Жизнь без правил

Глава 24 Мара

Рано теперь наступают сумерки. А ещё эти бесконечные дожди зарядили. Не успеешь оглянуться — уже зима. А пока только дожди, слякоть и листопад.

Вероника забыла зонт дома и теперь спешит под проливным ливнем домой, мокрая и злая. Одежда отяжелела и теперь тянет к земле, такая неудобная и ненужная. Кашемировое пальто, наверное, придётся выбросить — сядет, потом не натянешь. Настроение похоронное, впрочем, всё так и есть: со времени смерти Марка прошло не так уж много времени. Каблук попадает в выбоину на асфальте, которую невозможно разглядеть, потому, что её полностью скрывает здоровенная лужа. Вероника плюхается в грязную воду и фонтан брызг обдаёт её с ног до головы. Жизнь катится непонятно куда и непонятно зачем. Она поднимается и уже не спеша — а чего уж теперь спешить, суше ведь не станешь — направляется к своему подъезду. Слёзы смешиваются с дождём, нога нестерпимо ноет — подвернула. «До чего же сволочная жизнь!: — думает она. — Зачем мне всё это, за что?».

Уже дома она позволяет себе разрыдаться в голос. Глядя на образовавшуюся на полу мутную лужу, Вероника скулит по-собачьи и сбрасывает с себя прямо на пол мокрую одежду. Только сейчас она обнаружила, что уже много лет в ней копилось что-то безумно тоскливое, тёмное, что-то, что она категорически старалась не замечать. Это началось ещё со смерти Виктора. И вот теперь такие, казалось бы, мелочи, как грязная лужа, сломанный каблук и испорченное пальто, оказались той последней каплей, которая переполнила чашу терпения. И сразу же всё вспомнилось с такой ясностью, как будто это случилось только вчера: смерть мужа, болезнь сына, Марк… Оказывается, не так уж она была счастлива всю свою жизнь, как думалось! Глаза покраснели и припухли, но это её совершенно не волнует. Она остервенело растирает тело махровым полотенцем, точно собирается содрать с себя кожу.

— Хватит! Хватит! — Шепчет она пустоте, которая окружила её со всех сторон и стала вдруг осязаемой.

Веронике кажется, что кто-то невидимый рассматривает её, но к этому чувству она уже привыкла.

Потом, лёжа в горячей ванне, она, наконец-то успокаивается. Вслед за истерикой пришла усталость. Она закрывает глаза и наслаждается теплом и покоем. Журчание воды, как колыбельная песня. Она не заметила, как уснула. А вода уже поднялась до подбородка, тёплая такая. Утонуть в ванне, что может быть нелепей?

Открывается дверь и кто-то входит. Этот кто-то берёт её на руки, заворачивает в полотенце и относит в спальню. Он бережно укрывает её одеялом и ещё несколько минут рассматривает, потом поворачивается и уходит.

Проснулась она бодрой и спокойной. Вот только никак не может вспомнить, как и когда она легла спать. Помнит, что отдыхала в ванной, а дольше провал. Вероника даже удивилась тому чувству, которое непонятно откуда в ней появилось. Ей казалось, что вместе со слезами из её души вытек тот яд, что копился годами, жизнь стала лёгкой и простой. Плакать, оказывается, очень полезно — слезами очищается душа. Ника приводит себя в порядок, потом принимается за уборку. Только сейчас она заметила, что в квартире царит чудовищный бардак. Легко, словно бабочка, порхает она по дому, вытирая пыль и раскладывая по местам вещи. И в этот момент кто-то позвонил в дверь.

— Здравствуйте, Вероника, — на лице соседа тревога, — у вас всё в порядке?

«Как же он надоел!: — думает Вероника. — Нельзя быть таким навязчивым!». Она и сама не может объяснить себе, почему внимание Дмитрия стало её так раздражать.

— А почему у меня что-то должно быть не в порядке? — Спросила она с вызовом.

— Просто я уже пять дней не вижу вас, — принялся оправдываться Дмитрий.

— Пять дней? — Вероника задумалась. — А какой сегодня день?

— Пятница.

С ума можно сойти! Получается, что она проспала целых пять дней! Вот уж отдохнула, так отдохнула! Она пропустила соседа и пошла в кухню. Достала заветную бутылочку и отхлебнула немного. Коньяк обжёг горло. Мысли тут же пришли в норму. Что ж, пять, так пять! Но всё равно ей как-то не верилось в то, что такое могло с ней случиться. Окинув взглядом кухню, она удостоверилась, что сосед не врёт: хлеб зачерствел и покрылся плесенью; надкушенное яблоко слегка подгнило.

