Живущий-во-Тьме

I

Вплоть до недавнего времени, ежели, проезжая в северной части Центрального Висконсина, путешественник сворачивал на левую развилку на перекрестке двух шоссе — брулриверского и чеквамегонского по пути в Пашепахо, он оказывался в краю диком и безлюдном — просто-таки на задворках цивилизации. А малоезженая дорога между тем уводила все дальше: следуя по ней, со временем минуешь несколько полуразвалившихся хибар, где, по всей видимости, некогда жили люди, — эти строения давным-давно поглотил наступающий лес. Края эти не то чтобы запустелые: земля изобилует густой растительностью, но над нею повсюду, куда ни пойдешь, разливается неуловимо зловещая аура, своего рода тревожная подавленность — даже случайный путник и тот ее чувствует, ибо выбранная им дорога становится все более труднопроходимой, пока не заканчивается неподалеку от какого-нибудь заброшенного охотничьего домика на берегу прозрачного синего озера в окружении угрюмых вековых деревьев. В тех местах тишину нарушают разве что крики сов да козодоев, да перекличка жутковатых гагар по ночам, да голос ветра в кронах — полно, ветер ли это? Хрустнет сучок — как знать, прошел ли это зверь какой или нечто другое, какая-нибудь тварь, человеку неведомая?

Ибо о лесе вокруг заброшенного охотничьего домика на Риковом озере ходила недобрая слава задолго до того, как я о нем узнал, — и слава эта далеко затмевала такого же рода россказни о такого же рода глухих местах. Поговаривали, будто в глубине темной чащи что-то такое живет — не то полуживотное, не то получеловек; и нет, то не были расхожие байки о призраках. Местный люд с окраин отзывался об этом существе со страхом, а индейцы, что порою выходили из глуши и шли на юг, при его упоминании только упрямо головой качали. Словом, за лесом закрепилась дурная репутация, иначе и не скажешь; на рубеже веков лес уже имел богатую историю, что заставляла задуматься самых бесстрашных авантюристов.

Первые записи об этом лесе сохранились в дневнике некоего миссионера: он шел через здешние земли на помощь индейскому племени, которое, как сообщили в Чеквамегон-Бей на севере, голодало. Брат Пайргард пропал без вести, но позже индейцы принесли его имущество: одну сандалию, четки и молитвенник, в котором миссионер написал несколько загадочных фраз, впоследствии заботливо сохраненных: «Я убежден, что меня преследует какое-то существо. Поначалу я думал, это медведь, но теперь вынужден признать, что это нечто куда более чудовищное, нежели любая земная тварь. Сгущается тьма; кажется, у меня легкий бред: я то и дело слышу странную музыку и другие нездешние звуки, которые никак не могут быть порождены естественным источником. Еще одна тревожная галлюцинация — тяжелая поступь, от которой земля сотрясается; и несколько раз я находил огромный отпечаток ноги, причем разной формы».

Второе упоминание — еще более зловещее. Когда Здоровила Боб Хиллер, один из самых жадных лесных магнатов во всем Мидвесте, в середине прошлого века начал подбираться к окрестностям Рикова озера, на него, конечно же, произвели впечатление тамошние строевые сосны. И хотя ему этот лес не принадлежал, Хиллер поступил по обычаю лесных магнатов и послал туда своих людей с соседнего участка, которым владел по праву, рассчитывая, если что, объяснить, что слегка напутал с границами. К вечеру первого же дня работ на опушке леса вокруг Рикова озера тринадцать человек назад не вернулись; тела двоих так и не нашли, четыре трупа каким-то непостижимым образом обнаружились в озере в нескольких милях от лесоповала, а остальных отыскали в разных местах в чаще. Полагая, что имеет дело с безжалостным конкурентом, Хиллер снял своих дровосеков с работы, дабы ввести неведомого врага в заблуждение, а затем нежданно-негаданно вновь отправил их на работы в запретную область. Потеряв еще пятерых, Хиллер пошел на попятный, и с тех пор никто более не покушался на деревья, если не считать одного-двух новоприбывших. Тех, кого угораздило по неведению приобрести там участок земли.

