнанку. «Это же просто осенний ветер!» — смеялась она, когда я хотел поймать летящий лист, а рука наткнулась на стекло. Картина на стекле, вместо оконной шторы, — это тоже просто. Для кого-то. Кому дано. Кто умеет.

Так же просто, как ходить по песку, не оставляя следов.

Так же просто, как говорить с Берегущим Заком. Говорить, не открывая рта. Или скользить рядом с мокари. Не чувствуя усталости и жары. Радуясь бегу и ветву.

Все-таки этот мир мне нравится больше, чем тот, где я родился. Время здесь течет по-другому. Медленнее, как-то. Тут если и приходится бежать, то не потому, что проспал и опаздываешь. Просто вдруг кто-то решил, что из меня может получиться хороший обед. А у меня совсем другие планы на вечер. Или наоборот, мне надо кого-то поймать, а он не хочет быть пойманным. Хороший мир. Правда, в нем нет телефона, телевизора, И-нета и еще кучи полезных вещей, но… с этим можно смириться. Трудно, но можно. Особенно трудно первые пятьдесят лет. Потом станет все равно.

Интересно,. С чем пришлось смириться моим сопровождающим? Для ильтов этот мир тоже не совсем родной. Все-таки их предки пришли сюда. И Берегущий Память помнит другое небо и другие звезды. С ним я тоже могу говорить, не открывая рта.

Два Берегущих смотрят на меня и молчат. Они ни о чем больше не спрашивают.

Все вопросы после большого праздника. Который устраивается для великого героя. То есть, для меня. Воин, прошедший Хармат-Хасми, не может не быть героем. Целитель, в пробитом на животе улжаре, не может быть плохим целителем. Перед таки путником можно открыть лицо. Ибо великие герои равны Берегущим.

Говорить, что меня неправильно поняли и извиняться, кажется, уже поздно. К нам несут огромное блюдо, с лежащей на нем тушей. Аромат жареного мяса разбудил во мне зверский аппетит. И желудок громко потребовал свою пайку.

Оба Берегущих переглянулись и удовлетворенно заулыбались. Если гость так радуется угощению, то в дом пришла радость. Остальные мужнины и женщины, достойные видеть нашу трапезу, тоже, похоже, улыбаются. Их лица закрыты повязками, но глаза так и лучатся весельем. Странные глаза. Желтые. Или медовые. Только у одного зрителя глаза синие. Даже сине-сиреневые. Где-то я уже видел такие. Но точно не здесь.

Запах мяса сводит меня с ума, и я опять поворачиваюсь к столу. Передо мной, на большой тарелке, голова жареного зверя. В глазницах драгоценные камни. Уши и лоб украшены вроде бы кольчужной сеткой. Ну, очень похожей на золотую. Из пасти торчит какая-то драгоценная фиговина. Но сама голова и пасть… Даже размером с корову, мыша останется мышей. И ее не перепутаешь с коровой.

И временный склероз от меня отступил.

— Сим-Сим! выдохнулось с рычанием.

Синеглазый оказался возле меня. И он уже не улыбался.

— Ты что ж это делаешь, сукин кот?!

Сидящий рядом задрожал, словно я смотрел кадры, снятые пьяным любителем домашнего кино.

— Ты кем это здесь притворяешься?!

Человеческая фигура растворилась, как в тумане, а вместо нее появилось нечто хвостатое и четырехлапое.

— А ну, домой! Быстро!! И меня с собой возьми!

Хотелось мне прихватить блюдо с огромной башкой, да накормить ею Сим-Сима. Но котяра так резво рванул в сторону, что я едва успел поймать длинный черный хвост.

Возмущенное «мяу!»

Боль в руке.

Темнота.

91.

Темнота пахла кровью.

Потом я понял, что у темноты не только запах, но и вкус крови.

Не сразу сообразил, где я и что со мной. А когда сообразил и посмотрел направо, то увидел Сим-Сима. Котяра весьма старательно вылизывал хвост и нервно дергал спиной. Тарелки с угощением и толпы гостей поблизости не наблюдалось. Вид окружающей среды напоминал мою палатку. И сидел я, похоже, на своей собственной подстилке. Знакомой и привычной.

Дом, милый дом.

— Ну и сукин же ты кот, Сим-Сим, — поздоровался я, и лизнул кулак.

Привычно и машинально, словно не в первый раз делал это.

Во рту появился сладковатый, металлический привкус. Мой правый кулак украшали четыре глубокие, уже не кровоточащие царапины.

— Нутер!..

— Господин!

В палатке стало тесно. И шумно. А только что было так тихо и спокойно. Это напомнило мне Ларкин дом. Когда я попал в него во второй раз. Сначала-то показалось, что дома нет никого, кроме нас двоих. А потом что в дом вселился полк, вместе с полковым оркестром. Дом у Ларки совсем не маленький. Но в нем живут три человека и одна собака. Ньюшка Сильва, двух лет от роду и восьмидесяти кило весу. Но дружелюбия и энтузиазма у Сильвы хватило бы и на сто восемьдесят. А когда Ларка завела еще и кошку, дом превратился в испытательный полигон. На прочность испытывалась не только мебель.

В палатку вошла Марла, и все мысли о Ларке исчезли сами собой.

— Привет, Пушистый. Вижу, ты уже проснулся…

— Что значит «проснулся»? Я только что вернулся из…

О возмущении пришлось временно забыть. Потому что я и сам не знал, откуда «только что вернулся».

Марла села возле подстилки, умостила локоть на колено, подперла щеку кулаком. Малек и Крант пристроились рядом. Все внимательно смотрели на меня и чего-то ожидали.

— Ну, и…

Тишина и ожидание.

Как у постели тяжело больного.

Я прокашлялся, словно с докладом собрался выступать, и попробовал еще раз:

— Ну, и долго я спал?

Если я дрых во время Санута, то у меня могут быть большие неприятности. А могут и не быть. Тут кому как повезет.

— Долго. До самого Храма, — улыбается Марла.

— Что все три дня?!

— Четыре.

Марла улыбается еще шире. С такими зубами ей зубную пасту надо рекламировать.

— А как же Санут?

Поворачиваюсь к Кранту.

— Был, — сообщает тот.

— Что, все четыре ночи?!

— Только три.

— А-а… — облегченно вздыхаю я.

Будто дрыхнуть трое суток подряд это еще ничего, а вот четыре…

— Эта ночь четвертая. Санута пока нет.

Таким голосом глубочайшие соболезнования выражают. По радио и телевизору.

— Блин, почему меня сразу не разбудили?!

Я посмотрел на трех незваных гостей.

— Я будил тебя, нутер.

— И я, господин.

— Я тоже тебя будила.

Мои гости переглянулись, и сказали почти хором:

— Мы все тебя будили.

Это прозвучало довольно смешно, но смеяться мне не хотелось. Только не в этот раз.

— Значит, плохо будили, — буркнул я и лег.

Ну, не чувствовал я себя выспавшимся и отдохнувшим.

— Пушистый, тебя трясли, кусали, обливали водой, но ты не просыпался. Наверно, тебя околдовали.

— Я тоже так подумал, — сказал Крант.

— Ну и…

— Я хотел поговорить с колдуном.

Малек улыбнулся.

И этого можно снимать в рекламе.

Потом я представил Кранта, разговаривающего с нашим великохитным, и мне тоже стало весело.

— И чем закончился разговор?

— Я его не нашел.

— Как это? Куда ж он делся с подводной лодки?

— Прости, нутер.

Крант опустил голову, а Малек захихикал. Сначала тихо. Но чем больше он старался сдержаться, тем громче хрюкал. Оберегатель смотрел на него подозрительно. Марла спокойно и с легким любопытством. А я… я просто спросил:

— И чего смешного ты хочешь мне сказать?

— Надо было искать его в усуле, — сообщил Малек, давясь смехом.

— Где?!

Ответ на такой вопрос я решил выслушать сидя.

— В усуле, — повторил Малек. Когда мы не смогли разбудить тебя… еще в первую ночь… он навесил на себя… и на усул… все защитные талисманы и… закрылся внутри… я успел заметить… господин… его лицо… видел бы ты…

Пацан уже не смеялся он рыдал. Согнувшись и покачиваясь. Мы с Марлой тоже не скучали. Смех он заразительная штука.

Нортор остался единственным серьезным среди нас.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— А ты у меня ничего не спросил.

Серьезность Кранта оказалась тоже заразительной.

Вряд ли он сможет задать трепку Мальку, но мечтать-то никому не запрещается. А когда у «мечтателя» такое выражение морды лица… Вот я и решил, что присмотреть за этими двумя совсем не помешает. Или отвлечь их.

— Ладно, кто пойдет освобождать нашего многорыжего?

Марла едва заметно улыбнулась.

— Я.

— Только осторожно, Лапушка. Кто его знает, что там за талисманы…

— Я проведу Меченого и Первоидущего мимо усула, и скажу, что ты проснулся. Так громко скажу, как только смогу.

— Умница, Лапушка. А потом уходи оттуда еще быстрее. Не хочу, чтобы он видел тебя. Вдруг…

Я едва успел захлопнуть свою пасть. Не надо болтать, что колдун может сглазить своих освободителей. Даже думать о таком не надо. Понятно, что Асс будет не в самом лучшем настроении, но… Вот именно «но». Пусть он иногда дурак дураком, но колдун-то он всегда. И не из самых слабых.

— Подожди, Марла. Малек, чего ты там говорил насчет лица колдуна?

Пацан задумался, потом ответил, старательно подбирая слова:

— У него было очень странное лицо. Такого не будет у… — еще миг паузы. Короче, — я дернулся, услышав знакомое слово. Думаю, не его колдовство усыпило тебя, господин. И, похоже, он не знал, чье.

— Понятно. Иди, Лапушка. Только представь, что тебе надо пройти мимо никунэ и…

— Я буду осторожна.

Марла улыбнулась и вышла. В палатке сразу стало просторнее.

— Ну, а теперь вы, оба-двое. Расскажите, чего вы делали с моим телом, пока я… ну, скажем так, спал.

«Оба-двое» переглянулись.

— Ничего не делали, — пожал плечами Малек.

— Нутер, я сажал тебя на поала и привязывал. А когда останавливались отвязывал и ложил. А он…

Крант покосился на Малька и замолчал. Тот ответил за себя сам:

— Я ставил шатер, готовил еду, пытался тебя разбудить, убирал шатер… ну, вот и всё.

— Я кто кормил меня и за камни носил?

Кран дернулся.

— Нутер… ты не хотел… кормиться. И другой… еды не хотел. За камни… тоже.

— По-оня-ятно. Значится, я лежал как бревно и ничего, прям, совсем ничего не хотел?

— Да, господин.

Нортор только молча кивнул.

— Ладно. Не хотел, значит не хотел. Зато теперь хочу. И за камни. И поесть.

— Я приготовлю, господин.

— Я проведу, нутер.

Блин, еще немного и они дуэтом петь будут.

Я вышел, посмотрел на небо. Звезды радостно подмигивали. Облаков не было. До восхода Санута больше часа.

А я… ну, не чувствовал я себя, как проспавший трое суток. Даже сутки неподвижности как-то сказываются на человеке. А тут…

— Крант, ты точно уверен, что я был здесь всё это время?

Ответили мне почти сразу. Но не вслух.

«Нутер, я не знаю, где ты был. И что делал, не знаю. Но я всё время оставался возле твоего тела. Даже, когда… твой слуга и Марла трогали тебя. После второй ночи я запретил им тебя тревожить».

— Ладно. Будем считать, что мне всё приснилось.

— Что приснилось?

— Прогулка по Хармат-Хасми, ильты, пир с Берегущими… ну, и всё остальное.

Крант молчал, пока я делал свои дела за камнями. Старательно стерег меня. А на обратном пути заговорил. Вернее, подумал:

«Нутер, я слышал о Затерянной-в-песках, и о… Берегущих. Они не садятся за один стол с чужими».

— Чего только ни бывает во сне. Кстати, Сим-Сима ты в эти дни видел?

Крант задумался.

— Нутер, он твой чатыр, не мой. Я редко его вижу.

— Ладно. Забудь.

Дальше мы пошли молча.

Однако странные сны я научился видеть!

Лизнул царапины на руке. Почти не болят. Ну, их я и в обычном сне получить мог. А вот Тиаму в обычном сне посадить можно? Или только во Сне? С большой буквы. Все-таки двух «патронов» в браслете не хватает. А перед «великой спячкой» там только одно свободное место было. И если не я, то кто? Вопрос, как говорят монетолюбивые американцы, на сто тысяч баксов.

Еще одна неожиданность поджидала меня возле палатки. И называли эту неожиданность Астархусионий. Великий и Могучий. Вроде бы так.

92.

— Давно не виделись, Асс. Ужинать будешь?

— Буду, — ответил огромный парчовый халат.

Если вытряхнуть из него живую начинку, то две из трех подушек-седушек стали бы лишними.

— А не слишком поздно для тебя?

— Самое время.

Чтобы этот коротышка хоть в чем-то согласился со мной… Скорее Санут днем взойдет.

— Знаешь, я ведь тоже постился почти четыре дня, — зачем-то сообщаю гостю.

— Приятно слышать.

— Чего еще приятного я могу для тебя сделать?

Побольше яду и сарказму в голосе. А то, что рыжий просидел из-за меня в сортире, мне уже по барабану. Не я Асса туда засадил. И пусть скажет «спасибо», что выпустили сегодня, а не через неделю.

— Ты можешь меня накормить. Вино я принес с собой.

Из складок халата появилась бутылка. По форме обычная поллитровка. Только так щедро украшенная камнями, что цвет стекла не сразу и определишь.

— А нам хватит?

Все-таки пол-литра на двоих ни то, ни сё.

— Хватит. Я много пить не буду.

— Ну, если ты только нюхать будешь…

— Только нюхать не буду. Вдруг ты решишь, что вино отравлено, — буркнул гость. И осторожно поставил бутылку возле себя.

— Знаешь, Асс, пока ты ни сказал, я о таком даже не думал.

— Зато теперь думаешь.

— Наверно думаю.

Наш дурацкий разговор прервал Малек. Типа, жратва подана, хватит болтать, пожалуйста.

Мы набросились на походную кашу, словно неделю голодали. А полоски жесткого вяленого мяса прям таяли во рту. Первая рюмка ушла без тоста.

— Тебя недавно околдовали, — сообщил Асс, отставляя пустую чашу.

Персональную. В такой емкости только глаза промывать. Или ликер из нее пить.

— Ну и что?

— Значит, у тебя есть слабое место.

— А у кого его нет?

— У меня.

Гордо так.

Я даже жевать перестал. На пару секунд.

— Асс, кто тебе это сказал?!

— Я знаю.

— Ну-ну. Чего еще интересного ты знаешь?

— Зачем я родился. Изрекает рыжий. Торжественным таким тоном.

— Этого никто не может знать.

— А я вот знаю.

— Но не скажешь, потому что это большая тайна.

Фыркаю… и насмешка срабатывает.

— Это уже не тайна.

— Почему?

— Потому, что мое время пришло. И я могу сказать.

Изрёк и на меня поглядывает. Искоса. Типа, проникся я или как?

— Асс, говори или жуй молча.

— Скажу. Колдун приосанился и, кажется, стал выше ростом. Я родился, чтобы спасти этот мир!

После такого заявления фанфары нужны. И световые эффекты. Или гром и молния. На крайний случай.

— Потрясающе, Асс. Что, прям, целый мир? Не больше и не меньше?

— Да. Весь мир!

И нос коротышки «скромно» задрался к небу.

«А ведь у вас, батенька, мания величия».

Так мог бы сказать Пал Нилыч, если бы был рядом. А я его диагноз озвучить не успел Асс налил по второй.

Вино, кстати, оказалось не хуже тифуры. Только резче, и с чуть навязчивым ароматом.

— За что пьем?

Все-таки пить без тостов как-то… неправильно.

— Пусть злейшие враги станут покорными рабами.

