Жернова истории 3 (СИ)

Глава 19 Что происходит в Донугле?

Отпуск промелькнул, как и не бывало… Сегодня состоялось расширенное заседание коллегии Наркомпроса с участием представителей Комитета по трудовым резервам, Госкомитета по науке и технике, РВС СССР, ОГПУ СССР и ВСНХ СССР. Столь необычный состав определялся фамилией еще одного приглашенного на заседание, который в руководство ни одной из перечисленных организаций не входил – Антона Семеновича Макаренко. Что можно сказать об итогах этого дня? Отвечу сухими строками протокола, отразившего решение коллегии:

«…

4. Организовать на базе шести детских колоний Наркомпроса (четыре в РСФСР и две в УССР) курсы допризывной подготовки подростков для РККА и ОГПУ (согласно Приложению 1), с тем, чтобы приступить к занятиям по новому распорядку не позднее 5 сентября сего года. Впредь именовать указанные курсы „юнармейские училища РККА“ и „юнармейские училища ОГПУ“ соответственно. Ответственная – зам. Наркома просвещения тов. Крупская Н.К.

5. Разработку Устава указанных в п.4 детских колоний и основных принципов их педагогического обеспечения поручить тов. Макаренко А.С. в срок до 15 августа сего года, с утверждением коллегией Наркомпроса по согласованию с РВС СССР и ОГПУ СССР.

6. Согласиться с тем, что разработку Положения о „юнармейских училищах“ и Устава таковых в срок до 20 августа сего года берут на себя РВС СССР и ОГПУ СССР по принадлежности, для внесения, совместно с Наркомпросом СССР, в СНК СССР. РВС СССР и ОГПУ СССР предложить в трехдневный срок представить Наркомпросу СССР кандидатуры ответственных.

…

8. Поддержать инициативу Госкомитета по науке и технике и ВСНХ СССР об организации в течение 1927/1928 хозяйственного года на базе детских колоний, указанных в п.4, конструкторских бюро и опытно-экспериментального производства с участием воспитанников колоний. Ответственный – член коллегии Комитета по трудовым резервам, зам. Председателя ВСНХ СССР тов. Осецкий В.В.

…

11. Рекомендовать учреждениям Единой трудовой школы установить самую тесную связь с организациями Осоавиахим СССР с тем, чтобы в годичный срок создать во всех школах действующие кружки Осоавиахим.

12. Рекомендовать всем учреждениям Единой трудовой школы установить самую тесную связь с производственными предприятиями промышленности, транспорта, связи и сельского хозяйства с целью не только обеспечить трудовое обучение учащихся, но и вовлечь их в изобретательскую и рационализаторскую деятельность под руководством соответствующих специалистов и квалифицированных рабочих.

13. Распространить действие п.п. 11 и 12 так же на школы фабрично-заводского обучения.

…

15. Признать необходимым сохранить за тов. Макаренко А.С. непосредственное заведывание детскими колониями имени Горького и имени Дзержинского

16. Тов. Крупской Н.К. доложить на коллегии Наркомпроса о ходе выполнения настоящего решения не позднее 1 октября сего года».

При всей неблагожелательной атмосфере вокруг системы Макаренко, которая начала формироваться уже и в Москве, работу с колониями, передаваемыми пот патронаж РККА и ОГПУ, Антону Семеновичу все же уступили. Особо враждебных настроений пока не было, поэтому военному ведомству и чекистам пошли навстречу. Тем более что и Крупская, авторитет которой все-таки оставался весьма высоким, после посещения колонии имени Горького если и не была настроена совсем благожелательно, то уже не принимала Макаренко в штыки.

Конечно, шесть детских колоний в масштабе страны – совсем немного. Но лиха беда начало. Если Антону Семеновичу удастся продемонстрировать убедительные результаты, да еще и РККА с ОГПУ будут довольны экспериментом, то лет через пять-шесть он завоюет неплохой плацдарм для развития успеха. Сам Макаренко был отчасти доволен, но притом и встревожен:

– Боюсь, опутают меня по рукам и ногам, шагу не дадут ступить без согласований, – поделился он со мной своими сомнениями по окончании заседания.

– Бросьте, – постарался ободрить я его, – ни военное ведомство, ни чекисты лезть в вашу педагогику не будут. Конечно, утрясти уставы колоний с Наркомпросом будет не просто. Но на мою поддержку можете рассчитывать.

