Софи уставилась на Иоганна, не в силах уразуметь смысл его слов, затем поглядела на свою грудь. Медленно, боязливо она опустила раскрытую ладонь на середину грудной клетки, прямо поверх уродливого шва, туда, где когда-то билось ее собственное, безупречно работавшее сердце.
Новое было таким большим, что распирало ей ребра. А еще неуклюжим. И своенравным. Да и звуки, которые оно издавало, походили скорее на «тик-так», чем на «тук-тук». Оно то спешило куда-то, то, наоборот, медлило. Сбивалось с ритма, запиналось, кряхтело, сипело, а потом начинало бешено наверстывать упущенное.
– Это своего рода механизм, – пояснил ей Иоганн. – Он прокачивает кровь через твое тело так же, как это делало старое сердце.
Софи знала, что такое механизм. Ученые и инженеры с разных концов света постоянно прибывали ко двору мачехи, желая продемонстрировать ей свои изобретения. Софи видела и помпы, и турбины – жуткие, уродливые штуковины, которые изрыгали дым и плевались маслом. И вот теперь механизм оказался в ней самой, под ее кожей, плотью и костями. Несколько секунд она боролась с собой – так ей хотелось разорвать стежки на груди и избавиться от чертовой штуковины.
– А из чего он? – спросила она дрогнувшим голосом.
Иоганн набрал воздуха, точно готовясь к долгой пространной лекции, но не успел ничего сказать – ответ прилетел со стороны двери.
– Олово. Колесики, шестеренки. Проволока.
Софи повернула голову. Вернулся Юлий – брат Иоганна. Он стоял, привалившись спиной к косяку, сложив на груди руки, и пристально смотрел на Иоганна. Как давно он там был и сколько успел услышать, Софи не знала.
– Иоганн у нас мастер на все руки. Верно, братец? – продолжил Юлий не без яда в голосе.
Иоганн ничего не сказал, лишь робко улыбнулся брату.
Юлий повернулся к Софи и хотел заговорить, но тут в комнату с тарелкой в руках ворвался еще один брат.
– Вебер прислал ей свежий хлеб с маслом, – заявил он.
– Вебер – это наш повар, – пояснил Иоганн. – А это Шатци, наш седьмой брат.
– Седьмой брат… – повторила за ним Софи.
Еще недавно она была так напугана, что не могла даже думать и не поняла, сколько их и кто они такие. Но теперь, успокоившись, вдруг догадалась.
– Так вы – семь лесных человечков? – удивленно спросила она.
– Точно, – подтвердил Шатци, ставя хлеб рядом с бульоном.
– Да, мне рассказывала о вас нянюшка, когда я была совсем маленькой. Но тогда я думала, что вы существуете только в сказках, – продолжала она, пораженная своим открытием; ее страх совсем прошел. – В тайных подземных ходах, известных вам одним, вы добываете золото и драгоценные камни, – добавила она. – И у каждого есть особый талант. Один из вас – плотник.
– Йоост, – подтвердил Шатци.
– Другой – охотник.
– Иеремия.
– Есть еще портной…
– Это я.
– Травник, фермер, кузнец…
– Юлий. Йозеф. Якоб.
– И часовщик.
– Иоганн.
Шатци пододвинул единственный в комнате стул ближе к кровати, сел, взял миску с супом и подал ее Софи.
– Ты худая и бледная, – заявил он, вручая ей ложку. – Тебе надо есть. Иначе никогда не поправишься.
Софи опять стало не по себе. Она с тревогой покосилась на миску. Собственная мачеха пыталась ее убить, так стоит ли доверять совершенно чужим людям?
Юлий разгадал ее подозрения:
– Думаешь, мы из кожи вон лезли, спасая тебя, чтобы потом отравить? Слишком много беспокойства!
– Юлий, разве обязательно быть таким грубым? – возмутился Шатци.
– А зачем вам это понадобилось? – спросила Софи, думая о том, что двигало братьями. – Спасать меня?
Взгляд Юлия скользнул к окну.
– Почему бы и нет? – пожал он плечами.
