Галерея призраков

Роберт Артур День чудес

Дэнни сидел на корточках на верхних ступенях лестницы и прислушивался к разговору взрослых, собравшихся внизу в гостиной. Он не должен был находиться здесь. Ему следовало быть в постели, так как он все еще болел ветрянкой.

Но когда все время лежишь в кровати, начинаешь чувствовать себя таким одиноким, и поэтому он просто не мог противиться искушению потихоньку выбраться из спальни, прокрасться по коридору к лестнице, уютно устроиться на ней в своей теплой шерстяной пижаме и послушать, о чем говорят папа, мама, сестра, дядя Бен и тетя Анна.

Папа — все звали его доктором Норкроссом и приходили к нему лечиться, когда заболевали, — и остальные играли в бридж. Сестра зубрила свою латынь, но не настолько усердно, чтобы не принимать участия в общей беседе.

В основном они разговаривали о других людях из Локаствилля, который был городком таким маленьким, что все в нем знали всех, ну, по крайней мере, знали достаточно хорошо, чтобы обсуждать.

— Локаствилль! — Это сказала мама и глубоко вздохнула. — Спору нет, городок наш замечательный, и речка в нем есть, и зелени много, и леса вокруг, и у Тома здесь прекрасная практика, но что за люди в нем живут! Вот бы что-нибудь однажды хорошенько встряхнуло их, чтобы они, наконец, поняли, какие они жалкие и ограниченные!

— Нетти Питерс, например, — сухо вставил папа. Дэнни знал мисс Питерс. Одна у нее забота — трещать направо и налево обо всем, что вынюхала о ком-нибудь. Только и делает, что шушукается. И все какие-то гадости норовит рассказать. — Она источник всех слухов и сплетен нашего городка. Если бы Господь вознамерился дать женщинам два языка, она была бы первой претенденткой.

Дядя Бен рассмеялся.

— Возможно, дела обстояли бы иначе, — заметил он, — если бы здесь был более активный денежный оборот. Если бы Джейкоб Эрл не владел прямо или косвенно половиной городка, тогда бы и жизнь в нем была живее. Но ведь почти все у него в должниках, потому и не отваживаются рты открывать.

— Странное дело, — проговорил папа, — как это некоторым удается наживаться за чужой счет. Такое впечатление, что все, к чему прикасается Джейкоб Эрл, начинает печатать для него деньги — деньги, так и выпрыгивающие из карманов других. Возьмите хотя бы этот участок с золотоносным песком, что он выкупил у Джона Уиггинса. Интересно было бы взглянуть на него, если бы все происходило наоборот.

— Но если уж говорить о настоящей скупости, — с негодованием воскликнула тетя Анна, — то здесь Люк Хоукс даст фору любому. Видела я однажды, как он покупал своим детям какие-то безделицы в магазине на Ярмарочной площади. Уж так он не хотел расставаться с деньгами, что можно было подумать, что они приклеены к его пальцам.

— Это еще вопрос, что хуже, — сказал папа, — скупость или лень. Впрочем, наверное, все же скупость. Ленивые люди, как правило, добродушные. Вот, например, Генри Джонс. Генри постоянно чего-нибудь хочет, но ведь и палец о палец не ударит, чтобы добиться этого. Если бы желания были лошадьми, у Генри было бы самое большое стадо по эту сторону Миссисипи.

— Но в Локаствилле есть и очень милые люди, — вступила в беседу сестра. — Мне без разницы, что там говорит старая сплетница мисс Питерс или эта напыщенная миссис Нортон. Я считаю, что мисс Эйвери, наша учительница английского и физкультуры, просто душка. Красавицей ее, конечно, не назовешь, но она очень миленькая. А стоит ей заговорить, в ее голосе так и слышится перезвон серебряных колокольчиков, и если бы этот Билл Морроу, сынок владельца фабрики, тренирующий нашу школьную футбольную команду, не был таким придурком, то он давно бы в нее влюбился. Она по нему с ума сходит, но слишком горда, чтобы это показать, а эта тупая Бетти Нортон так и увивается вокруг него, строит ему глазки да все восхищается, какой он прекрасный спортсмен.

— Если он женится на Бетти, — сказала тетя Анна, — наш городок может лишиться миссис Нортон. Ведь ее просто распирает от важности, что она жена президента банка и руководитель всей общественной жизни Локаствилля. Если она заполучит Билла в зятья и через него завладеет фабрикой Морроу, то раздуется еще чуть-чуть и полетит над городом, как воздушный шарик.

Все засмеялись, и беседа постепенно сошла на нет.

Мама заметила, как она не любит двуликую Минерву Бенсон, которая вроде бы всегда приветлива и доброжелательна, а за глаза только и делает, что перемывает всем косточки.

Сестра сказала, что мистер Уиггинс, владелец книжного магазинчика, очень милый и приятный человек и ему давно следовало бы жениться на мисс Уилсон, портнихе, тихой и невзрачной женщине, которая была бы прекрасной, как картинка, если бы ее внешность соответствовала ее душе.

Но этого никогда не случится, сказала сестра, потому что у мистера Уиггинса нет денег, и он ни за что не решится предложить ей руку и сердце, когда и себя-то прокормить толком не может.

Потом они опять увлеклись бриджем. Дэнни почувствовал слабость и решил быстренько вернуться в постель, пока мама не застала его на лестнице. На цыпочках он пробрался в спальню, как можно плотнее завернулся в одеяла, просунул руку под подушку и наткнулся на странную штуковину, которую нашел сегодня в старом сундуке, где хранил коньки, игрушки и прочие свои богатства.

Она была завернута в лоскут мягкой кожи, когда Дэнни обнаружил ее в самом углу на дне сундука. На коже выцветшими чернилами было написано имя: «Джонас Норкросс». Папиного дедушку звали Джонас, так что, может быть, эта штука когда-то принадлежала ему.

А представляла она собой маленький кусочек слоновой кости, заостренный с одной стороны и закругленный с другой, как будто его отпилили от кончика бивня. Только вдоль всей поверхности его закручивалась тоненькая спираль, отчего он немного был похож на домик улитки, и из-за этой спирали Дэнни думал, что бивень отпилили не у слона, а у другого животного, которое он однажды видел на картинке в книжке, — оно было похоже на лошадь, только над носом у него рос длинный рог. Он забыл, как это животное называлось.

Кость пожелтела от времени, а у основания ее был вырезан непонятный значок, очень сложный, весь состоящий из пересекающихся черточек. Может, это был китайский иероглиф. Джонас Норкросс служил капитаном на клипере и возил из Китая разные товары, так что, возможно, эта штука и китайская.

Лежа в постели, Дэнни крепко сжал в кулачке свое сокровище. Его гладкая поверхность приятно грела ладонь. Дэнни подумал о картинке в своей книжке о Короле Артуре и его рыцарях Круглого стола — на картинке была нарисована золотоволосая королева Гиневра. Наверное, эту картинку имела в виду сестра, когда говорила о том, какой красивой могла бы быть мисс Уилсон.

Разговоры взрослых иногда так трудно понимать — почему-то они всегда говорят то, чего не бывает на самом деле.

Дэнни зевнул. Да, а здорово было бы… Он зевнул еще раз, и мягкая усталость осторожно сомкнула его веки. Но еще до этого одна, последняя мысль лениво проплыла у него в сознании.

Как только она успела сформироваться, Дэнни показалось, что легкий и нежный ветерок прошелестел по комнате. Он всколыхнул занавеси и тихонько поскреб маленькими коготками оконное стекло. В какой-то момент Дэнни подумал, что в комнате кроме него есть еще кто-то. Но тут же все снова пришло в норму, и он, улыбнувшись своей веселой мысли, заснул.

В то утро Генри Джонса разбудил аппетитный запах жареного бекона. Он зевнул и с наслаждением потянулся. На комоде у противоположной стены стояли часы, но поворачивать голову, чтобы посмотреть на них, было для него занятием слишком утомительным.

Генри скосил глаза на пол и увидел, что яркие солнечные лучи едва коснулись коврика у кровати. Значит, уже девять, понял он.

На первом этаже громыхали кастрюлями. Марта уже давно встала и возится по дому. Опять будет ворчать, что он залеживается в постели!

— Ууууаааа! — от души зевнул Генри и отбросил одеяло. — Как бы я хотел просыпаться уже одетым!

