Жажда

Зенна Хендерсон

Жажда

Перевел с английского Александр ЖАВОРОНКОВ

Иногда мне кажется, что я путешественник, потерпевший кораблекрушение. Будь мне поменьше лет, я непременно играл бы в Робинзона Крузо, хотя не ручаюсь, что при виде следов босых ног - это в наших-то местах! - я сохранил бы присутствие духа.

Но я, наверное, затерян и в пространстве, и во времени. Ведь всего через семь лет я не только стану вполне взрослым, но и увижу смену столетий! Вообразите себе день, который, начавшись в девятнадцатом веке, после полуночи перейдет в двадцатый! Надеюсь, теперь понятно, что вместо того, чтобы оглядывать горизонт в поисках парусов, я встаю на скалу и погружаюсь в мечты о мире грядущего столетия.

Но грядущее грядущим, а в тот год нас постигла лютая засуха. Именно поэтому, оставив женщин дома, мы с отцом отправились к устью Капризного ручья. Вскоре мои легкие от усилий и от раскаленного воздуха запылали огнем, но мы продолжали подниматься на холм. Наконец, спустя часа полтора, мы остановились передохнуть в тени огромного валуна. Внизу на мили вокруг расстилалась безжизненно серая долина Скорби. На фоне бледного неба у самого горизонта виднелась темная полоска - горы; почти под самыми нашими ногами волновалось вытянутое пятно зелени - ивы вдоль реки Чакавола, а немного левее их - роща тополей, где пряталась наша хижина и где Ма, поди, уже закончив печь хлеб, стояла вместе с Мэри у порога и смотрела вверх, туда, где сидели мы.

- А что, если мы не отыщем родник? - спросил я и облизнул сухие губы.

Я думал, отец не ответит. Такое с ним бывает часто - он молчит, а через день или два, когда ты и думать забыл, о чем спрашивал, он вдруг отвечает. Но на сей раз он отреагировал сразу:

- Тогда мы узнаем, почему наш ручей прозван Капризным. Если ты уже отдышался, то можешь напиться.

Пить хотелось ужасно, поэтому я немедленно устремился к ручью. В этом месте он был очень быстрым и совсем мелким. Зачерпывая холодную и слегка солоноватую воду, я утолил жажду, а затем, умывшись, сказал:

- Но у нас всегда есть река.

- Не всегда, - возразил отец и, отойдя на несколько шагов вверх по течению, сделал несколько жадных глотков. - Только за последнюю неделю она обмелела почти вдвое. К тому же Танкер вчера сказал, что на вершинах гор совсем не осталось снега. А ведь сейчас - только начало лета!

- А как же наш сад?! - воскликнул я. - И наши поля?!

- Наш сад, наши поля, - повторил отец с грустью.

Найти истоки ручья нам помешала скала, взобраться на которую было не в силах человека. Долго стояли мы перед каменной громадой и смотрели, как откуда-то с вершины падает вода.

- Если речка пересохнет, - сказал я, - то на все хозяйство воды из ручья нам не хватит.

Отец ничего не ответил, а лишь повернулся лицом к дому.

Дорога вниз отняла у нас вдвое меньше времени. Но посередине пути я оступился и упал в заросли репейника. Оттуда меня вытащил отец. Вся моя одежда оказалась в репьях, а на левой щеке красовалась кровоточащая царапина.

- Вода нужна людям, - вроде бы ни с того ни с сего сказал отец. Людям и животным.

Я кивнул, но только подходя к дому, понял истинный смысл его слов. Оказывается, отец уже смирился с потерей полей и фруктовых деревьев, и его заботило, как выживут обитатели его дома и, может быть, фермы.

На тропинке у дома нас поджидали Ма и Мэри. Я молча взял Мэри у матери и понес домой, поскольку прекрасно понимал, что сестренка стала для нее уже тяжеловата. Ведь месяца через два мать ждала появления нового ребенка. Однако мне, пятнадцатилетнему парню и почти мужчине, по мнению отца, и не полагалось об этом даже догадываться.

* * *

Вечером наша семья собралась за столом, чтобы почитать вслух. Начал я. Во второй раз с тех пор, как мы переехали на ферму, я читал "Робинзона Крузо". Сегодня мне попалось место, где Робинзон пересчитывает зернышки пшеницы и размышляет, как их лучше посадить. Такие сюжеты мне нравятся больше, чем пространные рассуждения об одиночестве, да еще пересыпанные массой труднопроизносимых слов. Правда, иногда, оглядывая долину и зная, что вокруг, насколько хватает глаз, есть только Ма, Па да Мэри, я понимаю чувства героя. А хорошо бы у Ма родился парень!

Читал я сегодня хорошо, и отец почти не поправлял мое произношение. После меня мать читала "Чувство и страсть". Эта книга мне кажется скучной, но слушал я внимательно. Ведь неизвестно, в какой момент отец спросит, что значит то или иное слово.

Затем отец читал "Жизни Плутарха". Отдельные страницы в этой книге очень забавные. В конце вечера отец, как всегда, прочитал кусок из Библии, а потом мы все помолились и легли спать.

Едва отец задул лампу, как я задремал, но, услышав тихий голос матери, немедленно проснулся.

- А может, на приисках нам бы жилось лучше, - промолвила она.

- Прииски не для меня, - возразил отец. - Я хочу жить тем, что дает земля, получать урожай из горсти семян... И веры.

- Но если нам все же придется оставить ферму, то?.. - начала мать неуверенно.

- Ферму мы не оставим, - твердо заявил отец.

* * *

Мы с отцом доехали в фургоне торговца мистера Танкера до ворот, с которых и начинается наша ферма. Я снял веревку с вертикальной перекладины и распахнул ворота, а отец еще раз поблагодарил мистера Танкера за газеты, которые он нам привез.

- Извините, что смогли предложить вам лишь такую малость, - сказал под конец отец, глядя на тощенькие мешки и полупустые ящики в фургоне.

Мистер Танкер, натянув вожжи, заметил:

- Теперь-то и вы уяснили, почему эту ферму прозвали "Акрами простаков". Ведь до вас уже две семьи пытались добиться милости от этой земли. Здешние места годятся лишь для шахт и приисков, и больше ни для чего. Тут нет надежного источника воды, вот в чем дело. Вам лучше бы попытать счастья в долине Лас-Ломитас. Там на каждой ферме по два, а то и по три артезианских колодца, да еще и пруд с рыбками в придачу. Не мудрено, что тамошние всякий год снимают добрый урожай. Вот только дорога туда чертовски длинна, и на моем фургоне ее, пожалуй, не осилишь.

Мистер Танкер укатил, а мы с отцом, немного постояв и посмотрев на клубы пыли за фургоном, двинулись обратно. На дощатом мосту мы остановились и поглядели вниз, на Капризный ручей, превратившийся в меленькие мутные пруды, соединенные между собой тонюсеньким мелководным ручейком.

- Как переводится с испанского Лас-Ломитас? - спросил вдруг отец.

Немного покопавшись в памяти, я гордо произнес:

- Невысокие холмы.

