Фианэль Отважная. Книга 1

ЧАСТЬ 1 Дитя

На меня всерьёз обиделась тётя Ири. Даже сейчас, спустя неделю после завершения долгого путешествия к горам Высокой Короны, она разговаривает со мной сквозь зубы. И это было бы пол беды, но дядюшка Рифли тоже смотрит на бедную девочку очень косо. Только вряд ли их поведение можно назвать справедливым. Я ведь, например не сильно расстроилась из-за той основательной порки ремнём, которую мне задала тётя. А они … Они бессердечные дошли до того, что на целый месяц запретили мне покидать плато. А это суровое наказание для такой вольной пташки как я. Да и проступок мой не столь уж и тяжёл. Подумаешь, обманула их, заявив о внезапно проснувшихся родственных чувствах к деду Танобаргу и о жгучем желании его повидать. А потом по окончании пути, при всех многочисленных свидетелях плюнула ему в физиономию. Чем естественно вызвала, у неподготовленных к этому событию тёти и дядюшки самый настоящий, неподдельный шок.

— Ты, глупая, чудом осталась жива, гневно твердили они на обратном пути. — Ведь ты нанесла несмываемое оскорбление!

— Да ладно вам преувеличивать, — в конце — концов, не сдержавшись, хладнокровно ответила я. — Несмываемое, как вы утверждаете оскорбление, мой славный, любимый дедушка вполне успешно вытер кружевным, благоухающим ароматами платком.

— Ах ты гадкая, девчонка, — змеёй зашипела тётя Ири, вновь хватаясь за ремень на поясе. — Ну, я тебе сейчас устрою!

Инстинктивно закрыв руками безжалостно исполосованный зад, я тогда благоразумно умолкла. И правильно сделала, ибо с тётей Ири шутки плохи. Хм-м, проклятье, даже сейчас, по истечении стольких дней, попа давала о себе знать.

Вынужденная неволя заставила проняться острой завистью к огненно- рыжему Локи, огромному красавцу волку, вольготно рыскавшему в окрестных лесах. Он, негодяй, едва уразумев, что я наказана, тут же улизнул гулять сам. И при этом его вряд ли мучила совесть, что он, по сути, предал несчастную Фианэль. Моё мрачное настроение усугублялось отсутствием Крауга, дракона поселившегося на плато. Обычно он никогда не пропадал более чем на сутки — двое, а вот, поди, ж ты, теперь его нет уже почти неделю. Может, с ним приключилась беда? Ведь по драконьим меркам он ещё совсем молоденький. Когда я завела разговор на эту тему с дядюшкой Рифли, тот, недоверчиво покачав головой, выдал лишь одну правда длинную фразу:

— Хотелось бы увидеть существо, которое рискнёт причинить вред нашему огнедышащему чудищу!

А Крауг, между прочим, никакое не чудище, он даже наоборот, очень хороший и добрый. Гм-м, по крайней мере, по отношению ко мне, ну и понятное дело к тёте с дядюшкой. Ведь они приютили его больного немощного, лютой зимой, а потом выхаживали не жалея сил и лекарственных снадобий. Лечила Крауга правда больше тётя Ири, зато дядюшка Рифли, едва потеплело, сложил ему из камня на плато укромное, уютное логово, куда я с удовольствием бегала в гости. Ещё дядюшка придумал имя — Крауг, что на языке народа гоблинов означало — Кремень. Оно чрезвычайно подходило дракону, имевшему шкуру прочную словно камень, к тому же серовато- зелёного цвета.

В итоге размышления над проблемой привели меня к выводу, что дядюшка прав: вряд ли кто, пребывая в здравом рассудке, сунется к дракоше со злыми намерениями. А сумасшедших…Сумасшедших следует заранее пожалеть.

Мимо библиотеки, в которой я сидела с так и не раскрытой книгой в руках, прошла тётя Ири. Порой она уединялась в кабинете отца, где о нём напоминала каждая, даже незначительная деталь обстановки и висел его портрет, написанный кем- то из друзей. Однажды сдуру не постучав, я зашла туда, однако сразу же отпрянула назад. Тётя Ири плакала, положив голову на дубовый стол.

— Фианэль, девочка, — окликнула она меня, — вернись, пожалуйста.

Чувствуя отчего-то неловкость, я выполнила её просьбу и села в кресло напротив.

— Ты уже взрослая, — немного помолчав, начала она нелёгкий для неё разговор, — поэтому можешь и должна знать всё об отношениях сложившихся между мной и твоим отцом.

— О чём ты тётя? — искренне удивившись, пролепетала я. — Да вы с папой виделись всего два раза!

— У нас была ещё одна встреча — призналась тётя Ири, глядя на портрет отца с такой безысходной тоской, что у меня невольно заныло сердце. — Очень длинная встреча… Но произошла она совершенно случайно, на одном из озёр западной части континента. Твой отец путешествовал сам и налегке. Я тоже не была обременена ничьим обществом, кроме верной спутницы Мары. И случилось так, что мы прожили в охотничьей избушке целый месяц. А через год после того, Харальд Смелый с товарищами пропал… Однако об этом я узнала, уже здесь, от Рифли…

— Тётя, ты…Очень любила моего папу? — чуть поколебавшись, спросила я.

— Да, дитя моё, — она тяжело вздохнула, опустив голову, — больше жизни… И ты, наверное, осуждаешь меня?

— Нет, — я подошла и крепко обняла её, — да и с какой стати? Ведь ты заменила маленькой девочке мать. Так о каком осуждении может идти речь?

— Спасибо, родная, — обняв меня в ответ, поблагодарила она.

— Больше на эту тему мы с тётей не говорили.

Зато была другая тема, к которой мы периодически возвращались, собравшись втроём, и о которой частенько думали порознь. Речь идёт о судьбе моего отца и одной его тайне…

Тогда, появившись десять лет назад, тётя пробыла у нас едва сутки, а утром исчезла.

— Госпоже Ириндэль не понравилось у нас? — с изрядной долей обиды, поинтересовалась я у дядюшки, заметив пропажу гостьи.

— Нет, что ты, — дядюшка отрицательно покачал головой, — наоборот, ей всё здесь пришлось по душе, а особенно ты, маленькая госпожа, — и, немного помолчав, он с неохотой пояснил. — Уйти так спешно, её заставил мой рассказ, о походе господина Харальда с товарищами, в замок Уродов. Видишь ли, она решила, во что бы то ни стало выяснить всё об их участи.

Пришлось мне опять запасаться терпением, высматривая теперь уже не столько папу, сколько черноволосую эльфийку в сопровождении большой волчицы.

Вернулась она, спустя два долгих месяца исхудавшая и поникшая. А на мой вопрос о папе сообщила следующее: мол, замок Хозяина разрушен настолько, что восстановить картину происшедшей битвы не представляется никакой возможности. По словам тети не осталось даже жалких руин, лишь исковерканные оплавленные камни, разбросанные по всему острову взрывом страшной, непредставимой силы. И лишь позже, когда я стала старше, тетя открыла мне всё…

— Там на острове, посреди Гудрагских болот, я подчинила себе, с помощью магического амулета, одного урха, единственного кто остался в живых после событий произошедших в замке, — с печалью в голосе вспоминала она. — Трясинный дух выглядел жалким и подавленным, а поведал он вот что. Твой отец с друзьями каким-то образом застали Хозяина врасплох и едва не одолели его. Но на их беду в тот момент в замок вернулись несколько адептов Хозяина, изменивших соотношение сил и позволивших воспрянуть духом своему господину. Постепенно, уступая страшному натиску, люди гибли… Харальд выстоял дольше других. Истекая кровью, он храбро бился в кольце врагов… И пал, сражённый в спину колдовской сталью… Едва это произошло, как в замок нагрянула разъярённая фурия в белом.

Хозяин, ужасно испугавшись, закричал:

— Ты посмела явиться сюда сама? Неужто забыла, чем это кончится для нас обоих? У-у! Проклятая!

— А мне теперь всё равно! — взревела фурия голосом такой разрушительной мощи, что в заходившем ходуном замке, повылетали почти все стёкла. — Ведь ты убил Ас — Файхэ! Убил моего сына!

Ослепительной молнией она внезапно метнулась к Хозяину, и всё исчезло в грохоте чудовищного взрыва, разметавшего замок Уродов с такой лёгкостью, будто это был карточный домик, — тётя надолго умолкла, за тем уставясь, куда- то в одну точку, докончила. — Тот урх, уцелел непонятно каким, чудом. Наверное, для разговора со мной, его специально сохранила Судьба. Неиначе…

Выслушав правду о папе, я спокойно поблагодарила тётю. А затем, пожелав ей доброй ночи, удалилась к себе. Не хотелось что бы даже она, видела мои слёзы. Тогда я так и не уснула, беззвучно рыдая и кусая губы в кровь. Ведь до этого у меня имелась хоть призрачная, но надежда на то, что отец всё-таки жив. Теперь же не стало и её…

А утром я задала тёте Ири вопрос, не дававший мне покоя всю ночь:

— Почему эта… Леди, да? — тётя, соглашаясь, задумчиво кивнула. — Назвала моего папу своим сыном? Но его матерью была Илимира со Снежного острова! Разве не так, а?

— Фиа, милая, я тоже всегда так считала, — тётя Ири в недоумении развела руками. — Поэтому уж извини, прояснить тут ничего не могу. Вот разве что единственный выход, поговорить с Эйнаром и Финнвардом. Они кстати должны к нам скоро приехать.

— С чего — бы это? — с ехидцей фыркнула я, не выказав большого восторга. — Никак соскучились за давно не виденной племянницей? Удивительно!

Дитя моё, не дерзи, — тётя с недовольством поморщилась. — Сама хорошо знаешь, что от Снежного острова до нашего плато, не близкий свет. Какие уж тут ежегодные визиты?

— Всё равно мои разлюбезные дядюшки могли б и чаще меня проведывать, — упрямо долдонила я своё. — Родичи называется!

— А почему ты сама ни разу не пожелала съездить к ним в гости? — вполне резонно подковырнула тётя Ири. — Они тебя приглашали, да и мы с Рифли сколько советовали. Так не захотела!

— Там людей много, — насупилась я и, помедлив, добавила, — а у меня ушки эльфийские, остренькие. Совсем на их не похожие. А ну как засмеют?

— Глупышка! — укоризненно покачала головой тётя Ири. — И к тому же дикарка! Но ко всему этому — настоящая красавица. Ну, кто скажи на милость, станет смеяться с такой прелести? Да и кто посмеет? Ведь ты племянница самого ярла Эйнара Сокрушителя.

— А главное, — мои руки непроизвольно сжались в кулачки, — я дочь Харальда Смелого. И пусть остерегутся меня обижать!

