Стоило мне рассказать Неразлучникам, куда я еду, как они решительно сели мне на хвост.
– Мы едем с тобой, Голли, думай, что хочешь. Завтра в Нью-Мюнихе стартует карнавал, а люкс на четверых обойдется на девять квот дешевле двух двухместных, – Машка видимо уже все просчитала, – ты будешь подсматривать за мною в душе, Пит отлично готовит, а телочки, которых ты будешь таскать в свою комнату, вряд ли откажутся от маленькой групповушечки.
Про карнавал я и сам думал – это было событие года, и если повезет промутиться, то вполне можно было оказаться в светских хрониках, что было для нас всех ощутимым шагом вперед.
А перспектива групповухи с участием Верещагиной сама по себе стала решающим доводом, потому что после той вечеринки, к немалому моему удивлению, Машка начала регулярно всплывать в моих эротических фантазиях.
Я согласился почти не ломаясь.
Мы загрузились налегке в модуль и уже через час перемещения с визгом и грохотом по транспортному тоннелю парковали свои неугомонные задницы в Нью-Мюнхенском отеле Мериголд. Пит было что-то начал скулить об экономии, но я ему ткнул в морду чипом и велел заткнуться, пока его спонсоры заняты выбором люкса.
За свою жизнь мне достаточно пришлось повидать хостелов, кемпингов и мотелей, ребята. Так вот, люкс в пятизвездочном Мериголде – это нечто. Хрустальные люстры, мраморные лестницы, земное шампанское, портье в ливреях – все это было к нашим услугам за какие-то тридцать квот в сутки. Я лежал в кожаном кресле размером с небольшой дом, глотал потихоньку из горла Арманьяк, смотрел на голые ноги Верещагиной и думал о том, что в мире нет никакой справедливости.
Возьмем, к примеру, меня. Молодой, талантливый, энергичный человек, в свои тридцать лет я так и не смог найти свое место в жизни просто потому, что в нашем суетном мире не осталось места для настоящего авантюриста. Никто никуда не плывет по волнам под черным флагом и не выменивает за горсть стекляшек землю, где будет построен новый город. Не осталось больше ни секретных агентов, ни их врагов. Время романтиков ушло, империя больших надежд пала, и, максимум, к чему вы можете приложить свою фантазию – это дизайн одноразовой, как пластиковый стакан, вечеринки для таких же, как вы сам, любителей разрешенных стимуляторов.
Грустно, что на карте солнечной системы не осталось белых пятен, а наивысшую квоту на роскошь получают фермеры и программисты беспилотников для сбора мелких метеоритов.
Из полупьяного транса меня вывел настойчивый стук в дверь номера.
Я открыл и обнаружил на пороге улыбающуюся во все свои тридцать два искусственных зуба давно, казалось бы, умершую Мерлин Монро.
Анна Микель – второсортная телевизионная актриска с неслабым крупом и полным отсутствием вкуса, таланта и мозга. Некогда, работая кастинг-директором в одном сомнительном шоу, ваш покорный слуга откопал ее на какой-то помойке и протащил на ТВ показывать сиськи, за что Анна теперь мне очень благодарна. Она безотказна, беззащитна и трогательно глупа, исправно дает всем в рабочей группе, чем и обязана тому, что у нее всегда есть работа. Имидж у нее не сказать, чтобы отличался оригинальностью, но Микель тратит на модификации большую половину гонорара, так что Монро из нее вышла, какая надо.
Вот только встретить Микель-Монро в отеле Мериголд было для меня фиговым сюрпризом. Аня может часами нести феерический бред, не вызывая при этом особого раздражения, но человеку, который ее приволок на телевидение, я лично устроил бы темную.
Отвязаться от Ани еще не удавалась никому, а грубить ей было, как грубить ребенку – абсолютно невозможно.
– Ой, Голли! А я все думала, ты это или не ты! Вы приехали на карнавал? Я тоже, представляешь себе? Меня будут снимать на открытии, я буду ехать в настоящем лимузине и махать всем рукой! Так здорово!
– Действительно очень неожиданный режиссерский ход, – чувства юмора для Анюты не существовало, – ты здесь с каким каналом?
– С «ПСС-Релакс». Они такие клевые, даже поселили нас в этом отеле в одном номере с режиссером, но он куда-то сегодня утром убежал и до сих пор не вернулся, понять не могу, куда он запропастился?
– Наверняка его тело уже вылавливают из канала. Предсмертная записка лежит во внутреннем кармане пиджака.