— Так что же случилось? У вас заплаканное лицо, — продолжил Дмитрий свой допрос.

— Ничего, вы, наверное, забыли, что недавно я похоронила мужа? И вообще, я спала.

— Пять дней?! — Он никак не мог ей поверить.

— Да, а, что, это запрещено законом?

Дмитрий опустился на табуретку и уставился на Нику, как на восьмое чудо света. Его удивляло, что она сама воспринимает всё, как должное, как будто для неё это в порядке вещей. И в этот момент незримый обруч сдавил виски. Он схватился за голову и это не осталось незамеченным.

— Вам плохо? — Встревожено спросила Вероника.

— Опять голова разболелась, — ответил сосед удивлённо, — ничего не могу понять. Уже ходил к врачу, проверился. Давление было в норме, хоть в космос отправляй.

— Наверное, это я на вас так плохо действую, — пошутила она и была не так уж далека от истины.

— Ну, что вы! — Замахал руками Дмитрий. — Напротив, когда я вас вижу, у меня настроение улучшается на весь день. Извините, я давно хотел задать вам один вопрос.

Вероника насторожилась. С чего бы вдруг он стал таким любознательным? Кто он такой, чтобы задавать ей вопросы?

— Что за вопрос?

Дмитрий чувствовал себя неловко. От него не могло укрыться то, что Вероника раздражена, но он никак не мог понять, чем же он успел её так разочаровать, ведь не делал ничего плохого. Голова болела нестерпимо! Он достал из кармана таблетки и выпил одну, даже не запивая. Нике стало стыдно. Человек беспокоится, а она ведёт себя, как законченная стерва.

— Я видел, к вам несколько раз заходил молодой человек. Вы чем-то похожи, это ваш брат?

Она не могла понять о ком идёт речь. Нет у неё никакого брата, да и никто к ней в последнее время не заходит. Что это ещё за бредни? Она вопросительно посмотрела на Дмитрия.

— Ну, такой молодой парень, у него обожжённое лицо и он прихрамывает, — объяснил сосед.

Вероника рассмеялась. Она, конечно, знает, что выглядит моложе своих лет, но не настолько же! Однако эти слова Дмитрия её развеселили. Раздражение исчезло и она рассмеялась. Сосед совсем растерялся, он заёрзал на табуретке, как будто кто-то подложил ему канцелярскую кнопку. — Я сказал что-то смешное?

— Да, тот, о ком вы меня спрашиваете — это мой сын.

Она с удовольствием увидела на лице соседа неподдельное удивление и недоверие. Достала стопки и плеснула из заветной бутылочки себе и Дмитрию — это был знак того, что она на него больше не сердится. Но сосед отодвинул стопку, объяснив:

— Я только что выпил таблетку. Но во сколько же лет вы его родили?!

Вероника улыбнулась.

— Не так уж рано. Просто у нас в роду все выглядят намного моложе своих лет. Хотите, я вам покажу наш семейный альбом?

Она была уверена, что он вежливо откажется — не все любят смотреть чужие семейные фотографии, но Дмитрий радостно закивал.

Она пошла за альбомом, а сосед смог, наконец-то расслабиться, лицо исказила гримаса боли — таблетка ещё не подействовала и голова, казалось, готова была разорваться на мелкие осколки. Сейчас бы встать и уйти, но он не привык так легко сдаваться. Скоро всё пройдёт, надо только немного потерпеть. Он даже не заметил, что из зеркала, висящего на стене, за ним наблюдает чужое лицо. Вот бы он удивился, если бы вдруг захотел взглянуть на свое отражение! То, что он увидел, его бы испугало, потому, что на лице наблюдателя отражалась такая холодная злость, что даже удивительно, как это вода в чашке не застыла в лёд от одного только этого взгляда. Холодное, сосредоточенное лицо, принадлежащее не человеку — богу.

Танатос был вне себя от ярости! Какой-то хлыщ решил бросить ему вызов! Болит голова — встань и уйди. Что тут непонятного?! Он никому не позволит забрать у него эту женщину! Что это? Голос крови? Нет, он вспомнил это чувство и теперь не хочет больше бороться с ним, потому, что без этого жизнь не имеет смысла. Вот бы сейчас, пока Вероники нет, выскочить из зеркала и убить гадёныша! Упуат жалобно заскулил — настроение хозяина передалось и ему. Сколько не пытался бедный волк ещё раз заговорить, ничего у него не получалось.

