Флаг Командора

32 Толстый Жак. «Дикая кошка»

– Черт бы побрал этот ветер! Он издевается над нами, как презренная вертихвостка!

Капитан «Толстушки Анны» Жак Сабиньяк, более известный как Толстый Жак, готов был рвать и метать.

Было с чего! Пройти благополучно весь путь через океан и на последнем отрезке вступить в полосу встречных ветров – это не просто обидно. Тут уж никакие нервы не выдержат.

Широкое купеческое судно хорошо выдерживало любой шторм, легко держалось на волне, а вот маневрировать на нем было трудновато. Ветер словно поставил своей целью не допустить парусник до Санто-Доминго. Приходилось постоянно менять галсы, гонять матросов на реи, и все равно ход не превышал пары узлов.

Команда измучилась, однако Толстого Жака беспокоило не это. Кто и когда обращал внимание на парней с бака? Гораздо хуже было то, что продукты подошли к концу. Акционеры Вест-Индской компании хорошо считали денежки и настоятельно просили не терять времени. Поэтому заходить на какие-нибудь острова по дороге не рекомендовалось. Есть конечный пункт, куда надо сдать товар и откуда требовалось забрать груз взятого у плантаторов за бесценок табака, прочее же – дорогое и ненужное излишество.

Цены на табак в Европе подросли. Значит, и доставить его требовалось побыстрее. Сабиньяк за долгие годы хорошо изучил нрав своих хозяев. Будешь выполнять их пожелания в срок – сможешь отложить что-нибудь на черный день. Нет – капитанов хватает и без тебя.

Ну что стоило зайти на один из внешних островов и прикупить немного солонины! Нет, ветер, как назло, был попутным, и казалось, ничего не стоит добежать с ним до вожделенного Санто-Доминго. Когда же мелкие французские поселения остались далеко за кормой, дьявол коварно крутанул зефиры, поставил их преградой, и путь затянулся на многие лишние дни.

Главное же – не переиграешь, не станешь поворачивать назад. Вначале была надежда на то, что погода образуется, теперь же в любом случае все равно. Что возвращаться с попутным ветром, что идти вперед со встречным – разницы уже никакой. До Санто-Доминго было рукой подать, в благоприятных условиях день хода, а так – хорошо если доковыляешь за неделю. В трюме же последняя бочка солонины, заплесневелой, с крепким душком, горстка бобов да немного червивых сухарей. Даже воды, затхлой, негодной для питья, практически не осталось, и жажду приходилось утолять одним ромом.

– Парус на горизонте!

– Дьявол! – привычно отозвался капитан.

Парус – это всегда двояко. Свой – можно будет договориться о помощи, чужой – кто знает, на чьей стороне будет счастье?

Хотя в такой близости от французских вод…

Неведомый корабль шел навстречу. Расстояние не позволяло определить подробности, и лишь самые глазастые сообщили товарищам, что у незнакомца три мачты.

Можно было попытаться бежать, но вдруг корабль свой? Даже не вдруг – скорее всего. Да и не бегать же от каждого паруса лишь потому, что он может оказаться враждебным!

Спустя час картина прояснилась. Чужой корабль оказался фрегатом, идущим под французским флагом.

Многие из матросов облегченно перекрестились, и лишь Толстый Жак остался верен себе:

– Три тысячи чертей и якорь в одно место! Дьявол не отвернулся от нас, песье отродье!

Корабли медленно сближались. Купец по-прежнему усиленно маневрировал, пытаясь обмануть коварный ветер, фрегат бодро двигался с попутным, лишь изредка корректируя курс в соответствии с маневрами «Толстушки Анны».

Прошло еще не меньше двух часов, пока корабли наконец сошлись. Фрегат развернулся, оказался совсем рядом с купцом, и Толстый Жак проорал в рупор:

– Боцман! Мать твою за ногу! Готовь шлюпку!

Матросы торопливо бросились выполнять приказание. Но тут фрегат слегка изменил курс и пошел на сближение.

– Эй! Вы что, с ума сошли? Дьявол вас забери! – крикнул Сабиньяк в сторону накатывающего фрегата.

Словно в ответ на его ругань, французский флаг на встреченном корабле дернулся, пошел вниз, а на его место торопливо взметнулось черное полотнище с изображением хищно изогнутой здоровенной кошки.

Любые команды запоздали, как и ответные действия. Напрасно наиболее расторопные матросы устремились за оружием, а рулевой торопливо завертел штурвал. Время было упущено безвозвратно.

С фрегата полетели кошки, впились «Толстушке Анне» в борт, и десятки крепких рук потянули канаты, сводя корабли вплотную.

Грозно затрещали выстрелы. Пираты не стали вводить в действие артиллерию, однако их мушкеты изрядно проредили застигнутый врасплох экипаж купца. И почти сразу на палубу хлынула лавина искателей легкой добычи.

Во главе флибустьеров шли двое предводителей. Один уже в летах с хищно изогнутым носом и второй, стройный, в богатом камзоле с несколько женственным лицом.

Особого сопротивления не было. Лишь кое-кто из тех, кто успел вооружиться, попробовал отбиться от пиратов, да на квартердеке офицеры выхватили из ножен шпаги.

Куда там! Один из пиратских главарей, тот самый, с женственным лицом и такой же фигурой, походя проткнул ближайшего к нему помощника Толстого Жака и подскочил к капитану.

Толстый Жак отнюдь не был трусом. За четверть века, которые ему довелось провести в море, он не только водил грузовые суда. В юности Сабиньяку доводилось пиратствовать самому, позднее – отбиваться от любителей чужого добра. Не будь нападение таким внезапным, капитан «Толстушки Анны» приложил бы все силы, чтобы выйти из схватки если не победителем, то хотя бы удачливым беглецом. Теперь же никаких шансов на спасение не было.

Палуба кишела пиратами, у ног Сабиньяка бился в агонии умирающий помощник, и несколько шпаг не могли что-либо решить в проигранной битве.

Капитан действительно не был трусом, однако он не был и безумным самоубийцей. Рука сама швырнула шпагу под ноги предводителю пиратов. Лишь тело слегка напряглось. Плен или входящая в тело безжалостная сталь? Кое-кто предпочитает не оставлять лишних свидетелей…

Предводитель опустил испачканное в крови оружие, и на сердце отлегло. Плен…

– Осмотреть корабль! – коротко приказал пират по-английски.

Голос у него был под стать внешности, высокий, хотя и с хрипотцой.

– Куда шли? – Глаза флибустьера холодно уставились на Толстого Жака.

Со стороны они представляли диковинную картинку. Толстый низенький пленник с обветренным крупным лицом и худощавый довольно высокий победитель.

– На Санто-Доминго, – изворачиваться не имело никакого смысла.

– Конкретнее, – потребовал флибустьер.

– Вначале в Пти-Гоав, затем – в Пор-де-Пэ. Но у нас на борту почти нет продовольствия…

Пират никак не прореагировал на последнее замечание. Тем временем на квартердек поднялся его носатый компаньон, и Толстый Жак, приглядевшись, выдохнул:

– Три тысячи чертей! Милан!

Судьба сводила их во времена бурной юности, да и потом доводилось встречаться в гаванях и кабаках многочисленных островов Архипелага.

– Толстый Жак! Ну и встреча!

При виде старого знакомого Коршун невольно улыбнулся. Вот только доброй улыбку никто бы не назвал.

– С каких пор ты нападаешь на своих? Дьявол тебя вздерни на рею! Ты же француз!

– С тех пор, как поставлен вне закона, – отрубил Коршун.

– Ладно, потом наговоритесь, – прервал беседу знакомых второй флибустьер, и по его командному тону стало ясно, что главный здесь он.

Это было странно. Коршун много лет был капитаном, и вдруг ни с того ни с сего превратился в чьего-то помощника. Более того, судя по тому, как покорно замолчал, с его желаниями здесь не очень считались.

– В Пти-Гоав, говоришь? Хорошо! – В глазах флибустьера мелькнули недобрые огоньки. – Пойдем в Пти-Гоав. Значит, так. Будешь слушаться – может быть, останешься в живых. Нет – и разговоров нет.

Дожидаться ответа пират не стал. Вместо этого он коротко бросил Коршуну:

– Отбери из команды тех, кто согласен идти с нами. Остальных за борт.

Коршун с готовностью кивнул и устремился на палубу. Говорить матросам о выборе он не стал. Просто предложил желающим присоединиться к флибустьерам.

Стать пиратами захотело два десятка человек. Кто-то прельстился возможной добычей, кто-то, возможно, догадался о судьбе несогласных.

С последними церемониться никто не стал. Как и выслушивать запоздалые желания о выступлении под Веселым Роджером. Их просто пустили по доске, да еще азартно покрикивали, глядя, как несчастные моряки барахтаются в воде.

Толстый Жак отстраненно проводил взглядом обреченных людей. Никакой жалости к ним он не испытывал. Своя рубашка ближе к телу, и каждый сам выбирает судьбу.

– Теперь ты, – повернулся к нему женственный предводитель.

Добавлять что-то пират не стал.

– Я что? Я согласен, – хрипло оповестил Толстый Жак. – Вместе так вместе.

Пти-Гоав, подобно большинству французских поселений, переживал далеко не лучшие времена. Часть жителей еще до войны переселилась на английские территории, а оставшиеся были по рукам и ногам опутаны всесильной Вест-Индской компанией. Когда-то оживленная бухта была почти пустынной. Две бригантины, две пары барок да одинокий купец – вот и все суда, вольготно расположившиеся на пустой глади.

Приход хорошо знакомой жителям «Толстушки Анны», да еще в сопровождении фрегата, поневоле вызвал некоторое оживление на берегу. Люди собирались в надежде узнать новости из далекой метрополии, кто-то радовался прибытию заказанных товаров, многие просто пришли поглазеть на входящие в бухту суда. Наиболее зоркие даже разглядели знакомую фигуру Толстого Жака, как всегда, стоявшего на квартердеке своего корабля.

Встречный ветер мешал прибывшим. Суда вползали в бухту медленно, и шлюпка с портовым чиновником подошла к оказавшемуся ближе купцу, словно он стоял на месте.

Пока чиновник карабкался на борт, фрегат обогнул соплавателя и не спеша двинулся дальше в бухту.

В собравшейся на берегу толпе раздались возгласы одобрения. Здесь было много моряков, и они знали толк в сложном маневрировании.

Среди зевак был Антуан, давний спутник Командора. Он прибыл в городок с целью вербовки флибустьеров для нового похода. Здесь же временно обосновалась «Фортуна», бригантина Буатье.

Фрегат поравнялся со стоявшими кораблями. Вдруг французский флаг на нем дернулся, пополз вниз и застрял на половине пути. Навстречу ему скользнул другой, черный, с изображением большой кошки, и два полотнища затрепетали рядом.

Орудийные порты откинулись, и практически сразу последовал громогласный залп. Оказавшаяся на траверсе пирата бригантина вздрогнула. Пороховой дым скрыл происходящее на ее палубе, но было ясно, что неожиданный удар достиг цели.

Все это здорово напомнило Антуану их собственный визит в британские воды.

Пиратский фрегат навалился на поврежденную бригантину, и толпа морских разбойников с криками устремилась на чужой корабль.

Одновременно с другого борта последовал еще один залп по стоявшим в отдалении баркам.

Предугадать дальнейшее было нетрудно. Во всяком случае, для Антуана.

Из клубов дыма показались шлюпки. Сидевшие в них флибустьеры отчаянно налегали на весла, стараясь как можно быстрее достичь берега.

По большому счету пиратов было не так уж и много. Среди жителей было достаточно людей, умевших владеть оружием, только этого оружия практически никто с собой не взял. Толпа поневоле отхлынула, а следом, как часто бывает при неожиданностях, в ней началась паника.

В отличие от многих Антуан имел при себе и саблю, и пистолеты. Но не сражаться же одному на открытом ветрам и пулям берегу! Головы флибустьер не потерял, однако вместе со всеми был вынужден торопливо броситься прочь.

Сцепившиеся в абордаже корабли несколько развернуло, и воспользовавшиеся этим пираты дали залп по городу.

Его трудно было назвать прицельным. Два или три ядра ударили в убегающую толпу, столько же зацепили дома, а остальные пропали даром. Но эффект, надо признать, был достигнут.

Паника овладела людьми, отовсюду слышались крики, и ни о каком организованном сопротивлении теперь не могло быть и речи.

Еще хуже дело обстояло в гавани. Немногочисленные вахтенные на судах не могли ни сопротивляться, ни увести корабли прочь. Единственным исключением оказалась «Фортуна». Старый Буатье не только находился на ней сам, но и держал на борту половину команды. Для боя этого было маловато, зато привыкшие к неожиданностям флибустьеры смогли проворно поставить паруса и направить корабль к выходу из бухты.

Походя, они еще дали залп по «Толстушке Анне», и последней не оставалось ничего другого, как уступить дорогу.

Разумеется, на купце тоже были пушки, но нападавшие вначале промедлили, а потом стрелять было уже поздно. Очевидно, часть комендоров была убита, остальные растерялись, а придя в себя, уже не обнаружили рядом противника.

Антуан видел все это мельком. Десант уже достиг берега и проворно бросился за убегающими жителями. Во главе высадившихся шел стройный, богато одетый мужчина. За расстоянием Антуан не смог как следует разглядеть предводителя пиратов, только показалось, что он слишком молод для взятой на себя роли.

Дать связную картину дальнейшему уже трудновато. Кое-кто из беглецов опомнился, успел заскочить в свой дом и выбежал оттуда с оружием в руках. Люди защищали свой кров, поэтому местами сопротивление приобрело довольно ожесточенный характер. Кроме этого, оставшиеся на берегу матросы «Фортуны» тоже не желали ни сдаваться, ни мчаться сломя голову прочь. На них напали, как до этого нападали на других они, но смена ролей не лишила французских флибустьеров мужества.

Выстрелы гремели то тут, то там. На стороне жителей было знание местности и чувство, что они защищают родное гнездо, на стороне пиратов – организованность и жажда добычи.

Организованность победила, хотя и с большим уроном. Часть обороняющихся погибла в схватке, остальные отступили из города. Преследовать их пираты не решились. Или, скорее всего, не захотели. Ценности оставались в домах, и не было никакого смысла нарываться среди деревьев на пули.

О том, что пуль у жителей практически не было, дорвавшиеся до добычи разбойники не подумали.

33 Кабанов. Грусть и радость

Всему рано или поздно наступает конец. В том числе и нашей пиратской эпопее. Я вступил на этот путь под влиянием обстоятельств, главным из которых было желание отомстить. Наглецов надо ставить на место, иначе они распоясываются вконец и ведут себя так, словно им не писан ни один закон. Не государственный, к тем у меня отношение особое, навеянное печальным опытом советского, а затем российского человека. Человеческий. Ведь как ни крути, нет никакого оправдания нападению на беззащитных людей. Без повода и даже без выяснения, как они попали в эти места.