Тут мне припомнился вчерашний ночной разговор между родителями, и я присмотрелся к отцу. Он был явно встревожен. Приближалось время появления младенца, и мы все беспокоились о матери. Ведь даже мне было известно, что за четырнадцать лет между моим рождением и рождением Мэри мама произвела на свет и схоронила еще пятерых детей. Я родился и рос здоровым, как лошадь, но те пятеро пришли в этот мир очень слабенькими; некоторые из них прожили около недели, а другие умирали, успев сделать два-три вздоха. И все это происходило на Востоке, где были и доктора, и бабки-повитухи, да и о засухе никто слыхом не слыхивал. Некоторое время я думал, что Ма откажется от попыток завести детей, но неожиданно, вскоре после нашего переезда на "Акры простаков", на свет появилась Мэри. Надеюсь, понятно, почему здесь, в глуши, на мою маленькую сестренку вначале все боялись даже дохнуть. Но она оказалась такой же, как я - с сильными легкими, волчьим аппетитом и без малейшего понятия о разнице между днем и ночью.

Первое время Ма, будто не веря своему счастью, то и дело прерывала какую-нибудь работу, подходила к дочери и касалась ее.

* * *

Наступил день, когда, опустив в реку ведро, мы зачерпнули больше песка, чем воды: река в нашем привычном месте сильно обмелела. Тогда я, прихватив ведро, отправился вдоль Капризного ручья в надежде отыскать прудик поглубже. Поиски мои были долгими, и едва я остановился передохнуть в тени валуна, как вдруг...

Шум! Грохот! Ослепительная вспышка! Казалось, по небу пронесся пышущий огнем локомотив, а на долину Скорби обрушился раскат посильнее громового.

Перепугавшись, я согнулся за валуном, и тут же мою голову обдало жаром, а на небе расцвели огненные шары, как во время фейерверка.

Успокоилось все так же неожиданно, как и началось: стало лишь слышно, как где-то невдалеке потрескивает огонь. Я поднял голову и увидел дым. Воображение нарисовало, как всю долину Скорби охватывает пламя, как оно пожирает все вокруг - и наш дом, и наши посевы, и наш сад, - а на сотни миль окрест остается только черная выжженная земля.

Я выскочил из-за валуна и опрометью бросился к дому, но через десятка три футов остановился перед разгорающимся пламенем. Под рукой, как назло, ничего не оказалось, и я стал хватать землю прямо голыми руками и забрасывать огонь.

- Держи лопату, Барни! - раздался вдруг голос отца.

Я протер слезящиеся от дыма глаза и кинулся навстречу отцу.

- Не давай огню переброситься на поле люцерны! - крикнул отец.

Через считанные мгновения я швырял лопатой песчаную почву в огонь. Нам повезло: пламя охватило лишь низину между холмами, и мы сумели довольно быстро затушить занявшийся пожар. По моему лицу катил пот, я отер его рукавом. Отец отошел куда-то далеко за холм, должно быть, поглядеть, не полыхает ли где-нибудь еще. Я, опершись о черенок лопаты, огляделся и вдруг едва не упал. Прямо у меня под ногами из-под комьев дымящейся земли торчала черная рука, и на ней подергивались обожженные пальцы!

- Отец! Отец, скорее сюда! - что было сил заорал я и, упав на колени, принялся разгребать землю.

- Осторожней! - крикнул отец. Он был уже рядом со мной. - Пусти, у меня получится лучше.

Я поднялся и отступил на шаг, дуя на свои покрасневшие ладони: волдыри уже начали вздуваться. Отец покопался в дымящейся куче и вдруг, словно головешку из костра, выдернул покрытое копотью тело!

- Он сильно обожжен, - сказал отец. - Особенно досталось лицу и рукам. Помоги мне взвалить его на плечо. - Я помог отцу, и он, направившись к дому, велел мне: - Беги вперед, скажи матери, чтобы заварила побольше чая, да как можно крепче.

Я понесся к дому. Мать, завидев меня, переменилась в лице, но я сразу же выпалил:

- Отец не пострадал. Я - тоже. Но мы нашли кого-то обожженного. Отец сказал, чтобы ты заварила побольше очень крепкого чая.

Ма скрылась в хижине, и, услышав, как она открыла печь, я поспешил обратно. Встретив отца, я помог ему нести незнакомца. Мы положили человека на крыльцо, бережно стянули с него обгоревшую одежду и облачили в старенькую ночную сорочку отца. Огонь не затронул ни ног незнакомца, ни туловища, но зато ему достались лицо и руки. Хорошо еще голову и волосы защитила шапка, которая распалась на кусочки в наших руках.

Отец, тяжело вздохнув, сказал:

- Его глаза.

- Он мертв? - шепотом спросил я.

Будто отвечая мне, незнакомец пошевелил рукой, беззвучно открыл и закрыл рот, а затем обугленное лицо его перекосила гримаса боли.

Я сбегал на речку за водой, и мы обмыли тело незнакомца. Это был парень, может, чуть постарше меня. Мы смочили его ожоги крепким чаем, а к самым сильным - на лице и руках - приложили чайные листья, затем из ящиков и досок соорудили кровать и перенесли на нее больного.

* * *

Моим обожженным ладоням тоже досталось немало чая, и оттого, наверное, они почти не болели. Только большой и указательный пальцы левой руки пришлось перевязать.

Обгоревший парень остался на попечении матери, а мы с отцом, взяв по ведру, отправились за водой, но сначала завернули на место недавнего пожара.

- Неужели это был метеор? - спросил я у отца. - А мне прежде казалось, что метеоры падают только по ночам.

- Ты над этим прежде никогда не задумывался, иначе бы понял, что ни день, ни ночь не имеют никакого отношения к метеорам, - заметил отец. - А кстати, метеор, по-твоему, - верное слово?

- Забавно, что метеор попал как раз в парня, - сказал я, решив обмозговать последний вопрос отца на досуге.

- Странно, а не забавно, более подходящее слово для произошедшего, - поправил меня отец. - И совершенно непонятно, откуда взялся парень.

Я оглядел горизонт. Действительно, вряд ли кто-либо смог бы добраться сюда пешком. Так откуда же появился пострадавший парнишка? Не с неба же он, в самом деле, свалился и не из-под земли вылез?!

- Наверное, парень прилетел к нам, сидя верхом на метеоре. - Эта идея меня рассмешила, и я искоса посмотрел на отца, но он даже не улыбнулся.

- Вон оттуда распространился огонь, - сказал он, когда мы с ним, шагая по выжженной траве, подошли к темной куче.

- По-моему, следует отослать остатки метеора в музей, - предложил я. - Ведь почти все метеоры полностью сгорают в полете.

Отец пнул бесформенную кучу перед собой, из-под его ноги на секунду вырвалось пламя.

- Все еще горячий, - сказал отец и, присев на корточки, швырнул камень в кучу. Куча отозвалась гулким звоном. - Металл! - Брови отца поползли вверх. - И, похоже, пустотелая конструкция!

В душе моей зашевелился страх.

- Эта штука была... рукотворной! - вскричал я. - И наверняка парень сидел внутри нее! Но как такое возможно? И какие силы подняли эту штуку высоко в небо?

- Пойду за водой, - проговорил отец, поднимая оба ведра. - А ты будь поаккуратнее, не получи еще ожогов.

Найдя неподалеку палку, я принялся ковырять ею пепел вокруг почерневших от жара осколков металлической конструкции.

- Подумать только, упал с неба, точно метеор! - громко сказал я.

Из-под пепла глазам моим явилось что-то квадратное, металлическое. Я зацепил палкой предмет и подвинул поближе к себе. Это оказался ящичек размером с две мои ладони. Вдруг испугавшись собственных мыслей о падающих с грохотом метеорах и о бескрайнем космосе, я оттолкнул ящик в ямку и насыпал сверху земли. Затем я направился к реке и, встретив по дороге отца, взял у него одно из ведер с водой. Не оборачиваясь назад, мы зашагали домой.

* * *

Утром отец не поверил собственным глазам.