Состоявшийся в начале августа Объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) одобрил основные положения пятилетнего плана социалистической реконструкции народного хозяйства, представленные председателем Госплана Г.М.Кржижановским, и постановил вынести их на утверждение XV съезда ВКП(б). Однако страсти там кипели нешуточные. «Левые» снова завели шарманку насчет недооценки кулацкой опасности, на что с резкой отповедью выступил Рыков. Проект Госплана подвергся так же нападкам за недооценку перспектив развертывания промышленности – «левые» требовали более высоких темпов, заявляя, что Кржижановский равняется на «узкие места» в народном хозяйстве, вместо того, чтобы ставить задачу их решительного преодоления.

Против этих обвинений отбивались втроем – Кржижановский, Дзержинский, и ваш покорный слуга. К нам присоединился и Бухарин.

Мне от «левых» особо досталось за формулировку, которую я протащил в Госплановские тезисы: «Отказываясь от идущего вразрез с марксизмом стремления немедленно обобществить все мелкое и мельчайшее частное производство, что может дать лишь чисто формальные результаты, пятилетний план делает упор на укрепление социалистических начал государственного и кооперативного секторов и на подъем их эффективности. Именно это является единственной основой для реального утверждения экономических преимуществ обобществленного хозяйства».

Чувствовалось, что такая формулировка не очень-то по душе многим членам ЦК, и не только оппозиционерам. Однако, очевидно, именно в пику оппозиции все их поправки к этой формуле большинство Пленума дружно провалило при голосовании.

Но гораздо больше, чем охранение этой формулировки, меня обрадовало решение Пленума, путь с некоторым запозданием, но все-таки одобрившего мое предложение, которое я пробивал еще с ранней весны. Идея моя была проста – чтобы немного ослабить отток хлеба на частный рынок, не блокируя частную торговлю, провести две взаимосвязанных меры. Первая – установить сезонную премию в 15% к цене для тех, кто продает хлеб государству и кооперации до 1 ноября 1927 года, и в этот же срок предоставлять хлебосдатчикам преимущественный доступ к товарным фондам.

Вторая идея родилась из анализа частного хлебного рынка. Почему частник может сейчас давать за хлеб в полтора раза больше государственной закупочной цены (а в моей реальности в 1928 году стал давать уже в два с половиной – три раза больше)? За счет чего он, пользуясь терминологией моего прежнего времени, «отбивает» эту цену? За счет того, что он сбывает зерно, перерабатываемое затем в муку, в основном для частной хлебопекарной и кондитерской промышленности. Цены их продукции, рассчитанной на сбыт относительно состоятельным слоям населения, достаточно высоки, чтобы закупать муку по повышенным ценам.

Значит, надо сбить этот частный спрос, и тем самым ограничить возможности частных заготовителей вздувать цены на зерно. Как? Очень просто – значительно увеличить налог на продажу булочно-кондитерских изделий, за исключением товаров массового ассортимента. Это заставит частника сократить закупки, искать зерно и муку подешевле. А некоторое уменьшение предложения тортов и сдобных булок мы пока как-нибудь переживем.

После Пленума решаю побеспокоить Дзержинского:

– Феликс Эдмундович! Среди работников Главуглепрома ходят слухи о том, что ОГПУ провело аресты среди специалистов на ряде шахт и рудоуправлений треста Донуголь. Беспокойство достигло уже довольно высокой степени. Хотелось бы внести ясность в ситуацию.

– Ведется следствие, – сухо ответил мой начальник.

– Что такое тайна следствия, мне известно, – не собираюсь довольствоваться таким ответом. – Но круги по воде разошлись уже очень далеко. Мне, во всяком случае, никак нельзя питаться слухами, а надо понять, с чем мы столкнулись в своем ведомстве – и как руководителю, и как коммунисту.

– Вы хотите ознакомиться с материалами следствия? – не слишком довольным голосом спрашивает председатель ОГПУ.

– Настаиваю!

– Хорошо, – еще более недовольным голосом соглашается Дзержинский, – секретарь приготовит для вас письмо. Заберете завтра у него на Лубянке.

«В Северо-Кавказское Управление ОГПУ СССР

Полномочному представителю тов. Евдокимову Е.Г.