После того памятного разговора прошло совсем немного времени и мои родичи действительно приехали. До этого они навещали нас один раз, сразу после прибытия Рифли, сообщившего им о событиях произошедших в замке Хозяина. Но тогда я была маленькой девочкой и больше молчала, испуганно взирая на огромных, бородатых викингов, а во второй раз, став теперь уже постарше, встретила без особых любезностей вопросом в лоб:

— Я хочу знать, являлась ли Илимира матерью моему отцу? Только будьте добры, скажите правду. В противном случае лучше не говорите ничего.

Опешив от неожиданности, дядья неуверенно переглянулись, затем Эйнар откашлявшись, пригладил бороду и без особой охоты поведал:

— Ни Беорн, ни Илимира не были Харальду родными отцом и матерью. Они приёмные родители.

— Откуда же он у вас взялся? — не дожидаясь дальнейших пояснений, нетерпеливо выпалила я.

— Да никто толком ничего и не ведает, — с досадой буркнул Эйнар, пожав широкими плечами. Просто однажды ночью всех разбудил детский плач. Когда же мы зажгли свет, то обнаружили в горнице на столе орущего младенца в пелёнках, появившегося неизвестно каким образом в нашем наглухо запертом доме-крепости. Вот, хм-м, собственно и вся история.

— Ого! — выдохнула я, обалдело уставясь на родственников. Впрочем, по сути дела таковыми они мне и не приходились. Проклятье! Не то что бы это было утратой, однако и прибылью не выглядело никак.

В общем, дядья, погостив, уехали, а у меня в душе, словно бы оборвалась какая то важная, дорогая струнка. Почему так произошло? Ума не приложу. Но вешать нос из-за этого категорически не стану. Ещё чего! Ведь не опечалил же меня разрыв с дедом, да и остальными светлыми эльфами, неизменно называемыми мной проклятыми и ненавистными. За что тётя Ири, правда, ругалась, на чём свет стоит, запрещая не только так говорить о «кровных родичах», но даже и думать. Да только я всё равно буду придерживаться своей точки зрения. Ведь если бы нас отдали папе во время его визита к этим самым родственничкам, то вряд ли страшный Хозяин смог дотянуться до мамы руками подосланных убийц. Да и сам отец остался бы жив, не сунувшись мстить очертя голову, в кошмарную пасть замка Уродов.

В тот день, предавшись воспоминаниям, я так и не прочитала ни единой страницы. А на следующее утро моему тягостному заточению пришёл неожиданный конец. Радости, однако, это не принесло, ибо нас покидала тётя Ири… Началось, же всё с тревожных звуков боевого горна, услышанных мной по пути в Логово, куда я шла в надежде увидеть вернувшегося дракона. Несказанно удивленная я поспешила в другую сторону, к пакгаузу, где вечно торчал дядюшка Рифли, избравший его своим домом.

Там, напротив поднятого моста, расположилась группа людей. Хотя нет, это были эльфы, тёмные эльфы в меняющих цвет маскировочных плащах, очень похожих на одеяние дядюшки Рифли. Было их не больше двадцати и все они производили впечатление бывалых, испытанных воинов. Но из общей массы выделялись лишь трое. Один держал в руке серебристый горн, с треугольным флажком алого цвета, украшенным ландышем и золотой короной. Второй опирался на древко сине-зелёного стяга, с изображением белого единорога. А третий, высокий старик с белоснежной бородой, небрежно прислонил к себе резной чёрный посох, в навершии которого оказался, врезан камень, подобный маленькой луне.

К сожалению как следует поглазеть на пришельцев мне не удалось. Дверь пакгауза распахнулась, выпуская встревоженного дядюшку Рифли, тут же приказавшего мне тоном, не допускавшим возражений, немедленно укрыться в башне. Понимая, что спорить в таких случаях бесполезно, я повернулась уходить и едва не столкнулась с тётей Ири.

— К нам пожаловали мои соотечественники — стараясь казаться спокойной, прошептала она, отвечая на мой немой вопрос. — Вот только не знаю зачем. Но я обязательно поставлю тебя обо всём в известность. Пока же ступай в башню и жди.

Поминутно озираясь, я, тем не менее, вскоре уже стояла у самого входа. За это время тётя Ири, перейдя через пропасть по опущенному мосту, о чём — то переговорила со стариком, а затем перебралась с ним вместе на плато. Сообразив, что тётя, вероятно, будет беседовать с гостем в кабинете, я, не желая мешать, отправилась в свою спальню. Забравшись на необъятную кровать под балдахином, на которой когда — то спал отец, я задумалась о внезапном визите сородичей тёти Ири. И уже тогда моё сердце кольнуло нехорошее предчувствие предстоящей нам разлуки, подтвердившееся с появлением тёти, спустя какие то два часа.

Она вошла в спальню обычной, уверенной походкой, однако её истинное состояние выдавали нервно дрожавшие, изящные узкие ладони. Тётя пыталась утихомирить их, сцепив в замок, но у неё ничего не получалось.

— Что? Что произошло? — я мигом очутилась рядом, ощущая непоправимость случившейся беды.

— Кто-то отравил моих отца, мать, троих братьев и сестру — бескровными губами, едва слышно сообщила она. — И теперь мне надо срочно ехать домой, в Баур-Даг. Дело усугубляется тем, дитя моё, что я… Из королевской семьи. Я никогда не говорила тебе, но Дом Ландыша правит Баур-Дагом, без малого тысячу лет. И если я, единственная законная наследница не появлюсь там как можно скорее, то неминуемо вспыхнет кровавая война за обладание верховной властью. Давным-давно это уже происходило в нашей истории. И поверь мне на слово, это было действительно страшно…

— Я поеду с тобой, тётя, — с горячностью выпалила я, — ведь тот, кто расправился с твоей семьёй, непременно захочет уничтожить и тебя. А я буду всегда настороже и никому не позволю, нанести в спину подлый удар. Я стану твоей тенью, твоей…

— Нет! — решительно прервала тётя Ири. — Недруги живо смекнут, что ты моё уязвимое место и будь, уверена, они неприменут воспользоваться этим. А ты ведь не хочешь стать брешью, в панцире моей защиты?

— Конечно, нет, — не сумев сдержать слёзы, отрицательно замотала головой я, — но мне так тяжело расставаться с тобой!

— Глупышка, — тётя нежно привлекла меня к себе и, вытирая мокрые глаза своим платочком, пообещала:- Едва моё положение упрочится, я пришлю за тобой надёжный отряд Лесной Стражи. Под их охраной ты войдёшь под изумрудный свод наших прекрасных лесов, и мы никогда больше не будем жить порознь.

— А дядюшке можно поехать со мной в твою страну? — вдруг не на шутку всполошилась я.

— Ну, разумеется, да, — успокоила тётя. — Если хочешь, ты даже можешь прихватить с собой и волка с драконом.

— С превеликим удовольствием! — сразу воспрянула духом я. — Только поскорей бы ты уладила свои дела. Хотя конечно ждать я буду столько, сколько потребуется.

— Милая моя девочка, — она расцеловала меня в обе щеки, — береги себя и во всём слушайся Рифли. Отныне он, на какое то время заменит тебе не только отца с матерью, но и тётю. В общем, будь всегда умницей и не огорчай его. Обещаешь это?

— Угу, — с готовностью откликнулась я, однако, ненадолго призадумавшись, слегка пошла на попятную, — По крайней мере, приложу к тому все свои старания.

— Ох, горе ты моё, — тётя Ири не оценив моей честности, озабоченно нахмурилась. — И как скажи в таком случае оставлять тебя на одного Рифли, если ты уже сейчас не уверена в дальнейшем хорошем поведении?

— Тётя, я ведь никогда себя особо примерно не вела, — в душе сожалея о длинном языке, буркнула я. — Поэтому и говорю, как есть, без вранья — постараюсь. Уж извини за прямоту.

— Ну ладно, ладно, — тётя Ири примирительно обняла меня ещё раз, — как бы там ни было, а в твоём здравомыслии, я уверена. Теперь же родная моя, давай прощаться. Время не ждёт, а в Баур-Даг не близкий путь. Мне пора…

— Я проведу тебя до моста, — закусив губу, что бы не разреветься, попросила я.

— Хорошо, — не стала возражать тётя Ири, — но не дальше.

Следуя друг за другом, мы направились к дверям.

Возле самого выхода из спальни, я внезапно остановилась и позвала:

— Тётя!

Она обернулась, а я сбивчиво, торопливо зашептала:

— Мне… Мне очень жаль твою семью. И тебя, тётя, очень жаль… И я так страдаю, оттого что не могу принять на себя хоть частичку твоей боли, что сердце готово разорваться от бессилия, на мелкие, мелкие кусочки. Ведь ты вырастила, воспитала меня. Была добра, справедлива как мама. Да ты и есть моя мама! Моя вторая мама… И я тебя так сильно люблю!

— Доченька! — у тёти на глазах показались слёзы, первые слёзы увиденные мной за прошедшие десять лет. — Дай срок, всё у нас с тобой будет хорошо! Лишь бы ты себя берегла, сокровище моё, и не забывала, что мы живём в мире полном опасностей и негодяев. В жестоком, несправедливом и коварном мире…

— Не волнуйся так, тётя, — постаралась успокоить я её, — ведь вы с дядюшкой отлично научили меня распознавать всякого рода ловушки и справляться с любыми врагами. А, кроме того, у девочки Фианэль имеются огнедышащий дракон и могучий, отважный волк, оба способные при необходимости неплохо постоять за неё.

— Всё это так, — с грустью согласилась тётя, — но я всё равно буду переживать, ибо сердцу то не прикажешь. Понимаешь меня, доченька?

— Да, мама Ири, — тихо прошептала я, как в детстве прижимаясь щекой, к её заботливой руке. — Береги и ты себя…

Больше ничего не говоря и нигде не задерживаясь, мы сошли вниз. Я пыталась выглядеть бесстрастно, однако вряд ли это получалось хоть как — то хорошо. Уж больно тяжело было на душе, потрясённой только что произошедшими событиями.

Старик с белоснежной бородой ожидал нас за пределами башни, у подножия утёса, откуда брали начало ступеньки чрезвычайно узкой лестницы.

— А вот это и есть моя воспитанница — светлая ярлинка Фианэль, хозяйка здешних мест, — с нескрываемой гордостью представила тётя, ему, мою персону.

— Нандромир, верховный маг Баур-Дага, — с нотками высокомерия назвал себя белобородый, одарив долгим, взыскательным взглядом. — И я рад приветствовать дочь самого Харальда Смелого.

— Для меня большая честь познакомиться с тобой, мудрейший Нандромир, — со всей приличествующей моменту вежливостью, — ответила я. — Тётя Ири рассказывала о тебе и твоей жизни, удивительные истории.