- Ожоги уже зажили! - вскричал он. - Посмотрите!

Я подскочил к кровати, на которой лежал парень. Действительно, еще вчера левая рука его от запястья до плеча сочилась кровью, а теперь ее покрывала сухая розовая кожа.

- Но его лицо! Его бедные лицо и глаза! - Ма, отойдя к столу, смахнула с глаз слезу и вернулась к кровати с чашкой, наполненной водой. - Ему необходимо много жидкости, - не терпящим возражений голосом заявила она.

- Но как же он будет пить? - удивился я. - Он же без сознания.

Отец осторожно приподнял парню голову. Тот застонал. Отец капнул воды на сухие, потрескавшиеся губы больного. После секундной паузы парень слизал воду и что-то пробормотал.

- Еще? - спросил его отец. - Ты хочешь еще?

Парень ничего не ответил. Отец принялся менять ему повязки и накладывать новые листы чая.

- О нем нужно постоянно заботиться, - сказал отец матери. - Ну как, справишься?

- Если мне поможет Барни, - ответила Ма.

- Конечно, помогу, - с готовностью согласился я, а затем обратился к отцу: - Я, наверное, неправильно употребил вчера слово "метеор". Ведь на нашу землю упал не метеор, а метеорит. Верно?

- Верно, - подтвердил отец и вдруг добавил: - И в космосе есть не только метеориты, но и другие планеты, подобные Земле.

Последнее изречение отца надолго лишило меня покоя.

* * *

С каждым днем небо над головами все больше напоминало раскаленный металл, а жар после полудня становился таким сильным, что, подобно могучей руке, прижимал все живое к иссушенной земле. Хотя мы еще умудрялись набирать воду в Капризном ручье, но и он почти пересох, а река окончательно превратилась в отдельные мелководные пруды. Отцу приходилось целыми днями рыть землю, расширяя один такой прудик.

Поселившийся у нас парень вскоре уже смог сидеть на постели и есть то немногое, что мы могли ему предложить, но он по-прежнему не произнес ни слова, не издал ни звука, даже когда мы меняли на нем повязки и даже когда на лице его лопнули волдыри от ожогов и из-под лохмотьев кожи засочилась кровь.

Однажды я увидел вдалеке над горами тучку, и мы всей семьей высыпали из дома, но тучка или померещилась мне, или, покрутившись на месте, ушла прочь. Разочарованные, мы вернулись в дом и тут увидели, что парень сидит в кресле-качалке у окна. Мы перенесли его на кровать, потому что ноги отказывались слушаться его.

Отец, глядя на гостя, который лежал на кровати, сказал:

- Если он смог самостоятельно добраться до окна, то сможет и ходить, хотя бы в туалет. А то матери уж совсем тяжко ухаживать за ним. Барни, объясни ему это.

Легко сказать - объясни! Парень не видит, не разговаривает и, возможно, даже не слышит тебя? По-моему, передо мной стояла задача более сложная, чем перед кошкой, обучающей слепых котят. Я так и сказал отцу.

* * *

Как-то, воспользовавшись тем, что все ушли из дома, я велел парню:

- Пойдем.

Он, как обычно, сохранил гробовое молчание. Тогда я взял его за правую руку и потянул. Он сел и свесил с кровати ноги. Затем, повернув ко мне свое перевязанное лицо, тронул мою щеку рукой. Я не двигался. Тогда он стал мягко касаться пальцами моих глаз, носа, ушей, лба и шеи, а ощупав плечи, с явным облегчением вздохнул и взял меня за правое запястье.

- Чего ты опасался? - спросил его я. - Неужели рогов у меня на голове?

Парень приставил два кулака к моим вискам - как раз туда, где мое воображение нарисовало два загнутых в кольца, как у барана, рога.

- Вот это да! - воскликнул я. - Ты же в точности прочитал мои мысли!

Тут в хижину вошли Ма и Па, и парень лег на кровать.

Я решил, что время для объяснений еще не наступило.

* * *

После ужина я помог Ма вымыть посуду, а затем с книжкой сел за освещенный лампой стол. Мое внимание привлекло движение в углу. Я повернул голову. Парень усаживался на кровати. Я поспешил к нему. И тут мой рот сам собой раскрылся от удивления. Непонятно как, но мне вдруг стало ясно, чего хочет гость. Но откуда ему вообще известно о существовании дощатого домика во дворе?! Парень оперся о мою руку, и мы с ним двинулись к двери. Дверь за нашими спинами закрылась; мы пересекли двор. Парень вошел в туалет, а я остался снаружи. Вскоре он вновь появился, и мы вернулись в дом. Он улегся на кровать, отвернул голову от света и замер, а я, облизнув губы, посмотрел на отца.

- А из тебя, оказывается, получилась отменная кошка-мать, - сказал тот.

Ма даже не улыбнулась шутке. Глаза ее были широко раскрыты от испуга.

- Он не касался пола, Джеймс! - сдавленно произнесла она. - Он не сделал ни единого шага! Он... Просто парил!

Не сделал ни единого шага! Просто парил! Вот это да! На секунду я задумался, но, действительно, звуков шагов парня не припомнил. Мои глаза встретились с глазами отца. Отец неожиданно сказал:

- Раз уж парнишка живет с нами, то надо дать ему имя.

- Тимоти, - немедленно вырвалось у меня.

- Почему именно Тимоти? - поинтересовался отец.

- Потому что так его зовут, - ответил я. - Тимоти.

* * *

Вскоре Тимоти стал есть с нами за столом, и мы подобрали ему кое-какую одежду. С вилкой и ножом он управлялся так лихо, будто его глаза все видели. Часто Мэри, показывая на него ложкой, что-то лепетала, но ее младенческая речь значила для Тимоти столько же, сколько высказывания взрослых - то есть ровным счетом ничего. Во время ежевечерних чтений за освещенным керосиновой лампой столом он неизменно сидел с нами, но совершенно отрешенно. Правда, перед молитвой он поднимал правую руку и прочерчивал в воздухе какой-то замысловатый знак.

Сам не знаю как, я внушил Тимоти, что при ходьбе следует наступать ногами на пол, и Ма больше не волновалась при виде его перемещений по дому, но зато пришел черед моим страхам. Каким-то образом я стал узнавать, когда Тимоти мучает жажда, и когда он хочет в туалет, и какая еда ему больше по вкусу, и какие места на его обожженном теле болят сильнее; и все это я понимал без единого его слова или жеста.

* * *

Дни шли своим чередом, слагаясь в недели. От зноя и недостатка влаги листья на фруктовых деревьях жухли и опадали, земля на полях превращалась в пыль, и ее разносил ветер. Подошло время родов. Как только у матери начались схватки, отец выпроводил меня с Тимоти и Мэри из дома. Мы втроем устроились под апельсиновым деревом в глубине сада.

Зная, что родители мои очень обеспокоены здоровьем младенца, который вот-вот появится на свет, я принялся беззвучно молиться. Когда все известные мне молитвы были прочитаны, я заговорил. Я рассказал Тимоти и о ферме, и о погибающем фруктовом саде, и о том, как, застав меня однажды ночью за тем, что я поливал из кружки особенно любимое мною апельсиновое деревце, отец разъяснил мне, что это деревцу не поможет, потому что корни его уходят глубоко под землю и влага туда не проникнет. Затем я рассказал Тимоти о пятерых умерших младенцах, которых родила мать, и о том, что Мэри родилась очень здоровой, но вся наша семья беспокоится о будущем ребенке. А затем... Затем... Затем у меня иссякли слова, и я просто сидел, изнывая от неопределенности и от зноя, и укачивал задремавшую у меня на коленях Мэри. Через некоторое время я вытер лицо рукавом и поднял голову.

