Формула тьмы и света

ЧАСТЬ 2. БЕАТОНТА

Патрульный катер мягко опустился на песок, неподалеку от кромки воды. Валерьен вышел первым, за ним выбрались Харвич и Астахов.

- Ну вот, - Астахов с удовольствием огляделся. - Будем считать, что у нас месяц отпуска.

Берег здесь образовывал выступ, и мелководье голубым полукольцом охватывало пляж, раскинувшийся вокруг деревни. Ряды хижин расходились веером от центрального строения к океану. Лучи Ореиды заливали невысокие белые конусы. В стороне от деревни, ближе к воде, стоял домик с одним оконцем - патрульный пост. Окно избушки смотрело на деревню. С океана тянуло свежестью, но от сельвы, вставшей густо-зеленой стеной за деревней, наплывали время от времени волны духоты - тяжелой, влажной, напичканной резкими запахами.

- Хорошо! - Винцент Харвич сел на песок, расстегнул ворот комбинезона - и тут же получил выговор от командира.

- Винцент, - Валерьен говорил сухо, - закройте воротник. На Беатонте необходима осторожность. Всегда. Граница сельвы не абсолютна, на побережье может залететь какая-нибудь дрянь... И не вздумайте обижаться, - добавил он, увидев, как вытянулась физиономия Харвича. - Вы здесь в первый раз, а добродушие Беатонты - кажимость, не более того.

Астахов тихо фыркнул. Так его... Это вам не патрулирование подходов к Беатонте, это - сама она, ошеломляющая буйными красками планета...

- Борис, - окликнул он Валерьена, - ну что ты, в самом деле! Не нападай на мальчика.

Валерьен с размаху хлопнулся на песок, перевернулся на спину, вытянулся, раскинув руки, и покосился на Астахова.

- Ладно, не буду нападать. Просто выпорю в следующий раз. Как мальчика.

Астахов позволил себе не согласиться.

- Пороть - непедагогично. Давай лучше устроим ему экзамен. Чтобы не забывал, где находится.

- Давай, - кивнул Валерьен. - Ну-ка, отвечайте, курсант Харвич, почему и для чего возле Беатонты и на ней самой постоянно находится патруль Федерации?

Харвич, изобразив на лице предельное усердие, вскочил.

- Беатонта - шестая планета системы Ореиды, звезды, бесконечно удаленной от центра Земной Федерации. Она находится под постоянной охраной патрульной службы в связи с тем, что на Беатонте произрастает некая анимоцида, плод которой, созревающий единожды в год, представляет собой вместилище наркотика уникальной силы, а потому дельцы с окраин Федерации пытаются добыть этот плод с целью наживы. Анимоцида опасна тем, что содержит сложное соединение невыясненного состава, перерождающее сознание землян в негуманоидное.

- Неплохо, - сказал Астахов. - Значит, патруль охраняет сольпугов от вторжения нехороших гуманоидов?

- Никак нет, - рявкнул курсант Харвич. - Патрульная служба существует для охраны бестолковых людей от сольпугов.

- Как это? - сделал большие глаза Валерьен.

Харвич забормотал монотонно:

- Сольпуги - раса негуманоидов, внешне напоминающих земных фаланг. На любую попытку добыть плод анимоциды сольпуги отвечают жесточайшими акциями, а потому неумным гуманоидам, желающим раздобыть средство для кайфа, грозит смерть. Педипальпы, то бишь ногощупальца сольпугов могут выделять ядовитое вещество, убивающее человека в считанные доли секунды. Сольпуги дали нам, представителям Федерации, карт-бланш на охрану гуманоидов в районе Беатонты.

- Так-так, - повертел головой Астахов, изображая на лице работу мысли. - А не проще ли выдернуть с корнем эту самую анимоциду, благо она одна-единственная?

- Никак нельзя, - отбарабанил курсант, - поскольку анимоцида является: а - священным растением, бэ - необходимым для Беатонты экологическим звеном, вэ - от нее неизвестным образом зависит разумность сольпугов. Во всяком случае, так утверждают сами сольпуги.

- Ну что ж, - Валерьен сел, потянулся, разминая мышцы. - Урок вы знаете. Советую во время нашего пребывания здесь помнить, что Беатонта планета, абсолютно не приспособленная для гуманоидов. И не советую лезть с расспросами к сольпугам - этим болеют все новички. Общение с местными жителями - только по их собственной инициативе.

- Есть, капитан! - Харвич лихо козырнул и шлепнулся на песок. - А когда в последний раз Беатонту посещали пираты?

- Вы этого не проходили?

- Вообще-то проходили... - Харвич умолк.

Сольпугов обнаружили тридцать четыре года назад, и с тех пор Беатонта стала бельмом в глазу Мирового Центра. Логика мышления и действий сольпугов оказались непостижимыми для человечества, хотя Федерация не раз уже сталкивалась с негуманоидным разумом. Но здесь... Была создана Комиссия по Беатонте, изучавшая культуру сольпугов - не имевшую аналогов в известной части Вселенной культуру материальных символов, - и Комиссия добилась некоторых успехов в расшифровке значений символических сооружений сольпугов. Но, к сожалению, один и тот же символ в разных ситуациях имел разные смысловые наполнения, и невозможно было понять, что служило основанием к изменению. А сольпуги на вопросы не отвечали.

Выявление наркотических свойств анимоциды произошло случайно, на третий год после встречи людей с сольпугами. Агенты окраинной Компании увеселительных заведений прибыли на Беатонту на предмет поиска новых растений, пригодных к употреблению в бизнесе убогих развлечений. Сольпуги не ожидали от людей ничего плохого, и культуртрегеры беспрепятственно бродили по лесам (тогда еще не было непроходимой сельвы). Они добрались до холма, на котором росла анимоцида - громадная розетка плоских овальных листьев, в центре которой раз в год появлялся малиновый цветок, а затем плод, гигантский пушистый шар ярко-синего цвета. Агенты, произведя химический анализ плода - в тот момент еще незрелого, светло-голубого, обнаружили в его составе несколько известных им веществ с наркотическими свойствами и, недолго думая, сорвали и увезли шар.

Через сутки после отбытия корабля агентов вокруг холма собрались все сольпуги Беатонты.

В то время на планете находилось представительство Федерации - трое социологов, работники Мирового Центра науки и культуры, два землянина и бледный гигант с Квиетиды (система Рас Альгете). Они передали в Центр сообщение о происшествии, отправились на переговоры с сольпугами - и пропали. Когда на Беатонту прибыли спасатели, их глазам предстала картина, напоминающая кошмары Босха - толпы сольпугов располагались вокруг холма, на котором росла анимоцида, - головами к холму, наполовину зарывшись в почву. Лес исчез; матово-зеленые панцири фаланг образовали сплошную гигантскую равнину.

По сольпугам можно было ходить, топать, проехать на гусеничном вездеходе... Трое ученых лежали в центре мертвого мира, под розеткой анимоциды. За их телами пришлось послать "стрекозу".

Когда через год анимоцида зацвела, сольпуги пришли в движение. Ослабевшие, на подгибающихся ногах, они зашагали по кругу, образовав шевелящееся кольцо возле холма. И это непрерывное движение продолжалось сорок два дня - до того момента, когда шар анимоциды приобрел ультрамариновый оттенок зрелого плода. (За сольпугами наблюдали с орбиты Центр запретил спускаться на Беатонту до выяснения отношений.)

Вечером сорок второго дня шар был сорван, и началась вакханалия. Ломающиеся педипальпы взлетали вверх, треск сталкивающихся панцирей наполнил пространство... Танец сольпугов продолжался два дня и две ночи. Шар анимоциды перекатывался по кругу. На третью ночь сольпуги собрались в огромную кучу, карабкаясь по спинам друг друга, - а когда они рассыпались, шара уже не было.

После этого сольпуги разошлись, а вокруг холма за несколько месяцев образовалась непроходимая сельва. На Беатонте в избытке произрастали ядовитые деревья, лианы, цветы и прочее, и все это собралось вокруг анимоциды, окружив ее оградой в сто с лишним километров шириной, и деревни сольпугов - веерообразно расположенные ряды белых хижин - встали по краю сельвы на равном расстоянии друг от друга...

Харвич поднялся, прошелся по пляжу, взглянул на часы. До заката далеко. Первый день вахты... Патрульные группы на Беатонте сменялись раз в месяц - дольше психологи не разрешали людям находиться на этой планете: она очаровывала мнимым добродушием, обволакивала ленью - и патрульные расслаблялись... а Беатонта словно ждала этого. Внезапно из сельвы налетали тучи какой-нибудь дряни. То это был рой вингобустов - жгучих мух, от укуса которых на теле образовывались неизлечимые язвы; то прилетала стайка крохотных птичек - и стоило такой птичке задеть человека, как тот мгновенно сходил с ума... словом, сюрпризов подобного рода на Беатонте хватало с избытком.

Разумеется, курсант Харвич знал все это - теоретически. Но у курсантов Школы патрулей, впервые попадающих на Беатонту, теории нередко вылетали из головы при виде золотых пляжей, спокойного океана, прекрасной буйно-зеленой сельвы... и если курсант не успевал вовремя вспомнить инструкции, его ждали немалые неприятности.

День подходил к концу. Ореида окрашивала мир в нежные тона пастельного заката. Валерьен сидел на песке, обхватив колени руками, глубоко задумавшись. Астахов и Харвич расположились неподалеку от него и изредка перебрасывались фразами. За весь день они так и не увидели ни одного сольпуга - деревня словно вымерла.

Смена патрулей происходила каждый тридцать первый день - утром, на орбите; и вновь прибывшая группа, по условиям, поставленным сольпугами, до заката должна была находиться на побережье. Обычно в этот день сольпуги выходили на берег, но иногда - нет. В другое время сольпуги почти не показывались людям. В основном они, кажется, вели ночной образ жизни - хотя в этом у исследователей не было полной уверенности.

Патрульные группы не пытались завязать отношения с сольпугами. Дело патрулей - ждать, не появятся ли новые любители ягод с чужих огородов. А контактами занималась группа социопсихологов - ее резиденция располагалась на противоположном от поста Валерьена краю сельвы. Работники Научного городка не могли похвастать успехами. Даже если сольпуги отвечали на вопросы (что случалось крайне редко), трудно бывало понять их ответы - ход мысли сольпугов, как правило, не поддавался расшифровке. (Правда, сольпуги умели отвечать и так, что их ответы были вполне понятны людям - но таких ответов за все время общения с сольпугами не насчитывалось и десятка.) Сведения о культуре и образе жизни сольпугов, таким образом, страдали ярко выраженной пунктирностью.

Валерьен и Астахов уже четвертый год работали в составе патрульной службы Беатонты, проводя по несколько месяцев в году на планете. Третьим в патруле чаще всего бывал дипломник Школы патрулей - и только однажды за все это время случилась неприятность: стажер Стефано Мариотти, поверив счастливой внешности Беатонты, позволил себе расслабиться.... но, к счастью, все кончилось благополучно.

- Ну что, патруль, - Валерьен посмотрел на часы, встал. - Посидели и будет с вас. Пора устраиваться на долгое житье.

Астахов и Харвич направились вслед за ним к избушке. Внутри домика было всего одно помещение. У входа - стойка с шестью костюмами полной защиты; три спальных места; аппаратура связи.

- Зачем шесть костюмов? - тихонько спросил Харвич у Астахова.

Астахов, вздернув брови, посмотрел на курсанта.

- А что вы будете делать, молодой человек, если ваш костюм в неподходящий момент выйдет из строя? Сидеть в избушке и ждать, пока вас снимут орбитальные патрули? Без запаса нам никак не обойтись.

- Разве они могут выйти из строя? - Курсант был слегка ошарашен.

- Юноша, - обернулся Валерьен, проверявший аппаратуру, - на этой чертовой красавице может выйти из строя все, что угодно.

- Ох, эта Школа, - вздохнул Астахов, снимая костюмы со стойки и раскладывая их на полу для проверки. - Конечно, подготовка там неплохая... но слишком общая. Для тех, кого направляют сюда, нужно все-таки читать курсы специально по Беатонте... сколько раз мы их просили! Как ты думаешь, Винцент, почему я проверяю то, что проверено десять часов назад?

- Страховка... - пожал плечами Харвич.

- Совершенно верно. Страховка и перестраховка. Но почему?

Харвич благоразумно промолчал.

