Гарем Пришельца

ПОБЕГ НА ЭРГАЛЬС

Пишу эти записки для себя самого, а вернее — для пустоты, в которую я погружаюсь. Шанс, что их кто-то прочтёт, ничтожен. Ненадёжная бумага истлеет вместе с моим трупом в каюте пустого неуправляемого звездолёта, летящего в космической бездне. Разве что волей случая какие-нибудь неведомые астронавты наткнутся на него и найдут мой высохший скелет и эту кучку листов, покрытых непонятными для них знаками. Захотят ли они расшифровывать их, вникать в старую историю, случившуюся, может быть, за миллионы лет до их появления на свет? Впрочем, мне до этого нет дела. А для пришельцев будет лучше, если они как можно скорее покинут мой летающий саркофаг, предоставив ему и дальше носиться в межзвёздном пространстве.

Начну с самого начала, то есть с событий того вечера, когда к нам на астероид залетел эргальский звездолёт. Должен сразу сказать, что звездолёты на нашей удалённой от обитаемых миров планетке останавливаются нечасто, и каждое такое посещение для нескольких тысяч колонистов становится событием. Все стремятся посмотреть на приезжих, пообщаться с ними, узнать, откуда они, везут ли что-нибудь интересное, и, конечно, получить дискеты со стереофильмами. Вообще до фильмов наше население особенно жадно, поскольку они являются одной из очень немногих возможностей узнать о мире за пределами астероида. Больше всех ими интересуется, конечно, молодежь, к числу которой отношусь и я. Мне исполнилось два года и восемнадцать месяцев. Это самое начало юности. Я закончил предпоследний класс школы и проводил каникулы, как и большинство моих сверстников, в кресле кинотеатра, беспрерывно, один за другим, смотря фильмы, занесённые к нам каким-то ветром с разных концов галактики. Кино было для нас единственным стоящим развлечением. Мы постоянно жаждали новых фильмов, и знали, что раз прилетел звездолёт, то их следует ждать в ближайшие часы. Заезжие гости у нас, как правило, не задерживались, заправлялись горючим, провиантом, и без промедления отправлялись дальше. А мы потом ещё не один день смотрели и пересматривали раздобытые у них фильмы, погружаясь в мир грёз, в котором мы совершали подвиги и творили чудеса.

Эргальский звездолёт приземлился поздно вечером, за пару часов до того, как дежурный по энергостанции выключает оба искусственных солнца и на нашей планетке наступает ночь. Вообще понятия «утро», «день», «вечер» и «ночь» у нас весьма условны; «ночь» — это то короткое время, когда гасят внешнее освещение и всем полагается спать. Всё остальное время — «день». О том, что звездолёт направляется на Эргальс — планету, которая находится от нас в восьмидесяти световых годах, то есть на расстоянии совсем небольшом для обычного сверхсветового звездолёта, — мы узнали ещё в тот же вечер. Астронавты спешили к началу знаменитого на всю галактику эргальского карнавала. Эта новость поразила моё воображение. Фильмы об Эргальсе и его карнавалах, имевшиеся у нас в фильмотеке, были одними из моих самых любимых. Я их чаще всего заказывал для просмотра. В кинотеатре каждый посетитель мог заказать себе по каталогу любой фильм и смотреть его, надев на голову сенсорный шлем. Рядом в креслах сидели мои приятели, все, как и я, в шлемах, и смотрели разное, кто что хотел. Большинство увлекалось приключенческими фильмами. Девчонки, конечно, смотрели про любовь, люди постарше — боевики и драмы, а я любил документальные фильмы о других планетах. Фильмы об эргальских карнавалах меня просто завораживали. Я был уверен, что нигде во всей Вселенной нельзя веселее и интереснее провести время, чем на этих шумных, многолюдных, брызжущих весельем и расцвеченных фейерверками празднествах с их аттракционами, играми, развлечениями, скачками, цирками и спортивными состязаниями, на которые съезжалась публика с ближних и дальних миров. Всё это составляло совершенно невыносимый контраст с однообразной, скучной, размеренной жизнью на нашем уютном, но таком одиноком мирке. У нас есть энергостанция, поддерживающая искусственную атмосферу и питающая два рукотворных солнца, есть привозная плодородная почва, полезные растения, цветы, домашние животные, даже бабочки и пчёлы — словом, есть всё, что нужно для нормальной жизни людей, но нет тысяч вещей, которые имеются на крупных планетах, как, например, на том же Эргальсе. Однажды я дал себе слово, что когда стану взрослым, то обязательно полечу туда или на какую-нибудь другую планету, где есть высокоразвитая цивилизация, а ещё лучше — выучусь на астронавта, наймусь на звездолёт и буду путешествовать по обитаемым мирам. С некоторыми из них, кстати сказать, я был знаком не только по фильмам. Я коллекционировал всевозможные вещицы с других планет, разными путями попадавшие к нам на астероид, выменивая или выкупая их у сверстников или знакомых. Мелочь, в сущности: стаканы, фляжки, пуговицы, кристаллы, засушенные цветы, значки, звериные клыки и всякое другое, но стоило подумать, что эти вещи доставлены с Ресатантера, Альцебеса, Уммы, Сафер-Экля (от одних этих названий у меня дыхание перехватывало от восторга), как они приобретали для меня совершенно особый смысл. Это были вестники дальних миров, преодолевшие умопомрачительные расстояния для того только, чтобы оказаться у меня на полке в качестве доказательства реальности моих мечтаний.

Тогда же, тем вечером, и пришла мне идея полететь на Эргальс. Сначала я отбросил её как сумасшедшую, но она не отпускала меня. Я упорно думал о ней и в конце концов пришёл к выводу, что она не такая уж сумасшедшая. Я сказал себе: что особенного в том, если я слетаю туда на этом звездолёте, а потом вернусь обратно на попутном корабле, который полетит через наш галактический сектор? На попутных кораблях очень многие летают. Есть люди, которые всю жизнь путешествуют по космосу автостопом, как, например, мой дядюшка Айал. А я чем хуже? Наконец моя идея стала казаться мне даже заурядной — ну что из того, если я слетаю на Эргальс всего на каких-нибудь две недели? Полёт будет проходить в режиме реального времени, за две недели моего пребывания в полёте и на Эргальсе те же самые две недели пройдут и здесь, на астероиде. Тем более сейчас каникулы и я волен распоряжаться моим временем, как считаю нужным.

После недолгих колебаний я отправился к отцу просить отпустить меня на Эргальс. Ему, бывалому путешественнику по космосу, ничего не стоило договориться насчёт меня с капитаном звездолёта.

Отец работал на грядках с мужем моей сестры и двумя роботами. Собственно, работали роботы, а отец и Алекс с портативными пультами ходили за ними, контролируя их действия.

— Пап, ты знаешь, куда летит звездолёт? — начал я без предисловий, стараясь, чтоб мой голос звучал уверенно. — На Эргальс! На карнавал! Я полечу с ним. Поговори с капитаном, он меня возьмёт. Понимаешь, я уже всё обдумал. Пробуду там две недели, а потом вернусь на первом же корабле, который полетит через наш сектор. Успею к началу учебного года.

Отец остановил своего робота. Но не успел он и рта раскрыть, как Алекс встрял со своим обычным смешком:

— Такое всегда бывает, если не вылезать из кинотеатра целыми днями!

Эта реплика меня возмутила. Я хотел ответить братцу Алексу, что он говорит это исключительно из зависти. Просто он старше меня и должен, как всё взрослое население, пять часов в сутки работать, в отличие от школьников, у которых есть каникулы.

Однако я предпочёл его не расслышать, понимая, что пререкаться с ним — только себе дороже.

— Когда-то ещё представится такой случай, — уговаривал я отца. — Вспомни, ты сам в молодости надолго улетал отсюда!

— Ну да, в молодости я побродил по космосу, это точно, тут ничего не скажешь, — согласился отец. — Но я никогда не улетал, чтоб развлекаться на карнавалах. Каждое путешествие должно иметь какую-то цель, полезную для нашего маленького общества…

— Вот я, например, летал на Тэнею не просто так, а на учёбу, — снова вмешался Алекс. — А что ты думал? Я должен был закончить колледж и получить степень бакалавра агрономии! Кстати, не такое это простое дело, не кино смотреть!

— И ты полетишь на Тэнею, потерпи ещё полгода, — сказал мне отец. — Закончи школу, а потом мы первым попутным звездолётом отправим тебя туда продолжать учёбу…

О тэнейском колледже я был наслышан от моих старших братьев, уже окончивших это учебное заведение, и, сказать по правде, меня туда не тянуло.

— Но сперва я слетаю на Эргальс, — настаивал я. — Ведь такой удобный случай подворачивается! Звездолёт домчит меня туда за пару дней! Две недели пробуду там, и ещё пару-тройку дней на обратный путь…

— Парень совсем свихнулся от безделья, — ухмылялся Алекс. — И зачем только устроили школьникам такие длинные каникулы. Они торчат безвылазно в кинотеатре, и вот к чему это приводит.

И он заговорил о том, что во времена его детства школьники на каникулах обязаны были отработать на огороде или на ферме, и потому, дескать, поколение выросло работящее, благодаря ему жизнь на астероиде расцвела, а с таким поколением, как нынешнее, неизвестно что будет.

Отец с ним как будто не соглашался, говоря, что молодёжи надо дать больше свободы, но к моей просьбе отнёсся скептически. Как человек, уже полетавший по космосу, он сразу перевёл разговор в практическую плоскость.

— Во-первых, на Эргальсе не так-то просто будет найти звездолёт, который направлялся бы в наш сектор, — сказал он. — Денег, чтобы специально нанять межзвёздный корабль, у тебя не будет, а дожидаться попутного судна можно год, и два, и десять лет… Вон, дядюшка Айал отправился на попутном корабле в созвездие Эллипса за чудодейственными целебными травами, обещал вернуться через полгода, а увидели мы его спустя двадцать пять лет. Добирался до нас на попутных звездолётах чуть ли не по десяти галактикам…

— Эргальс не так далеко, как созвездие Эллипса, и звездолётов в эргальский космопорт заходит много, — доказывал я, но отец отрицательно качал головой.

— Ты ещё слишком молод для таких путешествий. Эргальс — это совершенно другой мир, другая жизнь, там много соблазнов, перед которыми ты с твоей неокрепшей психикой не сможешь устоять… Нет, дружок, для начала слетай на Тэнею и закончи там колледж, а уж потом будем думать, для какого дела ты сгодишься.