Я думаю, гордые британцы надолго запомнят моих славных ребят. Хотя… Не зря же говорят, что горбатого исправит только могила. Но не век же мне шляться по здешним водам, изображая из себя этакого капитана Блада!

О женщинах я могу больше не беспокоиться. Сам в средствах особо не нуждаюсь. А тут еще очередное напоминание короля о том, что с флибустьерством надо кончать.

Может, он и прав. Даже не может, а просто прав. Эпоха полуузаконенного разбоя уходит в прошлое, и мне довелось принять участие в ее заключительных главах. Следующие за нами будут не флибустьерами, а просто отморозками, нападающими на всех, кто слабее, и удирающими от более сильных.

Меня же ждет Россия. Вот закончу последний поход, и домой. Хватит. Сейчас вновь начинается осень, и, значит, даже чисто флибустьерская глава заняла больше года. Несколько многовато. Да еще сколько уйдет на визит к испанским берегам!

Иногда я думаю: а оно мне надо? Но следом перед мысленным взором встает лицо Димы Зайцева, погибшего тогда, когда, казалось, никто из нас больше не будет погибать.

И опять-таки, перед ребятами неудобно. Они привыкли нападать на испанцев и наверняка втайне недоумевают, почему наши рейды были направлены главным образом против англичан. В меня поверили, поддержали, так как я могу не оправдать этой поддержки? Один поход, а дальше все решено.

Надеюсь, добыча будет достаточной, чтобы мои орлы спокойно поменяли мечи на орала. Им же тоже не век бороздить морские просторы.

Девочкам о своем решении я уже сказал. Они сильно обрадовались. Признались, что очень боятся за меня, хотя и стараются не подавать вида. Что ж, спасибо им за это. Я не привык искать поддержки у женщин, жена смогла отучить от подобных глупостей, но, оказывается, это такая большая вещь! Прямо чувствуешь, насколько становишься сильнее, когда знаешь, что некто стоит у тебя за спиной, переживает, ждет…

Может, это и есть счастье?

Вид у зашедшего Мишеля был такой удрученный, что я невольно очнулся от размышлений.

– Что случилось?

– Письмо, – коротко произнес шевалье, словно это слово могло все объяснить.

– Какое письмо? От кого?

– Старший брат погиб.

– Сочувствую, – искренне произнес я.

Брата Мишеля я не знал и знать не мог, но если бравый капитан переживает…

– Это еще не все, – вздохнул д’Энтрэ. – Отца настиг удар. Не знаю, доживет ли до моего возвращения…

– Ты отплываешь в Европу?

– Да. Теперь я единственный наследник. В отставку я уже подал. Через два дня туда направляется караван компании. Отправлюсь с ними.

Наверное, я эгоист. Мне стало жаль даже не друга, потерявшего близких людей, а того, что мы расстаемся, и, скорее всего, навсегда. Вряд ли судьба занесет меня во Францию, а если и занесет, то страна большая. Тем более по нынешним меркам, когда самое быстрое средство передвижения – обычная лошадь.

Достаю бутылку вина. По заверению кабатчиков, самого лучшего, что можно достать на островах. Не знаю, я, признаться, не знаток. На службе мы пили главным образом водку или коньяк.

Но даже посидеть спокойно не дают.

В дом врывается Антуан. Вид у него такой, словно он побывал в немалой переделке.

– Англичане захватили Пти-Гоав! – оповещает он с порога.

– Какие англичане? – подскакиваем мы с Мишелем.

– Пираты. На флаге у них дикая кошка. Фрегат с купцом.

– Купец-то зачем? – спрашиваю, чтобы дать время Антуану несколько успокоиться.

Один фрегат – не страшно. Мы их уже немало пожгли. Я вначале подумал о гораздо худшем.

– Так купец наш. «Толстушка Анна» из Вест-Индской компании. Поэтому никто ничего и не заподозрил. Думали, фрегат из метрополии. Он шел под французским флагом и лишь перед самым нападением поднял свой.

– Так. Давай поподробнее. Впрочем, подожди. Губернатор в курсе?

– Да.

– Что сказал?

– Не знаю. Мы сюда добирались втроем. Пока спутники к губернатору, я рванул к вам.

– Хорошо. Петр Ильич!

Мой бывший шеф объявился почти сразу.

– Всех наших сюда! Предупредите – мы срочно выходим!

Из всех моих кораблей у меня в готовности была только «Лань», но разве в силе дело?

Подробности нападения я узнал уже на ходу. Неприятно поразил тот факт, что неведомый британец полностью использовал мой собственный вариант нападения. Разве что обошелся без предварительной высадки обходного отряда. Не то не хватило людей, не то был так уверен в своих силах.

Вторым сюрпризом было само нападение. Все-таки до сих пор англичане на поселения не нападали. Или сыграли роль мои рейды против их островов?

Ох, попадись мне этот талантливый ученик!

Не попался. Паруса не моторы. Пока мы дошли, наших британских коллег даже след простыл. А в море дорог нет. Ищи их, где хочешь.

И относительной радостью было, что сам Пти-Гоав пострадал сравнительно мало. Конечно, флибустьеры пошуровали в домах, вынесли все самое ценное, зато особых разрушений не было.

А вот людей погибло порядком. Конечно, по меркам здешних городов, по существу представлявших деревеньки средних размеров. Своих покойников британцы забрали с собой, и со стороны создавалось впечатление, будто игра шла в одни ворота. Со слов Антуана и других уцелевших я знал, что это не так. Антуан, например, убил двоих и троих ранил. В таких делах он не хвастает. Говорит, как было. Даже признался, что в какой-то момент на него напал страх.

Еще перед нами в городок вернулся Буатье. В сложившейся обстановке он не стал ввязываться в безнадежный бой, тем более на борту «Фортуны» было лишь четыре десятка человек. Он спас свой корабль, решив, что оказавшиеся на берегу моряки сумеют отступить с минимальными потерями, и теперь с гордостью говорил мне о гибели в бою лишь четверых флибустьеров. Остальные в самом деле отошли, когда держаться стало невмоготу, до этого же, со слов жителей, успели положить десятка два нападавших.

Сам же Буатье издалека пытался следить за нападавшими и лишь ночью потерял их из вида.

Я опросил всех, кого смог. Ход боя мне был известен от Антуана, и я лишь хотел узнать, не было ли среди нападавших знакомых лиц.

Оказалось, были. Правда, не те, кого я ожидал. Кое-кто из местных жителей узнал Коршуна и некоторых людей из его команды, что было совсем неприятным сюрпризом.

– Говорил же я… Надо было повесить негодяя! – Лицо Гранье дышало негодованием.

Он сам рекомендовал мне когда-то моего незадачливого похитителя, зато, убедившись в ошибке, громче всех требовал для него кары.

Тогда я не сумел. Не захотел марать рук. Да и думалось, что англичане накажут его без меня.

В который раз жизнь доказывает мне: сделанное негодяю добро рано или поздно оборачивается злом для окружающих. Доказывает, да все никак не докажет.

– Кто ж знал? Да и руководил нападением не он. Может, пригрозили, как перед тем мы, да и использовали в качестве проводника.

– Проводника… – скептически усмехнулся Гранье. – То-то он на абордаж лез первым, а потом привел подмогу на берег!

– Все равно главным был не он, а этот юноша, который помыкал Коршуном, словно мальчишкой, – возразил я. – Кстати, капитана «Толстушки Анны» они тоже сумели использовать.

Против такого аргумента возразить Жан-Жак не смог.

– Да, Толстого Жака они как-то сумели подцепить. Даже непонятно – как? – покачал головой канонир.

– Это как раз ясно. Подошли под французским флагом, взяли на абордаж, а потом предложили небогатый выбор. Или будет помогать, или отправится кормить рыб. Меня другое интересует. Кто у англичан так лихо научился операции планировать? И как нам с этим юным дарованием встретиться?

Увы! Как раз на эти вопросы никто ответить мне не мог. Оставалась надежда на моих агентов с Ямайки. Флибустьеры – народ кичливый, и вряд ли неизвестный капитан предпочтет держаться в тени. Пусть добыча у них небольшая, зато само дело проведено блестяще. После такого джентльмены удачи будут старательно оспаривать право служить под началом нового предводителя.

– Все. Закругляемся. Здесь нам делать нечего. Сейчас подойдут королевские фрегаты, пусть они этим и занимаются. Есть губернатор, есть Жерве, так зачем отнимать у них хлеб?

На самом деле мною двигало еще одно соображение. Я боялся не успеть к отплытию каравана компании. Это только кажется: смотаться туда, потом обратно. Под парусами да при неблагоприятном ветре даже крохотный путь занимает порою столько, что в наши дни гораздо быстрее добраться до Дальнего Востока. Особенно, конечно, на самолете.

Мы бы и не успели, да только караван задержался. Известие о пиратах заставило купцов несколько пересмотреть свои планы. Они даже стали просить охрану, словно Дю Кас мог выделить им хотя бы один корабль.

На безопасность моряков Вест-Индской компании мне было глубоко наплевать. Как и на саму компанию. Слишком хорошо я знал, как она обирает жителей островов. Драться с ней я не собирался. Все-таки она находится под покровительством короля. А ссориться еще и с Францией после того, как мы умудрились подраться со всеми другими странами…

Да и на Робина Гуда я не похож. В мире никогда не было справедливости, так стоит ли его переделывать в одиночку? Дело в системе, а не в отдельных людях. Вот только…

Мишель очень хотел успеть вернуться на родину до смерти отца, и больше не на чем было плыть. Поэтому пришлось предложить свои услуги, а как оправдание придумать байку об охоте на «Дикую кошку», как тут прозвали фрегат английского флибустьера.

Может, он так и назывался, не знаю. Мне в данный момент был нужен предлог.

Разумеется, никакой кошки, ни дикой, ни домашней, мы не встретили. Хотя я был бы не прочь. Хотелось мне побеседовать с неведомым наглецом. Кто да что и как додумался. Пусть не моя война, но на Гаити столько знакомых…

Зато с Мишелем мы наговорились всласть. Он все звал меня навестить его фамильный замок. Обещал устроить настоящую охоту, и все в таких выражениях… Даже неловко было говорить, что убивать зверей без особой надобности я не люблю.

Адрес я на всякий случай записал, хоть на память не жалуюсь. Дорог на родину много, может, и в самом деле поехать через Францию? Хорошая страна. Мушкетеры, звон шпаг, интриги…

Около Багамских островов мы распрощались с Мишелем и Ритой. Бывшая журналистка уже носила в своем чреве продолжателя славного рода и морское путешествие переносила с трудом.

Было грустно, как всегда, когда прощаешься с друзьями, и невольно думалось: кто следующий? В том, что еще предстоит расставание со многими из ребят, я знал давно.

У каждого в жизни своя дорога, и только набор случайностей вынудил нас идти вместе. Такой набор, что перерос в жесткую необходимость.

Я был немного рассеян на протяжении обратного пути. Потом «Лань» вошла в бухту, и грустить стало некогда.

Подготовка к дальнему походу всегда отнимает много времени. Приходилось следить за снаряжением зажигательных бомб, подгонять Ардылова с изготовлением штуцеров, проверять состояние кораблей, заботиться о всевозможных припасах, расспрашивать о маршруте бывалых моряков, да не о маршруте – о маршрутах. Чтобы никто не догадался о цели нашего похода, я узнавал о городах, в которых никогда не придется побывать, о наиболее удобных подходах к ним, короче, устроил так, что никто из капитанов не знал, куда проляжет наш путь.

Раз уж поход был последним, то провести его надо было так, чтобы добытых средств хватило на долгие годы. Поместий нигде у меня нет, титула тоже, а в Европе много не поразбойничаешь.

И наконец наступил день отправления. Я в последний раз завтракал с Наташей и Юлей, старался их подбодрить, говорил, что скоро, ближе к весне, мы поедем в родные края. Может быть, навестим Мишеля с Ритой в их замке, узнаем, кто у них родился, сын или дочь.

При этих словах девочки переглянулись. Как-то странно, словно взглядами обсуждали нечто неведомое мне.

– Скажи, – объявила Юленька вслух своим чуть хрипловатым голосом, словно подводя итог непонятному для меня обмену.

Наташа вдруг засмущалась, но ничего не произнесла.

– Так. Выкладывайте, – произнес я возможно более спокойным тоном.

Девочки вновь переглянулись, и Наташа смущенно начала:

– Понимаешь, Сережа… Ты, кажется, тоже станешь отцом.

– Что?!

Кажется, я повел себя как мальчишка. В порыве радости обнимал обеих красавиц, нес какой-то вздор, пытался уточнить сроки, словно мог не успеть вернуться…

– Еще не скоро. Месяцев через семь с половиной, а то и через восемь, – прошептала Наташа, пытаясь скрыть лицо у меня на груди.

– И вы хотели скрыть такой факт от самого заинтересованного человека! Эх, мало я вас порол, а теперь уже нельзя!

Я говорил, а сам втайне побаивался. Вдруг попросят остаться! А дело между тем уже завертелось, не остановишь, не дашь задний ход. Да и теперь мне предстоит стараться не ради двоих – ради троих. Сын или дочь, но деньги будут нужны, а что я еще умею?

Не попросили. Напротив, старались вести себя так, словно я просто отправляюсь на работу.

В какой-то степени так оно и было. Если считать целью работы заколачивание денег. Да и чем мое нынешнее ремесло хуже какого-нибудь бизнеса с не менее волчьими законами? Разве что тем, что тут все откровеннее. Так это еще и плюс.

Ничего. Вот завершим поход, и выйду, так сказать, на заслуженный отдых.

И я похвалил себя за выбор цели нашего рейда.

Ею была Картахена. По всем уверениям, неприступная твердыня, где в ближайшее время должна остановиться перед броском через Атлантику часть Золотого флота.

Но разве бывают действительно неприступные твердыни?

34 Ширяев. Штурм Картахены

Сколько помнилось Ширяеву, его бывший командир всегда любил взваливать на себя самые трудные задачи. Не из любви к славе. Какая слава могла быть в конце двадцатого века у российского офицера? Он же не эстрадная звезда, разевающая под фонограмму рот для услады одурманенной публики! Да и денег в те годы платили до смешного мало. Но тут уж одно из двух – или служи честно, с полным напряжением сил, или уходи в отставку. Вот Кабанов и служил, а потом – ушел.

Теперь же он вновь умудрился выбрать наиболее трудный из всех возможных вариантов. Да еще и посмеивался весь путь. Мол, раз трудное, то здесь нас наверняка не ждут, и, значит, дело предстоит намного легче, чем кажется издалека.