За окнами, уже которые сутки, лил дождь, монотонно выстукивая по стеклу какую-то древнюю, как этот мир, мелодию. Бог Смерти захотел вдруг напиться до беспамятства. Чудовищное чувство — ревность! Ему казалось, что внутри полыхает безжалостное, всепожирающее пламя, выжигая дотла душу.

Вот вернулась с большим, пухлым фолиантом Вероника. Они рассматривают фотографии, склонившись над альбомом, почти соприкасаясь головами. Танатос сжал кулаки и отвернулся — смотреть на это было больно. Даже боги не могут бороться со своими чувствами.

Дмитрий рассматривает фотографию Ярослава, на которой он запечатлён ещё до пожара.

— Красивый парень, — говорит он. — Почему бы вам ни сделать ему пластику? Конечно, что-то останется, но можно добиться вполне приличных результатов. Наука на месте не стоит.

— Увы, это для меня слишком дорогое удовольствие, — вздыхает Вероника. Я собиралась, но теперь, после смерти Марка, это нереально.

— Вы знаете, Ника, у меня довольно обширные связи, — говорит Дмитрий, — я бы мог посодействовать.

Раздражение возвращается. Чего ради он так услужлив? Она не хочет никому быть обязанной! Вероника решительно захлопывает альбом и встаёт.

— Извините, Дмитрий, но мне надо убираться в квартире.

Сосед послушно встаёт и направляется к двери. Уже на пороге он останавливается, поворачивается к Нике и говорит:

— Подумайте над моими словами. Я ведь не прошу у вас что-то взамен. Просто хочу вам помочь, чем могу.

Она могла бы ему объяснить, что давно уже не верит в такую вот безвозмездную помощь и что все эти навязчивые его благие намерения ей хорошо понятны. Никто и никогда не стал бы так настойчиво предлагать свою помощь, тем более, когда его об этом не просят. Она пожала плечами и закрыла за соседом дверь. Вздохнула облегчённо. Как же это некоторые люди не понимают, что заводить романы почти сразу же после похорон мужа — просто гадко! Нет, вовсе не потому, что она беспокоилась о том, что скажут о ней люди, но ей почему-то кажется, что Марк погиб по её вине и избавиться от этого ощущения она не может, как ни старается.

Танатос вздохнул облегчённо.

— Молодец, девочка, — говорит он, — покажи этому типу, что ты не так уж проста. Ты ведь не просто красивая женщина, ты — наследница бога Смерти!

Он упустил тот момент, когда это произошло. Даже рычание Упуата его не насторожило. И лишь, когда крылатый огненный волк преобразился в пожилого синеглазого Семаргла, Анатолий его заметил. Он выругался. Вполне возможно, что Сёма успел увидеть лишнее. Но седоволосый гость держался достойно, не ёрничал, не пытался вызвать у Танатоса раздражение. Он лишь слегка улыбнулся, но улыбка эта была скорее грустная, а не насмешливая.

— Не ждал? — Спросил Семаргл.

— Да, что-то не припомню, чтобы я тебя приглашал в гости, — с вызовом ответил Анатолий.

Семаргл осмотрелся.

— Как ты можешь так жить, у тебя даже сесть некуда.

— Садись на кровать. А вообще, какое у тебя ко мне дело?

Сёма не спешил отвечать, он тянул паузу, сколько мог, потом, наконец-то, устроился на кровати и сказал:

— Значит, вы нашли моего мальчика?

Это было, как гром с ясного неба! Как он мог узнать об этом? Танатос не знал, как ему поступить. Инстинкт самосохранения говорил ему, что теперь надо срочно избавиться от Семаргла, который стал смертельно опасен, но Танатос понимал, что исход этой схватки непредсказуем. Два сильных бога Смерти… Тут может произойти всё, что угодно, ничего нельзя исключать. Видя растерянность на лице Анатолия, Семаргл поспешил его успокоить:

— Не дёргайся! — Сказал он строго. — И не вздумай совершить какую-нибудь глупость до того, как выслушаешь меня.

Упуат лёг у ног своего хозяина, приготовившись, если возникнет необходимость, защищать того со всей яростью, на какую только способен. Семаргл улыбнулся.

— Хороший зверь, — сказал он, — мне бы такого! Ну да ладно. Я давно слежу за вами всеми и понял, что вы затеяли. Заметь, я никому об этом не сказал и не собираюсь. Более того, я готов присоединиться к вам, если только ты пообещаешь мне, что с Сергеем всё будет в порядке. Сам ведь знаешь: инстинкт продолжения рода, зачастую сильней, чем инстинкт самосохранения. Мы не бессмертны, увы, и, рано или поздно, все мы исчезнем. Я хотел бы, чтобы после меня кто-то остался. Ты только мне не говори, что я напрасно трачу слова и ты не имеешь к этой затее никакого отношения, я ведь уже признался, что давно слежу за вами всеми, — он хмыкнул, — я даже видел эту чудовищную сцену — ночь бурного секса Локи и Фемиды.