- Потому что, - назидательно заговорил Астахов, не прекращая работы, - несмотря на то, что между сменами дом патрульной службы находился под прикрытием защитного поля, внутрь вполне могло пролезть что-нибудь такое... эдакое. И оно вполне могло, например, прогрызть пару дырок в костюме полной защиты. Что, страшно? - Он мельком взглянул на Харвича. Вот то-то. Полная защита не всегда защищает на Беатонте... это зависит неизвестно от чего, но есть подозрение, что - от желания сольпугов. Был случай, - продолжал Астахов, - когда в костюме так называемой полной защиты оказалась недействующей вся - вся! - техническая часть, при полном отсутствии внешних повреждений... а было и наоборот.

- Что значит - наоборот? - не понял Харвич.

- Наоборот - значит, что все системы костюма оставались в полном порядке, но ткань была наполовину съедена. И как только они зубы не обломали!

"Веселенькое местечко", - подумал Харвич.

- И часто случаются такие казусы? - осторожно спросил он.

- Не очень, - успокоил его Астахов. - И только во время пересменки. В присутствии людей сольпуги не шалят. Но проверка содержимого дома проводится ежедневно. На всякий случай и в соответствии с инструкцией.

Закончив проверку, Астахов показал курсанту, как открывается сейф в стене - там хранились копии отчетов патрулей за последний год и инструкции для тех, кто впервые работал на Беатонте. Инструкции, почему-то отпечатанные на самой настоящей бумаге, Астахов вручил Винценту, а сам нацепил наушники и занялся прослушиванием отчетов. Харвич решил, что это еще один вид перестраховки - ведь ежедневные отчеты патрулей поступали на орбиту, и Астахов прекрасно знал их содержание.

Инструкции Харвич тщательно изучил еще во время пребывания в орбитальной группе, и тем не менее пришлось начать все с начала. Харвич знал, что Валерьен строг с подчиненными вдвойне - относительно командиров других групп, - и всегда требует строжайшего соблюдения всех и всяческих правил. Прежде Валерьен работал в Разведкорпусе, и в одном из поисков погибли двое из его группы. Скорее всего, думал Харвич, вины Валерьена в этом не было, просто уж так сложились обстоятельства, - работа в Разведкорпусе не совсем то же самое, что прогулка в приятной компании по ухоженному садику, - но Валерьен после этого случая из разведки ушел и уже пять лет работал в патрульной службе.

Харвич машинально перелистывал инструкцию, а сам думал о Беатонте, о том, что представители Центра много раз пытались возобновить переговоры с сольпугами, однако фаланги встречали социологов весьма недвусмысленно. Видимо, для них не существовало разницы между учеными и агентами Компании. И уже решено было оставить Беатонту в покое, когда началась новая цепь событий, вынудившая землян предпринять очередную серию попыток наладить отношения с сольпугами...

Компания увеселительных заведений, выждав некоторое время, пустила анимоциду в дело. В кабачках на окраинах Федерации стали подавать коктейль "Беатонта". Стоимость его, вначале обычная для напитков такого рода, вскоре подскочила до цифры едва ли не астрономической. Печально известный в прошлом ЛСД показался бы детской забавой в сравнении с соком анимоциды. Десятая часть милиграмма этого сока, добавленная в коктейль, производила неизгладимое впечатление.

Те, кто однажды попробовал коктейль "Беатонта", готовы были продать душу кому угодно, лишь бы еще раз насладиться ощущением неземного блаженства, покоя и неизвестно чего еще - добиться внятного рассказа о том, что они испытали, было невозможно. И это оказалось еще не самым страшным.

Несмотря на запреты и обыски, Компания сумела сохранить часть сока. И вскоре произошло первое убийство. Землянин Рой Либерти убил прибывшего на Землю гуманоида с Дилайены (Водоворот). Убил с целью ограбления, сразу же после того, как житель Дилайены получил земную валюту. В ходе следствия выяснилось, что Либерти несколько дней следил за пунктом снабжения внеземлян денежными знаками Солнечной системы, и, дождавшись удобного случая, совершил зверское убийство.

На допросах Либерти вел себя странно. Казалось, он не понимает, почему его задержали. Он спокойно объяснял: "Мне нужны были деньги. Я хочу купить коктейль". Им занялись психологи, и результат обследования ужаснул их: в уме Либерти не осталось никаких этических установок. В нем звучало только "Я": "Я ХОЧУ. МНЕ ТАК НРАВИТСЯ. МНЕ ПРИЯТНО". Даже слабых следов понятий долга, совести, необходимости обнаружить в его потоке сознания не удалось. Примитивные желания заполнили мозг несчастного Либерти. Он перестал быть личностью.

Его сочли тяжело больным, отправили в госпиталь и дело закрыли. Однако через небольшой промежуток времени произошло еще несколько убийств по тем же мотивам.

Мировой Центр взялся за дело не шутя. Выяснилось, что преступления совершали земляне из числа тех, кто более чем дважды наглотался "Беатонты" - на разум внеземных гуманоидов анимоцида не оказывала столь разрушающего действия. Разъяренное руководство Центра одним ударом прихлопнуло все подозрительные кабачки и изъяло остатки сока анимоциды около десяти литров. Сок передали на исследование. Его состав оказался невероятно сложным. Большинство биологически активных соединений, входящих в него, идентификации не поддавались.

Углубленная проверка сознания и психики преступников выявила еще одно обстоятельство. У этих людей изменилась логика. Сначала это было воспринято как болезнь, однако позже специалисты пришли к заключению, что тут нет нарушения привычной логики трехмерности, а есть полная замена логических конструкций на какие-то иные, абсолютно недоступные пониманию. Вывод комиссии гласил: сознание землян переродилось. По ряду признаков комиссия сделала осторожное предположение, что скорее всего теперь это - сознание сольпугов. Инволюции сознания несчастных добиться не удалось.

Через год коктейль "Беатонта" вновь возник в поле зрения Мирового Центра, и последствия его появления были еще более ужасны. Как обнаружилось при расследовании, Компания увеселительных заведений, утратив вместе с анимоцидой колоссальные прибыли, направила агентов на добычу нового шара, на этот раз зрелого. Агенты совершили наглый налет на Беатонту - однако сольпуги в какой-то мере были уже готовы к подобной акции, и пятеро бандитов остались на холме. Но шар все же удалось украсть. На Беатонте повторился кошмар длительностью в год.

Люди, выкушавшие по два коктейля нового состава, теряли не только всякие признаки социальности, но и элементарную осторожность. Ради того, чтобы добыть деньги на "Беатонту", они уже не останавливались ни перед чем. Мировой Центр вновь направил детективов по следам сока, но на этот раз Компания проявила дальновидность. Немалые запасы сока удалось ликвидировать, но коктейль продолжал существовать, - а Компания предприняла ряд новых попыток добыть плод анимоциды.

Но сольпуги приняли меры к охране священного растения. Холм, на котором росла анимоцида, понизился. Деревья сельвы подросли, сплелись кронами в сплошную массу, непроницаемую не только для взгляда, но и для специальной аппаратуры. Кроме того, в сельве появилось невероятное количество ядовитой дряни - летающей, ползающей, прыгающей...

Мировой Центр установил патрульные посты вокруг Беатонты, и тем не менее Компания не оставила свои попытки. Однако...

На космолетах, зависавших над сельвой, нарушалась работа координационной аппаратуры, что-то происходило и со способностью ориентации в пространстве у самих бандитов. Дойти до анимоциды стало невозможно - но Компания продолжала рваться к ней. После гибели четвертой группы агентов Мировой Центр направил на Беатонту специально подготовленных дипломатов, обладающих невероятной гибкостью мышления, - и сумел-таки добиться разрешения держать посты на самой планете, а также обещания сольпугов не трогать идиотов, прущих на рожон.

После этого патрули благополучно перехватили несколько банд. Но пять лет назад...

Харвич видел эти документы. Отчет патрульной группы Дюриэна. Подробное описание инцидента.

Посты патрульной службы располагались на Беатонте кольцом, в центре которого, в глубине сельвы, росла анимоцида. Пираты благополучно проскочили мимо орбитальных патрулей и сели точно посередине между двумя постами. Наружная служба сообщила координаты ягодников, и две группы патруля вышли на перехват. Но не успели.

К месту столкновения окраинных деляг и сольпугов первой пришла группа Дюриэна. К отчету прилагались пленки и снимки. Четверо грабителей были не просто убиты. Их сплющенные, изуродованные тела лежали на небольшой прогалине между деревьями, образуя двойной крест. Двойной крест в символике жителей Беатонты означал то ли бесконечную признательность, то ли удовлетворенную месть...

После этого были предприняты новые попытки договориться с сольпугами - им предлагали, что называется, все блага земные и небесные, лишь бы они не убивали дураков, а подождали, пока их поймают патрули. Сольпуги снова дали согласие.

За последние пять лет Компания только дважды повторяла попытки добыть анимоциду, и все обходилось благополучно: сольпуги шли вместе с патрулями и наблюдали за захватом грабителей. Видимо, договор между людьми и фалангами утвердился окончательно. Но полгода назад произошли перемены в правлении компании увеселительных заведений, у которой за последнее время сильно упали барыши, - и поэтому патрульная служба возле Беатонты была усилена.

Отблески лучей Ореиды исчезли, за окном воцарилась темнота. Валерьен опустил штору и скомандовал: "Спать".

Харвич уснул не сразу. Перед глазами стоял залитый светом мыс, белые конусы глиняных хижин... и сольпуги, которых он пока что видел только на экранах - огромные двадцатиногие фаланги, покрытые матовыми зелеными панцирями, их овальные головы, поросшие жесткими волосами, двойные клювы, выпученные красные глаза... Невозможно было представить разум, упрятанный в подобную оболочку. О чем могло мыслить такое существо? Харвич думал, что хладнокровие и жестокость вполне могут оказаться основой паучьей этики... и основания для такого предположения были, если учесть, как сольпуги расправлялись с незваными гостями...

- Подъем! - сквозь остатки сна услышал Харвич и вскочил.

Небо за окном розовело. Над пляжем дымились остатки ночного тумана, деревня завесилась голубоватым маревом, и белые конусы едва просвечивали сквозь жемчужную дымку.

- Красиво... - услышал Харвич голос командира. - Но непонятно.

Валерьен стоял у окна и рассматривал деревню.

Харвич подошел к нему. Ничего непонятного он не увидел, потому что не увидел вообще ничего нового - тот же пляж, та же деревня, та же сельва...

Валерьен подошел к пульту и вызвал орбиту.

- Кто дежурит? - спросил он.

- Комаров, - ответили с орбиты.

- Здравствуй, Дима, - сказал Валерьен. - Это Борис. У нас что-то начинается. Над деревней дымка, марево - хижин почти не видно. А что у остальных?

- То же самое, - сказал Комаров. - Ты уже пятый с этой новостью.

- Учтем. А пиратов на горизонте не видно?

- Ни пиратов, ни флибустьеров, ни даже просто потерпевших кораблекрушение, - сказал Комаров. - Горизонт чист - если, конечно, аппаратура не врет.

- Тогда до обеда, - сказал Валерьен, выключил переговорник и вышел наружу.

Харвич выглянул в окно. Валерьен, отойдя от избушки на несколько шагов, смотрел на океан. Что-то там, вдали, ему не нравилось - он щурился с таким выражением, словно рассматривал загадочную картинку и пытался найти на ней кролика и морковку. Астахов оторвал Харвича от созерцания фигуры командира и заставил проверять костюмы, а сам, усевшись за пульт, защелкал тумблерами.

Харвич занялся проверкой, думая при этом, что ему, кажется, повезло эта вахта будет не такой одуряюще-сонной, как те, о которых рассказывали курсанты, проходившие здесь стажировку до него. Тридцать дней абсолютного безделья доводили стажеров до полного отупения. И при этом считалось почетным попасть на Беатонту, а руководство Школы патрульной службы утверждало, что практика на Беатонте - одна из самых сложных именно в силу своего однообразия. Легко быть готовым к действию, если обстановка меняется каждый день и каждый час, но попробуй сохранить собранность там, где годами ничего не происходит... А он, Харвич, лишь вчера попал на Беатонту - и уже сегодня с утра началось нечто, чего не бывало прежде.

Вернулся командир, вызвал орбиту и доложил, что дымка видна и над океаном, но не сплошная, а островками. Комаров передал приказ - никаких действий. Всем ждать, не отходя от домика более, чем на десять метров. Валерьен снова ушел на пляж.

"Чего ждать? - думал Харвич, вешая комбинезон на стойку. - Может быть, сольпуги решили объявить нам войну? А может быть, это просто утренний туман... которого раньше почему-то не бывало... Мы ждем, а фаланги крадутся в это время по подземным переходам, и возникнут прямо перед нами, здесь, в избушке... и раскатают нас в лепешки, и уложат крестиком... впрочем, нас трое, крестика не выйдет, получится шестихвостая звездочка..."