— Тётя? — брови мага возмущённо поползли вверх. — Девочка, да как ты смеешь так называть нашу королеву? Что за наглость! Запомни раз и навсегда: она для тебя существо высшего порядка и, обращаясь к ней, следует непременно говорить — Ваше Величество. Полагаю это понятно. Если же…

Тётя, повелительно подняв руку, собралась вмешаться в болтовню расходившегося дедугана, однако я не особо подумавши, опередила её:

— Да как ты смеешь вздорный старик меня поучать? Не забывай, ты находишься в гостях и на моей земле. А сиё обстоятельство не может не обязывать к уважительному отношению. Кроме того… Мы с тётей Ири, сами разберёмся, кого и как называть. Полагаю всё мной сказанное, ты уяснишь с первого раза. Ведь ты же, хм-м, мудрейший, — последнее слово прозвучало с откровенной издёвкой, но мне на это было глубоко наплевать.

Зато расстроилась тётя Ири.

— Фианэль, ты произнесла речи не подобающие повелительнице Края Медвежьих Полян, — с заметной нервозностью заявила она, бросив на окаменевшего мага встревоженный взгляд. — Пожалуйста, немедленно извинись перед почтенным Нандромиром.

— Проклятье! Тётя видать здорово нуждается в поддержке старого хрыча, — запоздало сообразила я, испытывая в душе искреннее сожаление. Теперь следовало найти слова, способные не только загладить предыдущую резкость, но вместе с тем и не роняющие моё достоинство. Итог лихорадочного мыслительного процесса, был таков: я без особого энтузиазма буркнула:

— Мудрейший Нандромир, я действительно погорячилась. Признаю, с гостями так не поступают. Однако ты сам во всём…

— Фианэль! — оборвала меня буквально взвившаяся на дыбы тётя. — Немедленно перестань!

— Молчу, молчу, молчу, — опустив голову, без пререканий согласилась я, не желая окончательно портить себе и ей настроение перед расставанием.

На этом с выяснением отношений было покончено, и потому до моста мы добрались без дальнейших конфликтов, однако Нандромир перешёл на другую сторону, демонстративно не попрощавшись. Я отреагировала на его демарш презрительной усмешкой, а вот тётя огорчилась, хотя виду постаралась не подать. Но я это заметила и исполнилась к хрычу ещё большей неприязнью.

На всё происходящее хмуро взирал дядюшка Рифли, наверняка догадавшийся о намерениях тёти. Да и как было не догадаться, если о них, лучше всяких слов, говорили взятые ею с собой предметы: дорожный мешок, охотничий нож с рукоятью из оленьего рога, лук и колчан, набитый стрелами.

— Госпожа Ириндэль покидает нас? — хрипло, с безнадёжностью в голосе спросил он.

— Рифли, я вынуждена так поступить, — заявила тётя, не скрывая охватившей её глубокой печали. — Тайные враги полностью уничтожили мою семью… А какое положение занимает Дом Ландыша в Баур — Даге, ты знаешь отлично.

— Сожалею о случившемся и сочувствую твоему горю, — дядюшка прижал правую ладонь к сердцу и низко поклонился. Потом, после короткого молчания он признал:- Да, госпожа, иных вариантов в данной ситуации нет. Надо ехать, ибо грядущий в таких случаях хаос, можешь предотвратить только ты. Так что удачи тебе, королева тёмных эльфов. И… Не забывай нас.

— Рифли, преданный друг, не сомневайся, едва дела пойдут на лад, я тут же пришлю с этой вестью гонцов, — заверила его тётя, — тогда вы сможете переехать, в мой столичный замок.

— Хм-м, извини госпожа, но вряд — ли лично я приму подобное предложение, — с горечью отказался дядюшка, и, поколебавшись, пояснил:- Видишь — ли, жизнь во дворце не по мне. К тому же сородичи твои, никогда не станут смотреть на меня как на дружественное существо. Потому что я для них, извечный, ненавистный враг. В лучшем случае меня будут лишь терпеть, за спиной называя уродом, при этом брезгливо, с отвращением кривясь. Так что госпожа Ириндэль, или вернее Ваше Величество, уж лучше я останусь здесь в башне, где всё напоминает о хозяине, чем уеду мыкаться чужаком в ваши дивные края. Ещё раз прошу простить за прямоту, которую я позволил себе, памятуя о нашей прежней дружбе.

— Рифли, ты городишь дикие, несусветные глупости, — негодующе притопнув ногой, возмутилась тётя. — Прийдёт время и ты сам убедишься в этом. Убедишься и увидишь, что у нас ты обретёшь новую родину, понимание, дом, искренних друзей. Обещаю и гарантирую тебе это, понимаешь? Да, вот ещё что: королева я для кого угодно, но только не для вас, мои дорогие. — Она крепко обняла нас обоих, — Поэтому ни про какие Величества, больше ни слова. Всё как прежде:- госпожа Ириндэль и тётя Ири. Запомнили, надеюсь?

— Да, тётя, — я охотно закивала головой.

— Кхы-кхы-кхы, постараюсь не забыть, госпожа, — без особой впрочем, уверенности, пообещал дядюшка.

— Ну, всё, до встречи в Баур-Даге, — тётя Ири с трудом сдерживая слёзы, напоследок расцеловала сначала меня, затем Рифли и зашагала, уже не оборачиваясь, по мосту, к поджидавшим её эльфам. Едва она до них добралась, как была заключена в кольцо рослых телохранителей. После чего отряд немедленно снялся с места, быстро растворившись в сосновом, поскрипывающем на ветру море.

И вновь как десять лет назад, мы с дядюшкой Рифли остались на плато вдвоём… Хотя нет, почему вдвоём? А Локи с Краугом? — стараясь взбодриться, напомнила я себе. — Они ведь тоже ребята из нашей компании. — Но… — не удержавшись, я помимо воли всё же тяжело вздохнула, — тётю Ири им не заменить… Увы…

Я послонялась с несчастным видом вокруг пакгауза, пока дядюшка изнутри, приводил в действие механизм подъёма моста. Когда он, наконец, вышел, мы, не желая нарушать установленный тётей распорядок, поплелись в башню обедать. Хотя есть ни мне, ни ему, совершенно не хотелось. В столовой мы чего-то без аппетита пожевали, после чего хмуро уставились друг на друга.

— Госпожа сейчас похожа на лесную буку, — вдруг совершенно неожиданно прыснул в кулак дядюшка, — такую несчастную- несчастную и злую- презлую.

— А ты похож на гоблина — не осталась в долгу я, показав язык, — крючконосого, лопоухого и маленького. А лесных бук, кстати, не бывает! Вот!

Веселье наше впрочем, продлилось недолго. Да и что в том удивительного, если глаза постоянно натыкались на пустующий стул тёти Ири, стоявший с правой стороны от меня.

Сидевший по левую руку дядюшка, поёрзавшись, даже предложил запрятать его в кладовую.

— Нет, — подумав, не согласилась я, — пусть он находится здесь, напоминая о тёте. Ведь всегда можно представить, что она вот-вот войдёт и устроит нам свой очередной нагоняй. Ну а боль, связанная с её отъездом… Она со временем пройдёт.

— А ты повзрослела, госпожа, и очень напоминаешь своего отца, — с явно уловимой грустью, признал дядюшка.

— Тебе видней, — жёстко отрубила я, стараясь не выказать внезапно нахлынувшего смущения. — Ведь ты знал его неизмеримо дольше, чем я, родная дочь.

— Разве ж я в этом виноват? — дядюшка, находившийся не в духе, расстроился ещё больше. — Так распорядилась могущественная Судьба, а отнюдь не гоблин-одиночка.

— Дядюшка, прости, я не хотела тебя обидеть или укорить, — со всей возможной искренностью, постаралась заверить я. — Просто… Порой находит на меня что-то такое, чего сама до конца понять не могу.

— Я прекрасно осведомлён о характере своей госпожи, — примирительно усмехнулся дядюшка и совсем уже поднял руку, что бы как в детстве погладить мои пшеничного цвета кудри, однако вместо этого неловко уронил её вниз.

— Интересно, а когда он перестал называть меня, маленькой госпожой? — внезапно ударилась в воспоминания я. Но ответ так и не нашёлся. Уж больно незаметно произошло упомянутое дядюшкой взросление.

Вскоре покинув столовую, мы принялись бесцельно слоняться по плато. Когда это занятие надоело обоим, дядюшка предложил прогуляться в лес.

— А самой побродить можно? — осторожно попросилась я, помня о ещё, в принципе, не снятом наказании.

— Хм-м, и что интересно задумала, госпожа светлая ярлинка? — с подозрением воззрился на меня он, — Опять, наверное, какую нибудь авантюру?

— На этот раз, не угадал, дорогой дядюшка, — без обычного в таких случаях возмущения, ответила я. — Настроение у меня такое, побыть немного в одиночестве, понимаешь?

— Ну что ж госпожа, ступай, коли так, — вздохнув, разрешил он, — только будь добра, возвращайся домой засветло. Договорились?

— Можешь не беспокоиться, в башне буду во время, — твёрдо пообещала я, зная об обычных дядюшкиных волнениях, по поводу сохранности моей персоны. Ха! Ну что за глупости! Будто не он сам учил меня с малолетства исскуству сражаться как с оружием, так и без него.

Мы расстались на одном из мостков через нашу бойкую речушку Змейку. Я поспешила к башне, дядюшка же, в свою любимую резиденцию — пакгауз.

Не прошло и получаса, как я, переодетая в костюм для лесных прогулок, уже двигалась на юго-запад, по довольно широкой тропе. А ярдов через пятьсот, мои ноги сами свернули круто на восток, к Исполинам, обнаруженным совместно с дядюшкой, четыре года назад.

— Откуда они взялись? — Ведь раньше их тут и в помине не было, — откровенно недоумевал тогда мой наставник, обозревая представшее глазам диво.

— Не было, зато теперь есть, — по философски практично заметила я, принимаясь за детальный осмотр новой достопримечательности, представляющей из себя внушительную поляну, по периметру которой, с интервалами ярдов в десять, стояли серые, с синими прожилками глыбы.

Внутри образованного ими круга, в самом его центре, находился небольшой обломок горной породы бледно-розового цвета. Суровую странность этого места, оживлял обычный, весёлый ручей, берущий начало у подножия одного из Исполинов в виде бьющего небольшим фонтаном ключа, и оббегавший огромные камни почти по полному, внутреннему кругу. Исчезал же он сквозь проём между глыбами, в направлении глубокого оврага, рассёкшего землю кинжальным ударом с юго-восточной стороны от поляны. Там, ручей прозрачными струями спускался по отвесному склону на самое дно и спешил дальше, исполняя свою журчащую, неумолчную песнь.

— Эй, уродина! Куда прёшь? — окликнул меня вдруг из-за спины насмешливый, девчоночий голосок.