Картахена была защищена надежно и природой, и людьми. Расположенная на длинной косе, она могла быть атакована только со стороны бухты. С моря подойти к ней не давали многочисленные рифы и скальные выступы. С бухты же ее прикрывали три форта, и без их взятия о штурме города нечего было и думать. Уже не говоря о том, что сама Картахена представляла собой крепость из двух частей, которые тоже надо было брать одну за другой.

Сверх того, время прибытия было рассчитано Кабановым так, что в той же бухте должны были остановиться несколько галионов, перевозящих в Испанию золотые слитки. Галион же – противник серьезный, хотя флибустьеры побеждали их не раз и не два.

Но одно дело атаковать корабль в открытом море и воспользоваться лучшей маневренностью своих бригантин, и совсем другое – прорываться в гавань под обстрелом форта, чтобы потом попасть под полноценные бортовые залпы самых мощных из когда-либо существовавших судов.

– Прорвемся, – обрывал все рассуждения на эту тему Командор, да так, что дальше докучать ему своими сомнениями не хотелось.

А Ширяев и не докучал. Это новые капитаны могли сомневаться в талантах своего предводителя. Да и то, коль сомневаешься, нечего напрашиваться в подчиненные. Те же, кто ходил с Командором на англичан, с готовностью шли с ним теперь и на испанца.

Ну, форты, крепости, галионы. Что мы, не брали их по отдельности? Брали! А значит, и вместе как-нибудь возьмем. Не зря же под командованием Командора шли три фрегата и шесть бригантин. Целая эскадра, хорошо оснащенная, с запасами боеприпасов и даже обеими отреставрированными спасательными шлюпками с «Некрасова».

Солярки к шлюпкам было мало. Хорошо, любой дизель неприхотлив и может работать хоть на пальмовом масле. На случай же поломки Командор взял своего личного раба, известного всей колонии как мастера на все руки.

Командор отнюдь не рвался переть напролом. Может быть, испанцы не выдержат, сложат оружие, а вдруг нет? Перевес в силах все-таки на их стороне, а победа часто достается недешево.

Первый совет Кабанов собрал, когда до цели похода оставалась последняя сотня миль. Присутствовали новые капитаны в количестве шести человек и свои – Сорокин, ставший командиром захваченного у испанцев фрегата, заменивший его на «Лани» Ширяев, Ярцев с Флейшманом в качестве штурманов, Гранье на правах флагманского артиллериста и Калинин, неизменный переводчик. Все русские уже более-менее владели языком, однако вдруг попадется какой-нибудь труднообъяснимый оборот?

– Диспозиция будет следующей… – По своему обыкновению, спрашивать чьего-то совета Командор не собирался. – Основные силы скрытно высадятся в стороне от Картахены и выйдут к городу со стороны монастыря Пречистой Девы. Монастырь должен быть захвачен так, чтобы ни одна собака в городе не прознала.

– Угу. Бывал я в этих водах. Здесь такой прилив и столько камней, что любую шлюпку вдребезги разобьет. Вот и будет скрытность, когда с кораблей отправимся на дно морское, – с едва заметной усмешкой возразил Буатье.

– Не любую. Высадку мы берем на себя, – холодно отозвался Командор и продолжил: – Далее в ночное время десант продвигается к Картахене. Одна его часть под командованием Сорокина на шлюпках подходит к галионам, другая – во главе с Ширяевым и мной – незаметно проникает в город. Ее задача – захватить ворота в цитадели, арсенал, главные здания, блокировать выходы из казарм, взять в плен коменданта и по возможности старших офицеров. При начале боя за галионы, удерживая захваченные объекты, поднять в городе панику, не дать возможности организовать сопротивление. Соответственно, группа Сорокина под прикрытием тумана сходится с галионами и внезапным ударом берет их на абордаж. Особенно обращаю внимание: в городе с женщинами и пленными вести себя галантно. Никаких жестокостей. Бой – другое дело. Корабли под общим командованием Флейшмана подходят ко входу в гавань перед рассветом и высаживают десант с обеих сторон от головного форта Бокачико. После его захвата выдвигаются к следующему. Имейте в виду: основные силы будут заняты в обходном маневре, и на кораблях останется минимум людей. Моим заместителем назначаю Ширяева. Заместителем Флейшмана будет Гранье. Вопросы?

– Позвольте мне спросить, уважаемый Командор, почему вы так уверены, что нужной вам ночью над гаванью будет туман? – вежливо осведомился Монбрен.

– И откуда мы возьмем шлюпки? – с другого конца подал голос все тот же Буатье.

– Шлюпки в гавани будут в любом случае. Что до тумана, то его я обещаю твердо. – Командор переглянулся с Сорокиным, и оба улыбнулись.

Над созданием дымовой завесы они протрудились едва ли не месяц, прежде чем были удовлетворены результатом.

– Как-то у вас все легко выходит. И к берегу сумеем пристать, и туман в нужное время опустится, и город незаметно захватим. Даже непонятно, для чего тогда нужны корабли? – на правах самого старого пробухтел Буатье.

– Чтобы вывезти добычу, – спокойно поведал Командор. – А в бою еще для отвлечения внимания. И помните: побыстрее захватить Картахену в наших общих интересах. В Архипелаге объявилась британская эскадра. Встречаться с ней у нас нет никакого резона. И еще раз повторяю: передайте людям строго-настрого – никаких насилий быть не должно. Как я понимаю, никаких возражений нет?

Тон, которым был задан последний вопрос, был таков, что никто не подумал прекословить.

Высадка в самом деле прошла гладко. Две спасательные шлюпки смогли пробиться сквозь прибой и в несколько заходов перевезти на берег шестьсот флибустьеров, а также запасы гранат, пороха, пуль и одну из трех радиостанций. От пушек Кабанов решил отказаться. В маленьких не было никакого прока, а большие только стеснили бы маневренность отряда. Главной ставкой в операции были внезапность и дерзость.

Гладко прошло и взятие монастыря. Туда Командор направился сам в сопровождении неизменных Сорокина и Ширяева, а равно тех из соратников, которые уже продемонстрировали умение в подобных делах.

В монастыре пришлось провести целый день, зато никто в городе даже не заподозрил присутствие под боком вражеского отряда.

Пока флибустьеры предавались вынужденному безделью, вещи не очень приятной в соседстве с многочисленным врагом, Командор с ближайшими помощниками успел сходить на разведку.

Погода как на заказ выдалась пасмурной. Душно парило, в любую минуту мог пойти дождь, и горожане предпочитали не отходить далеко от стен.

А вот между четверкой галионов, красивых, элегантных, и берегом почти непрерывно сновали шлюпки. Командиры кораблей не только отдыхали сами, но и давали отдохнуть людям перед трудным путешествием через океан.

Мрачноватое небо так и не разродилось дождем. Надо заметить, тоже к счастью для флибустьеров. Месить разбухшую грязь – удовольствие небольшое, но гораздо худшее могло бы ожидать в бою. Как ни старайся, намокает порох, отсыревают кремни, и в решающий момент можно элементарно оказаться безоружным.

Захватить стены и проникнуть в город оказалось на удивление несложно. Солдаты, вынужденные нести службу в влажном и душном климате, за много сотен миль от родной земли, относились к ней не как к службе, а как к разновидности каторги. Кто же из каторжан готов рисковать жизнью?

Да и чего им было опасаться, когда дальше, в сторону моря, было целых три форта с такими же горемыками, как они сами? Если уж враг и нападет, то первыми встретят его другие.

О том, что другие тоже не горят желанием повоевать, как-то не думалось.

Обошлось практически без жертв. Большинство часовых покорно дали себя связать, и лишь двое или трое поплатились жизнью за излишнюю строптивость.

Впрочем, может быть, у них так проявился испуг.

Немедленно приступили ко второй части плана. Двести флибустьеров, по пятьдесят на галион, расселись в стоявшие у берега лодки и, стараясь грести бесшумно, поплыли к вожделенной добыче.

На носу каждой лодки задымили банки с импровизированной смесью, отчего внимательному наблюдателю могло показаться, что туман с берега надвигается на корабли.

Но внимательных наблюдателей на галионах не нашлось. Отдых есть отдых. Матросы и солдаты к ночи изрядно нагрузились вином, и даже вахтенные бродили по палубам, из последних сил борясь со сном. Да и то в том случае, если сон уже не поборол их.

По сложившейся традиции Кабанов лично пошел отдать визит коменданту. В качестве переводчика с ним последовал неизменный Калинин, и еще несколько человек служили прикрытием.

На долю Ширяева выпал захват верхнего города. Нижний отправился завоевывать Владимиров.

И тут все прошло без сучка и задоринки. Дневальные в казармах не стали проявлять героизма. Под такой бдительной охраной солдаты продолжали сладко спать, даже не ведая, что они уже превратились в пленных. Пусть спят. Оружия при них все равно нет, а арсенал давно в гораздо более надежных руках.

К сожалению, с захватом кораблей так же тихо не получилось.

Со стороны гавани тревожно грянул одинокий выстрел. Затем на долгих десять секунд вновь повисла тишина и вдруг взорвалась треском мушкетов и пистолетов.

– Давай! – Ширяев кивнул флибустьерам.

Пираты торопливо бросились вдоль улиц, разбились на пары и тройки и принялись старательно наводить панику.

Захватчики грозно кричали, стреляли в воздух, время от времени бросали на пустынную мостовую гранаты. Шум стоял такой, будто в город ворвалась целая армия.

Сам Ширяев вдвоем с Антуаном перекрыл главный выход центральной казармы. Солдаты кинулись было наружу, но на пути выросли зловещие силуэты, и Антуан рявкнул по-испански:

– Куда?! Кто попробует выйти – убьем!

Желающих оказаться убитыми не нашлось. Вояки замялись, заполонили собой весь большой коридор, но вперед идти не решились. Пусть на пути стоят лишь двое, но это так, для острастки, главные же силы притаились снаружи и ждут только момента, чтобы утолить кровожадные инстинкты.

Для полноты впечатления Ширяев то и дело покрикивал куда-то во двор:

– Жан! Не маячьте на виду! Вы же в засаде! А ты, Жюль, куда прешь? Сказано: сдающихся не трогать!

Стоять так, вдвоем против сотен, было одновременно и страшно, и чертовски приятно. Словно какой-нибудь легендарный герой вернулся в грешный мир на радость друзьям и погибель врагам. Одно движение – и такое покажу!

– Всем вернуться на свои места! – вновь гаркнул Антуан, которому такое противостояние стало действовать на нервы.

Из города по-прежнему доносилась какофония псевдобоя, и отзвуки настоящего доносились с далеких кораблей.

Добавляя свою лепту в общий шум, Антуан выстрелил в потолок из пистолета.

Среди заплесневелых каменных стен выстрел прозвучал словно гром, отразился эхом, погас, но сумел задержаться в солдатских душах.

Коридор вмиг опустел. Только в отдалении из дверей изредка выглядывали не то самые храбрые, не то самые робкие. Проверяли, стоят ли на месте грозные часовые или уже пошли по казарме творить злодейское дело.

– Смешно, – улыбнулся Ширяев. – Никогда не думал, что вдвоем можно взять в плен три сотни человек.

– Какие три? Их тут не меньше пятисот! – поправил его Антуан и после паузы добавил: – Даже намного больше.

Впрочем, число пленных было таково, что уже не пугало, а лишь прибавляло самоуважения.

Единственное, что несколько тревожило, – неопределенность за стенами казармы. Стрельба в гавани стихла. Скорее всего, это свидетельствовало о захвате кораблей. Но мало ли?.. Считая с солдатами абордажной команды, людей на каждом галионе было в несколько раз больше, чем те полсотни флибустьеров, которые выделялись на пленение каждого.

А вот редкие выстрелы в самом городе говорили о несомненной победе. В противном случае они бы давно переросли в яростную перестрелку.

Так, может, и в гавани?.. Люди есть люди. Что на берегу, что на корабле. Одно дело – долгожданный бой, и совсем другое – неожиданное нападение. Человек расслабленно отдыхает, ни к чему не готов, а ему вдруг ни с того ни с сего предлагают на выбор жить или бороться за жизнь. В борьбе же можно и выиграть, и проиграть. В казармах, к примеру, предпочли выбрать жизнь…

– А ведь, кажется, получилось, – убежденно вымолвил Ширяев, хотя и не удержался от неопределенного «кажется».

– А ты думал? – Более простодушный Антуан, раз уверовав в таланты Командора, никаких мыслей о поражении не допускал.

Его ответ подействовал на Ширяева не хуже победного донесения.

– Получилось! – громко, так что перепугались испанцы, выкрикнул Григорий и в порыве чувств выстрелил в потолок.

– Получилось!!!

35 Флейшман. Добыча

Я первый раз в жизни командовал кем-то. Именно командовал, а не руководил, как в тех, прежних, временах. Причем сразу эскадрой из девяти вымпелов.

Как я и предполагал, хорошего в том было мало. Еще сразу после совета, наедине с Командором, я предложил заменить меня кем-либо другим и услышал короткий ответ:

– Некем, Юра. Сорокин мне нужен на берегу. Доверять чужим не хочется. Валера, боюсь, не потянет. Остаешься ты.

– Я тоже не потяну.

– А куда ты денешься? Да и откуда ты откопал такое поганое слово: «не смогу»? Есть слово «надо». Других после отдачи приказа не бывает.

Вот так я и стал временным адмиралом.

Что мне сразу помогло – авторитет Командора. Раз Кабанов сам назначил меня, значит, никого лучше быть не может. Это было мнение тех, кто уже ходил под Веселым Кабаном. Те, кто делал подобный вояж впервые, вынуждены были принять данный шаг на веру.

Пришлось постараться. Сил в себе я не чувствовал, но Сергей прав: кто, если не я?

Высадка прошла успешно. Потом Кузьмин признался: если бы не спасалки с «Некрасова» – купаться бы десанту в море. На весельной шлюпке подойти к такому берегу нечего было и думать. Да и на наших, герметичных, моторных, стоило таких трудов, что у Кузьмина после этого долго дрожали руки.

Дальнейшее было относительно проще. Пасмурной ночью без всяких ориентиров Валера умудрился не только точно вывести нас к цели, но и подгадать время.

С первыми проблесками света мы подходили ко входу в длинную бухту, которую правильнее было бы назвать заливом.

Радио уже сообщило нам о благополучном захвате города и галионов. Золота на последних было столько, что это с лихвой окупало любые трудности, которые могли бы выпасть на нашу долю.

Но город городом, а форты по-прежнему преграждали наш путь. Сверх того, их гарнизоны вполне могли напасть на Картахену, попробовать отбить ее и тем намного затруднить столь блестяще начатую операцию.