Тимоти рядом не было. Я огляделся. Он двигался к дому, не делая при этом ни шага! Просто плыл в полуфуте над землей, словно лунатик, выставив вперед руки. Неведомо как он ухитрялся проходить между деревьями. Я подхватил Мэри и кинулся за ним. Догнал я его только перед самой дверью, и мы с ним вместе ввалились в дом.

Отец, наклонясь над отмытым до блеска кухонным столом, возился со свертком, Ма лежала на кровати. Тимоти приблизился к ее ложу и взял Ма за руку. Ма повернула к нему лицо и отрешенно прошептала:

- Ребенок не плачет. Почему он не плачет?

- Он не сделал ни единого вдоха, Рашель, - сказал отец. - Он нормально развит, но он не дышит.

Ма, устремив глаза в потолок, пробормотала:

- В шкафу есть распашонка. И розовая пеленка.

Отец послал меня найти место, подходящее для могилы.

* * *

Мы жили так, словно солнце село за горизонт и больше не взошло. Семья по привычке занималась повседневными делами, но целеустремленный и не унывающий прежде отец стал подавленным, молчаливым, и даже Мэри перестала смеяться, лопотать и резвиться. Все чаще, выйдя на крыльцо, малютка стояла и вглядывалась в далекий горизонт. Мы почти не упоминали вслух мертворожденное дитя. Его тельце, завернутое в розовую пеленку, мы похоронили под старым кряжистым дубом, а когда мать слегка оправилась после родов, пришли туда всей семьей и прочитали молитву, но над могилой не было пролито ни слезинки. Всю дорогу к дубу и обратно Тимоти шел, опираясь о руку Ма, а домой она вернулась с едва заметной улыбкой на губах.

Па, ставя на полку молитвенник, спросил таким тоном, что и Ма, и я удивились:

- Почему он за тебя цеплялся?

- Но, Джеймс, - запротестовала Ма. - Ведь Тимоти - слепой!

- Я не припомню, чтобы он хоть раз на что-нибудь наткнулся, проворчал отец. - Или не попал ложкой в тарелку. - Отец обратил пылающий взор на Тимоти. - И цеплялся за тебя он вовсе не потому, что слеп, а потому...

- Джеймс, - оборвала его Ма. - Не вымещай свое горе на Тимоти. Его нам на попечение вручил Господь.

- Извини, Рашель. - Отец обнял мать. - Я действительно сорвался. И причина тому не только гибель ребенка.

- Я знаю, - сказала Ма. - Но когда Тимоти касается моей руки, горе отступает, и на душе становится легче...

- Легче?! - Отец был в гневе, чего с ним почти никогда не случалось.

- Джеймс! - воскликнула Ма. - Вспомни: "Вечером водворяется плач, а на утро радость". (Ветхий Завет, Псалтырь, Псалом 29, Стих 6. - здесь и далее прим. перев.)

Отец, не глядя на нас, выскочил из дома.

* * *

Вечером, когда вслух читала Ма, я вдруг поднялся.

- Почему ты прерываешь мать? - спросил отец.

- Извините, - сказал я, - но Тимоти хочет пить.

- Сядь, - велел отец, и я подчинился.

Уже после молитвы я спросил:

- Можно теперь я принесу Тимоти воды?

- Откуда тебе известно, чего он хочет?

- Ну... Я просто знаю. - Я запнулся, глядя, как Тимоти поднимается из-за стола.

- Откуда же ты знаешь, если он не проронил ни слова?

Вглядываясь в освещенное лампой лицо отца, я признался:

- Я просто чувствую, что Тимоти страдает от жажды.

- Если Тимоти страдает от жажды, то пусть так и скажет.

- Но, Па, он же не умеет говорить, - возразил я.

- У него есть голос, - ответил отец. - Я собственными ушами слышал, как сразу после пожара он сказал несколько слов. Слова, правда, были мне незнакомы, но это все же были слова. Если он слеп, но при ходьбе не натыкается на предметы, если в его силах прикосновением руки утешить мать в горе, если ты под его воздействием чувствуешь, что он испытывает жажду, то сказать об этом он сможет и подавно.

Возражать я не стал. Возражать отцу вообще бесполезно. Родители стали укладываться спать, а я подошел к кровати из ящиков и сел рядом с Тимоти. Он не стал, как обычно, протягивать руку за кружкой. Он знал, что кружку я не принес.

- Попроси воды, - велел я Тимоти. - Скажи, что хочешь пить. Тимоти повернул ко мне слепое лицо и коснулся моего запястья. В последнее время он часто прибегал к этому жесту. Наверное, так ему было легче расслышать мои слова. - Скажи: "Я хочу пить", - настаивал я. - Пожалуйста, скажи.

Тимоти, отвернувшись от меня, лег на кровать. Ма громко вздохнула, а Па задул лампу. В темноте я направился к своему ложу.

* * *

Следующим утром мы все поднялись еще до зари. Отец, нагрузив в телегу все бочки, которые нашлись в хозяйстве, и прихватив почти всю имеющуюся в доме наличность, собирался за водой к колодцам Толливерс. Сейчас наступили такие времена, что вода по всей округе была на вес золота. Что же мы будем делать потом, когда наши скромные сбережения иссякнут, как вода в Капризном ручье?

Мы помолились, и отец уехал, а в доме стало пусто и сумрачно. А чем заняться умирающей ферме? Я, прихватив "Странствия пилигримов", устроился на крыльце, но, даже не раскрыв книги, положил ее на колени и невидящим взглядом уставился перед собой. Вскоре на крыльцо вышел и Тимоти; в руке он держал пустую кружку.

- Меня мучает жажда, - сказал он. - Дай мне, пожалуйста, попить.

Я вскочил на ноги и выхватил кружку у него из рук.

- Что ты сказал, Барни? - донесся из-за двери голос Ма.

- Я ничего не говорил! - закричал я. - Это - Тимоти!

Я вошел в дом, зачерпнул воды из ведра и, вернувшись на крыльцо, протянул кружку Тимоти.

- Спасибо, - поблагодарил он и с жадностью выпил воду. Затем парень вошел в дом и поставил кружку рядом с ведром.

- Он мог напиться и сам! - поразилась Ма. - Ему хотелось пить, но он ждал, пока сможет об этом сообщить!

- Он понял, чего от него добивался отец, - заметил я.

* * *

Дорога до колодцев Толливерса и обратно должна была занять у отца два дня; первый из них казался мне бесконечно долгим. После полудня я от нечего делать прилег на кровать и быстро заснул. Проснулся я весь в поту. Ма и Мэри спали в большой кровати под москитной сеткой, а Тимоти в доме не было. Решив, что он отправился в маленький домик, я встал и подошел к окну. Дверь туалета была открыта, но Тимоти я нигде не увидел.

Я вышел на крыльцо, но не встретил его и во дворе. Я кинулся к амбару. Огибая угол дома, я едва не наткнулся на Тимоти. Он сидел на земле, привалившись спиной к стене дома; в правой руке он держал наполненную кружку, а пальцы левой опустил в воду.

- Тимоти, ну и напугал же ты меня, - сказал я и сел рядом, а парень, вынув пальцы из воды, коснулся ими моего запястья. - И не играй с водой, у нас ее и без того очень мало.

Тимоти вылил воду на единственную еще живую герань, целую клумбу которых весной высадила Ма, затем, поднявшись с моей помощью, обронил:

- Пойдем.