Как будто в ответ на его зевок со стороны большого неухоженного сада, располагавшегося позади дома, раздался какой-то странный звук, более всего похожий на приглушенное ржанье. Не обратив на него внимания, Генри натянул брюки, рубашку, носки и туфли, повязал галстук, пригладил ладонями волосы и вприпрыжку помчался в столовую.

— Слава богу, встал! — приветствовала Генри его жена Марта, появившаяся в дверях с блюдом в руках в тот самый момент, когда он рухнул на стул. — К твоему сведению, уже десятый час. Если ты намеревался искать сегодня работу, то тебе давно уже следовало быть на ногах!

Генри озабоченно покачал головой, глядя, как она ставит перед ним тарелку яичницы с беконом.

— Пожалуй, сегодня я никуда не пойду, — пробормотал он. — Что-то чувствую себя неважно. М-м-м-м, вкусно пахнет! Но как бы мне хотелось хоть иногда побаловаться колбаской…

Из сада снова донеслось тихое ржанье, оставшееся незамеченным.

— Колбаса дорогая, сам знаешь, — сказала Марта. — Вот получишь хорошую работу, тогда и позволим себе, что захотим.

— Смотри, Хоуксы пошли, — сказал Генри, с любопытством рассматривая в окно важно вышагивавшего мимо их дома худого длиннолицего мужчину и торопливо семенившую за ним миловидную, но довольно бедно одетую женщину. — Наверное, Милли наконец уговорила его купить детишкам новую одежду. По-моему, не чаще раза в год ей удается заманить его в магазин.

— А глядя на него, можно подумать, что он доживает свои последние часы, — добавила Марта. — И только потому, что ему придется расстаться с четырьмя долларами. Ведь дешевле он нигде не найдет двух пар детских туфель! А какие замечательные у них мальчишки! И как только можно жалеть для них денег! Почти уверена, что, когда они едят, он попрекает их каждым куском хлеба!

— Эх, как бы я хотел иметь столько денег, сколько он накопил, — задумчиво пробормотал Генри, с завистью покачав головой.

С заднего двора донесся дробный перестук копыт. Однако Марта была слишком рассержена на Генри, чтобы заметить его.

— Тебе бы только хотеть, хотеть да хотеть! — воскликнула она. — Почему, интересно, у тебя никогда не возникает желания поработать?! О Генри, более несносных, чем ты, людей я в жизни не встречала!

— Да, Марта, я тебя недостоин, — тяжко вздохнув, согласился Генри. — Как бы я хотел, чтобы у тебя был достойный муж. Серьезно.

На этот раз ржание, издаваемое, несомненно, уже многими глотками, было слишком громким, чтобы не завладеть их вниманием. Пышнотелая жена Генри вздрогнула, озадаченно посмотрела на мужа и выбежала на кухню. Через мгновение он услышал ее пронзительный крик.

— Генри! Скорее сюда! На нашем заднем дворе полно лошадей! Ты только посмотри на это!

Новость была довольно неожиданной и потому без особого труда проникла в сознание Генри, затуманенное привычной для него утренней сонливостью. Примчавшись на кухню, он встал рядом с женой у окна и выпученными глазами уставился на двор позади дома.

Двор был забит — или, по крайней мере, им так показалось — животными. Марта назвала их лошадьми. Однако это были не совсем лошади. Но, с другой стороны, и не пони. Для лошадей они были слишком маленькими, а вот для пони, пожалуй, несколько крупноватыми. Кроме того, бока их покрывала очень уж длинная шерсть, буйные гривы безудержно развевались на ветру, а на вид они казались такими сильными и свирепыми, что, наверное, могли бы и тигра копытами забить.

— Будь я проклят! — воскликнул Генри, дрожащей рукой стирая с круглого лица крупные капли пота. — Хотел бы я знать, откуда взялись эти чудовища!

— Генри! — взвизгнула Марта, схватив его за руку. — Теперь их пять!

Только что их было четыре, скакавших по двору, тыкавшихся носами в останки автомобиля, на котором Генри когда-то ездил, пробовавших копытами на прочность деревянный забор, мешавший им вырваться на простор. Но теперь, действительно, их было пять.

— Ч-черт! — выдохнул Генри. Его кадык лихорадочно запрыгал вверх и вниз. — Наверное, мы неправильно посчитали. Как, по-твоему, они сюда попали?

— Но Что это за лошади, Генри? — взволнованно спросила Марта, продолжая крепко держать его за руку, как будто ища у него защиты, чего не случалось с ней уже несколько лет. — И кому же они принадлежат, а, Генри?

Генри положил руку на пухленькую талию жены и ласково прижал ее к себе.

— Хотел бы я это знать, Марта, — пробормотал он. — Хотел бы я это знать.

— Генри! — Теперь в ее голосе звучал неподдельный ужас. — Их уже шесть!

— Семь, — едва слышно поправил ее муж. — Две новые только что… как будто прямо из воздуха появились…

Раскрыв рты, они смотрели, как семь косматых пони беспокойно топтались по двору и беспрестанно тыкались носами в забор, как будто искали выхода из западни, в которую неожиданно попали.

Количество их не менялось. Хоть какая-то стабильность позволила Генри и Марте почувствовать себя немного увереннее.

— Генри, — сказала Марта строгим тоном, словно обвиняя в происходящем мужа, — тебе это не кажется странным? Таких лошадей сроду не бывало в Индиане.

— Может, это цирковые лошади, — предположил Генри, с восхищением разглядывая сильных животных.

— А может, они наши?

— Наши? — Челюсть Генри отвисла еще ниже. — Как они могут быть наши?

— Генри, — решительно сказала Марта, — тебе надо пойти и посмотреть, клейменые ли они. Я где-то читала, что любой может поймать дикую лошадь и заявить на нее свои права, если у нее нет клейма. А уж это наверняка дикие лошади, если я в них хоть что-нибудь понимаю.

Марта, разумеется, ничего не могла понимать в диких лошадях, поскольку никогда в жизни их не видела, но слова ее звучали вполне разумно. Муж ее, однако, не торопился бежать на задний двор.

— Слушай меня, Марта, — распорядился он. — Оставайся здесь и следи за ними. В сад никого не пускай. А я схожу на конюшню за Джейком Харрисоном. Он когда-то торговал лошадьми. Он точно сможет сказать, что это за порода, и определить, кто их хозяин.

— Хорошо, Генри, — согласилась его жена, и это, по меньшей мере за два последних года, был первый случай, когда они пришли к единому мнению. — Только ты не задерживайся. Умоляю, не задерживайся.

— Я мигом! — крикнул Генри уже на бегу и, даже не надев шляпы, выскочил из дома.

Джейка Харрисона, владельца платной конюшни, Генри сначала пришлось долго уговаривать, а потом чуть ли не силой тащить за собой. Но когда он подошел к окну кухни и выглянул в сад, от его былого скептицизма не осталось и следа.

— Боже ты мой! — с восторгом выдохнул Джейк. — Генри, где ты их раздобыл?

— Неважно, — ответил Генри. — Ты лучше скажи, кто они такие?

— Это монгольские пони, — уверенно ответил долговязый владелец конюшни. — Точно на таких лошадках гарцевали воины Чингисхана, когда завоевывали большую часть известного им мира. Я в книгах видел их изображения. Подумать только! Монгольские пони здесь, в Локаствилле!

— Ну, — сказала Марта, строго посмотрев на мужчин, — вы так и будете стоять или все-таки посмотрите, есть ли у них клейма? Или вы, два здоровых мужика, просто боитесь нескольких маленьких пони?

— Думаю, ничего они нам не сделают, — решился наконец владелец конюшни, — если мы будем действовать осторожно. Ну-ка, Генри, проверим, не отвык ли я обращаться с лассо. Миссис Джонс, можно мне воспользоваться этим мотком бельевой веревки?

Генри открыл дверь кухни и следом за Джейком Харрисоном вышел в сад. При их появлении семь лошадок — Генри был искренне рад, что за время его отсутствия их число не увеличилось, — перестали беспокойно топтаться по двору и, подняв головы, с любопытством посмотрели на мужчин.

Джейк завязал петлю на бельевой веревке и принялся раскручивать ее над головой. Пони зафыркали и предусмотрительно попятились к забору. Выбрав самую маленькую лошадку, Джейк метнул в нее лассо, и петля, к его удивлению, опустилась точнехонько на шею животному.