К счастью, хваленое европейское благоразумие взяло верх. Комендант города граф Уньес де Лас Риос после убедительной беседы с Командором выслал на форты посланцев с коротким распоряжением о сдаче. Нам даже не пришлось стрелять. Вместо орудийного салюта от первого форта отвалила шлюпка, и сидящий в ней офицер вежливо сообщил, что, выполняя приказ графа, гарнизон покидает форт.

Вся церемония прошла в лучших традициях галантного века. На правах временного командующего эскадрой я, в богатом камзоле, при большой живописно одетой свите со всех кораблей, занял место у выхода из форта.

Первым показался громадный обоз коменданта и господ офицеров. Нагруженные мулы в сопровождении слуг и невольников прошли мимо нас, поднимая пыль, и лишь когда она улеглась, наступил черед гарнизона.

Во главе на породистом скакуне ехал сам комендант. Согбенный, высушенный климатом и возрастом, выглядевший на все свои семь десятков лет, он уже мало походил на бравого вояку. Разве что на старика отца из какой-нибудь испанской пьесы.

Поравнявшись со мной, комендант вежливо отдал честь, и я приветственно взмахнул шляпой в ответ.

Следом прошествовали прочие офицеры, а уж затем стройной колонной с оружием в руках солдаты, которым так и не довелось в этот раз повоевать. Да они наверняка и не хотели. Было бы во имя чего, а просто так…

Мы даже не стали брать их в плен. Выкуп с них не взять, везти на Гаити незачем, орденов нам все равно никто не повесит. Так пусть идут на все четыре стороны, лишь бы не путались под ногами.

Остальные форты лишили нас даже этого зрелища. К нашему подходу они были пусты, и оставалось только занять их небольшими гарнизонами на всякий случай.

Картахена являла приятное глазу зрелище. Над какой-то башней гордо развевалось черное знамя с кабаньей головой, такие же знамена колыхались над замершими в бухте галионами. В самом городе не было ни трупов, ни каких-либо следов боя. Разве что вид у горожан был несколько пришибленный, да по вполне понятным причинам не видно было дам.

Мы вошли в город парадом. Сам я равнодушен к армейским церемониям, но флибустьеры восприняли эту идею с энтузиазмом. Ну прямо как дети.

Били барабаны, и под их раскатистые удары разодетые во все самое лучшее пираты маршировали почетче заправских солдат. Впереди шел я с капитанами, и только наша группа несколько портила четкость строя.

Но всех превзошел Командор. Он встретил нас на взятом из чьих-то конюшен белом коне. Весь в черном бархате, с массивной золотой цепью на груди, эффектный, с гордо выпрямленной спиной, словно командовал не разбойниками, а регулярной армией. Показалось или нет, но из окон домов за ним наблюдали женские и девичьи глаза. Когда еще увидишь блестящего победоносного кабальеро!

При нашем прохождении Командор лихо выдернул из ножен шпагу, высоко вскинул ее, да так и застыл в несколько картинной позе.

Шагавшие пираты восторженно взревели. Перед ними был Вождь, и они были готовы следовать за ним куда угодно. Хоть в рай, хоть в ад.

Походить действительно пришлось. Мы двигались по городу кругами, дабы у жителей сложилось представление о нашей многочисленности, и в конце мне это стало даже как-то надоедать.

Зря. На смену краткому празднику сразу пришли будни. Весь вечер наши оценщики прикидывали размер добычи, затем последовала неизменная сцена дележа и перегрузка захваченного золота с галионов на наши корабли.

Прошлую ночь не спал никто, но и в эту почти никто не уснул. Доля каждого была такой, что поневоле лихорадила воображение. Хотелось побыстрее покинуть Картахену, вернуться в родной порт и там уже кутнуть как следует, дабы разговоры о кутеже еще долго гуляли по всем островам Архипелага.

А утром, как всегда, показалось: мало! Перед нами лежал процветающий город, и просто уйти из него не позволяло пиратское достоинство.

В принципе, жители понимали наши чувства. Они даже готовы были пойти нам навстречу, только не в том размере, который назначил Командор.

Об этом нам поведали к вечеру лучшие люди города, пришедшие целой делегацией. Речи их звучали почтительно, а заявление о том, что сумма будет меньшей, – даже с сожалением. Мол, все понимаем, с радостью пошли бы навстречу, да только народец мы бедный, и сами перебиваемся с хлеба на квас, хотя и на золотой посуде.

– Я думаю, торг здесь не уместен, – процитировал Кису Воробьянинова Командор и уже от себя добавил: – Срок до завтрашнего вечера. Больше ждать мы не будем.

Люди не умеют ценить чужой доброты. Старые флибустьеры частенько вспоминали, как под пытками пленные с готовностью вспоминали о всех своих заначках да еще сожалели, что мало припрятали на черный день.

Здесь же никто не раскладывал любовно щипцы, не нагревал железо, не разводил костры…

Короче, к вечеру сумма собрана не была. Командор дал отсрочку, но и спустя сутки память жителей продолжала спать беспробудным сном. Никто не бесчестил их жен и дочерей, не вытягивал из них клещами каждое слово, а без этого отдавать свое казалось глупым, нечестным.

Наши старики стали в открытую говорить о возвращении к проверенным методам. Мол, если очень просят, то почему не тряхнуть стариной? И нам хорошо, и местным приятно.

Доставлять жителям приятное Командор не захотел. Идти у них на поводу – тем более.

– До завтрашнего утра. Иначе… – Это были его последние слова депутации в этот день.

На следующий пришлось говорить опять.

Всей суммы так и не было. Командор слишком привык, чтобы его приказания исполнялись точно и в срок, и едва не вышел из себя при виде подобной недисциплинированности.

Несколько слов окружающим, и вся делегация в полном составе оказалась запертой в самом большом костеле. Здание было большим, люди терялись в нем, им могло стать страшно, и Командор приказал доставить туда же всех, кто мог быть состоятельным.

В отличие от горожан пиратская вольница приказания своего главаря выполняла безоговорочно и мгновенно. Облава была быстрой. Конечно, не обошлось без ошибок. Кого-то взяли не того, кого-то пропустили, но храм наполнили так, как он не был наполнен даже по религиозным праздникам, несмотря на традиционно крепкую испанскую веру.

– Роли запомнили? – спросил нас Командор.

С ним собрались все свои. Если не бывшие современники, то хотя бы ветераны наших походов. Вооруженные с головы до ног, с видом профессиональных головорезов.

– Вперед!

Командор вошел в храм в голове нашей процессии. Вид у него был неумолимый, словно у судьбы.

Гул голосов умолк без всякого предупреждения. Жители повернулись к нам, пытаясь по выражениям наших лиц прочитать грядущий удел.

– Я вам давал время? – не здороваясь, громогласно осведомился Командор.

Аркаша перевел его вопрос на испанский.

Ответом было молчание, которое, как известно, обозначает согласие, только без слов.

– Так какого черта?! – помянул нечистого Командор.

На этот раз по толпе пробежал возмущенный гул. Не сильный, все-таки завоеватель вправе диктовать свои правила, но… Говорить такое в храме…

– Тогда вот вам последний срок. Деньги должны быть у меня до полудня. В противном случае я возьму их вашими жизнями. А чтобы не думали, что я шучу, взять этих!

Кабанов указал на стоявших к нему ближе всех идальго. Пираты с готовностью подхватили бедолаг. Те даже не сопротивлялись, не то ничего еще не поняв, не то положившись целиком на волю Божью.

Но в данный момент играла роль лишь воля Командора.

– Этих пятерых вывести наружу и расстрелять! – отчеканил Кабанов.

В служебном рвении взятых оказалось восемь. Пришлось троих отпустить. Один из отпущенных, полный, уже в летах, от милости судьбы ослабел и медленно сполз на холодный пол.

Обреченных выволокли вон. И тут налицо была та же покорность. Драться идальго не пытались, только ноги слушались не всех, и кое-кого пришлось волочь.

Прошло несколько томительных минут, а затем снаружи раздался нестройный залп.

– Кто желает быть следующим? – грозно спросил Командор, выбирая глазами очередную жертву.

Благородные господа очень быстро стали лишаться своего благородства. Они потеряли гордую осанку, разворот плеч, как-то сжались, словно таким образом могли превратиться в невидимок.

В храм с грозным и возбужденным видом вернулись ушедшие перед тем пираты.

– Готовы! – громко оповестил Антуан и захохотал.

В его хохоте многим из присутствующих послышался хохот сатаны.

Меня эта комедия тоже веселила, однако я постарался сдержаться и максимально сурово взирать на толпу.

– Так будет каждые полчаса до тех пор, пока я не получу положенного. Если хотите, можете тянуть с выкупом хоть до послезавтрашнего вечера. На дольше вас не хватит. А чтобы лучше осознали, взять еще пятерых!

По иронии судьбы, пожилой идальго был схвачен во второй раз. Бывают же люди, которых жизнь ничему не учит! Ему бы после первого уйти вглубь, не попадаться на глаза! А так… ноги вновь перестали держать благородного мужика, и ребятам пришлось волочить его, словно куль.

Сосед пожилого, наоборот, проявил неожиданную прыть. Увидев приближающихся к нему пиратов, он бросился в толпу, попытался ввинтиться в нее, скрыться: ведь какая нам разница, с кого именно начинать?

Разницы не было никакой. Только очень уж развеселило нас это бегство, и флибустьеры с гиканьем устремились вдогонку.

В отличие от беглеца перед пиратами толпа расступалась, и поймать несчастного не составило никакого труда.

Потом несколько минут ожидания – и очередной залп.

На этот раз объявившийся Антуан говорить ничего не стал, но его недобрая ухмылка напугала собравшихся больше любых слов.

– Может, еще? – как и было условлено, предложил я.

– Пока хватит. Еще успеем пострелять. – Командор достал корабельные песочные часы и поставил их неподалеку. – Время уже пошло. Кстати, у нас же есть люди, у которых стрельба не клеится. Вот пусть они и потренируются.

Две последние фразы Аркаша не переводил, однако в толпе нашлось достаточно понимающих французский язык, и они немедленно поделились планами нашей боевой подготовки.

Содействовать повышению нашей выучки идальго почему-то не захотели. Более того, решили всячески вредить врагу. Соответствующие распоряжения – и слуги ринулись по местам обитания с такой скоростью, словно твердо решили побить все рекорды по бегу.

Командор трижды переворачивал часы. Каждый раз Антуан со своими помощниками выволакивал из толпы очередную группу и выводил ее прочь.

Перевернуть часы в четвертый раз Кабанову не пришлось. До полудня было еще далеко, когда выкуп был собран. В полном объеме и без лишних проволочек.

– Значит, можете, когда хотите, – подытожил Командор и повернулся к нам: – Пошли. Здесь нам делать больше нечего. Утром отплываем. Но если кто из экипажей желает, может послушать мессу.

Таковых не нашлось. На каждом корабле была Библия, но этим в основном и исчерпывались отношения пиратов с Богом.

Не считая, конечно, пылких молитв во время наиболее крепких штормов.

Да и неудобно было оставаться в храме, где столько народа смотрели на нас, словно на провозвестников Страшного суда. Костелов в Картахене хватало.

Может, это несколько кощунственно, но Командор не удержался от еще одного, последнего, объявления:

– Уважаемые хозяева! Пользуясь случаем от лица флибустьеров благодарю вас за гостеприимство и его денежное выражение. Надеюсь, вы не оставите в беде семьи покойников.

Он сделал краткую паузу и торжественно произнес:

– Приведите трупы!

Выражение лиц горожан не поддавалось никакому описанию. Прежде они решили, что ослышались, затем – что Командор овладел каким-нибудь способом зомбировать мертвецов, заставлять их передвигаться после смерти.

Но двадцать пять человек на покойников отнюдь не походили. Ни следов пуль, даже цвет лиц полностью соответствовал живым. Разве что давешний пожилой толстячок едва стоял на ногах, и два благородных дона были вынуждены поддерживать его с обеих сторон.

Да и с чего им походить на покойников, когда их просто прятали в ближайшем доме, после чего спокойно стреляли в воздух?

Эх, надо было с жителей за растраченный порох деньги содрать! По тройному тарифу…

36 Ярцев. Эскадра

Всю вторую половину дня шла лихорадочная подготовка к плаванию. Только незнающие люди думают, будто это так просто: снялся с якоря, да и все. На деле у команды столько всевозможных дел и забот, что некогда продохнуть.

Суета стихла лишь ночью. Все было готово, однако сплошная тьма уже не позволяла проделать долгий путь к выходу в море.

Тронулись в предутренней мгле при дополнительном освещении горящих галионов. Пока же прошли длинную бухту, окончательно посветлело.

На небо, впервые за последние дни, выглянуло солнце. Лучше бы и не выглядывало.

В его лучах на ослепительной глади моря четко белели паруса. Четыре, семь, девять, семнадцать… Семнадцать британских кораблей, среди которых было четыре линейных мастодонта, наглухо отрезали путь к свободе.

Превосходство пришельцев было столь велико, что в сердца самых бесстрашных поневоле стал закрадываться страх. Жаль было не только себя, каждый из флибустьеров знал, что от судьбы не уйдешь, жаль было завоеванной добычи, которая теперь достанется шакалам.

– Что будем делать?

Вопрос родился у всех, и каждый лихорадочно принялся искать выход.

О сдаче не могло быть и речи. Англичане в лучшем случае отправят всех на плантации, в худшем – перевешают, словно собак.

Или не перевешают? Перехваченная добыча сделает сердца мягче, а из любого рабства можно бежать…

Но отдать честно завоеванное… Тогда лучше смерть!

– Был бы штиль! Использовали бы, блин, спасалки как буксиры! – невольно вырвалось у Ярцева.

Они стояли на квартердеке «Вепря». Он, Командор, Флейшман, Сорокин, Ширяев. Ждали прибытия остальных капитанов.

– Все равно не вышло бы. Кораблей слишком много, – покачал головой Командор.

Лицо Кабанова было невозмутимым. И трубку он курил спокойно, словно ничего особенного не произошло.

– Пат. В бухту они войти не рискнут, а нам отсюда не выбраться, – усмехнулся Сорокин. – Зато сможем наладить такую оборону! По ночам будем потихоньку избавляться от англичан. Опыт у нас есть. Глядишь, всех и перетопим.

– Вопрос тогда в другом. Что будет происходить быстрее? Мы топить корабли, или им приходить помощь? Боюсь, что последнее, – покачал головой Командор. – Нет, действовать надо сразу, не давая опомниться.

На него посмотрели спокойно. Раз надо, значит, надо.

– Блин! Ветер неблагоприятный! – буркнул Ярцев.