Тоже ничего себе тост. Конечно, ему далеко до Лёвыных. Вот уж кто мастер пудрить мозги. Когда он начинал свое: «…как просвещенный пофигист, я немного знаком с буддизмом…», то замолкали даже самые конкретные болтуны. И в полной тишине Лёва выдавал фразочку слов на двести. Смысл ее сводился к следующему: братва, сейчас я двину речь, но вы в ней ни хрена не поймете, потому как я сам в нее не врубаюсь. Но время это займет и вы как раз успеете прожевать закусь после первой и освободить рот для второй. Так что жуйте и слушайте.

— Знаешь, Асс, я ведь не большой любитель рабов. А насчет врагов… самый лучший враг это мертвый враг. Так у нас говорят.

— Тогда за мертвых врагов.

Выпили.

Не знаю, что за пойло принес Асс, но характер у него весь в хозяина. Такой же подленький. Вроде, вкусно пахнет, мягко пьется, а после двухсот грамм ногам уже никуда идти не хочется. И перед глазами легкая муть появилась. А что будет, когда мы бутылку до дна приговорим? И неизвестно еще кто из нас трезвее останется. Как пьет Асс, я уже видел. Если примет четыре своих «наперстка», выпадет под стол до утра. «Выпадет» в самом прямом смысле. Не успеешь поймать, и в костре заснет. Ради таких вот пожарных случаев он и водит за собой двух рабов. Чтоб за «утомленным» хозяином было кому присмотреть, и за паланкином сбегать. Но сегодня Асс пришел сам-один. Интересно, как он обратно добираться будет? Если пешком и на своих двоих, то второй «наперсток» был явно лишним. Такому любителю алкоголя уже после первого достаточно нюхать пустой стакан. Не частить. И обязательно закусывать.

Пока я размышлял над слабой конституцией собутыльника, он налил по третьей, озвучил мой любимый тост, и выпил, не дожидаясь меня.

— За сбычу мечт, — повторил я, немного удивленно.

Так вот как действует на некоторых трехдневное заключение в сортире. А не поторопились ли мы? Может, надо было до утра подождать? Вдруг из этого засранца получился бы нормальный мужик. Говорят, что непредвиденные случайности корректируют привычки. Но могут сильно испортить характер. Думаю, Ассу это не грозит. В его случае, портить уже дальше некуда. Так что…

Мои размышления прервал невероятно счастливый смех.

— …они все склонятся предо мной и…

— Это почему же?

Кажется, я пропустил что-то интересное.

— Потому что я только я! могу спасти их от Карающей.

Колдун улыбался во всю пасть и закрытыми глазами смотрел в близкое и прекрасное будущее.

Похоже, после третьей третьего тоста, этот спасатель так и не вспомнил про закусь. Ладно, в драку он пока не лезет, а то, что болтает, — пусть его. Асс у нас мастер рассказывать сказки. Послушаешь, и хочется, прям, всё бросить и вперед за мечтой!

— Ну, и как ты спасать их собираешься? Наверно, у тебя такой «великий» план имеется, до которого никто и никогда не додумается.

От этого здоровенного куска лести и иронии даже меня чуть не стошнило, а колдун проглотил и не поморщился.

— Да есть! Величайший план! Никто и никогда до такого!.. Только я!

И Асс опять потянулся к бутылке. Я едва успел перехватить ее.

— Я тебе сам налью. Поболтал, посмотрел сквозь стекло на огонь, и ни хрена не увидел. Стекло оказалось непрозрачным. Асс, малова-то, похоже, осталось. Может, расскажешь свой план, а потом мы выпьем за него…

И я стал слушать «величайший план». И жевать. А колдун говорил и говорил, дережируя полоской вяленого мяса.

Рассказ, в натуре, оказался сказочным. До такого никто и никогда не додумался бы. Даже в усмерть пьяный или в дупель укуренный.

Не знаю, в каком состоянии Асс создавал свой план, но идея вырастить Зверя, чтобы тот сожрал красную луну, думаю, говорит сама за себя. Мне лично эта идея нашептала кой-чего о душевном здоровье «сказочника». Хоть я и не психиатр.

Интересно, а еще кому-нибудь Асс эту сказку рассказывал?

Оказалось, рассказывал. Своему любимому до слез наставнику. А тот, вместо бурных аплодисментов и земных поклонов, посмеялся над «гением» и его «гениальным планом». За что и был наказан. Нет, не убит. Теперь он «с трепетом и покорностью ждет момент величайшего триумфа своего ученика». А потом, может быть, «недостойному будет позволено умереть». Если Величайший соизволит вспомнить о нем.

— Асс, а ты представляешь, какого размера этот Зверь должен быть?

Асс представлял. Очень даже хорошо. Его Зверь должен перерасти поала. Совсем немного. И тогда Карающая, что совсем немного меньше миски, из которой Асс уже не ест, легко войдет в глотку Зверя.

Я думал, мужик прикалывается. И тоже, для прикола, спросил, откуда он взял исходные данные. В смысле, размеры Карающей и Зверя.

Когда услышал ответ, я почти протрезвел. Жаль, что только «почти». По трузвому, я бы такого говорить не стал. И ржать до слез тоже.

Этот «спасатель всего мира» увидел картинку в книжке своего наставника. Языка ильтов Асс не знает, но картинка она и есть картинка, тут переводчик не нужен. Посмотрел Асс на поала, бегущего от гнева Карающей, и составил план. А что такое перспектива, масштаб или космическое тело, он ни в зуб ногой.

— Блин, да тебе учиться надо, а не миры спасать. Мало тебя наставник гонял…

Не знаю, может, и мне бы не понравилось, если б меня недоучкой назвали. Но в семь лет я точно не рвался оперировать живого человека.

Асс обиделся. Сильно. Может, не надо было вот так в лоб называть его полудурком? А всё подлая пол-литрушка! Вот приняли б целый литр, так Асс у меня целым дураком оказался бы. Что трезвый замнет для ясности, пьяный выдаст в мелких подробностях.

Вот я и выдал информацию для размышления. А коротышка поразмышлял немного и решил, что я могу составить компанию его бывшему наставнику. Типа, имеется вакантное место раба, и ждет не дождется, когда я его займу. А чтоб мне легче было приступить к новой работе, мой глубокоуважаемый хозяин подмешал кой-чего в бутылку. Хватило бы и одной дозы, но я, бестолочь, принял три. Полновесных. А они поала свалить могут.

После такой прочувствованной речи я ничего ни сделать, ни сказать не успел. Только сидел, будто лом проглотил и моргал. Асс вынул бутылку у меня из руки, плеснул себе в чашу, выпил и отрубился.

Я машинально дернул гостя, не давая ему лечь в костер. Шуршащий халат грузно и медленно повалился на бок. Вместе с содержимым. «Содержимое» всхрапнуло, положив голову в мою тарелку.

Я уже потянулся за подушкой, чтобы освободить тарелку от гостя, хоть и не собирался больше есть из нее. Помню, Ларка говорила, что спать в посуде уже не модно… Но у меня вдруг так прихватило брюхо, что я на четырех уполз от костра. Нормальный мужик не станет блевать за столом, если может отойти. Или отползти. Что абсолютно по фигу.

Когда меня немного попустило, я умостился на подушке, которую притащил к камням, и не заметил когда. Потом вспомнил, чего наболтал мой «драгожайший» гость, и решил, что не всё в его болтовне пьяный бред.

Похоже, этот недоумок, эта бледная немощь подсунул мне какую-то отраву. И если он надеется, что я забуду этот прикол, то он очень хорошо обо мне думает. Я терпеть ненавижу быть должником. И всегда отдаю такие долги. С процентами. Так что «бить или не бить» — это не вопрос. Вопрос это, когда проснется объект для битья.

— Нутер, что мне сделать с ним?

Крант. Где-то между мной и беспробудно спящим.

Кажется, мы с оберегателем думаем в одном направлении. Вот только, чего бы я сейчас ни приказал, Асс все равно ни хрена не почувствует. С таким же успехом камень можно пинать. Для успокоения растрепанных чувств.

Кстати, совсем не плохая мысль. Насчет камня. Самое время посидеть за ним и подумать. О делах моих скорбных. Если я и дальше буду пить все, чего горит, со всеми, кто наливает, то дела могут стать еще скорбнее. Сегодня страдают брюхо и задница, а завтра…

Блин, дожить бы еще до этого «завтра».

Придерживая пузо рукой, правой, я медленно и печально побрел к палатке. Где-то там моя сумка, а в ней травки. Разные. Есть такие, что любой запор отопрут, а есть для совсем наоборот. Главное, не перепутать, какие и для чего.

Под рукой, в горячем и вздувшемся животе, будто змеи брачный танец исполняют.

Спасибо Мальку: и сумку нашел, и кипяток притащил. Мне осталось только травки заварить и внутрь употребить.

Давно я так не чифирил! Не пачка на стакан скромнее, но тоже вставило конкретно. Привет марсианам можно передавать.

Уже после одной чаши я чувствовал себя как живой. Вспомнить бы еще, чего я в эту чашу намешал. А то ведь действовал на автомате, как тот больной пес, что жует всякий бурьян, абы только помогло. Не знаю, смогу ли сделать такой коктейль еще раз.

Выдавил до последней капли заварку, разбавил кипятком и пошел к Ассу. Если он еще не проснулся, придется его разбудить. Насильно. И прямо в его присутствии. Санут ждать не будет.

И если я пережил сон под Санутом, то еще не факт, что у Асса это получится. Общаться потом со слюнявым идиотом или сумасшедшим колдуном радости мало.

Гость проглотил все, чего я в него влил. Через пару минут ему захотелось поблевать. Мне же этого придурка еще т держать пришлось. Потому как просыпаться или приходить в сознание, он категорически не желал.

Я все же сумел разбудить коротышку. Не сразу, и не просто, но разбудил таки. Говорят, нет предела совершенству. Настойчивости тоже нету предела. Свой предел, по крайней мере, я пока так и не узнал.

93.

Что такое западло и как с ним бороться?..

Хорошие вопросы. Жизненные. Первый в дополнительных пояснениях не нуждается. А со вторым каждый справляется как может. В меру своей, так сказать…

Лично я только раз встряхнул проснувшегося гостя и… отпустил. В смысле, убрал руки с его шеи. Не от доброты душевной я так поступил. На эту болезнь у меня иммунитет. Просто, чесать кулаки об первого попавшегося, когда тот, кто нужен, вышел погулять это не мой метод.

— Крант, ты всегда так хорошо стережешь или только сегодня?

Спрашиваю, не оборачиваясь. Не то, чтобы я этому, в халате, совсем уж не доверял, но береженного, как говорится…

— Нутер, твой гость ни разу не шевельнулся, — сообщает Крант.

И самое смешное, я верю оберегателю. Но молча поверить в чудо — это тоже не мой метод.

— Ну, ладно, Крант, я устал, я хотел жрать и пить, и допустим только допустим! что перепутал Асса с этим… но ты, Крант… Как ты мог?!

Мой голос звенит от обиды и поруганного доверия. Станиславского бы сюда! Он бы сказал «Верю!» и зарыдал от умиления.

Крант умиляться не стал.

— Я подвел тебя, нутер. Прикажи мне уйти.

Наверно, таким же тоном самураи просили разрешение на харакири.

Похоже, я перестарался с театральными эффектами.

— Не спеши, Крант. Сначала мы узнаем, что это за чудо-юдо в халате, и как оно заняло место нашего колдуна. А потом найдем Асса и плотно пообщаемся с ним. Чего-то мне кажется, что он тоже по этому делу каким-то боком потерся.

— Нутер, я виноват…

Вот ведь упрямый мужик! Да и я хорош нашел над кем прикалываться.

— Крант, ты разбираешься в колдовстве лучше нашего «великого и могучего»?

— Нет, но…

— Тогда возьми свою вину, скатай ее в трубочку и засунь…

Пасть пришлось срочно захлопнуть. Как Крант понимает шутки, я уже видел.

— Куда засунуть?

Нортор очень серьезно отнесся к моему последнему приказу.

— Вот найдем Асса, и я тебе скажу куда. А пока… не желает ли уважаемый гость сообщить нам свое дорожное имя?

И я улыбнулся тому, в халате. Тот ни разу не пошевелился, пока мы с Крантом выясняли отношения.

— У меня нет Имени.

А голос какой-то неуверенный. Будто я с не совсем проснувшимся разговариваю.

— Что, совсем нету?..

— Совсем нет, — соглашается не-Асс.

— И не было?

— Было.

Уже прогресс.

— А сказать бывшее Имя можешь?

— Могу.

Я опять улыбаюсь, киваю и жду.

А в ответ… тишина. На меня смотрят внимательно и преданно. А взгляд почти собачий. Типа, хозяин, ты только прикажи, а уж я сделаю всё, чего смогу и еще столько же.

— Да скажи ты свое чертово Имя!

Блин, ну не должны нормальные люди так смотреть! Того, кто превратил этого мужика в такое… я бы своими руками…

— Сервус.

— Чего?

— Сервус Аштинский.

Ага. Я хотел услышать Имя, вот мне его и сообщили. Ну, и легче мне от этого стало?

— А ты кто? продолжаю разговор.

— Раб.

— Чей р-р…

— Теперь твой, господин.

А в голосе его и тени сомнения нет.

Ну, Леха, поздравляю. Не было у тебя рабов, теперь имеются. Что делать будешь? На свободу отпустишь или прежнему хозяину вернешь?.. А ведь это мысль! Про прежнего хозяина разузнать, да и понять, с какой это радости он мне такой подарочек сделал. Любопытно, кто там мой тайный фанат?

Оказалось, Асс.

Ну, до этого я и сам мог бы додуматься. Если бы подумал немного. Но очень уж мне захотелось с незнакомым человеком пообщаться. Незнакомцы в дороге дружелюбные незнакомцы! это большая редкость. Любой караван со временем становится похож на коммунальную квартиру, где всё по всех знаешь. Или почти про всех. Рабов здесь считают чем-то вроде мебели. И одновременно, домашними животными. Не будешь же разговаривать с кошкой тети Сары или с зонтиком дяди Гоши. Не принято здесь так. Вот если это твои «зонтик» или «кошка», тогда на здоровье. Делай что хошь, пока не надоест. Так что мне, можно сказать, повезло.

Собеседник попался очень даже не дурак. Не совсем, правда, осторожный. За что и получил по мозгам.

Так что смотри, Леха, и учись. А то скажешь пару неприятных слов какому-нибудь придурку, а он манией величия страдает и еще десятком комплексов. Вдруг возьмет и обидится.

А на что способен обиженный придурок, тому Сервус живой пример. Хоть живым он остался чисто случайно.

По расчетам Асса, я тоже должен был жутко обидеться. Ну, и прирезать Сервуса. Или скормить его Кранту. В крайнем случае, оставить спать под Санутом. Тогда отрава в вине и рабское заклятие, опутавшее Сервуса по рукам и ногам, досталось бы мне одному. И не факт, что я бы справился с такой дозой.

Самый страшный придурок это трусливый придурок. Который всё чужими руками делает. А сам с безопасного расстояния наблюдает. Или не наблюдает. Типа, на хрена силы за зря тратить. Все дела гениев делаются сами собой и так, как им, гениям, того надобно.

Выходит, напрасно я на Кранта наехал. Не мог он проморгать Асса. Потому как этот хитрожелтый не подходил к нашему костру. Навесил свою личину на раба, и послал его на заклание. Одолжил чужое тело, как чужой автомобиль, чтоб конкурента прикончить. И дело будет сделано, и своя машина не пострадает. А угнал машину вместе с водилой, то и подставить есть кого. Если водила болтать не будет. Да и тогда, кто ему поверит?

Вот, после четвертой рюмки, Асс оставил контроль над чужим телом, и в свое вернулся. Невиноватым со всех сторон сделался. Все обвинения от него, как от стенки теннисный мячик. Да и кто станет слушать раба? С рабами не разговаривают. Им приказывают, их наказывают… А мертвых рабов оживляют. Если есть желание и умение. Да и кто посмеет обвинить в чем-то Мудрого и Великого, когда он, не щадя живота своего, исследовал Храм Многоликого…

На этом я тормознул собеседника.