Семаргл больше даже не пытался сдержать смех. Он так смеялся, что звенели оконные стёкла и одинокий тараканчик поспешно спрятался под плинтус. Танатос представил себе эту сцену и тоже улыбнулся. Бедняга Локи, как туго ему пришлось!

— Но разве Фемида не завесила зеркало? — Спросил он встревожено.

— Конечно же, завесила, но я уже был там, — хохотнул Сёма, — не мог же я пропустить такое зрелище! Когда я ещё такое увижу?

— Думаю, что никогда, — согласился с ним Анатолий. — Но, как ты на нас вышел?

Семаргл пожал плечами, как будто говоря: всё ясно, как белый день. Он даже не счёл нужным ответить на этот вопрос, но в то же время ждал, что скажет Танатос.

— Хорошо, я тебе обещаю, что мы позаботимся о Сергее. Но большего я тебе обещать не могу.

— Этого вполне достаточно.

Семён поднялся с кровати, она жалобно скрипнула всеми своими пружинами, заходил нервно по комнате. Упуат вновь зарычал грозно. Танатос терпеливо ждал продолжения разговора, нетерпеливо постукивая пальцами по спинке стула. А Семаргл не спешил, чем выводил Анатолия из себя.

— Ну?

— Я знаю, как мы протащим Ярослава в лабораторию! — Выпалил, наконец, он.

Сердце Танатоса учащённо забилось. Он всё ещё надеялся на то, что Семаргл блефует и ему мало что известно.

— Как? — Спросил он, стараясь не показать своего волнения.

Семаргл кивнул на Упуата и всё стало ясно без слов. Конечно же, ведь Уп может открыть любой путь!

— Но, знаешь что, — продолжил Семаргл, — мне кажется, что было бы безопаснее использовать другую лабораторию.

Да, всё верно, есть и вторая лаборатория. Но дело в том, что эта вторая лаборатория находится в подземельях и богов никто туда не пропустит. Демоны не любят, когда в их дела вмешиваются боги. Каждому своё. Но, ведь этой подземной лабораторией заведует Армарос! Тот самый Армарос, чью линию наследует Виктор! Сердце бога Смерти учащённо забилось. Да, если у них это получится, то там никто из богов им точно не помешает, а с демонами они уж как-нибудь справятся. Демоном больше, демоном меньше, никто даже не заметит пропажу одного из них. Танатос хищно улыбнулся. А Семаргл, прочитав его мысли по выражению лица, рассмеялся.

— Я тоже об этом подумал. Да, там надзор послабее.

— Что ж вы зеркало-то не завесили, придурки? — Услышали они знакомый насмешливый голос. — Ну, вы, парни, влипли!

Всё вокруг изменилось. Комната преобразилась. Появились старинные кованые подсвечники, несколько уютных кресел, на пол лёг пушистый ковёр.

— Так-то будет лучше! — Сказал с гордостью смуглый, черноглазый молодой человек, непонятно откуда появившийся в квартире. Все его пальцы были унизаны крупными золотыми перстнями с драгоценными камнями, а запястья были скованы массивными браслетами. На нём была широкая, переливающаяся всеми цветами радуги, блуза. И ещё одна странная особенность — черты лица гостя то казались чёткими, то вдруг неуловимо менялись.

— Мара! — Выдохнул Танатос. — Зря ты сюда пришёл.

Бог иллюзий Мара весело рассмеялся, как будто зазвенели невидимые колокольчики. Вот он щёлкнул пальцами и комната стала расширяться. А потом появился ещё один Мара, потом ещё и ещё. Вскоре в невероятно большом зале появилась целая армия богов иллюзий, похожих друг на друга, как однояйцовые близнецы. Танатос и Семаргл опешили. А все эти Мара рассмеялись, их смех отражался от стен долгим эхом.

— А вы думали, что меня будет так легко убить? — Спросил он с издёвкой. — Не так-то просто справится с иллюзиями, верно? Кого вы теперь будете убивать?

Эти слова все Мары произнесли хором и так же хором рассмеялись над обескураженными богами Смерти. Бог иллюзий наслаждался своей победой. Есть чем гордиться: обвёл вокруг пальца сразу двух богов Смерти! Иллюзия всесильна и нет в мире ничего, что могло бы её победить! Даже боги бессильны перед могуществом Мары! Комната постоянно меняла размер и форму, становясь то треугольной, то круглой, то и вовсе лишилась каких-либо чётких очертаний. По комнате бродили многочисленные боги Иллюзий и смеялись, смеялись…

— Вы думаете, что это всего лишь иллюзия? — Спросил задумчиво Мара. — Смотрите!