— Определим его в животноводство, — Алекс подмигнул мне. — У нас на ферме нехватка рабочих рук.

— Постой, да ведь тебе на каникулы дали задание по галактическому эсперанто, — совсем некстати вспомнил отец. — Что-то я не замечал, чтобы ты сидел перед компьютером и зубрил слова, а ведь без знания эсперанто тебе нечего делать на Эргальсе.

— Я нормально говорю на эсперанто! — крикнул я, приходя в отчаяние. — Ну, отец! После Эргальса я согласен на что угодно, хоть на животновода!

Алекс, посмеиваясь, снова обратился к пульту и его робот загудел, двинулся вдоль грядки. А отец подошёл к стоявшей невдалеке корзине и извлёк из неё большой жёлтый огурец.

— На-ка вот, лучше закуси огурчиком нового урожая, — сказал он, протягивая его мне.

— На Эргальсе, небось, таких не полопаешь! — прибавил Алекс со смехом.

Я пустился бежать, по дороге давя огурец в кулаке так, что брызгал сок, а подбежав к дому, запустил этим даром природы в крышу амбара. Потом, сдерживая слёзы, я побрёл по единственной улице посёлка к знакомому сферическому зданию кинотеатра.

Проходя мимо трактира, я увидел большую толпу. Народ галдел, из распахнутых дверей заведения доносились громкие голоса, смех и музыка. Такое здесь бывает почти всякий раз, когда на космодроме садится звездолёт. Астронавты первым делом направляются в трактир. И, конечно, в это время здесь собирается добрая половина населения нашего посёлка, да и из соседних посёлков подходит народ.

Подумав о звездолёте, я изменил маршрут и вместо кинотеатра направился к лётному полю, до которого от нас было рукой подать.

В это время по распорядку на астероиде должна быть ночь, но одно из «солнц» не выключили, чтобы дать закончить погрузку горючего. Большой белый шар висел справа, освещая дисковидный корабль и бетонированное поле, по которому ездил автокар с роботом. Меня удивило, что погрузкой занимается всего один робот. Он разъезжал на автокаре взад и вперёд, передвигая большие кубические контейнеры с жидким гелием. Кроме него, на поле никого не было. Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь прерывистым гудением кара.

Некоторое время я бродил вдоль кромки поля, не сводя глаз с серебристого диска. Диск, как и всё вокруг, отбрасывал длинную чёрную тень. И такая же тень лежала у меня на душе. Меня переполняла зависть к его экипажу. Надо же — через два дня они увидят волшебный Эргальс, окунутся в море веселья и сверкающих огней, а я останусь здесь, на этом скучном, затерянном в космосе мирке.

В отдалении за деревьями замелькал свет фонаря и показались два силуэта. Я сразу понял, что это астронавты возвращаются из посёлка. Они были в облегающих комбинезонах, на поясе у них висели какие-то приборы. Их было двое, значит, остальные ещё сидели в трактире. Один — тот, что повыше, — держал в руке голубой криптоновый фонарь, освещая дорогу.

Я нырнул в тень за массивной цистерной, каких немало стояло поблизости, и вскоре до меня долетели их голоса. Они говорили на галактическом эсперанто — языке звездолётчиков, который я неплохо понимал.

— В конце концов, капитан, вы имеете право знать обо всём, что творится на корабле, — раздражённо говорил высокий.

— Поймите, Гредир, когда мы брали его на борт, мы обязались не совать нос в его каюту и не трогать его багаж, — возражал второй астронавт, которого назвали капитаном. — Это специально оговорено в контракте. Ведь, в сущности, только за это нам уплачены такие деньги!

— Вы правы, деньги он заплатил хорошие, — не унимался Гредир. — Но что если его багаж угрожает безопасности корабля? По всем галактическим законам мы имеем полное право на обыск.

— Только в том случае, если действительно есть угроза, — ответил капитан. — А если её нет? Представьте, мы вламываемся к нему в каюту, а там всё в порядке. Что нам в таком случае делать, по-вашему? Нам придётся вернуть ему деньги, да ещё заплатить крупный штраф… Наши дела и без того ни к чёрту, который месяц гоняем корабль порожняком. Если так будет продолжаться, то мы разоримся. Чем ворчать, лучше поблагодарите судьбу, которая послала нам такого щедрого пассажира.

Они остановились возле моей цистерны и некоторое время стояли, наблюдая за погрузкой контейнеров.

— Как хотите, а я бы высадил его прямо здесь, — пробурчал Гредир.

— Вас здорово смутил тот сыщик, который явился к нам на Сольде, — ответил капитан.

— Он следил за нашим пассажиром всю неделю, пока мы там стояли, — заметил его собеседник.

— И все его старания оказались пустой тратой времени, — возразил капитан. — Ничего конкретного он не раскопал. Ни одного факта.

— Дыма без огня не бывает, — Гредир мрачно качал головой. — Печёнкой чую, что дело тут нечисто. Экрогианец мне с самого начала не понравился, да ещё его багаж — десять громадных тяжеленных ящиков, которые он потребовал внести в свою каюту… Почему в каюту, а не в багажный отсек?

— Это его право, Гредир, и оно, кстати, оговорено в контракте.

— Контракт, контракт… Дался вам этот контракт! А сказано в нём, что из пассажирской каюты будет доноситься вой, грохот и рычание, словно там беснуется тысяча чертей?

— Это нас не касается. Мы подрядились доставить профессора с его багажом на Эргальс, и всё.

— Но конверт, капитан! Что вы скажете о конверте, который дал нам сольдийский детектив?

— Конверт передан нам с условием вручить его властям первой же планеты, на которой мы сделаем остановку на пути к Эргальсу. Как видите, он предназначен не нам.

— И что ж! — в сильном волнении воскликнул Гредир, едва не выронив фонарь. — Ни на Ресатантере, ни на Тэнее мы остановки не сделали — горючего хватило; получается, что этот захолустный астероидишко — наша последняя остановка на пути к Эргальсу. Не собираетесь же вы передавать конверт здешним неотёсанным фермерам?

— Вы правы, толку от этого, наверное, будет немного, — ответил капитан. — Но и вскрыть его я тоже не могу.

Гредир нервно рассмеялся.

— Вы щепетильны, точно везёте дипломатическую почту. Хотите, я сам его вскрою? И вся вина за возможные последствия ляжет на одного меня.

— Дорогой Гредир, если бы вы полетали с моё, вы бы не были таким нетерпеливым, — сказал капитан. — Поймите, всё это может быть вульгарной мошеннической уловкой — и таинственный грохот в пассажирской каюте, и странный детектив на Сольде с его конвертом… Ведь не исключено, что за этим кроется только одна цель, очень простая: пассажир хочет прокатиться до Эргальса бесплатно, и груз провезти, да ещё денежки с нас содрать в качестве штрафа за нарушение условий контракта… И тогда мы окончательно прогорели!

Свет фонаря, который Гредир вертел в руке, промахивал всего в нескольких сантиметрах от меня, и я замирал, прижимаясь к металлическому боку цистерны. Я боялся пропустить хоть слово — до того интересным казался мне разговор звездолётчиков!

— И всё же я полагаю, что дело гораздо серьёзнее, — настаивал Гредир.

— Если вас беспокоит шум в пассажирской каюте, то затыкайте уши, когда проходите мимо, — отмахнулся капитан. — В конце концов, профессор Лестис, как к нему не относись, ведёт себя вполне пристойно. Во время полёта ни разу не высунулся из каюты. А что до подозрений сольдийского детектива, который так смутил ваш покой, то мы вскроем его конверт при подлёте к Эргальсу и радиограммой ознакомим с его содержимым диспетчера космодрома. Если там будет что-то действительно серьёзное, то при приземлении нас встретят полицейские.

— Воля ваша, капитан, а я бы вскрыл конверт уже давно!

В эту минуту начался подъём контейнеров в грузовой люк, и оба звездолётчика направились к кораблю. Я же остался стоять совершенно ошарашенный. На борту звездолёта находится какой-то загадочный профессор, которого в чём-то подозревают! На меня это произвело необыкновенное впечатление. Захватывающие догадки одна за другой лезли в голову. Фантазия, как это часто бывает со мной, разыгралась и понесла на своих крыльях.

Я уже воображал себя втянутым в одно из самых увлекательных космических приключений, как вдруг раздался громкий голос Гредира, вернувший меня с небес на землю:

— Четырёх контейнеров мало! Нужен ещё один!

— Позвоните оператору, пусть даст соответствующую команду роботу, — услышал я ответ капитана.

Гредир несколько минут переговаривался с кем-то по телефону.

— Пятый контейнер будет готов не раньше чем через час, — доложил он. — Оператор сейчас свяжется с роботом…

Они скрылись в люке звездолёта, а у меня чуть не треснула голова от тысячи мыслей, вдруг нахлынувших на меня.

Пятый контейнер, который должен приготовить робот, — это же отличное убежище для контрабандного путешественника, прекрасная возможность ввязаться в приключение с финалом на сказочном Эргальсе! И я заторопился домой, на ходу обдумывая план побега.

Дома у меня в этот час никого не было — все, кто постарше, пошли к трактиру, где было устроено что-то вроде праздника в честь космических гостей, а мой младший брат Пит будет до полуночи торчать в кинотеатре. Дом был тёмен и пуст. Белый свет искусственного солнца струился из окон и пятнами лежал на стенах и на полу. У себя в комнате я первым делом взломал обе копилки — мою и Пита. Я был уверен, что платиновые монеты, которых навезли с Тэнеи мои старшие братья и знакомые, в ходу и на Эргальсе, и семидесяти с лишним штук мне хватит и на житьё там, и на то, чтобы заплатить за место на звездолёте, который доставит меня обратно. Монеты я пересыпал в рюкзак и туда же уложил свою самую красивую одежду, в которой я щеголял лишь в особо важных случаях. Я живо представил себе, каким франтом я пройдусь по улице эргальского города в этом бежевом свитере, связанном мне матерью к дню рождения, в этих широких жёлтых штанах и в мягких ботинках с большими помпонами, очень модными сейчас у нас и на Тэнее. В таком наряде я без труда смогу познакомиться с любой эргальской девушкой. Они все будут заглядываться на меня, как заглядываются здесь, в нашем посёлке. Ещё я уложил в рюкзак кислородную маску (она должна пригодиться мне во время перелёта на Эргальс), запас бутербродов, флягу с водой, фонарик и, после некоторого раздумья, засунул туда ещё бутылку с арбузной водкой. Отец всегда брал с собой в космические путешествия выпивку. Это, по его словам, помогало ему быстрее адаптироваться на чужих планетах.