Страха шкипер не испытывал. Отбоялся в свое время. Хватит! Да и англичане благоразумно держались вдалеке, отнюдь не пытаясь лезть на рожон.

– Еще не вечер, – спокойно заметил Командор.

Все невольно улыбнулись, вспомнив известную песню.

– Командор! Люди к бою готовы! Настроение бодрое. Ожидают лишь приказаний. – Гранье поднялся на квартердек, собранный, деловитый.

– Это хорошо. Посмотрим, что на остальных кораблях.

В экипажах «Вепря» и «Лани» Командор был уверен. Люди проделали с ним не один поход. Они верили в своего предводителя, он же – в них.

На остальных кораблях дела обстояли похуже. Об этом в один голос поведали прибывшие капитаны. Предыдущий успех породил эйфорию, однако вид караулящей выход эскадры был настолько грозен, что многие начали сомневаться, удастся ли выбраться живыми.

О подобном несколько раньше докладывал и Сорокин. У него на фрегате тоже хватало тех, кто никогда не ходил с Командором.

– Уныние пресекать, не останавливаясь ни перед чем, – отчеканил Кабанов, выслушав доклады. – Объявить командам, что, как только переменится ветер, мы идем на прорыв.

– Какой прорыв? Нас раздавят, как мух, – флегматично заметил Монбрен.

– Посмотрим, кто кого раздавит. И вот еще. Желающим предложить сойти на берег. Крысы могут бежать с кораблей. Говна нам не надо.

Улыбнулись все. Сойти в только что ограбленный город было хуже, чем попытаться рискнуть в открытом море. Тут хоть у кого-то будет шанс под шумок проскочить мимо эскадры, а потом воспользоваться ночной тьмой и улизнуть.

У русских же был еще один повод для улыбок. Командор упорно цитировал ту же песню, старательно наводя компаньонов на гимн о непокорных гордых людях.

– Попробуем пойти россыпью? – деловито уточнил Буатье.

Для кого-то это могло стать шансом. Тут как повезет. Большинство, конечно, перехватят, но кому-то…

– Нет, строем. Во главе – «Вепрь», за ним – «Лань». Главная цель – флагман британцев. Абордажа избегать. Боя на параллельных курсах – тоже. Только на встречных. Следить за моими маневрами. Как только встанем на ветер, выходить из боя. Порядок следования уточню дополнительно, – чеканил Командор.

Свои глядели на него с восторгом, чужие – с долей скепсиса. Все-таки противостояли им английские моряки, а уж они драться умели.

Впрочем, флибустьеры тоже.

А потом поменялся ветер.

Вечер еще не наступил, когда пиратская флотилия вышла из бухты. На каждом из кораблей гордо развевался флаг с веселой кабаньей мордой. Довольно свежий ветер старательно надувал паруса, позволяя развить неплохую скорость.

Британцы заметили выход флотилии. Их корабли торопливо и четко выстроились в линию баталии. На их стороне было подавляющее превосходство в огневой мощи и выучка в совместных плаваниях, а дисциплина на кораблях была такой, что матросы и в мыслях боялись ослушаться приказаний надменных офицеров. Тут разговоры были короткими. Или девятихвостка до потери сознания, или протягивание под килем, а то и сразу петля без долгих разговоров.

Командор нарочито неторопливо обошел палубы фрегата. Канониры деловито стояли возле пушек, матросы были заняты работой с такелажем, снайпера с новенькими штуцерами занимали гнезда на мачтах или располагались у фальшбортов.

У мортир с гитарой в руках сидел Женя Кротких и хриплым голосом пел знаменитую песню. Пел по-русски, но люди как-то понимали смысл, а Гранье даже пытался подпевать. Жан-Жак уже более-менее сносно владел языком и всегда рад был присоединиться к пению.

Командор постоял рядом, с готовностью дослушал до конца и лишь заметил бывшему с ним Ярцеву:

– Надеюсь, финал нам удастся переделать. Корабль терять что-то не хочется.

– Удастся, Командор! – убежденно ответил Валера.

– Есчо не вечер! – поддержал разобравший фразу Жан-Жак и подмигнул.

Кабанов бодро улыбнулся в ответ. Про себя он мог предполагать разные варианты, но другие этого знать не должны. Достаточно того, что свои видели, как он надевал под рубашку голубую тельняшку. Как всегда в те моменты, когда считал положение очень серьезным.

– Держать в промежуток между основными силами и авангардом!

– Есть держать в промежуток! – в тех же положениях Кузьмин словно вспоминал давнюю военную службу.

Англичане быстро разгадали смысл маневра. Да и что тут было разгадывать!

Основные силы прибавили парусов и бодро двинулись закрывать брешь. В свою очередь авангард тоже добавил скорости.

Линия баталии – дело святое. За ее нарушение адмиралов вешают, и потому все должно быть строго по правилам.

– Курс на арьергард!

Эскадра вновь попыталась перестроиться в соответствии с меняющейся обстановкой. Британский адмирал упорно старался поставить на угрожаемое место свои основные силы из линейных кораблей и наиболее мощных фрегатов.

Только на стороне флибустьеров был еще и ветер. Он старательно дул в корму, позволял маневрировать, в то время как их противникам приходилось идти под прямым углом к единственному подателю движения.

Стройная линия англичан стала поневоле распадаться. Основные силы потеряли строй, на глазах превратились в кучу, и требовалось время, чтобы из нее вновь вырос грозный боевой порядок.

Вдобавок авангард поздно заметил маневр своего флагмана и продолжал следовать дальше с прежней скоростью. Потом его командир заметил свою оплошность, стал спешно убирать паруса, и все окончательно спуталось.

– «Лань»! Атакуем адмирала! – о чем действительно жалел Командор, это о том, что рации не стоят на каждом из его судов.

«Вепрь» легко изменил направление и устремился на англичанина. Последний как раз чуть развернулся кормой к противнику и даже не смог дать своевременный бортовой залп.

Гранье действовал четко, словно на стрельбище. «Вепрь» скользнул под самую корму флагманского линкора, развернулся бортом, и орудия немедленно выплюнули в мачты противника порцию книппелей. Одновременно сказали веское слово мортиры. Из огненных ядер лишь одно рухнуло рядом с бортом англичанина, остальные же обрушились на его верхнюю палубу.

Не отстали и штуцерники. Почти каждый их выстрел достиг цели, и квартердек линкора оказался заваленным трупами.

Командор немедленно повернул фрегат, направил его в сторону, а на освободившееся место заступила «Лань», и Ширяев хладнокровно повторил все действия своего командира.

Сорокин поступил иначе. У него не было мортир с зажигательными бомбами, зато и линкор уже лишился двух мачт, а начавшийся пожар вызвал у англичан легкую амнезию. В том смысле, что они дружно бросились тушить разрастающееся пламя и при этом начисто забыли о необходимости стрелять по пиратам.

Картечь весело прошлась по пожарникам. Вторя ей, около одного из орудий рванул порох. Это еще не был венчающий дело взрыв крюйт-камеры, только пролог к нему, но понят он был правильно.

Неясно, уцелел ли на линкоре кто-нибудь из старших офицеров, или все они полегли под огнем снайперов. Если кто и остался – унять дальнейшее ему было не под силу. Матросы в панике заметались по кораблю, начали спускать шлюпки, причем в спешке делали это настолько бездарно, что первый баркас сорвался и, подобно ныряльщику, вошел в воду носом…

Следовавшие за Сорокиным корабли добивать линкор не стали. Бригантина Монблана первой свернула в сторону, подальше от опасного врага, и остальные последовали ее примеру.

Маневр был произведен вовремя. Линкор распух, разлетелся с оглушающим грохотом, и на оказавшихся поблизости кораблях, как английских, так и флибустьерских, пришлось срочно выбрасывать за борт горящие доски, прилетевшие прощальным подарком.

– Сорокин! Уводи ребят!

Командор ожидал, что англичане мстительно набросятся на пиратский флагман, и норовил воспользоваться этим, прикрыв всеобщий отход.

Однако покойный адмирал держал эскадру в ежовых рукавицах. Настолько, что его исчезновение вызвало форменный бардак.

Все три отряда британских кораблей превратились в безобразные неуправляемые скопища. При желании можно было бы атаковать любое из них, да только какое желание могло быть у флибустьеров, когда трюмы ломились от добычи?

Соответственно прореагировал и Командор. Он мгновенно понял, что никаких военных действий в ближайшее время не предвидится и хотя бы четверть часа в запасе есть.

– Уходим! Ну, Валера, теперь твоя очередь. Представь, что мы на королевской регате и пришедшему первым достанется огромный приз. Аккурат в размере нашей добычи.

«Вепрь» стремительно разрезал волны, по сторонам уже без строя неслись остальные пиратские корабли, и полученная фора давала надежду дожить до приближающегося вечера.

– Слушай… – Настроение Ярцева было отличным. В ходовых качествах своего корабля он был уверен, и теперь неудержимо тянуло позубоскалить. Между прочим, тоже реакция на миновавшую опасность. – Неужели адмирал сумел всех убедить, блин, что без него они полный ноль?

Командор посмотрел за корму. На некоторых судах уже успели опомниться, разворачивались, пускаясь в погоню, другие же до сих пор покоились на волнах, словно и не было на них капитанов.

– Разве не так? Хотя могу предложить еще вариант. Покойник затрахал всех так, что они пропустили нас исключительно за оказанное благодеяние. Это у нас полная свобода. Погоня, а канониры поют. Прямо хоть на эстраду выпускай.

Но осуждения в словах Командора не было. Напротив. Ведь когда человек поет такие песни, его невозможно сломать.

А погоня… Уйдем! В противном случае преследователям будет много хуже.

37 Кабанов. Запоздалая альтернатива

Говорят, такого разгула на острове не видели давно. Возможно. В годы расцвета меня здесь не было, и сравнивать мне не с чем. Знаю лишь, что последние загулы Граммон устраивал в английском секторе. В знак протеста против политики французского короля. Благо войны тогда еще не было, и флибустьеры разных стран боролись против общего врага.

По мне, так кутежи моих орлов после предыдущих походов ничем не отличались от нынешнего. Разве что участников было поменьше. А в остальном… Во всех злачных местах творилось нечто неописуемое. Гульба, напитки рекой, женщины соответствующего поведения, азартные игры – короче, полный джентльменский набор, вплоть до стрельбы из пистолетов в воздух в качестве привычного аккомпанемента.

Еще бы! Даже после отстегивания неизбежной доли губернатору и королю, этакого своеобразного подоходного налога, у любого матроса осталось столько денег, что можно жить припеваючи добрый десяток лет. Если же вести дела разумно, вложить долю в землю или в какое-нибудь дело – то и вообще всю жизнь.

Что до меня, тут масштаб был иной. Первый поход сделал меня человеком небедным, следующие – состоятельным, последний – богатым. Я вполне мог ощущать себя этаким Монте-Кристо. Не миллионы, однако капитал, позволяющий жить на одни лишь проценты. Если, конечно, найти надежный банк.

Даже прогулянная мной сумма, в сущности, крохотная часть последней выручки, для обычного дворянина представлялась чем-то запредельным, сказочным. Но надо же было подтвердить репутацию!

Нет, я не играл. Не люблю ни карты, ни кости, да и к чему суррогат острых ощущений после того, что пришлось вынести на отходе из Картахены. Признаться, я уже не надеялся, что удастся вырваться, и только британская дисциплина позволила вновь потоптать твердый песок. Честь и хвала тем, кто придумал субординацию и слепое повиновение приказам!

А вот попить мне пришлось. Я угощал всех встречных-поперечных в лучших традициях старого русского купечества, заказывал самые диковинные блюда и роскошные вина, но даже это стоило так мало…

Что до доходов дворянина, то это особый вопрос, к тому же смешной. И повод посмеяться дал мне наш любезный губернатор кавалер Дю Кас.

Я, как водится, вскоре по прибытии явился к нему с визитом и отчетом, выражавшимся в определенной доле. Долю Дю Кас принял, краткое описание похода внимательно выслушал, а затем завел привычную в последнее время песню.

– Его Величество в очередной раз повелел строжайшим образом прекратить вольный промысел и отозвать все жалованные грамоты. На ваше счастье, королевский указ пришел месяц назад, когда не было никакой возможности ознакомить вас с ним.

Пикантность ситуации была в том, что сам губернатор был всецело на нашей стороне, но в конфликте между симпатиями и лояльностью всегда побеждала лояльность.

Да и поход для меня в любом случае был последним.

Я без малейшего сожаления извлек свою жалованную грамоту и протянул ее Дю Касу:

– Пожалуйста. Мне она больше не понадобится.

На дородном лице губернатора промелькнуло удивление. Как правило, пираты очень дорожат подобными бумажками, находят в них оправдание собственного беззакония, и вдруг находится один, расстающийся с драгоценнейшим документом без малейшего сожаления! Тут было чему удивляться. Хотя я, между прочим, говорил, что данное ремесло для меня – временное.

– Откуда вы узнали? Я же никому не говорил!

– Что? – Причина удивления, оказывается, была иной. Только при чем тут тайна? Я и официальных новостей вкупе со сплетнями еще толком не узнал.

Разумеется, я мог разыграть из себя человека осведомленного, только оно мне надо? Какая тайна могла касаться меня в этом мире? Разве что тайна моего появления.

Или Людовик приказал арестовать мою скромную персону? Вот был бы номер! Да только не найти безумца, рискнувшего выполнить в данный момент подобный приказ.

– Так вы не знаете?

Судя по довольному лицу губернатора, ни о каком аресте речи не могло быть.

– О чем? Я только что с моря, – напомнил я.

Откровенно говоря, любопытства у меня было маловато. Только усталость пополам с расслабленностью после пережитого. Попробуйте сами поболтаться пару месяцев в море, спаситесь от гибели, тогда поймете мое состояние.

Меж тем губернатор встал и принял торжественный вид. Совсем как диктор телевидения во время объявления президентского указа.

Хотя… нет. Дикторы-то всегда сидят.

На всякий случай я тоже встал и привычно положил руку на эфес.

Шутки шутками, но чрезвычайно удобная штука. Даже не для боя, вернее, не только для боя, но и в обыденной жизни. Всегда можно картинно опереться, нет никакой необходимости стоять по стойке смирно, да и руки всегда знаешь, куда деть.

– Указ Его Королевского Величества…

Далее последовал перечень титулов, которых я все равно не запомнил.

– …За особые заслуги в деле обороны Пор-де-Пэ во время нападения на город испанской эскадры милостиво жалуем вышеозначенного Санглиера французским дворянством и производим в чин лейтенанта.

Конечно, на французском указ звучал несколько иначе, но на русский иначе я не переведу. Главное-то, в конце концов, общий смысл и примерная манера, в данном случае высокопарная до приторности.

