Жаркое лето. Первый поток

Глава 21 Разбирательство. Нежданное вмешательство и резкий поворот дела

Я бежала до вожатской со всех ног, и все равно не успела к началу разбирательства. Не войдя еще, услышала голос Любовь Викторовны, звучащий на повышенных тонах.

Взявшись за ручку двери, задержалась на минуту, пытаясь унять колотье в боку и выровнять сбившееся дыхание. Не следовало входить туда вот так, запыхавшись.

Ни Паши, ни Маргариты Михайловны не было слышно. Только гневные Любочкины слова:

— Мы не просто немедленно вышлем тебя обратно, — говорила она, постукивая карандашом по столу, — о твоем поведении мы сообщим в школу. Я сама провожу тебя вплоть до орбитальной станции, а оттуда свяжусь с твоими родителями. У меня будет к ним очень, очень непростой разговор.

Я распрямилась, отнимая руку от все так же невыносимо колющего бока и, стукнув в дверь раз, вошла, кивнув присутствовавшим. Ведь я еще не видела с утра Маргариту Михайловну, а воспитанные люди здороваются при встрече.

Она сидела на вчерашнем своем месте, у дальней стены, будто продолжая вчерашнее разбирательство, вот только теперь Любочка выговаривала мне. Это был безусловный реванш, я ясно читала это в её бледно-голубых глазах. Паша сидел через стол, напротив. Я видела лишь его согбенную спину и судорожно вздрагивавшие плечи. Он тихо-тихо, безостановочно плакал.

Любовь Викторовна, грозно возвышаясь за своим столом, замыкала этот треугольник.

— А, вот и вы, отлично, — кивнула она мне в ответ на мой кивок, и продолжила, обращаясь к Паше, — ты понимаешь, чем это тебе грозит?

— Я прошу прощения, — сказала я, садясь на соседний с Пашей стул так, чтобы он почувствовал мое присутствие, какую-то поддержку рядом, но одновременно и так, чтобы не закрывать его от взгляда Любовь Викторовны. Как ни хотелось мне уволочь пацана отсюда подальше, я не могла этого сделать. И в этой игре были свои негласные правила. — Я прошу прощения, — повторила я, — но я не в курсе событий. Что произошло?

Паша всхлипнул надрывно и, закусив вдруг руку, принялся тихонько покачиваться.

— Вы не знаете, что творится в вашем отряде? — спросила Любовь Викторовна, изгибая бровь. — Великолепно!

— И все-таки, — я не стала оправдываться, понимая, что пришла сюда не за этим. — Что случилось?

— Этим утром Паша Выставной помочился на меня и грязно обругал, — произнесла Маргарита Михайловна громко, чеканя каждое слово.

— Что?! — слова эти никак не хотели укладываться у меня в голове.

— Мне повторить? — спросила Маргарита Михайловна ледяным тоном.

— Извините, извините, — смешалась я, опуская взгляд.

В голове крутилось только одно: "Господи, Паша, зачем ты это сделал?".

— Паша, зачем ты это сделал? — эхом повторила Любовь Викторовна, нагибаясь через стол. — Паша, посмотри на меня. Паша…

Паша только сидел, кусая руку, отчаянно мотая головой и всхлипывая.

За спиной вдруг открылась дверь.

Я обернулась.

На пороге стоял повар, угостивший меня вчера соком с булочкой. Его поварской колпак, аккуратно свернутый, торчал из кармана передника.

— Здравствуйте, — сказал он, переступая порог. — Любовь Викторовна, вас можно?

— Мы скоро закончим, — сказала Любовь Викторовна, распрямляясь и придвигая к себе какие-то бумажки. — Маргарита Михайловна, передайте, пожалуйста, вашу докладную… Так, Паша, мы тебя слушаем. Зачем ты это сделал?

Маргарита Михайловна толкнула по столешнице лежавший перед ней лист.

