Фирменный поезд «Фомич». Повесть

9

В коридор вышла девушка в зеленых стройотрядовских брюках и такой же куртке. На левом колене брюк значилось: «Не сгибаться!» «А как же правое?» - подумал я машинально. На коротких стриженых волосах ее сверкали капельки воды.

- Можно мне с вами поговорить? - вдруг спросила она.

- Конечно, конечно, - ответил я. Удивляться в этом поезде, кажется, не приходилось.

- Меня группа попросила. Не знаю, с чего и начать. У нас сегодня утром было комсомольское собрание… Ведь, знаете, Инга очень чудесная девушка. Мы уже два года учимся вместе. Она и активист хороший, и на повышенную чуть-чуть только не вытянула. И моральный уровень у нее на высоком уровне. - Она замолчала, сообразив, что сказала что-то не совсем правильно.

И я молчал. Говори, милая девушка, говори. Мне очень хочется слушать про Ингу. А если с ней случилось что-то страшное, то я помогу. Я для нее все сделаю, только бы не было боли в ее глазах и этого жуткого отчаяния.

- Конечно, не все так думают, как я, - продолжала она. - Моральное падение, дурной пример для других и прочее и прочее… Валерка у нас такой. Уж чересчур правильный. Да еще и влюблен в нее.

- Ну а что все-таки произошло?

- Как?! И вы еще спрашиваете? Ну вы тип!

- Пусть так, а все же?

- Да у вас сын родился, а вы на него и взглянуть не хотите!

Сначала я даже не удивился, не дошло до меня как-то. Я только машинально поднял руку и потрогал лоб девушки.

- Вы перегрелись.

Она со злостью отбросила мою руку.

- Да вы и в самом деле подлец! Вас… вас с поезда высадить надо. Да! Да! Высадить, высадить! Инка мучается. И как она в глаза матери будет смотреть? Уехала, все нормально, а привезла сына. А ему, видите ли, плевать. Плевать! Плевать!

Ух и разошлась она! Короткие волосы встали чуть ли не торчком, щеки раскраснелись, глаза горели презрением и гневом.

- Остановитесь! Расскажите все толком.

- Как? Вы что… вы в самом деле ничего не знаете или просто прикидываетесь дурачком?

- Я в самом деле ничего не знаю.

- Да ведь уже весь вагон знает.

- Кто-то, наверное, уже рассказал всему вагону, а мне - нет.

- Да мы же и рассказали. Ведь такая неожиданность! Это просто ужас какой-то! Наш строительный отряд ездил в Фомскую область. А строили мы свиноферму. Ну, поработали мы хорошо. Даже благодарность от совхоза получили. Да и денег нам выдали порядочно. Сели вчера в поезд. Песни поем. Все хорошо, все нормально, весело. Никаких ЧП, ничего подобного. И Инга была нормальной, ну разве что немного возбужденной, да и то только тогда, когда слух разнесся, что в каком-то купе едет пришелец. Она все шею вытягивала, рассмотреть кого-то хотела. Но в пришельцев мы принципиально не верим. И Ингу не пустили. Она у нас поет хорошо. А какие без нее песни? Потом улеглись спать, но Инга долго не спала. Мне снизу хорошо было видно. Все что-то пальцем на багажной полке рисовала. Так вы в самом деле ничего не знаете?

- Ничего.