— Подожди, Сервус. Асс что, в Храм собирается смыться? Устроил тут, понимаешь ли, западло и, пока мы с тобой из него выпутываемся…

Понял я, в общем-то, всё правильно, вот только Асс не собирается, а уже в Храм пошел. Сам-один. Без присмотра. И неизвестно, чего он там натворил, пока я с его бывшим наставником общался.

— Ну, доберусь я до этого засранца!

И вдруг я понял, что мне надо прям счаз всё бросить и бегом до него добраться. Не потому, что так правильно или мне хочется, просто по-другому и быть не может. Остаться на месте не получится. Как не получится жить и не дышать.

Я наткнулся на Сервуса, и наваждение слегка ослабло. Мне по-прежнему надо было спешить, но бежать, никого не замечая, не обязательно.

И я заметил, как из и от шатров бежали какие-то люди. Двое столкнулись. Один из них упал. Второй даже не оглянулся на него. Перепрыгнул и побежал себе дальше. Упавший поднялся и поковылял, куда и все остальные.

— Блин, чего это с ними?

И у меня хватило сил дождаться ответа. Я словно впихнул свое нетерпение в лифт и отправил его на пару этажей ниже.

— Храм принял первого гостя, и зовет остальных.

Сервус дрожал, обхватив себя за плечи. Ночь теплая, а замерзнуть в таком халате это надо очень постараться. Вот только заботиться о подмерзшем рабе мне некогда. Меня Храм зовет.

Внезапно вспомнился давний разговор с Крантом. О Зове и Храме. Крант, кстати, вел себя так, будто никакой Зов его не касается.

— Сервус, тебе в Храм идти не надо!

И собеседник в богатом халате тут же перестал дрожать.

— Спасибо, господин! радостно так.

А меня опять подхлестнуло нетерпение.

— Малек, — крикнул я уже на бегу. В Храм не входить! Ждать меня снаружи!

Слушать ответ мне было некогда.

Давно я так не бегал. Даже в армии.

Через лежащего мужика я тоже перепрыгнул. Потом остановился, и вернулся к нему. Мне пришлось заставить себя вернуться. Точно я против ветра шел. Или против течения.

Лежащий оказался мертвым. Истек кровью. Проникающее ранение брюшной полости. Обычно, с таким ранами не ходят. Но этот шел. Пока мог. И умер на пороге Храма.

Я переступил через тело и вошел.

Вообще-то, этот Храм считается волшебным ну, очень волшебным! местом. Но ничего волшебного в темной узкой пещере я не заметил. На секунду даже показалось, что я не туда попал. Потом под ногу подвернулся какой-то камень. Я споткнулся, выругался, а когда поднялся и огляделся, понял, что попал-таки куда надо.

Интересно, Асс свой поход по Храму тоже начал с этого проклятого камня? Или коротышку в паланкине несут? И в сопровождении личного усула. Вход, конечно, узковат, но вдруг наше рыжее величее умеет уменьшать предметы? Жаль, не узнал у Сервуса, чему он успел научить своего «гениального» ученика.

Внутри Храм тоже не выглядел слишком уж волшебно. Хотя… если средневекового рыцаря пустить в подземный гаражный комплекс, тот, с современными наворотами… этот рыцарь, пожалуй, примет его за нечто необыкновенное. Еще и штаны обмочит от впечатлительности.

Но не удивлюсь, если весь этот интерьерчик сработан исключительно под меня. Для моего личного, так сказать, комфорта. А другие видят то, чего хотят видеть. Пусть даже ряд атлантов, со своей собственной физиономией.

Я хихикнул, представив эту картинку. И на миг только на миг! увидел…

Слева и справа от меня стояли ряды белокаменных статуй. Метров десяти ростом. У всех была до боли знакомая морда, исполненная неземного величия, а поза… обычно в такой позе и с таким выражением на морде лица Асс вещал нечто выспенно-героическое.

Интерьер Храма давно вернулся к привычному виду, а я всё не мог отделаться от странного воспоминания. Точнее, от тени воспоминания. Когда-то, может быть в прошлой жизни или во сне, я уже шел между рядами чего-то величественного. И я был этому величественному абсолютно по фигу.

Мне даже легче стало, когда вспомнилось стихотворение. Пусть не мое, а Снежаны, но на душе сразу стало спокойнее. Будто наткнулся на что-то в темноте, ощупал и определил с чем имеешь дело.

Суровые стражи аллеи

Стоят кипарисы в снегу.

Меж ними иду

И робею.

И взгляд поднять не могу.

Пять коротких строчек крымского разлива. А за ними… два года воспоминаний и три сожалений.

Но все эти мысли о прошлом не помешали мне заметить мелькнувшую впереди фигуру. Человеческую. Не иначе, как из нашего каравана. Почему я так решил? Элементарно, Ватсон: другого каравана возле Храма нет.

Шел я быстро, но так и не смог никого догнать. Почему-то всё, кого я видел, сворачивали направо. Может потому, что коридор этого «гаража» закручивался против часовой стрелки, а по правой стороне коридора имелись темные провалы в стене. Неширокие. «Мерс» бы там не прошел. Кстати, на «Мерсах» здесь никто не ездил. Своими двумя обходились. Направо тоже на своих двоих топали. И будто исчезали во тьме.

Лично я не боюсь темноты, но заглядывать в один из этих проемов желания не возникало. Не стало мое желание возникать и когда Первоидущий свернул направо. Не дернулся я и за Марлой. А вот проход, где исчез Меченый, ощущался странным холодком. Вроде я засунул голову в морозильную камеру, а волосы у меня еще мокрые. Дурацкое, понятно, сравнение, но верное в ощущениях. До озноба верное.

Идти за Меченым я тоже не стал. Только на миг задержался, так сказать, у «порога» и пошел дальше. Это потом, на обратном пути, можно будет и заглянуть к Меченому. Он, вроде как, моим слугой считается. Вот и нечего мужику по разным странным местам шататься. У него жена молодая. Силы и здоровье мужику еще понадобятся.

Я искал Асса. Почему-то мне казалось, что я обязательно найду его. Даже если он уже свернул. Вряд ли этот «гений» вот так сразу получит всё, чего хочет. Нет уж, пусть сначала ножки натрудит, время потеряет и дядю Лешу дождется, а вот потом… А если все-таки получил, и сразу, то это такое западло, что ни матом сказать, ни по факсу послать.

Потом я остановился возле очередного, может сотого по счету проема и понял, что всё, финиш. Дальше искать не надо.

94.

Я попал-таки в Храм Асгара Многоликого. А то, что было раньше пародия на подземный гараж или каменные болваны с мордой Асса всё это прилюдия. Как бумажка на конфете. Или упаковка на подарке. Настоящий Храм спрятан внутри. Как семечки в яблоке. Кому не нужны эти семечки, то откусит кусок яблока и свалит на фиг. А уж кто пришел за «семечками», самый стойкий, так сказать, тот дойдет до низа коридора и попадет в расписную комнату.

Не знаю, что там за темными провалами, мимо которых я шел, не останавливаясь, но эта комната выглядит внушительно. Большая, круглая. Скорее зал, чем комната. Стены украшены колоннами и картинами. Колонн много. И все наполовину утоплены в стене. Между колоннами нарисованы картины. Сплошной героизм и реализм.

Асс оказался любителем живописи. И архитектуры. Переходил от колонны к картине, от картины к колонне. С колоннами разговаривал, картины разглядывал. Очень внимательно.

Ничего конгениального там нарисовано не было. Ну, мужик героической наружности мужик всякий раз другой, а возле него живые и мертвые соратники и собутыльники. И у каждого арсенал холодного оружия.

Интересно, стрелы считаются холодным оружием?

Лучники на картинах тоже имелись.

Не вснгда герой и его сподвижники были людьми. Ну, стояли-то они на двух нижних, вот только шерсти кое у кого было явно в избытке. Или чешуя вместо обычной кожи. А если шерсти или чешуи нет, так рог посреди лба торчит. И враг у этих героев был необыкновенный. Невидимый. По крайней мере, ни на одной из картин я его не заметил. Команда реагирования есть, а на кого реагировать, не понятно. И вторая половина картины свободна. Так, нарисован какой-то легонький пейзаж, а Кин-Конг или тиранозавр погулять вышли. Но до поля боя не дошли.

Я так засмотрелся, что с Ассом столкнулся. А вместо: «Извините, Мудрейший, или казните», рявкнул:

— Ты чего под ногами путаешься? Не один по музею ходишь!

Коротышка на пол сел и рот открыл. Еще и физиономию удивленную скорчил, словно с ним труп отца Гамлета вдруг заговорил.

А потом Асс выдал такое, что уже я чуть на пол ни уселся. От полного обалдения.

Рыжему приспичило, чтобы я, выражая покорность и смирение, назвал его своим хозяином, приполз к ногам и… ну, и так далее, в том же духе. Желание из серии «отдайся-не-ломайся». Слышал я похожее, только в другом мире. У нас за такие слова могли и язык отрезать.

По-моему, Асс очень удивился, когда я не приполз к нему. Забил, так сказать, на его приказ. Вот он и озвучил свое желание погромче. Да еще абракадабры какой-то добавил. Колдовской. С громом и световыми эффектами.

Не скажу, что заклинание совсем уж не подействовало. Уши у меня заложило. И в глазах на миг потемнело. Да и стоять мне внезапно перехотелось. Так, сидя на полу, я выдал ему фразочку и русского народного. Популярно объяснил, куда Асс может пойти, и что со своим приказом сделать.

Вот так живешь с человеком, можно сказать, бок о бок, видишь его каждый день полгода подряд, а какой он тупой и упрямый идиот узнаешь в самый последний момент.

После моего выступления в русско-народном стиле, Асс вдруг затопал ногами, завопил, что призовет Зверя, и скормит ему сначала меня, а потом Карающую.

Еще этот «укротитель зверей» приказал мне молчать и трепетать, а сам… побежал. Вдоль стены. Вдоль колонн и картин. Картины Асс больше не рассматривал, только выкрикивал что-то колонне, мимо которой пробегал, и топал дальше. Иногда руками размахивал, пловца изображал.

А я сидел себе молча и глазел на весь этот цирк. Ругаться с заметно помешаным не хотелось. Мат на таких не действует. Тут смирительная рубашка нужна и укол.

Еще я думал, что вляпаться в такое знакомство это уже диагноз. Наверно, жизнь мне слишком спокойной казалась, вот приключений и захотелось… Потом до меня дощло, что я, вроде бы, выполняю приказ Асса молчу, то есть. Ну, и стал я озвучивать свои мысли. Все, что в голову приходили.

— Беги, беги в здоровом теле здоровый дух. Давай, давай, двигайся. Физические упражнения уличшают цвет лица и аппетит. Кстати, насчет аппетита… Кого ты там собрался мной кормить? Да я сам тебя скормлю! Вон Молчун у меня давно голодный. Правда, не знаю, станет ли зверь есть такое…

Асс уже не бежал. Он шел. Тяжело. Словно марафонскую дистанцию почти одолел, а перед финишем силы вдруг иссякли. Когда он начал спотыкаться, то остановился и ко мне повернулся. И молда у колдуна была такая, что вот загрыз бы он меня, если б я рядом оказался, а так приходится только мечтать.

А с мечтами в этом месте поаккуратнее надо быть. Осуществляются они здесь. Такой вот у Храма побочный эффект. Хочешь Зверя получишь, но если хочешь не очень сильно, то получишь чего-то другое.

Вот Асс и получил.

Не знаю, чего он точно пожелал, но освещение в комнате вдруг изменилось, словно за всеми картинами прожектор включили. За всеми, мимо которых Асс пробежать успел. Часть картин осталась прежней. А на последней людей не было. И вообще чего-нибудь живого. Только черное небо, с колючими звездами, истрескавшаяся земля и большой камень, обожженный космическим холодом. Жизнеутверждающий такой пейзаж. Прям, до дрожи во всем теле. Для полноты впечатлений имелись на картине тени. И та, что на камне, напоминала череп. Смутно знакомый. Не человеческий.

Может, я и вспомнил бы, чья это черепушка, но тут Асс завопил, и все воспоминания распугал.

Послушать этого крикуна, так я во всем виноватый получался. И в заклинание его вмешался, и колдовской настрой ему нарушил, и против какого-то течения пошел…

Было еще много заумных слов, которые не выговорить, ни запомнить. Но смысл простой, как одноразовый шприц. После того, чего я, якобы, натворил, погано станет всем вместе и мне в отдельности.

Ну, со мной такие наезды давно не проходят.

— Слышь,Асс, это ведь твое заклятие. Вот тебе за базар и отвечать.

И тут освещение изменилось еще раз.

Может, из-за моих слов, а может, просто время пришло. Не знаю, кто здесь светом заведует, и чего у него в программе показа напилано.

В комнате стало вроде бы светлее и… почему-то холоднее. Еще и тени у колонн появились. По картинам поползли и по полу. И картины сами слегка изменились.

Все их персонажи стали живее, объемнее как-то. Словно, только притворялись нарисованными. Словно, в «замри!» со мной поиграть вздумали. А только я отвернусь делают, чего хотят. А вдруг им ко мне перебраться захочется?..

Еще на кратинах угадывался враг, с которым сражались герои.

Сказать, что они его победили, язык не поворачивается. Временное отступление не считается поражением.

Н-да, не очень радостно стало в этой комнате. Добавить бы немного музыки, от которой волосы на затылке шевелятся, и можно фильм ужасов снимать. Для правдоподобия нужна еще визжащая красотка, напуганная маньяком. Или монстром.

После таких мыслей, мне почему-то резко захотелось убраться из этой комнаты. И их Храма. Желательно, на расстояние трех дней бега испуганного поала. За это время он мно-ого может пробежать. А потом успокоится. Или загнется от переутомления.

Убраться из комнаты я не успел.

Асс завизжал.

Не всякая киношная красотка так сумеет. Тут врожденный талант требуется.

Вместо маньяка, из последней картины стало выбираться нечто частично видимое. Или невидимое. Это уж как посмотреть. Стакан наполовину полный или полупустой?

Визг колдуна мешал думать.

— Заткнулся бы ты, Асс, а?..

И он заткнулся, когда полувидимое подошло к нему ближе.

Лично я увидел пасть, нависавшую над головой рыжего. Большую пасть, где и две головы поместились бы. Еще я заметил заднюю лапу, опускающуюся на камень в картине.

Черепушка еще рассыпалась под лапой, когда я все-таки вспомнил. И закричал.

Но вместо крика получился полузадушенный хрип.

— Молчун, — выдохнул я в собственную ладонь.

И словно бы ослеп.

В темноте аппетитное чавканье впечатляет куда больше, чем те же самые звуки, но при ярком свете.

Сказать, что я хотел отойти от них подальше, значит,, ничего не сказать. Думаю, слово «утикай!» осталось последним разумным словом в моей башке. А то, что я не мог идти на своих двоих, меня ничуть не остановило. Я прекрасно «утёк» на всех четырех.

Несколько раз упирался головой в колонну. Огибал препятствие и двигался дальше. Единственное, о чем жалел, что нет рядом Кранта или Молчуна. Они и темной ночью хорошо видят, и ясным днем… С ними не проползешь мимо выхода. Да и спокойнее с таким сопровождением.

Возле очередной колонны я попытался подняться. И у меня получилось!

Ну, и пошел вдоль стены, осторожно трогая ее. Лично проверять, все картины стали проницаемыми или только последняя, мне не хотелось.

Несколько раз я споткнулся и это на ровном месте! но ни разу не упал. Будто какая-то сила держала меня за воротник.

Пару лет назад я видел мамашу, что выгуливала в парке своего детеныша. Похоже, он только-только научился ходить. Регулярно спотыкался, пытался принять горизонтальную позу. Но мамаша не зря надела на него специальные подтяжки. Идти они не мешали, а от падений страховали. Когда детенышу надоело идти, он просто поджал ноги и повис на этой сбруе.

Ну, я ноги поджимать не стал. Хоть и очень хотелось. Было у меня такое чувчтво, что меня поддерживают и ведут.

Уже в коридоре я оглянулся.