Подателю сего Осецкому Виктору Валентиновичу разрешено ознакомиться с материалами следственного дела N…

Председатель ОГПУ СССР

Дзержинский Ф.Э.»

Командировка в Донбасс затянулась, и вернуться удалось буквально накануне XV съезда. Впечатления от поездки были нерадостные, и мне необходимо было обсудить их с Феликсом Эдмундовичем. Разговор получился очень напряженный…

– …Вы что, обвиняете следователей ОГПУ в фальсификации дела? – Дзержинский вперил в меня свой пристальный взгляд.

– Нет. Они действительно выявили ряд спецов, замаранных в прошлом сотрудничеством с белогвардейской контрразведкой, которые, очень похоже, действительно предприняли ряд действий, которые можно расценивать, как саботаж. Они развели в организациях Донугля групповщину и круговую поруку, покрывают халатность и разгильдяйство своих приятелей, если не кое-что похуже, – не собираюсь отрицать реальные безобразия. Действительно, наломали там дров. Многое можно списать и на низкую квалификацию рабочих, и на изношенность оборудования, но и явная халатность инженеров и техников тоже налицо, а кое-где и нежеланием устранять очевидные, вопиющие нарушения тоже попахивает. Нет, там и в самом деле многие не без греха.

– В чем же тогда ваши претензии? Не пойму! – мой начальник не скрывает раздражения.

– Претензии в том, что из этой группы пытаются раздуть обширную контрреволюционную организацию, со связями в центральном аппарате ВСНХ в Москве, с выполнением шпионских заданий для заграницы, с получением денег на диверсионно-вредительскую работу, и чуть ли не попыткой организовать интервенцию. А вот тут по части доказательств почти что пусто! – стараюсь не давать воли эмоциям, но невольно перехожу на повышенные тона.

– Вам разве не приходила в голову простая мысль – возражает председатель ОГПУ, – что следствие просто еще не довело свою работу до конца?

– Нет, Феликс Эдмундович! – восклицаю весьма категоричным тоном. Если бы следствие хотело довести эту линию до конца, то для проверки имеющихся туманных подозрений были бы привлечены КРО и ИНО. А тут что же получается? Контрреволюционная организация, связанная с заграницей, и с центром в Москве – а КРО в стороне! Шпионы и диверсанты на содержании иностранных разведок – а ИНО в стороне! Очень похоже, в Северо-Кавказском управлении опасаются, что люди Артузова и Трилиссера определенно установят – пустышку тянем. И у меня складывается вполне определенное впечатление, что следователи эту пустоту стремятся закрыть не объективными данными и уликами, а выбиванием признаний из подследственных. Да и вредительская работа по большей части документируется очень хитрым образом – берут показания у рабочих, которые имели конфликты с этими спецами. Рабочие вываливают на их голову все свое недовольство порядками, которые царят на шахтах, и любые действительные или мнимые огрехи, установленные таким путем, вменяются в вину именно подследственным. А ведь там первую скрипку играет вопиющая бесхозяйственность и близорукость руководящих коммунистов, которые все вопросы роста угледобычи пытаются решать, повышая нормы и срезая расценки. Недавняя забастовка и волнения в Шахтах – это как раз их рук дело! Нашли, понимаете ли, выход, – прикрыться от недовольства рабочих, все свалив на спецов. Кстати, не я один такого мнения.

– И кто же еще? – прищурился Дзержинский.

– Был у меня разговор в ВЦСПС с Михаилом Павловичем Томским, который со своей стороны там тоже был с комиссией, – не отвожу взгляда, смотря Феликсу Эдмундовичу прямо в глаза. – Так он мне заявил следующее: «Мое мнение таково, что не мешало бы еще полдюжины коммунистов посадить». В самом деле, прикрывать безрукость и безголовость «своих», устраивая травлю спецов – не лучшая политика. За то, что эти инженеры действительно наворотили – пусть ответят, тут и вопроса нет. Но вот сводки МК ВКП(б) уже сообщают о растущих настроениях спецеедства, распространяющихся вместе со слухами об этом деле. Не движемся ли мы к крупной политической ошибке, выводя руководящих коммунистов из-под удара под крики о контрреволюционном заговоре?

– Что же, спасибо за откровенный разговор, – Феликс Эдмундович протягивает мне руку. – Мы это дело тщательно проверим.