Мгновенно развернувшись назад, я очутилась лицом к лицу с затронувшей меня особой. Ею оказалась кикимора Брыська, самое вредное существо со всего Лесного Народа. Заметив в моей руке оголённый эльфийский кинжал, она благоразумно отскочила на несколько шагов.

— Не твоё дело, дура, — злобно процедила я, пряча, однако оружие в ножны. Применять его против кого-либо из Лесного Народа, было вопреки правилам, установленным тётей Ири.

— Сама дура, — огрызнулась Брыська, отвратительно ухмыляясь, — к тому же, ха-ха-ха, уродливая дура.

— Чучело! Да ты хоть раз видела своё собственное отражение? Нет? Тогда лучше и не смотри, а то помрёшь от испуга, или сбрендишь, — не осталась в долгу я. — Хотя… Нет, с ума ты, пожалуй, не сойдёшь, ибо, откуда он у тебя, убогой?

— Уродина! Змеюка! Остроухая, коварная лиса! — упорно продолжая дразниться, с вызовом затараторила кикимора. — Ненавижу! Не-на-ви-жу!

Упоминание моих ушей послужило последней каплей. Подцепив носком сапога сосновую шишку, я подбросила её вверх и тут же, схватив рукой, ловко запустила Брыське в лоб. Но та, не менее ловко увернувшись, успела перехватить летящую шишку и швырнуть её в меня, довольно чувствительно угодив в плечо.

— Чучело! В ближайшем будущем готовься к грандиозным неприятностям, — мрачно глядя на непрестанно кривляющуюся кикимору, посулила я.

— С чего бы это? — умолкнув, насторожилась кикимора.

— А с того, что о твоих мерзких выходках, обязательно узнает Пень, — не без злорадства сообщила я.

Леший Пень, был кем — то вроде патриарха в окрестных лесах и обладал весьма крутым нравом. Лесной Народ побаивался его, однако вместе с тем и уважал за мудрость и справедливость.

— Ой-ой-ой! Испугала! Да мне ничуточки не страшно, — заершилась кикимора, правда, уже без прежнего воодушевления. Затем не очень уверенно, она похвалилась:- Дедушка Пень любит Брысечку и никогда серьёзно не накажет. Вот так то, уродина.

— Что ж, дорогуша, посмотрим, — я одарила напоследок кикимору своей самой «приветливой» улыбкой, и, развернувшись на восток, продолжила путь, втайне ожидая какую нибудь подлую каверзу.

Но её не последовало, что само по себе подтверждало имеющиеся у Брыськи некоторые сомнения насчёт большой к ней любви дедушки Пня.

— Подумать только, а ведь мы с ней когда-то дружили. Но потом… Хм-м, потом смертельно разругались, не поделив игрушки, подаренные нам Пнём, — почему-то со щемящей грустью вспомнилось мне. — И кто тогда был прав, а кто виноват, не упомнит, наверное, сам леший, едва отодравший друг от друга двух сцепившихся кошек.

Так, раздумывая о прошлом, я незаметно добралась до заветной поляны. И едва цепь Исполинов осталась за спиной, как мою душу наполнило привычное чувство защищённости, появляющееся при посещении этого загадочного места. Перешагнув стремительный водный поток, я сразу направилась к розовому камню в центре, который обладал изумительным свойством: в жару был прохладный, а в холод, — тёплый. Привычно забравшись с ногами на самый его верх, я окинула внимательным взглядом свою страну. Или, как мечталось когда-то, целый, подвластный моей воле мир: состоящий из расположенных по обеим сторонам ручья гранитных замков, сторожевых башен, и даже небольших городков, обнесённых зубчатым стенами. Особенную прелесть представляли островки посреди ручья, украшенные беломраморными дворцами и высокие, арочные мосты, соединяющие противоположные берега. Всё это грандиозное великолепие соорудил дядюшка Рифли, заметивший, что я провожу тут много времени. Да-а, работа была очень кропотливая, однако за год он управился, правда, не без помощи подсобных рабочих в лице меня и тёти.

Убедившись, что за время моего долгого отсутствия, вверенные дядюшкой владения не пострадали, я вздохнула спокойно, ибо любая бродячая шайка орков, могла разрушить и изгадить здесь всё в мгновение ока. Конечно, в какой-то степени я полагалась на присмотр со стороны дедушки Пня, но, во-первых, он не вездесущий, а во вторых, с жестокими, могучими орками, ему не совладать. Нельзя было сбрасывать со счетов и «милую» Брысечку, наверное, и во сне измышлявшую пакости, в адрес «подруги». Мысли о кикиморе и поганых орках, вызвали у меня досадливую гримасу. Немедленно изгнав их из головы, я с наслаждением принялась любоваться окружающей красотой. Но вскоре тоска по тёте Ири, прорвала наспех возведённую мной в душе, спасительную плотину и недавняя радость исчезла без следа. Спрыгнув с камня, я медленно пошла по течению ручья, вспоминая, как пускали по нему с тётей, белопарусные кораблики, сделанные умелыми руками дядюшки Рифли. Увы, теперь всё это, осталось в безвозвратном прошлом. Поблуждав ещё немного по славному мирку поляны и так и не обретя душевного равновесия, я отправилась назад в башню. По пути я несколько раз выла по волчьи, призывая запропавшего где-то Локи, однако тот так и не отозвался.

— Вероятнее всего, негодяй, увлёкся новой подругой, — решила я, зная своего питомца, и тут же сделала логический вывод, — а значит, скоро он ну никак не объявится. Вот ведь кобелище неугомонный! А каким маленьким, жалким и несчастным он был, когда мы с дядюшкой нашли его у тела волчицы, погибшей в схватке с рысью, это сейчас даже трудно представить. Зато спустя полгода его было не узнать. Волчонок отъелся, окреп, повзрослел и всюду следовал за юной хозяйкой по пятам. Призрачный Пёс, до этого частенько тайком присматривающий за мной, заприметив в моём обществе постоянного, четвероногого спутника, стал появляться всё реже и реже. А когда Локи исполнился год, исчез вовсе, наверное, решив, что отныне девочку Фианэль, есть кому охранять и без него.

Мысли о Призрачном Псе, заставили по старой привычке непроизвольно оглянуться, что бы успеть заметить хотя бы смазанную, ускользающую тень. Но… Конечно же, за спиной никого не оказалось Дружественное мне привидение, действительно ушло навсегда… Тётя Ири утверждала, будто это Булат, пёс отца, вырывающийся из потустороннего мира для того, что бы убедиться в моём благополучии. И я верила тёте, сколь бы нереально сиё не представлялось.

У пропасти окружающей плато, я появилась вовремя. Заходящее солнце едва-едва окрасило в золотистый пурпур, кудряшки облаков, устилавших пушистым одеялом, горизонт на западе.

Дядюшка, заприметивший меня издали, без промедления опустил мост.

— Вижу, прогулка не сильно пошла тебе на пользу, госпожа, — кинув взгляд на мою унылую физиономию, безошибочно определил он, выйдя навстречу из дверей пакгауза.

— Не буду ничего утверждать, — неопределённо пожав плечами, ответила я, уставясь на носки сапог. Что я пыталась на них обнаружить, было непонятно мне самой.

— А ничего утверждать и не надо, — глухо пробормотал мой наставник, в свою очередь, заинтересовавшись собственными сапогами, — оно и так всё ясно.

— Эх, дядюшка милый, ну почему нам с тобой так не везёт? — вдруг жалобно зашмыгав носом, вопросила я. — Ты лишился всех родственников, я, папы с мамой… А теперь Судьба отобрала у нас ещё и тётю Ири. Как же несправедливо устроена жизнь!

— Да, госпожа, ты права, — вздохнув, согласился он, — но что поделаешь? Надо жить и пытаться менять складывающиеся обстоятельства, в свою пользу. Ведь так?

— Ну… Так, — в раздумье кивнула я, — только всё равно обидно…

— Верю, госпожа, и понимаю как никто другой, — искренне посочувствовал он. — Но повторю, выход тут один: не падать духом.

— Что ж, буду стараться этому следовать, — я совершила героическую попытку, улыбнуться как можно беззаботней, — и надеяться в будущем, на встречу с тётей Ири. Клянусь!

— Вот и славно, — буквально просиял дядюшка, — иной свою госпожу, я, честно говоря, и не припомню.

— Пошли пожалуй поужинаем, — внезапно почувствовав зверский голод, первая предложила я, — а после, посидим, как бывало прежде: ты с кубком доброго вина, я с кружкой дымящегося, ароматного чая.

— Отличная идея госпожа, — с превеликим удовольствием, поддержал меня дядюшка. Затем, отступая в сторону и вежливым жестом пропуская вперёд, он посоветовал, — А пока госпожа, если ты конечно не против, ступай, немного отдохни, переоденься и приходи в столовую. А я за это время, успею всё приготовить.

— О каком отдыхе идёт речь? — я непонимающе уставилась на своего наставника. — И после чего собственно? После небольшой вылазки в лес? Дядюшка, ну не конфузь ты меня, пожалуйста! Сам ведь говорил, что после одиннадцати лет тренировок, я стала выносливая, сильная, смелая и быстрая, словно снежный барс.

— А я от своих слов не отказываюсь, ты действительно такая и есть. — Со всей серьёзностью, заверил меня он. — Просто… Я привык заботиться о тебе, госпожа, с раннего детства. Вот, хм-м, потому порой и забываюсь.

— Мне кажется, — я кинула на него косой взгляд, — в глубине души, ты всегда будешь считать что я — ребёнок.

— Это не так, — непривычно беззащитно улыбнувшись, возразил дядюшка, — Ведь я отнюдь не глуп, госпожа и прекрасно понимаю, что маленькая, славная девочка Фианэль, осталась, увы, в прошлом. А в настоящем, ей на смену пришла светлая ярлинка Фианэль, правительница Края Медвежьих Полян: действительно взрослая, самостоятельная девушка.

— Дядюшка, ты как будто жалеешь о том, что твоя воспитанница выросла, — укоризненно поджав губы, заметила я.

— С одной стороны жалею, с другой доволен, — лишь на миг, призадумавшись, откровенно признал он. — Но, наверное, так должно быть, если дитя воспитывалось при твоём непосредственном участии: радуя первыми успехами и огорчая первыми неудачами.

— Нет, дядюшка, никакая я не взрослая, — устыдившись своего поведения, возразила я.

— Иначе не обижалась бы, когда обо мне проявляют заботу.

— Госпожа ещё не совсем освоилась со своей новой ролью в жизни, вот потому и получаются изредка накладки, — деликатно обошёл скользкую тему, мой наставник. — И вообще, — он выразительно похлопал себя по впалому животу, — Пора по моему вспомнить о запланированном ужине, вине и горячем чае. А этот ни к чему не ведущий разговор, давай, наверное, прекратим.