Все до одного, эти люди очень скоро съезжали прочь: рассказывали они при этом мало, а вот намекали — на многое. Однако ж природа этих многозначительных недомолвок и перешептываний была такова, что переселенцам очень скоро пришлось отказаться от каких бы то ни было объяснений: так неправдоподобно звучали их россказни о неописуемых ужасах — о вековом зле, еще более древнем, нежели все, что только в силах себе вообразить высокоученый археолог. Лишь один из этих несчастных исчез бесследно. Остальные благополучно выбрались из лесу и со временем затерялись среди населения Соединенных Штатов — все, кроме метиса по прозвищу Старый Питер. Одержимый идеей, что на подступах к лесу таятся залежи минералов, он то и дело возвращался в лагерь на опушке, но дальше не забредал.

Разумеется, в конце концов легенды о Риковом озере привлекли внимание профессора Аптона Гарднера из университета штата; он уже составил полную коллекцию легенд о Поле Баньяне,[2] Виски Джеке[3] и ходаге[4] и теперь занимался подборкой местного фольклора, когда впервые столкнулся с любопытными полузабытыми поверьями, связанными с регионом Рикова озера. Позже я узнал, что сперва они вызвали у профессора лишь поверхностный интерес: захолустная глушь сказками всегда изобилует, а в этих ровным счетом ничего не наводило на мысль об их исключительной значимости. Правда, в строгом смысле слова они не слишком-то походили на расхожие байки. Ибо в то время как в традиционных легендах говорилось о призраках людей и животных, об утраченных сокровищах и племенных верованиях, предания Рикова озера отличались от прочих тем, что с неизменным постоянством повествовали о существах совершенно из ряда вон выходящих — или, может быть, об одном и том же «существе», поскольку никто и никогда не видел ничего более конкретного, нежели смутный силуэт не то человека, не то зверя в лесном мраке, — и всякий раз подразумевалось, что никакое описание не в состоянии передать, что именно таится в окрестностях озера. Тем не менее профессор Гарднер, по всей вероятности, ограничился бы тем, что добавил услышанное в свою подборку, если бы не сообщения — на первый взгляд между собою несвязанные — о двух любопытных происшествиях и еще одно случайно обнаружившееся обстоятельство.

Сообщения о первых двух происшествиях появились на страницах висконскинских газет с интервалом в неделю. Первое — лаконичный полушуточный репортаж под заголовком: «МОРСКОЙ ЗМЕЙ — В ВИСКОНСИНСКОМ ОЗЕРЕ?» Говорилось в нем вот что: «Летчик Джозеф Кс. Каслтон рассказывает, что в ходе вчерашнего испытательного полета над северным Висконсином видел, как ночью в лесном озере в окрестностях Чеквамегона плескалось какое-то громадное животное неизвестного вида. Каслтон попал в грозу и летел на небольшой высоте; он как раз пытался определить свое приблизительное местонахождение, как вдруг сверкнула молния — и в ее свете он увидел, как из глубины озера поднялась некая исполинская зверюга — и исчезла в лесу. Никаких подробностей летчик не сообщает, однако утверждает, что видел отнюдь не лох-несское чудовище». Вторая публикация содержала историю совершенно фантастическую: якобы в полом стволе дерева на реке Брул было обнаружено тело брата Пайргарда, причем хорошо сохранившееся. Сперва его приняли за какого-то бесследно пропавшего участника экспедиции Маркетта — Жолье,[5] однако ж довольно быстро идентифицировали как отца Пайргарда. К этой статье прилагалось холодное опровержение президента Исторического общества штата: он открещивался от открытия, объявляя его фальшивкой.

Открытие же, сделанное самим профессором Гарднером, сводилось всего-навсего к тому, что заброшенный охотничий домик и большая часть побережья Рикова озера принадлежат одному его старому приятелю.

Дальнейшая цепочка событий, сами понимаете, была неизбежна. Профессор Гарднер тут же сопоставил обе газетные заметки с легендами о Риковом озере. Возможно, этого и недостало бы, чтобы сподвигнуть профессора прервать свою работу над общим корпусом висконсинских легенд ради специфического исследования совсем иного плана, но тут произошло нечто уж совсем из ряда вон выходящее. Нечто такое, что погнало его сломя голову к владельцу заброшенного домика за разрешением воспользоваться таковым в интересах науки. Подтолкнуло же профессора к такому решению не что иное, как приглашение от хранителя музея штата заглянуть поздно вечером к нему в офис и посмотреть на новый, только что поступивший экспонат. Профессор отправился туда в сопровождении Лэрда Доргана; именно Лэрд ко мне и пришел.