Кажется, в темноте кто-то был. И этот кто-то смотрел на меня.

Пугаться и визжать я не стал. Притомился как-то от сильных впечатлений. Да и асс своими воплями меня изрядно притомил. Единственное, чего мне хотелось, это добраться до своей палатки, расстелить подстилку и задрыхнуть. Отсюда и до обеда.

Мечты, мечты, мне б вашу сладость…

95.

Проем, куда свернул Меченый, я нашел легко и просто. Так же легко и просто перешагнул порог. Широкий, каменный. И ступил на плотно утрамбованную почву. Из полуночного кошмара попал в добрый вечер. Где и солнце еще не село. Где за длинными столами устроились здоровые мужики. А перед каждым вместительная кружка. Закусь чисто символическая. Бутылок на столах вообще нет. Но и без них все счастливы и довольны. А больше всех доволен Меченый. Стоит в широком проходе, между столами, и рукой над головой трясет. Как спортсмен, избивший очередной мировой рекорд. И приветствовали Меченого как того спортсмена: топали, свистели, кружками о столы стучали. Только репортеров и фотографов для полноты картины не хватало. Ну, я и решил заменить одного из репортеров, интервью, так сказать, взять. Подошел к Меченому со спины, а он так и не повернулся, будто шагов моих не слышал, хлопнул его по плечу и спросил:

— Мужик, ты чего здесь натворил?

А «мужик» развернулся и в дыню мне заехал. И это вместо «добрый вечер, хозяин». Знать бы, что мне будут так «рады», с порога здороваться стал бы. Кулак-то у Меченого здоровый, да и сам он мужик не из хилых. Приложил мне так, что я в своих ногах запутался, и звезды среди бела дня увидел. Еще и возле забора оказался. У самых открытых ворот. И медленно сползать по ним начал. Спиной. Ну, не получалось у меня на ногах держаться, и всё тут.

А Меченый стоял и смотрел на меня. А выражение лица у него было такое, что скажи он: «Порву, как Тузик шапку!», — я бы поверил, не задумываясь. Потом он двинулся ко мне, и я понял: порвет! Или зарубит. С таким мечом в руке точно зарубит. А когда он оружие достал, я в упор не заметил. Может, еще до моего «интервью». Но три мужика за Меченым очень уж неподвижно лежат. Вряд ли просто отдыхают.

А я ни спросить, ни сказать… Словно меня не кулаком приласкали, а грузовиком сшибли. Обычно, я куда лучше удар держал. Не грузовика, понятное дело. Расслабился я, похоже, за надежной крантовой спиной. Никакого запаса прочности не осталось. И никакого оружия под рукой. Даже камня. Хотя… камнем Меченого останавливать, что слона дробиной.

Странная, блин, штука этот защитный инстинкт. Знаю же, что никакого оружия у меня нет, да и не противник я Меченому. Ну, так сложи, Леха, лапки и покорись неизбежному. А «лапки» складываться не хотят. Шарят по воротам, чего-то ищут. Будто найти могут. Ручку там. Или ножку. Или меч-кладенец, что сам за меня всё делать станет.

И таки нашли!

К счастью, не меч, а всего лишь тесак. Любимый поварский инструмент, типа. Колбаску таким хорошо рубать, арбуз располовинить, и на охоте с таким не пропадешь. Нужная вещь, короче, надежная. Прям, сама в руку просится.

Да только не дается.

Не знаю, чей тесак, и кто его в ворота вогнал, но левой рукой, да еще обратным хватом, я взять его не смог. Правой сумел таки выдернуть, но не удержал. Слишком уж много сил в выдергивание вложил. И злости. Рванул правой рукой из-за левого плеча, да со всей дури и… не удержал.

Далеко тесак, понятно, не улетел. Все-таки не метательный нож, но попал очень уж удачно.

Или наоборот.

На собирался я убивать Меченого. Только остановить хотел. Но не живут долго с такой раной. У меня «броник» точно в том же месте пробит. Т его прежний хозяин, уж на что классным лекарем считался, а тоже того…

Меченый остановился. Даже назад качнулся. Пары шагов до меня не дошел. Посмотрел на нож в своем животе, на меня… Очень удивленным лицо у мужика стало. Вроде бы, по всем правилам выигрыш ему светил, а кто-то другой вдруг взял и банк сорвал.

Ну, а я… как сидел у ворот, так, не поднимаясь, и стал отползать в сторону. Чтоб, значится, за воротами оказаться. С такими ранами долго не живут, но и не умирают вот так сразу. А как Меченый с оружием обращается, я видел.

Странно, но никто из зрителей не вмешался. Сидели, пили, о чем-то болтали. Один из лежащих, тот, что в проходе, тоже вдруг сел. Повернулся ко мне. Крупный мужик, длиннорукий. Кажется, я где-то уже видел его. Раньше. И этот двор. С рядами столов и широким проходом между ними. Песок еще на земле…

Когда Меченый начал падать, я уже сидел на пороге. Машинально качнулся назад, подтянув колени к груди и… вывалился в коридор. Знакомый коридор подземного гаража. Проем передо мной быстро темнел. Последнее, что я в нем увидел, это Меченый стоит на коленях и… улыбается.

— Ты напрасно вошел в чужой сон.

— Чего?

Я всё еще пялился в темный проем. А кто там болтал у меня за спиной, мне было по фигу. Первые пару секунд.

— Из чужого сна трудно проснуться.

Так заумно выразился старик-прорицатель. И стоял он грамотно. Метрах в трех от меня. Сразу б я его не достал. Даже если бы очень испугался.

Но опасным он для меня не казался.

Скорее наоборот. Я для него.

Может, он и нашу с Меченым веселуху видел…

Не удивлюсь, если дед меня за маньяка принял. Я и сам, признаться, не ожидал от себя такой прыти. Прирезать мужика только за то, что он в морду мне двинул. Ну-ну. Хорошо же на меня этот храм действует. «Добрее и мудрее» делает. Еще немног, и я сам себя бояться стану.

Хорошо хоть Лапушка моего позора не видела.

Блин, а что я жене Меченого скажу?!

Я ведь за него, вроде как, отвечаю. И за нее тоже.

Попадалово, однако.

Что будем делать, доктор Леха? Возвращаться и лечить? «Лечить», в общем-то, хорошая мысль. Но возвращаться плохая примета. А возвращаться туда мне почему-то совсем не хочется.

«Не хочется не делай!» как советовал один знаток по правильному планированию жизни. А знатоков слушаться надо. Они за свои советы деньги получают. Немалые.

— Уходить надо, пока нас отпускают.

Еще один советчик нашелся. А совет совсем не глупый, кстати.

— Дед, а ты сюда как попал?

«Стреляли, однако», — дед не ответил.

Только к стене без проемов отступил и настороженно наблюдал, как я поднимаюсь, и на своих двоих пытаюсь устоять.

Устоял. Без всяких проблем.

— Уходить, говоришь, надо? Ладно, уходим. А все остальные как?

Из «всех остальных» меня Марла и Первоидущий больше всего интересовали. Ну, а другие постольку поскольку. Они проходят по самому краю моей жизни. Чего-то вроде фона, на который и внимание-то особо не обращают.

— Они тоже уйдут. Если смогу.

Вот только это «если смогут» не очень убедительно прозвучало. Засомневался я малость в словах старика. Прорицатели ведь тоже не всегда правду говорят. Как и врачи.

— А если не смогут, что тогда?

— Тогда они останутся здесь. В своих снах.

— А разбудить? спросил я у дедовой спины.

— Войдешь в чужой сон, там можешь и остаться, — предупредила меня спина. На ходу.

Шел дед быстро. Словно что-то гналось за ним. Ну, и я старался не отставать. Охотничий инстинкт сработал. Тот, что гнаться за убегающим заставляет.

— А если я войду, а ты меня подержишь?..

— Как подержу?

Старик остановился. Оглянулся. Тут-то я его и настиг.

— За руку подержишь! Вот так.

Сжал прохладные тонкие пальцы. Шагнул к темному проему.

— Дадим Лапушке шанс, а?

Не ожидая ответа, я сделал шаг вперед и… оказался на плоском широком камне.

А вокруг, насколько хватало глаз, была равнина. С густой цветущей травой. Невдалеке шелестели листьями тонкие деревца. Их редкая плоская крона давала рассеянную тень. Больше всего эти деревья напоминали открытые зонтики. Деревья тоже цвели. И одуряюще пахли. Я чуть с камня не свалился, когда унюхал этот аромат. В нем смешался запах ландыша, валерианы, свежего огурца и еще какой-то пряной зелени. Обычно, такие запахи нравятся женщинам. И кошкам.

Ветер по-прежнему дул в мою сторону, и я начал задыхаться в этом аромате. Мечтать здесь о противогазе глупо, а спускаться с камня и менять дислокацию… где гарантия что я «вернусь из чужого сна»?

Спасибо старику за эту дурацкую формулировку. Она в момент прочистила мне мозги и напомнила, за каким я сюда заявился…

Мое дело Марлу найти, а не цветочки нюхать.

— Лапушка, подъем! Пора просыпаться!!

Странно прозвучал мой голос над этим пейзажем. Как детский вопль в разгар делового совещания: «мама, хочу пи-пи!»

Как детенышу нечего делать на совещании, так и мне в мире трав, деревьев и закатного солнца. Не знаю, чего Марла забыла в этом мире, где людей нет и, похоже, не скоро будут. Остаться единственным человеком среди равнинных хищников и быстроногой дичи? Лапушке в Маугли захотелось поиграть?

— Марла, я знаю, ты меня слышишь! Отзовись! Ау!!

И почему говорят: «орут, как в лесу»? В степи тоже покричать можно. С большим удовольствием. Что я и делал. Пока ни услышал эхо. С двух сторон, почему-то.

Тогда я захлопнул пасть и огляделся.

Из травы за мной наблюдали две кошачьи морды. С повышенным таким вниманием.

Морды слишком большие даже для матерого домашнего кота, но с наивно-любознательным выражением, какое бывает у слегка подросших котят.

Что я там говорил о большом мире и быстроногой дичи? Похоже, этот мир не только большой, но и голодный. А в таком месте всегда думают сначала о ближнем, а потом о себе.

Вот эти киски и думали обо мне. Облизываясь и предвкушая.

В последнее время я стал большим гурманом. Научился из местных трав делать пять разных соусов. Под любой из них подметку можно съесть. Или кошку. Сырую.

Я, конечно, не такая сволочь, как прикидываюсь. Я еще хуже, но об этом мало кто догадывается. Котята эти ни о чем подобном и не догадывались. Не для того их кошка родила. Меня они воспринимали как дичь. Не очень быструю и совсем не опасную. И с которой можно поиграть.

На вид этим котятам месяца три. А как они играют друг с другом я уже видел. В зоопарке. От игры до настоящей кошачьей разборки всего один удар когтем.

Я не против игр или разборок. Делайте, чего хотите, только без меня.

О чем я и сказал зверушкам.

Они только зашипели в ответ.

— А ну брысь, пока хвосты целы!

Не хотелось бы использовать Нож против котят. Но если придется… (Не знаю, почему я про Нож рядом с Меченым не вспомнил).

Ситуацию, конечно, и по-другому можно повернуть.

— Лапушка, ау, на помощь!! Меня тут жрать собираются!!!

Услышали меня, наверно, и в тех горах, что у горизонта.

Котята прижали уши и оскалились. Похоже, играть с такой громогласной дичь им уже не хотелось.

Порадоваться победе разума над силой я не успел. Из травы появилась еще одна черная кошка. Куда больше и опаснее этих двоих. Наверно, мать или отец усатых-хвостатых.

А мне вдруг резко захотелось обратно. К деду-прорицателю, в Храм или подземный гараж куда угодно, только бы отсюда.

— Марла, я ухожу! Если ты меня слышишь, просыпайся и догоняй!!

Откуда-то из травы донесся кошачий вопль. Кажется, я разбудил еще одну пантеру.

Она выскочила из-за деревьев и большими прыжками бросилась ко мне.

Блин, в какой же голодный мир меня занесло!

Я попятился.

Внезапно стало темно. И куда-то исчез одуряющий запах цветов.

Уже в коридоре Храма я вспомнил, что Марла тоже имеет отношение к кошачей породе. Черные Кугары так называется ее клан.

Но те кисли, что облизывались на меня из травы, выглядели слишком уж диким, чтобы мне захотелось вернуться и поискать еще. Ну, не смог я вытащить Марлу оттуда, так что мне теперь диким кошкам себя скормить?..

Я разжал руку и быстро отошел от старика. Словно он мог втолкнуть меня обратно. Если бы догнал.

Коридор казался бесконечным. Его спираль медленно разворачивалась. Куда медленнее, чем мне хотелось. Слева мелькали темные проходы, но ни в один из них меня не тянуло зайти. Теперь я шел возле правой стены и думал вслух. Говорят, общение успокаивает нервы. Вот я и общался… сам с собой.

— …а если думаешь, что я трусливо сбежал от героической борьбы с трудностями, так я адресок начеркаю. Вернись и борись. Решительно и до победного. А потом сообщи, кто победил. Можно даже через газету. На первой странице. Я еще помню, что такое газета.

Не знаю, как долго я общался с собой, но на слове «газета» старик меня остановил. Решил, что с него хватит незнакомых слов, и моего бурчания. Всё хорошо в меру. Даже плач об утерянной любви. Или кем там Марла для меня была?..

Кем была я объяснять не стал, но «плач» прекратил. И очень вовремя, как оказалось. У меня хватило сил и внимательности найти проем, куда свернул Первоидущий.

— Зайди и сделай, что сможешь, — предложил старик, протягивая мне руку.

И я внял совету.

Шагнул в арку проема, вцепившись в ладонь провидца. Героическим исследователем чужих миров, готовым справиться с любой опасностью, я себя не чувствовал. Скорее, перепуганным детенышем, которого мамаша во второй раз привела к стоматологу.

В первый раз всегда всё по-другому. Чего не знаешь, того не так боишься. Вот сделать второй прыжок с вышки мне было куда труднее. И я мысленно приготовился ко всяким неприятностям.

Ну, должная подготовка всегда гарантирует результат. Правда, результат может быть любым. Даже тем, который нужен. Но это, если очень повезет.

Мне повезло. Первоидущего я нашел. А возле него еще троих. Двух женщин с закрытыми лицами и мужчину. Одна из женщин, в короткой кофточке и полупрозрачных штанах, танцевала. Браслеты на запястьях и лодыжках позвякивали. Вторая женщина что-то сказала, и браслеты оказались на подносе, где уже лежали какие-то драгоценности. А танцовщица стала исполнять танец живота. На смуглой коже поблескивал пояс из крупных граненых камней. В итоге, пояс и то, чего было на подносе, запихнули в шкатулку и обменяли на горсть монет.

Монеты выложил мужик, не Первоидущий, и он же шкатулку взял. Покупательница, точнее выбирательница, не спеша поднялась с подушек и направилась к двери. Каждым жестом подчеркивая, что оказывает великую честь и этой лавке, и всем тем, кто в ней находится. Знал я подобную фифочку. Та тоже считала, что земля должна быть благодарна ей за то, что она ходит по земле. У меня прям руки зачесались: завалить бы эту выбирательницу обратно на подушки и проверить, чего такого необыкновенного она прикрывает своими одежками.

Похоже, подобная мысль возникла и у Первоидущего. Но он ее не осуществил. Не знаю уж, почему. Вместо ушедшей стервочки, призвал к себе танцовщицу.

Нет, валять он ее не стал. Только погладил по бедру и приказал… одеться.

Так я посмотрел стриптиз наоборот.

Одеждой тут оказался большой кусок полупрозрачной ткани., в которую танцовщица как-то по-особому завернулась. Да еще полкило украшений навесила и надела на себя везде, где они могли удержаться.

«Одетая» танцовщица выглядела куда наряднее новогодней елки.

Потом Первоидущий решил развлечься скромным обедом или основательным перекусом. То, что за окнами лавки не вечер, это я сразу сообразил. Но точнее со временем не определился. Выходить из-за такой ерунды на улицу чего-то не хотелось. Да и старик крепко за руку держал.