Шагнув вдруг к столу, повар сел по другую сторону от Паши, разом скрыв того от взгляда замдиректора, и, подхватив докладную, передал её Любовь Викторовне, скользнув по строчкам бегло.

— Благодарю, — ответила та, не поднимая головы от документов. — Паша? Мы не закончим, пока ты не скажешь нам хоть что-нибудь. Объясни свои действия, будь так любезен.

Повар бросил взгляд на мальчика, потом посмотрел на Маргариту Михайловну. Та сидела, задыхаясь от возмущения. Его маневры с докладной не ускользнули от её внимания. Я приобняла Пашу, принялась гладить по судорожно вздрагивавшей спине, шептать что-то успокаивающее.

— Я не буду говорить, не буду говорить, не буду говорить, — повторял Паша еле слышно.

— Передайте, пожалуйста, воды, — попросила я повара, глазами указывая на стоявший на Любочкином столе графин.

— Минутку, — ответил тот, поднимаясь, чтобы налить воды в стакан, и когда он встал, на моем браслете сработал вдруг сигнал вызова. Виброзвонок ударил подобно электрическому разряду, пробежавшись от запястья к локтю.

Я вздрогнула от неожиданности. Сжала кулак, принимая входящий звонок. Оказалось, я привыкла уже к отсутствию связи. В ухо мне едва слышно шепнули: "Выпытывай, что случилось, у нее" — и прежде чем я смогла сообразить что-либо, послышался короткий сигнал отключившегося абонента. Я уставилась в спину поднявшегося повара, а тот, налив полный стакан, развернулся и, подмигнув мне, сказал:

— Давай я его напою.

— Спасибо, — ответила я, снимая руку с Пашиной спины.

Сцепив пальцы над столом, я уперлась подбородком в грудь, собираясь с духом, а потом подняла взгляд, посмотрев в бледно-голубые глаза воспитателя.

— Маргарита Михайловна, — начала я, — я прошу прощения, но я все-таки не понимаю, как такое могло произойти. У меня просто в голове не укладывается…

— Представьте себе, у меня тоже, — отрезала Маргарита Михайловна, леденея взглядом еще сильней.

— Простите меня, пожалуйста, — я должна была гнуть до конца, — я понимаю, что эта тема вам неприятна…

— Очевидно, не понимаете, — снова перебила меня Маргарита Михайловна, чуть повышая тон. В голосе её вдруг прорезались истеричные нотки.

— И все-таки, — я с трудом выдерживала её взгляд, — все-таки как же все случилось?

— Да, — Любовь Викторовна, наконец, закончив писать, подняла голову, — Маргарита Михайловна, время идет, — она бросила быстрый взгляд на запястье, — Паша молчит… Если вас не затруднит.

Сложив руки на столе, Любовь Викторовна смотрела на свою подругу в упор, а я, наконец, смогла чуть-чуть отдышаться от этой жутковатой игры в гляделки. От напряжения у меня затекла шея, ныли плечи. Но я боялась даже пошелохнуться.

— Когда я принимала корпус, — начала Маргарита Михайловна, и голос её стал вдруг деревянным, — техничка, убирающая на этаже, жаловалась мне на безобразное состояние туалетов по утрам. — Любовь Викторовна вопрошающе изогнула бровь. Я тоже слушала, не понимая, к чему ведет Маргарита Михайловна. — Этим утром, — она запнулась, поперхнувшись вдруг. Любовь Викторовна смотрела со все возрастающим интересом, я сидела, не смея вздохнуть, — этим утром, — продолжила Маргарита Михайловна, откашлявшись, — я прошлась по туалетам, чтобы проверить это.

Выражение лица Любовь Викторовны неуловимо изменилось. Она вновь опустила взгляд к бумагам на столе. Нашла и вынула докладную.