Ноздри пони тревожно затрепетали. Лошадь отступила назад, встала на дыбы и взволнованно забила в воздухе передними ногами, а шестеро остальных животных бросились врассыпную и поспешили ретироваться к дальнему забору сада.

Джейк Харрисон, крепко держа веревку, медленно приблизился к лошади. Та удивительно быстро успокоилась и без проблем позволила Джейку обнять себя за шею.

— Точно, чтоб мне пусто было! — возбужденно воскликнул владелец конюшни. — Это самый настоящий монгольский пони! Длинная шерсть ему необходима, чтобы защищаться от холода в горах Тибета. Так, а теперь посмотрим, есть ли у него клеймо. С этой стороны ничего. Ну-ка, покажи мне копыто.

Смирно стоявший пони без возражений позволил Джейку приподнять его левую переднюю ногу. Генри наклонился, внимательно всмотрелся в копыто и удивленно присвистнул.

— Смотри, Джейк! — закричал он. — У него есть клеймо! С моим именем! Эти красавцы мои!

Джейк присел рядом с ним на корточки. На копыте крошечными буковками было вырезано: «Генри Джонс».

Владелец конюшни выпрямился.

— Спору нет, Генри, они твои, — подтвердил он. — А теперь кончай водить меня за нос и признавайся, откуда они взялись.

Генри, еще секунду назад так и подпрыгивавший на месте от ликования, сразу поскучнел и растерянно покачал головой.

— Честно, Джейк, понятия не имею. Я и сам бы хотел знать… Осторожно!

Владелец конюшни едва успел отскочить назад. Между ним и Генри возник восьмой пони — так близко, что чуть было не сбил их с ног.

— От-ткуда… — пробормотал Джейк, отступая к калитке и дрожащими пальцами нашаривая задвижку. — От-тку-да…

— Да не знаю, говорю же тебе! — Генри не отставал от него ни на шаг. — Я сам бы хотел это… Нет! Не хочу! Ничего не хочу!

Полупрозрачный пони, появившийся перед ними, туманный и легкий, как сгустившийся дым, так же быстро растворился в воздухе.

Генри вытер мокрое от пота лицо.

— Ты видел то же, что и я? — спросил он, и Джейк, с трудом сглотнув, кивнул.

— Т-ты т-только захочешь чт-то-нибудь, и они сразу появляют-тся, — пробормотал он и, справившись, наконец, с задвижкой, толкнул калитку. — Давай-ка сматываться отсюда!

— Стоит мне что-нибудь захотеть… Разрази меня гром! — Генри сдавленно застонал. — Вот как они появились! Как только я говорил, что хочу что-нибудь… Ты думаешь… Ты думаешь…

Разинув рты, они уставились друг на друга. Владелец конюшни медленно кивнул.

— Боже ты мой! — прошептал белый как полотно Генри. — Никогда бы не поверил, что такое возможно. Как бы я хотел, чтобы все это…

В этот раз не успели слова слететь с его губ, как девятый пони, внезапно возникший прямо перед ними, радостно застучал по земле копытами.

Это было слишком. Генри развернулся и побежал прочь. Джейк ни на шаг не отставал от него. Последний пони, заинтересовавшись мужчинами, помчался за ними в погоню. Его братья, не желавшие оставаться взаперти, бросились следом, оглушая улицу радостным ржаньем.

Забежав за угол, Генри и Джейк оглянулись в тот самый момент, когда последнее животное, покинув задний двор Джонсов, выскакивало на Главную улицу. Утренняя тишина была взорвана пронзительными криками девяти вырвавшихся на свободу животных и громоподобным топотом тридцати шести копыт.

— Джейк, они обезумели! — воскликнул Генри. — Мы должны окружить их прежде, чем они успеют разнести тут все вдребезги. О Господи, как бы я хотел, чтобы все это оказалось сном!

Десятый пони, визгливо заржав и ударив землю копытами так, что в лицо мужчинам полетели комья подсохшей грязи, бросился вдогонку за сородичами.

Приблизительно в то самое время, когда Генри Джонс отправился на конюшню за Джейком Харрисоном, Люк Хоукс придирчиво ощупывал ткань детских костюмчиков длинными нервными пальцами.

— Это самое дешевое, что у вас есть? — спросил он и, получив утвердительный ответ (все продавцы Локаствилля знали Люка достаточно хорошо, чтобы сразу показывать ему только самые дешевые товары), удовлетворенно кивнул.

— Беру, — буркнул Люк Хоукс и неохотно потянулся к заднему карману брюк.

— Люк, тебе не кажется, что этот материал слишком тонкий? — заискивающим тоном проговорила Эмили Хоукс. — Прошлой зимой Билли постоянно простужался, а Нед…

Мужчина не потрудился ответить. Достав из кармана пухлый бумажник, он осторожно погрузил в него большой и указательный пальцы и выудил двадцатидолларовую банкноту.

— Возьмите, — протянул Люк деньги продавцу. — Таким образом, Эмили, — сказал он, повернувшись к жене, — я сэкономил тринадцать долларов сорок центов.

Взяв банкноту и начав поворачиваться, продавец в недоумении замер. Люк Хоукс по непонятной причине выхватил деньги у него из руки.

— Простите, что-нибудь… — начал продавец и замолчал. Явно раздраженный покупатель продолжал протягивать ему банкноту.

— Берите же, — недовольно распорядился он. — Не заставляйте меня ждать.

— Да, сэр, — пробормотал продавец и крепче ухватился за деньги. Однако ему не удалось забрать банкноту у Люка Хоукса. Продавец потянул деньги к себе. Рука Люка дернулась вперед. Скорчив возмущенную физиономию, Хоукс потянул руку на себя. Но деньги так и остались в ней.

— В чем дело, Люк? — спросила Эмили Хоукс. Муж бросил на нее исподлобья хмурый взгляд.

— Не знаю, клей на ней какой-то, что ли, — проворчал он. — Прилипла к пальцам. Сейчас, молодой человек, я дам вам другую.

Люк вернул двадцать баксов в бумажник, где они охотно расстались с его пальцами, и достал из него две десятки. Но и с ними ему никак не удавалось расстаться.

Люк Хоукс слегка побледнел. Переложил банкноты в левую руку. И хотя левой рукой он без проблем взял деньги из правой, продавец, сколько ни пытался, так и не мог получить банкноты у покупателя. Как бы крепко он ни хватался за них, он просто не мог оторвать их от руки Люка. Они казались настолько прочно приклеенными к пальцам Хоукса, как будто были его собственной кожей.

Щеки Люка залились густым багрянцем. Он всеми силами избегал встречаться взглядом с женой.

— Я… я просто не понимаю… — пробормотал он. — Подождите, я положу их на прилавок. А вы потом возьмете.

Он осторожно опустил на прилавок десятидолларовую банкноту, медленно раздвинул пальцы и потихоньку стал поднимать руку. К его безмерному ужасу листочек зеленой бумаги взмыл вверх вместе с рукой, намертво прилипнув к кончикам пальцев.

— Люк Хоукс, — строго провозгласила его жена, — это наказание тебе. Господь наложил проклятье на твои деньги.

— Тише! — взмолился Люк. — Посмотри, вон Нетти Питерс стоит и прислушивается. Сейчас побежит и такой чепухи всем…

— Это не чепуха! — воскликнула Эмили, притопнув ножкой. — Это правда. Теперь ты никогда не сможешь расстаться со своими деньгами!

Люк Хоукс побледнел так, что даже Эмили испугалась. Выругавшись вполголоса, он вытащил из бумажника все деньги и попытался бросить их на прилавок. С невыразимым облегчением он увидел, как одна из сложенных пополам зеленых бумажек отделилась от общей массы и легко выскользнула из его руки.

— Ага! — радостно воскликнул он. — Ничего подобного! Ну-ка, парень, глянь, сколько там!

Продавец развернул листочек.

— Это… это купон из коробки сигар, сэр, — выдавил он не своим голосом.

Люк Хоукс расстался с последней надеждой. Поразмыслив, он снова засунул все деньги в бумажник и, следя, чтобы пальцы его касались только кожи, протянул его жене.

— На, — распорядился он. — Заплати ему, Эмили.

Эмили Хоукс гордо сложила руки на груди и смело посмотрела в испуганные глаза мужа.

