Жена-беглянка

Глава 1. Залётный гость

Инспектор из столицы и вид имел столичный. Его костюм и галстук просто кричали о том, что куплены в брендовом магазине на бульваре Миллионеров, стрижка выдавала руку дорогого парикмахера, а над ногтями явно потрудились в маникюрном салоне класса люкс. Загар, осанка, общий лоск. Кинозвезда на красной дорожке, а не полицейский на допросе преступника!

Собой тоже недурён, даром что в душе наполовину орк. Вьющиеся каштановые волосы, густые брови, губы строго сжаты, но лицо приятное. Глаза в жёстком свете потолочных ламп казались неопределённо-тёмными, слегка неправильный нос с горбинкой не портил впечатления, а придавал изюминку…

Я загляделась на заезжего щёголя и едва не пропустила финальную реплику старшего следователя Таннера. Спасибо, профессиональные рефлексы не подвели:

— Хочешь не хочешь, Ругги, — перевела без запинки, — а раз открылись такие факты, твою высылку в Татур мы притормозим. Убийство — это не шутки, сам понимаешь.

В подтверждение сказанного младший следователь Коннер картинно насупился, а шеф городской полиции Фукс выпустил изо рта струю дыма и ногтем сбил пепел с сигареты. Очень красноречиво.

— Ты, начальник, меня не стращай, — бритоголовый крепыш по другую сторону стола блеснул фиксой. — Я об мокрые дела рук не мараю, это все знают.

Гинт Ругински, известный у криминальной братии по обе стороны границы под кличкой Ругги Тачка. Типичный носитель гномьей анимы: на вид простак, на деле хитрый, жёсткий, изворотливый. Главарь банды угонщиков, которую взяли три месяца назад. Уголовная полиция герцогства Татур, нашей с Ругински общей родины, требовала выдать его — до переезда Тачка успел набедокурить на двадцать лет строгого режима, и власти Джеландии пошли навстречу коллегам.

Узнав об этом, арестованный только посмеялся. «Дома у него всё схвачено, — ворчал господин Фукс. — Не успеешь оглянуться, выйдет на волю. Но, может, хоть к нам больше не сунется». Бежен — приграничный город. Здесь всегда был избыток сомнительных личностей с татурских акцентом, от которых местной полиции ни сна, ни отдыха. Что поделать! Все ищут счастья в Джеландии, даже жулики. Особенно жулики-аниматы.

Самое обидное, что Ругги Тачка даст на лапу кому надо и продолжит гонять в Татур краденые машины, а мой брат останется под арестом только за то, что не скрывал своей магической природы, и я составлю ему компанию, если не смогу остаться в Джеландии на законных основаниях.

Между тем красавец-инспектор холёной рукой подвинул к арестанту папку с бумагами:

— Здесь показаниями свидетелей, Ругински, и они изобличают вас с головой.

Из-под инспекторской манжеты, белой и жёсткой, как снежный наст, выглянули тяжёлые золотые часы, на пальце блеснул тонкий ободок цвета дымчатого кварца. Суб-кольцо — из последних моделей. Ради такого провинциальному полисмену, вроде Коннера, пришлось бы три месяца не есть не пить. О беглянке, живущей на пособие в двести тридцать гольденов и редкие приработки, и говорить нечего.

Ругги яростным движением смёл папку на пол:

— У-у, легавые!

Привычное название полицейских у нас в Татуре. А ещё в Чехаре, Лазории, Глухинии и Флориции. В Джеландии почему-то закрепилось прозвище «борзые».

Так я и перевела.

Сказать по правде, местные, беженские, полисмены рядом с инспектором смотрелись, как дворовые псы рядом с чемпионом собачьих выставок: матёрые, зубастые, но мятые жизнью — и экстерьером не вышли. Зато хваткой и повадкой — наторелые хищники.

Господин Фукс так и вызверился на Ругински.

— А ну подними! — произнёс грозно, с растяжкой. И добавил пару ласковых не по инструкции.

