Стемнело. Погасла недолгая вечерняя заря, зажглись уличные фонари, вывески, рекламы и афиши. Асфальт и стены домов еще дышали зноем, накопленным за день, но со звездного неба уже спускалась прохлада. Казалось, все жители города высыпали из домов на свежий воздух. По тротуарам улиц, то переливаясь пестрыми красками в свете фонарей, то окунаясь в тень деревьев и тускнея, тянулись потоки разноликих людей всех мыслимых оттенков кожи - от черной, как сажа, до сметанно-белой, с акварельным заревым румянцем. Преобладала европейская одежда, но встречались и ярчайших расцветок халаты, и нежные сари, и скромные кимоно. Пахло пылью, цветами, водой, шашлыками, отработанным бензином и дорогими духами. У автоматов с водой, от которой стыдливо потели стаканы - так она была прохладна, - тянулись хвостики очередей. Иногда улицы ныряли под сплошной шатер переплетенных ветвей. Зеленая крыша, в которой прятались фонари, чуть покачивалась над головой, тени ветвей и листьев покачивались на земле, и это вызывало у людей пожилых и степенных легкое головокружение. Воздух под крышей зелени был влажнее и прохладнее, чем в других местах, уличный шум звучал глуше и интимнее. На перекрестках улиц продавали розы. Не огненно-красные или чайные розы, а самые древние, изначальные розы - розовые, те, что первыми расцветают весной. Иногда причудливо пульсирующий уличный шум, подчиняясь неведомым законам, на считанные мгновения затихал, и тогда становился слышным серебряный хор сверчков и цикад. Странно, именно в эти мгновения тонкий, как воспоминание, аромат роз становился отчетливее и легко пробивался сквозь запыленную мешанину уличных запахов.
В полутемной боковой улице возле любовно сделанного двадцатиэтажного дома стояло новенькое такси, в безукоризненной полировке которого отражались уличные фонари и освещенные окна домов.
Около такси нетерпеливо прохаживался молодой шофер в тонкой белой рубашке и темных брюках. Он то и дело поглядывал на часы и заметно нервничал. Наконец, не выдержав, он протянул руку и через опущенное стекло машины нажал дужку сигнала. Тотчас, словно испугавшись резкого звука сирены, из подъезда торопливо вышла молодая женщина, ведя за руку мальчугана трех или четырех лет. Он еле поспевал за матерью, быстро семеня ножками, а иногда пускался вприпрыжку.
- Простите, мы запоздали немного, - сказала женщина, подходя.
- Запоздали, - недовольно подтвердил шофер. - Вызываете на девять двадцать, а приходите в девять тридцать. Зачем так делать? Надо было заказывать на девять тридцать. Я бы не ждал, вы бы не спешили. Садитесь.
Шофер говорил по-русски без акцента, но структура его речи была типично восточной.
- Извините, - повторила женщина, берясь за ручку задней дверцы.
- Не туда, сюда, - потянул ее за руку сын, показывая на сиденье рядом с шофером.
- Хорошо, сядем сюда.
Сына женщина посадила к себе на колени, он сразу же потянулся рукой к циферблату электрических часов.
- Куда поедем? - спросил шофер, недовольно следя за рукой ребенка.
- Не надо трогать, - наклонилась женщина к малышу. - Знаете, все равно куда. За город, где темно, где видно звезды.
Шофер нахмурил брови, переваривая необычный заказ, и вдруг широко улыбнулся, показывая крупные белые зубы.
- А-а! Хотите посмотреть, как взорвут эту проклятую комету?
- Да, - тихо ответила женщина, глядя прямо перед собой.
- Понятно, - благожелательно протянул шофер. - Правильно!
Такси тронулось с места и, завернув за угол и разом набирая скорость, влилось в сплошной машинный поток.
- Правильно, - еще раз одобрил шофер, он сразу стал приветливее, - это надо посмотреть. Космонавты так жизнью рискуют, чтобы нам всем было хорошо. Это надо обязательно посмотреть!