– Ну вечно ты так страшно шутишь! Зато я могу теперь потусоваться с вами! – Я знал, что смертельный приговор неизбежен.
Сбагрив Анюту на немного обалдевших от такой наглости Неразлучников, я набрал на мобиле номер тети Эрики.
– Здрасте, фройляйн Эрика, это Вилли.
– А-а, привет, Виллечка, ты уже приехал?
– Да, мы тут с ребятами обосновались в Мериголде, как нам вас найти?
– А, это в центре на Мариенплац? Сегодня в три там будет открытие карнавала, приходите. Папа мне ничего не передавал?
– Передавал, все принесу.
– Ну и замечательно. Увидимся, – проворковала голосом без возраста тетя Эрика и дала отбой.
Пора было заработать косарь, и мы выдвинулись на Мариенплац (бросить Анну одну в нашем номере я не рискнул).
Странное дело. Когда мы садились в лифт, идущий на пешеходный уровень, мне показалось, что из-за угла вышли двое мужчин в совершенно ОДИНАКОВЫХ черных костюмах, одинаково здоровенные, как игроки в пауэрбол, и одинаково лысые… Кажется, легенды о том, что если смешать в правильной пропорции фэйк с эником, то получается пролонгированный галлюциногенный эффект – верны на все сто.
Мариенплац напоминала живой котел. Окруженная с четырех сторон отелями, музеями, информационными центрами и одной консерваторией, площадь сегодня превратилась в улыбающееся, полупьяное от счастья, поющее и танцующее многотелое божество радости.
На ступеньках памятника Адепту Илаю толпа из ста (или двухсот?) голопэйнтеров устроили баттл на тему художников эпохи Возрождения и способов анимации их шедевров. Транстаймеры в национальных костюмах оккупировали парапет отеля Хилтон. На подходах к нашему родному Мериголд-отелю гремел пси-памп в исполнении как минимум пятнадцати VJеев. Под разрывающий в мясо бит некошеное поле лиловых, розовых, алых, ультрамариновых и нежно-зеленых ирокезов, пэйсов, хаеров многотысячной толпы подпрыгивали, колыхались и ритмично дрожали в почти эротическом предвкушении карнавала.
– Вот это я понимаю – расколбас! И как нам здесь откопать мою престарелую тетушку Эрику?
– А мобил на что? – Вечно скучающий Пит оставался бессовестным циником даже на фоне угара мирового масштаба.
Ну вот. А мобил-то остался в номере. Тут или думать о бутылке Арманьяка, или о давно надоевшем гаджете, который каждый день упорно пытается тебя поработить. Идти в номер жутко ломало.
– Анют, можешь сделать мне одно одолжение и ты больше мне ничего не должна? – Микель посмотрела на меня и облизнула в предвкушении свои ярко алые губы. Я содрогнулся, – Не оральный секс. Притащи мне из номера мой мобил? Он в кресле возле бара.
– Конечно, Вилли, а еще бутылочку коньячка захватить?
– Две. И виски для себя, – Анюта, насколько я ее знаю, тоже была с алкоголем на ты.
Видеть, как по переполненной площади удаляется Мерлин Монро, которую ты только что послал за бухлом – очень двойственное чувство.
Вдруг на секунду все звуки затихли. Над Мариенплац возник огромный голоэкран, на котором пошел обратный отсчет. До начала карнавала оставалось три часа.
Анюта вернулась очень быстро и тащила на одну бутылку вискаря больше заказанного. Я хотел ей что-нибудь съязвить, но она как-то странно посмотрела на нас всех и молча протянула горсть непонятных микросхем. При более тщательном изучении они оказались останками моего разбитого в лепешку мобиля.
– За что ты его так, Анечка?
– Видимо твой мобиль пытался воспользоваться Аней и отобрать коньяк. Не тут-то было, она дралась как львица. Злодей пал, справедливость торжествует, – предположила Верещагина.
Микель не обратила никакого внимания на Машин сарказм, одним отточенным плавным движением большого пальца открыла бутылку Black Label так, что сорванная пробка еще какое-то время вращалась на горлышке, и сделала богатырский глоток.
– Ребята, ваш номер ограбили, – в глазах Микель-Монро застыл неподдельный ужас.
Я цинично заржал и взялся за коньяк.
Пить дорогущий коньяк из горла на улице дано не каждому. Прохожий с бутылкой Арманьяка – это уже не прохожий. Это знак свыше, это перст судьбы. Именно ему дают самые интересные девушки, именно его прозвище знают везде и всюду – от борделя до аукциона Кристи. Он – олицетворение тревожного сигнала, что один из вас двоих – неудачник, и это точно не он.