— Ой, верно! Ужин! — спохватилась я и больше без лишних слов, поспешно припустила к башне, преодолевая извилистое тело речушки Змейки, где стремительным прыжком, а где и по граниту миниатюрных мостов. Очутившись у подножия утёса, я вихрем пронеслась по его ступенькам, затем ворвалась в прихожую, откуда брала начало лестница из малахита, спиралью опоясывающая всю башню: в мгновение ока преодолела её четыре этажа, остановилась же лишь на пятом. Перед дверью, на красном дереве которой, рукой искусного мастера были вырезаны весело плещущиеся в воде, красавицы-дриады и полукруглая, вычурная над ними надпись на скэнди, гласящая — Озёрный Чертог! Отворив дверь, я вошла и очутилась в обособленном мирке горного озерка: с берегом из серо-зелёной гальки и полого вздымающимися вокруг него, скалами, поросшими ярко-изумрудным мхом. Сверху, с небесной синевы якобы отсутствующего потолка, ещё ласково улыбалось солнышко, высвечивавшее в прозрачной водичке, каждый, даже мельчайший камень. Порой, правда, ненадолго, его закрывали облака, похожие на стада пасущихся, тонкорунных овец. В ночное время, всё это соответственно менялось на звёзды и луну. Подивившись в очередной раз магическому таланту своей мамы, создавшей эту, да и не только эту красоту в башне, я, шустро раздевшись, подбежала к воде, для начала потрогав её пальцами ног. Брр! Она оказалась буквально ледяной, а значит, следовало попросить госпожу Магию, управляющую многими процессами в нашем хозяйстве, её основательно подогреть. Для чего надо было произнести обычную, короткую фразу:- Сделай, пожалуйста, потеплее! Спустя минуту, повторно проверив температуру и найдя оную приемлемой, я без единого всплеска нырнула, и, переплыв озерце, вынырнула уже на противоположном берегу. Дальнейшее моё купание, наверное, напоминало шумное барахтанье крупной рыбы на речных перекатах. Вдоволь нарезвившись, я походила по гальке, обсыхая, под лучами медленно угасающего, уже вечернего солнца, а потом, одевшись, отправилась к себе в спальню. Сменив там замшевые: курточку, штаны и сапожки на мягкое, шерстяное платье, дымчато-серого цвета и тапочки с опушкой из беличьих хвостов, я поспешила на этаж выше, в столовую.

Дядюшка, поджидая меня, выставил, блюда: с ветчиной, кровяной колбасой, сыром, копчёной рыбой, зелёными салатами: рецепты приготовления которых, из лесных трав и кореньев, он знал в изобилии, а также с нарезанным кусками хлебом, поставляемым нам в числе прочего, крестьянами Края Медвежьих Полян и тарелки с разогретым супом, сваренным ещё тётей. Разумеется, присутствовала на столе и запылённая бутылка старого вина, вместе с парующим по соседству чайником.

— Надеюсь на этот раз, госпожа расплескала не всё озеро? — заметив мои мокрые волосы, поинтересовался дядюшка с лёгкой усмешкой, намекая на стихийное бедствие, учинённое мной сообща с Локи, в первый же день возвращения домой. Тётя, заставшая нас тогда в момент неистовой схватки на берегу, была в шоке от последствий произошедшего разгула. Ну, вот, например, наше первое преступление: роскошный мох на скалах, оказался местами изрядно ободран и исцарапан. Второе: так как мы только что вылезли из озера, его поверхность ходила ходуном, набрасываясь неспокойными волнами на расположенные вокруг пологие, каменные склоны. Но в принципе, суть второго деяния заключалась совсем в другом, а именно, в мусоре. Ибо по этой самой поверхности, в избытке плавали: волчья шерсть, ошмётки того, что раньше называлось моей курткой и лохмотья многострадального мха. Третье: галька, прежде аккуратно окантовывавшая озерце, теперь была в жутком беспорядке разбросана. Кое-где, в ней даже имелись небольшие углубления, оставшиеся после попыток Локки, вырыть лапами яму. Его титанические усилия заранее обрекла на неудачу, толстенная, междуэтажная плита, расположенная под слоем гладких камешков. Но помнится, я всё равно наблюдала за происходящим опытом, с живым, неподдельным интересом, ибо и меня захватил, проявленный волком энтузиазм. Четвёртое: хм-м, тут я невольно, хотя и слегка покраснела, вспомнив как белоснежные субстанции облаков, мелькали над головой, украшенные моими штанами, чулками и, э-э… Ну, в общем исподним. А впрочем, что здесь, если вдуматься, преступного? Ничего! Я всего лишь хотела получить ответ, на некоторые, интересующие вопросы. А именно: будут ли вещи держаться. И если таки будут, то, появятся ли вновь, после исчезновения несущего их облака, в конце неба-потолка? Ответы я получила, однако, заодно и основательную взбучку от тёти. Мой рыжий соратник пострадал больше, его тётя Ири оттрепала за уши. Но этому ушлому пройдохе, было не привыкать. Потом мы с дядюшкой, старательно восстанавливали прежний вид Озёрного Чертога. Хотя кое-что сделала сама Магия, поддерживающая жизнедеятельность, подопечных ей объектов. В частности она быстро зарастила проплешины мха на скалах и вновь придала воде, былую, кристальную чистоту.

Все, выше перечисленные события, промелькнули пред моим мысленным взором, вызвав лукавую улыбку:- Мол, ну что поделаешь, люблю порой пошалить!

Бедный дядюшка, мгновенно насторожившись, испуганно уставился на меня. Его взлетевшие вверх брови, как бы говорили сами по себе:- Что, опять? Опять погром?

— Сегодня дело ограничилось лишь совсем малюсеньким штормиком, — поспешила успокоительно заверить я. — Да и не под силу мне одной, без нахальной волчьей морды, произвести столь масштабные разрушения.

— А, ну хорошо, коли так, — у дядюшки заметно отлегло от сердца, а его было подскочившие брови, вернулись на своё место.

Я уселась в кресло, во главе стола и принялась за необыкновенно вкусный суп. Отодвинув вскоре пустую тарелку в сторону, я отведала понемногу всего остального, памятуя наставления тёти, в частности: о вреде позднего принятия пищи и в целом: о губительности переедания. Дядюшка, к тому моменту покончив с копчёным угрём, налил мне в белоснежную эльфийскую чашу ещё довольно горячий чай, себе же плеснул тёмно-алого, будто кровь, вина. Затем несколько раз, пригубив из своего серебряного, украшенного мелким жемчугом, высокого кубка, он завёл разговор о планах на грядущее.

— Мы отсутствовали около трёх месяцев, госпожа, а значит пришла пора отправляться в Край Медвежьих Полян, для проведения заседания Высокого Суда. Ведь наверняка за это время, между деревнями накопились особо спорные вопросы, которые не смог разрешить Суд Старейшин, — счёл своим долгом, для начала напомнить он.

На что я недовольно скривилась, прекрасно осознавая обязанности, свалившиеся на мою голову, после отъезда тёти. Конечно, и раньше мне доводилось присутствовать на проводимых ею судебных разбирательствах, но.… То было совсем другое дело, ибо там во всё вникала тётя и она же, как моя наместница, выносила решения, а я только утверждала их властью ярлинки, правительницы Края. Честно говоря, я и не хотела тогда вникать в скучные, неинтересные крестьянские тяжбы. Зато теперь прийдётся, никуда от этого не денешься. Вот так!

— Кроме того, следует договориться со старостами, о доставке нам некоторых продуктов из расчёта запаса на зиму, по окончанию сбора урожая, — вёл дальше дядюшка.

— Кладовые на втором этаже, буквально ломяться, от хранящегося в них изобилия, — ворчливо заметила я. — Зачем нам ещё?

— Никто не ведает, что принесёт даже ближайшее будущее, — непреклонно заявил хозяйственный, предусмотрительный дядюшка. — Поэтому, госпожа, всё способное вместиться в закрома башни, лишним быть не должно. Уж поверь моему предыдущему, житейскому опыту.

— А что такого может приключиться? — я недоверчиво, с насмешкой фыркнула. — Зверьё в лесах исчезнет? Рыба в реках и озёрах переведёться? Птицы перестанут в небе летать? Дядюшка, милый, войны и той опасаться не стоит, ибо мой папа давным-давно отвадил от наших земель всякого рода недругов. А тётя Ири, потом лишь поддерживала на должном уровне обороноспособность Края и боеготовность его небольшого войска. Что наверняка отбивало у потенциальных захватчиков, соблазн опять испытать всё это на прочность. Вследствии чего, у нас до сих пор, царят сплошные тишь, гладь, да благодать. Ну, разве не так, дядюшка Рифли?

— В том-то и дело что так, — мой наставник, помрачнев, нахмурился. — Но слишком долго подобное затишье продолжаться не будет. Уже не будет…Теперь, с отъездом госпожи Ириндэль, наши тайные и явные враги, могут попробовать на эту упомянутую прочность не столько сам Край, сколько тебя, юную ярлинку, лишившуюся мудрой советницы.

Тут мне поневоле пришлось призадуматься над словами дядюшки, вспомнив какой твёрдой рукой, однако вместе с тем разумно и справедливо, правила тётя, которую крестьяне даже прозвали Стальным Цветком. Смогу ли и я распорядиться властью таким образом? И вот ещё занятный вопрос: из чего сделана я? Тоже из стали! — гордо вскинув голову, без тени сомнения сообщила я самой себе. — Из очень хорошей, оружейной стали! Как прошлым летом сказал скупой на похвалы дядюшка? Я не воспитывал тебя, госпожа. Все эти годы я ковал из тебя великолепный меч. А ныне, работа завершена, меч успешно откован.

Дядюшка, не получив сразу ответ и восприняв повисшее молчание за несогласие с высказанными им опасениями, одним глотком допил вино и с укоризной уставился на меня.

— Э-э, ты… Сделал действительно своевременное предостережение, — встретившись с выжидающим взглядом наставника, вынуждена была я таки признать его правоту. — А потому обещаю впредь постоянно держаться начеку.

— Вот и отлично, госпожа, — пробурчал дядюшка, не скрывая удовлетворения. Потом, по прошествии небольшой паузы, он настойчиво добавил: — И разреши дать тебе дельный совет: никуда не ходи сама. Это, поверь, не прихоть заботливого слуги, а насущная необходимость на данный момент.

— Если ты считаешь, что сейчас мне следует ограничить себя по части одиночных прогулок, то возражать, понятно не стану. Тем более в компании оно куда веселей, — без особого восторга, заверила я, наполняя между делом его опустевший кубок вином, а свою чашу, чаем.

