Г. Гаррисон, Р. Шекли: Сборник научно–фантастических произведений

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

В предложенном читателю сборнике представлены произведения двух известных американских писателей–фантастов. Что же послужило мотивом объединения в одной книге произведений таких разных авторов и что — критерием отбора?

Гарри Гаррисон — мастер сюжетной фантастики. Похоже, не только читателю интересно наблюдать, но и самому автору доставляет удовольствие вовлекать героя в сложную и головоломную ситуацию. Если добавить к этому межзвездно–флибустьерский антураж «Неукротимой планеты» и довольно обыденный «happy end» (неудовлетворенность Язона динАльта в финале повести понадобилась автору, главным образом, для создания естественных предпосылок продолжения повествования о его приключениях на галактической арене), то налицо все атрибуты «космической оперы», жанра, даже на Западе рассматриваемого ныне как сугубо развлекательный.

Однако перед нами не поделка для одноразового чтения, но честная попытка незаурядного мастера выйти за пределы жестко очерченных окружающим его миром рамок. Фабула, лишенная космических декораций, обнаруживает свой глубоко гуманистический характер — зло не изначально, оно лишь порождается шероховатостями и выбоинами на пути торжества Разума: «Сон разума порождает чудовищ» (Ф.Гойя).

Не сразу и не вдруг приходит динАльт к новому для него мироощущению. В немалой мере ему мешает динамичность развития событий, требующая активных действий и немедленных решений. Раздумывать некогда, да и непривычно: динАльт — человек действия. Но здесь традиционная схема космической оперы рушится. Язон — не мультипликационный супермен, по своей воле и прихоти повелевающий законами природы, напротив, каждая из противоборствующих сил, в чей конфликт он оказался втянутым, неизмеримо могущественнее его. Еще неосознанно, повинуясь инстинкту самосохранения, он приходит к единственно возможному выходу — разорвать порочный круг эскалации насилия можно, лишь уничтожив его первопричину. Нельзя оправдать насилие ссылками на статус–кво, наоборот, оно обусловлено всем комплексом действий и побуждений (единственное фантастическое допущение, действительно необходимое автору!) Человека на нейтральном фоне безразличной к добру и злу Природы.

Как непросто Язону динАльту и Гаррисону прийти к этому кажущемуся таким очевидным (после того, как он уже получен) выводу. Во всяком случае, в других произведениях автора, в том числе и в не представленных здесь частях трилогии о динАльте, он уникален. Да и вообще в океане англо–американской фантастики подобные общечеловеческие обобщения единичны.

Другую тональность имеют посвященные, по сути, той же проблеме творческие поиски Роберта Шекли. Он более социален, его интересует человек не только и не столько во взаимоотношениях с природой, сколько с себе подобными. Шекли, если не более талантлив (извечный вопрос: как сравнить два таланта?), то приобрел более широкую популярность в читательской среде. Да это и понятно: ни в одном из многочисленных течений англо–американской фантастики Шекли практически ни в чем не уступает их признанным лидерам. Его творчество проникнуто не меньшей теплотой и любовью к человеку, чем лучшие произведения К.Саймака; с роботами у него налажены отношения ничуть не худшие, чем у самого «святого Айзека» — Азимова; его герои путешествуют по пространству и времени с лихостью, не уступающей самым хитроумным переплетениям интриг Э.Берроуза. Шекли — великолепный стилист, неистощимый выдумщик, наконец, в отличие от большинства англо–американских авторов ему нельзя отказать в оптимизме.