Зуммер вызова прервал его мысли - с орбиты потребовали Валерьена. Астахов высунулся в дверь, крикнул: "Борис! Орбита вызывает!" - и вернулся к наушникам.

"Не надоело слушать одно и то же", - подумал Харвич, не зная, чем ему заняться.

Валерьен пришел, сел возле переговорника и спросил:

- Что там еще?

- Пираты, - спокойным голосом сообщили с орбиты.

- Координаты? - так же спокойно спросил командир.

"Это просто так, - думал Харвич, глядя на Валерьена. - Это, конечно же, учебная тревога. Они просто не хотят скучать и потому устраивают учебные тревоги..."

Но это все-таки был настоящий налет.

Пираты сели на противоположном краю сельвы, между постами Соловина и Вуокарти. Валерьену сказали, что его пост в сельву не идет - незачем, и просили заняться наблюдением за деревней.

- Хорошо, - сказал Валерьен, - будем наблюдать. Не забывайте, у нас стажер.

- Помню, помню, - ответил Комаров. - У Соловина тоже стажер, я к ним уже послал замену.

Харвич не понял, почему в момент тревоги заменяют стажеров, и хотел спросить Валерьена, однако тот стал вызывать ближайшие посты, начались переговоры... в общем, было не до курсанта. Астахов наконец снял наушники и вышел из домика, поманив Харвича. Они сели на крыльцо, и Астахов сказал:

- Вот теперь будем сидеть и смотреть на деревню.

- Зачем? - спросил Харвич. - Разве аппаратура не действует?

- Действует, - вздохнул Астахов, - еще как... Только по инструкции и мы должны смотреть. А наш командир от инструкций на четверть шага не отступит... впрочем, он абсолютно прав.

- Но зачем? - повторил Харвич. - Здесь куча всякой техники, постоянно записывает, фотографирует... зачем сидеть и смотреть на пустую деревню?

- Во-первых, деревня не пустая, - Астахов искоса взглянул на курсанта, - просто сольпуги почему-то не хотят нам показываться. А во-вторых... аппаратура, конечно, штука хорошая, но ведь может отказать, а? Представь, все сразу отключилось, и мы не узнаем о событиях, знать о которых совсем не вредно.

- Все сразу выключится... - Харвич представил, как отключились все до единого автоматы слежения, и они трое, сидя в избушке, не знают, что сольпуги окружили их, и уже забрались на крышу, уже... Харвич передернул плечами и приказал себе не воображать лишнего.

Дверь открылась, показался Валерьен.

- Идите сюда, - окликнул он патрульных. - Лезьте в защиту.

Астахов вскочил, как подброшенный пружиной, и исчез в доме. Харвич поспешил следом, но задержался на мгновение перед входом, оглянулся на деревню. Деревня молчала...

Валерьен и Астахов уже натягивали на себя костюмы полной защиты. Харвич тоже начал переодеваться.

- Надеть лингаторы, - негромко командовал Валерьен, - комплект снаряжения, оружие - все иметь при себе.

- Что, в сельву пойдем? - спросил Астахов, прилаживая шлем.

- В сельву вряд ли, - Валерьен смотрел на стажера, - но дело серьезное. Пираты хорошо подготовлены, проскочили вниз, как мыши экранировка у них выше всяких похвал, на орбите их просто не заметили... и неизвестно, где они сейчас.

- Нам же дали координаты.

- Дали, дали. - Валерьен натянул мягкий шлем, оставляющий открытым лицо, проверил лингатор, надел обруч на голову. - Ерунда это, а не координаты. Сольпуги начали действовать. Вся аппаратура врет безбожно.

- А связь? - Астахов подошел к пульту.

- Связь только с орбитой, соседние посты не отвечают.

Лингаторы, оружие, полный комплект походного снаряжения - все было проверено и укреплено. Потом прозвучал очередной вызов орбиты. Комаров придушенным голосом сказал, что большинство постов молчит, координаты бандитов неизвестны, а стажера снять невозможно, потому что невозможно вывести ни один из катеров - на них разладились системы ориентации.

Валерьен отправил Астахова в деревню, а курсанту запретил даже высовывать нос за порог. Харвич сел на подоконник и стал смотреть, как Астахов бродит между белыми хижинами, наполовину скрытый дымкой, ставшей более прозрачной, невесомой. Ирреальность картины смущала воображение: черная гибкая фигура человека, скользящая между белыми холмиками, по колено утопающая в голубом тумане... и размытость линий, и шевеление отливающих жемчугом пластов и клубов... Харвич отвернулся от окна и посмотрел на Валерьена. Тот стоял перед пультом, и выражение лица командира удивило Харвича.

- Борис Андреевич, а почему вы хотели отправить меня на орбиту?

- Потому что... - Валерьен говорил, не глядя на Харвича. - Потому что нам, скорее всего, придется идти в сельву... а вы совсем еще мальчик.

- Я курсант Школы патрулей, Борис Андреевич. Я выпускник, и, надеюсь, достаточно хорошо подготовлен, чтобы...

- Не сомневаюсь, - перебил его Валерьен. - Но в сельве Беатонты, да еще в такой ситуации... Сюда вообще-то нужно бы десантников, но мы не можем их вызвать, связи нет.

- Значит, мы должны справиться сами, - пожал плечами Харвич. - И потом, сольпуги же теперь соблюдают условия договора.

- Конечно, - согласился Валерьен. - Соблюдают. И справимся. Вот только... Мы пойдем в сельву не на прогулку, а затем, чтобы ловить хорошо вооруженных бандитов. А они, случается, умеют стрелять.

- Но ведь мы пойдем в полной защите?

- Это всего лишь слова, юноша. На Беатонте защита никогда не бывает достаточно полной. И не забывайте, что у нас остаются открытыми лица. Не нужно быть сверхметким стрелком, чтобы попасть в такую мишень.

- Да... действительно, а почему шлемы без щитков?

- Это одно из условий, поставленных сольпугами при переговорах. Мы вынуждены были согласиться, а иначе здесь просто не было бы патрулей.

- Но в конце концов, - Харвич не раз думал об этом, и сейчас, кажется, представилась возможность найти ответы на некоторые из вопросов. В конце концов, Борис Андреевич, зачем вся эта возня? Десятки людей годами сидят здесь, на планете, крутятся возле нее - ради чего? Чтобы спасти жизнь двум-трем бандитам?

- Эти бандиты - такие же люди, как вы и я, - ответил Валерьен. - И точно так же имеют право на то, чтобы их жизнь охранял Совет - как и жизнь любого жителя планет Конвенции. Беатонта, как вы, надеюсь, знаете, войти в Конвенцию отказалась, и все, чего удалось добиться от сольпугов - это разрешение на охрану людей. Но сольпуги поставили массу условий, и одно из них - патрульные должны всегда иметь открытые лица. Зачем это нужно неясно, но выполнять условие приходится.

- Но в сельве масса ядовитых существ, - растерянно сказал Харвич. Как же тогда...

- Беатонта отличается от прочих планет тем, что здесь ничто живое не сделает того, чего не хотят сольпуги, - серьезно объяснил Валерьен. - Ни одно, как вы изволили выразиться, ядовитое существо не укусит вас за нос. Но вот если вы откроете шею или руки - тогда другое дело. Это уже за рамками договора.

- А почему... - Харвич хотел о многом спросить командира, но вернулся Астахов.

- Не откликаются, - сообщил он. - Может быть, уже ушли в сельву?

- Может быть, - согласился Валерьен. - А может, и не ушли. - И напомнил: - От дома не отходить.

Валерьен вновь стал пробовать связаться с соседними постами, и Астахов предложил стажеру:

- Посидим на крылечке?

Они вышли из домика и опять уселись на ступени. Но теперь Беатонта не казалась Харвичу доброй и спокойной...

- Винцент, - негромко заговорил Астахов, - мы, кажется, попали в изрядную переделку. Теперь все зависит от нас самих. Ты хорошо помнишь отчеты предыдущих патрулей?

- Конечно, Олег. Вы же сами заставляли меня по сто раз их прослушивать, еще на орбите.

- Можно слушать тысячу раз, и ничего при этом не услышать, - возразил Астахов. - Ты мог не понять, отчего здесь погибали патрульные. Даже наверняка не понял.

- Они были неосторожны, - сказал Харвич.

- Патрульные не бывают неосторожны, - сказал Астахов. - И тем более не бывают неосторожны десантники - а ведь на Беатонте погибли двое десантников, ты это помнишь?

- Да... действительно. - Харвич попытался представить неосторожного десантника. - Действительно... Тогда в чем же дело?

- Я уверен, - не спеша заговорил Астахов, - что все дело в брезгливости. Нормальное человеческое чувство. И Валерьен, между прочим, со мной согласен. Но нам не удается убедить в этом Центр.

- В брезгливости? - Харвич недоуменно посмотрел на Астахова. - Но какая связь...

- Вот-вот, - кивнул Астахов. - Вот все и говорят - какая связь? И мы не можем объяснить, то есть можем, конечно... только как-то это выглядит... Я примерно так рассуждаю. Самой высокой степенью психологической гибкости обладают, несомненно, разведчики. Им приходится работать в разных мирах, и они готовы к встрече с самыми неожиданными существами. Такое чувство, как обыкновенная брезгливость по отношению к каким-то формам жизни, им просто неизвестно. Брезгливые люди в разведке не работают. Так что им без разницы - пауки, жабы, тараканы, живая слизь... Дальше - десантники. У них, как правило, просто не бывает времени, чтобы анализировать свои чувства и ощущения, они полностью направлены на внешнее, действуют. Очень редко у десантника случается возможность, так сказать, остановиться и осмотреться. И когда такая возможность все-таки вдруг появляется - может случиться какой-нибудь неприятный фокус. Десантники, в конце концов, тоже люди. А патруль? Мы годами работаем на одном и том же месте, и группы подбираются весьма тщательно, люди проходят полную проверку на совместимость между собой. Так вот, для патрулей Беатонты нужна еще одна специальная проверка на совместимость с сольпугами... хотя кто знает, как такую проверку проводить? Ты ведь их еще не видел, так что тебе трудно меня понять. Мировой Центр их тоже не видел, к сожалению.

- Почему - не видел? - сказал Харвич. - Видел.

- Ты про фильмы, что ли?

- Да.

- Записи - чушь, - категорично заявил Астахов. - Вот когда ты увидишь живого сольпуга, почувствуешь его рядом с собой, - тогда и посмотрим. И предупреждаю - если не сможешь с собой совладать, в сельву лучше не соваться. Да тебя Валерьен тогда и не пустит. Он быстрее тебя самого в твоих чувствах разберется. Если даже будешь бояться фаланг - не беда. А вот если тебе станет противно...

- А вы уверены, что сольпуги не ошибаются в человеческих чувствах? с сомнением спросил Харвич.

- К сожалению, не ошибаются, - сказал Астахов. Он ненадолго замолчал, к чему-то прислушиваясь, и продолжил: - Ты не мог не заметить, что мы с Валерьеном по много раз прослушиваем одни и те же отчеты. И ты знаешь, что мелкие неприятности происходят здесь довольно часто - ничего существенного, но все же... Мы изучили отчеты за пять последних лет. В них прослеживается связь... как бы это сказать... отрицательных эмоциональных всплесков у патрульных с этими самыми мелкими инцидентами. И хорошо, что отчеты патрулей не имеют определенной формы, их надиктовывают свободно, это скорее дневники, чем доклады. И если, например, сегодня кто-то из патрульных продиктовал: "Наши очаровательные хозяева не явились поздороваться утром", - вслушайся в интонацию. На следующий день, как правило, что-то происходит - налетит мошкара из сельвы, или начнется вечером такой концерт, что мороз дерет по коже... и так далее.

- Сольпуги слышат, что происходит в доме? Или они читают мысли? спросил Харвич.

- Нет, - сказал Астахов, - вряд ли они читают мысли. И уж конечно, не подслушивают. Скорее они улавливают общий эмоциональный фон... и пробоины в этом фоне. Но я хотел бы разобраться в другом. Ответы сельвы самостоятельны, или сольпуги их вызывают? Ведь если это их лап дело, можно попробовать объяснить им, что человек, к сожалению, не всегда властен над своими чувствами...

Внезапно Харвич ощутил горячую волну, ударившую сбоку. Он вскочил. Астахов продолжал сидеть, но взгляд его стал резким и внимательным - он следил за Харвичем. Но стажер не заметил этого, потому что в трех шагах от себя, слева, увидел сольпуга - и вздрогнул.