На этом, разговор застопорился. Мы посидели в воцарившейся тишине минут десять-пятнадцать, избегая смотреть в сторону пустующего тётиного места, неожиданно начавшего притягивать наши взоры, словно мощный магнит. На душе у меня вновь появилась совсем недавно загнанная вглубь тоска, знакомая прежде ещё по раннему детству. Не выдержав её всепроникающего половодья, я первая встала и притворно широко зевнув, предложила пойти спать.

— Ступай, — слишком уж ровным голосом, откликнулся дядюшка, тоже поднимаясь из-за стола, — а я займусь посудой. Не стоит бросать её на ночь грязной. Непорядок это, госпожа, как есть непорядок.

— Спокойной ночи, дядюшка, — уходя, пожелала я.

— Сказочных снов, госпожа, — рассеянно отозвался он, выставляя тарелки на специальный, посудомоечный столик.

Тихонько притворив за собой дверь, я спустилась в спальню. Хотя конечно очень хотелось ему помочь. Но смысла предлагать помощь, зная, что он от неё всё равно откажется, не имелось никакого. А ещё год с небольшим назад, обычные, домашние обязанности, мы исполняли вместе, ну, то есть втроём. Однако потом, когда в прошлом апреле мне стукнуло пятнадцать годков, всё в корне изменилось. На Большом Тинге Края, почётные выборные, увенчали чело светлой ярлинки Фианэль серебряной короной, украшенной великолепными изумрудами. Изготовил её старый Улаф Золотые Руки, лучший мастер-кузнец Снежного острова. Он давно работал преимущественно с драгоценными металлами и дорогим оружием, которое он облагораживал гравировками, завораживающими взор своей красотой: а также чеканными доспехами, пользующимися большим спросом не только в Скандинавии, но и в далёкой Европе. Привезли же корону в башню, ещё дядья, во второй, на моей памяти визит. Никто их об этом не просил, они сами заказали и оплатили подарок племяннице. Примерно, таким образом, по словам дядюшки, у нас появилась большая, мужская корона, предназначенная моему отцу. На данный момент она хранилась в кабинете под его портретом, на специальной дубовой подставке, верх которой представал в виде круглой бархатной подушечки тёмно-алого цвета.

— Господин Харальд совсем не хотел становиться ярлом, — помнится как-то рассказывал, мне дядюшка, — но уж больно просили его об этой милости, собравшиеся едва не со всего Края, крестьяне. Да и верные друзья с братьями советовали не обижать людей отказом. Вот он скрепя сердце и уступил.

— Наверное, со стороны, мой папа мог показаться весьма странным человеком, — пробормотала я тогда, испытывая смешанные чувства одобрения и неловкости, основанной на непонимании.

— Это отчего же? — искренне удивился мой наставник.

— Ну, видишь ли, дядюшка, — смущённо замялась я, вынужденная объяснять очевидные вещи, — человеческой натуре присуща одна, неистребимая черта: верховодить над кем угодно, когда угодно и при любых обстоятельствах.

— Верно, госпожа, — сходу признал мою правоту он, — да только отец твой, был исключением из этого правила. Он никогда не стремился повелевать, однако вместе тем терпеть не мог подчиняться.

Из таких бесед с дядюшкой, я почти всегда узнавала о папе что-то новое, неизменно делавшее его ближе и роднее.

Тогда же, больше года назад, в том запомнившемся навсегда апреле, дядюшка Рифли вручил мне Эр-Глэйдр. Заодно он сообщил о чудодейственных свойствах меча и испытании кровью, которое я обязана была пройти. И я его к своему огромному удовольствию таки прошла. Меч без лишних раздумий, охотно, поглотил мою кровушку, неоспоримо признав своей очередной хозяйкой. А уже на Тинге, сразу после коронации, я извлекла его из ножен и поклялась, поцеловав прохладную, светящуюся изнутри лунным светом сталь, что отныне и до последнего вздоха, буду защищать интересы народа Края Медвежьих Полян.

В тот день я стала обладательницей ещё одного превосходного оружия, прежде принадлежавшего отцу: эльфийского кинжала с занятным имечком Гай-Дриль. В переводе с эльферона на скэнди, это означало: — Ласковый Вампир. Когда-то, много лет назад, мой отец подарил его Сигурду, ныне проживающему на берегу Гремящего ручья. Теперь Сигурд, в свою очередь преподнёс кинжал мне, заявив, что он гораздо больше к лицу наследнице Харальда Смелого, чем ему, простому крестьянину.

После вышеупомянутых событий, связанных с коронацией, тётя Ири и дядюшка Рифли, в категоричной форме, запретили мне заниматься грязной работой. В дальнейшем, они строго пресекали все мои попытки помочь в хозяйственных делах, не соответствующих, по их мнению, достоинству светлой ярлинки и высокому званию Правительницы Края. В итоге, обидевшись, хотя и не сильно, я перестала хвататься за привычные заботы, вместо этого предпочитая общение с книгой, либо поход в лес.

— Но сегодня, наверное, стоило попытаться посодействовать наведению порядка, — уже забравшись на кровать, с запоздалым сожалением подумала я, созерцая таинственно перемигивающиеся россыпи звёзд, буквально усеявшие магический купол-балдахин, раскинувшийся над ложем и моей головой. — Вдвоём дядюшке было б веселей, и он в кои-то веки, мог и не отказаться от помощи. Хотя, впрочем, вряд ли, ибо, когда тётя заболела, простудившись прошлой осенью, он ведь всё равно не хотел даже слышать, ни о каком моём участии в повседневных хлопотах по хозяйству.

Немного успокоив свою совесть этим воспоминанием, я принялась за подсчёт крупных звёзд, что всегда помогало быстро и крепко уснуть. Однако сон упорно не шёл, словно насмехаясь над моими арифметическими усилиями. Невольно мне припомнились другие ночи, когда вид звёздного неба не успокаивал и усыплял, а наоборот, подавлял и бередил тяжкое горе. Такие безрадостные ощущения, во мне будили ласковые небесные светлячки на протяжении нескольких долгих месяцев, после того как я появилась здесь, в башне, одиннадцать лет назад. И в том не было ничего необъяснимого. Просто однажды, маленькая девочка Фианэль, провела в одиночестве, незабываемую ночь под невероятно красивым, но как оказалось холодным и безразличным звёздным сводом… А произошло это ещё в Солнечной долине, вернее в окружавшем её Изумрудном Поясе, вековечном, сказочном лесу, знакомом мне с самого рождения…

В тот роковой для нас обеих день, мама вернулась с охоты усталая, но с добычей: крупным красавцем-фазаном.

— Доченька, будь добра, начни потихоньку его ощипывать, — попросила она меня, а сама поспешила умыться к речушке Медунице, несущей свои прогретые солнцем воды, по соседству с нашей хижиной.

Я с готовностью взялась за порученное дело, а, управившись, ещё и разожгла в очаге огонь. И только тогда почувствовала в душе смутную тревогу. Ведь мама уже давным-давно должна была вернуться. Неужели с ней произошло что-то непредвиденное? С внезапно заколотившимся сердцем, я выскочила из хижины и увидела её лежащей в воде, на боку, ярдах в десяти вниз по течению. Онемев от предчувствия непоправимости случившейся беды, я бросилась к ней, вздымая брызги упала на колени, после чего принялась, тихонько всхлипывая, тормошить за плечо. Громко разрыдалась я лишь увидев торчавшую из её спины, чёрную стрелу. Мне, несмотря на малый возраст, стало понятно: кто-то невероятно плохой, отнял маму навсегда и тем самым перечеркнул всю прежнюю, привычную жизнь. Дрожа словно в лихорадке, я попыталась вытащить мамочку из речушки, однако у меня ровным счётом ничего не получилось. Дикими глазами я огляделась по сторонам, не зная, что предпринять дальше. Ведь бежать за помощью скорей всего было заведомо бесполезно, по причине нашего бессрочного изгнания из мира остальных эльфов, о котором я слышала от мамы только рассказы, похожие на чудесные сказки, но сама там никогда не бывала, да и не надеялась побывать.

И тут на тропинке, ведущей со стороны гор Высокой Короны, послышалась весёлая, разудалая песня, в сопровождении подыгрывавшей ей флейты. Это наверняка возвращались домой на отдых, получившие замену стражи границы, служившие на ближайшей к нам, горной заставе. От острой безысходности, у меня появилась призрачная надежда, что взрослые дяди вынесут тело мамы из воды и скажут маленькой девочке, как быть дальше. Но оказалось я слишком уж размечталась. Стражи, влекомые любопытством действительно подошли, да только помощи от них я не дождалась. Вместо неё я услыхала их издевательский смех и реплику:

— Наконец-то эта блудливая сука сдохла!

Не удовлетворившись сказанным, невероятно красивый, золотоволосый эльф, пнул маму в бок ногой и даже с ненавистью плюнул, метя в лицо. И тогда я в слепой ярости, будто дикая кошка, бросилась на него, стараясь поцарапать либо укусить.

— Ах ты ж дрянь! Мерзкий крысёныш! — под дружный хохот товарищей, взревел рассвирепевший красавчик, тряся окровавленным пальцем левой руки, который ему удалось освободить из плена моих зубов, лишь несколько раз сильно ударив кулаком по голове. От этих зверских тумаков я упала рядом с мамой уже мало что соображая: в ушах стоял какой-то оглушительный звон, окружающий мир опасно шатался, грозя перевернуться и поменяться с небом местами. Вдобавок ко всему, глаза стал застилать откуда-то наползший, багряный туман.

Несмотря на моё явно плачевное состояние, красавчик решил не останавливаться на достигнутом. Схватив за волосы, он грубым рывком приподнял меня над речушкой, а затем, размахнувшись, швырнул в сторону ближайшей сосны. Вероятно он надеялся что я не переживу столь ощутимого соприкосновения с деревом. Однако тут его ожидало разочарование. Я всего лишь потеряла сознание. А очнулась уже под вечер, как раз в момент появления группы эльфов с лопатами, очевидно присланных стражами границы. Не обращая на меня ни малейшего внимания, они сноровисто вырыли яму, бросили в неё тело мамы и принялись быстро засыпать землёй. А я сидела неподалёку, молча, наблюдая за происходящим сухими глазами. Плакать сил не было, как не было их и на то, что бы просто подойти к маме и, обняв напоследок, попрощаться. Да мне и не позволили бы это сделать звери, рывшие могилу.

