Фиолетовая смерть

Тибетец замолчал.

Худощавая фигура еще несколько мгновений виднелась, прямая и неподвижная; потом исчезла в джунглях.

Сэр Роджер Торнтон задумчиво смотрел на пламя: не будь этот тибетец «санниази» — кающийся, который, кроме того, совершал сейчас паломничество в Бенарес, он бы не поверил ни единому слову — но санниази не лгут, равно как не могут быть и обмануты.

А этот жуткий зловещий тик на лице азиата! Или то была просто игра огненных бликов, так странно отраженная в монгольских глазах?

Тибетцы ненавидели европейцев и ревниво оберегали свои магические тайны, с помощью которых надеялись когда-нибудь, в великий день, уничтожить высокомерных чужеземцев.

Как бы то ни было, а он, сэр Ганнибал Роджер Торнтон, должен собственными глазами убедиться в том, что этот диковинный народ действительно располагает какими-то оккультными силами. Но без помощников ему не обойтись, нужны настоящие мужчины, которые не дрогнут при виде потусторонних ужасов.

Англичанин окинул взглядом своих спутников: из азиатов надежен был только бесстрашный, как хищный зверь, афганец, но он суеверен! Следовательно, остается только европейский слуга.

Сэр Роджер коснулся его тростью. Помпей Ябурек с десяти лет совершенно глух, но любое, даже совсем незнакомое слово умеет читать с губ.

Четко артикулируя каждый звук, сэр Роджер Торнтон передал ему рассказ паломника: примерно в двадцати дневных переходах в одной из боковых долин Химаватов находится чрезвычайно странный участок. С трех сторон отвесные скалы; единственный доступ отрезан исходящим из земли ядовитым газом, который мгновенно убивает все живое. В этом ущелье, площадью около пятидесяти английских миль, среди буйной растительности обитает маленькое племя; оно относится к тибетской расе, носит красные островерхие шапки и поклоняется какому-то злому сатанинскому существу в образе павлина. Это дьявольское отродье столетиями учило обитателей долины черной магии и посвящало в тайны, которые в один прекрасный день должны перевернуть весь земной шар; а еще павлин открыл племени особую мелодию, способную мгновенно уничтожить любого силача.

Помпей усмехнулся.

Далее сэр Роджер объяснил ему, что с помощью водолазного шлема и ранца со сжатым воздухом собирается преодолеть отравленные зоны и проникнуть в самое нутро таинственного каньона.

Помпей Ябурек кивнул и удовлетворенно потер свои давно не мытые руки.

Тибетец не солгал: внизу, в великолепнейшей зелени, простиралось загадочное ущелье; бурый, голый, как пустыня, пояс зыбкой, высушенной ветром земли отделял эту область от внешнего мира.

Исходящие из земли испарения были чистым углекислым газом.

Сэр Роджер Торнтон с холма оценил ширину пояса в полчаса пути и назначил экспедицию на следующее утро. Доставленное из Бомбея водолазное снаряжение работало безупречно.

Помпей нес две многозарядные винтовки и точные приборы — с ними его господин никогда не расставался.

Афганец от участия в походе отказался наотрез, объяснив, что готов отправиться когда угодно и куда угодно, хоть в логово к тигру, однако очень хорошо подумает, прежде чем согласится подвергнуть опасности свою бессмертную душу. Итак, двое европейцев оказались единственными смельчаками.

Медные шлемы сверкали на солнце и бросали фантастические тени на пористую почву, откуда бесчисленными тонкими струйками сочился ядовитый газ. Экономя сжатый воздух, сэр Роджер шагал очень быстро. Перед глазами все плыло — какие-то колеблющиеся формы, как сквозь тонкий водяной слой. Солнечный свет казался призрачно-зеленым и окрашивал далекие глетчеры — «крышу мира» с ее гигантскими профилями — подобно какому-то чудесному ландшафту царства мертвых.

Путешественники вышли на свежий луг; сэр Роджер зажег спичку и проверил воздух. Шлемы и ранцы были сняты.

Позади, подобно зыбкой водяной пелене, висела газовая стена. В воздухе — дурманящий аромат цветов амберии. Переливчатые, в ладонь величиной мотыльки со странным рисунком сидели на неподвижных цветах, распластав крылья, словно раскрытые страницы магической книги.

На некотором расстоянии друг от друга путешественники шагали к мешавшей обзору лесной опушке.

Сэр Роджер подал своему глухому слуге знак — ему послышался какой-то звук. Помпей взвел курок.