— Маргарита Михайловна, — сказала она, протягивая документ через стол, — вы понимаете, что вам придется либо переписать докладную, либо забрать её? — Повар приподнялся, и, вынув листок из пальцев замдиректора, положил его на столешницу перед воспитателем. — Вы будете переписывать?

— Нет, — ответила Маргарита Михайловна, беря бумажку и медленно разрывая её на части.

— Полагаю, на этом вопрос можно считать закрытым, — в голосе Любовь Викторовны звенела едва сдерживаемая ярость. — Жаль только, что вы, Маргарита Михайловна, потратили столько моего времени зря. Семён Михайлович, — поднявшись, она обернулась к повару, — что у вас?

— Мне не к спеху, — сказал повар, махнув рукой, — не буду вас задерживать.

— Благодарю, — ответила Любовь Викторовна, выходя.

Проводив её взглядом, повар обернулся к Маргарите Михайловне. Та минуту смотрела на него в упор, а потом вскочила, опрокинув стул на пол, и, обойдя весь длинный стол по периметру, вышла, наконец, вон, громко хлопнув дверью.

— Спасибо, — сказала я, оборачиваясь к повару.

— Пустяки, — отмахнулся он, и, встав, подхватил Пашу под мышки, будто тот был совсем маленьким ребенком, посадил его на стол перед собой. Снова налил и дал в руки полный стакан воды. — Пей. Давай, пей и успокаивайся.

— Я п-просто об-бернулся к-к ней, к-когда она открыла д-дверь, — Паша говорил между глотками, его зубы стучали о край стакана.

— Пей, — повторил повар, чуть подтолкнув стакан снизу, и повернулся ко мне, — а я смотрю, вы у столов сгрудились всем отрядом, потом подходит ко мне Ильсур… Пойду, думаю, гляну, что тут стряслось.

— Так вы приходили только из-за нас?! — спросила я, не веря.

— Конечно, — ответил он, улыбнувшись. — Я ведь предлагал тебе, обращайся, если что.

— Семён Михайлович, — я замолчала, не находя нужных слов, — …спасибо!

— Зови меня просто Семён, — улыбнулся повар. — Ну как? — вновь обернулся он к Паше. — Ты в порядке? — Паша кивнул, передавая ему стакан. — У-у-у, брат! — протянул Семён, забирая стакан, и приподнимая за подбородок заплаканное Пашино лицо, — идем умываться.

Подхватив со стола полупустой графин, Семён вышел из вожатской. Паша спрыгнул со стола, и я отправилась следом.

На улице было уже теплее. По небу бежали не грязно-серые тучи, а белые, пушистые облачка. Меж ними ярко сияло солнце.

— Иди сюда, — позвал Семён Пашу, и тот, сойдя с дорожки, сложил руки ковшиком. Льющаяся вода блестела в солнечном свете бриллиантами. Я стояла и смотрела, как человек в поварском переднике с заправленным в карман колпаком помогает умываться тринадцатилетнему рыжему пацану с покрасневшим, распухшим от слез лицом, и гадала, кто он.

— Ну все, — сказал Семён, закончив, — я занесу графин, а вы идите. Все уже ушли купаться.

— Спасибо, — сказал Паша почти нормальным своим голосом и шмыгнул носом.

Я кивнула еще раз, благодаря. И, взяв Пашу за руку, повела его к центральной аллее. Наша беседка была пуста. Ди увел отряд на море, как я и просила. Паша шел молча, лишь судорожно вздыхал время от времени.

Я тоже молчала и только крепче сжимала его руку, когда слышала эти судорожные вздохи.

Придя на пляж, мы нашли там весь отряд в тревожном ожидании, на берегу. Они даже не входили в воду. Марина первая увидела нас. Сорвалась с места и, подбежав, порывисто обняла Пашку, а потом повернулась ко мне.

— Спасибо, — сказала она тихо.

— Не за что, — ответила я, понимая, что если бы не повар, Пашу непременно бы уже выслали из лагеря.