Окончив свою работу, эльфы ушли, о чём-то оживлённо, беспечно переговариваясь. Я же осталась наедине с небольшим холмиком, навеки скрывшим самое дорогое, что у меня имелось — маму…

Незаметно настала ночь, засиявшая мириадами красивых, но бездушных как мои сородичи, звёзд. Незабываемая, намертво врезавшаяся в память ночь, когда я научилась выть по- волчьи…

А утром пришли два эльфа, посланные господином Роваэроном и доставившие меня к нему во дворец. Там я прожила несколько недель, постоянно общаясь со старым канцлером, буквально лучившимся добротой и сочувствием, немного растопившими ледяной панцирь, сковавший моё сердце. От него я услышала подтверждение маминого рассказа о предпринятом папой путешествии к границам нашего королевства с единственной целью: забрать нас к себе. По прошествии двадцати дней, славный господин Роваэрон препоручил меня заботам дяди Ястреба, согласившегося доставить дочь Харальда Смелого, на плато. За время долгого пути, внешне суровый гном, сумел завоевать мою искреннюю симпатию и расположение. Даже сейчас, спустя одиннадцать лет, я не перестала за ним скучать. Не перестала я надеяться и на встречу с ним. Ведь дядя Даин отлично знал дорогу к башне, где обосновалась его «ваули», что в переводе с круэри, языка гномов, означало Ласточка. Так он всегда ласково, меня называл. Другие гномы, наши тогдашние спутники, оказались под стать Ястребу: надёжные, заботливые и немногословные.

С тех пор моё хорошее мнение об этом народе, не изменилось. И я, не задумываясь, приду на помощь любому незнакомому гному. Опять же папа был с ними в дружеских отношениях, да и мама всегда хвалила за высокую порядочность, заставляющую напрочь позабыть об их, чего греха таить, природной грубости, пожалуй, единственном, присущем им недостатке.

Звёзды, пусть и не сразу, но всё-таки свершили своё обычное, усыпляющее действие. Мои веки, отяжелев, сомкнулись, кровать закачалась будто корабль на дремотных волнах моря Снов, и я убаюканная, унеслась в его туманные, загадочные дали.

А ранним утром, меня разбудил волчий вой. Выл наконец-то объявившийся бродяга Локи.

Лёгкая на подъём, я вскочила, встревоженная явственно прозвучавшей странно тоскливой ноткой, натянула на себя рубашку, штаны, сапоги и, не мешкая, покинула башню.

Мост у пакгауза, когда я туда добралась, был уже опущен, однако самого Локи на плато не оказалось. Он, грудой рыжего меха, лежал на той стороне, а дядюшка, склонившись над ним, озабоченно качал головой. В несколько прыжков перемахнув дубовый настил моста, я очутилась возле волка и в испуге вскрикнула:

— Что с ним? Он жив?

— Да, госпожа, — дядюшка утвердительно кивнул, сохраняя обычную невозмутимость. — Но он без сознания и у него две раны: одна колотая, серьёзная, в левом боку. Вторая: резанная, на шее. Плюс ко всему этому, очень большая потеря крови.

— Глупый, глупый дурачок, где же тебя так угораздило? — запричитала я, прильнув щекой к родной, волчьей морде, со страдальчески полуприкрытыми глазами. — Неужели, несмотря на мой запрет, ты позарился на чью-то скотину в Крае Медвежьих Полян, и крестьянам защищая её, пришлось применить оружие?

— Не думаю что это так, госпожа, — не согласился с моим предположением дядюшка. — Все в Крае знают Локи как твоего волка. Поэтому загрызи он хоть десяток коров, его бы никто и пальцем не тронул. Хм-м, хотя тебе конечно, после многочисленных выслушанных слёзных жалоб на этого злодея, пришлось бы с лихвой возмещать убытки.

— Кто же тогда его ранил? — в недоумении вопросила я.

— Вот это и следует узнать поскорее, — с самым серьёзным видом, пробормотал дядюшка. Затем он, заторопившись, добавил: — А пока давай отнесём рыжего в пакгауз. Его раны необходимо обработать и перевязать. Когда мы с этим делом справимся, я отправлюсь на разведку.

— Я с тобой! — тоном, не допускающим возражений, заявила я, для убедительности даже притопнув ногой.

— Нет! — как ножом отрезал дядюшка, бережно приподнимая Локи. — Никуда ты пока не пойдёшь. Хочешь спросить почему? Ну, видишь ли, порой в разведке напарник только помеха. Опять же совершенно неизвестно, сколько часов или дней займёт выяснение всех обстоятельств, произошедшего инцидента. Да и кто скажи на милость, присмотрит за беспомощным волком, требующим постоянной заботы, если мы с тобой вместе, покинем плато? Тем более на неопределённое время?

— Да, рыжего бросать одного никак нельзя, — слегка сникнув под грузом приведённых доводов, признала я, между делом решительно отстраняя низкорослого дядюшку и самостоятельно взяв Локи на руки, будто ребёнка. Волк мог быть тяжёлым для кого угодно, но не для меня, обладавшей, несмотря на юный возраст и стройную, худощавую фигуру, большой физической силой, доставшейся по наследству от отца и вдобавок удвоенной безжалостными тренировками, под чутким дядюшкиным руководством.

Войдя в пакгауз, я пошла длинным коридором в самый его конец, где располагались дядюшкины апартаменты. А он сам, ужом юркнул в первую от входа дверь, за которой находились основные механизмы моста, и немедленно привёл в действие подъём, ничуть не желая проникновения на плато, незваных гостей.

Когда он появился, я уже разместила Локи в большей из двух его комнат: продолговатой гостиной, обставленной самой необходимой мебелью, устланной толстым, мягким ковром и имевшей камин, бездействующий по причине летнего времени. С собой дядюшка принёс в пузатой, зелёной бутылке, специальную жидкость для промывания ран, а так же заживляющий бальзам и кусок чистого, белого полотна.

— Порви ткань на полоски, — попросил он, а сам, присев на корточки, принялся за более детальный осмотр повреждений, полученных рыжим пациентом.

Вскоре выпрямившись, он сообщил окончательные выводы, обрадовавшие уже тем, что обе раны чистые, без гноя и грязи, а рассеченную шею совсем не обязательно зашивать. Потом дядюшка сделал тампон, из поданной мной полоски, обильно смочил его жидкостью, содержащейся в бутылке и принялся сначала за обработку резаной раны. Локи, внезапно почувствовав жгучую боль, пришёл в сознание, и, заскулив, попытался вскочить. Но я была наготове, приструнив волка строгим окриком:

— Замри, глупец! Замри!

После чего принялась успокаивающе поглаживать его по морде, шепча уже ласковые, нежные слова.

Локи, привыкнув нам доверять буквально во всём, послушно утих, однако когда боль становилась нестерпимой, непроизвольно скалил клыки и тихонько рычал.

Спустя полчаса, производимая экзекуция благополучно завершилась. Ну, в том смысле, что покусанных не оказалось. Дядюшка вымыл руки в небольшой бадейке, с чистой водой, приготовленной мной заранее, немного отдохнул, сидя в кресле и наблюдая за начинавшим впадать в дремотное состояние волком, а затем засобирался в свой разведывательный поход. Я не препятствовала ему в этом, и больше не набивалась в спутницы, прекрасно осознавая что иного тут не дано. Дядюшка одел плащ-хамелеон, сливающийся с местностью, прицепил на пояс кинжал из тёмной, гоблинской стали, закинул за спину перекрестье неразлучных, кривых мечей и мы вместе вышли, тихонько притворив за собой дверь комнаты. По пути я заскочила в каморку с механизмами, для того, что бы снять стопорную рукоять, удерживающую металлический барабан опускания моста. Подъём, в начальной стадии, производился посредством вращения большого, железного колеса, однако потом, после довольно громкого щелчка, срабатывала какая-то гномья хитрость, и мост в исходное положение возносился сам. Существовал, правда, ещё один, магический способ управления, но мы им старались пользоваться в крайних, безвыходных случаях. Ну, скажем когда на плато не оставалось никого. Почему мы так поступали? Да просто потому, что не хотели быстро исчерпать магический заряд пароля, восстановленного магом клана Эрлингов, Рональдом Уайтом, приезжавшим к нам в гости с дядьями, в их второй визит. Чего греха таить, тогда, появление чародея, пришлось как нельзя кстати, ибо действие Магии в пределах плато, стало заметно ослабевать. К сожалению Уайт не обладал могуществом моего отца, поэтому его едва хватило на подпитку Магии в башне и на обновление магического пароля в наших головах, но никак не на повторную установку такой удобной, хотя и сверхрасточительной вещи, как круговая защита всего плато, включая подступы к нему. К слову сказать, я так и не поняла, что именно означает этот вышеупомянутый пароль. Впрочем, оно и не мудрено, ибо нужная формула выглядела сущей абракадаброй, произносить которую к тому же, следовало мысленно. Да я, наверное, не запомнила бы её вовек, не влаживайся она в мозг с помощью той же Магии, после обязательного, предварительного усыпления.

У опустившегося уже моста, мы с дядюшкой молча расстались, обменявшись лишь крепким рукопожатием, всегда говорившим лучше всяких слов. Я ещё подождала пока его невысокая фигурка не исчезнет среди сосен-великанов, а затем, подняв из пакгауза мост, побрела в башню, с намерением взять в библиотеке свою поэтическую тетрадь и несколько черновых листков. Поэзия — была моим Талантом, даром Создателя, как утверждала тётя Ири, в чём признаюсь откровенно, я сильно сомневалась, считая её лишь своей слабостью, и…Хм-м, некими воображаемыми крыльями, позволяющими в мечтах воспарить над надоевшей повседневностью. Как бы то ни было, но кое-что мне, пожалуй, удавалось. Ну, как, например вот этот прелестный, короткий стишок:

Окончив тихонько мурлыкать себе под нос последнюю строчку, я улыбнулась. Не знаю, но почему-то этот стих всегда вызывал у меня такую реакцию. Тётя услыхав его первый раз, была в восторге, поразившись только тому, что я сочинила подобную как она выразилась прелесть, никогда моря в глаза не видев. Но всё же я была с ним знакома. Оно часто снилось по ночам, с тихим шорохом лаская мои ноги, своими без устали набегавшими волнами. Уютно баюкало в красивой, расписной лодочке, с носовой частью вырезанной в виде рвущегося вперёд, лебедя. Однако море не всегда бывало таким мирным. Порой оно швыряло меня, судорожно вцепившуюся в борт полузатопленной, драконголовой ладьи, на острые скалы необитаемого острова. И я догадывалась, что сны эти, возможно, достались мне в наследство от Эрлингов, как Память Предков. Но… Почему же в таком случае, мне никогда не снилась Солнечная Долина и хоть что-то из жизни моих других предков — эльфов? Ответа я не находила, а спросить об этом у тёти, отчего-то стеснялась. Эрлинги наградили меня ещё одним, родовым сновидением. Иной раз, заснув, я оказывалась в обществе громадного, снежно-белого волка, неизменно называвшего меня маленькой волчицей и водившего на захватывающие дух, охоты. Как-то папа, в один из тех шести дней, что мы провели с ним вместе, поведал об этом, гуляющем по снам Эрлингов, Белом Волке, являющимся их покровителем и праотцом. Легенда, рассказанная им гласила: — Однажды, мол, многие сотни лет назад, на берег большого, безлюдного острова, получившего впоследствии название — Снежный, бушующим, осенним морем вынесло державшуюся за обломок мачты, девушку с затонувшего корабля. Звали её Асьхен, и она неминуемо бы погибла от холода, не появись перед ней огромный Белый Волк. Зверь не только не тронул девушку, но даже обогрел теплом своего сильного, пушистого тела. А когда она оказалась в состоянии двигаться, повёл куда-то вглубь острова, к небольшой, горной гряде. Там у него имелось жилище — сухая, просторная пещера, в которой он чудесным образом, совершенно неожиданно, превратился в прекрасного, статного юношу, представившегося Эрлом. Молодые люди полюбили друг-друга и от этой любви собственно и произошли впоследствии Эрлинги — храбрые воины Северного моря. Хм-м, вот и всё что я впрочем, запомнила. Хотя отец рассказывал ещё много чего про красавицу Асьхен и её ненаглядного Эрла.