За опушкой перед ними открылся луг. Около сотни человек, очевидно то самое загадочное племя, в красных островерхих шапках стояли полукругом едва ли в четверти мили от них: незваных гостей уже ожидали. Сэр Торнтон бесстрашно шел на сближение; Помпей держался неподалеку.

Несмотря на обычную одежду из козьего меха, тибетцы весьма отдаленно походили на Homo sapiens, столь устрашающе уродливы были их лица, с застывшим выражением какой-то нечеловеческой, в ужас повергающей злобы. Позволив путешественникам подойти поближе, они по команде своего вождя разом, как один человек, плотно зажали уши и изо всех сил что-то закричали.

Помпей Ябурек принял странные действия толпы за сигнал к атаке и, вскинув винтовку, вопросительно взглянул на своего господина. И тут его верное сердце сжалось: прозрачная воронка, образованная вихрем зыбкого газа, похожего на тот, сквозь который они совсем недавно прошли, накрыла его господина. Фигура сэра Торнтона утратила контуры, их словно стер этот вихрь — голова заострилась, тело, словно подтаяв, осело, и на месте, где мгновением раньше высился жилистый англичанин, стояла теперь какая-то фиолетовая кегля, по форме и величине напоминавшая сахарную голову.

Глухой Помпей затрясся в дикой ярости. Тибетцы все еще что-то кричали, и он, пытаясь понять, напряженно всматривался в их губы.

Это было одно и то же слово. Внезапно вождь прыгнул вперед; все замолчали и опустили руки. Потом, подобно пантерам, бросились на Помпея. Тот как бешеный палил из своей многозарядки. Нападавшие на секунду оторопели.

И тогда совершенно инстинктивно он крикнул слово, которое только что прочел на их губах…«Амэлэь… А-мэ-лэн!» — ревел он так, что вся долина оглушительно загремела грозовыми раскатами.

Голова кружилась, перед глазами — словно толстые стекла, земля уходила из-под ног. Это продолжалось всего лишь мгновение, и вот он снова видит ясно и отчетливо.

Тибетцы исчезли — как и его господин; на их месте торчали бесчисленные сахарные головы фиолетового цвета.

Вождь был еще жив. Вместо ног голубоватое желе, верхняя часть тела уже начала съеживаться — казалось, какая-то невидимая, абсолютно прозрачная сущность, заглотив человека целиком, переваривала его заживо. В отличие от своих соплеменников, носивших красные шапки, голова вождя была увенчана каким-то необычным, похожим на митру, сооружением, с которого смотрели живые желтые глаза.

Приклад Ябурека с размаху опустился ему на череп, однако в последний момент умирающий все же успел метнуть кривой нож и ранил европейца в ногу.

Помпей огляделся. Вокруг ни единой живой души. Аромат цветов амберии сгустился и стал почти невыносимым. Казалось, он исходил от фиолетовых кеглей, которые сейчас осматривал Помпей. Все они были подобны друг другу и состояли из одинаковой светло-фиолетовой студенистой слизи. Отыскать останки сэра Роджера Торнтона среди этих фиолетовых пирамид было невозможно.

Скрипнув зубами, Помпей попрал лицо мертвого тибетского вождя и двинулся в обратный путь. Сверкавшие на солнце медные шлемы он еще издали различил в траве. Помпей приладил ранец и вступил в газовую зону. Казалось, пути не будет конца. Слезы струились по щекам бедняги. О Боже, его господин мертв! И погибнуть здесь, в этой богом забытой Индии! Ледяные исполины Гималаев разевали к небесам свои пасти — что им страданье крошечного человеческого сердца!..

Осмыслить случившейся трагедии Помпей Ябурек так и не сумел, поэтому все точно, слово в слово, как видел, изложил на бумаге и отправил в Бомбей на адрес секретаря своего господина: улица Адеритолла, 17. Доставить послание взялся афганец. Потом Помпей скончался, так как нож тибетца оказался отравленным.

«Един Аллах и Мохаммед пророк Его», — молился афганец, касаясь лбом земли. Охотники хинду осыпали тело цветами и с благочестивыми песнопениями предали огню…

Ознакомившись со страшным посланием, секретарь Али Мурад Бей побелел и, не теряя ни минуты, отправил бумаги в редакцию «Индийской газеты». Началось светопреставление.