Громадных размеров то ли краб, то ли паук, покрытый бледно-зеленым матовым панцирем, уставился на Харвича круглыми красными глазами. От паука несло жаром, он слегка раскачивался на многочисленных тонких педипальпах, поросших жесткой коричневой шерстью... и двойной клюв разевался, как пасть крокодила, утыканная рядами острых желтых клыков. Сольпуг хлопнул клювом и затрещал, присвистывая. Лингаторы забормотали, переводя дребезжащие звуки в человеческую речь:

- Человек нов, но не опасен, - говорил сольпуг. - Я есть седьмое явление после Уриант-Деез. Кто ты, новое?

Харвич в растерянности обернулся к Астахову.

- Представься, - сказал тот.

- Меня зовут Харвич... Винцент Харвич, я стажер. - Харвич почувствовал отвращение к собственной слабости. "Мальчишка, - выругал он себя, - сопляк, какой ты к черту патрульный..."

Сольпуг помолчал немного и снова заговорил:

- Есть ощущение чужого. Чужое непроницаемо. Множество одинаковых, но разных, идут по следу, не умея остановить. То, что названо "патрульный пост", может идти с живущими здесь.

- Когда ты отправишься в путь? - спросил Астахов.

Сольпуг ответил:

- Есть возможное. Есть нужное. Есть необходимость. Взаимопонимание затруднено, однако возможно. Я приду.

Сольпуг шевельнулся, сделал шаг - и исчез. Харвич посмотрел направо, налево - сольпуга не было.

- Куда он подевался? - спросил стажер.

- Спроси что-нибудь полегче, - насмешливо ответил Астахов. - А лучше пойдем-ка собираться. В сельву придется лезть. Видишь, пригласили, да как вежливо - "взаимопонимание возможно..." - И Астахов открыл дверь, пропуская курсанта вперед.

- Что он вам сказал? - спросил Валерьен, когда они вошли.

- В сельву зовет.

- Все проверить еще раз, - сказал Валерьен. - Поскольку связи нет оставим записку. На всякий случай.

- Что, уже и с орбитой не связаться?

- И с орбитой. - Валерьен начал укладывать запасные костюмы защиты, чтобы взять их с собой. - А что еще он говорил?

- Сказал, что сольпуги не могут остановить бандитов, -задумчиво сообщил Астахов. - Интересно, как эти ягодники снарядились?

- Не могут остановить? - Валерьен поднял голову. - Ты уверен, что понял правильно?

- "Множество одинаковых, но разных, идут по следу, не умея остановить", - повторил Астахов слова сольпуга. - Кажется, все ясно.

- Да, пожалуй, - согласился Валерьен. - А кто это был?

- Деез-Седьмой.

- Серьезный парламентер.

Сборы были закончены, и патрульные уселись у окна. Харвичу казалось, что нельзя вот так сидеть, ожидая неведомо чего, когда там, в сельве, мародеры рвутся к анимоциде, а сольпуги не в состоянии задержать их... что нужно немедленно мчаться на помощь... Но командир был неподвижен, как монумент, и Харвичу ничего не оставалось, как сделать вид, что он не менее спокоен.

Деревня по-прежнему выглядела пустой. Клубы тумана залегли между хижинами, освободив дорожки, и Харвичу на какое-то мгновение почудилось, что в каждом серебристом скоплении тумана скрывается сольпуг, и еще Харвич подумал, что сольпуги должны быть глубоко несчастны оттого, что не умеют защитить анимоциду...

- Винцент, - сказал Валерьен, - вам, естественно, придется идти с нами, но я, честно говоря, был бы гораздо более спокоен, оставив вас здесь... однако это невозможно. Надеюсь, у вас достаточно крепкие нервы, и вы не станете без крайней на то необходимости хвататься за оружие?

- За оружие? - переспросил Харвич. - Я полагал, что оружие в сельве может понадобиться в любой момент.

- Не совсем так, - сказал командир. - То есть так может показаться, но на деле... В общем, сольпуги не любят стрельбы. Зато любят пугать новичков. И если у вас сдадут нервы, количество "страхов" будет возрастать в соответствии с геометрической прогрессией. И все эти страхи будут грозить только вам.

- Только мне?

- Ты окажешься как бы под колпаком, - пояснил Астахов, - и мы не сможем к тебе пробиться, потому что будем идти все время в другую сторону. Были случаи. Ну, а конец ясен...

Харвич явственно увидел себя сидящим в громадной банке, набитой пауками... а по ту сторону стеклянной преграды Валерьен и Астахов, крича и стреляя, бегут в разные стороны, и оба - уходят от него, Харвича, а он бьется в стекло, как муха, и пауки хохочут, разевая клювы, и педипальпы извиваются над его головой, и нет сил держаться на ногах...

- Стажер Харвич, - голос Валерьена ворвался в мысли курсанта. - Какой у вас индекс воображения?

- Тридцать два, - виновато ответил Харвич.

Валерьен и Астахов переглянулись.

- И вас пропустили в Школу патрулей?

- Видите ли, Борис Андреевич, - Харвич поежился под взглядом командира, - у меня индекс меняется. По обстоятельствам. Вы не беспокойтесь, все будет в порядке. Когда я проходил комиссию, у меня было шестнадцать единиц, вот и приняли.

- Почему же ты говоришь - тридцать два? - спросил Астахов. - Где ты еще проверялся?

- На практике, после второго курса. Нашу группу посылали на Рисиш, это система Беллатрикс, и там нас проверили, только они эти данные собирали для себя, в Школу не передавали.

- И вы скрыли это от командования?

- Нет, что вы, Борис Андреевич! В отчете группы было указано. Но почему-то никто не обратил внимания.

Валерьен и Астахов снова переглянулись.

- Странно, - пробормотал Валерьен, - и совсем некстати. Излишки воображения на Беатонте - опасны вдвойне.

В деревне началось движение. Туман поднялся и растаял, а между хижинами появились сольпуги. Они неторопливо прохаживались, собирались в круги, расходились... казалось, сольпуги танцуют, забыв о мародерах. Валерьен встал.

- Приготовиться к выходу, - скомандовал он.

Еще одна проверка снаряжения, и вот уже люди стоят перед домиком, а сольпуги кружатся, но танец меняется, сольпуги двигаются все быстрее, и пять огромных фаланг отделяются от мутно-зеленой круговерти, направляясь к патрулю.

Валерьен пошел им навстречу, Астахов и Харвич остались возле дома. Командир и сольпуги сблизились, и пауки затрещали. Харвич не мог различить сольпугов, они казались ему совершенно одинаковыми, но Астахов сказал:

- Видишь, опять Деез-Седьмой впереди. Он один из руководящих, и если уж ввязался в погоню - значит, дело серьезное.

- А почему - Седьмой? - спросил Харвич шепотом, словно боясь быть услышанным сольпугами.

- А почему ты шепчешь? Страшно, что ли?

- Есть немного, - признался Харвич.

- Ничего, - рассмеялся Астахов. - Это быстро проходит. Седьмой значит, седьмой сын Уриант-Дееза. Когда женится - получит второе имя, а пока просто Седьмой.

- А как вы узнали, что это Деез-Седьмой? - спросил Харвич.- Как вы их вообще различаете?

Астахов мельком взглянул на стажера, но не ответил и снова стал наблюдать за переговорами.

Наконец Валерьен обернулся к ним и махнул рукой.

- Пошли, - сказал Астахов. - И не забывай: главное - спокойствие. Главное - не суетиться.

Валерьен ждал их. Пятеро парламентариев стояли впереди, а метрах в трех от них - плотная стена фаланг. Сольпуги не шевелились, только жутковатыми красными глазами следили за людьми.

- Плохи дела, - сказал Валерьен, когда Астахов и Харвич подошли ближе. - Ягодники не просто вооружены. На них непроницаемые для сольпугов скафандры - не исключено, что Компания не пожалела денег на специальную разработку. У них два вездехода, или танка, я не очень хорошо понял... их двадцать человек, и мы к ним ближе всех.

- Но нам дали другие координаты.

- Аппаратура на орбите врет. У пиратов ориентация тоже нарушена, но они прут напролом, и похоже, решили прочесать всю сельву, только бы не уходить с пустыми руками. Ну что, - обратился Валерьен к Деезу, - идем?

Сольпуг потоптался на месте, выделывая какие-то фигуры ногощупальцами. Остальные пауки тоже затоптались. Харвич смотрел на них во все глаза, и Астахов пояснил:

- У них два вида речи. Даже три. Звуковая - это то, что мы слышим, понимаем; так они общаются с нами, но почти никогда не общаются таким образом между собой. Во всяком случае, очень редко. Есть еще звуки-сигналы, вполне членораздельные, однако лингаторы их не переводят - но это просто сигналы ситуации. А вот третий вид - речь жестов. Тут мы практически в полной темноте, потому что сами они не хотят ничего объяснять.

Сольпуги наконец замерли, прекратили жестикуляцию, и Деез-Седьмой обратился к людям:

- Мы есть то, чем являемся, и ничем иным быть не можем. Вы есть то, чем создали себя. Вокруг Рождающей Разум - желающие добыть. Никто не хочет терять мысль. Необходимо остановить незваных.

Сольпуг повернулся и заскользил, как по льду, в сторону сельвы. Люди пошли следом. Четверо парламентариев неслышно ступали позади патрульных.

...В душном, сыром и горячем воздухе сельвы плавали, сталкиваясь, запахи незнакомых растений и хищных зверей, и после свежести побережья Харвич первое время задыхался, ему казалось, что он окунулся в горячую воду, и хотелось не идти, а плыть в этой странной и пугающей атмосфере...

Узкая тропинка позволяла идти только след в след, и Харвич шел за Валерьеном, ощущая за спиной Астахова, но не слыша его шагов - и люди, и сольпуги ступали бесшумно. Вокруг стояла полная тишина, ни насекомых, ни птиц не было видно, и ни один листок не шевелился. Лучи Ореиды пробивались сквозь кроны деревьев, и сельва походила на яркую декорацию, в которую вошли люди и сольпуги, чтобы сыграть пьесу, сюжет которой был известен лишь хозяевам... а люди здесь оказались статистами, и они ждали подсказки суфлера, чтобы начать действовать. Но суфлер запаздывал...

Время перешло далеко за полдень, когда Деез-Седьмой внезапно остановился и заговорил:

- Близко впереди - точка пересечения двух движений. Именуемое командир Валерьен должно пойти со мной.

Валерьен сделал несколько шагов, остановился и, обернувшись к Харвичу, сказал:

- Ни с места до моего возвращения.

Харвич молча кивнул. Валерьен и Деез направились вперед и скрылись в зарослях. Четверо сольпугов скользнули с тропинки в сельву и исчезли. Патрульные остались вдвоем.

- Почему они так странно к нам обращаются? - спросил Харвич. "Именуемое", "должно"... они что, бесполые?

Астахов пожал плечами.

- Кто их знает... то есть кто их знает, почему они так говорят. Семьи у них, конечно, есть, раз есть отцы и сыновья. Но людей они почему-то всегда называют "оно".

- Может быть, им трудно освоить понятия? - предположил Харвич.

- Ну, нет, - возразил Астахов. - Способностей у них более чем хватает. Наши понятия они используют свободно. Вот только умудряются иной раз найти такие слова, что мы не можем разобраться - с полевыми-то лингаторами. - Астахов посмотрел вокруг. - Тебе не кажется, что нас ведут под конвоем? Сольпугам тропка ни к чему, но они идут за нами...

- Вы думаете, нам что-то грозит?

- Нет, не думаю. Во всяком случае, нам ничто не грозит до тех пор, пока мародеры не пойманы. Просто очень странная складывается ситуация: мы здесь для того, чтобы охранять людей... я имею в виду патрульную службу. Но сейчас идем, по сути дела, затем, чтобы остановить людей и защитить сольпугов.

- А по-моему, все равно, - сказал Харвич. - Неважно, кого охранять, просто нужно сохранить равновесие.

- Всё так, - не стал спорить Астахов. - И тем не менее лучше бы от этой планетки держаться подальше. Если бы не Компания, мы бы давно так и сделали.

Из-за деревьев вышел Валерьен и сказал ровным голосом:

- Пойдемте.

За поворотом тропинки открылась большая проплешина в зарослях, и там... Харвич сначала не понял, что это. А потом ему стало плохо. Он отошел к зарослям, окружавшим поляну, и уткнулся лицом в кусты. К нему подошел один из сольпугов, осторожно тронул за рукав. Харвич обернулся. "Смотри, сказал он себе, - смотри. Здесь люди были, не кто-нибудь. Их работа".