Короче, обрадовали. Стоило ли подниматься с капитана ВДВ до командора, чтобы потом скатиться до лейтенанта?

Впрочем, по нынешним временам это довольно большой чин. Атос даже до такого не дослужился. Да и не принято производить сразу в генералы.

А вот дворянство – дело хорошее во всех смыслах. Теперь я из лица с неопределенным происхождением превращаюсь в нечто материальное, с документами. Его благородие кавалер де Санглиер. Даже смешно.

Видели бы меня мои ребята! Не нынешние, а те, с кем довелось когда-то вместе тянуть армейскую лямку! Особенно… Да ладно. Дело прошлое…

Взамен возвращенной грамоты губернатор торжественно вручил мне целую кучу бумаг, поздравил меня от своего имени и только тогда сел на место.

Я последовал его примеру и поинтересовался:

– Мне чрезвычайно лестно внимание короля к моей персоне, однако что я должен делать в новом… качестве?

Дю Кас понял, что я имею в виду не сословную принадлежность, а чин, и отозвался:

– Все, что хотите. Кроме, разумеется, прежних набегов. Можете хоть сейчас подать в отставку. Я же понимаю, что прославленный Командор не в состоянии пойти на корабль Его Величества простым офицером.

На корабль я вообще больше идти не хотел. Разве что в качестве пассажира до Европы. Ну, пусть не пассажира, капитана, однако лишь в этом направлении.

– Есть еще один вариант. Вы остаетесь командиром своей флотилии, но подчиняетесь приказам. Мне бы очень хотелось, чтобы кто-нибудь сумел поймать британцев с «Дикой кошки».

О лихом британском флибустьере я, каюсь, забыл. Не до того было. Вначале он задел меня явным плагиатом, вплоть до использования Коршуна, а потом пошла подготовка, само плавание, короче, такая чехарда, что думать на отвлеченные темы было некогда. Не сэр Джейкоб, столько вреда не натворил, да и с англичанами я, надеюсь, рассчитался. Хватит уже с них. Не все же они виноваты в случившемся!

– Он наделал что-нибудь еще? – спросил я.

Не за один же налет на Пти-Гоав его собирается поймать сам губернатор! Столько времени прошло! Для меня – так целая вечность.

И вообще, если мои невольные соотечественники хотят жить в покое, то единственное, что необходимо, – строго соблюдать устав караульной службы. Если же эта полезная книга еще не написана, то срочно приступить к ее созданию. Наладить нормальное наблюдение за морем, брандвахту, патрулирование берегов, систему «свой – чужой», и тогда никакое внезапное нападение не получится даже в принципе.

Все мои наскоки на англичан и испанцев удались исключительно из-за их собственной халатности. Я лишь воспользовался их ошибками. Причем ни свой, ни чужой опыт решительно никого ничему не научил.

– Натворил… – Дю Кас помрачнел. – Минимум пять кораблей Вест-Индской компании за каких-нибудь полтора месяца. Может быть, и больше. Море, вы сами знаете, умеет хранить тайны.

Да, тайну «Некрасова» оно сберегло. Две спасательные шлюпки да три рации – вот и все, что осталось от прекрасно оснащенного лайнера. И даже в моем настоящем времени будет просто чудо, если водолазы наткнутся на подгнивший к тем годам остов.

– Пусть корабли компании ходят конвоями. Вместе как-нибудь отобьются, – посоветовал я.

Ну, не волновало меня нападение обычного пирата на пиратов торговых! Не волновало! Я же не Дон Кихот, чтобы пытаться в одиночку одолеть все зло в мире! Сначала пусть мне покажут, где здесь скрывается добро!

– «Дикая кошка» – очень хороший фрегат. Мощный, быстроходный, маневренный. Такой может расправиться и с конвоем. – Губернатор посмотрел на меня так, словно я немедленно должен был броситься в бой.

Пока я ходил к Картахене, вплотную приблизилась зима. Даже не верится, но скоро наступит новый тысяча шестьсот девяносто четвертый год. Здесь морозов не бывает, не то что в родных краях. Поневоле придется какое-то время подождать, дабы не влететь в самую холодрыгу. Но будь я проклят, если вместо отдыха проведу эти месяцы в погоне за неведомо кем!

– Кстати, – вспомнил я. – Вы хоть установили имя капитана? Только не говорите, что на Ямайке у вас нет ни одного своего человека. Не поверю.

– Вы будете смеяться, Командор, – Дю Кас часто называет меня по прозвищу, – но нет. В смысле: люди там есть. Узнать толком они ничего не смогли. Капитана «Дикой кошки» команда дружно зовет Ягуаром, а подлинное имя, похоже, не известно никому. Кстати, в кабаки на берегу этот самый Ягуар не ходит, на улицах практически не показывается, но обитает непосредственно в доме губернатора. Или вообще не сходит с корабля.

– Какой-нибудь знатный англичанин?

– Похоже. Тогда даже инкогнито объяснимо. Но какая нам разница? Как бы его ни звали… – Губернатор замолкает на полуслове.

– Особой нет, – соглашаюсь я. – Просто хотелось бы знать, кто прижал моего Коршуна так, что он бегает в помощниках.

– Надо было его повесить. Тогда бы не бегал. – Губернатор прекрасно осведомлен о неудавшейся попытке похищения.

– Считайте, что я дал слово сохранить ему жизнь, если он поможет нам войти в Кингстон.

– Тогда – другое дело, – понимающе кивает Дю Кас.

Данное слово тут свято. Или считается таковым. Проникнутые торгашеским духом джентльмены еще могут забрать его назад, но ни французы, ни испанцы стараются этого не делать. Пережитки феодализма в их классическом виде. И мне эти пережитки нравятся.

– Вы попробуете изловить «Дикую кошку»? – с надеждой спрашивает губернатор.

– Нет. Считайте, я подал в отставку. Хочу отдохнуть после плавания.

– Никто не пытается отнять у вас это право. Когда отгуляете, отдохнете…

– Тогда я покину остров, – признаюсь я.

– И вы? Почему? – Дю Кас искренне огорчен. Даже не моим отказом, а моим намерением.

Все бегут из владений короля, и губернатор прекрасно знает причины. Но как лояльный подданный старается делать вид, словно их нет.

– Путешествие имеет смысл, когда в конце возвращаешься туда, откуда отбыл. Я хочу на родину.

Дю Кас втайне был убежден, что с родины я сбежал по каким-то веским причинам, хотя из деликатности никогда не говорил со мной об этом. Я ничего не отрицал, но и ни с чем не соглашался. Мне было просто наплевать. Правду все равно не расскажешь, а слагать о себе легенды я не привык.

– Когда?

– Ближе к концу зимы. – Я так еще и не решил: добираться через Европу или попытаться высадиться где-нибудь на Балтике. В той же Риге, например.

Хотя… нет. Рига сейчас находится под шведом. И пусть до Северной войны еще далеко, но идти через земли будущего противника почему-то не хочется.

Да и Рига не единственный порт. Есть Кенигсберг, есть Мемель. Оба старинные немецкие города, а с немцами никаких потасовок пока не предвидится.

В Архангельск я не хотел по той причине, что до него надо идти холодными морями. Хватит с меня штормов и бурь! Здесь хоть вода теплая, в такой тонуть приятнее, а там…

– Очень жаль. – Губернатор был искренен.

Хороший он мужик и помог нам здорово. Если бы над ним не было короля…

Впрочем, король меня не касался. Важнее всего на свете было то, что у меня скоро будет ребенок. И не важно, сын или дочь, важно, что на свет появится новый человечек. Маленький, беззащитный. Так пусть он родится поближе к дому.

Хотя и будет считаться французским дворянином.

Черт! Для этого же надо обвенчаться с Наташей. А Юля?

Но венчание венчанием, а пока я пустился в положенный после возвращения с добычей загул…

38 Ардылов. Подслушанный разговор

Если другие современники разбогатели, то Ардылов всего лишь получил свободу. Командор решил, что хватит содержать личного раба, и самолично выправил ему документ, по которому бывший российский моряк считался отныне вольным человеком.

Основанием для этого послужила не только работа Ардылова, но и его участие в последнем походе. Участие отнюдь не было добровольным. Кабанов просто взял мастера на все руки с собой на случай возможных поломок немногочисленных механизмов, или, говоря точнее, дизелей на шлюпках и раций. В последних Ардылов тоже разбирался, хотя и на уровне любителя.

Радиостанции весь поход проработали исправно, дизеля же ломались от непривычного топлива, но и без них работы у Ардылова хватало. Мушкет – он ведь тоже механизм и при всей простоте порой ломается, а если добавить… Ох, лучше не добавлять.

В захвате Картахены Владимир не участвовал. Там требовались люди с большим опытом работы по другой специальности, и механик остался на кораблях.

Зато в бою с англичанами Ардылов действовал активно, помогал канонирам и даже заслужил похвалу самого Гранье. Притом что хвалить раба, тем более чужого, было не принято.

По возвращении же в Пор-де-Пэ Командор во всеуслышанье заявил о долгожданной свободе. Потом добавил: отныне Ардылов должен решать, оставаться ли со своим бывшим хозяином на правах наемного работника или начинать самостоятельную деятельность.

Оставаться одному Ардылову не хотелось. Других ведь тоже Командор силком не удерживал. Кого же держаться в мире, коль не своих? Вместе даже чувствуешь себя по-иному, основательнее, защищеннее. Даже отдыхать в компании бывших современников и то приятнее. Один раз Ардылов этого не понял и сглупил, но больше не собирался.

И все равно свобода была приятной. Раб он и есть раб, даже при самом добром хозяине. Для свободных людей существо если и одушевленное, то лишь ненамного больше кобылы. Как ни плюй на отношение окружающих, все равно всеобщее презрение давит к земле ощутимым гнетом.

На плантации хоть вокруг были такие же рабы, которые привыкли к своему положению, принимали Владимира как своего, а тут – ни то ни се…

Единственным минусом было то, что Ардылов на радостях запил. Он умудрялся выпивать и раньше, благо аппарат давно наловчился собирать из любых подручных материалов, но там хоть сдерживал страх перед наказанием. Тут же какой страх? Воля!

Напрасно племянница пыталась удержать, грозилась пожаловаться Командору. Володя покорно кивал, обещал, что больше не будет, а на следующий день надирался опять.

Вся-то разница – иногда он бывал просто хорошо вмазавший, а иногда вообще не вязал лыка. Но, как ни странно, при этом умудрялся еще и работать. Данные Кабановым заказы выполнял своевременно, иногда еще что-то делал на стороне (воля!), хотя Командор теперь расплачивался за каждое заказанное изделие, да и от картахенской добычи кое-что отстегнул. Не так, как остальным, но те были в доле с самого начала и получали положенное по договору. Ардылову же Кабанов заплатил из своих средств.

В этот вечер Володя был пьян в умат. Или вусмерть. Даже до собственной конуры дойти не сумел и повалился в кустах у самого дома. Или чуть в стороне от него.

То ли снилось ему, то ли грезилось, будто лежит он на корабле, и корабль тот раскачивает крутая морская волна. Не раскачивает – вертит, грозит опрокинуть, и приходится напрягать все силы, чтобы утихомирить качку, не погубить судно, людей и груз.

Совладал, одолел. Корабль перестал опрокидываться, хотя шатало его еще грозно. Понятно: не суша.

Но если кипит шторм, почему кто-то спокойно разговаривает рядом? Словно никакой опасности нет.

Ардылов попытался прислушаться к разговору.

В ушах шумело, и раньше слов Владимиру удалось разобрать интонацию.

В одном голосе явно звучала тревога. Его обладатель боялся, и боялся так, что сердце моряка невольно забилось сильнее. Может, судно уже дало течь?

Но тут заговорил второй, и сразу несколько отлегло. Никакого страха, спокойная деловитость, разве что с нотками угрозы, но не из-за положения, а по отношению к собеседнику. Чтобы не паниковал раньше времени. И еще чуточку обещаний, явно о том, что все будет непременно хорошо.

– Но как я это сделаю? Как? – воскликнул первый из говоривших. Не то воскликнул он тихо, не то виноват был бушующий шторм, но Ардылов едва разобрал слова.

Но каким-то образом разобрал, даже понял, что говорят на ломаном английском. На таком, на котором умел с грехом пополам изъясняться и сам Володя.

И еще голос показался знакомым. Хотя как раз тут ничего удивительного не было. Мир не настолько велик, тем более корабельная палуба. Раз вместе вышли в море, то знать друг друга должны.

Снова заговорил второй. На этот раз Ардылов ничего не понял. Если бы разговор шел на русском!

– Он надолго не уходит. Два часа, и возвращается, – слова первого вновь были ясны.

Но кто же это? Голос настолько знаком, будто слышишь его едва ли не каждый день. Лишь вспомнить никак не удается. И вертится в памяти, да все вдалеке, вдалеке… И что возвращается каждый раз? Штормовой шквал? Но неужели рейс длится так долго?

– Если хочешь жить хорошо, то найдешь способ, – второй говоривший, тот, который был поспокойнее, тоже стал вдруг понятным.

Значит, все-таки корабль в опасности. А жить… Жить хочет каждый. Только почему тогда никто не вспоминает о Володе?

Ардылов хотел напомнить о себе, что он здесь, только не может встать, однако говорить, оказалось, он тоже не мог. Изо рта не вырвалось даже сипа.

Обидно! Только стал свободным, начал жить, как все люди, – и вдруг погибать позабытому, незамеченному…

От жалости к себе он пропустил реплику неузнанного знакомца.

– Нет, – как-то издевательски-протяжно отозвался на нее собеседник. – Не сделаешь – тогда несдобровать.

Правильно. Если каждый делает все, что в силах, то никакой шторм не страшен. Значит, должен делать и я. Вот если бы суметь встать!..

– Мы достанем везде, – вновь донеслась реплика второго. – Так что думай. Хорошо жить – или страшно умереть.

Показалось, но после последней фразы прозвучал короткий смешок. Словно после остроумной шутки.

– Ладно, – наконец согласился знакомый. – Я слышал, через неделю он пойдет на Тортугу. На пару дней. Если будете рядом… Но меня тогда заберите. Он же все равно узнает, а тогда…

– Заберем. Обещали уже.

Хотят уйти на шлюпке. Кранты! Но почему через неделю? И Тортуга. Мы рядом с ней?

– Через восемь дней мы будем ждать тебя там же, – подытожил второй. – А теперь я пошел. Я ведь рискую больше некоторых. Если узнают…

Голоса стали удаляться. Одновременно море почти успокоилось, перестало раскачивать корабль, и Ардылов неожиданно для себя провалился в сон.

Очнулся он ближе к утру. От холода. Тело тряслось, словно надеялось согреться от тряски, во рту было погано, в мышцах гнездилась слабость, и что-то больно впилось в спину.