«Индийская газета» с публикацией «Происшествие с сэром Роджером Торнтоном» вышла на следующий день с опозданием на добрых три часа. В этом был повинен один странный и зловещий инцидент: редактор газеты мистер Бирендранат Наороджер и двое служащих, которые, как обычно, после полуночи вместе с ним проверяли перед выпуском номер, бесследно исчезли из закрытого кабинета. Вместо них на полу стояли три фиолетовых желеобразных конуса, а между ними валялся свежеотпечатанный газетный лист. Пока полиция с присущей ей чванливой обстоятельностью изготовляла первые протоколы, стали поступать бесчисленные донесения об аналогичных инцидентах.

Люди читали газеты, обменивались мнением и, отчаянно жестикулируя, дюжинами исчезали на глазах повергнутой в ужас толпы, в возбуждении заполнившей улицы. На лестницах, рынках, в переулках — всюду, куда бы ни упал взор, стояло множество маленьких фиолетовых пирамидок.

Еще до прихода сумерек население Бомбея сократилось наполовину. Официальное санитарное предписание обязывало немедленно прекратить все внешние сношения, в соответствии с циркуляром гавань бела закрыта, дабы воспрепятствовать дальнейшему распространению эпидемии, так как лишь о ней могла идти речь в данном случае. Телеграф работал день и ночь, слог за слогом рассылая через океан, во все концы мира, кошмарное «Происшествие с сэром Торнтоном».

Уже на следующий день карантин был снят как мера явно запоздалая.

Со всех сторон поступали леденящие кровь вести о фиолетовой смерти, вспыхнувшей повсюду почти одновременно и грозившей населению земного шара полным уничтожением. Все обезумели, цивилизованный мир походил на гигантский муравейник, в который деревенский мальчишка сунул свою носогрейку.

В Германии эпидемия прежде всего поразила Гамбург; Австрия с неделю оставалась неуязвимой — как известно, там читают только местную хронику.

Особенно потрясла жителей Гамбурга первая вспышка эпидемии. Ранним утром пастор Штюлькен, достигший благодаря почтенному возрасту глухоты почти абсолютной, сидел за кофе в кругу «чад своих возлюбленных»: старшего, Теобальда, с длинной студенческой трубкой, верной супруги Джетты, Минхен, Тинхен — словом всех, всех, всех. Дряхлый глава семейства развернул только что полученную английскую газету и вслух зачитал своим домашним «Происшествие с сэром Роджером Торнтоном». Справившись со словом «амэлэн», он хотел подкрепиться глоточком кофе, как вдруг с ужасом обнаружил себя одиноко восседающим в кругу каких-то кеглей из фиолетовой слизи. В одной еще дымилась длинная студенческая трубка.

Все четырнадцать душ призвал к себе Господь.

Благочестивый старец рухнул без чувств.

Спустя неделю большая часть человечества была мертва.

Однако малую толику света все же удалось пролить на эти события; свершить это посчастливилось одному немецкому ученому. То обстоятельство, что эпидемия щадила глухих и глухонемых, навело его на совершенно правильную мысль об акустической природе феномена.

В своей одинокой келье он начертал пространный ученый доклад и широко оповестил о своем публичном выступлении.

В целом его анализ состоял из ссылок на малоизвестные индийские религиозные тексты, трактующие о возникновении астральных вихревых флюидов при произнесении некоторых сакральных формул и слов, — все это он подкрепил новейшими открытиями в области лучевой и вибрационной теории.

Доклад состоялся в Берлине: зачитывая длиннейшие цитаты из своей рукописи, докладчик вынужден был прибегнуть к помощи рупора, столь невероятно огромной была аудитория.

Эту знаменательную речь заключал весьма лапидарный рецепт: ступайте к отоларингологу, он сделает вас глухими и неуязвимыми для слова «амэлэн».

Разумеется, в ту же самую секунду от ученого и его слушателей остались только мертвые студенистые кегли; рукопись, однако, уцелела, со временем она стала известной, появились последователи… Таким образом человечество было спасено от полного вымирания.

Через несколько десятилетий — утверждают, что это случится в 1950 году, — земной шар будет населять новое глухонемое поколение.

…И вот — нравы и обычаи иные, чины и состояния сменили своих владельцев. Миром правит «Ухо-Горло-Нос». Ноты к средневековым алхимическим рецептам заброшены; Моцарт, Бетховен, Вагнер преданы осмеянию, как в свое время Альберт Великий и Бомбаст Парацельс.

И только иногда в застенках музеев запыленный рояль скалит свои гнилые зубы.

Постскриптум автора: да поостережется почтенный читатель громко произносить слово «амэлэн».