Уже после того, как профессор Гарднер исчез.

Да, он действительно исчез. На протяжении трех месяцев с Рикова озера поступали нерегулярные сообщения, а затем связь с охотничьим домиком разом оборвалась — и от профессора Аптона Гарднера больше не было ни слуху ни духу.

Однажды поздним октябрьским вечером Лэрд зашел ко мне в университетский клуб: честные голубые глаза затуманены, губы поджаты, лоб изборожден морщинами — словом, налицо свидетельства некоторого возбуждения, причем не от алкоголя. Я предположил было, что он перегружен работой; только что закончилась первая сессия в Висконсинском университете, а к экзаменам Лэрд всегда подходил серьезно — даже в бытность свою студентом; теперь же, став преподавателем, относился к ним вдвойне ответственно.

Но нет, оказалось, что проблема в другом. Профессор Гарднер пропал уже с месяц тому назад; это и не давало Лэрду покоя. Так он и сказал — ровно в этих самых словах — и под конец добавил:

— Джек, я должен съездить туда и посмотреть, не смогу ли чем помочь делу.

— Послушай, если шериф и полиция ничего не обнаружили, от тебя-то что толку? — вопрошал я.

— Во-первых, я знаю больше, чем они.

— Если так, почему ты с ними не поделишься информацией?

— Да потому что на такие вещи они и внимания обращать не станут.

— Ты про легенды?

— Нет.

Лэрд оценивающе глядел на меня, словно гадая, а стоит ли мне доверять. Я внезапно преисполнился убеждения: он и впрямь что-то знает и это «что-то» серьезно его беспокоит. И тут на меня накатило прелюбопытное ощущение — не то предчувствие, не то опасение. В жизни ничего подобного не испытывал: в единый миг атмосфера в комнате словно сгустилась, в воздухе засверкали электрические разряды.

— А если я туда поеду, ты ко мне не присоединишься?

— Думаю, я бы смог это устроить.

— Отлично.

Лэрд пару раз прошелся по комнате из конца в конец, напряженно размышляя и поглядывая на меня то и дело. Во взгляде его по-прежнему читалась неуверенность: он словно никак не мог решиться.

— Послушай, Лэрд, сядь и расслабься. Нечего метаться по комнате, точно лев в клетке, — нервы пожалей!

Он внял совету: сел, закрыл лицо руками, передернулся. Я было встревожился, но через несколько секунд он уже пришел в себя, откинулся назад, закурил сигарету.

— Джек, ты ведь знаешь легенды о Риковом озере?

Я заверил, что да — равно как и историю того места с самого начала; во всяком случае, все то, что сохранилось в записях.

— А газетные статьи помнишь? Ну, я тебе рассказывал?..

Да, и статьи тоже. Я хорошо их помнил, поскольку Лэрд обсуждал со мной, какой эффект они произвели на его работодателя.

— Я имею в виду вторую, про брата Пайргарда, — заговорил он, замялся и умолк. Вдохнул поглубже — и начал сначала: — Видишь ли, мы с Гарднером прошлой весной как-то вечером зашли к хранителю музея.

— Да, я в ту пору был на востоке.

— Верно. Ну так вот, зашли мы к нему в офис: хранитель хотел нам кое-что показать. И что, как ты думаешь, это было?

— Понятия не имею. И что же?

— Тело в древесном стволе!

— Нет!

— Нас как громом поразило. Представляешь — полый ствол и все такое, ровно в том виде, в каком его нашли. Его переслали в музей, для коллекции, но выставлять такое, разумеется, никто не стал — по самоочевидной причине. Гарднер сперва подумал, это восковой муляж. Как бы не так!

— Ты хочешь сказать, все было настоящим?

Лэрд кивнул.

— Понимаю, звучит невероятно.

— Да такое просто-напросто невозможно.