Ардылов осторожно завел руку назад и обнаружил там какой-то сучок.

Значит, не на корабле, понял он. Глаза постепенно привыкли к мраку, который не могли рассеять ни далекие звезды, ни едва нарождающийся серпик луны.

Вокруг были кусты. Владимир приподнялся и чуть в стороне углядел темную полосу забора, а еще дальше – что-то похожее на дом.

Ноги слушались плохо, пошатывало, однако это был явно дом Командора, в котором жил и Ардылов.

Похоже, малость перебрал, вздохнул моряк. Это может случиться с каждым. Не беда.

С трудом удерживая равновесие, дрожа от смеси холода и похмелья, Ардылов потихоньку доковылял до двери.

Из соседнего флигелька, где жили инвалиды, кто-то выглянул, но узнал идущего и помянул черта.

Пригрезится же! Шторм, корабль, разговор. Нет, надо бросать пить, пока не допился до белых коней, подумал Ардылов, перед тем как провалиться в сон.

На этот раз в своей постели.

39 Кабанов. Роковая прогулка

Сходить на Тортугу меня уговорил Ширяев. Пристал как банный лист. Мол, столько времени быть совсем рядом и не побывать на легендарном острове – такое в голове не укладывается!

И пусть легендарным он был лет пятнадцать назад, но это же мечта!

Как мало порой человеку надо! Попал в мир детских грез и счастлив, даже не позволяя себе заметить, что ничего прекрасного в окружающем мире нет. Паруса – и те не белоснежные, а серые, грязноватые. Я уж не говорю про запах, способный у непривычного человека надолго отбить аппетит.

Если мне здесь уютно, то не из-за какой-то романтики. Я лишь не люблю скуку, монотонность, отсутствие зримых дел.

Да и что значит уют? Уютным может быть и лагерь или место привала. Пока никто не стреляет.

Ох, философия! Один день смотришь так, другой – этак. Заправляет же всем настроение.

Настроение у меня было чуточку ностальгическим. Как всегда, когда приходится прощаться с привычным, вне зависимости, есть в этом привычном хорошее или нет.

Пусть душа рвется вперед, какая-то частичка остается навсегда здесь. Среди то ласкового, то бушующего моря, бесчисленных островов, флага, который чуть ли не полтора года развевался над головой…

Наша певчая троица опять устроилась поудобнее на баке и под гитару поет любимую песню. Только исправили несколько слов из уважения к флагу, а так…

Тортуга, он же Черепаший остров, медленно вырастал перед бригантиной. Он на самом деле был похож на панцирь черепахи, по какому-то капризу решившей никуда не двигаться с облюбованного места.

Я смотрел на когда-то грозную твердыню и думал: как же мало надо, чтобы канули почти без следа самые громкие деяния! Смена политического курса, и те, кто вчера был героем, сегодня становятся изгоями в родных местах. Была неофициальная пиратская столица – стал почти необитаемый остров, один из многих островов здешнего моря, славный разве что своим прошлым. Посмотришь – и не найдешь следов былых стоянок, кутежей. Было или не было.

Похоже, последний поход мы совершили не к Картахене, а сюда. Когда мы вновь ступим на палубу корабля, будет уже не поход, а путешествие. Все-таки в Европу.

Большинство наших женщин остаются здесь. У всех новые мужья, кое у кого уже дети. Дай Бог им счастья!

Мужчины уходят все. Все двенадцать, включая пирата-романтика Ширяева. Даже он стал понимать, что нам больше нечего делать в этих водах. Еще год, в крайнем случае три, и флибустьерство как полуузаконенный институт окончательно умрет. То, что не смогли сделать испанцы, сделало собственное правительство, к тому же находящееся у черта на куличках.

Англичан ждет то же самое. Уже теперь им приходится хитрить, стараться не оставить следов своих нападений на собственных союзников, а что будет дальше?

Мы-то знаем что.

Уходят двенадцать человек, включая меня. Остальные остались здесь навечно. Будем искать счастья в Европе. Там тоже хорошего мало, но все-таки…

Уже решено, что отправляемся сразу после Нового года. До него-то и осталось чуть больше месяца. Я уже ветеранов-охранников заранее отпустил. Посетим Францию, найдем Мишеля, узнаем, как ему живется в родовом замке.

А потом еще один переход – и Россия.

С нами до Европы отправляется Гранье. Я соблазнил его рассказами о молодом царе и той любви, которую монарх питает к пушкам. Жан-Жаку захотелось самому взглянуть на государя, ни в грош не ставящего комфорт, зато любящего дела и бранные потехи.

И еще в забытые дома возвращаются два десятка моряков. Из тех, у кого хватило ума не пропить все деньги и хоть что-то оставить на обзаведение. Одни мечтают открыть трактиры, другие – мастерские, кто-то думает торговать. И им Бог пускай дарует счастье! И тем, кто был со мной и остается здесь.

Я никому не желаю больше зла. Счета оплачены, пусть каждый живет своей жизнью. Отныне я обнажу шпагу только во благо Родины. Или если кто-нибудь заденет мою честь. Я все-таки дворянин.

О друзьях говорить не будем. Защищать их – все равно что защищать себя.

Друзья… А Флейшман-то, похоже, посмеивается.

Мы взяли в последний поход бригантину. На ней же пойдем в Европу. Фрегат требует больше людей, поэтому оба фрегата оставляем здесь. Бывший испанец уже продан. «Вепрь» пока числится за нами, он даже прошел килевание, однако с ним тоже, к сожалению, придется расстаться. Жаль, но что поделать…

– Над чем смеетесь, уважаемый шкипер? – спрашиваю у Юры.

Валера с нами не пошел. Сказал, что лучше побудет дома. Что он, островов не видел? В итоге пришлось Флейшману определяться с курсами самостоятельно. И ничего. Получилось. Что значит богатая практика!

На деле наш штурман – домосед. В море он ходит лишь за деньгами. Денег же у него полно. Если, конечно, все не растратит в ближайшее время Женевьева. Она это умеет, а Валера не в состоянии отказать. Но это проблемы не мои.

– Не смеюсь, а улыбаюсь, – поправляет меня Юра. – Не над кем-то, от радости. Прогулка, хорошая погода, окончание приключений, перемена в судьбе. По-моему, поводов достаточно.

Да, перечисление вышло нехилое, хотя и неравнозначное.

– Ты же знаешь, я мордобои особо не люблю. Не дворянин, – добавляет Флейшман с подковыркой.

И далось им мое дворянство!

– Завидуешь?

– Было бы чему! Теперь ты самый несвободный человек из всей нашей компании. Перед тобой только два пути. Или сутана, или шпага. В роли прелата я тебя не представляю. Так что придется тебе весь век воевать. Другими делами дворянину заниматься зазорно. А я могу заниматься всем, что в голову взбредет. Хочу – торговать буду, хочу – открою ресторацию или бюро каких-нибудь услуг, хочу – романы писать буду. Фантастические. И, как со страхом убедятся грядущие критики, со стопроцентной точностью прогноза. Хотя нет. На романы пока не проживешь. Грамотных людей раз-два и обчелся, – вздохнул Флейшман.

– А ты в стол пиши. В свободное от торговли и услуг время. Как истинный гений, – посоветовал я.

– Столы пока только обеденные. В них не попишешь, – отмахнулся Флейшман и переключился на другое: – Слушай, а давай ты скроешь свое дворянство, как я – национальность. Откроем торгово-промышленный дом «Кабаново Братство». Будем чем-то приторговывать, что-то изготовлять. Знаешь, сколько мелочей еще не изобретено? А что? У нас даже один рабочий есть для начала.

– И на него почти дюжина начальников, включая советника по политическим вопросам. Вполне по-нашему.

– Нет, ты не понял. Володя будет старшим рабочим. Простых мы везде наберем, – возражает Юра.

– А Кузьмину какой пост дашь? Корабля-то не будет.

Зря сказал. Корабли – наше больное место. Привыкли мы к ним за такой срок. Сроднились. Они ведь тоже живые существа со своим норовом, болезнями и причудами. Да и выручали нас не раз и не два.

Юра морщится, словно ему наступили на мозоль. Для него бригантина – нечто намного лучшее, чем оставшаяся в будущем яхта. Последняя, может, и совершеннее, но «Лань» роднее. Если уж мне, человеку сухопутному, жаль, то что испытывают моряки?

А Тортуга на меня большого впечатления не произвела. Или причиной тому явное запустение?

Григорий шлялся по острову с благоговением, искал следы славных охотников за золотыми галионами. И все это с таким усердием, что мне стало весело. Словно мы эти галионы не брали сами! В одной Картахене добыча была не хуже, чем у всевозможных Морганов, Олонье, Граммонов и так далее, начиная от самого Френсиса Дрейка.

Может, я ошибаюсь, но мы наверняка последние классические флибустьеры. После нас никто не будет захватывать города, брать с них выкупы, нападать на боевые корабли. Удел последующих – прятаться среди островов от сильных да брать на абордаж заведомо слабых.

И пусть никто из нас не войдет в легенды, зато после нас останется одна мелюзга. Очень часто жестокая, но ведь и кот расправляется с мышью безжалостно. Однако никто не зовет его из-за этого опасным хищником.

Кто остается? Разве что неведомый Ягуар. Малый талантливый, даром, что молодой. Даже жаль: попал, как мы, под занавес.

Я бродил по заброшенным улицам Бас-Тере, забрался на склон горы и уже оттуда долго смотрел на бухту.

Хорошее место! Такое не очень и возьмешь. Море просматривается далеко, внезапного налета не получится, а узкая горловина гавани предоставляет прекрасные условия для долгой обороны. И при том остров удобно лежит на путях золотых конвоев и дает укрытие не только от врага, но и от не менее грозных штормов. Не зря за остров, как говорят, шла война. Если бы испанцы были чуть мудрее и не убрали отсюда свой гарнизон, еще неизвестно, приняла бы флибустьерская эпопея такой размах, в конце концов сокрушивший могущество Испании в здешних водах.

Хотя перебралось же потом Береговое Братство на Ямайку! Или это было началом конца? Я-то застал уже агонию. Причем, по иронии судьбы, прежде чуть ускорил ее, отправив к праотцам целую пиратскую эскадру, а потом продлил, сам вволю позлодействовав в многострадальном Архипелаге.

Хватит! Побывав в пиратской шкуре, я что-то стал несколько иначе относиться к разбойникам морских дорог и прибрежных селений. Не ко всем, лишь к тем, кто был со мной на Ямайке, Барбадосе, в Картахене. Вместе раскачивались по волнам, попадали под огонь, жрали протухшую солонину…

Нет, с этим покончено! Переночуем, и завтра же обратно. Что-то нехорошо вдруг стало на душе. Такое предчувствие, словно судьба подстроила еще одну каверзу.

Неужели ей мало?

40 Ярцев. Прогулка

Валера действительно по характеру был домоседом. Да и что такое Тортуга? Всего лишь остров. Мало ли островов довелось повидать на своем веку бывшему штурману лайнера? Одним больше, одним меньше – никакой разницы!

Кроме Ярцева из всей честной компании в городе остались лишь Лудицкий и доктор. Даже Ардылов объявил, что непременно идет к Тортуге, мотивируя, что он свободный человек.

Петрович приобрел здесь некоторую практику, старательно пытался лечить больных и крыл весь белый свет самыми черными словами каждый раз, когда не находил нигде привычных лекарств. Иначе говоря, почти всегда. Больных было не то чтобы много, но работа эскулапу находилась всегда.

Что до Лудицкого, то он с момента прибытия вообще ни разу не покидал Гаити. Добровольно не согласившись разделить труды, он теперь не разделял и развлечения своих современников. Поневоле научился колоть дрова, ковыряться по хозяйству, большей же частью одиноко сидел в ближайшем кабаке или же грелся во дворе, если не мешала погода.

Общения с седыми охранниками Лудицкий избегал. Похоже, поневоле страшился инвалидов, их буйного прошлого, укоренившегося настолько, что любой из них до сих пор мог прирезать человека и не испытывать при этом никаких мук совести.

Но сейчас охранников не было. Кабанов щедро наградил ветеранов морского разбоя и отпустил их, пообещав после отъезда оставить в их полную собственность дом со всей обстановкой.

Валера свое жилище никому не обещал. Продать его было немыслимо, в Пор-де-Пэ жилья было едва ли не больше, чем людей, дарить же особо и некому. Пусть стоит. Кому надо – вселится.

С одной стороны, покидать обжитое место было немного жаль. Как-то будет дальше? Но Женевьева отправлялась с ним, деньги на обзаведение были, и штурман старался не ломать голову над грядущими проблемами.

Плохо лишь то, что в предчувствии отъезда ничего не хотелось делать по дому. Разве что лежать на кровати, отдыхая за все прошедшие дни, а заодно – и за дни грядущие. Для женщин путь в Европу будет круизом, для мужчин – дальний поход.

Потом и лежать надоело. Что за отдых, когда даже телевизора нет? Продремав большую часть очередного дня, Валера невольно захотел видимости движения. Куда-то пойти, кого-нибудь встретить. Как ни привлекательна Женевьева, он уже не мальчик, и одних пылких ночей недостаточно. Хочется с кем-нибудь поболтать, вспомнить былые походы, может, выпить чуть-чуть. Или он не мужчина?

В отличие от бывшей супруги Женевьева смотрела на подобные отлучки нормально. Надо человеку – так пусть идет.

Валера пошел. Только прогулка вышла не особенно удачной. Хороших знакомых не встретил, с теми же, с кем посидел, душевного разговора не получалось. Когда через слово следует проклятие, даже не в чей-то адрес, просто для связки, а весь остальной запас слов не превышает уровень первого класса, то какое тут может быть общение?

К тому же поговорить захотелось непременно по-русски. Женевьева языка почти не знала, то ли была неспособна, то ли мало старалась. Валера же, хоть по-французски мог изъясняться более-менее сносно, от подобной языковой раздвоенности несколько устал. Мыслить-то он продолжал на родном.

В поисках собеседника Ярцев попробовал зайти к Петровичу и здесь убедился, что если не везет, то не везет. Врач, как назло, отправился по больным, сидеть же и ждать, пока он придет… Извините, это может быть и под утро!

Пришлось направить стопы к жилищу Командора. Если девочки уже и легли спать, там есть Лудицкий. Как бы Валера втайне ни недолюбливал бывшего депутата, все русский человек.

Город тонул во мраке. Валера невольно ругнул себя за то, что не догадался взять факел. Да и местным пора подумать об уличном освещении. Еще зацепишься за что-нибудь в темноте!

Вообще-то иногда в просветы набежавших облаков выглядывала половинка луны, но ее свет не мог проникнуть сквозь раскидистую листву пальм, которыми были засажены края дороги.