Поляна была перепахана вдоль и поперек гусеницами танков. Среди вырванных с корнем кустов, среди сочащейся зеленой кровью травы лежали раздавленные сольпуги. Сколько их было, Харвич не мог понять, - наверное, несколько десятков. Размятые, раскрошенные панцири, перекрученные педипальпы... Харвич нашел глазами Валерьена. Тот стоял, наклонив вперед голову, и вид фигуры Валерьена, напряженной и окаменевшей, ударил Харвича по глазам, и стажеру захотелось подойти и командиру и сказать ему... но что?.. Харвич не знал таких слов, которые могли быть сказаны сейчас, на этой поляне.

Астахов негромко окликнул Валерьена:

- Борис! Лучше вернуться на тропу.

Валерьен какое-то время продолжал стоять неподвижно, потом обвел взглядом поляну, и этот взгляд напугал Харвича едва ли не больше, чем изуродованные тела сольпугов.

- Да, - сказал Валерьен. - Возвращаемся на тропу.

Люди и сольпуги вновь углубились в сельву. "Пересечение двух движений, - с ненавистью думал Харвич. - Пересечение... Сольпуги остались в этой точке, а люди ушли. У них танки... умудрились ведь раздобыть... А нас всего трое. И оружие у нас... Мы их даже остановить не сможем, танк высокой защиты нашими рогатками не подшибешь. Конечно, если бы здесь были десантники, все было бы гораздо проще. Но десантников нет, и нас всего трое".

Вскоре что-то неуловимо изменилось в сельве. Горячий воздух наполнился грустью, ветви деревьев шевельнулись, уловив слабый ветер там, наверху; на зелень лег сероватый оттенок, притушив яркость красок. Возникли сумерки.

Шедший впереди Деез-Седьмой остановился и что-то протрещал Валерьену. Астахов и Харвич подошли ближе.

- Деез предлагает сделать остановку, - сказал командир.

Деез-Седьмой взмахнул педипальпами, сообщая что-то стоящим позади людей сольпугам, потом обратился к командиру:

- Именуемое патрульный пост не может передвигаться среди растущего, когда нет лучей дня. Ждите восхода. Вернемся.

И все пять сольпугов исчезли в зарослях.

Харвич посмотрел вокруг. Стена деревьев, кустов и лиан по обе стороны тропы казалась непроницаемой и беспросветной, только наверху были окна среди листвы. Но сольпуги ушли именно в стену, впитались в нее, словно большие кляксы в дымчато-зеленую промокашку... и на промокашке не осталось следа.

- Привал, - объявил Валерьен.

Астахов сбросил рюкзак и вытянул из кобуры разрядник. Ярко-белые вспышки распороли темнеющий воздух, кусты и лианы затрещали, съеживаясь, и между деревьями расчистился небольшой участок. Валерьен достал палатку. Через несколько минут патрульные сидели в уютном пространстве походного домика, и Астахов прямо на полу сервировал ужин, а командир задумался, смотрел в стенку, крепко ухватившись рукой за подбородок.

- Олег, - спросил Харвич, - а где же те страсти, которыми вы меня пугали? Мы ведь за целый день никого не увидели.

Астахов не ответил, зато Валерьен словно проснулся. Он посмотрел на стажера, перевел взгляд на Астахова и сказал:

- Да. Я думаю, мы еще очень далеко от ягодников. Но почему нас не ведут прямо по следу?

- Непонятно, - согласился Астахов. - Зачем терять время? - Он покосился на Харвича. - А "страсти", молодой человек, надо полагать, находятся там, где сейчас ягодники. Подойдем ближе - тогда и насмотришься. К тому же в настоящую сельву мы еще не вошли.

- Как это - в настоящую? - не понял Харвич.

- В настоящую, - пояснил Астахов, - значит в такую, где среди бела дня придется нам топать с фонарями. А здесь пока так... парк культуры и отдыха.

- Вы говорите, нас ведут кружным путем, - помолчав немного, снова заговорил Харвич. - Впрочем, действительно... иначе мы увидели бы следы танков... Но неужели сольпугам безразлична смерть товарищей? Мне кажется, они должны хотеть поскорее остановить банду, вы согласны?

- Это еще вопрос, чего они должны хотеть, а чего не должны, - сказал Астахов. - Ты мыслишь по аналогии с человеческими моделями. А сольпуги это сольпуги, и объяснить их поведение исходя из земных этических норм невозможно. Что они думают и чувствуют - тайна за семью печатями. Их культура настолько отличается от всех известных нам, что незачем даже пытаться оценивать их действия - мы ведь не имеем никакого представления об их этике.

- Но Конвенция включает сотни планет, - возразил Харвич, - и всегда удавалось найти общий язык.

- Вы забываете, курсант, - сказал Валерьен, - что в Конвенцию входят в основном гуманоидные культуры. А с негуманоидным разумом Земная Федерация сталкивается чрезвычайно редко. И поскольку до сих пор, как вы совершенно верно изволили заметить, всегда находился общий язык, мы уверовали в универсальность наших способов познания, в то, что наш разум может проникнуть в любые глубины и постичь все, что угодно. Но вот столкнулись с иной логикой - и застряли.

- Но, Борис Андреевич, - сообразил вдруг Харвич, - сольпуги-то нас понимают... как же так? Ведь если бы у них была совершенно иная логика они бы нас не понимали точно так же, как мы их?

- Дошло наконец, - фыркнул Астахов. - В этом-то как раз весь фокус. У нас одна логика, у них - две. А вообще пора спать.

- Да, - согласился Валерьен. - Давайте ложиться.

"Две логики, - думал Харвич, засыпая, - и вторую они восприняли от нас... изучили ее законы, постигли наш внутренний мир, пользуются нашими силлогизмами... а между собой говорят жестами, не объясняя нам их смысла... и не спешат догонять мародеров, убивших десятки сольпугов..."

Они уже сложили палатку, и Харвич потянулся к своему рюкзаку, как вдруг из-под рюкзака метнулась синяя скользкая тварь, и Харвич невольно отдернул руку.

- Кажется, начинается, - спокойно сказал Валерьен, проследив за движением травы. - Будьте осторожны, курсант.

Харвич посмотрел на перчатку. На ней неярко светилась голубая полоска слизи, и Харвич вытер руку о траву. И увидел, что сельва ожила. Множество каких-то букашек, мушек, червячков суетилось возле корней.

- Откуда они взялись? - спросил он Астахова. - Вечером никого же не было.

- То ли еще увидишь, - сказал Астахов. - Погоди, это даже не цветочки, а так, бутончики.

Сольпугов пришлось ждать долго, но вот на тропе возник Деез-Седьмой, на этот раз один. Он подошел к Валерьену, взмахнул педипальпами и уставился красными глазами на Харвича.

- Что ты хочешь сказать? - осторожно спросил Валерьен.

- Новое, именуемое стажер Харвич, испытывает страх. Прибывают силы. Идет впереди. - И Деез направился к тропе.

- У кого прибывают силы? - спросил Харвич.

Валерьен ответил неопределенно:

- Наверное, у вас. А может быть, у него. Вам придется идти за ним, стажер, сейчас лучше не спорить.

Длинные движения педипальп придавали сольпугу сходство с гигантской водомеркой, скользящей по поверхности воды, и Харвич думал, что сольпуги, наверное, сначала были водяными пауками... а потом перебрались на сушу, но сохранили манеру двигаться скользя. Сегодня от Дееза веяло прохладой, и это удивило Харвича - он полагал, что сольпуги всегда горячие.

Тропинка сузилась, начала петлять, под ноги то и дело совались большие коричневые лягушки, и теперь нужно было смотреть, направив себя вовне, и Харвичу стало не до размышлений. Сельва темнела, деревья становились выше и сплетались кронами; лучи золотой звезды уже не могли пробиться сквозь их плотную массу. Душная зеленая ночь обступила людей, вспыхнули фонари на шлемах - и тогда сельва заговорила. Шорохи, визг и вой невидимых существ - звуки наполнили пространство, сгустились вокруг людей. Казалось, эту какофонию можно раздвинуть руками, разрезать ножом... но внезапно все смолкло, и лишь протяжный звук остался в темноте, один, далекий и унылый.

Деез-Седьмой остановился и сказал Харвичу:

- Флейтизар.

- Не понимаю, - ответил Харвич. - Я не знаю такого слова.

Лингатор протрещал коротко, сольпуг вслушался и пояснил:

- Тафитах. Сальт-сальпина.

"Чтоб тебя, сороконожка, - выругался про себя Харвич. - Будешь еще голову морочить..."

Валерьен сказал:

- Переключите лингатор на свободный поиск.

Харвич переключил.

- Близко впереди - бальневир, - продолжал трещать сольпуг. Хиротокс, сапрартра.

Лингатор, произнеся эту чушь, помедлил немного и шепнул на ухо Харвичу:

- Близко впереди - лианы, наполненные ядом, хищные руки, поражающие гнилью суставы.

Валерьен, выслушав перевод, обернулся к Астахову.

- Может быть, включить поле?

- Обидится, - возразил Астахов, кивнув на сольпуга. - Знаешь ведь, не любят они защитные поля. И вряд ли эти руки для нас опасны. Скорее всего, он просто курсанта пугает.

- Да... Ладно, идем дальше. - И Валерьен обратился к Деезу: - Мы надеемся на тебя, Деез. Ты доведешь нас до цели.

- Цель уходит и приходит, - сообщил сольпуг. - Долгое шагание не всегда означает, что путь остался позади.

"А ведь он прав, - думал Харвич, глядя под ноги и отшвыривая на ходу самых нахальных лягушек. - Шагать можно и на месте.. и мы, наверное, идем по кругу, вернее, нас ведут по кругу, мы как лошади, вертящие жернов..."

Вдруг между Харвичем и сольпугом вклинилось отвратительное существо, ростом с Дееза, и затопало по тропинке, сопя и отдуваясь. Оно походило на рыбий скелет, на котором кое-где сохранились обрывки кожи тухло-зеленого цвета. Тупая морда гадины, обросшая растопыренной чешуей, почти уперлась в идущего впереди сольпуга, но тот, казалось, не заметил чудовища. Харвич схватился за разрядник, но Валерьен сказал резко:

- Не стрелять!

Харвич вернул оружие в кобуру. Сольпуг остановился, повернулся к чудищу и коротко щелкнул. Скелет смылся. Сольпуг посмотрел на Харвича, и Харвичу показалось, что он различает ухмылку на клювастой физиономии Дееза.

- Человек шумлив, - сказал сольпуг. - Гемитифл ушел. Придут другие. Видящие хорошо.

...Шли долго; тропа становилась все хуже, под ногами захлюпала вода. Люди молчали, а Деез, как размытая неясная тень, двигался впереди, не останавливаясь, не оборачиваясь, спеша...

- Не нравится мне все это, - сказал наконец Валерьен. - Время к ночи, а цели не видно.

Деез, словно только и ждал этих слов, остановился и заговорил:

- Близко - священное. Дарительница ждет. Нужно утро. Именуемое патрульный пост малочисленно. События злы. Здесь будет ночь, и здесь будет ожидание. Место готово, пройдите поворот.

И панцирь сольпуга слился с зеленеющей темнотой, растворился в ней без остатка.

Валерьен обошел Харвича и скрылся за поворотом. Через минуту он вернулся.

- Действительно, место готово, - сказал он. - Есть где поставить палатку.

Маленькая полянка оказалась сухой и гладкой, словно ее нарочно выровняли для удобства людей. Палатка вписалась в окружность, оставив узкую дорожку травы вокруг себя. Чернеющие бастионы вздыбились над легким домиком, чьи-то глаза моргнули в листве - светящиеся, фиолетовые... и шепот сельвы стал невнятным, утратив интонацию угрозы. Ночь пришла молчаливая и серьезная.

- Борис Андреевич, - спросил Харвич, когда они устроились и приготовили ужин, - а как вы думаете, сможем мы втроем задержать ягодников? У них танки, у нас разрядники... и неужели мы станем стрелять в людей?

Валерьен поперхнулся и с изумлением уставился на стажера.

- Харвич, вы это серьезно?

- Что - серьезно, Борис Андреевич?

- Вы всерьез полагаете, что мы станем устраивать перестрелку? Мы должны, конечно, задержать бандитов, но это не значит, что будет пальба. Неужели вы предполагаете, что люди - кем бы они ни были, - не остановят свои дурацкие танки, если мы встанем у них на пути?

- Но ведь они раздавили сольпугов...

- Именно поэтому хорошо бы поскорее с ними встретиться.

Харвич помолчал, соображая. Астахов наблюдал за ним с большим интересом, а потом спросил:

- Винцент, а тебе легко было поверить в разумность сольпугов?