В ответ Ругги взорвался бранью. Весь багровый, глаза лютые… Сведи нас случай в тёмном переулке, у меня язык отнялся бы от ужаса. Но работа есть работа. В режиме лингвистической машины я не знала ни страха, ни смущения — и сейчас с привычно невозмутимым видом перевела всё до последнего слова.

Столичный инспектор повернулся и взглянул мне прямо в лицо, как будто до этого момента и не замечал, смотрел, но не видел.

Собственно, замечать было нечего. Бесцветная лохматая девица в свободной клетчатой рубахе и мешковатых джинсах.

А дальше все закричали разом, и мне стало не до посторонних мыслей. Пятеро взбудораженных мужчин перебивали друг друга — а я-то одна и за каждым должна успеть! Мозг и язык кипели от перегрева. К финалу перепалки смысл слов стал от меня ускользать, джеландские и татурские фразы слетали с губ на автомате, но спорщики отлично понимали друг друга — значит, лингвистическая машина в моей голове работала без сбоев.

Наконец инспектор предложил сделку, Ругински принял её, и допрос перешёл в деловое русло.

Оказывается, Тачка знался с преступными воротилами из переселенческих диаспор. Эти личности и интересовали столичного гостя. А убийство… Может, никакого убийства и не было? Просто повод прижать угонщика к стенке.

Ругги угостили сигаретой. Фукс с Таннером и так курили, не переставая, Коннер тоже присоединился, и скоро дым в допросной клубился так плотно, что преступник смог бы уйти незамеченным, не будь он пристёгнут к столу. Глаза у меня слезились, во рту горчило. Сквозь сизую пелену проглядывали прутья оконной решётки — как напоминание о том, что ждёт меня дома, если из департамента по делам переселенцев опять придёт отказ…

Глава 2. Сладко и горько

Он не ошибся. В просторном тамбуре женского туалета, отделанного лимонным и фиолетовым кафелем, среди умывальников и сушилок торчала круглая кабинка освежителя. Теперь ясно, почему «Зюссбиттер» дороже всех на свете, хотя их кофе поругивают — в цену обычных эспрессо и мокко включены дополнительные услуги класса люкс.

С ростовыми освежителями я была знакома только в теории, обозначения на кнопках понимала не вполне, но, кажется, всё сделала правильно. Перед лицом сомкнулись полупрозрачные створки, и по коже под одеждой прокатилась тёплая щекотная волна. Меня окутало бодрящим ароматом зелёного чая, затем — мягким запахом алоэ и наконец обволокло тонким благоуханием жасмина.

Вся процедура заняла от силы три минуты, но из кабинки я вышла с ощущением, будто час пролежала в ванне с ароматическими маслами. Сигаретная вонь исчезла без следа, лицо в зеркале выглядело посвежевшим, только банный румянец портил дело.

Даже моя шевелюра покорилась магии освежителя.

Если позволить коротко стриженным волосам расти, как вздумается, наступает момент, когда аккуратная причёска превращается в воронье гнездо. Как раз мой случай. Самые длинные пряди уже достигли шейного позвонка, лицо обрамляли встопорщенные вихры, чёлка лезла в глаза. Но освежитель сотворил из моих волос мечту парикмахера. Пара движений расчёской — и непослушные космы легли изящными локонами. Почти красавица.

Инспектор Даймер ждал за столиком с угловым диваном, рассчитанным на компанию человек из восьми, и когда я подошла, галантно поднялся навстречу. Наверное, со стороны это выглядело забавно: лощёный господин оказывает знаки внимания босячке.

— Чудесно пахнете, — заявил этот нахал, стягивая ветровку с моих плеч.

— Вы тоже, — ляпнула я.

Кофейный дух, витающий в зале, не заглушал аромата его одеколона — хорошего аромата, благородного. С необычным оттенком аниса. И… грецкого ореха?

— Приятно слышать, — инспектор повесил ветровку на крючок и повернулся ко мне с довольной улыбкой.

Надо же было так оконфузиться!