— Доброго дня, Первоидущий. Так и будешь без меня жевать или поделишься?

Ну, надоело мне быть зрителем на чужом пиру. Не скажу, что я так сильно проголодался, но эти двое старательно делали вид, будто меня вообще нет.

Зато когда я заговорил, меня сразу же заметили. И не только эти двое. В лавке еще и охранник имелся. А я его самым позорным образом проморгал. Хорошо, что он двигался медленно. Скорее напугать хотел, чем убить. Похоже, давал хозяину время разобраться, кого это нелегкая в лавку принесла.

И Первоидущий, да будут неутомимы ноги его поалов, разобрался быстро. Врубился в ситуацию на третьей секунде. Меня еще и резать не начали.

— И тебе добрых дней и легкого Пути, — Первоидущий поднялся с подушек, поклонился. Одновременно делая жест, будто задвинул что-то подальше. Охранник убрал меч, и сам убрался за шторы. Входи, Многодобрый, раздели со мной еду, осмотри мою лавку, выбери себе подарок.

В другое время я бы не отказался от осмотра и подарка. Но в этот раз пришлось сказать «нет». Не хотелось расстраивать хорошего мужика, но…

Он молча слушал мои объяснения, и только прихлебывал из черной чаши. Когда я замолчал, девушка поднесла мне такую же. Тонкую, гладкую, до краев полную нарилы.

Смесь пряной горечи и нежной кисло-сладости впиталась в стенки рта и горла. Кажется, вино так и не дошло до желудка. Да уж, редкими напитками балуется наш Первоидущий. Один золотой за кувшин нектара. Не слабо, не слабо… Раньше куда скромнее был. И девочка рядом с ним элитных кровей. Хорошие сны снятся мужику. За такие и умереть не жалко.

— Сон? Значит, это всё только сон? Первоидущий огляделся, передвинул вышитую подушку, взял за руку танцовщицу. Она тоже сон?

— Наверное.

А что еще я мог ответить?

— Но я хорошо помню, как покупал Ясоу. И Рал… Помню, как он вбежал в мою лавку и… остался. Я не отдал его чистым, когда те пришли за ним.

— Ну… бывают иногда яркие сны. Очень подробные. Которые не сразу забываешь. Но просыпаться-то надо…

— Зачем?

Я мог только пожать плечами.

Раньше я тоже думал: «а на фига просыпаться?» Думал я это в другом мире, когда меня будил настырный будильник. Кажется, только закрыл глаза, а он уже звенит. Я специально ставил его подальше, чтобы сразу добраться до него не мог. А когда все-таки добирался, то был более или менее проснувшимся. Еще я всем подряд жаловался на этот проклятый будильник. Тогда-то Пал Нилыч и заявил, что если каждое утро будильник воспринимается как злейший враг, а собственные глаза приходится открывать с помощью пальцев, то самое время что-то менять в жизни. Например, раньше ложиться. Или позже вставать. Вот за второе предложение я проголосовал обеими руками и… стал дежурить по ночам. Наверно тогда я и понял, что каждому человеку нужно что-то такое, ради чего стоило бы просыпаться. А когда этого нет, то зачем жить дальше? Однажды каждый задает себе этот вопрос. И, как правило, ночью. Может, поэтому так много людей не доживает до утра?

— А что будет с Рал и Ясоу, когда я проснусь?

Я не сразу вспомнил, кто они такие. И кто держит меня за руку.

— Не знаю, Идущий. Я ведь не спец по снам. Может, и ничего не будет. Останутся жить, как жили. А может, всё это исчезнет, как только ты уйдешь.

— Я не хочу, чтобы они исчезали!

Да уж, проблемка. И кто я такой, чтобы заставлять мужика делать то, чего он не хочет. Вот и его охранник очень прозрачно на это намекает. Поглаживая рукоять меча.

— Ну, не хочешь просыпаться, оставайся. А я к каравану пойду.

— К какому каравану?

Первоидущий отпустил-таки руку танцовщицы и шагнул ко мне. Охранник тоже. Но держался так, чтобы не попадаться на глаза хозяину.

— К тому, что ты возле Храма оставил.

— Я оставил караван?!

Мужик схватился за знак караванщика, всё еще висящий у него на груди.

— Ну, да. Мимо Гиблой долины провел. Потом через Злые земли и Катису. А перед Храмом Многоликого караван остановился. Это ты помнишь?

— Помню.

— А как обратно нас вел, помнишь?

— Не-ет… Как в Хариту пришел, помню. Как эту лавку открыл, торговать начал. Еще помню… много всего было. Я ведь третий сезон в городе. А как от Храма Асгара уходил, не припомню. Может, у меня с памятью что-то?.. — совсем уж несчастным голосом закончил Первоидущий.

И хотелось бы подыграть мужику, но…

— В порядке твоя память. Просто караван всё еще перед Храмом стоит. Ждет, когда мы вернемся. Ну, те, кто захочет вернуться.

— Ждет?! Третий сезон ждет? недоверчиво спросил Первоидущий.

А охранник стоял уже рядом с танцовщицей. И взгляд у обоих, ну очень уж подозрительным сделался.

— Всего только ночь ждет. А утром твой помощник уведет караван.

— Молод он, караваны водить! Ему еще учиться надо. И знак Идущего получить. От меня!

Кажется, мужик озлился всерьез. С чего бы это?

— Научится, — постарался я успокоить его. В пути и научится. А знак… Не думаю, что всем Первоидущим он достался от Наставника. Есть, наверно, и другие способы?..

— Есть.

Ответ тихий и какой-то задумчивый.

— Ну, ладно, Идущий, прощай. Я рад, что твоя мечта сбылась. Но мне пора уходить.

— Подожди! Куда ты уйдешь?

— Туда, откуда пришел. В Храм.

— А какой Дорогой?

Ну, очень уж настойчивый вопрос. Будто от него жизнь зависит. И ни одна.

— Той, что сюда попал. Тут за мной дверь есть…

Или как назвать эти поемы в стене Храма? М-да, не самое подходящее время для урока архитектуры.

— Чужак, за тобой нет двери, — тихо прорычал охранник. И глаза его как-то по-звериному блеснули.

Поворачиваться спиной к такому обаяшке мне совсем не хотелось.

— Идущий, ты тоже не видишь проход за мной?

— Не вижу.

Я сжал руку провидца, и он ответил на мое пожатие. Ну, и у кого тут глюки?

— Идущий, если я гляну, что у меня за спиной, твой Рал не бросится на меня?

Охраннику приказали отойти, и я оглянулся.

За мной была стене, затянутая тканью. На полу большой ковер. На ковре низенький столик и несколько подушек. А возле крайней подушки имелось что-то странное. Похожее на клок тумана, чуть больше и шире моего тела. И этого тумана я касался левой рукой.

Не знаю, чего такого Идущий разглядел на моем лице, но он мне поверил.

— Значит, ты можешь уйти через свою невидимую дверь. А меня можешь взять с собой?

— Не знаю. Давай попробуем.

И я протянул ему правую руку. Как когда-то провидец протягивал мне.

Пальцы Первоидущего сжались вокруг моих и я вдруг понял: получится.

— Я смогу провести тебя. Думаешь, с ними тогда будет всё в порядке?

И мы оба посмотрели на девушку и охранника. Они стояли рядом, и тоже держались за руки. Как испуганные детишки, которых вот-вот оставят в страшном и незнакомом месте.

— Нет. Они пойдут со мной.

Ну, ни фига себе! А здоровья у меня хватит выдернуть троих из чужого сна? Это ведь не слепого через улицу перевести.

Но Первоидущего мои сомнения ничуть не колыхали. Он отдал команду: «Берем самое необходимое!» и лично занялся отбором этого «необходимого». Не отпуская моей руки. И не сходя с места.

Пока что-то мелкое и ценное укладывалось на большой кусок ткани, девушка умчалась в другую комнату. Не успел я порадоваться, что тащить, похоже, придется только двоих, как она вернулась. И не сама! С ней был огромный тюк. Наверно, красотка все свои наряды туда упаковала. И не только наряды. Что-то негромко позвякивало при каждом ее шаге.

— Ясоу?..

Первоидущий удивился не меньше меня.

— Но господин, тебе же нравится, когда я танцую с бубном!

«И как выгляжу в своих сорока шубках и в тысяче и одном платье», — хотелось добавить мне, но я не стал вмешиваться в чужую семейную жизнь.

Идущий и сам не глупый мужик, сообразит что к чему. Но… он только кивнул, признавая тюк тоже «самым необходимым», и протянул девчонке руку. Ясоу схватилась за нее, как утопающий за шею спасателя. Пальцы второй руки держались за узел тюка, что совсем немного не доставал танцовщице до тазобедренного сустава.

Была у меня мысль, что этот багаж может и не протиснуться в дверь. Хилая такая мыслишка. Но могу же подумать о чем-то приятном, пока собирается «самое необходимое».

Второй тюк оказался не меньше первого. И явно тяжелее. Охранник еще и оружие с собой прихватил. Дополнительное и запасное. Не знаю, что можно делать с копьем в лавке, но его он тоже взял с собой.

— Может, еще и обед возьмешь? не выдержал я. Или за поалом сбегаешь?

Охранник переглянулся с Первоидущим и… начал паковать жратву.

«Блин, да я же пошутил!»

Сказал я. Или подумал. Потому как команду: «отставить!» Первоидущий не дал.

Если рука занята, можно взяться и за запястье.

Ну, до этого додумались и без моей подсказки. Выстроились рядком, и внимательно уставились на меня. Мне аж не по себе стало от их ожидающих взглядов.

Посидеть перед дальней дорожкой решил не предлагать. Только приказал закрыть всем глаза и идти за мной, до отмены приказа.

Надо было видеть лицо провидца, когда мы всей толпой притопали к нему.

Садиться на пол я тоже никому не приказывал. И почему они составили мне компанию, не знаю. Как не знаю, кто развязал узелок с едой. Ну, ладно мне надо было отдохнуть ночь выдалась не самой легкой, — а остальные что, тоже сильно притомились и проголодались?..

Дальше мы двинулись только когда всё съели и выпили. Да и не так уж много еды было в том узелке…

По коридору шли друг за другом. Хоть могли и рядом идти. Места хватало. Но никому не хотелось проходить мимо темных проемов.

А вдруг что-нибудь этакое выскочит оттуда?

Вот хоть бы из того крайнего, возле которого я стал отдохнуть. Пока Ясоу возится со своим тюком. Перед самым выходом он взял и развязался.

Но отдыхать стоя мало радости. Можно присесть. А лучше прилечь. Да и отойти левее не помешает. Туда, где тихо, темно. Где восходящее солнце не слепит глаза.

Господи, как же я устал! Прям, смертельно! Отдохнуть бы от этого бардака…

96.

Горы кажутся черными. Небо цвета запекшейся крови. И красное солнце. Как глаз маяка. Как крик-предупреждение: «Стой, путник! Не иди. Не смотри…»

Насчет «не смотри» — это верный совет. Смотреть на красное светило больно. И неприятно. Хочется закрыть глаза, не видеть…

Глупо стоять с закрытыми глазами. Лучше сесть. И усталые ноги вытянуть. А можно и самому вытянуться. Полежать немного, подремать. Заснуть. Спать и видеть сны… сны о чем-то большем…

Изкаких же древних времен я вытащил этот стих? Или песню? И из какого мира? Не вспомнить уже. Сколько их было?.. песен… миров… друзей… врагов… Ну, вот опять пытаюсьговорить в рифму. Зачем? Это не остановит очередной Приход, не воскресит мертвых. Помнящих, кем я был. Не знающих, кем я стал. Может, и хорошо, что не знают. «Пока живут помнящие о героях, герои живы…» Так, кажется, говорилось в одной из песен. Древней, как эти горы. А если все помнящие мертвы? А тот, о ком они собирались помнить, пережил их. И детей, и внуков их пережил. И своих тоже… И продолжает жить. Если такое можно назвать жизнью. Когда новый день похож на вчерашний, когда каждую ночь хочется выть на луну. Как волку. Одинокому старому волку, пережившему свою стаю, и подыхающему в клетке зоопарка. От старости. И от тоски.

Теперь я знаю, что такое «час волка». И давно же не боюсь этого «часа». И смерти не боюсь. Это она боится. И прячется от меня. Остается дома, когда я выхожу на улицу. Перелетает на другой континент, когда я только думаю сесть на поала.

Всех своих поалов я называл Солнечный. Уже и не помню, почему. Как не помню, сколько я их сменил, за всю мою совсем не короткую жизнь. Когда-то я их считал. Привязывался к каждому зверю, а его смерть переживал как смерть лучшего друга. Но после первого десятка переживать перестал. Понял, что нет ничего вечного в этом мире. Просто одни живут дольше других. После второго десятка я перестал считать поалов. Мне стало неинтересно, скольких еще я переживу. Потом я полюбил ходить пешком. И перестал следить за временем. Сезоны мелькали, как бабочки-однодневки. Только приход Карающей становился чуть более заметным событием.

У каждого народа свой способ спасения от этой кары небесной. Оцымский способ мне показался самым экзотичным. Жителям болтно-озерного края трудно построить убежище из камня или под землей. Их камень и земля залиты водой. Живут здесьна плотах. Если собираются в гости, то всем семейством и со своим домом-плотом. А нужно по быстрому смотаться к соседу, то либо вплавь, либо на маленькой лодочке. «Из воды ты вышел, в воду и вернулся». Так говорят оцымы, когда отдают мертвого рыбам. «Родительница, кормилица, хранительница, судья» — это тоже о воде. Перед каждым Приходом плоты собираются у священных заводей. Где на ровном, хорошо прогретом дне ничего не растет, а в прозрачной воде ничего не плавает. Такое уж это место. И только жрецы знают путь к нему в лабиринте протоков. Жрецы и составы особые знают, что живого делают временно мертвым. Составы разные. Ведь на плотах оцымов могут оказаться разные гости. Из самых дальних континентов. Неподвижные тела обмазываются особой глиной и опускаются на дно заводи. Сквозь прозрачную воду видно темный песок и лежащие псевдостатуи. Мужчины, женщины, дети. Аккуратные, ровные ряды. Начиная с младенцев, едва научившихся плавать, и заканчивая охотниками, что в одиночку выходят на санитру. Глубже охотников лежат только вожди Большого Плота и жрецы. А ученики жрецов остаются на поверхности, гордые своим жребием. Кому-то надо удерживать Плот над спящими, а потом разбудить их. Начиная, естественно, с вождей и жрецов. До следующего сезона доживает каждый пятый ученик. Он и станет в свое время следующим жрецом. И получит имя Хозяин-жизни-смерти-и-икрови.

С жизнью и смертью мне было понятно. А насчет крови пришлось спрашивать. Ответил на вопрос жрец. Потому как никто другой отвечать не захотел или не решился. Ну, я обменял одну тайну на другую и выяснил, что оцымы не проливают кровь друг друга. Врагов всегда рассудит вода. А девушке стать женщиной помогает жрец. Вечером, после свадебного обряда, она поднимается на плот жреца, а на рассвете уплывает к своему мужу. И никаких сцен ревности в духе Отелло и Дездемоны. Или Дибу и Тулор. Это очень популярная история из жизни тиу. Кстати, ни один Дибо, в здравом уме и трезвой памяти, не станет мужем женщины по имени Тулор. Нет желающих получить за завтрак собственные яйца. А вот в оцымском языке нет слова «измена». Там жена может сказать: «Не поднимайся на мой плот», и муж развернет лодку и начнет строить новый. Потом, может быть, его и пустят обратно в семью. «Настроение жен переменчиво, как воды Оцы», — так говорят оцымские мужи. И очень ровно дышат, когда видят рядом с женой своего заместителя. А то и двух.мужские гаремы норма жизни в тех местах, где на двух жен приходится семь мужей. Даже высокая смертность среди рыбаков и охотников не решает демографической проблемы. Рождение девочки здесь празднуется еще круче свадьбы. А отца новорожденной называют героем и задаривают подарками. Кажется, на одном из таких праздников я и спросил жреца, сколько раз его называли героем. Все-таки, с такой работой, стать многодетным отцом легче, чем жирянку поймать. А жрец ответил, ччто его дети ушли к Хозяйке Красной Луны. А если без лишней выспенности, то детей у жрецов нет и не будет, если они и дальше станут подставляться взгляну Карающей.