Забегая вперед, скажу, что в феврале 1928 года в Донецке состоялся процесс, на который вывели семнадцать инженеров и техников, а так же и нескольких ответственных коммунистов: четырех руководителей шахт, двух начальников рудоуправлений, и начальника одного из отделов треста Донуголь. Троих инженеров оправдали, еще четверо получили условные сроки (среди них – двое членов партии), остальные были приговорены к различным срокам заключения. Контрреволюционный заговор и шпионаж в обвинительном заключении не фигурировали. Статьи в партийной печати напирали на необходимость покончить с верхоглядством и зазнайством руководящих работников, которые не могут распознать творящиеся прямо у них под носом безобразия. Еще раз был поднят и широко дебатировался вопрос об уровне экономической и технической грамотности хозяйственных кадров.

Но тогда, в августе, следствие, из которого в моей истории выросло Шахтинское дело, отошло для меня на второй план перед приближающимся съездом партии. Будучи снова избранным делегатом, готовлюсь к серьезному экзамену: тот факт, что накануне объединенный Пленум ЦК и ЦКК одобрил основные положения пятилетки, совсем не означал, что на съезде удастся избежать серьезного разговора. План будут по косточкам разбирать, это уж к гадалке не ходи. Дело новое, ответственное, и крайне непростое.

О попытках сторонников оппозиции предъявить проекту пятилетки политические претензии распространяться не буду – это были те же песни, что и на прошедшем Пленуме. Характерно, что ответил на обвинения в хвостизме, в неверии в перспективы развертывания социалистической промышленности, в занижении темпов роста Председатель Совнаркома. Похлопывая рукой по кипе листов бумаги в нескольких папках, которые он, не торопясь, выложил перед собой на трибуну, Иосиф Виссарионович сказал:

– Вот, перед вами расчеты, которые делали серьезные специалисты. Мы, большевики, не склонны просто так верить на слово, даже и специалистам. Но эти расчеты много раз проверены и перепроверены разными людьми, пользующимися нашим доверием. И потому у нас нет оснований сомневаться в справедливости этих расчетов, – тут Сталин сделал паузу и оглядел зал, наблюдая за реакцией собравшихся. Поскольку сказанное пока не вызвало ни особого шума, ни ответных реплик, он продолжил:

– О чем же говорят эти расчеты? Они говорят о том, что мы идем на большое напряжение усилий, чтобы сконцентрировать для подъема нашей промышленности огромные, в сравнении с предыдущими годами, капиталовложения. В некоторых прежних проектировках, к которым, к слову сказать, приложил руку и ряд деятелей, ныне играющих в оппозицию, задавались примерно равные темпы роста группы «А» и группы «Б» промышленности, то есть соотношение производства средств производства и производства предметов потребления оставалось неизменным. Предлагаемые же вам на утверждение директивы обеспечивают значительное ускорение развития производства средств производства, что позволит нам начать осуществление переоснащения нашего народного хозяйства современной техникой. Но ради этого нам приходится идти на известное замедление производства предметов потребления, – председатель СНК СССР еще раз довольно громко хлопнул ладонью по внушительной стопке папок.

– Что же нам предлагает оппозиция для ускорения темпа нашего развития? Укрепить режим экономии? Напротив, нас обвиняют в том, что ради режима экономии мы забываем о насущных нуждах рабочих. Налечь на рационализацию производства, снижение себестоимости и рост производительности труда? Нет, и здесь оппозиция поднимает крик, что ради роста производительности мы давим на рабочий класс, поднимая нормы и срезая расценки. Может быть, оппозиция считает, что, поддавшись их истерическим крикам о высоких темпах, мы пойдем на еще большее сжатие производства предметов потребления и тем самым дадим оппозиции повод поднять шум насчет снижения жизненного уровня трудящихся? – последние слова Сталин произнес недвусмысленно-грозным тоном, и вперил в зал пристальный взгляд слегка сощуренных глаз.

– Мы – не утописты. Партия в выработке своей хозяйственной политики опирается не на чувства, не на самые, может быть, лучшие побуждения, не на мечтания, а на строгие научные данные. Недаром наш учитель, Владимир Ильич Ленин, подчеркивал: «Мы ценим коммунизм только тогда, когда он обоснован экономически». Оппозиция же, стремясь сбить нас с пути, ничем, кроме демагогических лозунгов, не оперирует. Особо хочу остановиться на давненько проталкиваемых вздорных идеях объявить поход на кулака, чуть ли не политику раскулачивания, и под этим предлогом конфисковать крестьянские хлебные запасы, в том числе у середняцких слоев деревни. Скажу прямо – такая политика не может иметь ничего общего с партийной линией! – свой категорический вывод Иосиф Виссарионович подкрепил резким отстраняющим жестом.