Он повел меня, и мы пошли. Сначала от дома к холмам. Потом обратно к дому. Опять к холмам. К дому, но не по своим следам, а держась футах в десяти от них. Опять к холмам, но чуть другим путем. И опять к дому. И так снова и снова. К вечеру мы оба чертовски устали, а Тимоти при ходьбе касался земли лишь пальцами правой ноги, левой же, парившей над землей, даже не шевелил. Наконец Тимоти сказал:

- Я хочу пить. Дай мне, пожалуйста, воды.

Мы вошли в дом и больше в этот день никуда не выходили.

* * *

Утром Тимоти вновь обмакнул пальцы в воду, а затем увлек меня в путешествие по двору - туда и обратно, туда и обратно.

- Что это вы делаете? - спросила Ма.

Я пожал плечами.

- Не знаю.

Ближе к полудню, когда тени стали совсем короткими, мы с Тимоти уселись на крыльце, рядом с нами в манеже, сооруженном отцом из тщательно оструганных реек и кусков москитной сетки, играла Мэри. Тимоти попросил меня:

- Я хочу пить. Дай мне, пожалуйста, воды.

Я принес ему воды, и он сказал:

- Спасибо. - Тимоти взял кружку, а затем неожиданно добавил: Очень жарко.

- Точно! - воскликнул я, удивленный его новой фразой.

Тимоти выпил воду, а последние несколько капель вылил себе на раскрытую правую ладонь и стал водить по лужице пальцами левой руки. Затем он вдруг обратил лицо к Мэри и, сделав в сторону ее манежа два шага, повернул голову ко мне. Я тоже подошел к манежу, и Тимоти коснулся моего запястья. Я вытащил Мэри из манежа и отнес на крыльцо. Затем перенес на крыльцо манеж и посадил в него Мэри.

Тимоти сел на то место, где был манеж, взял пригоршню земли и отбросил ее в сторону; затем взял еще пригоршню и еще. Видя, что Тимоти занят, я взял сестренку на руки и потащил умываться перед обедом. Вернувшись чуть позже, я увидел, что Тимоти вырыл в земле яму и продолжает свое занятие. Я взял его за руку и сказал:

- Время обеда, Тимоти. Пойдем есть.

Пообедав, он вернулся к яме и принялся за свое. Я дал ему большую ложку, с которой частенько играла Мэри, и старый нож со сломанным лезвием. Этими нехитрыми инструментами Тимоти выкопал к вечеру яму такой глубины, что, пригнувшись, мог полностью в ней скрыться. На крыльцо вышла мать с Мэри на руках и пожаловалась:

- Он испортит нам лужайку перед домом. - Стремясь скрыть слезы, Ма рассмеялась. - Испортит нашу лучшую лужайку!

Уже совсем стемнело, и зной спал, когда до нас донеслись цокот копыт и скрип колес.

Домой вернулся отец! Мы побежали ему навстречу. Лицо отца было покрыто пылью, но при нашем появлении оно озарилось улыбкой.

Я заглянул в телегу. Только половина бочек была наполнена водой.

- Тебе не хватило денег? - спросил я, поразившись тому, что кто-то ставит свое желание разбогатеть выше человеческих жизней.

- Колодцы почти иссякли, - объяснил отец. - Возле них собралась целая толпа, и каждый получил свою, хоть и небольшую долю.

Мы с отцом распрягли лошадей, отвели их в конюшню и напоили, но бочки с водой оставили до утра на телеге. Подходя к дому, мы увидели голову Тимоти, высовывающуюся из ямы.

- Что происходит? - спросил отец.

- Тимоти копает яму, - ответил я.

- Мог бы найти для этого место подальше от дома, - заметил отец и вошел внутрь.

Я позвал Тимоти и помог ему выбраться из ямы. Парень был перепачкан землей с головы до пят, и я отчищал его так долго, что, когда мы вошли в дом, отец уже почти закончил ужин.

Этим вечером мы долго сидели за столом, но не читали и почти не разговаривали. Тимоти сидел подле меня, положив пальцы на мое запястье.

- На первое время нам хватит воды, что привез отец, а там, Бог даст, наполнится пруд на дне реки, - сказала Ма, но надежды в ее голосе не было.

- Нужно решать, куда мы отправимся, когда кончится вода. - Отец наугад открыл Библию и прочитал вслух: - "...ибо пробьются воды в пустыне и в степи потоки". (Ветхий Завет, Книга Пророка Исайи, Глава 35, Стих 6.)

Отец захлопнул Библию, положил ее на стол, сверху на книгу поставил локти, а лицо спрятал в ладонях.

Я тронул Тимоти, и мы бесшумно разошлись по своим кроватям.

* * *

Ночью меня разбудил шум во дворе. Я резко поднялся. Тимоти на соседней кровати не оказалось. Я вышел на крыльцо. Тимоти копал яму. Во всяком случае, я решил, что он копает яму, поскольку из нее летели комья земли, хотя сам Тимоти не показывался. Вдруг из ямы вылетело несколько камней, один из которых угодил мне прямо в лодыжку. Охнув, я ухватился за ушибленное место. Вскоре боль немного унялась, и я, подняв глаза, увидел рядом с собой отца.

- Что происходит? - повторил он свой недавний вопрос.

Тимоти перестал копать, а у меня на секунду перехватило дыхание.

- Тимоти копает яму, - вновь ответил я.

- Ночью? - удивился отец. - А зачем он вообще копает яму?

- Он же слепой, и ему все равно, день на дворе или ночь, - пояснил я. - А зачем он копает яму, я не знаю.

- Пусть вылезает оттуда, - распорядился отец. - На детские глупости сейчас нет времени.

Я подошел к яме. Лицо Тимоти далеко внизу показалось мне бледным пятном.

- Он забрался очень глубоко, - сообщил я. - Теперь без лестницы ему не обойтись.

- Туда он забрался без лестницы, так пусть без лестницы и выбирается, - отрезал отец.

- Тимоти, - позвал я. - Отец велит тебе вылезать.

Вдруг Тимоти, словно пузырь воздуха в воде, выплыл из ямы и встал со мной рядом.

- Отец, ты видел?! - испуганно спросил я.

Отец повернулся и молча удалился в дом. Там он зажег лампу и сел за стол. Мы с Тимоти последовали за ним и сели напротив.

- Почему он копает? - снова спросил отец. - Барни, раз уж вы друг друга понимаете, то спроси у него.

Я, коснувшись запястья Тимоти, произнес:

- Отец желает знать, почему ты копаешь.

Рот Тимоти зашевелился, будто он пытался выговорить трудные для произношения слова, затем Тимоти, расплывшись в улыбке, радостно сообщил:

- Ибо пробьются воды в пустыне и в степи потоки.

- Это не ответ! - рассердился отец. - Пусть больше не копает. Скажи ему это, Барни.

Тимоти повернул ко мне голову, и на лице его я заметил протест.

- Почему ему нельзя копать? Разве он делает что-то плохое? спросил я, а у самого сердце ушло в пятки. Еще бы, ведь я возразил отцу впервые в жизни!

- Пусть не копает потому, что я так велю! - еще более гневно сказал отец и сжал руки в кулаки.

- Отец... - Я сглотнул. - Мне кажется, что Тимоти ищет воду. Он... Он, прежде чем начал копать, касался воды, и потом мы с ним обошли все окрестности дома. Он, наверное, чувствует присутствие воды, как лозоходец. Подумай сам, ведь Тимоти другой, не такой, как мы. - Боясь взглянуть на отца, я уставился на собственную правую руку, которой касался запястья Тимоти. - Возможно, если бы мы помогли ему копать, то... - Мне вспомнились камни, вылетающие из ямы. - А то сам он копает только с помощью старого ножа да ложки, с которой играла Мэри.