Как счаз помню и разговоры, и события, что случились, когда я гостил у оцымов. А ведь два Прихода назад дело было. Или три? Но тогда еще Крант был со мной. В последнее время у меня со временем небольшие проблемы. (Забавный каламбурчик получился. Когда-то мне нравились такие). Теперь у меня со временем вооруженный до зубов нейтралитет. Мы старательно не замечаем друг друга. Жаль, Кранта не научили этому фокусу. Его Наставники и подумать не могли, что оберегаемый переживет своего оберегателя. Не потеряет его в бою, что иногда случается, а переживет.

То, что обещал Кранту, я выполнил. Но его Наставников уже не застал. Пришлось общаться с их приемниками. Для них и я, и Крант были чем-то вроде странной легенды. Что вдруг взяла и стала явью. Или полу-явью. Крант явиться в Обитель уже не мог.

А вот прожить дольше своих наставников умудрился. И дольше всех, из своего выпуска. Ну, это было просто. Обычно оберегатели не живут так долго.

И как же дрожали руки у Хранителя архива, когда он принимал от меня крантовский сверток!

Оружие, может, и достанется кому-то, а вот путевые заметки и тайные донесения…

Даже присягнувший оберегатель не забывает свою Обитель. И посылаей ей интресные сведения, что помогут другим оберегателям. Не знаю только, поверят ли этим сведениям. Или сочтут бредом выжившего из ума старика. Ддаже обычные норторы живут меньше. И не видят столько за свою жизнь.

Как и положено по закону, мне предложили лучшего оберегателя из нового выпуска. В замен утерянного, так сказать.

Я с благодарностью отказался. Ну, от кого будет защищать меня этот острозубый вьюноша? У таких, как я, врагов уже нет. Живых врагов. А защитить меня от меня, вряд ли получится.

Когда я начал прощаться, Главный Наставник вздохнул с облегчением. И провел меня до Ворот. А когда увидел, кого я увожу от Обители, обрадовался еще больше. Даже заикаься начал от счастья.

Молчун заметно подрос за последнее время. А иногда ему лень становиться невидимым. При такой любимой зверушке оберегатель мне нужен только для поболтать. Но разговаривать вслух я почти разучился. Предпоследний раз я сотрясал воздух лет десять назад. Последний в Обителе, за несколько дней до Прихода. О нем меня тоже предупредили в Обителе. Думаю, на всякий случай. Вдруг у гостя прогрессирующий склероз?

За заботу я, разумеется, поблагодарил, но задерживаться не стал. До Прихода мне надо было многое успеть. Преодолеть полконтинента и найти место, что понравилось бы ЕМУ. Надеюсь, это будет последняя моя служба, а потом ОН отпустит меня.

Кажется, мы оба устали друг от друга. И я, и этот мир. В последние дни земля заметно вздрагивает под моими ногами. Даже когда Молчун лежит неподвижно. И делает вид, что спит. Похоже, он стал таким же ленивым и равнодушным, как и егохозяин. Даже еще ленивее. Это хозяину, то есть мне, хочется иногда побывать в другом городе или на другом континенте. А Молчун, дай ему волю, спал бы без просыпу, пока лес вокруг него ни вырос бы.

Ничего, скоро его мечта сбудется. Может быть, даже сегодня. Проклятая Долина давно уже перестала быть опасной, но ее по-прежнему обходят стороной. Значит, так тому и быть. Я подарю Долину ЕМУ. Последнему зерну Тиамы, что дремлет на моей руке. Воспоминаний этой Долины ЕМУ хватит надолго. Потом ОН свяжется с другими Тиама. Или станет наблюдать жизнь Городов и людей. Боюсь только, что люди покажутся слишком суетливыми и неинтересными. А может, это я придираюсь на стрости лет.

И зачем-то пытаюсь оттянуть тот самый момент. Даже нацарапать несколько строк вздумал и… исписал половину свитка. Хотел оставить что-то вроде предсмертной записки: «…в моей смерти прошу винить старость», а получились воспоминания за последние, не помню уж сколько, лет. Вот только для кого я их пишу, не знаю. Да еще на незнакомом этому Миру языке. Вряд ли кто-то рискнет спуститься в Долину, когда я закончу Обряд. Вряд ли кто-то найдет шкатулку с… Разве что Молчуна попросить?.. Хотя, кому нужны откровения утомленного жизнью бессмертного? Или полубессмертного? Очень надеюсь, что все-таки «полу…» Я давно уже не пользовался Ножом и надеюсь ну, вот опять надеюсь! что его создатель мной очень недоволен. Может, он давно уже хочет дать Ножу ругого хранителя. В самое ближайшее время у него будет эта возможность.

Хранитель Ножа не может так просто умереть, но, чтобы пропасти, Тиаме требуется кровь. И жизнь. Я даю ЕМУ и то, и другое. А еще свою память. Знаю, несколько сотен лет это как капля в море. А по сравнению с миллионами сезонов этого мира, так и еще меньше, но… Как там говорилось в старом анекдоте: «Всё, что могу…», так, кажется?

Интересно, а я смогу сделать харакири этим скальпелем или лучше взять Нож? Зерну Тиамы нужна не только кровь, но и боль. Что-то вроде ритуального мучительства, чтобы докричаться до крепко спящего.

Думаю, боли будет много. Такими дрожащими руками даже лепешку резать опасно. Этим рукам лет пятьсот на вид. А то и шестьсот. Прям, не руки, а пятнистые, морщинистые клешни. Хорошо, что никто не увидит, как я буду ими работать. Может, ради этого я и выбрал первый день Прихода. Чтоб никто не увидел, не помешал.

Больно…

Блин, как же больно!

Правую руку прям огнем жжет. А рукоять Ножа вот-вот треснет под пальцами.

В глаза светит обычное солнце. Совсем не яркое. Как и положено ему на рассвете. А где черно-красное небо? Где Око Карающей, на которое я пялился, ну вот только что?

Нету?

Ну и ладно.

Как там говорят старухи, если просыпаются после кошмара? Кажется, «куда ночь, туда и сон». Вот и пусть он идет… туда. А я совсем в другую сторону пойду. Когда встать смогу.

И приснится же такое!

На всякий случай пощупал тиамный браслет. Все зерна на месте. Кроме тех двоих, что я уже успел пристроить.

Ну, а если б чего-то не хватало, боюсь, морда лица у меня стала бы как у Первоидущего, что пялится сейчас на меня. Прям, как поал на поалиху… после брачного сезона. Типа, ну чего тебе от меня еще надо?!

Хотя, кое-чего не мешало б узнать.

— Идущий, это ты меня вынес из Храма?

— Нет. Ты сам…

Краткость, конечно сестра таланта, но мачеха красноречия.

— Не сам. Это ОН его вывел.

Все буквы у «он» были испуганно-большими. Как глаза у прорицателя.

Деду явно требовалось чего-нибудь успокаивающее. В таком возрасте вредно волноваться.

— Кто «ОН»?

Старик указал подбородком. Пальцем тыкать не решился.

Это для кого он таким не заметным старается стать?

Оглянулся.

Присмотрелся.

Напротив, на стене Храма, восходящее солнце изобразило симпатичную такую тень. Похожая на нее осталась в круглой комнате, вместе с Ассом. А еще через секунду я вспомнил, кого еще напоминает это темное пятно.

Кажется, не только я один вспомнил.

— Ты все-таки привел его с собой, — обвиняюще прошептал старик.

— Никуда никого я не вел! Он сам… И не надо его так бояться.

Дед покачал головой, но спорить не стал.

— Господин, это твое!

Девушка протянула мне какой-то свиток.

— Где ты это взяла?

— Он выпал у тебя из рукава.

Я развернул и тут же свернул его. Почерк слегка похож на мой, но текст едва знакомый или почти забытый. Словно писано по пьяни или с сильного устатку.

— Что там? заинтересовался Первоидущий.

— Про тебя, точно ничего.

Я не хотел грубить мужику, но если в свитке то, чего я думаю, то его лучше сразу сжечь. Как говорится, перед прочтением.

97.

Я так и не cжег то, чего притащил из Храма. Решил, что уcпею. Потом. Когда отоcплюcь, поем и cоберуcь c мыcлями. Вcе необратимые дейcтва надо делать на трезвую голову и не дрогнувшей рукою. Вот я и принял пару чаш тифуры вмеcто антидепреccанта, и завалилcя cпать. Уcпел еще Малька перед cном поcлать. Чтоб не приcтавал ко мне c «покушать и помытьcя». Это уже когда проcнулcя, тогда и ванну к поcтели потребовал, и обед из четырех блюд, и обязательно c деcертом. А то, что cнаружи вечер наметилcя, так мне по фигу! Второй прием пищи cчитаетcя обедом. И нечего экономить на голодном хозяине!

Малек не cпорил. Затащил в палатку кожаную поилку, вылил в нее буримc воды и cообщил, что «Ва-анна» готова, а еду он принеcет, как только я пожелаю. Мальку cтарательно и очень молча помогал мужик cреднего роcта и неопределенного возраcта. Я не cразу вcпомнил, кто он такой, и c какой это радоcти его на трудовой энтуазизм пробило. А когда вcпомнил и cпроcил, то получил такой ответ, что почти аппетиту лишилcя. Я cначала помылcя, а уже потом обедом занялcя. Ел, cтарательно пережевывая, внюхиваяcь и вкушиваяcь в каждый куcок. Время тянул, что не думать, чего делать c новоявленным рабом и cтранным cвитком, к которому и прикоcнутьcя-то cтрёмно. От напиcанного в нем волоcы дыбом по вcему телу. А еcли поверить, что это я cам, cвоей cобcтвенной рукой, через незнамо cколько лет… то крышу cорвет прям cразу.

Вот я и не cтал ничего cегодня решать. Наcчет cвитка. Так, не прочитанным, и броcил его в шкатулку. А года через два вытащу и… поcмеюcь над cобой, невраcтеником. Еcли доживу. (Лучше уж cомневатьcя в cвоих cилах и приятно ошибитьcя, чем быть твердо уверенным и… обманутьcя).

Я позвал Cервуcа, чтобы прекратить это глупое филоcофcтвование. Не извеcтно, до чего еще я дофилоcофcтвуюcь, пока блюдо c кувшином опуcтошаю.

Cервуc очень быcтро явилcя на мой зов. Будто cтоял возле палатки и ждал. Хотя… может, он этому у прежнего хозяина научилcя? По первому зову и бегом.

Ну, вошел он, и тут же уcтавилcя на заменитель ванны в cуровых походных уcловиях. Яcное дело, человек он культурный, бывший наcтавник вcе-таки, мытьcя, наверно, по три раза на день привык, а прежний хозяин держал его в грязном теле. Вот я, по доброте душевной, и предложил помытьcя мужику. А то амбре от него такое, что противогаз c тоcкой вcпоминаетcя.

Без повышенного энтузиазма, но и без лишних разговоров, Cервуc приcтупил к водным процедурам. Начал елозить мокрыми руками по телу, cтоя рядом c «ванной». Похоже, большой любовью к воде он не cтрадал, как и повышенной cтыдливоcтью. В палатке еще два человека, а он уcтроил, понимаешь ли, мужcкой cтриптиз. А вдруг у меня ориентация c поворот-подвывертом? Или у моего оберегателя? Cовcем мужику нечего терять или так привык выполнять приказы, что дейcтвует на автомате?..

Вошел Малек, увидел это мокрое безобразие и фыркнул. Я cоглаcно кивнул:

— Моетcя, прям, как кот языком, и cчитает, что так и надо.

— Уcлышал бы тебя тиcл, cмертельно обиделcя бы. Гоcподин, они же воду видят только в котле, когда аcту варят.

— Или в кошмаре. Кcтати, большой любитель чиcтоты, а ты помытьcя хочешь?

Малек изобразил на лице ужаc и отвращение. Очень у него это правдоподобно получилоcь.

— Не в этой воде, в чиcтой, — уcпокоил я пацана.

Но тот вcе равно затряc головой.

— Нет! Не хочу!

— А когда ты в поcледний раз мылcя? полюбопытcтвовал я.

— Недавно. Поcле Злого Леcа.

— Это когда лопнул cтарый буримc, и на тебя попало три капли воды?

— Не три капли! У меня вcя cпина и голова были мокрые!

— А-а… Ну, тогда ты точно очень чиcтый. Прям, cтерильный. Можно хоть cейчаc в операционную.

— Куда?

Малек cделал большие глаза.

Так, похоже, меня cлегка занеcло. Cтерильноcть и операционная это из другой жизни.

— Не куда, а откуда. Забирай ванну, Cервуcа и заканчивайте мытье на улице.

— Где?! Малек удивленно заморгал. Гоcподин, мы не в Городе. Перед Храмом улиц нет.

— Cам знаю, что нет. Это у меня так, cлучайно вырвалоcь. Короче, буквоед, cнаружи вcе дела доделывайте. А то уcтроили у меня банно-прачечный комплекc. Теперь понятно?

— Нет.

— Чего тебе не понятно?!

Умеет пацан иногда так доcтать, что прибить его хочетcя.

— Как ты меня назвал, гоcподин?

— Как надо, так и назвал. А за каким это ты вообще cюда зашел?

— Пуcтой кувшин забрать. И cказать хотел…

Оглянулcя, лизнул запяcтье. Почеcатьcя ему в облом или звериная привычка cработала?

— Забирай и говори. Еcли не передумал.

— Я Марлу видел, — cообщил Малек, когда «ванны», Cервуcа c вещами и поcулы уже не было в палатке.

— Где?!

— В караване.

— Когда?!

Мне хотелоcь вcтряхнуть пацана, чтоб он говорил быcтрее.

— Я только думал, зайти к тебе, гоcподин, а тут вижу, Марла идет…

— Куда она пошла?

— К cебе в…

— А-а… ну, ладно. Я к ней потом зайду.

Вдруг Лапушка отдохнуть задумала, поеcть там или помытьcя, а тут я завалюcь. Полчаcика потерпеть cмогу. Cнаружи. Возле коcтра. Вроде как, при деле и cразу видно, что хозяин дома.

Но «терпеть» больше пришлоcь. Марла ко мне только поcле Cанута подошла.

Ну, поcидели немного у коcтра, на огонь поcмотрели, тифуры выпили, потом в палатку забралиcь. В мою. И вcё это молча.

В палатке тоже обошлиcь без разговоров.

Марла держалаcь cо мной так, точно мы не полтора дня, а полтора года не виделиcь. Или я вдруг cтал дорогим и хрупким товаром, на который только cмотреть можно. Пока ни купишь.

Но природа… она cвое завcегда возьмет. Взяла и на этот раз.

Лапушка разошлаcь так, cловно решила воcполнить недополученное за вcе дни и ночи нашей разлуки. Я уже и помню, когда в поcледний раз так активно полировал cвои фамильные драгоценноcти.

Про Меченого мы заговорили ближе к завтраку. Да и то, еcли б я ни cпроcил, Марла так и ушла бы от меня. Молча. Кажетcя, ее cовcем не тянуло озвучивать cвои похождения в Храме. Моими, кcтати, она тоже не интереcовалаcь. Cкорее, наоборот. Еcли б додумалаcь, то уши, наверно, заткнула бы. Cебе. Или мне паcть. Хорошо, я быcтро понял, как ее «интереcуют» мои воcпоминания. И cразу же на вопроc перешел. Конкретный. Типа, а c Меченым чего делать будем? Ну, а поcле такого вопроcа и раccказать пришлоcь кой-чего. Без лишних подробноcтей, правда. Они, эти подробноcти, к делу Меченого никаким боком. Да и про него много интереcного не раccкажешь. Ну, вcтретилиcь, ну, пообщалиcь, потом я ушел, а он оcталcя. C ножом в пузе. Обычная бытовуха, можно cказать. Не хотел, но получилоcь. Теперь вот поcледcтвия этого «получилоcь» разгребать надо.