Валера шел и не знал, что в этот самый момент в дом Командора в сопровождении Лудицкого вбежали несколько встревоженных незнакомых моряков и, запинаясь, поведали женщинам о страшном несчастье.

Команда «Лани» несколько расслабилась у родных берегов. Иначе говоря, была слегка навеселе. Ждать рассвета никто не хотел, и как итог – бригантина вместо прохода в бухту налетела на камни. Несколько человек утонули, многие получили ранения и травмы, в том числе знаменитый Командор.

Реакцию женщин предугадать было несложно. Обе выскочили, позабыв прикрыть головы, и бегом направились туда, где закончился путь прославленной пиратской бригантины. Вдогонку за ними устремилась Жаннет, полная негритянка, уже давно состоявшая при стюардессах в качестве служанки. Только она все же успела прихватить две теплые шали. Ночью холодает даже здесь, а Наташа к тому же в положении…

Единственное, они хотели срочно послать Лудицкого за Петровичем, но матросы заверили, что добрых полдюжины приятелей уже ищут врача по всему городу.

Экс-депутат тоже здорово разволновался и вместе с женщинами бросился на помощь своему хозяину.

Оказалось, Флейшман здорово ошибся в счислении и не дотянул до гавани добрую милю. Поэтому бежать пришлось в сторону от города. Мешала тьма, лошадей нанять было негде, но женщины вряд ли думали об этом. Как и о чем-нибудь еще. Они со всех ног неслись туда, где лежал раненым самый родной на земле человек, и надо было как можно скорее увидеть его, убедиться, что он жив, прочее же не имело никакого значения.

Подходя к дому, Валера вдалеке увидел удаляющиеся тени, но, занятый своими мыслями, не придал этому значения. Мало ли кто и куда может спешить!

Штурман прошел в калитку и невольно застыл.

Входная дверь в жилище Командора была приоткрыта, словно ее небрежно толкнули и даже не удосужились взглянуть, встала ли она на положенное место.

Это было так не похоже на всегда аккуратных стюардесс, что Ярцев почувствовал тревожный холодок.

При том в доме горел свет. Он щедро изливался из окон, бросал лучи на порог через дверной проем – семья Кабанова не нуждалась в экономии на свечах.

Руки штурмана привычно легли на рукояти пистолетов. Здесь был берег, ставший почти родным, но привычка дальних походов заставляла всегда брать оружие с собой.

«Как бы не перепугались, увидев силуэт с пистолетами», – мельком подумал Валера, но класть их обратно в портупею не стал.

Стараясь ступать как можно бесшумней, он осторожно шагнул на крылечко, а затем решительно перешагнул порог.

В комнатах не было никого. Совсем.

Валера торопливо обошел дом. На одном из стульев валялась вышивка с торчащей иглой. Рядом на кровати небрежно раскинулось платье. В углу медленно остывал чан с горячей водой. Такое впечатление, что стюардессы внезапно сорвались с места, хотя еще за секунду не думали ни о чем таком.

Непонятно.

Штурман вышел на улицу в надежде найти разгадку там и услышал звуки приближающейся повозки. Она ехала как раз с той стороны, где Ярцев видел какие-то тени.

Первым его побуждением было остановить экипаж, повернуть его, проверить дорогу. Валера шагнул было к калитке, но вдруг по какому-то наитию вместо этого свернул за густые кусты.

В следующие мгновения он мысленно похвалил себя за неожиданное решение.

Неведомая повозка остановилась напротив дома Кабанова, и с нее спрыгнуло пять человек. Еще один остался на козлах.

– Берите только сундуки! В них он хранит главное богатство! – по-английски распорядился один из прибывших.

Штурман был одним из немногих, кто знал: ничего ценного в сундуках нет. Командор сдает основные капиталы на хранение Дю Касу, в сундуках же у него лежит всякий хлам.

Хотя сейчас главное было не в этом. Пусть прибывшие были какими-то беспредельщиками (никто из пиратов ничего у Командора брать не рискнул бы), но это не отвечало на вопрос: куда, собственно говоря, пропали девочки?

О том, что здесь жил еще и Лудицкий, Валера не подумал. Толку-то с него!..

Эх, был бы рядом кто-нибудь из бывших коллег! Но одни пошли с Кабановым на Тортугу, а остальные давно перешли в разряд вольных людей, ничем не связанных со своим предводителем. Даже боцман Билл сошел на берег, по его словам – окончательно.

Что же делать?

Грабители проворно скрылись в доме, но оттуда вышли намного медленнее. Четверо из них попарно тащили два здоровенных сундука. Тащили сгорбившись, изнемогая под ношей.

Пятый бандит задержался в доме. Наверное, несмотря на приказ, норовил найти что-нибудь ценное.

А что бы было, если бы это все происходило в их с Женевьевой доме, а свидетелем оказался Командор? Тоже бы прятался в кустах и ждал?

Мысль обожгла, и Валера больше не медлил.

Он резко вскинул пистолеты, выстрелил залпом, отбросил оружие и выхватил вторую, последнюю пару.

Один из бандитов молча упал. Его напарник от неожиданности выронил сундук себе на ногу и вскрикнул от боли.

Почти сразу ему пришлось вскрикнуть еще раз. На этот раз от попадания пули.

Следующая пара бросила свою ношу, схватилась за сабли, но Валера успел подскочить к ним чуть раньше, чем чужая сталь вырвалась из ножен.

У штурмана оставался последний заряд и требовалось поберечь его на всякий случай.

Шпага полоснула ближайшего грабителя по горлу. Все-таки тренировки в сочетании с некоторой практикой пошли Валере впрок. Он сделал удачный выпад, нанизал на клинок дальнего, и в этот момент спину ему обожгло огнем.

Возница отшвырнул пистолет и спрыгнул с повозки с длинным ножом в руке.

Из дома выскочил последний из грабителей сразу с двумя стволами, заметил все еще стоявшего на ногах штурмана и немедленно выстрелил.

Кусок свинца больно ударил штурмана в грудь. Валера еще попытался поднять пистолет, но силы резко покинули тело, а сознание – мозг.

Впрочем, сознание почти сразу вернулось. Глаза ничего не видели, но словно сквозь вату донеслись слова:

– А говорили, охраны нет! Ядро бы ему на шею, да в воду!

– Ты лучше берись. Знаешь, сколько этот Санглиер награбил?

Послышалось натужное кряхтение, стало удаляться, стихло. На смену ему пришел звук возвращающихся шагов.

– Взяли!

– Погоди! Вдруг этот живой? Надо бы посмотреть!

– Ягуар тебе так посмотрит! Как натравит любителя падали, так мало не покажется! Если раньше на стрельбу не прибегут!

Это было последним, что услышал бывший штурман «Некрасова»…

41 Флейшман. Пошли удачу нам…

Вид Командора был страшен. Таким его наверняка не видели даже враги за мгновение до своей смерти. Незаживший шрам на щеке побагровел, налился кровью, губы плотно сжаты, глаза прищурены, и в них играет отголосок безумия. Кажется, сейчас Командор сорвется и пойдет крушить всех к такой-то матери.

Левая рука Кабанова то сжимала эфес до белизны в суставах, то чуть отпускала его, правая же то и дело начинала скользить вдоль перевязи с пистолетами, доходила до разорванного ворота рубахи (галстук командор порвал давно) и медленно сползала обратно…

…Мы пришли в Пор-де-Пэ после полудня, дав нашим противникам часов двенадцать форы. Правда, еще на рассвете сорвались с места королевские фрегаты, да только отыскать нужный корабль в океане не легче, чем пресловутую иголку в стоге сена.

Трупы во дворе были убраны. Четыре трупа, двух из них Валера одолел шпагой. Сам Ярцев был в доме. Петрович давно вырезал две пули, провел необходимую обработку ран и теперь не отходил от раненого, словно его присутствие могло спасти нашего друга. И хоть Петрович утверждал, что раны не смертельны и сейчас беспамятство штурмана перешло в нормальный сон, мысли лезли всякие.

Женевьева тоже была там. Пыталась помочь доктору, когда же последний надолго замирал в тяжелом раздумье, просто держала руку Валеры в своей.

Но хуже всех, после Командора, было, думается, Ширяеву. Ведь если бы не затея с экскурсией, ничего такого бы не было. Какие грабители рискнут полезть в дом, где находится Командор?

А мысль, между прочим, интересная. Ведь кто бы ни были неведомые похитители, они точно знали: Командора на острове нет.

Не годится. Наш отход видели все жители Пор-де-Пэ. Круг подозреваемых так велик, что искать неведомого осведомителя нет никакого смысла.

А если с другого конца? Сами похитители, они кто? Местные? Пришлым-то еще требовалось время, дабы получить послание и поспеть сюда. Хотя они могли ждать и неподалеку.

Само место, к которому подходил корабль, нашли задолго до нашего возвращения. Но на воде не бывает следов, и никто не мог сказать, на чем прибыли похитители. На небольшом каботажнике, купце, бригантине, галионе? Кораблей могло быть несколько, да что с того?

– Они пошли на Ямайку, – неожиданно произнес Командор.

Он молчал очень долго. С тех пор как прекратил расспросы о случившемся. Даже на наше сочувствие отвечал одним подобием улыбки.

– Почему? – Ширяев прекратил бесконечное хождение и резко повернулся к Сергею.

– Потому, что в первый раз меня везли туда. Видно, им очень хочется, чтобы я сдался в обмен на… пленников, – докончил Командор.

Пленников! Раз противник так хорошо осведомлен, то должен знать, как мы ценим одного нашего современника.

– Черт! Может, успеем перехватить?! Надо немедленно подготовить «Лань» к выходу. Продукты, боекомплект…

Кабанов посмотрел на нас, решая, кому поручить это дело.

– Сорокин уже готовит. С ним Гранье, Ардылов, Кузьмин, Кротких, Калинин, Владимиров, – сказал я. – С минуты на минуту все должно быть сделано.

– Тогда идем! – Командор совсем было сорвался с места, но в этот момент в дверях показался Петрович:

– Очнулся!

Сергей крутанулся на месте и рванул в дом. Мы дернули за ним так, словно шли в атаку.

– Ты молодец, шкипер! – с ходу произнес Кабанов. – Один – четверых, это уметь надо!

– Меня в спину… – голос у Валеры был слаб.

– Знаем, – кивнул Командор.

В другое время он наверняка еще прочел бы лекцию о необходимости смотреть во все стороны одновременно, но сегодня было не до поучений.

– Они Ягуара поминали, – выдохнул Валера.

– Черт! – Кабанов едва сдержался, чтобы не перебить ладонью ближайший столик. Да и то потому, что там было расставлено какое-то лекарство.

– С «Кошкой» будет справиться трудновато. Людей-то у нас почти нет, – Ширяев сказал то, о чем я успел лишь подумать.

Команды обоих кораблей Командор распустил сразу после последнего похода. Пиратствовать-то мы больше не собирались. Даже жалованной грамоты у нас больше не было. Теперь не знаю, сможем ли мы взять на абордаж фрегат. Сжечь же его нельзя по вполне понятным причинам.

– Надо срочно крикнуть добровольцев, – предложил я.

– Нет, – качнул головой Командор. – Это дело личное. Я и вам-то приказывать в таком деле не могу. Просить и то…

Уголок губ нервно дернулся.

– Ты в своем уме?! – прикрикнул Ширяев. – За каких шкур ты нас держишь, Сергей? Идем – и точка!

На моей памяти Григорий первый раз назвал Командора по имени.

Я быстренько прикинул в уме:

– Человек сорок наберем. Может, и сорок пять.

– Сорок шесть, – поправил меня Валера, пытаясь встать.

– Да ты что?!

– Ничего. Драться я не могу, но курс проложить сумею.

Женевьева кое-как приподняла супруга так, что ему удалось сесть. Правда, опираясь на женские руки.

– Курс и я проложу. – Конечно, до нашего шкипера мне далеко, но за простейшие случаи я могу ручаться.

– Твое дело сейчас – лечиться, а не геройствовать, – поддержал меня Командор.

– Я буду совмещать. – Улыбка Валеры была слабой, зато взгляд поражал необычной твердостью.

– Это невозможно… – начал было Петрович, но закончил совсем по-другому: – Но не могу же я разорваться! За раненым уход нужен, и вам без врача не обойтись. Но все равно Валере необходим покой.

– Здесь мне покоя не будет. Изведусь, пока дождусь известий. Или вы меня берете, или я найму какое-нибудь корыто и пойду, блин, следом.

– Рана на спине средненькая. На груди похуже… – Петрович словно рассуждал вслух. И вдруг махнул рукой. – Ладно, несите. Но смотри, Валера, если помрешь…

– Не помру. Я теперь долго жить буду! – Улыбка была не такой слабой, как в первый раз.

Или мне показалось?

Ярцев что-то сказал Женевьеве. Мы из деликатности не стали слушать что.

А хоть бы… За дверью поднялся такой топот, словно Сорокин прислал с известием целую толпу. Ну, не толпу, тут я преувеличиваю, но человек десять наверняка.

Я ошибся на одного. Их оказалось одиннадцать. Причем к Сорокину отношение имел лишь Аркаша. Остальными оказались те, кто ходил с нами в походы, а теперь осел на берегу.

– Сорокин велел передать: «Лань» к выходу готова, – отрапортовал Калинин, и следом выступил один из флибустьеров:

– Билл просил сказать, Командор, что «Вепрь» к походу готов. Запасы погружены, команда почти вся в сборе.

Прищуренные глаза Командора вдруг расширились. Сергей помолчал, не находя ответных слов, а затем порывисто обнял пирата, затем второго, третьего…

Когда Командор отодвинулся, в его глазах блеснули слезы. Всего второй раз за нашу долгую эпопею. Первый раз – когда нам вручали знамя.

Не прошло и получаса, как мы покидали Пор-де-Пэ. Мы шли на всех парусах, ветер трепал над кораблями черные флаги с веселыми кабаньими мордами, и на месте таинственного Ягуара я бы просто бежал без оглядки.

Да только от нас не убежишь. Командор вначале наверняка хотел сдаться, выкупить своих женщин если не золотом, то жизнью, но возвращение Билла спутало все бредовые планы.

Были мы на Ямайке три раза, теперь не миновать четвертого. Бедные жители! Они должны молиться, чтобы «Дикая кошка» попалась нам раньше, чем мы дойдем до их берегов.

Наверное, молились. К следующему полудню марсовые увидели на горизонте парус, и два наших корабля чуть изменили курс.

Он или не он? Он или…

Ничего, скоро разглядим. Сейчас чуть сблизимся, а там…

Пошли удачу нам в бою, Веселый Роджер!

Клайпеда

Сентябрь – ноябрь 2005 г.