- И ложкой с ножом он выкопал такую глубокую ямищу? - не поверил отец.

- Да, - подтвердил я. - И все - один.

- Глупости! - вдруг опять вспылил отец. - Воды в округе нет. Ты же сам видел, что я копал на дне высохшей реки, но ничего не нашел. Ведь мы живем не в долине Лас-Ломитас. Пусть Тимоти больше не копает.

- Но почему?! - Я встал, а рука моя сжалась, подобно рукам отца. Разве он делает что-то плохое? Разве сохранить в душе надежду - грех?

Мы с отцом уставилась друг на друга. Наконец он опустил глаза, а мои наполнились слезами, и я, сев на скамью, спрятал лицо в ладонях. Плакал я, словно маленькая Мэри. Затем мне на плечо легла рука. Это была рука отца, который, обойдя стол, встал рядом.

- Ступай спать, - устало промолвил он. - Утро вечера мудренее.

- О, отец!

Я вскочил, на секунду прижался к нему, а он положил свою огромную мозолистую ладонь мне на голову. Затем я взял Тимоти за руку, и мы с ним разошлись по своим кроватям.

* * *

На следующее утро отец без лишних слов достал из сарая лопаты, привязал к ручке ведра веревку и вместе со мной и Тимоти принялся копать колодец. Да, яму в земле мы не сговариваясь назвали колодцем, желая, наверное, дать нашим надеждам опору понадежнее.

К вечеру колодец достиг глубины двенадцати футов, и вылезать из него по единственной деревянной приставной лестнице стало уже сложно. Вдобавок мы наткнулись на скальное основание, и все наши попытки обойти его стороной не увенчались успехом. Угрюмые, мы стояли у края колодца и смотрели вниз. Тут Тимоти обнял нас с отцом за плечи и, старательно выговаривая слова, произнес:

- Ибо пробьются воды в пустыне и в степи потоки.

- Затвердил, словно попугай, - отозвался отец и отвернулся.

- А что, если под камнем находится вода! - воскликнул я. - Отец, помнишь, как мы выкорчевывали пни мескитового дерева с помощью динамита. Так почему бы нам не расколоть таким же образом и камень?

Отец быстрыми широкими шагами направился в сарай, а, вернувшись, сказал:

- Не уверен, что получится, ведь прежде мне приходилось взрывать только деревяшки.

Отец отослал Ма и Мэри за амбар, затем сам уложил динамит на дно колодца, вылез на поверхность, с моей помощью и помощью Тимоти вытащил лестницу, и мы тоже укрылись за амбаром.

Прогремел взрыв, и Тимоти прокричал что-то, чего я не понял. Когда пыль слегка осела, мы подошли к колодцу. Смотреть оказалось не на что, потому что колодец завалило, и о нашей работе напоминала лишь развороченная груда земли.

- Пробьются воды в пустыне, - пробурчал отец, поднял ведро и поставил его на крыльцо.

- Давайте ужинать, - предложила Ма.

Я взял Тимоти за руку и потянул его в дом. Со мной он пошел без видимой неохоты.

После ужина я положил на стол стопку наших обычных книг, но вдруг медленно, неуверенно заговорил Тимоти:

- Я уже узнал довольно много слов. Я изучал их так быстро, как только мог. Возможно, слов в моем распоряжении пока недостаточно, но мне необходимо сказать вам - не уезжайте, здесь есть вода.

- Выходит, ты несколько месяцев дурачил нас? - с подозрением спросил у Тимоти отец.

Тимоти взял меня за запястье, а затем сказал:

- Нет, я вас не дурачил. Разговаривать с вами я действительно не мог, а мог без слов общаться с Барни, взяв его за руку. Я изучал новые для себя слова, поскольку ваш язык мне совершенно незнаком.

- Откуда ты родом? - с нетерпением воскликнул я. - И как ты сюда попал? И что находится в... - Я прикусил язык, вспомнив вдруг, что я единственный, кто знает о существовании железного ящика.

- Моя кахилла! - вскричал Тимоти, касавшийся моего запястья, затем помотал головой и обратился к отцу. - Не уверен, что вы поверите мне. Ведь мне неизвестно, насколько далеко простираются ваши познания.

- На всей Новой Территории не найти никого умнее отца! - с гордым видом заметил я.

- Новая Территория? - удивился Тимоти. - А я-то думал, что ваш мир зовется иначе.

- И другие планеты, подобные Земле... - повторил я задумчиво слова отца.

- Так вы знаете о существовании других планет? - обрадовался Тимоти. - А у вас есть?.. - Он запнулся, вероятно, подбирая подходящее слово. - Есть летающие между планетами машины?

- Пока нет, - признался отец. - Есть, правда, воздушные шары...

Тимоти вздохнул.

- Тогда поверьте мне на слово: здесь есть вода, и вам не стоит отсюда уезжать. Мне это точно известно, ведь я-с другой планеты. Вернее, ваша планета для меня - другая. Наш Дом должен был неминуемо погибнуть, и мой народ, спасаясь, улетел в космос. Наш Дом! - с тоской повторил Тимоти.

По моей спине побежал холодок. Я словно воочию увидел бездонный космос, увидел холодные, острые, словно иглы, звезды, увидел переливающийся голубой шар, увидел далекое, но все же ослепительно яркое и нестерпимо горячее солнце и еще много всякого увидел, чему и названия не придумано.

- Прежде мы не путешествовали между звездами, и потому, наверное, садясь на вашу планету, не справились с управлением. Мы вошли в атмосферу на слишком большой скорости, и наш большой корабль звездолет - стал сильно нагреваться. Тогда мы заняли места в спасательных шлюпках, и тут звездолет распался на куски. Я потерял сознание, а очнулся уже у вас в доме.

- Выходит, на Земле есть твои собратья, - сказал отец.

- Не уверен, что кому-то из них удалось уцелеть, - признался Тимоти.

- Я видел, как от большой штуковины в небе отлетели штуки поменьше, но думал, что то были осколки! - закричал я взволнованно. - Но это наверняка были эти... Спасательные шлюпки!

- Хвала Божеству, Имени и Силе! - Тимоти прочертил правой рукой в воздухе некий знак и вновь обхватил мое запястье. - Возможно, кто-то из моего Народа остался жив. Возможно, даже моя семья. И возможно, Лита...

Я обмер, пораженный, увидев перед собой Литу - копна темных волос, на лице - улыбка, в руках - огромный букет, и лепестки каждого цветка светятся, словно зажженные свечки.

- Твой рассказ очень интересен, - сказал отец. - Но какое он имеет отношение к нашим поискам воды?

- Мой Народ, и я в том числе, умеет делать то, на что не способны вы, - промолвил Тимоти. - Кроме всего прочего, мы отыскиваем людей, металлы и воды, если, конечно, они находятся где-то поблизости. Я не Искатель, но все же почувствовал воду совсем рядом с вашим домом.

- Но мы же копали, - сказал отец. - Как глубоко, по твоему мнению, залегает вода?

- Я не Искатель, - повторил Тимоти. - Но я точно знаю, что вода здесь есть.

- А может быть, она находится на глубине трехсот футов, - заметил отец.

- Вода залегает не очень глубоко, иначе бы я ее не почувствовал, заключил Тимоти. - Вы подождете?

- Пока у нас есть вода, мы будем ждать, но не дольше. Время уже позднее, так что давайте помолимся и ляжем спать. - Отец раскрыл Библию.