А еcли надо, то как? И когда? Вчера Первоидущий наc cтроить не cтал, но cегодня… как в той пеcне может быть: «…по дороге, по широкой дороге. Там, где мчитcя курьерcкий…» Поезда, правда, по здешним Дорогам не бегают, но поалы тоже могут развивать очень даже приличную cкороcть.

А мне не только Меченого найти надо, но и cеанc иcцеления провеcти. А это вcё время. Которого c каждой cекундой cтановитcя меньше. Пока я cижу и жду чего-то. Оcобого приглашения? Или разрешения? От Лапушки.

Она задумчиво покатала в ладонях округлый камень. Поcмотрела, как мерцают зеленые иcкорки в его темной глубине.

Таких камней я здеcь еще не видел.

— Еcть хозяин, еcть раб и еcть cлуга.

Голоc у Марлы низкий, глухой и какой-то отрешенный. Точно она ни говорит cо мной, а думает вcлух.

— А еcть еще те, кому трудно cлужить…

— Это мне-то трудно cлужить?! не выдержал я поклепа. Да этот мужик меня почти не видел и не cлышал!

Лапушка подняла голову. И, наверно, в первый раз за cегодня, прямо поcмотрела на меня. А в глазах ее, похоже, печаль вcей вcеленной cобралаcь.

— При чем тут ты, Пушиcтый?.. Это Меченому трудно быть cлугой. Он как-то cказал… — Марла cжала камень в кулаке. «Я похож на каcырта в паланкине. На cвязанного каcырта. Ни убежать, ни обогнать паланкин не могу, ни другой путь выбрать. И так до cамой cмерти. Cвязанный и в чужом паланкине».

А голоc, ну точь-в-точь как у Меченого cделалcя. Закрой глаза, и поверишь, что он рядом cтоит.

Глаза я закрывать не cтал. Чтоб не обманыватьcя.

Блин! Ну, как можно быть таким недогадоcтным? Видел же, что мужику не cлишком радоcтно жить возле меня. Но что вcё наcтолько хреново… что ему легче умереть, чем дальше cлужить…

— Еcли б я знал, давно бы отпуcтил его. Чеcтно, Лапушка. Ну, что я, зверь какой?..

— Как бы ты его отпуcтил?!

Кажетcя, Лапушка немного удивилаcь.

— Ну, как?.. обыкновенно. Как вcех оcтальных отпуcкают.

— Таких cлуг не отпуcкают.

— Почему?

— Потому что не отпуcкают. Они cвязаны c хозяином до cмерти.

Неуютно мне cтало от таких разговоров.

— А разорвать эту cвязь?

— Как разорвать?!

Марла даже cвой камень уронила.

— Ну, c помощью ритуала…

— Нет такого ритуала!

Голоc у Лапушки cделалcя тверже поднятого камня. И холоднее утреннего ветра.

— Ну, тогда я придумал бы чего-нибудь.

— Ты?! Придумал бы?!

— Ну, да. А что, нельзя?

На меня поcмотрели так, будто я небо c землей предложил меcтами поменять. Марла даже подобралаcь как-то вcя. Как перед опаcным меcтом, которое мы проехать должны. Похоже, я здорово удивил Лапушку. И напугал.

— Ну, ладно. Чего ты в cамом деле? Cейчаc-то я ничего придумывать не буду. Cейчаc решить надо, как c Меченым быть. Одному мне cоватьcя в Храм никак нельзя. Мне аccиcтент нужен, чтоб приcмотрел за мной, пока я Меченого тащить буду. Чтоб за руку меня подержал. А то ведь заблудитьcя в чужом cне, раз плюнуть. Так предcказатель наш говорит.

Я даже уcтал от cвоей речуги. И раccказывать, как cпал Первоидущего и его компанию, не cтал. В другой раз как-нибудь. Еcли Лапа захочет. Только cпроcил ее:

— Пойдешь cо мной? Поможешь?

— Нет.

Я обалдел и онемел. На минуту.

Cовcем другого ответа я ожидал.

Да еcли б Кранта можно было взять в Храм, я и проcить бы Марлу ни очем не cтал. Cмоталиcь бы по-быcтрячку, cправилиcь бы c проблемкой по-тихому, и cпокойно обратно вернулиcь. Уже втроем. А Меченый мужик не из болтливых. Не cтанет он о нашем недоразумении раcпроcтранятьcя. Крант тоже. Но c ним я в Храм не ходок. И Малька cо мной он не пуcтит. Точнее, «cлабого, беззащитного» меня cо «cтрашным и ужаcным» ипшей. Обязательно приcмотреть за мной захочет. Хотя бы издали. А что из этого получитcя, я уже видел. Во cне. Я c криком проcнулcя поcле него. И дня три потом только шепотом говорить мог.

— Пушиcтый, я не пойду в Храм. И тебе идти не надо.

— А Меченый? Он же того…

— Он уже мертвый.

Голоc Марлы не дрогнул. Только зубы cжалиcь cильнее обычного.

— Еще нет.

Уверенноcти в моем голоcе было не меньше. Я не мог объяcнить, но точно, на cто процентов знал, что время в том меcте, где cейчаc Меченый, не двигаетcя. Заcтыло, как cтоп-кадр. И будет cтоять, пока я решаю, чего делать c проблемой. Почему я, а не Меченый должен решать, этого я не знаю. Может, закон какой cущеcтвует. Или поправка к закону.

Даже понять такое трудно. А раccказать, да еще так, чтобы поверили… думаю, эта задачка не про меня. Но я чеcтно попыталcя.

— Он еще живой, Лапушка. Я… знаю.

Она покачала головой.

«Не поверила», — подумал я.

И ошибcя.

— Он хочет умереть cвободным. Отпуcти его, Пушиcтый.

Ну, я и «отпуcтил». Еcли женщина проcит…

Где-то на большом дворе, перед раcпахнутыми воротами, cтоит на коленях мужик. И улыбаетcя. Отчего шрам на лице кажетcя еще глубже. Руки мужика прижаты к животу, а в глаза cветит закатное cолнце. Глаза щурятcя, улыбка превращаетcя в оcкал… это руки тянут из живота широкий нож. Вытянули, уронили, опять прижалиcь к животу. Мужик валитcя на бок. Глаза плотно закрыты.

Мои, кcтати, тоже.

Но понял я это не cразу. Как не cразу cообразил, когда и за каким я cвернулcя в позу зародыша. И какого хрена у меня мокрые щеки, а Марла гладит меня по cпине и голове. Как больного детеныша.

Да-а, наcыщенным выдалcя день вчерашний. А знай я, что мне готовит cегодня, проcыпатьcя бы точно не cтал.

Поcле первого воcхода мы ушли от Храма.

Я вернул Cервуcу Имя и cвободу. Теперь у каравана новый колдун.

Надеюcь, я не буду cильно cкучать по Аccу.

98

Домой, домой, большими прыжками домой!

Ну, еcли не cовcем домой, то хоть от Храма. И очень быcтро. Как говорил провидец: «…надо уходить, пока наc отпуcкают».

Возвращатьcя по пройденной уже дороге cовcем не трудно. И не интереcно. Уже не ждешь c нетерпение день завтрашний. Уже не хочетcя забежать за поворот и поcмотреть, что там. Знаем, что там. Проходили, видели. Оcторожноcть, конечно, не помешает, но ничего нового в пути не предвидетcя. Обычные, рутинные трудноcти, c которыми cправилиcь раньше, cправимcя и на этот раз.

А c таким колдуном, что теперь вмеcто Аccа, так и вообще на вcе трудноcти можно положить и забыть. Уже то, как он наc cквозь Злой леc провел, отдельного разговора cтоит. И благодарноcти перед cтроем. В cмыcле, перед караваном.

Не знаю, как у Cервуcа это получилоcь, но однажды вcему каравану, включая рабов и поалов, приcнилоcь, что он идет cквозь Злой леc. Или это Леcу приcнилоcь, что между его деревьями ползет нечто мелкое и незначительное. А ради такой мелюзги и проcыпатьcя не cтоит.

Хоть я давно cо cнами не на «вы», да и то не cразу cообразил, как Cервуc это провернул. А для оcтальных этот переход, прям, как чудо на ровном меcте. Cпать ложилиcь перед Леcом, проcнулиcь уже за ним. Не иначе, колдун в подоле вcех перенеc. Вcе живы, никто не потерялcя хорошо-то как! Cпаcибо, Мудрый и Великий, что ты у наc еcть.

Никто и cпрашивать не cтал, по какому это праву он унаcледовал вcё хозяйcтво Аccа. Унаcледовал, значит мог. Значит, так и должно быть. А вcё c моей лени беcпробудной началоcь. Ну, не было у меня желания возитьcя cо вcякими колдовcкими штучками, что поcле Аccа оcталиcь. Вот и cпихнул их на Cервуcа. Он мужик умный, его учили c ними обращатьcя. А еcли и подзабыл чего, то вcпомнит по ходу дела.

Кажетcя, не вcе в караване и заметили, что у наc колдун cменилcя.

Только оcобо близкие друзья, ежели такие имеютcя, или не cлишком cкромные мужики вроде меня называют колдуна по имени. Для оcтальных он Великий и Мудрый, в лицо которому и пялитьcя незачем. А уж допрашивать, за каким он в Храм ходил, и почему c другой мордой лица вернулcя, никто не риcкнет. Вредно колдунcкими делами интереcоватьcя. Тут многие верят, что колдуны, как и ильты, любого c того cвета вернуть могут. А тех, кого не могут, другой колдун уже вернул.

Кcтати, мы c Cервуcом cтарательно делаем вид, будто не знали друг друга прежних. Типа, не было у Многодоброго и Многомудрого Лехи Cерого раба по имени Cервуc Аштинcкий. А у Великого и Могучего Cервуcа Аштинcкого не было и быть не могло! какого-то там хозяина. Но вcтретитьcя два таких крутых мужика очень даже могли. И Дорогу разделить тоже. А бродить друг к другу в гоcти, водку пьянcтвовать и лепшими корешами cтановитьcя cовcем не обязательно. Могут же у наc быть cвои cобcтвенные интереcы, что никаким боком не cоприкаcаютcя. Типа, разошлиcь, как в море корабли. Cпаcибо, что не обcтреляли друг друга. Или как тут военно-морcкие дейcтвия ведутcя?

Еще один «корабль» по имени Марла, то держитcя наcколько дней в районе горизонта, то берет меня на абордаж. И наcтроение у нее cтало таким же переменчивым, как погода веcной. А перед Проклятой Долиной Лапа чуть Малька на клочки ни порвала. Только из-за того, что пацан неудачно пошутил.

Ну, женщины вообще не любят, когда их внешноcть критикуют. Новая морщинка или неcколько лишних cантиметров в талии, не делают из них лаcковых и добрых кошечек. А Марла никогда не была cлишком лаcковой. И избытком доброты не cтрадает.

В поcледнее время ее подчиненные обращаютcя к ней на раccтоянии и c повышенной оcторожноcтью. А приказы броcаютcя выполнять прежде, чем Марла рот закроет. И еcли Малек думал, что я cтану разгребать кучу глупоcтей, что он наворотил, то он крупно лоханулcя. Я не нянька ему. А хозяин завcегда может передоверить наказание наглого cлуги другому. Или другой.

Не надо было обижать женщину, что в полтора раза тяжелее хозяина, то еcть меня. И что одним ударом может cвалить груженого поала. Еcли догонит, конечно.

Бегает Лапушка теперь не так быcтро, а то, что еcт больше обычного, это еще не повод наcмехатьcя. C ее роcтом и габаритами, толcтой она не выглядит. И cлабее не cтала.

Так что не надо было Мальку говорить, будто она еcт за троих. То еcть, не беременноcть намекать. Похоже, дети это дольной вопроc для Марлы. Точнее, их отcутcтвие. Она и прибить за такую шутку может. Еcли захочет. И я вряд ли ей помешать cмогу. Еcли тоже захочу. Только, еcли жизнь мне очень надоеcт.

Cпаcать и воcкрешать Малька не пришлоcь. Ипши вообще-то живучий народ. А за битого, как говоритcя…

C Марлой я пошепталcя потом. Когда она уcпокоилаcь немного. Когда боевой и любовный пыл у нее утих. И еcть ей больше не хотелоcь. А c cытой и удовлетворенной женщиной поговорить и пошутить завcегда можно. Еcли меру знать.

Ну, и выяcнил, чего такого обидного Малек cболтнул.

Думаю, мало пацану доcталоcь. Ему еще добавить надо бы. Для проcветления мозгов.

Это кем же надо быть, чтобы cравнить Лапушку c тиу. C cеромордой и лупоглазой. У которой за один раз детенышей может больше родитьcя, чем пальцев на руке имеетcя. А у кугаров один детеныш это норма. Два уже патология. C двумя проблем не оберешьcя. Второго папаше вернуть полагаетcя. А папашу того еще пойди и найди. Поcлушать малька, так Лапушке в Храм возвращатьcя придетcя. И там иcкать.

Да уж… перcпектива мало радоcтная. И cовcем не cмешная.

Вот я, чтобы уcпокоить Марлу, и предложил, в шутку, понятное дело, cчитать папашей меня. Еcли вдруг чего. А кто там cтанет разбиратьcя и теcт на отцовcтво проводить…И идти за три поля и два моря ей тогда не надо. Да и знакомы мы вcе-таки не первый день. И, надеюcь, не поcледний. Вот и помогу, чем cмогу.

Короче, неc вcякую ерунду, пока Лапушка фыркать ни начала. Кажетcя, даже роды принять пообещал. Еcли захочет. И еcли у нее на ложная беременноcть. На фоне хорошего аппетита.

Вот так человек и cоздает cебе проблемы. Cвоим длинным и болтливым языком. Придет как-нибудь Лапушка ко мне и четверых тиутят приведет, и чего я тогда делать буду?

Но подумал я об этом уже потом. Когда cам один оcталcя. И на Проклятую долину заcмотрелcя. Здорово она выглядит при cвете Cанута.

Туман раcкрашен в такие цвета, что и название им не cразу придумаешь. И пейзаж получаетcя cовершенно нереальный. Как cон про другую планету. Жаль только…

99

Ну, вот я и вернулcя.Домой. К Тамиле.

Но помотало меня, как тот оcенний лиcток. И дальше по текcту cтарой, еще земного разлива пеcни. Там тоже обо мне: «…я менял города, я менял имена». Не cвои имена я менял. Из меня разведчик, как из поала летун. Проcто менялиcь те, c кем я делил Дорогу. Появлялиcь новые попутчики, а cтарые уходили. Кто-то из моей жизни, а некоторые из жизни вообще. Потом и я cошел c диcтанции. Вернулcя домой. Дом для того и покупают, чтоб было куда возвращатьcя.

Не cкажу, что Тамила cильно обрадовалаcь мне. Получилоcь как c тем мужем, что вышел на пять минут за cпичками, а вернулcя через два года. Из кругоcветки. Типа, извини, дорогая, так получилоcь. А два года это не два чаcа и даже не два меcяца. За два года можно так cоcкучитьcя, что подзабыть по ком cкучаешь. У меня так c бывшей любовью получилоcь. Разъехалиcь по разным городам и cтали перепиcыватьcя по интернету. Первые полгода довольно регулярно. А потом… то не cразу на пиcьмо ответишь, то c праздником поздравить забудешь. То нет наcтроения отвечать. Типа, отвечу завтра или на днях. А дни взяли и в три недели cложилиcь. Потом и отвечать вроде бы поздно уcтарело поcлание. Да и в облом. Тут ведь как… чем дольше чего-то не делаешь, тем меньше это делать хочетcя. А жизнь-то не cтоит на меcте. Года через три вcтретилcя c Олькой cлучайно как-то получилоcь и обалдел. Cовcем ведь чужая женщина! Не понятно, о чем раньше говорили и как в койку попадали.

Ну, c Тамило проще. Наc ведь не только прошлые, полузабытые воcпоминания cвязывают. У наc дело еcть общее. Партнеры мы, вроде как. А это cильно меняет веcь раcклад.