В короткой записке я сообщил, что заночую у приятеля. У меня должен быть запас времени, чтобы стартовать на эргальском звездолёте и удалиться от астероида на расстояние, с которого меня уже не смогли бы вернуть, послав вдогонку радиограмму.

Я шёл к космодрому безлюдными огородами, стараясь держаться подальше от трактира. На полпути я оглянулся на посёлок. Мне ещё видны были полускрытые деревьями окна нашего дома и его островерхая крыша. Одна половина дома была освещена «солнцем», другая тонула в тени. У меня защемило сердце. Мне вдруг подумалось, что я никогда больше не увижу этой крыши, этих окон и сада, с которыми связано столько воспоминаний. Тоска нахлынула до того сильная, что мне даже захотелось отказаться от своей затеи. Но тут я перевёл взгляд на маячивший вдали серебристый диск звездолёта, и тяга к приключениям взяла верх. Я ускорил шаг.

Успел я как раз вовремя. Робот уже подвозил к люку двухметровый контейнер с жидким гелием. Я без труда догнал его. Космодромные роботы — это особо тупые болваны, выполняющие только команды, которые оператор задаёт им по радио. Тупее даже, чем огородные роботы. Поэтому, когда я вскочил на подножку автокара и устроился за его спиной, робот никак не прореагировал на это, хотя должен был, по идее, хотя бы остановиться.

Людей никого вокруг не было. Оператор наверняка выпивал в трактире с астронавтами, и я не слишком волновался, вскрывая дверку на спине металлического работника. За дверкой находились маленький экран и клавиатура. Я тюкнул по двум клавишам, и робот замер. Его руки, держащиеся за рычаги, застыли. Лишённый управления кар продолжал двигаться, так что мне пришлось быстро перегнуться через туловище застывшего болвана и нажать на кнопку «стоп». Иначе кар с контейнером мог налететь на подъёмник и произошла бы авария, которая не входила в мои планы.

Потюкать по клавишам и задать истукану время, в течение которого он будет находиться в отключённом состоянии, было делом одной минуты. Я сделал так, чтобы робот автоматически включился через двадцать минут. Он «оживёт» и даже не заметит провала во времени, а мне за эти двадцать минут надо успеть заменить контейнер с жидким гелием на пустой, чтобы робот, включившись, не заметил подмены. Сам я, конечно, в этот момент буду уже находиться внутри пустого контейнера.

И я принялся за работу. Перегибаясь через робота, я дёргал рычаги управления, автокар глухо гудел, разворачиваясь, и цеплял вилами контейнеры, которые стояли у кромки поля. За всё это время, к моему счастью, никто из людей на космодроме не появился. Гредир с капитаном тоже не высовывались из корабля. Если бы кто-нибудь из них выглянул, то увидел бы весьма странную картину: мальчишка, взгромоздившийся на спину робота и в таком положении управляющий каром! Меня сразу же прогнали бы прочь и мой план провалился бы с треском.

Когда истекло отмеренное время, я уже сидел в контейнере, не забыв захлопнуть за собой крышку люка. Робот ожил, его стальные руки, как ни в чём не бывало, задёргали рычаги. Автокар тронулся. Вскоре заскрипел подъёмник и мой контейнер втянуло в звездолёт. Потом его куда-то повезли, сгрузили с платформы и оставили в покое. Я сидел, прислушиваясь к звукам за стенками. Возле меня кто-то долго ходил. Я отчётливо слышал шаги. В конце концов наступила тишина, и у меня отлегло на душе.

Итак, первая часть моего плана удалась как нельзя лучше. Теперь мне оставалось надеяться на то, что астронавты не станут задерживаться и стартуют в ближайшие часы.

Воздух в замкнутом пространстве контейнера становился спёртым. Я достал из рюкзака прихваченную на этот случай маску с кислородным баллончиком, натянул её на себя и с удобством улёгся, положив под голову рюкзак. Запаса кислорода мне должно хватить на двое суток. Впрочем, так долго я торчать тут не собирался. Я вылезу из контейнера часов через пятнадцать-двадцать после старта, когда меня уже гарантированно не вернут домой. Экипажу волей-неволей придётся доставить меня на Эргальс.

За стенками контейнера зазвучали шаги и голоса подвыпивших астронавтов, вернувшихся на корабль, и громкая брань распекавшего их капитана. Я посмеивался про себя, воображая их изумление, когда они, подлетая к Эргальсу, увидят меня на корабле. Мне, конечно, достанется, но ради эргальского карнавала я готов был вытерпеть всё.

Потом я заснул. На какое-то время меня разбудили перегрузки, которые возникают во время разгона до сверхсветовых скоростей. У меня всё поплыло перед глазами, разболелась голова. Я, в принципе, знал, что такое возможно и что от этого есть специальные таблетки, но, собираясь в путь, совсем забыл про это. А даже если бы и не забыл, то всё равно таблеток этих я нигде бы не достал. У нас в домашней аптечке их нет. Так что в любом случае пришлось бы терпеть.

Но как всё-таки настоящее космическое путешествие отличается от тех, что показывают в фильмах! Я их сотни пересмотрел и самонадеянно считал себя бывалым звездолётчиком, а оказавшись на взаправдашнем звездолёте, в условиях реального полёта, чувствовал робость и неуверенность, даже страх. Например, к этому головокружению с тошнотой я оказался совершенно не подготовлен. Хорошо, что неприятные ощущения длились не слишком долго. Когда они прошли, я снова уснул.

Не знаю, долго ли я спал. Мне показалось, что очень долго. Проснулся я от беготни и криков за стенками контейнера. Крики были какими-то жуткими, душераздирающими, они довели меня чуть ли не до паники. А потом прогромыхало что-то грузное, тяжёлое, сопящее, и крики прервались. Вместо них послышался отвратительный хряск, как будто ломались кости, и удовлетворённое урчание. Грохочущие шаги начали удаляться…

Я сидел в своей темнице ни жив ни мёртв. В голову лезли всякие пугающие мысли о таинственном профессоре, письме сольдийского детектива, подозрениях Гредира. Меня била дрожь, когда я открывал люк на крыше контейнера. Я почему-то минут десять не мог его открыть, хотя ещё когда забирался в контейнер, я его предусмотрительно подпилил. Наконец крышка люка сдвинулась. Я снял маску и полной грудью вдохнул свежего корабельного воздуха. Затем подтянулся на руках, высунул из люка голову…

То, что я увидел, заставило меня оцепенеть. Я чуть было снова не рухнул на дно контейнера. Коридор, где стояло моё металлическое убежище, был весь в крови. На полу алели ужасающие лужи, все стены были забрызганы кровью, но особенно жутко было смотреть на куски разорванной человеческой плоти, которые протянулись по полу, словно тут волокли труп, кромсая его на ходу.

Я высунулся из люка по пояс, осмотрел весь коридор и едва подавил крик ужаса: подо мной, возле самого контейнера, в луже крови лежал человек! Это был Гредир. Я узнал его, несмотря на увечья и залитое кровью лицо. Его полные муки глаза смотрели на меня в упор.

Я торопливо выбрался из люка и спрыгнул на пол.

— Подойди… — услышал я сдавленный шёпот. — Ближе…

— Что случилось? Что с вами? — цепенея от страха, спросил я.

— Профессор… — прошептали сухие губы. — Он маньяк, убийца…

— Неужели это всё — он? — Я оглянулся на кровавые лужи. — Что тут было?

— Это брэссумы… Злобные членистоногие твари с Экроги…

Несмотря на сумятицу в мыслях, я сразу вспомнил фильмы о животном мире Экроги-2, которые я смотрел как раз незадолго до этих событий.

Я уже говорил, что люблю фильмы о других планетах и пересмотрел их сотни. Не хвастаясь, могу сказать, что помню их все. Экрога-2 — одна из самых интересных планет в смысле разнообразия животного мира. Её материки сплошь покрыты тропическими и субтропическими лесами, в которых водятся совершенно невероятные страшилища. От одного взгляда на них пробирает дрожь. Ещё там обитают туземцы-гуманоиды, находящиеся на стадии каменного века, которые умеют не только охотиться на этих тварей, но и приручать их. Брэссумы — полуспруты-полукрабы — самые свирепые чудовища Экроги-2, однако если поймать их детёнышами, то они прекрасно поддаются дрессировке. Взрослую же особь приручить невозможно. Брэссумы славятся своей свирепостью и невероятной силой. Сверхтвёрдыми клешнями они дробят скалы, а уж дверь им выбить совсем ничего не стоит.

Когда раненый Гредир упомянул о брэссуме, я невольно оглянулся на контейнер. Стенки его хоть и были сделаны из прочной стали, но для клешней брэссума вряд ли станут преградой.

— Профессор… — шептал Гредир. — Он не профессор, он опасный преступник, которого ищет галактическая полиция… Он тайно от нас пронёс на борт в багажных ящиках трёх живых брэссумов… Тебе когда-нибудь приходилось слышать о них?

— Разумеется, сударь! У нас в фильмотеке полно фильмов о животных. Я смотрел почти про всех зверей, которые водятся на планетах нашего галактического сектора…

— Ты толковый парень, — Гредир нашёл в себе силы улыбнуться.

— Брэссумы покрыты огнеупорным панцирем и чешуёй, — ободрённый похвалой, начал я выкладывать свои познания. — Бластеры бессильны в борьбе с ними. Тут нужны либо особо мощные бластеры, либо гранатомёты.

— Ни того, ни другого на корабле нет… Кстати, откуда ты взялся?…

Я начал сбивчиво бормотать о том, как мечтал побывать на эргальсском карнавале. Гредир перебил меня на полуслове.

— Теперь это уже не важно… — простонал он. — Мы влипли в скверную историю… Ты, похоже, влип вместе с нами… Пару часов назад мы с капитаном вскрыли конверт, который передал нам на Сольде частный детектив… Он следил за этим… профессором…

— Я случайно услышал ваш разговор с капитаном на космодроме, — сказал я. — Вы в чём-то подозревали вашего пассажира и спорили, можно ли войти к нему в каюту.