Уши позорно горели, но я попыталась взять реванш:

— Откуда вам известно, как устроены дамские комнаты в кофейнях «Зюссбиттер»?

— Бывал по служебной надобности, — наглец ни капли не смутился. — Хотите расскажу?

— Нет, спасибо. — Я села, пристроив на коленях сумку, будто щит, потом опомнилась и поставила её рядом с собой. — Освежитель — это настоящее волшебство. Честно говоря, не понимаю, почему к нему не стоят очереди.

— По утрам стоят. В Чуддвиле, по крайней мере.

На стол передо мной легло меню.

Закономерно: столичный кавалер, и цены тоже столичные.

Чёрный кофе — десять гольденов, капучино — двенадцать.

— Возьмите латте с крем-брюле и зефирками. Вам понравится.

Заметил, на какую строчку меню я смотрю? Профессионал!

В «Зюссбиттере» я была всего один раз — ещё зимой, гуляя по Чуддвилю беспечной туристкой. В дамскую комнату не заглядывала, отметилась в знаменитой кофейне просто из интереса. Выбрала едва ли не самый дорогой кофе — восемнадцать гольденов. Тогда мне и правда понравилось…

Появился официант, принял заказ и о чём-то пошептался с Даймером. Надеюсь, не о том, чтобы подлить мне в кофе коньяка.

— Вы анимат, Симона? — поинтересовался инспектор, когда мы остались одни. — Поэтому уехали из Татура?

Я помялась и кивнула.

Сколько раз я уже рассказывала эту историю — чиновникам департамента, другим соискателям, господину Фуксу и его коллегам, просто любопытствующим из местных. Сначала было страшновато, так и мерещились рядом агенты татурской тайной полиции. Потом стало от зубов отскакивать.

Мой брат Артур и его друзья со студенческой поры выпускали полуподпольный альманах «Анима». Не столько критический, сколько познавательный. Какие бывают анимы, как они передаются и сочетаются, как связаны с талантами — особыми способностями, которые и близко не сравнятся с настоящим магическим даром, но встречаются куда чаще. Иногда они полезны, иногда занятны, а порой оказываются совершенно никчёмными.

Альманах печатали на простеньком ручном станке. Даже я написала пару статей, опираясь на джеландские журналы, — под псевдонимом, разумеется. Это же так интересно!

Мистики прошлых веков верили, что в нас возрождаются души магических предков, отсюда и пошло название «анима» — «душа». Первые естествоиспытатели полагали, что дело в волшебных спорах в нашей крови. Когда количество спор стало критически малым, гномы, орки, эльфы, сильфы и другие магические народы просто-напросто переродились в людей, и нынешние аниматы — их потомки.

Современные учёные говорят, что всё сложнее. Но главное, они придумали тесты, которые позволяют выявлять даже самых слабых аниматов уже в подростковом возрасте.

Эти тесты стоят недорого и доступны где угодно.

Кроме Татура.

Герцог Демар объявил анимы вредной джеландской выдумкой, а аниматов — опасной сектой, желающей захватить власть. Это не мешает ему и его кабинет-баронам втайне использовать наши таланты — те, что связаны с субстанцией; другие им неинтересны. Взамен нам позволяют жить. До тех пор, пока мы молчим о том, кто мы есть. А мы всего лишь хотим быть собой и не скрывать этого! Как это делают аниматы во всём мире.

Глава 3. День

Шагах в десяти от кофейни Даймер приостановился, оглядываясь по сторонам. Его правая рука была согнута в локте, поднятый вверх указательный палец покачивался, будто стрелка компаса в поисках направления.

— Идём осматривать главную достопримечательность славного города Бежена… Туда!

Палец безошибочно нацелился на далёкий шпиль старой ратуши, видный в створе поперечной улицы.

И мы пошли.