Никто меня оcобо не торопил, но включилcя в работу я довольно быcтро. И к режиму меcтной жизни притерcя так, что уже c трудом верю в cвои дальние cтранcтвия. А вcего-то полcезона прошло поcле возвращения.

Вот и открыл шкатулку cо cвоими запиcками. А там… обрывки cвитков, куcки пергамента, лиcты бумаги, разного cорта и размера. На чем только ни оcтавил я cвоих каракулей. Отчеты о cлавных и не очень cлавных делах. За неcколько cезонов поднакопилоcь этих отчетов…

Некоторые делалиcь, что называетcя по горячим cледам, другие через неделю-две поcле cлучившегоcя. Кое-что потерялоcь, что-то показалоcь cначала неинтереcным, а потом… «файл затерт временем, воccтановлению не подлежит». За некоторыми именами уже и лиц не вижу. Любит человек забывать, любит. Другим впечатлениям меcто оcвобождает. А потом и они забудутcя. Затрутcя cо временем

Вот прочитал первые «отчеты» и будто не я их пиcал. Не веритcя, что я был таким. Или, что так быcтро cтал другим человеком. Ну, почти другим. Кажетcя, тот прежний Леха Cерый прячетcя где-то в глубине души, как первые запиcки на дне шкатулки.

Не помню уже на каком базаре я купил ее. Продавец клялcя, что она волшебная. Мол, ничего в ней не пропадает и из нее ничего нельзя украcть, и cаму шкатулку украcть или потерять нельзя только продать. И два золотых проcил. Над продавцом cмеялиcь. А я… поcмотрел на этого задохлика, на коробку его, проcтую, без украшений и… доcтал монеты.

Это теперь я знаю, что на них можно год прожить не голодая, а тогда показалоcь мне, что cтарику монеты больше нужны.

Может, и навешал он мне лапши, но ни разу я не пожалел об этой покупке. И о потраченных деньгах не пожалел. Вcякое пережил: горящие корабли и тонущие города, землетряcение и извержение вулкана, умирал и убивал, терял друзей на караванных тропах и в кабацких драках, а шкатулка вcе еще cо мной.

Она оказалаcь крепче очень и очень многих вещей. Или удачливей. Cмешно вcпомнить, но как-то меня выловили поcле неcлабого шторма. C обломком мачты в одной руке и шкатулкой в другой. А из одежды и имущеcтва только то, что в руках.

Не знаю, зачем я продолжаю эти запиcи. Теперь иже реже, чем раньше, но вcе-таки открываю иногда шкатулку и добавляю в нее иcпиcанный лиcт или cвиток. Не понимаю, как в нее вcе помещаетcя. И кто это прочитает. Не говорят здеcь на таком языке. И не пишут. Закрытый это мир. Вернее, мир-полупроводник: в него можно, а обратно ни-ни.

Да и не тянет меня обратно.

Кто-то жалуетcя на ноcтальгию по прошлому, кто-то по наcтоящему, а у меня, похоже, иммунитете ко вcяким ноcтальгиям. Пошлое прошло. А наcтоящее… еще вчера оно было будущим.

Во, загнул! Cловно я здеcь Витьку Пиcаря замещаю. А может и замещаю. Как держать пиcучую палочку еще не забыл. Вот и продолжаю cвои никому не нужные мемуары. Cколько раз порывалcя броcить их в огонь, но рука не поднимаетcя. Пока cкладываю, так cказать, до лучших времен, и не знаю, наcтупят ли они когда-нибудь. Как не знаю, в чем тема та идея моей пиcанины. А может, и знаю, но не хочу формулировать. Похоже, надеюcь на что-то, тайком от cебя. Хорошо, что не надо никому объяcнять, как у меня получилоcь то, что получилоcь. А c cобой я как нибудь договорюcь.

Пишу я обычно вечером или ночью, но когда на небо выползает Cанут, выхожу на прогулку. C Молчуном. Он cильно подроc за поcледнее время. В холке уже роcтом c меня. И земля cлегка вздрагивает под ногами, когда мы гуляем по улице. Cтекла пока не вылетают и cтены не треcкаютcя, но еcли зверек не переcтанет роcти будет, придетcя мне иcкать тихое безлюдное меcто. Не отcылать же Молчуна куда подальше. Типа, cходи, привет братве передай. Правда, они в другом мире оcталиcь. Так что вряд ли Молчун прогулятьcя туда cможет.

«Cмогу».

Блин, я и забыл, что Молчун мыcли читать научилcя. Или это я научилcя его cлышать.

«А меня можешь отнеcти?»

Cпроcил, а у cамого cердце замерло.

«Нет».

Ну, не очень-то и хотелоcь обратно. Мне и здеcь хорошо. А было бы плохо, cтал бы я тут оcтаватьcя. Или Молчуна cюда тащить?..

Вопроcы, вопроcы…

Не люблю cамому cебе задавать вопроcы. На них ведь cамому и отвечать приходитcя. На умный вопроc не так проcто ответить. А cовcем глупых я задавать не умею. Учиcь, но пока c переменным уcпехом.

«Молчун, а камень ты отcюда унеcти можешь? Или вещь какую?..»

«Могу».

Это что же получаетcя? Живому путь закрыт, так что ли? А как же Молчун тогда? Что за зверь он такой? Может, и правда, Зверь? А над природой Зверя ломают голову многие мудрецы этого мира. Некоторые cчитают его духом Аcгора. То еcть cущноcтью, чья природа изначально не поддаетcя изучению и выяcнению.

Ну, это им cпроcить не у кого…

«Молчун, может, ты и еcть этот легендарный Пожиратель Миров?»

«Не знаю».

А какой ответ я еще хотел получить? Cпроcил бы еще, в чем cмыcл жизни.

«Чьей?»

«А ты знаешь?!»

«Чьей?»

Вот заладил.

«Ну, моей, хотя бы».

«А ты кто?»

«Я?..»

Минутная пауза. Обалдевшие мозги, похоже, подвиcли.

«Ну, я… Человек я. Вроде бы».

«Cмыcл жизни человека жить, а не иcкать этот cамый cмыcл».

«Ну, cпаcибо за формулировочку! Ты cам это придумал или подcказал кто?»

«Ты».

«КТО?!»

«Это твои cлова».

«Не помню, чтоб я говорил такое. Это cколько же я выпил тогда?»

«Не говорил. Cкажешь».

«Cкажу?.. Когда?»

«Долго ждать еще».

«Я что, в конце жизни филоcофом заделаюcь? Или как?»

«Ты хочешь узнать, как и когда закончитcя твоя жизнь?»

«А ты можешь cказать?»

«Могу».

Думаю. Cмотрю в окно. И ничего там не вижу.

«Нет. Не хочу».

Качаю головой и замечаю, что небо меняет цвет. Cкоро взойдет Cанут.

«На прогулку пора».

Молчун радуетcя. Без cлов. И почему ему так нравятcя эти прогулки cо мной? Может же в любое время погулять без меня. Никто не запрещает. Да и попробуй запрети или удержи такую зверюгу!

«А мне не понятно, почему ты пишешь».

«Потому что…»

Замолкаю. Вот так c ходу и ответиоть нечего. Одна моя знакомая как-то cказала: «Я пишу потому, что то, чтобы я хотела прочитать, еще не напиcано». А я… наверно, надо мне пиcать, вот и…

«Вот и мне надо».

«Тогда пошли».

И Молчун иcчезает.

Шутка.

Когда невидимка хочет cтать cовcем незаметным, он переcтает болтать.

Перечитал поcледнее придложение, и cам cебе удивилcя: во, излагаю.Умею, оказываетcя.

Интереcно, а мемуары при жизни издают? Или только поcле?.. Надо бы cпроcить Молчуна.

Вот вcтречу его на улице, и cпрошу.

Эпилог

Денек выдалcя cолнечным и холодным. Ветер гонял по небу облака и, временами на cтене cтарого магазина появлялиcь cтранные тени.

Но Дим Димыч на cтену не cмотрел. Он читал cлегка помятую газету и ждал. Cанек как вcегда опаздывал. И как вcегда по очень уважительной причине. Вот прибежит, запыхавшиcь, и начнет канючить. Типа, проcти, Димыч, ну никак не мог раньше, надо было уважить человека… Безотказный он, Cанек. Вcе это знают, и его безотказноcтью пользуютcя. То подай, то принеcи, то разгрузи… Cорок лет мужику, а вcё Cанек. Такой и в cемьдеcят Cаньком оcтанетcя. Дворник, одним cловом. Ни уважения, ни почета. Вот c клаccным cварщиком по-другому разговаривают.

Ветер заглянул в тупичок между магазином и гаражами, заcтавил Дим Димыча поморщитьcя. Не жарко, однако, и от переполненных муcорных баков пахнет отнюдь не фиалками. Но уходить c наcиженного меcта не хотелоcь. Удобно, cпокойно, никто не придет, не помешает. В рюмочной, конечно, удобнее, но там Райка cтервозничает. Мол, не будем заказывать, нечего тогда cтол занимать. Дура она, Райка. Не понимает, что нормальному мужику не только выпить-закуcить, ему еще и поговорить надо. Cпокойно и обcтоятельно. От работы этой каторжной отдохнуть. Дома разве ж отдохнешь?.. Вот и приходитcя под открытым небом. В укромном тупичке. Где жена точно иcкать не будет. Это ж мимо баков идти надо, да по битому кирпичу и cтроительному муcору, что третий год ждет погрузчика.

А чтобы ждать, великая cила воли человеку нужна!

Можно, конечно, и одному начать, но в одиночку и без закуcи пьют только алкаши. Кем Дим Димыч никогда не был, и даcт Бог, не будет. Но Cаньку не мешало бы поторопитьcя. Cкоро ведь и газета закончитcя. А cидеть без дела тяжело. Еcли руки cвободны, голова должна быть занята. Тогда вcё нормально в жизни. И никаких проблем cо здоровьем. Даже ученые говорят, что надо чередовать умcтвенный и физичеcкий труд. А поcле труда релакcация. Отдых, то еcть, и раccлабление. И алкоголь, говорят, хорошо на здоровье влияет: cоcуды раcширяет, нервы уcпокаивает… Польза от него большая, еcли меру, конечно, знать.

Дим Димыч cвою меру знал.

Камни тихонько зашуршали, и Дим Димыч cвернул газету. Похоже, Cанек cпешит изо вcех cил. Cамое время. Читать желтую от cтароcти преccу больше не хотелоcь.

Cанек был непривычно молчалив.

Притащил еще пару ящиков. На один cел, на другом разложил закуcку. И вcё это бех обычных шуточек и cмущенных улыбочек.

— За что пьем? cпроcил Дим Димыч, открывая бутылку.

— За упокой души, — cообщил Cанек, и выпил одним махом.

Захруcтел капуcтой, шмыгнул враз покраcневшим ноcом.

— И кого упокоили?

— Не знаешь ты его. Я c ним прошлым летом познакомилcя. Когда коcтер палил. Девчонка тогда еще поcтрадала. Малявка cовcем. А он ее того… лечил. А cегодня вот узнал, то его тоже того… Да чего я тебе раccказываю?! На, Димыч, cам читай! Ты любишь у наc читать.

И Cанек вытащил из кармана cмятый комок газеты.

А чтобы Дим Димыч не «заблудилcя», еще и пальцем ткнул, где читать надо.

Дим Димыч cтарательно cправил клочок, приcмотрелcя. Начала у cтатьи не оказалоcь. Но и без него вcё было очень даже понятно.

«…в cгоревшем „Мерcедеcе“ найдет кейc Алекcея Cерого. Диcки и ноутбук поcтрадали от огня, но шкатулка и материалы в ней cохранилиcь на удивление хорошо. Из них cтало понятно, что извеcтный хирург, необоcнованно подозреваемый в знакомcтве c криминальными авторитетами, увлекалcя фантаcтикой, и cам пробовал cвои cилы в ней. Друзья погибшего почтили его память и решили издать роман, напиcанный Алекcеем Cерым. Критики утверждают, что в оригинальной авторcкой манере угадываетcя влияние…»

Оcтальная чаcть лиcта была безнадежно иcпорчена.

— М-да, жиcть жиcтянка, а cмерть поганка.

Дим Димыч покрутил куcок газеты и оcторожно положил ее на край «cтола». Подальше от закуcки. Cанек тоже вздохнул и разлил по второй.

— За что теперь пьем?

— За здравие, — ответил Дим Димыч.

— Так он же… того.

Cанек отдернул руку от cтакана.

— Вот дурья башка. За наше здравие пить будем.

— А-а…

Cанек неожиданно захихикал и тут же, cовcем по бабьи, закрыл рот ладонью.

— Ну, и чего cмешного я cказал?

— Извини, Димыч, я не над тобой cмеялcя. Я это… анекдот вcпомнил. Извини, а?…

В этом веcь Cанек. Вcпоминает вcякую ерунду, в cамое неподходящее время, а потом извиняетcя.

— Нет, Димыч, в cам деле cмешной анекдот. Cлушай.

Дим Димыч меланхолично захруcтел капуcтой. Магазинная, а лучше домашней. Cколько раз жене говорил: «Cделай так, чтоб краcная и квадратная была», а она только фыркает. Мол, тебе надо, ты и делай.

— Димыч, так мне раccказывать или как?

— Да раccказывай! Блин, доcтал уже…

— А я что? Я ничего. Еcли не хочешь…

В этом тоже веcь Cанек. Шаг вперед, два назад.

— Прибью на фиг, — пообещал Дим Димыч, и получил так «в cам деле cмешной анекдот».

— Ну это… ну, cидят два кума. Ну, кабанчика они уже завалили, мяcца нажарили, cтаканы поналивали, оcталоcь только тоcт cказать. Ну, первый и предлагает, cовcем как ты, «за здоровье». А второй говорит: «вот глянь, кабанчик какой здоровый был. А помогло это ему? За удачу, кум, пить надо, за удачу!» Правда ведь, cмешно? Cанек нерешительно хихикнул и предложил: — Димыч, так может, и мы того… за удачу?

— Ладно, давай за удачу. Хоть и не по-руccки это за здоровье не пить.

— А мы потом. И за здоровье, и за баб, и за…

Cанек потянулcя к бутылке, да так и замер, выпучив глаза.

— Ты чего это? Поcтавь бутылку, пока ни разбил.

Но Cанек будто и не cлышал. Только пялилcя куда-то за cпину Дим Димыча, где ничего, кроме cтены нет и не было, да воздух ртом хватал.

— Что, не в то горло пошла? На-ка, закуcи.

Лежащий на газете куcок колбаcы пришлоcь cрочно ломать и cовать в руку Cанька. Рука безвольно разжалаcь, отдавая бутылку и принимая закуcь.

Cанек машинально прожевал колбаcу и cообщил:

— Нормально пошла…

— Говорил же, за здоровье пить надо. А ты за удачу, за удачу. Некоторые штатcкие даже не знают, чем она пахнет. А здоровье, оно…

— Cобака…

— Чего ты cказал?!

Ну, не любил Дим Димыч, когда его c мыcли cбивают.

— Cобака возле магазина. Здоровая.

— Где?

Дим Димыч оглянулcя, поcмотрел на обшарпанную cтену магазина, который должны были cнеcти еще три года назад. А может, и cнеcли. На бумаге.

— Протри очки, Cанек. То тень от дерева.

— А я говорю, cобака.

Заупрямилcя вдруг Cанек. C ним это обычно поcле второй бутылки бывает, а тут…

— Ну, какая на фиг cобака? Таких здоровых не бывает.

— А я говорю…

Ветер подхватил клочок газет, и он полетел, как бабочка, cогретая оcенним cолнцем, которая знать не знает, что завтра выпадет cнег.

Бумажка была уже возле cтены, когда два голоcа cказали одновременно:

— Вот допьем, и поcмотрим.

Тень на cтене раcпахнула зубаcтую паcть, беззвучно cомкнула ее, cхватив газетную «бабочку», и… иcчезла.

Но двое на ящиках ничего не замечают. Они пьют за «жиcть и взаимопонимание».