— У нас не было доказательств… Но теперь ясно, что он был на крючке у полиции. Его делом занимался один частный детектив…

— Откуда он взялся, этот профессор? — спросил я.

— С Экроги-3, - ответил астронавт. — Она в той же планетной системе, что и Экрога-2…

— С Экроги-3… - Я задумался, пытаясь вспомнить, что мне известно о ней, но сразу ничего в голову не приходило. — Кажется, на этой планете существует развитая цивилизация?

— Да, и этот профессор — её представитель… Зеленокожий и долговязый, лицом и телом похож на змею…

— Но как он умудрялся держать брэссумов в ящиках? И зачем он их вёз на Эргальс?

— Ему нужен был не Эргальс, а наш звездолёт. С помощью прирученных брэссумов он собирался захватить его, когда мы подойдём к Эргальсу… Похоже, это ему удалось… Внутрикорабельная связь молчит, значит, в живых на корабле никого не осталось… Брэссумы истребили всех… От них невозможно скрыться…

— Они чуют добычу по запаху! — воскликнул я. — Это я точно знаю! У них очень хорошо развито обоняние, оно заменяет им зрение. Они могут учуять добычу за километр от себя. Обо мне они не узнали, потому что я находился в герметично закупоренном контейнере.

— А сейчас, когда ты вылез, узнали, — прохрипел Гредир.

— Мой запах уже распространился по кораблю, — кивнул я и огляделся, как будто кровожадная тварь подстерегала меня за ближайшим углом.

— Мы попытались войти к нему, — борясь с подступавшей судорогой, говорил Гредир, — и тогда он натравил на нас своих чудовищ… Три брэссума начали охоту на людей по всему кораблю… Ни пули, ни бластерные лучи их не брали… От них не было спасения… Ни одна дверь не могла выдержать ударов их клешней… Они убивали — бессмысленно, злобно, даже трупы разрывали на куски…

К моему горлу подкатил страх. Я, кажется, даже перестал дышать.

— Значит, на всём корабле никого больше нет, кроме брэссумов и экрогианца? — спросил я. — Все погибли?

— С их нюхом и клешнями… Они убили всех…

— Кто же тогда приведёт корабль на Эргальс?

— Сейчас корабль идёт на автопилоте… — Гредир судорожно глотал воздух, глаза его затуманились. — Полёт контролирует компьютер… Он же выведет корабль на орбиту Эргальса… До неё уже недалеко…

Он закрыл глаза и умолк. В коридоре установилась тишина, показавшаяся мне невыносимо жуткой.

Веки Гредира снова задрожали, он начал что-то шептать, но я, сколько ни напрягал слух, не мог разобрать ни слова.

Наконец шёпот сделался разборчивее.

— Зеленокожий не собирается сажать корабль на Эргальсе… У него другая цель… Об этом мы узнали из письма, которое получили на Сольде… Это только догадки, но они слишком страшны…

— Что? — в тревоге спрашивал я. — Что такое? Говорите, Гредир!

— У него есть бомбы невероятной разрушительной силы… Он пронёс их на корабль в своих ящиках… Двух дюжин хватит, чтобы уничтожить жизнь на целой планете… Уничтожить жизнь на Эргальсе…

— Зачем ему уничтожать там жизнь? Для чего?

Гредир испустил протяжный стон.

— У него есть прибор, который он пронёс на борт в разобранном виде… Прибор позволяет трансформировать биоволны умирающих людей…

— Умирающих людей? — Я наклонился к самому его лицу. — Почему умирающих? Я ничего не понимаю, Гредир!

Губы звездолётчика едва шевелились.

— Человек в момент смерти испускает поток биоволн… Кажется, в древности это называлось «душой»… Этот поток можно уловить специальным прибором и определённым образом трансформировать. Тот, на кого будет направлен трансформированный поток, испытывает чувство… чувство… наслаждения… Но это будет длиться мгновение…

— Из-за одного мгновения наслаждения убивать человека? — изумился я. — Какая бессмысленная жестокость!

Издалека донёсся грохот, как будто по полу долбили кувалдами.

— Речь идёт не об одном убитом… — хрипел Гредир. — Когда одновременно умирают сотни тысяч людей, то поток биоволн усиливается многократно… Звездолёт встанет на орбиту Эргальса. Зеленокожая тварь сбросит бомбу. Планета густо населена. Сразу тысячи жертв… Мощный поток выделившихся биоволн достигнет звездолёта, того прибора, который он смонтировал… Прибор трансформирует био… волны… в… в… волны наслаждения…

Это были последние слова Гредира. Из его рта хлынула кровь, он задрожал всем телом и затих навсегда.

Человеческая смерть, увиденная впервые, потрясла меня. Голова моя опустела. Я, наверное, целую минуту просидел в оцепенении. В себя меня привёл приближающийся грохот. Я первым делом подобрал бластер Гредира, валявшийся неподалёку. Огнемёт в те страшные минуты был для меня соломинкой, за которую я, как утопающий, схватился в последней надежде. Рассудком я понимал, что бластер бесполезен в борьбе с брэссумом, но сердце моё радостно забилось, когда пальцы ощупали заляпанный кровью приклад. Это всё-таки бластер, настоящий боевой бластер, о котором я столько мечтал! Я вскинул его и нажал на спусковую кнопку. Оружие было в полной исправности: из короткого ствола вырвался луч и прошёлся по стене, оставив на ней горелую полосу.

Подумать только, ещё сутки назад я не смел и надеяться стать обладателем такой замечательной штуки! В сотнях фильмов я видел, как ловко стреляют из неё отважные галактические первопроходцы, и, воображая себя на их месте, был уверен, что управлюсь с бластером легко и стрелять из него буду так же метко, как из моего полуигрушечного пневматического ружья. Я снова выстрелил — на этот раз прицельно, и, к своему удовольствию, обнаружил, что промахнуться из бластера может только слепой. Я любовно погладил ствол, рукавом стёр с него кровь и какие-то налипшие на него кровавые ошмётки.

Бластер на какое-то время отвлёк меня от грохота, который звучал уже за поворотом коридора. Сюда шёл учуявший меня брэссум. Я заметался. Сначала я побежал в сторону, противоположную той, откуда подходила тварь, но потом остановился. Где я собираюсь прятаться? Я ведь ничего на корабле не знаю. Брэссумы проломят любую дверь, любую стену. Даже членам экипажа не удалось от них спастись, а на что надеюсь я? Я несколько секунд раздумывал, а потом вернулся к контейнеру. Крышку люка можно закрыть наглухо, в контейнере я буду отрезан от атмосферы корабля, а значит, у меня есть шанс остаться для тварей незамеченным. Мой запах, конечно, уже распространился по кораблю и брэссумы вышли меня искать, но, может быть, они, как собаки, сбившиеся со следа, пройдут мимо…

Я влез в контейнер, захлопнул за собой крышку и потуже завинтил её крепления. Сердце отчаянно билось в моей груди, когда я прислушивался к приближающемуся грохоту. Меня волновал только один вопрос: проползёт или не проползёт?

Грохот приблизился к контейнеру и смолк. Тишина меня оглушила. Я напряжённо ждал, весь в ледяном поту. Сердце стучало так, что готово было разорвать грудную клетку и выпрыгнуть наружу. Внезапно на стенку контейнера обрушился страшной силы удар. Я отскочил к противоположной стенке. Последовал ещё один удар, и на стенке образовалась вмятина. Брэссум начал методично долбить клешнями. Вмятина увеличивалась, потом пошли трещины, и наконец образовался пролом. Я в ужасе уселся на дно контейнера. Рука моя нащупала рюкзак и вывалившуюся оттуда бутылку арбузной водки. Мне подумалось, что водка сейчас как нельзя кстати. Я откупорил бутылку и сделал большой глоток.

Возможно, мне помогла выпивка, но, скорее всего, главную роль сыграл страх, до предела обостривший мои мысли и чувства. Я вспомнил фильм об охоте на брэссумов, который смотрел месяцев пять или шесть назад, и о котором, наверно, никогда бы не вспомнил, если бы память неожиданно не извлекла его из своих хранилищ и не развернула передо мной. Героем фильма был знаменитый на всю галактику охотник Эл Сьюсан, прилетевший на Экрогу-2 специально для охоты на этих тварей. Вообще охотники-экстремалы приезжают туда часто, и главным, самым почётным трофеем у них считается брэссум с неповрежденным панцирем. Верный способ охоты на него известен туземцам, но они его держат в тайне, и поэтому никому из приезжих долго не удавалось раздобыть вожделенный панцирь. Эл Сьюсан твёрдо решил нарушить эту традицию. Однако почти год охоты и выслеживания прошёл впустую. Брэссумы, скрывающиеся в чащобе гиблого экрогианского леса, обходили все ловушки и приманки, а гоняться за ними с гранатомётом не позволяли природные условия. Леса на Экроге-2 густые и тёмные, а их дно изрезано многочисленными пропастями и пещерами, в которых водятся чудища пострашнее брэссумов. Уже только войти в этот лес, углубиться в его пропасти и расщелины считается геройством. Неудивительно поэтому, что Сьюсана преследовали неудачи. Много раз ему приходилось отбиваться от всевозможных злобных тварей, обитающих в лесу, по меньшей мере трижды он был на краю гибели, и всё-таки в конце фильма убил своего брэссума! Я вжимался в угол контейнера, смотрел, как под ударами брэссумовой клешни увеличивается пролом, и лихорадочно вспоминал хитроумный способ, который Сьюсан применил по совету одного старика-туземца. Сьюсан спас жизнь его малолетнему внуку, и в благодарность получил этот секрет.

Я отхлебнул ещё глоток, и вдруг рука моя с бутылкой застыла. Вот он, способ охоты на брэссумов, о котором поведал Сьюсану старый туземец! Эти твари обожают спирт!

Я вытащил из рюкзака свои праздничные жёлтые штаны и обильно смочил их водкой. Затем принялся торопливо вскрывать крышку люка. Пролом достиг уже таких размеров, что в него проникал конец клешни. Ещё десяток ударов — и в пролом залезет вся клешня. Я сдвинул крышку, подтянулся на руках, держа проспиртованные штаны во рту, и высунулся из люка. От одного вида невообразимо жуткой твари мне чуть было не стало плохо. Наверно, только благодаря сильному запаху спирта, бившему мне в нос от штанов, я не потерял сознание от страха. Монстр, величиной с хорошего гиппопотама, был похож на гигантское отвратительное насекомое. Помимо четырёх коротких мощных лап и двух бронебойных клешней, он обладал ещё четырьмя щупальцами, которые вытягивались из горба на его спине и отчасти делали его похожим на кальмара. Щупальца у брэссума недлинные и не слишком подвижные, поскольку, как и остальное тело, закованы в огнеупорную броню, но вполне могут обхватить добычу, задушить или подтащить ближе к клешням, которые с лёгкостью разорвут её на части.