— Люк Хоукс, — твердо сказала она, и ее звонкий голос разнесся по всему магазину. — Восемь лет я вынуждена была терпеть постоянные унижения из-за твоей идиотской жадности. Теперь ты не можешь потратить ни цента своих денег. Ты умрешь с голоду, потому что не сможешь купить себе даже куска хлеба. Теперь ты целиком и полностью зависишь только от меня. Если я не куплю тебе чего-либо, будь уверен, никто другой тебе этого не купит. Все население нашего городка просто надорвет себе животы от смеха, видя, как ты с полными руками денег клянчишь у них еду. Но и ее они тебе не дадут.

Люк Хоукс знал, что будет именно так. Дрожа от волнения, он смотрел на жену, которая никогда раньше не осмеливалась разговаривать с ним таким тоном.

— Нет, — прошептал он. — Эмили, не говори так, прошу тебя. Вот, возьми все деньги, распоряжайся ими, как хочешь. Купи все, что нам нужно. Я предоставляю тебе право решать. Ты… если надо… если считаешь нужным, купи нашим мальчикам костюмчики подороже.

— Ты хочешь сказать, что с этого дня я буду заниматься семейным бюджетом? — строго спросила Эмили Хоукс. Муж согласно закивал.

— Да, Эмили, да, — подтвердил он. — Вот, возьми все. Прошу тебя, возьми.

Его жена взяла бумажник, легко расставшийся с руками Люка Хоукса, и пересчитала деньги.

— Пятьсот долларов, — задумчиво проговорила она. — Знаешь, Люк, выпиши-ка мне, пожалуй, чек на все деньги, что ты держишь в банке. Если мне теперь придется делать все покупки, то и деньги должны быть у меня.

— Чек! — с облегчением воскликнул Люк. — Точно! Мне не нужны деньги! Я расплачусь чеком!

— Попробуй, — предложила Эмили. — Боюсь только, что ничего у тебя не выйдет.

Люк попробовал. Чек тоже никак не желал расставаться с его пальцами. Он просто порвался пополам, когда продавец попытался взять его у Люка.

После этого ему оставалось только сдаться. Достав чековую книжку, он подписал незаполненный бланк, который с легкостью перекочевал в руки Эмили. Она самостоятельно вписала в него всю сумму, хранящуюся на банковском счету Люка, — двадцать тысяч долларов, как он вынужден был признать, едва выдавив из себя эту цифру.

Довольная собой, Эмили спрятала чек в вырезе платья.

— Теперь, Люк, — сказала она, — ты можешь спокойно отправляться домой. Я пойду в банк и переведу эти деньги на свой счет. А потом займусь покупками. Ты мне больше не нужен.

— Но как же ты одна донесешь все домой? — тихо промямлил Люк.

Эмили Хоукс была уже у двери, в которую секундой раньше выскочила возбужденная Нетти Питерс, спешившая разнести новость по городу. Эмили остановилась, повернулась к бледному и залитому потом мужу и одарила его ослепительной улыбкой.

— Я попрошу довезти их инструктора из салона, — ответила она. — Инструктора по вождению из автосалона, Люк. На машине, которую я куплю, когда улажу все вопросы в банке.

Мисс Уилсон оторвала от шитья удивленный взгляд, когда услышала топот копыт, простучавших по улице мимо ее маленького ателье.

Она успела только заметить, как что-то низенькое молнией пронеслось мимо окна. Не успев удивиться, она случайно наткнулась взглядом на свое отражение в большом зеркале, перед которым клиенты примеряли сшитые ею платья.

Ее полное имя было Элис Уилсон. Но прошли уже долгие годы с тех пор, как кто-либо называл ее Элис. В свои тридцать три она была серенькой и неприметной, как церковная мышь…

Но… нет! Мисс Уилсон, не веря глазам, рассматривала свое отражение. Она… она больше не была похожа на мышку! Теперь она была — о да, сомневаться в этом не приходилось — почти красавицей!

Забыв об отрезе ткани и иголке, которые по-прежнему держала в руках, Элис Уилсон с удивлением смотрела на женщину в зеркале — миниатюрную, со счастливей улыбкой на румяном лице, обрамленном длинными локонами золотых волос, локонами, от которых, казалось, исходило сияющее свечение.

У женщины в зеркале были мягкие и влажные красные губы, а ее голубые глаза обладали чистотой и глубиной небесной лазури. Элис Уилсон снова улыбнулась, не в силах сдержать свое радостное удивление. И женщина в зеркале опять улыбнулась ей в ответ.

Кончиками пальцев Элис осторожно прикоснулась к лицу. Что случилось? Может, это сон или обман зрения? Каким образом…

Она вздрогнула от неожиданности, услышав приближающиеся звуки торопливых шагов. В комнату вбежала раскрасневшаяся от возбуждения Нетти Питерс. При ходьбе она смешно выставляла вперед голову на тощей шее, отчего сразу становилась похожей на встревоженную курицу.

Ателье мисс Уилсон располагалось на Ярмарочной площади рядом с магазином, и потому обречено было стать местом первой остановки Нетти в ее круизе по городу. Наконец перед мисс Питерс был слушатель, с которым она могла поделиться новостью о проклятии Люка Хоукса.

— Мисс Уилсон, — выдохнула она с порога. — И что же вы думаете…

— Она думает, что ты явилась, чтобы растрезвонить о каком-нибудь скандале или рассказать очередную сплетню, — перебил ее пронзительный голос, похожий на скрежет напильника.

Голос, как ей показалось, доносился из ее собственного рта. Нетти Питерс подозрительно посмотрела на портниху.

— Мисс Уилсон, — строго проговорила она, — если вы предпочитаете практиковаться в чревовещании, вместо того… чтобы выслушать, что я собираюсь вам рассказать… — «Точно так же, как ты собираешься рассказать это всем остальным», — снова перебил ее второй голос, и Нетти Питерс едва не лишилась чувств — второй голос действительно раздавался из ее рта!

Она в панике схватилась обеими руками за горло, но, поскольку мозг ее был ослеплен ужасом, язык сам собой продолжал трещать о том, что она собиралась рассказать.

— Я видела Люка Хоукса… — «Точно так же, как ты видишь все, что тебя не касается», — взвизгнул пронзительный второй голос, легко заглушив ее обычную речь: — …В магазине на Ярмарочной площади, и там он с женой… — «занимался своим делом, что и тебе иногда не мешало бы». — …Покупал одежду для своих бедненьких голодненьких детишек, над которыми они просто измываются… — «Только последний идиот тебе поверит!» — …И когда мистер Хоукс попытался расплатиться с продавцом… — «А ты так и присматривалась, сколько у него денег», — …«То банкноты буквально прилипли к его пальцам», — «А ты никогда не задумывалась, что все жители этого городка были бы просто счастливы, если бы все твои слова прилипли к твоему горлу?»

Городская сплетница, обессилев, смолкла. Слова выскакивали из нее наперегонки, полностью лишая ее рассказ какого бы то ни было смысла, как будто два голоса старались перекричать друг друга. Она чувствовала в горле странное трепыхание. Как будто одновременно говорила двумя языками…

Мисс Уилсон озадаченно смотрела на нее, и Нетти Питерс только теперь впервые обратила внимание на необычайное свечение волос портнихи, на непривычную мягкость черт ее лица.

Бессвязные слова забились в горле старухи, просясь наружу. В глазах ее вспыхнул ужас. Она развернулась и, сдавленно всхлипнув, выбежала из ателье.

Пораженная Элис Уилсон все еще смотрела ей вслед, когда дверной проем заслонила другая фигура. Это был мистер Уиггинс, владелец убыточного книжного магазинчика, располагавшегося с противоположной стороны от ее ателье.

Обычно мистер Уиггинс был бледным и застенчивым. Из-за сильной сутулости и толстых линз очков он казался значительно старше своих тридцати восьми. Он постоянно улыбался, но это была робкая и осторожная улыбка человека, который просто не осмеливается не улыбаться от страха, что судьба окончательно отвернется от него.

Однако сегодня, в этот день странных происшествий, мистер Уиггинс стоял на удивление прямо. Его волосы были взъерошены, очки съехали набок, а глаза сияли от возбуждения.

— Мисс Уилсон! — воскликнул он. — Со мной случилось нечто невероятное! Я просто должен рассказать об этом кому-нибудь. Прошу вас, не сердитесь на меня за то, что я ворвался к вам так неожиданно!

Элис Уилсон взглянула на него и в тот же момент забыла о собственном странном перевоплощении.