Что же, пока Сталин заодно с «правыми», он будет отстаивать эту линию. Но кто бы знал, на какой ниточке висела моя задумка провернуть дело так, чтобы он в своей речи на съезде использовал как аргумент расчеты спецов! Не доверял им Иосиф Виссарионович, еще с гражданской. Кое-какие основания для этого были, но очень уж долго в реальной истории он нащупывал грань между необходимой осторожностью и патологической подозрительностью, да изживал пренебрежение к мнению специалистов.

На этот раз действовать решил не через Дзержинского. Не хотелось лишний раз создавать впечатление у Сталина, да и других членов Политбюро, что Дзержинский – это штатный ходатай за идеи Осецкого. Опытный конспиратор, Феликс Эдмундович, тем не менее, в серьезных политических и хозяйственных вопросах никогда не скрывал, кто является реальным автором тех или иных предложений. Поэтому в данном случае в качестве канала влияния выступил Николай Иванович Бухарин – ибо в этом году председатель Совнаркома нуждался в его поддержке, и даже подчеркнуто демонстрировал близость и дружелюбие. Пересечься с Бухариным в редакции «Большевика», еще до Пленума ЦК, труда не составило.

– Николай Иванович, левая оппозиция раздувает обвинения в том, что мы недооцениваем возможности роста советского хозяйства, и ориентируемся на заниженные темпы, идя на поводу у буржуазных специалистов, засевших в наших хозяйственных органах, – начинаю свой подход. – Думаю, неплохо было бы ткнуть оппозиционеров носом в их комчванство, и противопоставить нашу опору на серьезные научные расчеты их демагогическим выкрикам, не подкрепленным ничем.

– Да, неплохо было бы тиснуть статейку по этому поводу. Может быть вы, как заместитель председателя ВСНХ, и возьметесь? – немедленно отреагировал редактор партийного журнала.

– Нет, полагаю, удар надо нанести более серьезный. Об этом надо сказать с трибуны предстоящего съезда. И лучше, если это сделает сам председатель Совнаркома.

– Ну, вы и задачки ставите! – рассмеялся Бухарин. – Коба же спецов на дух не переносит.

– Положим, если ему объяснить, что расчеты спецов можно обратить в оружие против оппозиции, то он ими не побрезгует, – говорю, надеясь, что Николай Иванович достаточно прагматичен, чтобы суметь использовать такой аргумент. Но уж если он откажется, или не сумеет, тогда ходов в запасе у меня не остается. – И вообще, шпынять противников научными расчетами, независимо от того, насколько ты сам в них веришь, – неплохой способ в любом споре, – переглядываюсь с усмехающимся Бухариным.

В общем, уговорил. Черт его знает, может быть, все-таки удастся воспитать если не доверие к спецам, то хотя бы привычку использовать их данные? А там, глядишь, постепенно и в полезности таких данных убедится…

Но вернусь к съезду. Моя очередь выступать в прениях была, как легко можно догадаться, отнюдь не в первом десятке. Однако в этом были и свои преимущества – можно было оперативно отреагировать на ряд выступлений, прозвучавших до меня. На некоторые поставленные вопросы надо было дать четкий ответ.

– Многие товарищи, несмотря на разъяснения, данные председателем Госплана, продолжают недоумевать: зачем это нам потребовалось два варианта пятилетки? – формулирую один из таких вопросов. – Не лучше ли будет сразу ориентироваться на максимально возможные цифры? Нет, не лучше. Мы пока еще не можем твердо контролировать многие элементы нашего хозяйства. От урожая зерновых, например, зависит очень многое, а можем ли мы в плановом порядке предрешить его величину? К сожалению, нет, – несмотря на все достижения агротехники, урожай в очень большой степени определяется неподвластными нам погодными условиями. Не можем мы дать твердых гарантий и в такой области как внешнеторговые отношения. Удастся ли нам закупить необходимое оборудование, на каких условиях, получим ли мы и каком объеме кредиты за рубежом – это опять-таки во многом определяется решениями правительств, отнюдь не спешащих раскрыть нам дружеские объятия, – после этой фразы несколько мгновений пережидаю гуляющие по залу смешки.