В моем случае все было еще пикантней. Я не только пил его из горла, но еще и опирался на широкие, крепкие, дочерна завяленные в солярии бедра неувядающей старушки Монро. Просто хоть памятник отливай из бронзы, настолько момент подходящий.
– Вот я всегда считал себя душевнобольным, если честно. А послушал Аню и понял, что я здоров, как бык.
Беспокоиться было не о чем. Если случилось немыслимое, и номер действительно ограбили, то нас это не беспокоило ни капельки. Алкоголь цел, мобил восстанавливается в любом магазине за 30 секунд, а каких-то нужных кому-то из нас вещей в номере не было, мы, клабберы со стажем, привыкли передвигаться налегке. А если Аня допилась-таки до тихой шизофрении, так оно же дело наживное, ей не впервой.
Успокаивать телезвезду долго не пришлось. Мы просто позвонили ее режиссеру с номера Пита, выяснили, что Монро уже десять минут как должна быть в гримерке, и посадили бедняжку в моторикшу.
– А было бы здорово, если бы Микель не сбрендила, – мечтательно глядя ей вслед, сказал Пит, – первое ограбление на моей памяти, все таблоиды – наши, по часу телеэфира на каждом канале.
– Допрос у паладинов, год лечения от стресса и принудительная адаптация на Яве, – мгновенно обломала возлюбленного Машка, – я бы не повелась.
Я в детстве как-то бывал на Яве. Один вшивый кабак на весь астероид. Да черта с два я им дамся живым!
Короче, обсуждения плюсов и минусов нам хватило на минут десять, пока я восстанавливал мобил и набирал тете Эрике, которая уже, оказывается, битый час нас ждала у входа в отель.
Тетя оказалась мисипусечной бледненькой старушечкой в страшненьком сереньком, совсем не праздничном платьице с огромным букетом ярко-желтых отвратительно воняющих астр. Никогда не понимал этой моды – дарить людям отрезанные и медленно разлагающиеся репродуктивные органы растений. Некрофилией попахивает.
– Здравствуйте, тетя Эрика, я Вилли, а это мои друзья Маша и Пит, – начал было я разговор, но тетя Эрика неожиданно меня оборвала.
– Никакая я тебе не тетя, – отрезала старушенция, мгновенно просверлив навылет всю нашу компанию злющими бегающими глазками. Никакой приветливости в ее интонациях не было и в помине, как будто я две минуты назад разговаривал по телефону с совершенно другим человеком, – давай, что принес.
Я немного растерялся и, ничего не понимая, протянул ей папину посылку. Злюка дрожащими от нетерпения руками схватила конверт, активировала допуск и вытащила оттуда… мою фотографию.
– Ага. Похож. Давай руку.
– Зачем? – Протягивать руку фальшивой тете Эрике у меня никакого желания не было. Но старуха ничего объяснять не стала, просто молча сцапала меня за палец, вывернула его почти до хруста и защелкнула на нем тонкое синее колечко. Я взвыл. Тетя Эрика гнусно ухмыльнулась.
– В номер не возвращайся. Сразу езжай к Кощею. Скажи, чтобы закруглялся рыбачить в Соломоновом море. И ко мне пусть больше не обращается. Чао, камикадзе.
Выдав всю эту тарабарщину, тетя Эрика развернулась и мгновенно исчезла в толпе, оставив нас стоять с открытыми ртами.
– Вилли, что это было?
– Если бы я был маленьким мальчиком, то решил бы, что это была Бабка Ёжка собственной персоной.
– И куда мы теперь? – С тревогой в голосе спросила Машка.
– Конечно в номер. Там еще оставался алкоголь, и мне стало интересно. А еще, чтобы не послушаться противную старуху.
– Только быстро. Мне это перестает нравиться.
Как в воду глядела. В номере нас ждал сюрприз – Микель вовсе не съехала с катушек. Все три комнаты были перевернуты вверх дном. Все, что можно было вывалить – вывалено на пол. Все, что можно было использовать как хранилище информации, было вскрыто или разломано, включая несгораемый гостиничный сейф, у которого просто варварски вырезали дверцу.
– Вилли, надо делать ноги, – удивительно спокойным голосом сказал Пит, и я был с ним согласен на все сто.
Пробираясь через толпу в холле гостиницы, я ощутил острый приступ паранойи, когда по всему залу увидел прогуливающихся парочками коротко стриженых громил в абсолютно одинаковых черных костюмах.