— О нет! — ответила она. — Конечно же, я не сержусь. Я… я рада!

За окном простучали копыта, и раздалось пронзительное лошадиное ржанье, сопровождаемое взволнованными криками мужчин.

— Такое впечатление, что по городу бегает стадо диких пони, — поделился мистер Уиггинс с мисс Уилсон. — Один из них заскочил на тротуар и чуть было не сшиб меня с ног, когда я шел сюда. Мисс Уилсон, вы ни за что не поверите тому, что я хочу вам рассказать. Вы должны сами это увидеть. Только тогда вы не подумаете, что я сошел с ума.

— Что вы! Я бы никогда так не подумала! — заверила его мисс Уилсон.

Не слушая, что она говорит, мистер Уиггинс схватил мисс Уилсон за руку и буквально потащил за собой к двери. Щеки ее залил нежный румянец, когда мистер Уиггинс прикоснулся к ней.

Она выскочила вместе с ним из ателье, пробежала с дюжину ярдов по тротуару и, чуть запыхавшаяся, оказалась в полумраке его крошечного книжного магазинчика.

По пути она мельком успела заметить трех или четырех косматых пони, весело гарцевавших дальше по улице, и Генри Джонса с Джейком Харрисоном, которые пытались поймать их под улюлюканье собравшейся вокруг них толпы.

А уже в следующее мгновение мистер Уиггинс, дрожа от возбуждения, насильно усаживал ее в старое мягкое кресло.

— Мисс Уилсон, — торжественно начал он, — я сидел именно на этот самом месте, когда ко мне в магазинчик — было это не более пятнадцати минут назад — зашел Джейкоб Эрл. Вы прекрасно знаете, как он ходит — напыщенно и величаво, как будто вся земля ему принадлежит. Я знал, что ему от меня нужно. Он хотел получить тысячу долларов, которые я ему должен. Я занимал их, чтобы купить книги для магазина. А у меня… ну, в общем, у меня нет таких денег.

Если вы помните, когда в прошлом году умерла моя тетя, она оставила мне в наследство участок земли за рекой, который я потом продал Джейкобу Эрлу за пятьсот долларов. Он делал вид, что оказывает мне великое одолжение, покупая мою землю только ради того, чтобы я смог начать свое дело.

А потом на этой земле был обнаружен золотоносный песок, и теперь она стоит по меньшей мере пятнадцать тысяч долларов! Я случайно узнал, что об этом песке Эрлу давным-давно было известно. И несмотря на это, он продолжает требовать тысячу, которую мне ссудил.

— Да, о да! — воскликнула мисс Уилсон. — С него станется! И что же вы сделали, мистер Уиггинс?

Мистер Уиггинс пригладил ладонью торчавшие во все стороны волосы.

— Я сказал ему, что у меня нет денег. Тогда он снял перчатку — правую перчатку — и заявил, что если денег не будет и завтра, то он заберет вместо них все мои книги и движимое имущество. А потом он положил руку на моего медного китайского, божка. И догадайтесь, что случилось!

— О, что вы! — прошептала мисс Уилсон. — Ни за что не догадаюсь!

— Смотрите! — воскликнул мистер Уиггинс дрогнувшим голосом и торжественно приподнял большую тряпку, которой был накрыт какой-то предмет, стоявший на прилавке прямо перед мисс Уилсон. Этим предметом оказался маленький китайский божок, не более фута в высоту, сидевший в позе лотоса и державший на бедрах вместительную чашу.

По его медному лицу блуждала хитрая улыбка, а губы открытого рта были округлены, как будто божка застали врасплох в момент крайнего удивления.

На глазах у потрясенной мисс Уилсон изо рта маленького божка выкатилась золотая монета и с музыкальным звоном упала в чашу на его бедрах!

Элис Уилсон задержала дыхание.

— О, Джон! — сумела наконец выговорить она, впервые в жизни назвав мистера Уиггинса по имени. — Это… это деньги?

— Китайские деньги, — объяснил мистер Уиггинс. — Там их уже полная чаша. Каждую секунду у него изо рта выскакивает новая монетка. А первая появилась в тот самый момент, когда мистер Эрл положил руку ему на голову. Смотрите!

Обеими руками зачерпнув содержимое чаши, он поднес золотые монеты к лицу мисс Уилсон и высыпал их ей на колени. Она осторожно взяла одну и подняла к глазам.

По размеру монета была похожа на американский пятицентовик. В центре ее было проделано квадратное отверстие. По ребру монету опоясывали причудливые иероглифы. Золотой кружок был таким блестящим и новеньким, как будто только что вышел из-под печатного станка.

— А это настоящее золото? — взволнованно спросила она.

— По крайней мере, двадцать каратов! — заверил ее Джон Уиггинс. — Пусть это деньги китайские, зато каждая монета должна стоить не меньше пяти долларов за один лишь металл. И посмотрите — чаша опять наполовину полна!

Затаив дыхание и широко распахнув от удивления глаза, они наблюдали за маленьким ухмыляющимся божком. Каждую секунду — хоть по часам проверяй! — из его открытого рта выскакивала очередная золотая монетка.

— Как будто… как будто он сам их чеканит, — прошептал Джон Уиггинс.

— Это просто чудо! ^:— в восторге проговорила Элис Уилсон. — Джон, я так рада! Рада за вас. Теперь вы сможете расплатиться с Эрлом.

— Его собственными монетами! — весело ответил мистер Уиггинс. — Ведь все началось с того, что он положил на божка руку, так что, наверное, можно сказать, что это его монеты. Может, он нажал на какую-то тайную пружину, включившую механизм, который теперь выуживает монеты из нутра божка? Не знаю.

Но самое смешное в том, что он не смог их подобрать! Представляете, он сделал вид, что уронил несколько первых монет в чашу, но, когда протянул к ним руку, они сами по себе выскочили из чаши и покатились от него по полу. Вот тогда он, по-моему, перепугался. Схватил шляпу, перчатки и выскочил вон.

Вдруг Джон Уиггинс смолк. Он потрясенно уставился на мисс Уилсон, только сейчас заметив происшедшие в ней перемены.

— Вы… вы… — пробормотал он. — Вы знаете, что ваши волосы такого же цвета, что и эти монеты?

— О, что вы! — смущенно воскликнула мисс Уилсон и густо покраснела — ведь это был первый комплимент, который она услышала от мужчины за последние десять лет.

— Нет, в самом деле! — настаивал мистер Уиггинс. — Вы… вы просто прекрасны, Элис. Почему я никогда раньше не замечал, как вы прекрасны?! Вы прекрасны, как… как картинка!

Он заглянул ей в глаза и, не отводя взгляда, осторожно взял ее за руки, потянул к себе из кресла, и Элис, все еще румяная от радостного возбуждения, встала перед ним и так же прямо посмотрела на него.

— Элис, — сказал Джон Уиггинс, — Элис, я так давно знаю вас, но до сегодняшнего дня я был слеп. Наверное, постоянные тревоги и волнения ослепили меня. Иначе я бы давно заметил, как вы прекрасны, и понял то, что открылось мне только сейчас. Я знаю, что жених из меня незавидный, но… но, Элис, согласны ли вы стать моей женой?

Элис Уилсон тихо вздохнула и прижалась щекой к его плечу, чтобы он не увидел слез, выступивших у нее на глазах. Прежде счастье всегда ускользало от нее, но этот момент с лихвой компенсировал долгие годы ожиданий своего единственного принца.

Джон Уиггинс нежно обнял ее, не обращая внимания на хитрую усмешку маленького медного божка, с завидным трудолюбием продолжавшего чеканить золотые монеты…

Джейкоб Эрл тяжелыми шагами вошел в библиотеку своего особняка и слегка трясущимися пальцами запер за собой дверь.

Бросив шляпу, трость и перчатки в кресло, он схватил с письменного стола сигару и озабоченно раскурил ее, всеми силами стараясь подавить охватившее его волнение.

И действительно, как тут не разволноваться, если кладешь руку на холодное медное пресс-папье и чувствуешь, как эта штука буквально вздрагивает у тебя под ладонью, как живая, чувствуешь, будто по пальцам проносится слабый разряд электрического тока, а потом видишь, как эта железка ни с того ни с сего начинает выплевывать золотые монеты! Да любой бы на его месте еще и не так разволновался!