Чудовище перестало долбить стенку контейнера и угрожающе заревело. Ни жив ни мёртв, едва соображая, что делаю, я весь выбрался из люка и швырнул штаны ему под брюхо — туда, где находилась пасть.

Как ни удивительно, но он клюнул на наживку. Щупальца, уже потянувшиеся ко мне, отпрянули. Монстр замешкался. Привлечённый запахом спирта, он лапами пододвинул штаны поближе к пасти. Я наблюдал за ним, стоя на четвереньках на крыше контейнера. Штаны совершенно скрылись под его брюхом, и я, чтоб не выпустить их из виду, спрыгнул с контейнера на пол — всего метрах в трёх-четырех от чудовища, и тут же отбежал в сторону. Тварь, занятая поглощением штанов, не прореагировала на мой прыжок. Я нащупал на бластере спусковую кнопку, вспыхнул луч, и, поплясав немного по панцирю, задел конец штанины, ещё не затянутый в пасть. Штанину, а с ней и все штаны, тут же охватило пламя.

Внутренности брэссума насквозь проспиртованы и очень огнеопасны. На этом и основывался метод охоты, поведанный Сьюсану туземцем. Надо было дождаться, пока проспиртованная наживка, в роли которой чаще всего выступал какой-нибудь жгут или длинная тряпка, хотя бы частично затянется в пасть чудовища, и поджечь её конец, чтобы пламя по ней перекинулось в утробу и вызвало там смертоносный пожар.

Дальше всё было почти как в фильме. Брэссум содрогнулся всей своей массивной тушей и рёв его перешёл в надсадный визг. Раскинув щупальца, он двинулся на меня, а я, зная, что он ещё какое-то время, очень короткое, будет жить, кинулся бежать.

Чудовище минут пять ползло за мной, потом оно остановилось, сипло взвыло и поднялось на дыбы, перегородив коридор своим исполинским туловищем. Клешни его разошлись в стороны, щупальца образовали подобие расходящихся лучей, и всё это, вместе с телом, затряслось в предсмертной дрожи.

Из брюха агонизирующей твари выбивался дым — сначала едва заметный, а потом густой, тёмный, стелющийся по полу тяжёлыми волнами. Визг с каждой минутой становился тише, слабее сучили лапы, и всё гуще валил дым. По коридору распространился отвратительный горелый запах. Наконец клешни поджались под брюхо, свернулись щупальца, и туша брэссума грузно осела на пол.

С немалым трудом я заставил себя оторваться от этого завораживающего зрелища и двинуться дальше. Меня всего трясло, руки дрожали. Я думал о том, что повторил подвиг самого Эла Сьюсана, хотя радости мне это не доставляло. Если экипаж корабля погиб, то и мне конец. Я не смогу управиться со звездолётом.

Прежде всего я вернулся в контейнер за рюкзаком и водкой. Там оставалось ещё полбутылки, и мне они наверняка понадобятся. Ещё я высыпал из рюкзака монеты. Уж они-то мне точно не понадобятся.

Выбираясь с рюкзаком из контейнера, я снова услышал знакомый грохот. Он приближался, и я зашагал прочь по коридору.

В неярком белом свете, который реял в помещениях и коридорах, изувеченные трупы выглядели как-то особенно зловеще. Это был корабль мертвецов. Я шёл, весь в ледяном поту. Зная, что встречи с бэссумами не избежать, я решил заранее к ней подготовиться. Достал из рюкзака свитер, вылил на него изрядную порцию водки и стал ждать. Грохот доносился от поворота на лестницу. Вскоре к грохоту добавилось угрожающее рычание.

Наконец чудовище, одолев лестницу, выволокло свою бронированную тушу в коридор и сразу повернулось ко мне. Импульсивно паля по нему из бластера, я попятился. Брэссум надвигался, тяжело громыхая своими пудовыми лапищами. С каждой секундой расстояние между нами сокращалось. Улучив момент, я швырнул свитер ему под брюхо. Монстр остановился. Я тоже встал, держа наготове бластер.

Пот стекал с меня ручьями, на мне не было сухой нитки. Я стоял, сцепив зубы, и не сводил глаз с моей проспиртованной наживки, которую брэссум двигал своими лапами и клешнями, подтаскивая поближе к пасти. Я опустился на корточки, чтобы не попустить момент, когда он начнёт затягивать её в себя. Наконец его челюсти подхватили мой несчастный свитер и чуть ли не в два глотка затянули в пасть целиком. Я едва успел полоснуть из бластера.

Всё-таки для новичка я обращался с огнемётом совсем неплохо. Луч зацепил рукав, который ещё виднелся в пасти, проспиртованная ткань вспыхнула и огонь по ней перекинулся в брюхо. Коридор огласился надсадным, вибрирующим визгом.

В утробе монстра полыхал пожар, а для меня началось самое неприятное. Издыхающее чудовище, взбешённое до осатанения, двинулось на меня, протянув ко мне щупальца. Мне пришлось отступать.

Очень скоро я обнаружил, что место схватки с брэссумом я выбрал неудачное до ужаса. Брэссум загораживал весь коридор, я не мог его обойти, мне оставалось только отходить, и я, пройдя какое-то, совсем небольшое, расстояние, вдруг увидел, что коридор заканчивается тупиком. У меня подкосились ноги. И хотя брэссум полз всё медленнее, он не прекращал движения, и неизвестно было, когда он остановится. Отступая, я заглянул в две подвернувшиеся каюты. Они были слишком малы, чтоб искать в них спасения.

И все же ничего другого мне не оставалось. Я сунулся в третью, последнюю дверь, полагая, что и там такая же маленькая комнатка, но за дверью оказалось вполне просторное помещение, правда, сильно захламлённое. Я воспрянул духом. Здесь уже вполне можно было поиграть с умирающим брэссумом в догонялки, тем более массивный стол, стоявший посредине, монстру вряд ли удастся сдвинуть так просто.

В помещении мне пришлось преодолевать завалы из разбитых ящиков, осколков пластмассы и каких-то смятых металлических листов. Мне тогда ещё было невдомёк, что я угодил не куда-нибудь, а в пассажирскую каюту, которую занимал зловещий экрогианец. Обломки, по которым я отступал от брэссума, до недавнего времени были ящиками, в которых он доставил на звездолёт свои бомбы, приборы и чудовищ.

На столе светился экран и мигала какая-то аппаратура. Мне всё это некогда было рассматривать: в каюту, грохоча лапами и распространяя вокруг себя дым, ввалился брэссум. Тут я заметил, как у стены мелькнуло что-то зелёное. У меня перехватило дыхание. В каюте находился экрогианец! Я импульсивно стиснул бластер, приготовившись открыть огонь. В следующее мгновение долговязый силуэт возник в проёме дверей. Меня от него отделял брэссум, но я видел его, и, наверно, мог подстрелить. Я нажал на кнопку, вспыхнул луч, но попасть в экрогианца помешали вздыбленные щупальца, а когда они убрались, зеленокожего в дверях уже не было. Он успел ускользнуть в коридор.

Преследовать его я, понятное дело, не мог, потому что путь к двери преграждал брэссум. А между тем, уничтожь я его тогда, был бы спасён целый мир. Но мне в те минуты было не до подобных рассуждений. На меня надвигался брэссум. Я петлял как заяц, следя за движениями твари и готовясь броситься в ту или другую сторону, чтобы успеть проскочить мимо него и первым добежать до двери. Но брэссум, похоже, знал наперёд все мои манёвры. Он всё время держался так, чтобы не подпустить меня к двери, и при этом продолжал наступать. Чудовище ползло из последних сил. Видно было, что каждый пройденный метр даётся ему с трудом. Мне казалось, что я слышу гудение пламени в его утробе. Смерть его должна была наступить с минуты на минуту, но пока в его сознании не угасла последняя искра звериного рассудка, он стремился настичь и растерзать меня. Он лез напролом, молотя клешнями по всему, что попадалось на пути.

Его беспрерывный утончающийся визг высверлил дырку в моих мозгах. Я задыхался от дыма, валившего из его брюха. Брэссум ударами клешней превратил стол в щепки и попёр прямо на меня, загоняя в угол. Отступать было некуда: путь к дверям преграждали груда обломков и раскинутые щупальца. Увернувшись от выброшенной лапы, я метнулся к стене и по железному хламу перебрался в самый угол. Брэссум следовал за мной. И вот настал страшный миг, когда надо мной зависли его конечности. Я съёжился, прикрывшись металлическим листом.

Но щупальца монстра, вместо того, чтобы вцепиться в меня, вдруг свернулись в кольца, а всё его громадное тело завалилось набок и затряслось. Я отшвырнул лист. Брэссум агонизировал буквально в паре метров от меня и, как я сразу понял, уже не представлял опасности.

Я, наконец, получил возможность достать из рюкзака и надеть кислородную маску. Но и в маске я не мог отдышаться. Пот заливал мне глаза, к тому же я чувствовал такую слабость, что не в силах был встать на ноги. Мне пришлось ползти, чтобы обогнуть чудовище и добраться до двери. Лишь здесь, у выхода в коридор, я перехватил бластер, поправил за спиной рюкзак и встал, цепляясь за дверной косяк.

В коридор я вышел с опаской и двинулся вдоль стены, озираясь и прислушиваясь к звукам. Каждую секунду я ждал нападения экрогианца и весь дрожал, ноги подкашивались от слабости, стёкла на маске запотели так, что я почти ничего не видел. В конце концов мне пришлось снять маску и засунуть её обратно в рюкзак.