— Да, наверное, невозможно. И однако ж это чистая правда. Вот почему экспонат не стали выставлять — просто забрали из музея и предали земле.

— Не вполне понимаю.

Лэрд подался вперед и убежденно проговорил:

— Дело в том, что, когда эту штуку доставили, труп казался идеально сохранившимся, словно бы благодаря какому-то природному бальзамирующему процессу. Но нет. Он был просто заморожен. И начал оттаивать — тем же самым вечером. И некоторые признаки недвусмысленно свидетельствовали, что брат Пайргард вовсе не пролежал мертвым последние три столетия — как вроде бы явствовало из его истории. Тело стало разлагаться, но не рассыпалось в прах, ничего подобного. По прикидкам Гарднера, брат Пайргард умер меньше пяти лет назад. И где он, спрашивается, был все это время?

Лэрд говорил вполне искренне. Поначалу я ушам своим не верил. Но ощущалась в собеседнике некая пугающая серьезность, не допускающая с моей стороны никакого неуместного легкомыслия. Если бы я воспринял его рассказ как шутку, поддавшись сиюминутному порыву, он бы тут же «закрылся», захлопнул створки, как устрица, и ушел бы от меня размышлять над всем этим в одиночестве — одному богу ведомо, с какими разрушительными последствиями для себя. Так что поначалу я не проронил ни слова.

— Ты мне не веришь.

— Я этого не говорил.

— Я сам чувствую.

— Не верю. Такое просто в голове не укладывается. Но скажем так: я верю в твою искренность.

— Хорошо же, — мрачно кивнул Лэрд. — А веришь ли ты мне достаточно, чтобы поехать со мной в охотничий домик и посмотреть, что будет?

— Да.

— Но, думается, лучше тебе сперва прочесть вот эти выдержки из писем Гарднера.

И Лэрд выложил их передо мной на стол — словно бросая вызов. Нужные выдержки он скопировал на отдельный лист. Я взялся за него, а Лэрд между тем продолжил — заговорил, захлебываясь словами и объясняя, что эти письма Гарднер писал из домика. Лэрд договорил, и я принялся за чтение.

Это было первое письмо, написанное спустя неделю после того, как Гарднер вселился в охотничий домик на Риковом озере. Второе, крайне лаконичное, было отправлено с нарочным.

Поразительное письмо, не так ли? Но третье оказалось еще более пугающим. Между вторым и третьим посланиями минуло две недели, и, по всей видимости, за это время случилось нечто такое, что поставило под угрозу самообладание профессора Гарднера. Ибо третье письмо, даже в этой избранной подборке, выделялось среди прочих, свидетельствуя о крайнем смятении.

Чем дальше я читал, тем больше потрясало меня прочитанное. Между строк угадывались намеки и подтексты, наводящие на мысль о страшном вневременном зле. Я чувствовал, что мы с Лэрдом Дорганом — на пороге приключения настолько фантастического, настолько неправдоподобного и невероятно опасного, что мы, возможно, и не вернемся о нем поведать. И между тем в душу мою уже закрадывалось сомнение: а захотим ли мы вообще рассказывать о том, что обнаружим на Риковом озере?

— Что скажешь? — нетерпеливо спросил Лэрд.

— Я еду с тобой.

— Отлично! Все уже готово. Я даже диктофоном разжился, вместе с запасом батареек. И договорился с шерифом графства в Пашепахо, чтобы тот вернул на место записи Гарднера и все оставил так, как было.

— А диктофон-то зачем? — не понял я.

— Ну, хотя бы насчет звуков, про которые писал профессор, разберемся раз и навсегда. Если звуки и впрямь слышатся, диктофон их запишет; если они — лишь игра воображения, то нет. — Лэрд помолчал, взгляд его посерьезнел. — Знаешь, Джек, а ведь мы можем и не вернуться.

— Знаю.

Я этого не сказал, потому что знал, что и Лэрд чувствует то же, что и я: мы, точно два карлика-Давида, задумали бросить вызов противнику грознее любого Голиафа, противнику незримому и неведомому, у которого нет имени, который драпируется в мифы и страх, который живет не просто в лесной тьме, но во тьме неизмеримо более великой, той самой тьме, которую разум человеческий пытается изучить со времен рассвета цивилизации.