Но Софи не унималась:
– Вы сделали мне новое сердце. Нянчились со мной, пока я не пришла в себя. Разве так ведут себя с незнакомыми людьми?
– Может быть, там, откуда ты пришла, все по-другому, – ответил Юлий. – Но здесь, в Лощине, мы не позволяем… – Внезапно он осекся, точно сболтнул лишнего. – Мы здесь помогаем другим. – Он кивнул на миску у нее в руках. – Ешь!
Он вышел из комнаты. Затем по лестнице застучали его шаги.
– Не обращай внимания. Он сегодня не в духе. Засох куст чернобыльника, – сказал Иоганн. – А поесть тебе и в самом деле нужно.
Софи заглянула в миску: в золотистом бульоне плавали куски мяса, оранжевые кружки моркови и ленточки яичной лапши. У нее тут же заурчало в животе. Софи съела ложку, другую. Живительное тепло разлилось внутри, побежало по жилам. Металлическая штуковина, которая служила ей теперь вместо сердца, щелкнула и замурлыкала. Софи притворилась, будто не слышит, и продолжала есть. Скоро от бульона осталась ровно половина.
– Эй, потише, – предостерег ее Шатци. – У тебя же полторы недели маковой росинки во рту не было.
Но Софи не слушала. Покончив с супом, она принялась за хлеб. А когда и от него не осталось ни крошки, сказала:
– Спасибо. Было очень вкусно, – и промокнула рот салфеткой, которую принес Шатци.
После еды к ней начали возвращаться силы. В голове прояснилось, мысли обрели связность. И тут ее осенило – в бездне отчаяния забрезжил огонек надежды.
– У вас, случайно, нет платья, которое вы могли бы дать мне взаймы? И какой-нибудь обуви? – спросила она, с трудом садясь в постели. – Мне надо вернуться.
Иоганн поглядел на нее с тревогой:
– Куда вернуться? Во дворец? Плохая идея.
– Да ты едва можешь пройти по комнате, куда уж там путешествовать! – воскликнул Шатци.
– Вернуться туда, где все произошло, – объяснила Софи. – Королева вряд ли сообщит придворным, что она пыталась меня убить. Что-нибудь выдумает. Скажет, что я заблудилась или упала и повредила себе что-нибудь, а егерь отправился за помощью. Вы не видели, меня в лесу никто не ищет?
– Нет, не видели, к счастью, – сказал Шатци.
– Почему к счастью? – недоуменно спросила Софи, вскинув брови.
– Раз мы никого не видели, значит тебя никто не ищет. Если егерь королевы принес ей твое сердце…
– Мое сердце? – переспросила Софи, совершенно сбитая с толку.
«Откуда он знает?» – подумала она.
Иоганн грозно посмотрел на Шатци, но Софи ничего не заметила.
– Я… э-э… ты… ты вроде сама так говорила, или нет? – промямлил Шатци.
– Нет, не говорила, – сказала Софи, ломая голову над тем, что он может от нее скрывать.
– Да?.. Ну значит, я просто предполагаю, что он так сделал, – выпутался Шатци. – Иначе зачем оно ему? Это ведь он его забрал, да? Больше-то некому.
Софи кивнула. Объяснение выглядело вполне удовлетворительным, но все же, казалось, от нее что-то скрывают.
– В общем, – продолжал Шатци, – теперь королева не заподозрит, что ты жива, а пока она считает тебя мертвой, ты в безопасности. Сиди тихо, Софи, не высовывайся – и уцелеешь. Тебе нельзя покидать Лощину.
Софи не хотелось оставаться в Лощине. Братья были очень добры к ней, но ведь это был их дом, а не ее. Новое сердце скрипнуло, словно откликаясь на ее чувства. Софи вздрогнула – во время разговора она забыла про чужеродную штуковину у себя в груди, но та напомнила о себе снова. Когда шум затих, она сказала:
– А что, если есть человек, которому я с радостью позволила бы меня найти? Человек, который мог бы мне помочь?
– Кто это? – спросил Иоганн.