Золотые монеты — и Джейкоб Эрл почти со страхом посмотрел на свои пухлые белые ладони, которые жили собственной жизнью. Потому что, когда он попытался поднять деньги, они увернулись от него. Они от него просто сбежали!

Задрожав от негодования, он отбросил едва раскуренную сигару. Галлюцинация! Его, вероятно, загипнотизировали. Или Уиггинс придумал какой-то фокус, чтобы посмеяться над ним. Именно так — это был фокус!

И этот мозгляк осмелился шутить с ним! Ничего, когда Джейкоб с ним разделается, он… он…

Джейкоб Эрл не смог сразу придумать достойную кару. Да в этом и не было необходимости — сама мысль, что он сможет раздавить кого-то, принесла ему невыразимое облегчение. Позже он решит, как заставить Уиггинса расплатиться с ним сполна.

А сейчас пора было приниматься за работу. Пора провести инвентаризацию сейфа. Нет более верного средства для успокоения расшатанных нервов, чем заботливое перекладывание с места на место и ласковое поглаживание долговых обязательств, акций и золотых слитков.

Он набрал комбинацию цифр на кодовом замке сейфа, с трудом открыл массивную внешнюю дверь, отомкнул ключом внутреннюю дверцу и первым делом достал тяжелый стальной ящик, запертый на внушительных размеров висячий замок.

Тяжелый, потому что в нем хранилось то, чего у человека никогда не может быть слишком много, — золото. Слитки чистого золота стоимостью пятьсот долларов каждый. А всего их тут было на пятнадцать тысяч долларов.

Он владел ими задолго до того, как правительство запретило хранение золота частным лицам. Плевать на правительство — он будет владеть ими всегда! А если все же придется продать, он поклянется, что просто забыл о них, а потом обнаружил совершенно случайно.

Джейкоб Эрл сдвинул крышку с ящика, хранившего его золотой запас. И в ту же секунду его обычно красное лицо вдруг стало мертвенно серым. В верхнем ряду не хватало двух слитков!

Но ведь никто не мог открыть сейф! Никто, кроме него самого. Просто невозможно, чтобы вор…

В следующее мгновение его лицо из серого стало пепельно-белым. Задержав дыхание, он смотрел в ящик и не верил тому, что видит. Прямо на его глазах исчез третий слиток. Растворился в воздухе! Как будто невидимая рука сомкнулась на нем и умыкнула из ящика!

Но это невозможно! Так не бывает!

Словно в ответ на его мысли исчез четвертый слиток. Охваченный яростью и страхом, Джейкоб Эрл положил обе ладони на оставшиеся в ящике желтые бруски и навалился на них всем своим весом.

Через пару секунд он почувствовал, как прямо из-под пальцев у него выскользнул пятый слиток драгоценного металла. Только что он ощущал его ладонью и вдруг — пшик! Пустота! Как и не было!

Издав хриплый стон, Джейкоб Эрл бросил ящик на пол. Спотыкаясь, он побрел через всю комнату к телефону и набрал номер.

— Доктор? — выдохнул он. — Доктор Норкросс? Это Джейкоб Эрл. Я… я…

И замолчал. Этого не может быть. Это безумие. Если он кому-нибудь расскажет…

— Э… нет, ничего, доктор, — пробормотал он. — Простите, что побеспокоил вас. Все в порядке.

Джейкоб Эрл положил трубку и сел на пол. Там он и просидел остаток дня, обливаясь холодным потом и наблюдая, как блестящие желтые слитки, разбросанные вокруг, один за другим растворяются и исчезают без следа.

В другой части города другая дрожащая рука тоже потянулась к телефону и, будто наткнувшись на невидимую преграду, отпрянула. Рука Минервы Бенсон. Минерва Бенсон обнаружила постигшую ее трансформацию еще утром, едва выбравшись из постели. Теперь на затылке у нее располагалось застывшее и безжизненное лицо. Узкое, злобное, перекошенное лицо гарпии.

В очередной раз поднесла она к нему трясущиеся пальцы в безумной надежде, что второе лицо исчезло. Увы, оно по-прежнему оставалось на месте. Тогда Минерва заперла двери, задернула шторы и свернулась калачиком на диване.

Она не могла никому звонить. Потому что никто не должен видеть ее такой. Никто. Даже доктор…

Нетти Питерс, примчавшись домой, забилась в угол и тоже боялась прикоснуться к телефону.

Боялась, что этот едкий и пронзительный второй голос начнет трещать и тараторить, как только она попытается попросить доктора Норкросса приехать.

Дрожа от страха, она ощупала горло скрюченными пальчиками, похожими на маленькие коготки. И ей показалось, что она чувствует, как внутри что-то шевелится, будто живое…

Миссис Эдвард Нортон гордо плыла по тенистой улице к центру Локаствилля с величавостью фрегата, входящего в гавань под полными парусами.

Эта была весьма пышнотелая — ладная, как она сама предпочитала о себе думать — женщина, одевавшаяся в самых дорогих магазинах. Одевавшаяся, вне всяких сомнений, лучше всех других женщин городка, как того требовал ее статус руководительницы общественной жизни Локаствилля, пользовавшейся огромным и неоспоримым влиянием.

И сегодня она была полна решимости этим влиянием воспользоваться. Она собиралась изгнать Дженис Эйвери с должности учительницы средней школы.

Вчера вечером, проезжая мимо дома девушки, она совершенно отчетливо видела, как та курила, сидя за письменным столом. И это человек, который во всем должен быть примером своим ученикам!

Миссис Нортон плыла по улице, кипя от негодования. Несколько минут назад она попыталась зайти к Минерве Бенсон. Минерва была членом школьного попечительского совета. Однако она сказала, что болеет, и даже не впустила миссис Нортон в дом.

Тогда она направилась к Джейкобу Эрлу, тоже члену попечительского совета. Но и он оказался больным.

Это было очень странно.

Теперь она шла к доктору Норкроссу. Он был председателем попечительского совета. Не тот, конечно, человек, которого она хотела бы видеть на этом посту…

Миссис Нортон остановилась. Последние несколько секунд она испытывала странное ощущение нездоровой легкости. Может, и она тоже заболела? Вот и теперь — какое-то головокружение…

Нет, с ней все в полном порядке. Наверное, она шла слишком быстро и оттого почувствовала себя нездоровой.

Миссис Нортон продолжила путь. О чем это она думала? Ах да, о докторе Норкроссе. Способный, возможно, специалист, но жена его одевается так… так немодно…

Она опять остановилась. Вдоль улицы прошелестел едва ощутимый ветерок, чуть было не сваливший миссис Нортон с ног. Она покачнулась, переступила с ноги на ногу, но удержалась на месте.

Миссис Нортон поспешно ухватилась за фонарный столб, так кстати оказавшийся рядом. По крайней мере, теперь ее не раскачивало ветром из стороны в сторону. Но…

Она с изумлением уставилась на свои пальцы. Они стали какими-то распухшими, раздутыми…

Прежде удобные кольца больно впивались в них. Может, она заразилась какой-то ужасной…

И вдруг все мысли вытеснило ощущение странного неудобства и напряженности, заполнившего собой, как ей показалось, все ее тело. Ощущения, что она сдавлена со всех сторон собственной одеждой.

Свободной рукой она принялась лихорадочно ощупывать себя, сначала с удивлением, а затем и с ужасом. Ее одежда сидела на ней так плотно, как оболочка на сосиске! Ее одежда странным образом съежилась! Съежилась до такой степени, что уже препятствовала нормальному кровообращению!

Нет, не так. Все наоборот. Это она сама увеличилась в объеме! Раздулась во все стороны! Заполнила собой одежду, как надутый воздушный шарик!

Корсет невыносимо сдавливал диафрагму, мешая дыханию. Она просто не могла наполнить легкие воздухом.

Несомненно, она заразилась какой-то ужасной болезнью. Вот что случается, когда долго живешь в таком мерзком, отвратительном городишке, как этот Локаствилль, среди тупых и невежественных людей, которые носят бижутерию и…

В этот момент лямки корсета миссис Нортон не выдержали. Она физически чувствовала, как надувается, распухает, раздается в стороны. Руки ее превратились в пухлые колбаски, которыми уже невозможно было управлять. А в следующую секунду ее платье расползлось по швам.

Веселый ветерок игриво подтолкнул ее, и она принялась раскачиваться взад и вперед, как пьянчужка, выбравшийся из любимой забегаловки.