Он взял свечу и бросил её на ковёр, который тут же вспыхнул и побежал прямо к ногам Танатоса. Бог Смерти почувствовал жар. Огонь разгорался всё сильней и сильней, угрожая уничтожить всё и всех вокруг. И, хотя Анатолий понимал, что пожар — всего лишь иллюзия, не более того, но он испытал настоящий страх перед бушующей стихией. Жалобно заскулил Упуат, панически боявшийся огня.

— Мара, прекрати этот свой аттракцион! — Грозно приказал Семаргл. — Давай поговорим.

Многочисленные Мары синхронно рассмеялись в ответ, но огонь сразу же потух, не оставив после себя никаких следов. Упуат принюхался, нет, гарью не пахнет. Ага, значит, всё это — ложь! Волк разозлился и зарычал. Чего ради этот тип решил так шутить с Упуатом?! Волк ещё раз принюхался и смог что-то уловить в воздухе. Он вдруг припал на задние лапы и остервенело зарычал на одного из многочисленных богов Иллюзий. Танатос всё понял раньше Мары. Он взмахнул рукой и на Мары посыпался чёрный снег — странная тёмная энергия, убивающая любого, кого коснётся. Семаргл понимающе хмыкнул и засвистел. Комната вновь вернула свой прежний вид, исчезли все двойники, а Мара упал на четвереньки и очень быстро шмыгнул под стол, прячась от черного снега.

— Что, — ехидно поинтересовался Семаргл, — некуда убегать? Зеркало-то завешено и добраться до него ты не сможешь, верно, Уп?

Волк послушно сел перед зеркалом, преграждая последний путь к отступлению. Чтобы у Мары не осталось никаких сомнений в его намерениях, Упуат грозно зарычал.

— Ну, что, Мара, тебе по-прежнему весело? — Участливо поинтересовался Семаргл. — Надеюсь, ты уже понял, что живым ты отсюда не уйдёшь?

На лице бога Иллюзий отразился не просто страх, а панический ужас. Он изо всех сил старался сохранить своё лицо, но это у него плохо получалось. Мара обхватил колени руками, скорчился, сразу стал маленьким и жалким. Потом он вдруг одним рывком выскочил из-под стола и оказался рядом с зеркалом, надеясь, что Уп не успеет сообразить, что же происходит. Глупый бог Иллюзий! Как он мог забыть о том, что Упуат — это, всё-таки, животное и ему совершенно не обязательно что-то соображать тогда, когда говорят инстинкты. Его прыжок был настолько стремительным, что никто ничего не смог заметить.

— А-а-а, — захрипел Мара, — спасите! Я буду молчать.

Крепкие челюсти волка мёртвой хваткой держали бога Иллюзий за горло, Упуат ждал приказа хозяина.

— Как ты думаешь, — обратился Анатолий к Семарглу, — ему можно верить?

Семён пожал плачами. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но так уж получилось, что один кристаллик чёрного снега всё-таки попал на кожу бога Иллюзий. Он почувствовал, как что-то обжигающе холодное проникло в его вены и не сразу понял, что происходит, продолжая умолять:

— Пощадите! Я буду нем, как рыба!

Жуткий, невыносимый холод сковал все его члены, убивая медленно, но уверенно. Губы Мары посинели и слова замерзали в горле, не успевая выйти наружу. Мара захрипел, его глаза остекленели и тело обмякло. Танатос дал команду Упуату и волк отпустил горло уже мёртвого врага.

— Так, ещё одним богом меньше, — задумчивым голосом произнёс Семаргл.

— Да, и ещё одна проблема. Тело-то мы уничтожим, но исчезновение Мары заметят очень быстро. Ну, а в свете последних событий, его исчезновение наделает много шума и здорово усложнит нам жизнь.

Упуат рыкнул, соглашаясь с Танатосом. Ах, если бы он его хоть раз в жизни послушал, ничего этого бы не было! Сумасшедший бог! Как бог может быть глупее своего волка? Этого Упуат понять не мог. Почему его хозяин не видит того, что видит он, Упуат? Не было бы всех этих проблем, если бы не эта страшная женщина! Ничего, когда-нибудь Упуат до неё доберётся! Зачем только хозяин вытащил её из ванны, утонула бы и всё, никаких проблем! Волк вздохнул совсем по-человечески.