В коридоре воздух был свежее, хотя и здесь воняло горелым брэссумом. Добравшись до угла, я остановился перевести дыхание. Палец мой всё время лежал на спусковой кнопке. Мне казалось, что теперь экрогианец, зная о гибели двух своих брэссумов, откажется от намерения натравить на меня третьего монстра и постарается прикончить меня из бластера. Поэтому выстрелов я ждал отовсюду, из-за любого угла, и сам, в свою очередь, готов был начать стрельбу. У меня просто не было другого выхода. Или я убью экрогианца, или он меня. Я боялся только его. Оставшийся брэссум почему-то страшил меня гораздо меньше. У меня ещё оставался для него небольшой запас водки, а главное — приближение брэссума я услышу издалека. Зато экрогианец мог подкрасться бесшумно.

Всё кругом молчало, и я рискнул двинуться вперёд. Я шёл к рулевому отсеку. Я почему-то был уверен, что только там могу застать экрогианца. Кроме того, оттуда можно было наблюдать за полётом корабля, который, если верить Гредиру, был уже на подлёте к Эргальсу, а также попробовать выйти на связь с центральным компьютером. Возможно, моих скромных познаний хватит, чтобы дать ему команду направить в эфир сигнал «СОС».

Фильмы о космических полётах сослужили мне хорошую службу. Благодаря им я довольно быстро освоился среди коридоров и кают. По крайней мере, до рулевого отсека я добрался без особых затруднений. Двери его были распахнуты и за ними уже издалека виден был громадный, мерцающий счётчиками и экранами пульт с большим экраном.

Заметив меня в дверях, кошмарный гуманоид нырнул за выступ пульта. Моё появление, по-видимому, было для него неожиданностью. Несколько минут я стоял за дверью, держа палец на спусковой кнопке, и ждал, когда он выдаст себя. Но он не показывался. Тогда я вбежал в отсек и укрылся за креслом, не спуская глаз с выступа, за которым прятался зеленокожий убийца.

Огромный экран светился прямо передо мной. Почти всю его поверхность занимала приближающаяся планета, подёрнутая голубоватой атмосферной дымкой. Гредир был прав: звездолёт подходил к Эргальсу. На нижней части экрана крупные буквы галактического эсперанто составляли название планеты.

Голубой диск с одного бока освещался солнцем, с другого тонул в тени. На дневной стороне, если присмотреться, можно было различить очертания материков и больших городов, похожих на цветную мозаику, а на вечерней видны были скопления огней, обозначавших города и ленты шоссе. Кроме того, атмосферу тут и там прорезывали грозди знаменитых эргальских фейерверков. На планете кипел карнавал. И странным, чудовищно противоестественным казалось мне в те минуты, что они там веселятся, горланят на стадионах, танцуют на залитых огнями площадях, а у нас в коридорах лежат изуродованные трупы и какой-то полоумный псевдопрофессор замышляет неслыханное по своей жестокости преступление…

За пультом раздался какой-то необычный, вибрирующий свист, и что-то тяжёлое завозилось в углу. Грохнули об пол тяжёлые конечности. Я опрометью кинулся обратно в коридор, пробежал его, задыхаясь, и юркнул за угол. В рулевом отсеке находился третий брэссум. Экрогианец свистом натравливал его на меня!

За угол я свернул вовремя: в коридоре полыхнул бластерный луч и прошёлся по стене в считанных сантиметрах от меня. А потом из дверей рулевого отсека вывалился брэссум и, тяжело сопя, хрипя, рыча и гремя конечностями, направился в мою сторону. В эти минуты мне важно было знать, идёт ли за ним экрогианец. Вооружённая бластером зеленокожая тварь могла пойти за своим «псом», используя его как прикрытие. В этом случае брэссум и его хозяин становились для меня опасными вдвойне.

Я сбежал вниз по лестнице и затаился. Вскоре и брэссум, грохоча и неуклюже переваливаясь, стал сползать по ступенькам. Выбрав момент, я рассмотрел его внимательней. К своей радости я убедился, что экрогианца за его тушей нет. Это было тем более удивительно, что зеленокожему представлялся отличный случай расправиться со мной. А он остался в рулевом отсеке. Значит, у него действительно были там какие-то серьёзные дела, коли ради них он отказался от погони, сулившей ему почти верный успех.

И ещё одно открытие я сделал, наблюдая за спускавшимся брэссумом. Этот, третий, брэссум был ранен. Уж не знаю, как и чем астронавты ухитрились переломать ему клешню и повредить переднюю лапу, но ясно было одно: без боя они не сдались, они сопротивлялись, хотя в конечном счёте оказались бессильны против огнеупорных непробиваемых тварей.

Монстр спустился по лестнице, выбрался в коридор и двинулся в мою сторону. Он шёл медленно, припадая на бок. Под брюхом у него волочился обломок клешни. Сейчас я уже не слишком боялся и маршрут для отступления выбирал расчётливо, с тем, чтобы всегда иметь в тылу лестницу или смежный коридор. Вообще удрать от хромого брэссума не составляло труда, но я каждую минуту опасался, что в гонки вмешается экрогианец. Тогда моё положение резко осложнится.

Я заглянул в рюкзак и убедился, что ничего подходящего, что можно было бы использовать в качестве наживки, там нет. Ботинки с помпонами, разумеется, в счёт не шли. При виде их я с отчаянием в сердце подумал, что мне уже не придётся разгуливать в них по улицам эргальских городов. Меня мучили дурные предчувствия. Я не мог дать себе в них отчёт, но мне определённо казалось, что ничего хорошего меня не ждёт. Передряга, в которую я попал, была слишком страшной, чтобы я мог надеяться выбраться из неё. Жгут мне пришлось сделать из одежды какого-то мертвеца. Когда я сдирал с него окровавленную майку, я обливался ледяным потом и у меня тряслись руки. Они тряслись, когда я выливал на эту майку остатки водки, когда приближался с ней к чудовищу, когда швырял её ему под брюхо. Монстр, как и следовало ожидать, заинтересовался майкой. Но на этот раз мне не повезло. Разглядеть под брюхом майку мне помешала оторванная клешня, к тому же тварь проглотила наживку так быстро, что мои выстрелы оказались бесполезны. А больше водки у меня не было.

Пришлось снова отступать.

Идя, я думал о том, что если в погоню не вмешается экрогианец, то я могу без особых проблем уходить от хромого чудовища, кружа по одним и тем же коридорам и лестницам. Но бесконечно это продолжаться не могло. Я должен был когда-нибудь заснуть. В отличие от брэссума, который не спит неделями. Вот тогда он и настигнет меня.

Монстр словно понимал это. Он двигался неторопливо и упорно, как запрограммированный механизм. Я всё время слышал за спиной грохот его лап и лязг болтающейся клешни. Мне надо было срочно что-то предпринимать, что-то придумывать, пока у меня была ещё относительно свежая голова и в события не вмешался экрогианец. Но на ум ничего не приходило, кроме этого трюка с водкой и жгутами. На седьмом или восьмом круге я сказал себе, что не может быть, чтобы на таком большом корабле не было спиртного. Оно наверняка где-то есть. И я усиленно шевелил мозгами, мысленно прокручивая десятки фильмов о космических путешествиях и вспоминая эпизоды, где речь заходила о выпивке. Спиртное звездолётчики могли держать у себя в каютах или в кубрике. Однако больше вероятности было разыскать его на камбузе.

Я уже достаточно ориентировался на звездолёте, чтобы представлять себе, в какой стороне может находиться камбуз. Но ещё я понимал, что если сверну со своего проторённого кругового маршрута, то появится риск быть загнанным брэссумом в тупик. И я долго не решался свернуть, хотя понимал, что рано или поздно это придётся сделать. Я шёл по сумеречным, забрызганным кровью коридорам, мимо искромсанных человеческих тел, прислушивался к грохоту страшных лап и думал о том, что у нас на астероиде приступили к сбору кукурузы. А ещё о том, что Алис уже выкрасила свои волосы в синий цвет. Она их постоянно перекрашивает. Чаще, чем остальные девчонки. Я давно обратил внимание, что если её волосы жёлтые, то в самом скором времени надо ожидать синего цвета. А подчас мне казалось, что я просто задремал в кресле кинотеатра, глядя «ужастик». Сейчас я проснусь, и ничего этого нет.

Мысли о том, что я дремлю — это тревожный симптом. Значит, мне и в самом деле хотелось спать. И я решился. Усталость брала своё, я действительно мог заснуть на ходу и всё бы для меня кончилось. Я свернул в коридор, который, как мне казалось, вёл к камбузу. По сторонам тянулись распахнутые двери кают для астронавтов. Пока брэссум был далеко, я забежал в три или четыре из них и наскоро их обшарил, но спиртного не нашёл.

Из-за этих задержек расстояние между мной и брэссумом сильно сократилось. Тварь уже сопела мне в спину. Расчёты мои оказались верными: каюты астронавтов всегда находятся поблизости от камбуза и кубрика, и следующее, более просторное помещение, в которое я ворвался, оказалось камбузом. Здесь стояли плиты, печи, резервуары с водой, разделочные столы, громоздились коробки с продовольствием. Я обежал вокруг стола, прикидывая, достаточно ли здесь просторно, чтобы можно было увернуться от брэссума, и пришёл к выводу, что шансов не быть загнанным в угол пятьдесят на пятьдесят.

Первым делом я бросился к резервуарам. Открывая краны, я убеждался в том, что в них была вода. Однако два резервуара открыть не удалось. Они, по-видимому, открывались электронными ключами. Возиться с ними было некогда. Брэссум, ревя, ввалился в камбуз и двинулся на меня. Нас отделяли друг от друга только разделочный стол и коробки с продуктами. Брэссум шёл напрямик. Встречая препятствие, он начинал работать клешнёй и лапами и превращал всё в обломки. Пыль взвивалась до потолка. Я кидался вправо, и он подавался вправо, я — влево, и он туда же. У меня к горлу подкатил ужас. Я, кажется, снова оказался в тупике. Но в этих двух небольших цистернах, открывавшихся электронными ключами, должен был находиться спирт. По крайней мере, мне только и оставалось, что надеяться на это. Мой палец впился в пусковую кнопку и бластерный луч несколько секунд, показавшихся мне невероятно долгими, буравил одну из цистерн. Наконец из прожжённой дыры плеснуло пламенем. Это действительно был спирт. Он сразу загорелся, его струя хлынула на пол и стала растекаться пылающей голубоватым огнём лужей. Брэссум незамедлительно припал к ней брюхом. Пока он лакал, у меня появился шанс обогнуть его слева. Я метнулся туда, но, как выяснилось, он бдительно следил за мной, потому что тут же подался в ту же сторону. Ко мне протянулись его щупальца.