Распухшие пальцы выпустили фонарный столб, и миссис Нортон начала медленно, но неотвратимо подниматься в воздух, подобно выпорхнувшему из руки ребенка воздушному шарику.

Она закричала. Оглушительно и пронзительно. Но из горла вырвался лишь тонкий писк, способный преодолеть не более двадцати ярдов. Это было немыслимо. Это было невозможно!

И тем не менее все это происходило наяву.

Вот она уже в десяти футах над землей. А теперь — в двадцати. На этой высоте она задержалась и стала медленно вращаться вокруг своей оси, взмахивая растопыренными руками, как испуганная курица крыльями, открывая и закрывая рот, как голодная золотая рыбка в аквариуме. Но не могла выдавить из себя ни звука.

Если ее сейчас кто-нибудь увидит!.. Господи, если ее сейчас кто-нибудь увидит!..

Но никого не было рядом. Улица была совершенно безлюдной. Домов на ней было мало, и все они располагались в глубине. Кроме того, все не обремененное срочными делами население Локаствилля сосредоточилось сейчас в центральной части города, где с раннего утра Генри Джонс и его добровольные помощники гонялись за стадом обезумевших пони.

Миссис Нортон, подталкиваемая легким ветерком, стала медленно дрейфовать в северо-западном направлении к границе города.

Попытавшись в отчаянии ухватиться за ветви деревьев, она добилась лишь того, что они оцарапали ее и разодрали чулки. Несколько раз вокруг нее облетела ворона, привлеченная удивительным зрелищем, затем удовлетворенно каркнула и поспешила по своим делам.

Бездомная собака, лениво гонявшая блох, развалясь на солнцепеке, увидела проплывавшую над ней тушу и некоторое время преследовала ее, оглушая окрестности раздраженным лаем.

Миссис Нортон побагровела от стыда и унижения. О господи, если только кто-нибудь ее увидит!..

Но никто не видел ее, а потому и не мог прийти на помощь. Теперь она уже не знала, молиться ли о том, чтобы, наконец, показалась хоть одна живая душа, или наоборот. По крайней мере, пока она жива и невредима. Может, ничего худшего ее и не ждет.

Но плыть вот так беспомощно по воздуху в двадцати футах над землей, распухшей до неузнаваемости, как воздушный шарик!..

До сих пор ветерок нес ее вдоль улицы, необычайно пустынной для этого времени суток, но внезапно изменил направление и подул в сторону фруктовых садов. Через несколько секунд прямо под миссис Нортон оказались верхние ветви старых сучковатых яблонь.

Одежда ее была изорвана в клочья, руки и ноги исцарапаны, вспотевшие волосы торчали во все стороны спутанными прядями. И ее страх попасться кому-нибудь на глаза постепенно стал уступать место отчаянию от осознания собственной беспомощности. Подумать только — ее, самую важную и значительную даму Локаствилля, носит по воздуху над фруктовым садом, как былинку, и каждая паршивая ворона и собака считают своим долгом обкаркать ее и облаять!

Миссис Нортон испуганно вздрогнула. Только что она поднялась еще на три фута.

И тогда она начала всхлипывать. Горькие слезы заструились по ее лицу. Она вдруг почувствовала себя такой жалкой и несчастной, что даже забыла о своей значительности. Она хотела только одного — спуститься на землю.

Она хотела вернуться домой, к Эдварду, который погладил бы ее по плечу и утешил, как это умел делать только он — когда-то много лет назад, — а она бы поплакала у него на груди и успокоилась.

Она была нехорошим человеком, и господь наказал ее за это. Ее распирало от гордости, и теперь ей приходится расплачиваться за свое тщеславие. Впредь, если все обойдется, она будет знать, как вести себя.

Как будто в ответ на мысленное раскаяние, она вдруг начала медленно снижаться. Прежде чем миссис Нортон успела заметить, что теряет высоту, она опустилась в густую крону вишни, переполошив возмущенно запричитавших малиновок.

И застряла.

Миссис Нортон провела в ветвях вишни достаточно времени, чтобы досконально оценить свое положение, и потому, не раздумывая, окликнула Дженис Эйвери, когда та проходила через сад, сокращая путь из школы домой.

Дженис Эйвери сняла миссис Нортон с дерева с помощью Билла Морроу, оказавшегося первым, кого ей удалось разыскать, когда она побежала в школу за помощью.

Билл как раз садился в машину, собираясь ехать на футбольное поле, где ему предстояло провести тренировку со школьной командой. Сначала он никак не мог понять, что хочет от него Дженис.

Впрочем, он не слишком вникал в смысл ее слов. Он просто слушал ее голос — мелодичный, нежный, приятный, в котором звучал тихий перезвон серебряных колокольчиков.

Потом, когда он, наконец, разобрался, в чем дело, то так и подскочил на месте.

— Не может быть! — воскликнул он. — Миссис Нортон собирала вишни и застряла на дереве? Поверить не могу!

Тем не менее он схватил лестницу и галопом помчался за Дженис, показывавшей дорогу. И действительно — в ветвях вишни сидела грузная зареванная женщина, в которой с трудом можно было узнать прежнюю миссис Нортон.

Через несколько секунд они спустили ее на землю. Миссис Нортон, не вдаваясь в излишние подробности, продолжала твердо придерживаться версии, которую она уже изложила Дженис.

— Я собирала вишни и вдруг… застряла.

Каким бы диким ни казалось это объяснение, оно все же было лучше правды.

Билл Морроу подогнал машину поближе, и вместе с Дженис они кое-как уложили в нее миссис Нортон, исцарапанную, потрепанную, грязную и заплаканную. Им удалось доставить ее домой так, что никто их не заметил.

Продолжая всхлипывать, миссис Нортон осыпала их словами благодарности и поспешила домой, где вволю выплакалась на груди изумленного мужа.

Билл Морроу промокнул вспотевший лоб и посмотрел на Дженис Эйвери. Ее нельзя было назвать красавицей, но… Было в ее лице что-то такое… Что-то удивительно привлекательное, манящее. А еще у нее был изумительный голос. Такой голос мужчина будет с удовольствием слушать до конца своих дней и никогда не устанет от него.

— Господи! — воскликнул он, садясь за руль автомобиля. — А ведь Бетти Нортон со временем станет точной копией своей мамаши! Фух! Дженис, вы знаете, что я, идиот? Я никогда раньше не задумывался… Впрочем, ладно, не обращайте внимания. Куда вас отвезти?

Он улыбнулся ей, и она ответила ему улыбкой, и тогда крошечные веселые лучики разбежались в стороны в уголках ее глаз и рта.

— Ну, — проговорила Дженис Эйвери, — у вас ведь тренировка…

— Тренировка отменяется! — решительно ответил Билл Морроу и включил передачу. — Нам необходимо поехать куда-нибудь и поговорить.

Дженис согласно кивнула и села рядом.

Красное солнце уже опускалось за горизонт, когда доктор Норкросс запер кабинет и легкой походкой направился домой.

Странный сегодня выдался день. Весьма странный. С самого утра по улицам носятся дикие пони, за которыми гоняется обычно вялый и апатичный Генри Джонс. Днем из своего кабинета доктор бросил случайный взгляд на окно находящегося напротив книжного магазина и совершенно отчетливо увидел, как там обнимались Джон Уиггинс и Элис Уилсон.

Затем был этот внезапно прервавшийся телефонный разговор с не в меру возбужденным Джейкобом Эрлом. А еще он увидел из окна, как мимо проехала миссис Люк Хоукс в новеньком автомобиле, за рулем которого сидел молодой человек, определенно учивший ее вождению. Да, дела!..

Сегодня вечером ему о многом предстоит рассказать жене.

Плавное течение его размышлений внезапно прервалось, когда он проходил мимо заднего двора Генри Джонса, надеясь таким образом срезать путь домой.

У калитки ограничивающего задний двор забора собралась изрядная толпа горожан. Не меньше их, как показалось доктору Норкроссу, собралось и в доме, откуда они теперь возбужденно выглядывали в окна.

Генри и Джейк Харрисон, утомленно вытирая вспотевшие лица, осторожно заглядывали во двор через едва приоткрытую калитку. А над забором, как поплавки при обильном клеве, то и дело показывались головы целого табуна пони, оглашавших улицу жизнерадостным ржаньем.