— Не понимаю, почему девушки так любят таскать тяжести? — инспектор на ходу взвесил в руке мою сумку. — Как-то в катакомбах Хрустального города мне пришлось выручать из беды одну прекрасную даму. У меня была суб-карта, я неплохо умел её читать и хотел исследовать подземелья самостоятельно, а она отстала от экскурсии и заблудилась. Забрела на берег Русалочьего озера, пришла в восторг от тамошних голубых камней и решила унести с собой, сколько сможет. Естественно, её рюкзачок с добычей пришлось тащить мне — часа два, пока мы не вышли к людям. Думаете, я заслужил поцелуй благодарности? Ничего подобного. Она забыла обо мне в ту же секунду, как увидела своих родителей. Мне было девять лет, ей семь. Потом она, правда, прислала мне открытку, но к тому моменту я уже был влюблён в другую — мою десятилетнюю соседку с роскошным рыжим спаниелем.

Я вымучила улыбку.

Улица бежала вперёд. Незаметно современные строения уступили место старинным домам с эркерами, резными ставнями, фигурными балконами и жестяными петухами на водостоках.

— А это что за зверюга, не знаешь?

Даймер крутанулся на пятке, указывая на фреску под крышей здания времён фактории. Фреска изображала кошку со свитком в одной лапе и птицей в другой.

О, я знала!

По местной легенде, первые колонисты привадили молоком дикую лесную кошку. Дело было четыреста лет назад. Вскоре их острог осадили полчища «лесных людей» с длинными луками. Защитники посылали к соседям голубей с просьбой о помощи, но крылатых вестников сбивали на лету. Остался последний. Воевода как раз собирался привязать к его лапе записку, хотя понимал, что и этот голубь не долетит.

Тут явилась та самая кошка. «И вспрыгнула она на стол, и посмотрела на воеводу зелёными глазами, и поднёс ей воевода голубя, как подносят жертву богам», — гласила запись в дневнике одного из осаждённых. После этого кошка взяла записку в зубы и выскочила в окно, а через три дня пришла подмога.

У туземцев кошка считалась воплощением духа леса, ни один воин не смел поднять на неё руку. Более того, «лесные люди» решили, что раз дух принял сторону пришельцев, с ними надо не воевать, а торговать.

Позже дотошные историки установили, что дневник был состряпан через сто лет после осады, но к тому времени удивительная кошка успела стать символом города и украсила собой его герб.

Недавно местные экскурсоводы подправили легенду. Им надоели крики детей «Птичку жалко!» и упрёки взрослых: мол, символ города у вас какой-то кровожадный. Теперь туристам рассказывают, что кошка не съела птичку, а вывезла из острога на своей спине в безопасное место. Голубь поселился в лесу, встретил голубку, у них вылупились птенчики, и от этих птенчиков ведут свою родословную городские голуби Бежена — коричневато-сизые в чёрную и белую крапинку.

И ни малейшего искажения исторической правды. Всё равно легенда — выдумка. Так почему бы не перевыдумать её заново, сообразно духу времени?

Потом эстафету рассказчика снова перехватил инспектор. Он припомнил, как однажды, зайдя в столичный «Зюссбиттер», узнал преступника, объявленного в розыск по всей стране, и героически последовал за ним в дамский туалет.

Укрывшись в одной из кабинок, злодей натянул маску из добра и тумана и принял вид женщины. Нейтрализовать личину можно лишь одним способом — прикосновением к обнажённой коже. В туалете было людно; по утреннему времени как раз стояла очередь к освежителю. Но инспектор не убоялся. В результате заработал три пощёчины, четыре поцелуя, один удар зонтиком, два — сумочками, укол в живот пилочкой для ногтей и травму стопы, нанесённую острой шпилькой дамской туфли. А преступника всё-таки задержал, за что был представлен к Бронзовому льву.

Мы смеялись, в душе звенела незнакомая шальная лёгкость, и я верила… почти верила, что мы просто гуляем.

Пока впереди не показалась мэрия и не встала во весь рост, растолкав плечами из стекла и металла малорослых каменных соседей трёх веков от роду. Верхняя часть её фасада оранжево горела на солнце, не смущаясь укоризненного прищура окон-бойниц старой ратуши, считавшей себя хозяйкой площади.