- Странно… - Она все еще смотрела на меня недоверчиво, недоброжелательно. - Ну так слушайте… Утром, часов в пять, наверное, точно я не догадалась заметить, вдруг ребенок закричал. Я ничего не пойму. Где-то рядом плачет. Потом сообразила, что в нашем купе. Да только откуда у нас может взяться ребенок? Уже светать стало. Я смотрю, а Инга лежит, вся какая-то не своя, и его вроде баюкает. Он и затих. Я ее спрашиваю: «Инка, это откуда взялось?» - «Это сын мой», - отвечает. «Инка, я, наверное, сплю? Мне черт знает что кажется! Это ведь ребенок?» - «Ну да. Это мальчик. Сын мой». - «Какой такой сын? Ты что, сдурела? Подкинули? А-а…» - «Да нет, Света, сын это мой. Понимаешь? Сын! Мой, мой, мой… Сашенькой назову». Ну, думаю, чокнулась Инка. Давай ребят будить, да только их сразу и не добудишься. «Послушай, - говорю, - раз сын, то и отец должен быть. Ведь это обязательно?» - «Глупая, ну, конечно, обязательно». Я так и ахнула! «А кто, - спрашиваю, - отец-то?» - «А он на полке номер сорок шесть, верхняя боковая». Вот учудила Инка. «А хоть звать-то его как?» - «Не знаю». - «Кто он вообще?» - «Не знаю». - «Да ты хоть что-нибудь о нем знаешь?» - «Ничего. Знаю только, что он Сашенькин отец. И еще: я их обоих люблю, и отца и сына». Ну, тут уже все проснулись, ничего не поймут. Я растолковываю, что у Инки сын родился, Сашенька, а они ничегошеньки не понимают. Вроде я чушь горожу. Потом полезли смотреть. И верно: лежит ребенок. Валерка аж позеленел весь и говорит: «Ты всю нашу группу опозорила! Тебя из комсомола надо гнать в три шеи!» - «Да за что же, Валера, меня гнать?» - «А ребенка прижила? Так комсомолки не поступают!» - «Я его, Валера, не прижила. Я его хотела». - «Слышали! - кричит Валерка. - Призналась! Предлагаю от имени группы вынести Инке Ракитиной строгий выговор». А Клава говорит: «Что ты в этом понимаешь?» И Инке: «У тебя хоть пеленки-то есть?» - «Ничего у меня нет, девочки». - «Что же ты думала? Почему не приготовилась?» - «Да откуда же я знала? Ведь он только что появился». - «Побегу к тете Маше. Хоть простыню чистую попрошу». Клавка убежала, а Михаил, он у нас вообще-то заика, потому говорит очень редко, а тут как брякнет, и заикание у него вдруг всякое пропало: «Послушайте, ребята, и ты, Ина, ведь это… как сказать-то, ну… в общем… ведь вроде время какое-то полагается, - и покраснел, а потом: - Но у тебя-то ничего и заметно не было. Вы меня простите, ребята, и ты, Ина, ты же с нами работала». - «Никакой беременности у меня и не было. А Сашенька просто появился утром». У меня и сорвалось: «Ведь ты же говорила, что отец его едет на сорок шестом, на верхнем боковом». Она на меня как посмотрит! А Валерка уже тут как тут: «Ага! Все-таки призналась сначала, а теперь отказываешься! Да за такое поведение…» Тут тетя Маша пришла и комплект постельных принадлежностей принесла. «Ну-ка, - говорит, - где тут безбилетный пассажир у меня? А какой крепенький! Мальчик… Звать-то?» - «Сашенькой». - «А отчество?» Инка и замолчала. До сих пор молчит. Только пеленку попросит или соску. А ему сосать надо. Да только у Инки и молока никакого нету. У нее, простите, раз уж вы Сашенькин отец, то можно и сказать, и груди-то с кулачок. Откуда там молоко может взяться?

Она тараторила еще что-то, но я воспринимал только одно: Инга меня заметила, небезразличен я ей! Я и думать не хотел: что, как, почему? Я небезразличен Инге!

- Вы что, не слушаете меня?

- Слушаю, Светлана, слушаю.

- Мы вот что вам хотим сказать. Инку нельзя обижать. Не знаю, что уж вы предпримете, может, в бега рванете, но мальчику нужно отчество. Не пропадет он. Наша группа его на воспитание возьмет. Но без отчества ему нельзя. Как ваше имя?

- Артем. Артемий, вообще-то. Но все зовут Артемом.

- Значит, Александр Артемьевич. Ну и здорово! Очень даже подходит. Вы-то ей сами ничего не хотите сказать?

- Хочу! Хочу, конечно! А она меня не прогонит?

- Хм… А вы вообще-то ничего. Валерка говорит, что и через суд будет трудно доказать. Ведь прямых улик нет. Да и, честно говоря, косвенных тоже. Так вы не отказываетесь?

- От чего же мне отказываться?

- Ну, что он ваш сын?

- Не знаю, Света. Хорошо, если бы он был моим сыном.

- Ну вот. Снова да ладом. Теперь вы изворачиваться начнете, отказываться.

- Ничего ты, Светлана, не поняла. Не обижайся. Я и сам еще ничего не понимаю.

- Так я пойду и скажу ей?

- Что?

- Ну, что вас зовут Артемом. Вы хоть взгляните на сына.

- Света, ты иди. Я сейчас.

- А не сбежите? Станция скоро…

- Никуда я не сбегу.

Она еще раз подозрительно посмотрела на меня, но, кажется, поверила.