– Но ведь и в нашем собственном хозяйственном механизме тоже далеко еще не все ладно. Мы пока не имеем опыта массового строительства одновременно множества крупных предприятий. Мы не знаем точно, уложатся ли строители в запланированные сроки, как быстро построенные цеха и заводы выйдут на проектную мощность, и какой при этом будет расход капитальных вложений. А тот опыт, который в данном деле все же имеется, не дает оснований для большого оптимизма. Все вы слушали здесь выступление члена Президиума ЦКК товарища Ройзенмана, который говорил о многочисленных случаях превышения первоначальных смет на строительство на тридцать, сорок, шестьдесят, даже на двести и больше процентов! Что же получается? Если в первом году пятилетки мы выделяем на капитальное строительство в промышленности миллиард рублей, то при подобном превышении сметных сумм мы получим полный срыв нашего бюджета! Завершение начатых строек при таких перерасходах либо недопустимо затянется, либо потребует от нас значительно урезать расходы на какие-либо другие нужды. В результате все наши планы, все балансовые расчеты, над которыми корпели Госплан и ВСНХ, полетят к черту! – останавливаюсь, чтобы немного успокоиться, и не давать слишком много воли разбушевавшимся чувствам.

– Вот поэтому, товарищи, – говорю уже более ровным тоном, – мы не можем уподоблять наши планы бухгалтерскому балансу, где все должно сойтись копеечка в копеечку. Мы даем примерные ориентиры, к которым должны стремиться все наши хозяйственные организации, тресты, фабрики и заводы, совхозы и артели. Поэтому и даем два варианта – отправной, рассчитанный, с некоторым запасом прочности, на всякие неизбежные случайности и отклонения, и оптимальный, которого можно достичь только при самом благоприятном стечении обстоятельств и при максимальном напряжении наших сил, – на самом-то деле все обстоит немножко не так красиво, как я тут объясняю. Отправной вариант уже сверстан с немалым напряжением…

Как ни пытались мы с Глебом Максимилиановичем отстоять перед Политбюро, скажем, цифру выплавки чугуна 6,2 миллиона тонн, все равно в отправной вариант записано 7, 1 миллиона, а в оптимальный – все 9! И ясно видно, что наше руководство зубы точит на еще более высокие цифры. Пока удается сдерживать их напор при поддержке Николая Ивановича Бухарина. И сейчас у нас задания пятилетки все же более реалистичные, чем мне помнится по покинутой реальности. Но вот надолго ли? Ведь даже директивы съезда тут не преграда – их ведь можно и пересмотреть.

Вот на этот случай была собрана команда из специалистов Планово-экономического управления ВСНХ СССР и нескольких человек из аппарата Президиума Госплана. Добавил к ним в помощь нескольких студентов из разных вузов, и поставил задачу: рассчитать последствия повышения заданий пятилетнего плана на 20, 30 и 50% против оптимального варианта.

Ох, прав был председатель Госплана РСФСР, когда писал в декабре прошлого года в журнале «Плановое хозяйство»: «Ограниченность наших средств толкает нас на то, чтобы наше планирование стало на путь выбора первоочередных задач. Мы вынуждены будем форсировать подъем одних элементов нашего хозяйства и, может быть, несколько замедлять развитие других». В корень зрел Андрей Матвеевич Лежава, в корень: «Это будет систематическим диспропорциональным ведением хозяйства, мы со дня на день будем вести наш корабль в различные диспропорции: сегодня одни, завтра другие». Как же на него шикнули тогда ревнители казенного оптимизма! А ведь тут одна голая истина: ресурсы наши не бездонны, и, не жертвуя многим, не продвинемся вперед на главном направлении. Важно только не допустить, чтобы дисбаланс различных элементов нашего хозяйства достиг разрушительных масштабов. И потому грудью буду стоять на пути всяких шапкозакидательских прожектов!