"Да, - подумал Харвич, - когда мне сказали, что я буду проходить стажировку на Беатонте, я смотрел фильмы, читал документы... и не мог поверить, что в подобной скорлупе скрывается разум... то есть я знал, что это именно так, но никак не мог ощутить их разумность..."

- Да, - сказал он, - действительно, Олег, вы правы. И мародеры, конечно, совсем не верят в разумность фаланг. А вы...

- А мы, - сказал Валерьен, - пребываем здесь уже три года. И смогли убедиться не только в разумности местных жителей, но и в том, что во многом и многом нам до них далеко.

- Угу, - подтвердил Астахов, жуя печенье. - Хотя бы эта их логика пресловутая. Можешь себе представить, как это - мыслить одновременно в двух системах логических категорий, и не просто в двух, а в абсолютно разных?

- Не могу, - честно признался Харвич.

- И никто не может, - сообщил Астахов. - Беатонта - загадка для Системы. Но, заметь, все уверены, что непременно должны существовать какие-то логические инварианты, просто их не удается пока обнаружить.

Что-то стукнуло снаружи в палатку. Валерьен открыл вход. В темном проеме показалась клювастая физиономия, и Харвич решил, что это Деез-Седьмой, но Валерьен сказал:

- Здравствуй. Входи. Кто ты?

Сольпуг влез в палатку, шлепнулся на пол, подобрав под себя педипальпы, и стал похож на валун, из которого по какому-то недоразумению торчала живая страшноватая голова.

- Я есть второе явление после Ларьиз-Коди, - затрещал сольпуг. - Я есть желание отвечать. Седьмое явление после Уриант-Деез сообщает: есть точка, где можно понять. Не было раньше.

Валерьен и Астахов слушали его внимательно, и смотрели на него, словно ожидая каких-то жестов - но Коди-Второй собрался в плотный комок, ни одна из педипальп не шевельнулась.

- Мы рады твоему приходу, - заговорил командир. - Меня зовут Валерьен, это - Астахов, это - Харвич, - представил он патрульных. - Ты говоришь, появилась точка взаимопонимания. Что это значит, объясни.

- Объяснить - рано, - сказал сольпуг. - Нужно поймать и ощутить. Спрашивай.

- У нас, конечно, много вопросов, - неторопливо заговорил Валерьен. Но первый - почему мы до сих пор не встретились с теми, кто хочет унести Дающую Жизнь?

- Ответ после ощущения, - сказал сольпуг. - Спрашивай.

- Хорошо, - согласился Валерьен. - Пусть так. Но какого ощущения ты ждешь?

- Ощущение точки должно возникнуть, - пояснил Коди-Второй.

- Круг, - сказал Астахов. - Меняй тему.

Тогда Валерьен спросил:

- Почему вы, сольпуги, понимаете нас, людей, а мы вас далеко не всегда можем понять?

- Вопрос задан был, - сказал Коди. - Живущие в месте, названном Научный городок, спрашивают. Разные миры. Разные глаза. Воспринимаем другое. Понятие биогенезис используемо не нами. Понятие социогенез отсутствует.

- Вы говорите жестами, - сказал тогда Валерьен, - и не хотите объяснить нам их смысл. Почему?

- Вопрос задан был, - отрезал сольпуг.

Астахов прищелкнул пальцами и сказал Валерьену:

- На что ты рассчитываешь? Социологи тридцать лет задают им одни и те же вопросы. Какой смысл повторять?

- Подожди, - сказал Валерьен, - здесь что-то новое. Ты же слышишь, он говорит об ощущении, после которого возможен ответ. Какого ощущения он ждет?

- Ощущение точки, - сказал сольпуг.

- Опять круг, - с легким раздражением сказал Астахов. - Чего ты так добьешься?

Но Валерьен продолжал спрашивать.

- У вас есть поэты?

- Леность, действенность, самоуглубленность - различие в тебе подобных. Мы не знаем состояния несоответствия. Есть состояние, названное гомеостаз.

- Не понял... ну, неважно. Ты можешь спорить со старшими?

- Есть мнение многих - значимость для тебе подобных. Есть мудрость мысли - значимость для живого. Есть необходимость действия - это другое.

- Опять не понял... А как вы воспитываете детей?

- Есть круги повторений - это важно. Есть вероятность нового - это забавно. Есть единица пространства, нет единицы бытия. Единица деления не связана со временем...

Харвич вслушивался, и ему казалось, что главное где-то рядом, и если чуть-чуть напрячь мысль - схватишь то, что ускользает неощутимо... нужно не спрашивать, нет, формальная логика несущественна в этом мире... необходимо сблизиться, почувствовать сольпугов... и странность Беатонты исчезнет, жестокость растворится в понимании, и раскроется смысл загадочных символов, и люди узнают древние мифы Беатонты, а сольпуги поймут, что человек несовершенен, хотя и стремится к совершенству... что никакая техника во всей Системе не может уничтожить ранимость, и все науки, вместе взятые, не избавят человека от страданий, если человек этот болен неразделенной любовью... Яркая картина на мгновение возникла перед глазами Винцента - он представил, как люди и сольпуги, смешавшись, танцуют на светлой поляне среди цветов...

Сольпуг встрепенулся, приподнялся на угловатых ногах.

- Скажи словами то, что увидел внутри себя, - потребовал он, обращаясь к Харвичу.

Валерьен резко обернулся к стажеру.

- Что такое?

- Не знаю, - растерялся Харвич. - Я просто думал... да нет, я не знаю, что тут говорить.

- Говори виденное, - протрещал сольпуг.

- Я... я представил, что мы и вы, то есть я хочу сказать, сольпуги и гуманоиды... ну, что они вместе танцуют...

Валерьен промолчал, но Астахов расхохотался.

- Борис! У него индекс воображения тридцать два! А у нас по двенадцать... интересно, какие индексы в Научном городке?

Сольпуг встал.

- Ухожу, - доложил он Валерьену. - Ощущение есть, ждите.

Закрыв полог палатки, Валерьен скомандовал:

- Немедленно спать.

И пробормотал, укладываясь:

- До чего же мы, черт побери, консервативны... от амебы до сапиенсов... глупо.

"Глупо, - думал и Харвич, глядя перед собой в темноту, - но так традиционно... Для работы в космосе отбирают людей со средним индексом воображения... высокий индекс нужен поэту, художнику... а в космосе избытки фантазии приводили к катастрофам, пока не начали проводить специальный отбор... и привыкли к этому, а время шло, все менялось, и излишек воображения давно перестал быть опасным. Но неужели все так просто - на Беатонте нужны фантазеры? Нет, слишком это просто. И все-таки если у людей и сольпугов есть идентичная предпрограмма, то найти ее могут скорее выдумщики, чем рационально мыслящие исследователи... или дети, но дети испугаются фаланг..."

Наутро сольпуги не явились.

Сельва дышала в лицо людям едкой вонью, и люди, как непрошеные гости, замерли на клочке сухой травы, а стволы деревьев, уходя вверх, смыкались стрельчатой аркой. Черно-зеленые сумерки невидимого дня молчали.

- Нужно идти, - сказал Валерьен. - Ждать бессмысленно. Возможно, они решили отказаться от нашей помощи.

- Идти, конечно, нужно, - согласился Астахов. - Но куда?

- Придется верить технике, - усмехнулся Валерьен. - И тропе. Если сольпуги не закрыли тропу - куда-нибудь она приведет.

Индикаторы, надо полагать, изо всех сил перевирали действительное положение вещей. По некоторым из показаний холм анимоциды был в пятистах метрах от патруля, но при этом индикатор на левой манжете Харвича утверждал, что патруль находится на дне океана. И все же Валерьен решил идти вперед по тропе - потому что ничего другого не оставалось.

За первым же поворотом зависли в воздухе рыжеватые дымные облачка. Это оказались тучи мелких насекомых, они облепили патрульных, и люди стали похожи на лохматых рыжих медведей, с которых клочьями свисает линяющий мех. Насекомые кружились перед глазами, залепляли стекла фонарей... Вдруг мошкара исчезла, и Харвич увидел, что комбинезоны стали ярко-алыми.

- Интересненько, - пробормотал Астахов, - зачем они нас перекрасили? И чем можно покрасить эту ткань?

- Во всяком случае, это не мешает нам идти дальше, - сказал Валерьен.

Но дальше тропа исчезла.

Фонари осветили сплошные заросли, тянущиеся лианами к людям... сельва пробудилась и нападала. Лианы сочились мутным коричневым соком, искры метнулись по стволам деревьев... и с четырех сторон к людям двинулись призраки.

- Оружие! - проник в сознание Харвича голос командира. - Круговая оборона!

Треск разрядников заглушил вой извивающихся теней, вспышки огня вспарывали темноту, отбрасывали ее прочь... но тьма не сдавалась, она посылала все новые полчища омерзительных тварей: лапы, клыки, щупальца напирали со всех сторон, валились сверху; желтые и мертвенно-синие глаза изливали злобу и ненависть, и люди, прижавшись друг к другу, стреляли, стреляли... тени разлетались в клочья, но возникали снова... Харвич не знал, как долго продолжалось побоище, но когда все кончилось, он, обессиленный, сел на землю.

- Стажер Харвич! - рявкнул Валерьен. - Встать!

Харвич встал, ощущая противную слабость во всем теле, и посмотрел вокруг.

Сельва открыла перед людьми множество щелей в перепутанной стене колючих растений. Судя по индикаторам, холм анимоциды находился справа, и в ту сторону вел только один проход. Патрульные вошли в узкий коридор.

Харвич чувствовал себя разбитым, и ему казалось, что они идут непременно в другую сторону, удаляясь от места главных событий... и еще он думал, что сольпуги сменили цвет их комбинезонов не случайно, люди словно перелиняли, и хорошо еще, что не лишились разума... а теперь обречены двигаться, ведомые необъясненной каузальностью, и придут лишь туда, куда позволит им прийти сельва, живая, глазеющая тупо, выполняющая повеления зеленых щелкунчиков...

Зачем все это, думал Харвич, зачем люди постоянно суются в чужую жизнь... и хотят обязательно переделать на свой лад известные им миры... конечно, они исходят из самых лучших, из самых благородных побуждений... но это болезнь, думал Харвич, мы больны социальным детерминизмом... мы хотим перед каждой вновь открывшейся нам культурой пустить асфальтовый каток, чтобы разгладить и выровнять дорогу... и не хотим понять, что не всякий мир согласится на переделку. И здесь, на Беатонте... мы мало знаем о ней, но у нас есть схема, общая для всех привычных нам миров, и мы лезем из кожи, чтобы впихнуть неведомое в знакомые рамки. И в сольпугах ищем не их собственное, принадлежащее только им и никому больше, - а то, что есть в нас самих, в их символах хотим обнаружить ясный нам смысл, подчиненный нашим законам и доступный нашему пониманию...

Валерьен остановился, и Харвич едва не ткнулся носом в его широкую спину.

- Смотрите, - сказал командир. - Новое дело. Начали загадки загадывать... - И замолчал, резко подавшись вперед.

Перекрыв узкую тропу, лежало в мокрой траве нечто. Пучки лиан, перевязанные жгутами травы, уложены были решеткой, а в центре возвышались двенадцать шипастых веток. А позади...

Харвич вздрогнул, когда понял, что это. Пират. Ягодник. Вернее, то, что от него осталось. Клочья скафандра высокой защиты. Отброшенный в сторону шлем. Рука, в пальцах которой сжат намертво клок шерсти... Окровавленные куски, разбросанные в гнилой луже...

Валерьен шипел что-то, слов было не разобрать, но Харвич понял, что командир ругается дурными словами, и Астахов тоже ругался, расшвыривая загородившее тропу сооружение, прорываясь туда, где лежало растерзанное тело. Харвич пытался шагнуть вперед, сделать что-то... но не смог. Он подумал вдруг, что, когда патрульные остановят ягодников, сольпуги, наверное, поступят с ними так же, не разбирая, где враги, где друзья...

...Они сидели на земле возле невысокого холмика, на котором лежал шлем, смотрящий пустым стеклом на деревья. Вокруг стояла тишина, и в этой тишине возник далекий гудящий звук, словно летел громадный шмель. Валерьен поднял голову, прислушался.

- Танк? - спросил Астахов.

- Похоже, - сказал командир. - Идем.

Они встали. Вышли на тропу. Но тропа будто ждала этого - вздыбилась, затряслась; живые, с шевелящейся травой кочки двинулись перед людьми чередой, как волны в океане, отрезав путь, и ноги завязли в липкой тине, нахлынувшей вдруг невесть откуда... сельва приказывала оставаться на месте.

- Гады, - прорычал сквозь зубы Астахов, - многоножки чертовы...