* * *

Едва я задремал, как меня разбудил взволнованный шепот Тимоти:

- Барни! Моя кахилла!.. Ты нашел мою кахиллу?

- Что?.. - я оторвал от подушки голову. - Ах, да, железный ящик. Да, я нашел его и отдам его тебе завтра утром.

- А может, сейчас? - с надеждой спросил Тимоти. - Ведь в нем - мои личные вещи, все, что осталось у меня от Дома.

- Ящик я закопал, так что ночью его не найти, - сказал я. - Потерпи до утра.

- Ладно. - Тимоти вздохнул. - Приятных тебе снов.

Почти немедленно я заснул и увидел себя, несущегося на корабле без парусов по черному, как смоль, океану.

* * *

После завтрака мы с Тимоти вышли на крыльцо. К нам присоединился отец.

- Считаешь, стоит снова копать колодец? - спросил я отца.

- Не знаю. Я вообще сомневаюсь, что нам удалось разбить камень взрывом. Ведь, может, он - толщиной в целую милю.

Отец разговаривал со мной не как с ребенком, а как с мужчиной. Наверное, я и в самом деле превратился в мужчину!

- Вода здесь есть, - уверенно сказал Тимоти.

Я поднял с земли камень и немедленно поцарапал палец. Какая острая кромка!

- Гляди, отец! - воскликнул я, протягивая камень. - Он явно отколот от большой глыбы, а все камни, которые мы извлекали со дна колодца, были округлыми, обкатанными речной водой. Значит, взрыв все-таки расколол глыбу!

- Вполне вероятно, - заметил отец. - Но где же вода?

Отец остался стоять у колодца, а мы с Тимоти отправились на место падения его спасательной шлюпки. Там я раскопал железную коробку и вручил ее дрожащему от нетерпения Тимоти. Он покрутил ее в руках, и вдруг крышка, словно по волшебству, открылась. Тимоти сел на самом солнцепеке и, положив коробку на колени, принялся перебирать ее содержимое. Некоторые вещи из коробки напоминали куски шелковой ленты, другие - высохшие цветы, а описать остальные я вообще не в силах. Наконец Тимоти закрыл коробку, опустил на нее руки и спрятал в ладонях лицо. Так он просидел минут десять, а когда поднялся, лицо его было сухим.

- Закопай кахиллу на прежнем месте, - попросил меня Тимоти. - Там для нее самое безопасное место.

Я закопал железную коробку, и мы с Тимоти вернулись к дому. В наше отсутствие отец пытался один копать колодец, но бросил это занятие.

- Ничего не получится, - сообщил он. - Взрыв разрыхлил почву, и стенки колодца осыпаются.

Воды в бочках осталось совсем немного, а пруды на дне пересохшей реки превратились в вязкие лужи, которые быстро подсыхали под лучами палящего солнца. Мы вновь вернулись к разговору, куда податься нашей семье. Мать считала, что следует вернуться в наш прежний дом, отец настаивал, чтобы мы двинулись дальше на Запад, а мне хотелось остаться на "Акрах простаков".

После обеда мы стали паковать вещи, а отец съездил в Растер Крик ближайший к ферме городишко - и обменял там плуг и прочую громоздкую сельскохозяйственную утварь на крытый фургон. Все было готово к отправке на Запад.

Вечером Ма, взяв Мэри, сходила на могилку под дубом, а домой вернулась молчаливой и подавленной. Мэри спала на ее руках.

Едва мы улеглись спать, как моей руки коснулся Тимоти.

- У вашей планеты есть естественный спутник? - осведомился он без слов.

- Естественный спутник? - переспросил я едва слышно.

- Да, - донесся с соседней кровати голос отца. - Иногда по ночам он ярко сияет в небе.

- А-а, так это же - Луна, - догадался я. - Правда, сейчас она только нарождается, и тонюсенький месяц можно увидеть перед самым рассветом. Тимоти, а почему ты интересуешься Луной?

- Мой народ может многое, соединив вместе солнечный и лунный свет, - сообщил Тимоти. - Надеюсь завтра на рассвете...

- Завтра на рассвете мы уже отправимся в путь, - сказал я. - Давай спать.

- Тогда обойдусь без солнечного света, - пробормотал Тимоти, будто не расслышав последней моей фразы. - Барни, обещай, что если я услышу Зов, то ты отдашь кахиллу тому, кто тебя об этом попросит.

- Зов? - переспросил я. - Какой такой Зов?

- Зов назад, к Божеству, от которого мы и произошли. Обещай, что если силы мои иссякнут, то ты сохранишь мою кахиллу, а потом отдашь ее тому, кто придет за ней. Тогда мой Народ будет знать, куда я ушел.

- Обещаю, - ответил я, хотя ровным счетом ничего не понял.

- Вот и славно, - сказал он. - Давай спать.

* * *

Всю ночь мне снились штормы, землетрясения, наводнения и торнадо. Проснувшись, я долго не решался открыть глаза. А вдруг хотя бы часть моих снов сбудется?

Так оно и случилось!

Дом вдруг пошатнулся, и я очутился на полу. В кухне зазвенели тарелки, а затем с грохотом обрушилась полка с посудой.

- Джеймс! - в ужасе закричала Ма. - Джеймс!

Я поднялся на ноги, Тимоти в комнате не было. Тут через открытое окно в дом ворвались облака пыли, пол под ногами заходил ходуном, и я помимо воли оказался на коленях. По крыше со стуком покатилось что-то тяжелое, а со двора послышался свист. С каждой секундой свист становился все сильнее и сильнее и вскоре перерос в оглушительный рев. Снаружи что-то ударило в стену дома, крыльцо затрещало. Вдруг наступила зловещая тишина.

Где же Тимоти?

Полураскрытая входная дверь болталась всего на одной петле, и я на четвереньках пополз к ней.

Вдруг моя правая рука угодила в лужу. Вода!

- Отец! - заорал я. - Отец! Вода!

В ту же секунду отец оказался рядом со мной. Он поднял меня на ноги, и мы, помогая друг другу, пошли по направлению к двери. Выглянув из дома, мы обнаружили, что поверх разломанного в щепки крыльца лежит огромный камень, свалившийся неизвестно откуда. Ступая по колено в воде, мы обошли камень, и в сером предрассветном тумане нам открылся наш двор. Вернее, это был уже не двор, а озеро. Вода с каждой минутой прибывала.

- Вода! - сказал отец. - Вода пробила камень!

- Но где же Тимоти?! - закричал я. - Где Тимоти?

Громко шлепая ногами, я побрел по двору.

- Осторожно! - предостерег меня отец. - Под водой могут скрываться острые обломки!

Отец, последовав моему примеру, начал кружить по двору, вглядываясь в каждый смутно очерченный предмет.

Тимоти мы нашли за домом; он лежал навзничь, лицо его было перепачкано грязью, смешанной с кровью. Я приподнял Тимоти за плечи, надеясь уловить его дыхание, а подоспевший отец помог вытащить парня на сухое место.

- Он жив, - заверил меня отец. - А его лицо... Лицо просто ободрано.

- Давай отнесем его в дом, - предложил я.

- Лучше - в амбар, - возразил отец. - А то вода все прибывает, а амбар, слава Богу, стоит на возвышении.

Мы перенесли Тимоти, я остался рядом с ним, а отец отправился в дом за Мэри и Ма.

Нам очень повезло, что накануне мы упаковали почти все вещи. Ма принесла в амбар Мэри, а Па - целый тюк одежды. Ма осталась приглядывать за Тимоти и Мэри, а мы с отцом принялись таскать из дома нашу нехитрую утварь.