Попытки группы Зиновьева на съезде блокироваться с некоторыми крайне левыми и рядом бывших сторонников Троцкого, требуя форсирования темпов развития промышленности и экспроприации частника и кулака ради индустриализации, успеха ему не принесли. Троцкий проявил вообще-то несвойственную ему осторожность, выступая с чисто ведомственной точки зрения и требуя увеличения капиталовложений – но только на развитие науки и техники, а не ради общего роста темпов. Правда, в своей речи он вновь принялся педалировать тему развития инициативы и самодеятельности рабочего класса, и не только под углом научно-технического творчества. Объяснял же ему, что такие вещи можно и нужно протаскивать, но только тихой сапой! Если же вытаскивать это как принципиальный политический лозунг, то вся наша бюрократия вцепится, как бульдог, и не отстанет, пока не загрызет до смерти. Похоже, Лев Давидович решил-таки готовить почву для возвращения в большую политическую игру. Ну и хрен с ним! Вечно держать его за фалды невозможно, хочет совершить публичное политическое сеппуку – флаг ему в руки. Я и так четыре года сумел выиграть без большой драки, всячески его придерживая.

Хорошо, что Сталину политически невыгодно сейчас нажимать в вопросе о темпах при утверждении контрольных цифр пятилетки. Был бы он всесильный Генсек, как в моей истории, – наплевал бы на всех, и перехватил сверхиндустриализаторские лозунги оппозиции. Тут же ситуация иная – он вынужден считаться с поддерживающими его «правыми», а потому против оппозиции он выкатывает экспертизы спецов, и призывает ориентироваться на экономический расчет.

Все остальное мелочи. И утвержденный отказ от хозяйственного года, с переходом к планированию и отчетности по календарным годам. После особого квартала (четвертого) 1927 года дальше все уже пойдет по новому порядку. И тот факт, что съезд избрал меня уже не кандидатом, а членом ЦК. Попасть в члены ЦК на самом деле – четверть дела. Гораздо сложнее будет удержаться, особенно, если полезу поперек волны…

Хорошо оказаться дома после речей, толкотни в фойе, споров, кулуарных бесед и закрытых заседаний в тесном кругу. Путь домой от Большого Театра проделываю пешком. Кстати, Иосиф Виссарионович в свою кремлевскую квартиру тоже пешком с заседаний съезда ходит, в сопровождении всего одного охранника. Правда, на третий день я еще двоих срисовал, что приглядывали за председателем Совнаркома издали. Не забыл подойти и негромко поинтересоваться у сталинского охранника:

– Что это за два подозрительных типа за вами шастают? – и кивком указал на двух рослых, плечистых ребят, отиравшихся поодаль, держа руки в карманах светлых пыльников.

Тот меня успокоил, тихонько прошептав:

– Все в порядке, это наши люди.

Квартира встречала меня уже привычным запахом сохнущих пеленок. Наскоро готовлю ужин и сажусь поесть, заодно рассказывая жене о перипетиях съезда. Хорошо, что сын у нас растет довольно спокойным: коли устраивает побудки по ночам, то только ко времени кормления, или если надо пленки поменять. Н-да, пеленки…

Считай, чуть ли не каждый день приходится изображать из себя прачку. Правда, работаем обычно в четыре руки – я стираю, она полощет, я отжимаю, она развешивает. Пока еще тепло, можно устраивать в квартире сквознячок, и сохнет быстро. Но вообще Лиде, конечно, трудно управляться с хозяйством, имея на руках малыша. Пытался уговорить ее обзавестись прислугой:

– Лидуся, не могу смотреть, как ты с этими хлопотами совсем зашиваешься. Взяла бы домработницу…

– Зашиваюсь? – недоуменно переспрашивает она. – А, опять твои словечки оттуда, – дарит мне жена мимолетную улыбку, но затем ее лицо становится гораздо более жестким. – Не буду я служанок себе заводить. Не для того мы революцию делали! – сказала, как отрезала.

Она ведь еще и на работу собирается выйти в ближайшем времени. И это с Лёнькой-то на руках. Так, чую, что пора мне озаботиться приобретением такого агрегата, как стиральная машина. В госпрограмму их не ставил – гораздо более неотложные нужды есть. Но подкинуть эту идею какому-нибудь металлозаводику или артели можно попробовать. Только вот с подходящими электродвигателями засада полная. А с ручным приводом – ну его на хрен! Придется ждать, пока электротехническая промышленность развернется. Без нее ни пылесосов не сделать, ни холодильных компрессоров. О! Абсорбционные холодильники в электромоторах-то не нуждаются! Хотя… об их конструкции у меня самые туманные представления. Ничего, инженеры головастые есть – и без меня разберутся.