– Принц Хаакон, повелитель Скандинайи. Мы собираемся пожениться. Он наверняка будет искать меня… Да нет, уже ищет. – (Искра надежды, которая сверкнула раньше, разгорелась и стала пламенем.) – Вы его не видели? – воодушевленно закончила она. – (Иоганн покачал головой.) – Высокий, светловолосый, голубоглазый. Точно не видели? – настаивала Софи и наконец повернулась к Шатци, но он тоже отрицательно покачал головой. – Тогда я… не понимаю, – сказала она, теряя надежду. Хаакон ведь обещал, что всегда будет заботиться о ней, защищать от любых бед. – Ну может, вы с ним разминулись, – робко предположила она. – Или он ищет не в том месте.
– Раз уж королева зашла так далеко и позаботилась о твоей смерти, то явно изобрела правдоподобную историю, чтобы скормить ее двору, – сказал Иоганн. – Не сомневаюсь, бедный парень вместе со всеми думает, что ты мертва.
Софи уныло кивнула. Надежда погасла, и она принялась теребить пальцами краешек одеяла. Да, Иоганн наверняка прав. Весь двор, включая Хаакона, давно верит в то, что ее убили разбойники, уволок медведь или еще в какую-либо чушь в этом роде. Ее не ищут – ни Хаакон, ни кто-нибудь другой. Мысль об этом повергла ее в отчаяние и тревогу. Было такое чувство, будто ее живой положили в гроб, забили крышку и теперь закапывают в землю, она изо всех сил кричит и царапается, но никто не слышит. У нее больше нет будущего. Она не выйдет замуж за принца. Не наденет корону. Мачеха не сумела убить ее тело, но все равно отняла жизнь.
Шатци понял, что она в смятении.
– Ты с нами, Софи. Ты жива, а это главное, – сказал он и ласково потрепал ее по руке.
– Да, – ответила она. – Я жива. Спасибо вам за это.
И она закрыла глаза. Силы, вернувшиеся после еды, стремительно убывали.
– Ты измучена. Тебе надо отдыхать. – Шатци встал, отнес на место свой стул и задернул занавески. – Поспи еще чуть-чуть.
С этими словами он собрал посуду и вышел из комнаты. Иоганн последовал за ним, но, уже закрывая дверь, вдруг замер и повернулся к Софи.
– Чуть не забыл, – сказал он и вынул из кармана куртки кисет. – Мы нашли их в траве рядом с тобой. Иеремия собрал их для тебя.
Софи с усилием подняла веки, взяла из рук Иоганна кисет и высыпала содержимое на ладонь. Шесть крупных кроваво-красных, безупречных на вид рубинов.
– Это не мое, – сказала она.
– Разве на тебе не было браслета? Или ожерелья, которое порвалось, пока ты сопротивлялась?
Софи отрицательно покачала головой и хотела вернуть камни, но Иоганн отказался их принять.
– Наверное, ты просто забыла, – сказал он. – По крайней мере, они точно не наши. Пусть будут у тебя.
Когда дверь за ним закрылась, Софи вернула камни в кисет и положила его на столик возле кровати. Сон властно манил ее в свои глубины.
«Сиди тихо, Софи, не высовывайся – и уцелеешь», – сказал Шатци. Но как долго ей тут сидеть? Не оставаться же в этой Лощине веки вечные?
Мысли снова устремились к Хаакону. Она представила себе его прекрасное лицо, теплую улыбку. Иоганн сказал, что никто не ищет ее в лесу. Но Хаакон – не кто угодно. Он – принц. Ее принц, который наверняка не примет на веру ложь королевы. Он потребует доказательств. Он наверняка чувствует, что его обманули и Софи жива. Сердце подскажет ему, ведь он любит ее, а значит, будет искать до тех пор, пока не найдет.
Я же принц. Спасать – моя работа.
Софи сомкнула веки. Ее новое сердце угомонилось и лишь негромко пощелкивало время от времени – такой звук издает цепь настенных ходиков, когда опускается на одно звено под тяжестью гирек.
Сон укрыл ее своим темным плащом. Все ее страхи и тревоги, пережитые за последний час, поблекли.
Отступили.
И почти исчезли.