Бедная ратуша, куда ей тягаться с этим современным чудовищем!

Прозрачные двери. Огромный блестящий холл. Терминалы и табло…

Новое здание мэрии возвели к открытию переселенческого центра и нашпиговали самыми передовыми суб-технологиями. Теперь все стандартные вопросы решались автоматически.

Даймер махнул суб-кольцом над стойкой регистрации, что-то нажал, глянул на указатель и повёл меня вглубь зала.

Через минуту мы уже стояли у терминала номер семнадцать, отгороженного от соседей тонкими стенками. Пальцы инспектора танцевали по кнопкам, переходя с уровня на уровень. Я едва успевала читать всплывающие надписи: «Брак» — «Бессрочный или Временный» — «Выберете срок» — «Три месяца».

Глава 4. Ночь

Мы подошли к «Морю Изобилия», когда над островерхими крышами старого города уже разливался закат. Швейцар с белыми бакенбардами чинно отворил нам двери, метрдотель в смокинге усадил в центре зала под сияющей люстрой, сообщив, будто по секрету, что фирменный осётр с брусничным соусом сегодня чудо как хорош. Сомелье в белых перчатках предъявил Мэту бутылку игристого и отточенным движением наполнил бокалы.

А я листала меню, тщетно пытаясь найти блюдо дешевле ста гольденов. Какой-нибудь простенький салатик. Или закуску. Хоть что-нибудь. Но даже блинчики с клюквой стоили сто семнадцать гольденов!

Нутро щекотала лёгкая паника. Золотой инспектор слишком легко расставался с деньгами. Казалось, меня вяжут по рукам и ногами тонкими, но прочными нитями, и чем дальше, тем сложнее будет выпутаться...

Выпили за знакомство. Вернее, я сделала глоток, подержала бокал в руках и отставила. На пустой желудок даже игристое быстро ударит в голову.

В стенках бокала переливался бело-голубой свет. Значит, в хрусталь добавлены туман и роса.

— Здесь действительно пафосно, — усмехнулся Мэт, оглядывая дворцовый интерьер ресторана. Лазурит, лепнина, пальмы с перистыми листьями, магические фонари: полые шары из росяного льда с туманом и стайкой светляков внутри. — Выбрала что-нибудь?

— Рулет куриный со шпинатом звучит симпатично...

Кажется, дешевле тут ничего нет.

Даймер прищурился:

— В рыбном ресторане ты берёшь курицу?

— Э-э… Честно говоря, я вообще не голодна.

— Прости, но не верю. У нас обоих с утра крошки во рту не было. Да и глаза тебя выдают.

— В каком смысле? — опешила я.

— Я заметил: когда ты испытываешь сильные эмоции, они начинают светиться.

Вот же наблюдательный! Сразу подметил мой главный изъян.

В целом мне жаловаться не на что: высокая, стройная, фигура есть, даже маскировать приходится, и лицом как будто не дурнушка. Только масть подвела.

Бесцветность типична для обладателей аним воздуха. Но Артур уродился синеглазым блондином, а у меня волосы пепельно-русые, глаза серо-голубые, с грязно-грозовым оттенком. Хуже всего, что время от времени эта грязь приобретает неприятный желтоватый отлив. Из-за него в детстве меня раз пять обследовали на гепатит. До сих пор, случается, какой-нибудь доброхот ахнет: «Светлые росы! Что у вас с глазами, не желтуха ли?» Приходится объяснять: «Это не желтуха, это природная особенность».

Я выложила Даймеру всё, как есть — чтобы постыдился смеяться над девушкой. Но несносный инспектор решительно не знал смущения.

— Это не доброхот, это идиот, прости за грубость, — обыграл он моё выражение. — Или ему нужны очки. Надо быть слепым, чтобы принять отсветы восхода за болезненную желтизну.

Нет, он точно издевается!