Внезапно что-то треснуло, и со стен и потолка обрушились потоки пены — это автоматически включилась система пожаротушения. Я и брессум в считанные секунды оказались облеплены ею. Пена была настолько вязкой, каждый шаг в ней давался мне с трудом. Брэссум вообще остановился. Туша его задрожала, а вой перешёл в визг. Неужели в его утробу проник огонь? Всё говорило за то, что это так.

Я находился в самом углу. Брэссум своей тушей и раскинутыми щупальцами загораживал мне все пути к отступлению. Я не мог его обойти без того, чтобы не попасть под судорожно дёргающиеся лапы, щупальца или клешню. Мне оставалось только сидеть, скорчившись, вжимаясь в угол, судорожно вбирать в лёгкие воздух и смотреть на него залитыми потом и пеной глазами.

Огнетушители наконец унялись. К этому времени спирт весь вытек из цистерны и его лужи на полу были завалены пеной, как, впрочем, и всё в камбузе. Я сидел, полностью потонув в вязкой серой массе. Она завалила меня с головой и закрыла почти весь обзор, а я не смел шевельнуть рукой, чтоб стряхнуть её. Наверно, в эти минуты я был похож на неподвижную пенную глыбу. Брэссум, тоже весь в пене, трясся, визжал и сучил лапами и клешнёй. Он явно издыхал. Из-под его брюха шёл чёрный дым.

Для меня это были самые страшные минуты. Бежать мне было некуда. Стоило брэссуму пройти вперёд ещё метра три, и всё, мне конец. Его лапы, щупальца и уцелевшая клешня дотянулись бы до меня.

Ужас погрузил меня в какое-то забытьё. Брэссум визжал непрерывно, его лапы и клешня яростно скребли по полу, но он почему-то оставался на месте, не делая попыток наброситься на меня, а потом захромал куда-то вбок и начал тыкаться в стены, как слепой. Наверное, пена перебила мой запах, не знаю, но определённо я в эти минуты стал невидим для него.

Дым от горящего брэссума валил всё гуще, в конце концов он заполнил помещение и я начал задыхаться. Мне всё-таки пришлось пошевелиться, чтобы стряхнуть с лица пену, достать из рюкзака маску и надеть её. Звук моего шевеления уловило чудовище. Оно медленно развернулось ко мне своей тупой безглазой мордой, украшенной клешнёй, и я, понимая, что сидеть больше нет смысла, кинулся в обход него к двери. Вязкая пена мешала мне бежать, подошвы ботинок липли к полу. Брэссум устремился мне наперерез. Я бежал что было сил, не обращая внимание ни на что, видя сквозь запотевшие стёкла маски только дверь. У меня был шанс вырваться из камбуза, и я должен был его использовать.

Если б не пена, я, может быть, проскользнул бы под «носом» у монстра без потерь, но он всё же приблизился ко мне на расстояние вытянутой лапы, которая с размаху ударила меня по ногам. Я полетел на пол. Но, даже на четвереньках, я продолжал рваться к двери. Я угодил лицом в пену и стёкла маски оказались вымазанными в ней. Мне пришлось сорвать с себя маску, и тут до меня снова дотянулась лапа. Тварь видимо хотела пригвоздить меня к полу, но её тяжкий стопудовый топор только скользнул по моим рёбрам. Я взвыл от боли, рванулся вперёд, оставив прижатым к полу клок рубашки, и выскочил из камбуза.

Я шёл, задыхаясь, прижимая руку к ране и чувствуя, как по пальцам стекает горячая кровь. Каждое моё движение отзывалось резкой болью. Я боялся даже взглянуть на правый бок, где всё было переломано и размозжено. Брэссум ещё какое-то время полз за мной, но потом лязг его лап затих. Слышен был лишь его пронзительный визг. Я не обращал на него внимание. В эти жуткие минуты я вообще ни на что не обращал внимание. Каждый раз, когда я делал шаг, мне в рёбра с правой стороны что-то злобно вонзалось и мучительные вспышки боли расходились по всему телу. Скоро мне стало казаться, что я погружаюсь в целый океан боли. В главном коридоре я вспомнил о медицинском отсеке. Там можно найти болеутоляющее. Теперь я мечтал только об одном: вколоть себе болеутоляющее. Мне нужен был этот укол. А лучше — десять уколов. А ещё лучше — сто. Если бы у меня была возможность, я вколол бы в себя всё болеутоляющее, какое имелось на корабле и во всей Вселенной. И у меня в мыслях не было опасаться экрогианца, который мог выскочить с бластером из-за любого угла и скосить меня одним выстрелом. Как ни странно, я в те минуты не думал о нём.

В медицинском отсеке, как и везде, царил разгром. Два разрубленных трупа лежали посреди прихожей, всюду на стенах и кушетках темнели пятна крови, шкаф справа был разбит и из разломанной дверцы свешивалась залитая кровью посиневшая голова какого-то астронавта, который, видимо, пытался спастись от чудовища в шкафу. Я прошёл дальше. Меня интересовал операционный кабинет. В фильмах я много раз видел, как кибернетические доктора, управляемые компьютерами, лечат в таких кабинетах самые страшные раны, получаемые астронавтами в сражениях с инопланетными чудовищами. Я думал, что, может быть, и мне удастся получить тут помощь. Дверь операционной была распахнута и на её пороге лежал искромсанный труп. Чуть подальше виднелся операционный стол и нависшие над ним механические руки-манипуляторы. Всё это было в целости. Я перешагнул через труп и направился к столу. Я хотел поискать кнопки, которыми запускается кибернетический врач, но состояние у меня было такое, что мне уже было не до поиска кнопок. Я не в силах был даже стоять на ногах. Я только и смог, что, стеная, вскарабкаться на стол и улечься на него.

Оказалось, никаких кнопок нажимать не надо. Доктор включился автоматически, как только я оказался на столе. Сразу пришли в движение сканеры и излучатели, которые наставились на меня со всех сторон, замигали лампы, задвигались лапы-манипуляторы. Не прошло и минуты, как я забылся.

Наверно, кибернетический доктор ввёл мне снотворное или болеутоляющее, потому что, когда я очнулся, бок не болел. Я покосился на себя и увидел швы на теле справа. Значит мне уже сделали операцию. Стол со мной прокатился вперёд и я каким-то образом плавно переместился на кушетку. Здесь, видимо, я должен был провести ещё какое-то время в лежачем положении. Надо мной зависла механическая рука с чем-то вроде шприца, но я увернулся от неё и соскочил с кушетки на пол. Я вспомнил, что меня разыскивает экрогианец!

Шатаясь от слабости и головокружения, я прошёл в прихожую медицинского отсека. Мне нужен был бластер, а найти его я мог только там, где лежали трупы. Почти все астронавты во время нападения брэссумов были вооружены бластерами. Теперь бластеры валялись возле трупов, надо было только поискать. Огнемёт, лежавший на самом виду, был раздавлен лапой брэссума. Оглядевшись, я заметил ещё один. Его сжимал в руках труп, который наполовину вывалился из шкафа. Я высадил проломленную дверь и выдернул огнемёт из закоченелых пальцев. Бластер был в полной исправности. Теперь экрогианцу будет не так-то просто расправиться со мной.

К рулевому отсеку я шёл с опаской, озираясь и прислушиваясь к звукам. Я почему-то не сомневался, что зловещий профессор находится именно в рулевом отсеке.

По пути я вспомнил о бомбах, которые он собирался обрушить на Эргальс, и зашагал быстрее, говоря себе, что должен убить эту гадину в самое ближайшее время. Жизнь сотен тысяч или миллионов людей на планете зависела сейчас от меня одного.

Я осторожно заглянул в рулевой отсек, и первое, что мне бросилось в глаза — это большой экран, на который проецировалась поверхность Эргальса. Звездолёт двигался по его орбите. Неожиданно на фоне планеты появился какой-то тёмный продолговатый предмет и начал быстро удаляться, уменьшаясь в размерах. Я сразу понял, что это бомба. Меня прошибла дрожь. Как заворожённый, я смотрел на исчезающую тёмную точку. Только когда она исчезла, я опомнился, крепче сжал бластер и огляделся. Экрогианец сидел в кресле и глядел на экран. Похоже было, что он находится в трансе. Он издавал слабые хрюкающие звуки, его длинное тело слегка раскачивалось.

Между ним и экраном находился небольшой прибор, самой заметной частью которого был воронкообразный раструб, широким концом наставленный на кресло с экрогианцем. Я ещё подумал, что во время моего прошлого визита в рулевой отсек этого прибора здесь не было. Наверно, экрогианец установил его, пока я удирал от хромого брэссума и валялся в операционной.

Уже от двери я заметил, что никакого бластера у него нет, и потому направился к нему почти в открытую. Он не повернул в мою сторону головы даже когда я был в трёх шагах от него, и продолжал, хрюкая и качаясь, смотреть своими большими выпуклыми глазами куда-то в одну точку.

Я встал перед ним, загородив от него экран и прибор.

— Тебе конец, гад, — сказал я сквозь зубы.

Экрогианец в ответ только хрюкнул, его тонкая ручонка легла на подлокотник и палец нажал на какую-то кнопку, которая находилась здесь же, на подлокотнике. Я, разумеется, решил, что это ловушка, и выстрелил.

Луч пропорол его насквозь. Он сполз на пол и свернулся кольцом. Из него потекла какая-то желтоватая слизь. С разинутым ртом он неподвижно лежал у меня под ногами, а я, сжимая бластер, стоял над ним.

Теперь я получил возможность рассмотреть его получше. Он был больше похож на гусеницу, чем на змею. На двухметровую гусеницу, вставшую на дыбы и расхаживавшую в вертикальном положении. Он опирался на две мощные нижние конечности и короткий подвижный хвост; руками ему служили три пары передних конечностей, расположенных одна над другой. Одежды на нём не было. Он лежал не шевелясь, и слизь всё вытекала и вытекала из него, выдавливаясь как паста из тюбика.

От мысли, что я одержал победу в изнурительном единоборстве с «профессором» и его брэссумами, я ощутил не столько торжество, сколько сильнейшую слабость. Я подумал, что наконец-то могу отдохнуть, могу по-настоящему побеспокоиться о себе, о своих ранах.

