Где-то рядом — остров Аэлмо

Ночь Отэ

Алые отблески ложились на лицо Отэ. Пожалуй, он включил слишком много ламп, но так уж ему хотелось. Он сидел на низкой кушетке, нога на ногу, руки нервно сжаты. Он думал о том, что сейчас скажет Вельеру.

Глаза его были огромны — глубокие синие впадины, густые белые волосы падали на плечи. Он с ненавистью вслушивался в молчание дома и, чтобы прогнать тишину, включил фиксатор мысли.

«Теперь слушай ты, все понимающий Вельер. До чего ж ты благороден и чист… Просто не ожидал, что ты станешь разыгрывать из себя спасителя Аэлмо.

«Мне нужен твой тетлеб»… Мы с тобой не юнцы, Вельер, и пора отказаться от упований на бездарное благородство, которое не стоит и ломаного гроша. Аэлками движут иные эмоции. Подумай, что ждет нас? Гибель — если смотреть правде в глаза. Потому что мы щенки перед океаном. Что такое сила Щита, увеличенная в сорок раз? Чем ты хвастаешься? Ты поднял соломинку и пыжишься от гордости… Ну, ладно, воду вы задержите еще на десяток лет. Но ты же ничего не знаешь о том, какая сила будет у океана даже через год! И десять лет могут обернуться минутой.

Еще любопытней дело обстоит с моим открытием. Подумай, если они вызвали мгновенно такую силу урагана, каким же феноменальным оружием они обладают! Ясно, что мы столкнулись с более сильной цивилизацией. А сильный всегда ставит слабого на колени. О каком же контакте тут можно вести речь? Смешно, Вельер. Нам надо защищаться, пока мы живы. Да, защищаться, потому что никто не хочет умирать. Хотя и я, и ты прекрасно понимаем, что дни наши сочтены».

Он встал, прошелся по комнате. Трудно было успокоиться — раздражение росло, ему казалось, что он учит Вельера таблице умножения. Он выключил фиксатор.

«Эту запись я ему пошлю после заседания Лиги, — подумал Отэ. — Я буду управлять Щитом, а не Вельер. Сейчас у меня все козыри в руках, чтобы сбросить, наконец, его с командного поста. Я скажу Первому Ведущему, что Вельер трус и боится борьбы. А на заседании подолью масла в огонь, чтобы Вельер побольше говорил о контакте… Да, именно так! И тогда он окажется за дверью…»

Спать не хотелось, и он подумал о том, что надо бы расчистить стол, сжечь ненужные теперь записи. Он занялся этим, просматривая тетради, бросая их на середину комнаты, в одну кучу. Иногда он подолгу листал тетради, улыбался, хмурился, бумажная горка росла. Ящики стола пустели, он разбирал теперь самый нижний — куда давно не заглядывал. Тут были его юношеские работы, математические расчеты сменились вдруг стихами, он стал читать их. Потом отшвырнул и эту тетрадь, не дочитав ее до конца, и когда она летела, страницы шелестели, как давно увядшие листья, и один вдруг оторвался и упал в стороне. Это была фотография.

Он подошел к ней и поднял фотографию с пола.

Они стоят с Вельером обнявшись, ветер растрепал им волосы, они смеются, под ногами желтеет песок, а позади синеет океан. Они молоды, сильны…

«Почему мы смеялись тогда? — подумал Отэ. — Просто так, потому что были юнцами?»

Он очнулся от задумчивости и порвал фотографию.