— Сейчас твои глаза горят так, что мне страшно. Спорим, ты готова съесть кита. Лично я — сразу двух. Кстати, ты пробовала местную осетрину? Нет? Тогда у тебя просто нет выбора. Это преступление — быть в Бежене и не отведать знаменитого росяного осетра.

Для разгона перед осетриной подали салат из морепродуктов, и Даймер попросил по капле веселья.

Не думала, что в Бежене есть такой изыск. А стоит… Кит наверняка обойдётся дешевле.

Принесли три сосуда. Два узких, простого тонкого стекла, похожих на лабораторные мензурки — веселью не нужна дорогая оправа. На дне каждого искрилась чистая роса, будто слеза на солнце. Третий сосуд был мал, но пузат — чёрный, непрозрачный, с рычажком под журавлиным носом.

Разливал сам метрдотель. С видом священнодействующего жреца он занёс чёрный сосуд над одной из мензурок, надавил на рычажок. На носике повисала переливчатая капля, сорвалась и драгоценным камушком упала в росу. Ухоженная рука с золочёным суб-кольцом на пальце аккуратно взболтала мензурку — капля рассыпалась разноцветными искрами. Роса на дне начала испаряться, играя красками. Лёгкие, как пух одуванчика, огни поднимались к краю сосуда, но наружу не выходили. Невесомые радужные отсветы ложились на белоснежную скатерть, бликами плясали в зрачках Мэта Даймера.

— За тебя, Симона, — сказал он тихо, поднося к губам свою чарку.

Весельем не чокаются, я знала. Как на поминках. В этом был смысл: принято считать, что отведав чудесный напиток, ты ненадолго становишься другим человеком — лучше себя прежнего. Или таким, каким должен быть на самом деле...

Страшновато, но если сейчас не попробую, буду жалеть всю жизнь.

Зажмурилась — и глотнула... рассветной свежести! Искрящейся, воздушной, солнечной. Наполненной ароматами летнего луга, сочным вкусом земляники, мяты, ванили, яблок. Ласковый жар согрело горло, скатился в пищевод, струясь по жилам восторгом и нежностью, летящей, радостной лёгкостью… Счастьем!

Мэт смотрел на меня смеющимися глазами, и мне хотелось смеяться вместе с ним. Нет, я не потеряла себя, не перестала понимать, что меня банально соблазняют, но это больше не казалось концом света, напротив — наполняло предвкушением.

Опустила взгляд в тарелку, на горку мидий, креветок и моллюсков, перемешанных с оливками и зеленью. Только что о еде даже думать не хотелось, а сейчас слюнки побежали. Я и правда дико проголодалась!

Глава 5. Утро

В пепельном сумраке комната казалась миражом. Смутные очертания шкафа и двери в ванную. Пещерный зев прихожей. На тумбочке — тёмное пятно хронометра с болотными огнями часов и минут.

Сознание ещё пребывало в полусне, голова гудела, свинцовые веки норовили сомкнуться вновь. И что меня разбудило — в такую-то рань?..

Неожиданно цифры на табло обрели чёткость.

Ничего себе рань — десятый час!

Но почему так темно?

С трудом перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть в окно. Взгляд упал на вторую тумбочку с таким же хронометром — и меня словно молнией прошило! Увиделось: вот я устраиваю голову на груди Мэта, улыбаясь мысли, до чего уютно, оказывается, засыпать в мужских объятьях. Смотрю сквозь ресницы, как свечение из окна серебрит надпись «Ариго» на ярлычке под воротом его рубашки, как рассеянно мерцают цифры сквозь тонкую ткань.

Это моя рука зашвырнула рубашку на тумбочку, прямо на хронометр…

О Святое Облако!

Я с головой нырнула под одеяло, свернулась в клубок и крепко зажмурилась.

Что я наделала!

Ради вида на жительство… с незнакомым мужчиной… да ещё в удовольствие!..

Память ехидно подбрасывала всё новые подробности минувшей ночи — так следователь предъявляет преступнику неопровержимые улики. А тело, коварный свидетель, с готовностью подтверждало: было, было, не пригрезилось.