— Ну что ж, Генри, — сказала его жена Марта, появившись из дома и растолкав окружившую мужа толпу, — лошадок загнать тебе кое-как удалось. Но чем же ты собираешься расплачиваться за ущерб, который они нанесли сегодня всему городу? Теперь, хочешь ты того или нет, а придется тебе устраиваться на работу. Если даже лошади во всем другом окажутся бесполезны, я им буду благодарна уже только за то, что они заставят тебя заняться делом!

Лицо Генри сияло таким вдохновением, какого доктору Норкроссу никогда прежде не доводилось замечать.

— Да, Марта, конечно! — возбужденно воскликнул он. — Я знаю, что мне придется заплатить за все разрушения. Но мы с Джейком уже придумали, что сделаем с этими парнокопытными разбойниками. Знаешь, какой у нас план?

Он повернулся так, чтобы все собравшиеся слышали его заявление.

— Мы с Джейком решили, что на его земле к югу от города устроим ферму для разведения скаковых пони! — провозгласил он. — Да, мы будем скрещивать этих диких красавцев с обычными скаковыми пони. Мы выведем новую породу, которую будет отличать скорость гончей, выносливость мула и сообразительность человека!

Все, кто видел сегодня, как эти восхитительные создания носились по городу, согласятся со мной, что они — прирожденные скакуны, и когда мы скрестим их с обычными пони, это будет что-то! Это будет что-то, доложу я вам! Я хочу… Нет, не хочу! Ничего не хочу! Ни капельки, ни грамма не хочу! И в жизни больше никогда ничего не захочу, обещаю!

Доктор Норкросс улыбнулся. Похоже, у Генри все начинает складываться.

Затем, с удивлением заметив, что солнце уже село, он заторопился домой.

В своей спальне на втором этаже Дэнни Норкросс с трудом выбирался из дремы, полной сновидений, — еще не проснувшись окончательно, он потянулся и нащупал маленький конус слоновой кости, с которым играл прошлым вечером, прежде чем уснуть.

Он нахмурился, вспоминая, как все было. Сначала он сидел на лестнице и подслушивал, о чем разговаривали внизу взрослые. Они наговорили так много странного и непонятного. О лошадях, о деньгах, о картинках. Потом он вернулся в постель. Поиграл немножко с этим кусочком слоновой кости. Еще тогда в голову ему пришла забавная мысль, что-то вроде пожелания…

Пожелания, едва промелькнувшего в его сознании, когда он уже находился между явью и сном, о том, чтобы все, что говорили папа, мама и остальные, вдруг исполнилось, потому что это было бы так смешно.

И он пожелал, чтобы — пусть хоть только на один день! — все мечты Генри Джонса превратились в лошадей, чтобы деньги прилипли к пальцам Люка Хоукса, чтобы Джейкоб Эрл прикоснулся к чему-нибудь, что стало бы чеканить деньги не для него, а для кого-то другого.

И чтобы у Нетти Питерс вырос второй язык, и чтобы у миссис Бенсон появилось второе лицо, и чтобы миссис Нортон раздулась и полетела, как воздушный шарик.

И чтобы мисс Уилсон действительно стала прекрасной, как картинка, и чтобы в голосе мисс Эйвери на самом деле звенели серебряные колокольчики.

Таким было его пожелание.

Но теперь, полностью проснувшись, он смотрел в окно на красное от заходящего солнца небо и никак не мог вспомнить, что же он пожелал…

Вжавшись в угол затемненной комнаты, Минерва Бенсон в сотый раз ощупывала затылок. Сначала с ужасом, потом с затаенной надеждой, а затем с невыразимым облегчением. Отвратительное лицо исчезло с затылка.

Но она будет помнить его, и эти воспоминания постоянно будут преследовать ее в кошмарных снах.

Нетти Питерс смотрела в зеркало расширившимися от страха глазами. Наконец она медленно отвела руки от горла. Странное дрожание в нем прекратилось. Теперь она снова могла разговаривать, не боясь, что ее перебьет мерзкий пронзительный второй голос.

Но в будущем, только начав что-нибудь рассказывать, она будет прерывать себя на полуслове в страхе, что он может вернуться.

— Я решила, Люк, — строго сказала миссис Люк Хоукс, — что нам нужно покрасить дом и поставить новую печь. А потом я повезу мальчиков куда-нибудь отдохнуть.

Нет-нет, не говори ничего! Не забывай, что деньги переписаны на мое имя, и я могу теперь распоряжаться ими, как захочу. Могу поехать в Калифорнию или еще куда-нибудь.

И я не собираюсь возвращать их тебе, что бы ты ни говорил!

Джейкоб Эрл сдавленно застонал. Только что с пола библиотеки исчез последний золотой слиток.

Джон Уиггинс повернулся к божку. Мелодичное позвякивание монет, продолжавшееся весь день, прекратилось. Божок все так же хитро усмехался, но больше не выплевывал изо рта золотые кружочки.

— Он выдохся, — сообщил молодой человек раскрасневшейся и счастливой Элис Уилсон. — Но нам и так достаточно, правда? Посмотри, сколько денег из него высыпалось! Здесь, по-моему, их не меньше, чем на пятнадцать тысяч долларов! Элис, мы отправимся в путешествие вокруг света! И отвезем его в Китай, ведь там его родина. Он заработал такую награду.

Билл Морроу остановил машину у озера, окрашенного красными бликами заходящего солнца, и повернулся к сидевшей рядом с ним девушке. Его рука уже лежала на плече Дженис Эйвери.

Поэтому ему не составило большого труда притянуть ее к себе и поцеловать крепко и умело.

Дверь в спальню Дэнни тихо приоткрылась. Он услышал, как в комнату входят папа и мама, но притворился спящим.

— Он весь день дремал, — проговорила мама. — Даже за завтраком носом клевал. Наверное, прошлой ночью совсем не спал. Но температуры не было, и вообще вел он себя спокойно, поэтому я и не стала тебе звонить.

— Ну-ка, посмотрим, как он сейчас себя чувствует, — сказал папа, и Дэнни, пытавшийся с закрытыми глазами вспомнить свое вчерашнее желание, открыл их.

Папа стоял рядом, наклонившись над кроватью.

— Как поживаешь, сынок? — спросил он.

— Отлично! — ответил Дэнни и попытался сесть. — Смотри, что я вчера нашел в своих игрушках! Что это, па?

Доктор Норкросс взял в руки конус из слоновой кости и внимательно осмотрел его.

— Вот это да! — воскликнул он, обращаясь к жене. — Дэнни нашел древний китайский талисман, который мой дед Джонас привез из своего последнего похода на «Звезде янки». Он подарил его мне тридцать лет назад. Сказал, что этот талисман принадлежал когда-то китайскому волшебнику.

Согласно легенде, если крепко сжать его и загадать одноединственное желание, то оно обязательно исполнится, но только при условии — и об этом написано китайскими иероглифами у основания, — что помыслы ваши чисты, дух невинен, а цели бескорыстны.

Я десятки раз пробовал что-нибудь загадать, но у меня так ничего и не получилось. Наверное, я был слишком эгоистичен, потому что все время просил велосипеды и тому подобное.

Держи, Дэнни, пусть он теперь будет у тебя. Береги его. Он очень древний; даже тот человек, который подарил его деду, не знал, сколько ему лет.

Дэнни осторожно взял талисман.

— Я уже загадал желание, папа, — признался он.

— Да? — Отец улыбнулся. — Ну и как, сбылось?

— Не знаю, — Дэнни сокрушенно пожал плечами. — Я не могу вспомнить, что загадал.

Отец усмехнулся.

— Значит, наверное, не сбылось, — решил он. — Ну, ничего страшного, загадаешь в другой раз. А если опять не исполнится, не расстраивайся. Просто храни его у себя и рассказывай друзьям легенду о нем. Ведь это красивая легенда, правда? Даже если это просто выдумка.

Вероятно, легенда действительно оказалась выдумкой. Потому что, когда Дэнни попробовал загадать желание в следующий раз, ничего не произошло. И в следующий, и в следующий, и еще много, много раз. Так что его попытки становились все реже и реже, а потом и прекратились вовсе.

Иногда ему становилось немного грустно оттого, что он не может вспомнить то, самое первое желание, которое загадал, засыпая.

Он так и не вспомнил его. Не вспомнил, даже когда из разговоров родителей узнал, что Элис Уилсон после замужества необычайно похорошела, а в голосе миссис Боб Морроу слышится звон серебряных колокольчиков.