- Спокойно, - сказал Валерьен, - что-нибудь придумаем.

- А, - махнул рукой Астахов, - если не захотят - все равно не пропустят.

Валерьен сделал по кочкам несколько выстрелов. Кочки продолжали двигаться, на место сожженных наплывали новые. Тогда Валерьен сбросил рюкзак, достал из него набор химических реактивов - так называемую походную лабораторию, - и, выбрав один из баллончиков, направил на кочки тонкую струю шипящей жидкости. Результат превзошел все ожидания. Кочки взвыли, засвистели, взъерошив траву, - сначала ближние, на которые попала струя химиката, а потом дальние, - и распластались, улеглись, сравнявшись с землей, - затихли. И тина уползла - нехотя, почавкивая и пузырясь. Но не успели люди сделать и нескольких шагов, как в драку полезли лианы. Куски лиан, срезанные выстрелами и упавшие в траву, продолжали корчиться, пытаясь добраться до людей, и сверху, сзади, с боков лезли сотни растительных змей, бессмысленно упрямые, брызжущие мутным ядовитым соком... Наконец и лианы угомонились. Еще несколько выстрелов, и тропа освободилась, только хлопья пепла вспархивали из-под ног, - и патруль снова пошел вглубь сельвы, туда, откуда доносилось гудение танка.

- А дорогу не закрыли, - сказал через несколько минут Астахов. - Не очень-то стремятся нас остановить.

- Разве они могли закрыть тропу? - приостановившись, спросил Харвич.

- Иди, иди, - подтолкнул его в спину Астахов. - Могли, конечно, это им нетрудно.

Гудение приближалось. Вскоре стал различим звук двигателей второго танка, где-то дальше, - и этот второй шел с надрывом, тяжело и медленно.

Но вот тропа расширилась, и перед людьми встало новое сооружение розовые штопоры окаменевших лиан выстроились полукругом, в центре которого громоздились морские раковины... а наверху пестрой кучи, глядя обреченно на патрульных, стоял шлем от скафандра высокой защиты - пустой, облепленный тиной...

Валерьен подошел к сооружению, осторожно снял шлем и положил его в стороне; ударом ноги развалил экзотическую пирамиду, сбил нелепо-изысканные штопоры, и они с Астаховым пошли вперед, вернулись, осматривая лужайку двигаясь резко и быстро, кипя молчаливой яростью...

Харвич тоже обошел поляну, всматриваясь в узкие просветы между деревьями, заглядывая под узловатые арки корней.

- Нет, - сказал наконец Астахов. - Издалека принесли.

- Сколько штопоров? - внезапно спросил Валерьен.

Штопоров оказалось шестнадцать. Валерьен побледнел.

- Как они их выманивают из танков? - тихо спросил он, ни к кому не обращаясь. - И заставляют раскрыться...

Харвич вспомнил, что из предыдущего сооружения торчало двенадцать веток... неужели ягодников осталось четверо? А патруль все идет, идет, и никак не может дойти... а сольпуги тем временем убивают пиратов, разрывая в клочья их тела... а шлемами играют, словно мячами, и люди бессильны перед фалангами... Винцент стиснул зубы так, что заныли челюсти.

И все равно люди будут приходить в чужие миры, будут пытаться понять и объяснить, договориться... предлагать свое, подталкивать вперед и навязывать лучшее... а сольпуги сосчитают тех, кто уже не уйдет с их планеты, соорудят очередную пирамиду и забудут о человечестве.

На тропу вышел сольпуг. Он неторопливо приблизился к людям, осмотрел разгромленный символ и заговорил:

- Правомерность ответа признается вами. Мы признаем за собой. Я веду вас. Ответ ума часто не имеет смысла. Видим одно, понимаем разное. Веду, следуйте.

Сольпуг скользнул вперед, и патрульные вынуждены были идти за ним. Харвич думал, что сольпуг прав, в конце концов, не сольпуги напали первыми, и убийство ягодников - всего лишь самозащита... но все его чувства восставали против этой правоты.

Шли почти три часа, затем сольпуг объявил привал и исчез. Над полянкой, предназначенной для остановки, деревья свернули кроны и раскрыли небо. Ореида еще не зашла, сумерки не успели сгуститься, и, поставив палатку, люди уселись на траву рядом с ней. Все трое молчали, думая об одном и том же.

Шорох и посвистывание, раздавшиеся позади палатки, заставили патрульных обернуться. Из-за палатки вышел сольпуг. Не мутно-зеленый, а розовый. Вокруг палатки засновали в уходящем свете крохотные существа, многоногие, неуклюжие... и Харвич вдруг понял, что это - сольпужата. Они еще не имели панцирей, их тельца покрывал нежно-голубой пух, и они, как лазоревые цыплята, с тихим писком перекатывались в траве. А сольпужиха, как заботливая клушка, что-то им объясняла, кудахтала, ворчала, - а потом обратилась к людям.

- Воспоминание и предвидение, - сказала она, - понимание состояний. Я есть Орис-Силайетуф. Подобные вам страдают иллюзиями. Слабосильные и неловкие, недавно рожденные - нуждаются в защите. Зачем неспешность?

- Мы идем туда, куда нас ведут, - объяснил Валерьен. - А нас никак не хотят привести на место.

- Глупо, - очень по-человечески сказала Орис-Силайетуф. - Затянуты шутки. Неразумность воинов. Готовьтесь идти.

Она тихо засвистела, голубые комочки сгрудились вокруг нее, и вся компания исчезла в зарослях.

- Укладываемся, - сказал Валерьен, и патрульные быстро собрали палатку.

Они сидели на траве, и Харвич думал о том, что он никогда прежде не видел сольпужих - ни в фильмах, снятых на Беатонте, ни на фотографиях, и даже упоминания о розовых сольпугах никогда ему не встречались.

- Борис Андреевич, - спросил он, - а вы раньше видели розовых сольпугов?

- Нет, - сказал Валерьен, - и не только я, никто не видел. Любопытно, - продолжал он задумчиво, - она сказала "шутки"... Затянуты шутки. Олег, - обратился он к Астахову, - тебе не кажется, что сольпуги все-таки действуют в пределах договора?

- Но... - Астахов уставился на командира. - Но...

- Одного они убили, это так. Но только одного. А сколько сольпугов осталось на той поляне? И что мы знаем об остальных ягодниках? Шлем на тропе еще ничего не значит.

Астахов подумал.

- Да, - сказал он наконец. - Наверное, ты прав. Но странно все-таки. Почему она к нам вышла? Да еще с детьми?

- Полагаю, виной тому стажер Харвич с его богатым воображением, слегка насмешливо сказал Валерьен. - Очень уж он сольпугам по душе пришелся. Родственное сознание.

- Не может быть, Борис Андреевич, - усомнился Харвич. - Что-то слишком просто выходит.

- Не скажите, юноша, - возразил Валерьен. - Не так уж и просто. Сольпуги никогда не сталкивались с фантазерами вроде вас. Мы всегда - я говорю о людях вообще, - пытаемся найти общий язык с новой культурой, оставаясь в рамках сухой логики. Видимо, это было ошибкой. Что-то в вас, какие-то ваши чувства проняли сольпугов. Не исключено, что именно здесь скрыта возможность взаимопонимания.

- А зачем вообще мы кругом суемся со своей культурой? - неожиданно для себя спросил Харвич.

Астахов закашлялся, а Валерьен молча смотрел на Харвича, словно ожидая еще каких-то слов. И Харвич сказал еще:

- Мне кажется... я думал, что наша культура совсем не обязательно должна быть образцом для всех... ведь у каждой планеты свои пути, а мы им, тысячи лет идущим своей дорогой, предлагаем свернуть на наш тракт - зачем?

- Мы никому ничего не предлагаем и тем более не навязываем, - сухо сказал Валерьен. - Ведь именно навязывание норм нашей морали вы имеете в виду?

- Ну... да, это так, - согласился Харвич. - Но и не совсем так. Мы не то чтобы сознательно навязываем, а... подталкиваем, что ли... я не знаю, как это сказать. Мы предлагаем всем свои образцы, но ведь мы сами не принимаем чужие этические нормы?

- Вот видишь, Борис, - негромко сказал Астахов. - Не я один такой...

Валерьен не ответил.

Прошло около часа, прежде чем сольпужиха вернулась, и вместе с ее приходом пришла и ночь. Дама с шумом ворвалась на поляну, выпалила:

- Ненужность событий откровенна. Следуйте, спешим, - и рванулась на тропу.

Люди почти бежали за ней, так стремительно скользила розовая двадцатиногая дама, а она трещала на ходу:

- Аутоэволюция - новое слово, действие проходит без обозначений... Познание необратимо...

Ночная сельва расступалась перед шквальным наступлением сольпужихи, всё шарахалось в стороны, освобождая перед ней путь, деревья резво поднимали шлагбаумы ветвей, и патрульные, ведомые блистательной амазонкой, без остановки прошли около пятнадцати километров. А потом открылась широкая поляна, над которой висели низко непривычные созвездия. А на поляне...

В прозрачном воздухе - две черные туши танков, недвижные, молчащие... как два дохлых кита, неведомой силой заброшенные в дикий лес... вот только из этих китов торчали стволы дальнобойных пушек.

Патрульные замерли на краю поляны.

- Скоро будут лучи, - сказала сольпужиха. - Наблюдение и тишина. Сюда, - и Орис-Силайетуф повела патрульных в гущу деревьев и кустов.

Там оказался уютный тайничок. Валерьен с некоторым сомнением осмотрелся и сказал:

- Может быть, мы лучше пойдем к танкам и попробуем поговорить?

- Нельзя, - категорически заявила Орис-Силайетуф. - Прежде слов нужно видеть. Внимательное ожидание. Бессловесность. Игра серьезна и легкомысленна. Нет оснований к страху.

- Как это - нет оснований к страху, - сказал Валерьен, - ведь сольпуги убивают ягодников!

- Возможно, - согласилась Орис-Силайетуф, - но не обязательно. Есть настоящее, есть кажущееся. Ждите лучей.

Сольпужиха ушла, и патрульные остались одни в тесном уюте зеленой пещеры, через амбразуры которой поляна просматривалась вдоль и поперек. Танки не двигались, ни один звук не нарушал покоя сельвы, и рассвет приближался - таинственный и розовеющий.

"Есть настоящее, есть кажущееся. Игра... - пытался сообразить Харвич. - Интересно, что она хотела сказать? Уж не показалось ли нам, что мы нашли изуродованное тело? Может быть, на самом деле пирата никто не убивал? А второй... правда, там был только шлем... Но что тогда означали сооружения на тропах? Двенадцать, шестнадцать... То-то было бы хорошо, если бы все эти дураки оказались целехоньки... а тот, растерзанный? Нет, чего-то мы не понимаем, а вернее - ничего мы не понимаем, водят нас вокруг пальца... вокруг педипальпы... а мы и уши развесили".

Короткая ночь подошла к концу, лучи, ожидание которых предписала сольпужиха, разлились над поляной. Один из танков внезапно чихнул двигателем, и над его башней поднялся перископ. Он крутанулся нервно, танк взревел, ощетинился стволами ближнего боя и двинулся к стене зарослей. А из стены навстречу ему...

...Прямо из плотной зеленой массы вышли они трое - Валерьен, Астахов и Харвич, в черных костюмах, - и замахали руками, предлагая танку остановиться...

Харвич посмотрел на Валерьена. Тот, следя через щель за вторым патрулем, достал разрядник и перевел его на холостой бой. "Зачем? - подумал Харвич. - С пугачом против привидений?.. И почему сольпуги говорили, что не могут остановить... впрочем, сначала действительно не могли... или не хотели? Надеялись договориться... и погибли под гусеницами..."

У ягодников никаких сомнений, судя по всему, не было. Негромко захлопали выстрелы.

Харвич сначала удивился - почему так тихо, потом сообразил: глушители. Вторая троица патрульных ловко уклонилась от снарядов, и вновь черные привидения замахали руками - молча, бесшумно...

Неожиданно надвинулись плотные тучи, сверкнула молния и разразилась гроза - струи толщиной в палец лупили по деревьям и привидениям, поляна мгновенно превратилась в бурлящее озеро, гусеницы танка завязли; в фиолетовом свете, залившем сельву, металлическая глыба казалась тонущим в первобытном болоте мамонтом со многими хоботами... Патрульные стояли по колено в воде, но Валерьен не давал команды покинуть убежище. Ветер завыл тоскливо и длинно, секущие канаты воды качнули танк, он едва не опрокинулся, но развернулся и устоял. Через несколько минут ливень прекратился, вода ушла, и трава задымилась под горячими лучами; серый туман расстелился над ней, и вместе с туманом возникли клубы цветных насекомых.