Я забилась глубже и затихла, боясь шевельнуться. Лучше задохнусь, чем посмотрю в глаза так называемому мужу!

Постой, а где он, собственно говоря?

Муж.

В постели рядом со мной никого не было...

Точно?

Я высунулась наружу.

Точно!

Окинула взглядом комнату, с замиранием сердца ожидая, что сейчас из ванной появится мускулисто-поджарая фигура в капельках влаги на загорелой коже и с полотенцем вокруг бёдер, а то и без него. Но из-за тонкой двери не доносилось ни звука — сколько я ни напрягала слух.

Стоп. Где моя одежда? Точно помню, что платье свисало со спинки кровати, на полу валялись колготки и… неважно. Куда всё подевалось?

Номер выглядел готовым к приёму новых жильцов — во всём, кроме разобранной постели.

Ничего лишнего. Ничего личного. Разве у Мэта… у инспектора Даймера не должно быть чемодана, каких-то вещей?

Его воздухоход в час. Или раньше? Может, он уже съехал, прихватив, потехи ради, мою одежду, купленную на его деньги, а меня… оставил расплачиваться за номер?!

Со стороны входной двери что-то подозрительно лязгнуло, и я облилась холодным потом. Однако звук не повторился. Возможно, кто-то случайно задел ручку, проходя мимо...

Меня сбросило с кровати, как пружиной. Судорожно кутаясь в одеяло, я выглянула в прихожую, распахнула дверь в ванную. Пусто! Проверить в шкафу? В голове нарисовалась иррациональная картина связанного инспектора с кляпом во рту…

Я дёрнула дверцу — и чуть не расплакалась от облегчения. Моё платье висело на плечиках рядом с мужской рубашкой. Внизу — мои туфли и небольшая дорожная сумка красно-коричневой кожи. Сбоку, на полке — мои колготки и бельё, всё аккуратно сложено и в полной сохранности.

Одеяло сейчас же полетело на кровать. Так воин картинным жестом сбрасывает плащ перед решающей битвой. Я сгребла в охапку своё имущество и кинулась в ванную. Там хоть запереться можно.

На полочках нашлись мыло, гель для душа, зубная паста… А ещё щётка и расчёска. Мгновение я колебалась. Но после того, что произошло ночью, о каком «негигиенично» может идти речь?

Полотенца были ещё влажными.

Значит, Мэт Даймер успел помыться, одеться, прибрать в комнате, задёрнуть портьеры так плотно, что утреннему свету не осталось ни единой лазейки, — а я не проснулась.

Последний взгляд в зеркало: вид бледноватый, но вполне пристойный, если не считать лёгкой припухлости губ и век. Спать мне пришлось всего ничего...

В коридоре то и дело слышались шаги, голоса, характерные звуки, с которыми горничные перемещают тележки для утренней уборки.

Главное, не суетись, Симона. Не озирайся, шагай уверенно. И не забывай повторять: «Я в рабочем режиме, иду на деловую встречу. На мне деловое платье, и у меня деловая встреча».

В холле кишел народ. За стойкое портье дежурили трое в чёрных фирменных пиджаках — мужчина и две женщины. Женщины были заняты с постояльцами. Мужчина, казалось, не спускал с меня глаз. Сейчас окликнет: «Из какого вы номера?» И напустит охрану...

Спас меня посыльный из цветочного магазина. Вошёл через боковую вертящуюся дверь с букетом крупных белых цветов необычного вида и обратился к свободному портье. В эту дверь я и вышмыгнула, словно белка из силка.

В вышине синело небо, мир был прекрасен и по-утреннему юн. Жаль, мою сторону улицы накрывала тень гостиницы — обочину дороги, клёны вдоль неё и тротуар. Зато противоположная сторона купалась в солнце: задорно сверкали витрины магазинчиков и кафе, жёлтые стены домов смотрелись ярко и весело, календула на окнах радовала глаз. Хотелось туда, к свету и теплу. Но в воздухе плыл аромат свежей выпечки, и я обнаружила, что зверски голодна.