Слабость, которая мной овладела, была какая-то необычная, приятная. Она мягкими волнами проходила по моему телу, и мне захотелось отдаться ей. Войти в неё как в воду. Мне захотелось хотя бы немного полежать в этом большом мягком кресле. Я ведь это заслужил. И я спокойно перешагнул через труп экрогианца и уселся в его кресло.

На меня смотрела воронка его прибора. А за прибором, на большом экране, можно было разглядеть огромный атомный гриб, который поднялся над каким-то эргальским городом. Отчётливо было видно, как по городским кварталам бежит ударная волна, разрушая здания. Тем временем в правом нижнем углу экрана появилась ещё одна бомба. Как и предыдущая, она отделилась от звездолёта, устремилась к планете, через считанные секунды превратилась в точку и исчезла. Я должен был ужаснуться, вскочить, кинуться к пульту, попытаться что-нибудь сделать, чтобы предотвратить бомбардировку, но вместо этого я остался в кресле. Сначала мной владела апатия, а потом нахлынуло беспричинное веселье. В голову ударил какой-то дурманящий, бешеный восторг. Я начал понимать причину необычного поведения экрогианца, его повизгивание, дрожь и странное безразличие ко всему. Блаженство, которым, казалось, был наполнен самый воздух вокруг кресла, сделало безразличным и меня. Я весь был поглощён впитыванием в себя чудесной энергии, которую испускал прибор. Появись в эту минуту брэссум, он растерзал бы меня с лёгкостью, я не смог бы даже встать с кресла.

Ощущения были сродни тем, какие испытываешь во время оргазма. Может быть, ещё острее. Меня била дрожь, я стонал, смеялся, рыдал и выл, как безумный, трусы мои стали мокрыми от хлещущей спермы. На экран я почти не смотрел. Он показывал атомные взрывы на Эргальсе, а они меня нисколько не интересовали. И когда через какое-то время я почувствовал, что поток наслаждения слабеет, я пришёл в неистовство. Всё моё существо яростно, настойчиво требовало продолжения блаженства. От отчаяния, что оно может прекратиться, я застучал кулаками по подлокотникам, и, видимо, сам не заметив как, задел кнопку. Откуда-то из правого нижнего угла экрана тотчас выкатилась ещё одна бомба и понеслась к поверхности планеты.

И не успел я прийти в себя после первой порции блаженства, как накатила вторая. Это произошло через считанные минуты после того, как на Эргальсе вырос ещё один атомный гриб и ещё один город превратился в руины. Вторая волна была неожиданно сильной. Я кричал и корчился от охватившего меня восторга. Мне казалось, что меня нет, я растаял, я весь растворился в блаженстве. Это было что-то феерическое.

Поток наслаждения опять стал слабеть, но теперь я знал, что надо делать. Палец мой с жадностью впился в кнопку, и уже через несколько минут я опять купался в волнах блаженства. Они накатывались по мере того, как я нажимал на кнопку. Звездолёт, подчиняясь программе, заданной ему экрогианцем, облетал Эргальс. Бомбы методично превращали в выжженную пустыню всё новые и новые участки его густо населённой поверхности, унося тысячи, десятки тысяч человеческих жизней. Мощные потоки биоэнергии, выделявшиеся в момент смерти людей, уносились в космос, и здесь, на орбите планеты, преобразовывались небольшим прибором, который стоял напротив меня, в волны наслаждения.

Гредир оказался прав. Но я понял это только потом. А в те часы, когда я лежал в кресле и в упоении давил на кнопку, требуя всё новых порций удовольствия, я совершенно не думал об этом. Судя по корабельному хронометру, всё это длилось около шести часов, но мне казалось, что прошло минут тридцать, не больше. Излучение, постепенно ослабевая, иссякло, и, наконец, сколько бы я ни нажимал на заветную кнопку, отправляя на Эргальс бомбы, новой порции наслаждения не поступало. Планета была сожжена вся. Умирать там больше было некому.

Я заснул прямо в кресле, а когда проснулся, то меня замутило от жуткой картины: у моих ног на полу лежал полуразложившийся труп «профессора», покрытый пышной золотистой плесенью. Той же плесенью была покрыта слизь, вытекшая из его распоротого туловища. А громадный экран, занимавший почти половину пульта, показывал какую-то мёртвую планету, над чёрной поверхностью которой стлались клубы дыма.

Труп и картина на экране не вызвали во мне ничего, кроме брезгливости. Кажется, я уже тогда начал догадываться, что излучение, которому я подвергся, произвело какие-то изменения в моём сознании. Я утратил способность испытывать эмоции. Такова была цена нескольких часов необычайно острого и сильного наслаждения, дарованного мне чудесным прибором. Я уже не был тем мечтательным юношей, который в поисках приключений проник на звездолёт. Телом я был молод, но сознанием стал стариком, настолько древним, что атрофировалась всякая способность чувственно воспринимать мир. Увидев в коридоре трупы астронавтов, я холодно подумал, что надо бы их выбросить за борт. Они начнут разлагаться и отравлять атмосферу на корабле.

Я запросил у компьютерного центра информацию о полёте. Оказалось, что корабль несколько часов двигался по орбите Эргальса и по сигналам из рулевого отсека сбрасывал бомбы. Сейчас же, выполняя заданную программу, он на сверхсветовой скорости идёт к Сифаксу — планете, населённой гуманоидами. Попутно я узнал, что запас смертоносных снарядов, доставленных экрогианцем на борт, хватит для сожжения ещё двух таких планет, как Эргальс.

Последующие дни я почти безвылазно провёл в каюте, по-видимому — капитанской, которая понравилась мне тем, что сюда автоматически доставлялись еда и напитки, и что здесь имелся сенсорный шлем для просмотра фильмов. Я лежал, водрузив его на голову, и в какой-то полудрёме смотрел фильмы, один за другим. Отрывался я от них только для того, чтобы поесть. Многое из корабельной снеди было для меня в новинку. Мне ни разу не доводилось пробовать, например, овощи и мясо животных с других планет. Но я ел, не испытывая ни удовольствия, ни отвращения. Так же точно и с фильмами. Ещё совсем недавно я смотрел их с жадностью, взахлёб, сопереживая героям и восторгаясь их подвигами, а теперь всё мне казалось невыносимо скучным. В каталоге я нашёл парочку эротических фильмов и много часов подряд крутил только их, но потом и они надоели. Мне всё надоело, всё казалось скучным. Я отшвырнул шлем и начал смотреть в потолок. А когда я в очередной раз встал, чтобы пойти в туалет, меня зашатало от слабости. Со мной определённо было что-то не в порядке. Я добрёл до медицинского отсека, лёг на операционный стол и надо мной опять засновали автоматические манипуляторы со сканерами, трубками и шприцами. Я забылся, на этот раз надолго. Меня кололи какие-то иглы, грели лампы, что-то беспрерывно гудело и щёлкало над ухом. Не просыпаясь, я чувствовал, как меня переворачивают, делают инъекции, просовывают что-то в живот, накладывают швы. Когда я, наконец, проснулся, я чувствовал себя значительно лучше. Я даже встал, хотя, судя по большим надписям, всплывавшим передо мной на экране, кибернетический доктор настоятельно советовал мне лежать.

В дальнем углу операционной стоял стол с монитором, на экране которого периодически появлялась информация о моей болезни и проведённом лечении, предназначавшаяся, видимо, для корабельного доктора. Считая себя практически выздоровевшим, я решил полюбопытствовать, что же со мной было. Выводы кибернетического врача меня потрясли. Оказалось, что жить мне осталось считанные дни. И виной тому были не переломанные рёбра, которые для кибернетического врача были пустяком, а доза полученного мной излучения «непонятного состава и происхождения», как там было написано. Не сомневаюсь, что этим излучением были те самые волны блаженства, которые накатывали на меня на орбите Эргальса. Возможно, для экрогианца, существа другой природы, они были безопасны, но для меня оказались смертельными.

Все последующие дни я почти не вылезал из медицинского отсека. Кибер сделал мне несколько операций, в том числе по пересадке костного мозга и вживлению искусственной печени. Сейчас я чувствую себя вполне сносно. Но мне каждые десять часов требуется переливание крови. Я подсчитал, что скудных запасов кровяной плазмы, которые имелись на звездолёте, мне как раз хватит, чтобы долететь до Сифакса.

Компьютер выдал сведения об этой планете. Оказалось, что она густо населена. Технологический уровень невысок. Корабли с других звёздных систем останавливаются сравнительно редко. На экране монитора появились изображения сифакцев — антропоморфных существ, похожих на меня.

Сифакс — густонаселённая планета. Отлично. Звездолёт уже начал выход из сверхскоростного режима, а значит, на орбиту Сифакса он встанет, как и рассчитано, через два дня.

Осталось написать ещё несколько срок. Я уже довольно долго не заходил в медицинский отсек и меня тошнит, по телу разливается мучительная слабость, ноют кости и болит голова. Мне с каждой минутой труднее держать перо. За прошедший час я уже пятый раз делаю себе болеутоляющую инъекцию.

Чем ближе Сифакс, тем чаще я думаю о приборе с раструбом и о тех сладостных часах, которые я провёл перед ним. И я с нетерпением жду, когда звездолёт встанет на орбиту. Я сгораю от желания, я тороплю время, я готов отдать всю жизнь без остатка, лишь бы повторить упоительные минуты блаженства.

Строчки прыгают перед глазами и наезжают одна на другую. Мне уже ничто не поможет, поэтому о смерти я думаю совершенно спокойно. Меня она не волнует.

На экране уже показался окутанный дымкой Сифакс. Он быстро растёт. Сейчас я сделаю себе инъекцию и пересяду в кресло перед профессорским прибором.

Кстати, труп «профессора» уже почти весь сгнил, от него осталось только плесневое пятно, на которое я почему-то стараюсь не наступать.

Скорей бы орбита. Меня всего трясёт от предвкушения ещё одного сеанса сумасшедшего наслаждения. Я знаю, оно снимет боль и подарит блаженство. А после Сифакса, повинуясь заданной программе, корабль отправится в вечный полёт по Вселенной.

Итак, здравствуй, пустота. Вверяю тебе эти записки. Они моё запоздалое оправдание и исповедь. Но тебе, как и всякой пустоте, ни до чего нет дела. Ты не осудишь меня и не посочувствуешь. Тебе на меня плевать.

Сифакс уже занимает весь экран.

До конца сеанса я могу и не дожить. Но это ничего. Может, это и к лучшему. Умру, купаясь в блаженстве.