Блестящее, порой гротесковое изображение мира наживы, принесшее Роберту Шекли мировую славу и неофициальный титул «короля сатиры», совершенно как по профессионализму, так и органичной завершенности. Царство «желтого дьявола» засасывает и развращает свою жертву («Паломничество на Землю»), не оставляя ей ни одного шанса на эрзац–успех, хотя, казалось, он был уже рядом («Премия за риск», «Раздвоение личности»). Герой может даже отмежеваться от участия в грязной игре — трагический исход предопределен самим ее существованием («Служба ликвидации»). Более или менее благополучный финал возможен лишь для тех, кто случайно выпадет из–под контроля общества («Я и мои шпики») либо удачно обманет его («Проблема туземцев»). Все возможности избежать конфликта исчерпаны, ситуация напряжена до предела, еще один — правда, решающий — шаг и…

И из–под пера писателя выходит серия рассказов о незадачливых бизнесменах Грегоре и Арнольде. Нет, не потускнели краски, не оскудела изобретательность — читатель с неослабевающим интересом следит за перипетиями бурной жизни учредителей непотопляемой фирмы «ААА», регулярно прогорающей в каждом своем начинании и с такой же неизменностью готовой к началу следующего рассказа к новым предприятиям. Но и пройдоха старьевщик Джо, которому компаньоны обязаны многими своими приключениями, чувствуется по всему, свой в доску парень; и трудности не так чтобы уж слишком чрезмерны; и опасности не настолько осязаемы, чтоб остудить предпринимательский пыл друзей… На подобном фоне вполне достаточен и такой универсальный метод борьбы с невзгодами, который продемонстрирован в рассказе, давшем название одному из разделов сборника («Призрак–5»)

К такому же рецепту, не находя альтернативы, прибегает и сам автор. Его талант не вмещается в прокрустово ложе полупасхальных рассказов, и Шекли выплескивает его в безудержный разгул полуабстрактной — точнее, неконкретной — фантастики («Координаты чудес», «Обмен разумов»). Зло здесь «присутствует, но фигуры не имеет», вина есть, но нет виновников. Эфемерный конгломерат причудливых реальностей предстает перед читателями в самых неожиданных ракурсах, расцвеченных к тому же неповторяющейся эмоциональной тонировкой, новым сочетанием сопредельных граней, иными преломлениями идей и судеб, воплощенных в произведениях раздела «Обмен разумов».

Бесполезно, пожалуй, и пытаться вычленить в этих переплетениях сколько–нибудь ровные поверхности — нелепо относить «Человекоминимум», «Специалист» или «Заяц» в раздел космической фантастики, а «Бремя Человека» — к фантастике о роботах. Но если мы не в состоянии проследить все детали красочного полотна, созданного фантазией Роберта Шекли, то небесполезно задаться обратной задачей и постараться разглядеть то общее, что придает ему целостность восприятия. Ответ однозначен: любовь к человеку. Не к человеку вообще и не к какому–либо конкретному, но абстрактная, безоглядная приязнь к любому основному здесь и сейчас персонажу, находящемуся в противодействии открыто либо скрытно враждебному окружению. При этом излишня и даже вредна детальная характеристика героя, главное — побыстрей и понадежней обезопасить его от неперсонифицируемого зла. Второстепенные персонажи относятся к тому же недружественному фону. Известная сентенция Л.Фейхтвангера приобретает у Шекли вид собственной антитезы: «человек добр, но люди злы». Но мысль о поисках корня зла в ошибках и заблуждениях человека по отношению к опекаемому автором герою для Шекли абсолютно неприемлема. Да и некогда особенно размышлять в аварийной ситуации… Вот почему герой только и успевает отбиваться от сиюминутных опасностей, вот почему автор не в силах ему помочь…

Собственно, если читатель не возражает против такого восприятия творчества двух ведущих американских фантастов, то вынесенные на передний план вопросы уже сняты. Как бы ни была блестяща находка Гаррисона, она обречена на уникальность, а следовательно, — на эфемерность: стоило автору в других произведениях изменить начальную ситуацию, как она, развиваясь по законам логики, привела (или увела?) к совершенно иным умозаключениям. И как ни искренен Шекли в своих тщетных (это при его–то возможностях!) поисках, польза герою от них, мягко говоря, невелика. Объединение же их произведений, пусть кажущееся эклектичным, тем контрастнее высвечивает ту истину, что лишь дорога, по которой Любовь и Разум шествуют вместе, способна привести к их неосуществимому порознь торжеству.