Вода поднималась быстро, так что вскоре камень, разбивший наше крыльцо, скрылся под ее поверхностью, а дом начал раскачиваться, словно пароход, плывущий по реке. Отец, отыскав веревку, привязал дом к амбару.

К восходу солнца озеро заполнило весь двор, и, не удержавшись в его границах, пробило дорогу среди холмов, вливаясь в русло высохшей реки Чакавола. Наш дом, оторвавшись от фундамента, всплыл, и мы с отцом подтянули его за веревку. Он, словно лодка, прочно сел на мель возле амбара.

Ма обмыла Тимоти. Серьезных ран на его теле не оказалось, лишь только на лице и правом плече была содрана кожа. Ма, смазав ссадины оливковым маслом, перевязала их. Весь день Тимоти лежал, не приходя в сознание, а мы не могли оторвать глаз от чуда - озера посреди выжженной солнцем долины. Муть вскоре осела, и отец зачерпнул полное ведро прозрачной холодной воды. Мы все напились, а Ма наложила на лоб Тимоти влажное полотенце. Тимоти при этом пошевелился, но в себя не пришел.

Только к вечеру мы осознали, что произошло.

- Теперь у нас есть вода! - внезапно воскликнул отец. - Пробились воды в пустыне и в степи потоки!

- Вода вытекла из артезианского колодца, - сказал я. - Ведь так? Из такого же, какие есть в Лас-Ломитас.

- Да, похоже, - подтвердил отец. - И наш колодец мне кажется очень и очень неплохим. Завтра же съезжу к колодцам Толливерс и расскажу людям, что у нас есть в избытке вода. Пусть приезжают и наливают, кому сколько нужно.

- Так значит, мы отсюда не уедем? - спросил я.

- Я же говорил, что пока у нас есть вода, мы останемся здесь. Боюсь только, что мы уже не успеем в этом году посадить...

Тимоти пошевелился, и я немедленно оказался подле него.

- Тимоти. - Я коснулся его запястья. - Все замечательно, Тимоти. У тебя лишь кожа кое-где ободрана, но раны эти пустяковые, скоро заживут.

- Вода... - едва слышно пробормотал Тимоти.

- Теперь воды у нас предостаточно! - воскликнул я. - Она даже смыла наш дом, но она такая, как ты и говорил, - холодная, чистая.

- Я хочу пить, - произнес Тимоти. - Дай мне, пожалуйста, воды.

Он выпил кружку холодной воды, и на губах его заиграла улыбка.

- Воды у нас предостаточно, - повторил я. - Это ты ее добыл?

- Я вычерпал из колодца землю. Я сидел на крыльце и вытаскивал землю. Затем на дне колодца появилась скала. - Тимоти воздохнул. - В скале от взрыва образовалась трещина, а снизу, я это чувствовал, ее подпирала вода. Нужно было углубить трещину, но это у меня как раз и не получалось. Я вызвал Силу и старался, старался, старался... Наконец скала поддалась, а вода снизу довершила начатое. Но у меня к тому времени совсем не осталось сил, и я потерял сознание.

- Так ты в одиночку заново выкопал колодец, а потом еще и разбил скалу? - спросил отец, взяв Тимоти за руку.

- Да, - подтвердил Тимоти. - Только копал я не руками.

- Спасибо тебе, Тимоти, - сказал отец.

* * *

Теперь, надеюсь, всем понятно, почему люди называют нашу ферму уже не "Акрами простаков", а "Акрами изобилия"? Правда, многие тщетно пытаются перевести с испанского название нашего озера - Кахилла, и даже отец не ведает, почему мы с Тимоти дали водоему такое имя. А дело в том, что вода, уходящая из озера в реку Чакавола, едва не смыла железную коробку с личными вещами Тимоти. Хорошо, что мы вовремя хватились ее.

Теперь главная дорога через долину Скорби пролегает через нашу ферму, где всегда есть самая чистая, самая холодная вода на всей Новой Территории. Путники частенько остаются на ночлег рядом с озером, и вот однажды...

Однажды вечером мы всей семьей отправились поделиться новостями с одной из семей переселенцев. Глаза Тимоти к тому времени уже открылись, правда, различал он лишь солнце да яркий свет от костра или лампы.

Пока мы разговаривали с главой семейства, его жена - симпатичная длинноволосая брюнетка лет тридцати пяти - старательно избегала смотреть на глубокий шрам, оставшийся на лице Тимоти, а, услышав несколько фраз, произнесенных парнем, тихо спросила:

- Это - ваш ребенок?

- Да, мой, - подтвердила Ма. - Правда, родила его не я.

- Я так и думала, - сказала красотка. - У него говор, как у иностранца. Как у девчонки, которую мы встречали в Марджине.

- Правда? - удивилась Ма.

- Да. - Красотка состроила недовольную гримасу. - Та девчонка говорила, словно иностранка. Ее "дядюшка" уверял, что после болезни она лишилась дара речи и теперь учится говорить заново. Но меня не проведешь: девчонка ему никакая не племянница, она приехала откуда-то издалека. Сейчас таких жуть как много развелось.

- А вы сами откуда родом? - спросила Ма.

Красотка зарделась.

- Я здешняя, а имя у меня не английское, потому что мои родители были... были... - Красотка, насупившись, секунду помолчала. - А ту девчонку вообще звали Марни Лита и еще как-то там!

- Лита! - закричал у меня в голове беззвучный голос Тимоти. - Лита!

Тимоти бросился к красотке, и она, отпрянув, проворчала:

- Смотри, куда идешь.

- Он слепой, - объяснила Ма.

- О... - Красотка покраснела пуще прежнего.

- Вы знали девочку по имени Лита? - спросил Тимоти.

- Не то, чтобы знала, а так, видела раз или два, - неохотно ответила женщина.

Рука Тимоти протянулась к запястью красотки, но та шарахнулась в сторону, будто ошпаренная.

- Извините, - сказал Тимоти. - А откуда вы приехали?

- Из Марджина, - ответила женщина. - Там мы провели месяца два запаслись продуктами, подковали лошадей, ну, и прочее.

- Марджин, - повторил Тимоти, отходя от красотки. - Спасибо.

- Не за что, - бросила та и повернулась к Ма. - Сейчас я покажу вам свое новое платье.

Мы с Тимоти зашагали к дому, и он сказал:

- Она не позволила мне себя коснуться. А ты не знаешь, как далеко отсюда этот Марджин?

- В двух днях пути через долину Скорби, - ответил я. - Это - город шахтеров.

- В двух днях пути! - Тимоти остановился перед апельсиновым деревцем. - Всего лишь в двух днях пути.

- Девочка может оказаться вовсе не той Литой, о которой ты думаешь, - заметил я. - Переселенцы в наших местах нередко дают своим детям необычные имена.

- Я позову ее! - вскричал Тимоти. - Я позову ее, и когда она ответит...

- Если она услышит тебя. Возможно, она думает, как и ты думал прежде, что весь ваш Народ погиб, и потому не прислушается к твоему призыву.

- Она часто думает о Доме, - твердо заявил Тимоти. - А в то время, когда она думает о Доме, она, конечно же, услышит меня. Я начну звать ее прямо сейчас.

Он, не разбирая дороги, направился к ближайшему холму. Глядя ему в спину, я вздохнул. Я всей душой желал ему счастья, но если он будет звать снова и снова, а ответа не получит, то...

Посмотрев на зеркальную гладь озера, я покачал головой.

Если Тимоти будет звать, то ответ непременно придет!