Насекомые то растекались легкими облаками, то шевелящейся массой валились на вооруженную до зубов громаду, и когда взлетали - танк менял цвет, становился желтым, белым, розовым... Наконец мошкара исчезла, оставив в покое теперь уже оранжевый танк. Харвич подумал, что вид у этой горы металла стал очень глупым и растерянным. Второй танк стоял неподвижно, и мошки не обращали на него внимания, и теперь он, черный и закопченный, рядом с ярко-оранжевым собратом выглядел еще более мрачным и уродливым.

А потом сельва засмеялась, захохотала, захихикала. Кружились над поляной птицы, кричали надсадными голосами. Зашелестели в траве змеи и ящерицы, запрыгали вокруг оранжевого болвана толстые синие лягушки. Примчалась стая павианов - они верещали, влезали на танк, цеплялись хвостами за стволы орудий и качались перед смотровыми щелями, строя дьявольские рожи...

Бронированная крепость нелепо-морковного цвета сначала пыталась сопротивляться этому наваждению, металась по поляне, стреляя неведомо куда, - но вскоре танк затих. И вновь появился призрачный патруль... Танк внезапно рыкнул, развернулся - и проскочил сквозь тени, продолжавшие шутовски размахивать руками.

- Так, - сказал Валерьен, - оставайтесь на месте.

Астахов пытался возразить, но Валерьен отрубил: "Выполняйте приказ!" - и выбрался из тайника. Он встал перед зарослями, держа в поднятой вверх руке разрядник, и ждал, когда люди в танке заметят его алую фигуру. И его заметили.

Оранжевая туша развернулась лобовой броней в сторону Валерьена. Командир не шелохнулся. Танк опустил центральный ствол, черный глаз орудия уставился на Валерьена. Валерьен разжал пальцы, разрядник упал в траву. Несколько минут человек и танк словно взаимно испытывали выдержку, потом медленно-медленно, осторожно-осторожно поднялась крышка люка, медленно и осторожно высунулась голова в шлеме высокой защиты. Микрофон на шлеме поперхал и спросил тихо:

- Ты кто?

- Человек, - так же негромко ответил Валерьен.

- Ты один?

- Нет, - сказал Валерьен. - Нас трое. Мы патрульные, мы должны вас остановить и задержать.

Ягодник выбрался из люка, сел, свесив ноги вниз, и вдруг истерически расхохотался.

- Задержать! - всхлипывал он. - Остановить! Ты мне лучше скажи, могу я снять шлем или нет?

- Думаю, что не стоит, - ответил Валерьен.

- Ага, - успокоился почему-то ягодник. - Не снимать, значит? Ну, тогда ты, наверное, и в самом деле человек. - Он сунулся внутрь танка и заорал: - Выходи!

Наверх вылезли еще трое - в скафандрах и шлемах, спрыгнули на траву. Астахов с Харвичем вышли на поляну.

Люди в скафандрах приблизились, осматривая патрульных, один даже пощупал Харвича, потом кто-то спросил:

- А почему вы без щитков?

- Мы патрульные, - повторил Валерьен. - По договору с сольпугами патрули на Беатонте ходят с открытыми лицами.

- И мошки не едят вас? - заинтересовался один из скафандров.

- Нет, - ответил Валерьен и тут же спросил: - А где остальные ваши?

- Там, - буркнул один из ягодников, - во втором танке... мертвые все.

- Все? - В голосе Валерьена прозвучала нота, заставившая Харвича подобраться. - Но у вас такая защита...

- То-то что защита, - сказал снова тот же ягодник, видимо, старший. Не помогает здесь защита, толку с нее чуть... И потом - ты же видишь, бандит показал на все еще суетившихся на краю поляны призрачных патрульных. - Они же совсем как люди, только говорят - снимайте шлемы, здесь не опасно... ну и... пока разобрались... Да еще какая-то дрянь скафандры проедает.

Валерьен помолчал немного и предложил:

- Нужно бы их вынуть из танка... посмотреть.

...На траве - пятнадцать неподвижных тел, одетых в рваные скафандры без шлемов. Валерьен подолгу осматривал каждого ягодника, и Харвичу казалось, что командир выполняет какой-то обряд, необходимый здесь, на Беатонте... Вдруг Валерьен сказал громко:

- Мне кажется, они живы.

И тогда поляна заполнилась сольпугами.

Они выходили из сельвы и вставали кругом возле лежащих на поляне ягодников... и стояли не шевелясь, как диковатого вида изваяния. Прошло несколько мучительных минут, а потом начался спектакль, ради которого люди и сольпуги пришли в сельву.

Деревья и кусты с южной стороны поляны стали медленно раздвигаться, словно огромный тяжелый занавес... и открылась гигантская зеленая пещера в сельве. Сводами пещеры служили плотно перепутанные кроны невероятно высоких деревьев, и под этими сплетениями люди увидели кособокий, плешивый холм, увенчанный розеткой мясистых темных листьев. Из розетки торчал пушистый голубой шар.

- Эх... - прошептал в забытьи один из ягодников. - Чуть-чуть не дошли, чтоб ее...

- Ваше счастье, что не дошли, - тихо сказал ему Валерьен.

Из толпы сольпугов неприметно выскользнул один и подошел к людям. Харвич узнал его - это был Деез-Седьмой.

- Иллюзии относительны, реальность не абсолютна, - заговорил он. Можно внушить смерть, можно доказать необходимость жить. Внешние и внутренние вероятности связаны. Вы останетесь здесь.

"Вы останетесь здесь..." Харвич представил ягодников и патрульных, вперемешку лежащих под розеткой анимоциды... окровавленных, расплющенных... и сольпугов, кружащихся в диком хороводе вокруг холма...

Деез-Седьмой резко вскинул вверх несколько педипальп, и все сольпуги на поляне повторили его движение.

- Смеются, - пробормотал Астахов. - Нашли время...

Деез затрещал:

- Смешным именуется несовпадающее. То, что названо стажер Харвич, испытывает страх. Повод к смеянию. Образ ошибочен. Непонятие сказанного. Остаетесь присутствовать. Именуемые социопсихологи используют слово "карт-бланш". Понятие соответствует ситуации. Смотрите. Думайте. Понимайте.

И началось действо.

Сольпуги кружились, выстраивались в длинные цепи... вокруг бездыханных ягодников стук панцирей и шорох педипальп... Фаланги молчали. Но вот их бугристые зеленоватые спины начали расцвечиваться желтыми и белыми пятнами. Харвичу показалось, что возникла музыка - клочки мелодий витали в воздухе, и к мелодиям примешивались слова, произносимые невнятным шепотом: "Мир изменяется... истинность назначения... пустота сущего... возвращение ушедших..."

Харвич встряхнул головой и сказал:

- Но все-таки они убили того... на той прогалине.

Старший ягодник обернулся.

- Он был главный, дал приказ давить пауков. И сразу двинул машину на них, подавил много...

- А дальше? - спросил Астахов.

- Дальше мы ничего не поняли. Ему что-то помстилось, видать. Закричал: "Вот она, хватайте!" и выскочил из танка... какие-то на него налетели, не понять, - обезьяны, может... или жабы такие прыткие, утащили в лес, мы и танк развернуть не успели.

- Ясно, - сказал Валерьен.

Со стороны фаланг донеслось угрожающе:

- Молчите, молчите...

Разговор прервался.

Харвич потерял ощущение времени, от неподвижности кружилась голова. Потом... Харвич решил, что это от усталости. Но взглянул на Валерьена и понял - нет, не почудилось. Харвич снова перевел взгляд на трупы. Ткани обрели живой оттенок, синева сошла... вот вздохнул один, другой... открывают глаза, садятся... Стажер усмехнулся: "Ожили... а скорее, просто не умирали".

Очнувшиеся мародеры, увидев на краю поляны людей, бросились к ним, и сольпуги расступились, пропустив оборванцев. Ягодники, окружив патруль, разевали рты, пытаясь что-то сказать, - но только хрип вырывался из глоток.

Сольпуги замерли, и Харвич почувствовал, как в воздухе возникло Нечто - ощущение грядущего, или предчувствие изменения... спектакль окончился. Сельва медленно наползала со всех сторон, укрывая анимоциду, поглощая толпу сольпугов... и вот люди стоят, окруженные стенами деревьев, и тропа предлагает отправиться в обратный путь.

...След в след за Валерьеном тянулись оборванцы-ягодники, среди них четверо в скафандрах высокой защиты; и нелепое это шествие замыкали Астахов и Харвич. Тропа стала узкой и однозначной. Шли молча. Патрульным было не до разговоров - спешили к посту, боясь новых сюрпризов сельвы. Судя по индикаторам, до побережья оставалось не меньше пятидесяти километров, и Харвич думал, что скоро вечер, придется ночевать в сельве, а палатка у них одна, и девятнадцать мародеров не впихнуть под крышу... а нужно доставить этих дураков на пост в целости и сохранности, потому что если что-нибудь случится теперь, отвечать будет Валерьен... И еще Харвич думал, что сольпуги зло подшутили над ягодниками, соблюдая при этом условия договора, и показали свою силу... немалую силу; может быть, с их стороны это своеобразная попытка объясниться?

Впереди забрезжил свет. Тропа врезалась в открытое пространство, и Харвич подумал, что сольпуги приготовили очередное место для привала. Но через несколько минут люди вышли на побережье, к деревне сольпугов. Ягодники при виде океана загомонили, сбились в кучу, а Валерьен, обойдя их, подошел к Харвичу и Астахову. Харвич взглянул на индикаторы - они вообще ничего не показывали.

- Через деревню им идти не стоит, - кивнул на ягодников Валерьен, обращаясь к Астахову. - Обведи их вокруг.

Астахов направился к ягодникам, и они, выслушав его, покорно потянулись в обход деревни. Валерьен посмотрел им вслед и сказал Харвичу:

- А мы с вами - прямо.

...Валерьен не спешил пересечь деревню, шел медленно, иногда заглядывая в темные провалы входов, иногда останавливался... Харвича охватило странное чувство, чувство потери, утраты, будто он расставался с чем-то дорогим, что-то уходило безвозвратно... "Почему? - думал Харвич. Что это?" Мучительная тоска навалилась на него, он понял, что беззащитен и никому не нужен... Внезапно Валерьен сказал:

- Пойдемте быстрее. Нас просят уйти.

"Вот оно что, - сообразил Харвич. - Это сольпуги..."

Он прибавил шаг, и тоска ушла.

Возле домика сидели на песке ягодники - тихие, напуганные. Валерьен вошел в дом, а Харвич задержался на минуту, посмотрел на деревню, на сельву... на мародеров, ожидающих катера, который увезет их с этой трижды проклятой прекрасной Беатонты на Землю, в понятный и уравновешенный мир... и понял, что сам он еще вернется сюда, что сольпуги будут ждать его возвращения... а может быть, ему это показалось.

Астахов связался с орбитой, катер за ягодниками должен был прийти через час. Валерьен приказал переодеться, и вот уже патрульные в синих комбинезонах выходят наружу. Ягодники, увидев патруль в "домашней" форме, повскакивали, собрались у крыльца. Им не терпелось убраться отсюда, но Валерьен сказал, что на орбите пока удалось привести в порядок только один катер, и банду заберут в два рейса. Харвич подумал, что может начаться свалка, мародеры полезут в катер все сразу... Валерьен, видимо, боялся того же, и довольно резко стал говорить, что посадка - по приказу, и любые беспорядки... Один из ягодников внезапно хлопнул Валерьена по плечу и брякнул:

- Не жохай, парень, все будет пучком!

- Что-что? - оторопел Валерьен.

- Уладится, - объяснил ягодник. - Ты думаешь, мы чокнутые? Нетушки, нам жить не надоело!

Валерьен оглядел рожи мародеров и расхохотался от души.

- Здорово вас напугали!

- А то! - подтвердил кто-то из оборванной толпы. - Такого натерпелись, что никому не пожелаем!

- Ладно, - махнул рукой командир, - ждите отправки.

...Легкие облака плыли над сельвой. Закат разрисовал их, как японские веера, и нарядность окружающего мира создавала иллюзию покоя и неизменности. Песок вокруг поста сам собой разровнялся, скрыв следы пребывания мародеров, над океаном слоился прозрачный синий свет, идущий неведомо откуда... Харвич, сидя на крыльце рядом с Астаховым, думал о том, что впереди - скучные дни однообразной вахты, и ежедневная проверка костюмов, и бесконечное прослушивание отчетов, и придирки Валерьена, требующего всегда и во всем соблюдать дух и букву инструкции... и может быть, сольпуги придут поговорить о том, о сем...