Железяка и Баламут

Saved reality

Медленно-медленно, словно Вий, от которого сбежали все его денщики-вурдалаки, поднимающие веки, Железяка открывал глаза. Ощущения тела, тяжело вмятого в паркет, нахлынули волной. Железяка сел и осмотрелся. Он был дома и, что более существенно, цел и невредим. Тазик с водой, подключенный к сети, отсутствовал, но Железяка отнесся к этому спокойно – все прежние представления о природе явлений уже не играли роли. Теперь нужно учиться смотреть на мир другим зрением, двойным: с этой стороны и с той, из-за предела, который он перешагнул дважды – чтобы уйти и чтобы вернуться.

Ему подарили жизнь и взамен попросили кое о чем. О сущей малости.

Вспомнить забытую родину.

Только и всего-то. Сделать так, чтобы Город, где нет одиночества, распахнул перед ним свои ворота.

Железяка вдруг почувствовал неудобство в руке. Кулак был крепко стиснут, и пальцы онемели, не сразу удалось их разжать.

На ладони лежал маленький металлический крест, оставивший в коже глубокие вмятины. Железяка поднес его к глазам, прочел надпись: «Сим победиши». Ключ к воротам, догадался он и снова зажал подарок в кулаке. Потом встал, отыскал мобильник.

Но звонить не пришлось.

Из-за входной двери послышалась возня, и в квартиру ввалилась шумная орава. Железяка не помня себя сорвался с места и через секунду сграбастал в объятья всех троих. «Бандиты» повисли на нем, как бульдожки, Инга утопила его в поцелуях.

– Господи, ты живой! Я всю дорогу тряслась, как желе, боялась не успеть. Эта телеграмма меня так перепугала… Я навоображала Бог знает что…

– Какая телеграмма? – Железяка спустил на пол близнецов. – Чего ты боялась, родная моя?…

– Папа, папа, – в один голос орали близнецы, – мы думали, что ты умер и мы больше никогда тебя не увидим. А почему ты не умер?

Инга торопливо копалась в сумочке.

– Да вот же… телеграмма. – На лице ее, немного усталом и загорелом, играла счастливая растерянность.

Железяка развернул смятую полоску бумаги. «Если вам дорог муж немедленно приезжайте речь идет жизни и смерти».

– Кажется, я знаю шутника, который это сделал, – сказал Железяка, ухмыляясь.

Шутником, конечно, поработал кот по имени Баламут. Прощальная шутка. Железяка знал, что больше его не увидит.

– Тебе смешно! – рассердилась Инга. – Конечно, ведь это не ты, бросив все, бежал с двумя детьми на шее доставать обратные билеты, не ты мучился жуткими мыслями, не ты покрывался сединой, умоляя самолет лететь быстрее…

Железяка притянул ее к себе и зарылся носом в пахнущие абрикосом волосы.

– Твоя седина удивительно маскируется под натуральный цвет, – сказал он. – И я действительно умирал без тебя. Еще чуть-чуть, и совсем бы протянул ноги с тоски…

Признание его потонуло в оглушительном металлическом грохоте, который означал, что «бандиты» вернулись домой.

– Папа, у нас в комнате таз! И он уронился… Можно мы в него поиграем?…

Подъезд был изгаженным и настенно обматеренным, и по этому признаку не отличался оригинальностью от тысяч своих собратьев в РФ-пространстве, являющих собой нерасшифрованный пока что геном поколения следующих.

Железяка нажал кнопку звонка. Дверь открыл худощавый, небольшого роста, почти изящного сложения молодой человек. Он был печален и серьезен, в вопрошающем цепком взоре – готовность, как у собаки, ждущей апорта.

– Вам привет от братьев Сварожичей и дружины Скифского Возрождения, – тоном заговорщика произнес Железяка отрепетированную фразу.

Свою роль он готовил тщательно и сейчас должен был отыграть ее так, чтобы Станиславский из гроба разразился криками «Верю!»

Выражение лица молодого человека сделалось еще более серьезным и ждущим. Железяка шагнул через порог, излучая флюиды властных полномочий и умеренной бесцеремонности. Рука в кармане куртки ласкала ствол пластмассового пистолетика.

– А вы кто? – спросил молодой человек, сглотнув, так что кадык нервно задергался.

– Толмач Перунов волхв Световит, – бесстрастно отрекомендовался Железяка.

– Оч… – молодой человек снова сглотнул, – …чень… очень… проходите. Вы знаете, я все ждал чего-то в этом роде. И надо же, действительно…

Приглашая жестом Железяку, молодой человек одновременно задвигал что-то ногой под стул, стоящий в полутемной прихожей. Железяка успел подметить хвост, обвившийся вокруг ножки стула, и заднюю кошачью лапу. То и другое было, конечно, черного цвета, в этом не приходилось сомневаться. Железяка понимающе усмехнулся и мысленно приветствовал бывшего знакомца.

…Молодой человек оказался слишком впечатлительной и увлекающейся личностью. Романтиком со стажем. Даже фокусы для убеждения не потребовались. Цветастые языческие игрушки заставили его трепыхаться от возбуждения, Скифская держава, поклонившаяся идолам, заворожила первобытной силой колдовского обрядничества, силой дремучего хаоса, впряженного в телегу. Камо летеши?…

Через час Железяка вышел из квартиры, пряча пистолетик в карман, жалея о том, что пришлось пустить его в ход.

Игрушка стреляла бесшумно. Железяка сначала даже не понял и подумал, что не сработало. Но когда парень закатил глаза и стал заваливаться набок, сползая со стула, убедился, что артефакт действует.

Ничего особенного – глубокий освежающий сон, после которого парень не вспомнит ни о Баламуте, ни о патологиях реальности, ни о толмаче славянского громовержца из дружины Скифского Возрождения. Кто не с нами, тот против нас. Железяка только сейчас постиг глубокую истинность этого выражения. Обработка Баламутом «подстреленного» романтика ничего не дала. Парень автоматически пополняет ряды других претендентов на поставку горючего для Матрицы.

Но лазейку, по которой каждый может вернуться к забытому порогу, у него никто не отбирал.

Лазейкой было бесконечное одиночество…

…Железяка шел по улице, жмурясь от солнца, и представлял, что все с ним приключившееся и продолжающее приключаться – это просто сказка. Придуманная Тем, Кто придумал и все остальное в мире и сам этот мир. А зачем Ему такие сказки – это уж Ему виднее. И Пушкин со своим Лукоморьем вообще-то здесь ни при чем.