Поднявшись на шестой этаж, в библиотеку, я уселась в кресло, обозревая стол и царящий на нём, обычный беспорядок. Потом мои руки потянулись к толстой тетради, в добротном, кожаном переплёте. Раскрыв её на странице с закладкой я негромко, однако с выражением прочитала своё последнее стихотворение:

И… В конце едва не порвала всю тетрадь в клочья, вспомнив произошедшую с тётей, неприятную размолвку по поводу якобы заложенного в стих, пагубного смысла. А дело было так…

На следующий день по приезду в башню, я бесцельно ходила взад-вперёд по кабинету, когда на меня вдруг снизошло вдохновение, и я, находясь под впечатлением от встречи с родичами-эльфами и извергом-дедом, на одном дыхании написала эти «пагубные» строки.

Едва была поставлена последняя точка, как вошла тётя, с любопытством взявшая со стола, только что исписанный черновик. Её действия не имели ничего общего с бесцеремонностью. Просто у нас так уж повелось: ничего не таить друг от друга.

По мере прочтения, тётины руки дрожали всё сильней и сильней. Наконец она с нескрываемым ужасом вымолвила:

— Фиа, девочка, запомни, пожалуйста то, что я тебе сейчас скажу. Зло — это тупик, путь в никуда, ибо оно способно породить лишь очередное, возможно ещё большее Зло. И не более того!

— Нет, тётя, тут ты не совсем права, — возможно, излишне резко возразила я. — Потому как Зло, иной раз порождает ещё и торжество заслуженного Возмездия, а значит, в конечном счёте, победу самой Справедливости. Справедливость же и есть Добро! Ну, разве скажи это нелогично?

— Дитя моё, да у тебя совершенно искажённые понятия о Добре и Зле, — побледнев, выдавила из себя тётя, — Но… Почему? Ведь я учила тебя совершенно иному Мировосприятию!

— Эх, тётя, — с горечью отозвалась я, — до знакомства с тобой, у меня были иные учителя — эльфы Солнечной Долины. И возможно когда-нибудь я отблагодарю их за науку и преподанные уроки.

Ничего больше мне, не ответив, тётя Ири, уронив черновик на пол, опрометью выскочила из кабинета.

А вечером, совершенно случайно, я краем уха услышала как тётя, в столовой делилась с дядюшкой своими опасениями:

— Рифли, друг мой, ты ведь знаешь, что я обладаю Даром Ясновиденья, который проявляется во внезапных картинках-видениях и в пророческих снах, — явно нервничая, говорила она. — Так вот пару недель назад, в одну из ночей проведённых ещё в дороге, мне приснился, как я считаю именно вещий сон. В нём наша девочка… Во главе оркских полчищ, штурмовала неприступные бастионы, окружающие Солнечную Долину. А над её головой, увенчанной железной короной, реяли мрачные знамёна Тьмы. И представь себе, милый Рифли, каково же было моё состояние, когда сегодня утром, я прочла сочинённый Фианэль стих на тему кровавой, беспощадной мести именно светлым эльфам!

— Ну, если наша воспитанница решится на штурм неприступных, как ты выразилась, госпожа, бастионов, то они недолго таковыми останутся, — рассмеявшись, гордо заявил дядюшка. Последовавший затем после паузы вопрос, он задал уже с большей серьёзностью. — А насколько вообще вероятна реальность увиденного тобой будущего? Полагаю это отнюдь не сто процентов?

— Хм, что тут тебе сказать… — тётя, задумавшись умолкла, прежде чем дать ответ. Потом без колебаний сообщила: — Вероятность подобного развития событий, пожалуй, пятьдесят на пятьдесят.

— Это, госпожа, совсем не много, — по философски спокойно заметил дядюшка.

— Да, немного, — эхом отозвалась тётя, — но одновременно и немало.

— Госпожа Ириндэль, — голос дядюшки прозвучал непривычно мягко, — пока мы находимся рядом с нашей девочкой, ничего плохого с ней не произойдёт. Так что успокойся и возьми себя в руки. Всё будет в порядке!

— Хорошо, — мне показалось, что тётя улыбнулась, — послушаюсь тебя, славный, преданный Рифли. Ты как всегда сумел меня ободрить и поддержать. Спасибо.

— Не за что, госпожа, — явно смутился от похвалы дядюшка, — ведь мы же с тобой друзья.

Тогда я так и не вошла в столовую. Постояла, помялась у полуоткрытой двери, а затем на цыпочках спустилась к себе в спальню. Там, не зажигая свет, я забралась на кровать, уставившись на магический купол, начинающий пробуждаться к ночной жизни, пока ещё маленькими, неяркими огоньками звёзд. Однако отнюдь не они занимали мои мысли. Нет. Из головы никак не шёл утренний разговор с тётей, обвинившей меня невесть в чём. Или… Всё-таки у неё были для этого основания? Хм-м, пожалуй, да, с её точки зрения они действительно имелись. Но лично я не считаю преступлением, желание любой ценой отомстить за смерть отца с матерью и причинённые им обиды. И если в эту цену войдёт использование одних сил Зла против других, то почему бы и нет? К тому же я никогда не думала об этом особо всерьёз, прекрасно понимая насколько сии планы нереальны.

Мои не слишком весёлые размышления прервал короткий, тихий стук в дверь.

— Входи, я не сплю, — пригласила я, зная, что это дядюшка. Тётя Ири стучала чуть громче и продолжительней.

Он вошёл в спальню, нашёл в темноте кресло, придвинул поближе к кровати и уселся, так и не издав ни звука.

— Дядюшка, может включить освещение? — выждав несколько минут, спросила я, немного удивлённая его молчанием.

— Госпожа, почему ты, не захотела отужинать с нами? — не ответив на мой вопрос, озабоченно поинтересовался он. — Может, ты захворала? Или… Здесь кроется иная причина?

— У нас с тётей возникли некоторые разногласия, касающиеся одного моего стиха, написанного сегодня утром, — не стала особо темнить я. — Это привело к тому, что я слегка обиделась, вследствие чего аппетит и пропал. Так что здоровье моё, тут совершенно ни при чём. Оно как всегда железное.

— Ага, вот как… Значит, от еды ты отказалась из-за лёгкой обиды, — вроде бы без осуждения, протянул дядюшка, а потом довольно неожиданно потребовал: — Будь добра, прочитай этот стих!

Дважды мне не пришлось повторять, и я быстренько его ознакомила со своим новым, творческим произведением.

Едва дослушав до конца, дядюшка попросил:

— Госпожа, зажги, пожалуйста, свечи.

Я щёлкнула пальцами один раз, и управительница башни — Магия, настроенная на этот сигнал ещё моей мамой, услужливо засветила над серебряным канделябром, стоящим на резном, прикроватном столике, три крохотных, однако ярких огонька несгораемых свечей. От двух щелчков, разгоралась роскошная, хрустальная люстра, висящая на высоком, лепном потолке, в центре спальни.

Встав с кресла, дядюшка подошёл к кровати вплотную и зачем-то долго, испытующе, смотрел мне в глаза. Это мне не очень понравилось, но взгляд я не отвела. В итоге, наверное, сделав только ему понятный вывод, он с чрезвычайно мрачным видом, закружил по комнате. Наконец остановившись и глядя куда-то в сторону, он, со вздохом, начал, по всей видимости, тяжкий для него разговор:

— Понимаешь ли, госпожа Ириндэль обеспокоена не столько жестоким смыслом твоего стиха, сколько своими собственными опасениями насчёт твоего будущего. А те злополучные, поэтические строчки, к её ужасу, их основательно подтвердили. Вот она и не сдержала эмоций.

— О чём ты, дядюшка? — я в притворном недоумении уставилась на него. — Какие такие ещё опасения?

— Э-э, ты ведь осведомлена о даре госпожи Ириндэль порой предвидеть грядущие события? — явно оттягивая время, спросил он очевидный факт.

— Да, — лаконично подтвердила я.

Тогда старательно откашлявшись, он заявил:

— Так вот две недели назад, она видела напугавший её, вещий сон, в котором ты, шла на приступ укреплений Солнечной Долины, ведя вслед за собой многочисленные легионы орков.

— Чепуха! — не совсем уверенно, пробормотала я в ответ. — Да мало ли что может присниться!

— А что ты скажешь насчёт легендарного, знаменитого карлика Горхо, чьи предсказания чрезвычайно точны, недвусмысленны и проверены временем? — произнёс дядюшка, без особого впрочем, воодушевления.

— Кто такой этот… Горхо, да? — осведомилась я, безуспешно пытаясь унять, отчего-то внезапно заколотившееся сердце.

— Чрезвычайно маленький орк, живший отшельником в горах Колючего Ремня, и умерший добрую сотню лет назад, однако оставивший после себя множество пророчеств, касающихся будущего как орков, так и других народов Скандинавии. — С каменным лицом, сообщил дядюшка, и чуть замявшись, добавил: — Пророчества эти, кстати, собраны в одну большую книгу Судеб, переплетённую в человеческую кожу и хранящуюся в главной сокровищнице орков. Однако текст её частично известен в наших горах многим, ибо ещё при жизни, карлик Горхо, слывший не только пророком, но и искуснейшим знахарем, через приходивших в его пещеру за советом либо помощью, распространил десятки, если не сотни пергаментных свитков, испещрённых его мелким, корявым почерком. Содержали они, правда, не одни пророчества. Хватало там всяческих наставлений, размышлений, рецептов лекарственных снадобий и чего греха таить — способов приготовления различных ядов.

— А какое отношение имеет ко мне уродец, которого уже как век нет на белом свете? — не скрывая иронии, полюбопытствовала я.

— Прямое, — дядюшка буквально вытянул из себя это слово, однако последующий рассказ дался ему уже легче. — Он, карлик Горхо, предсказал появление у границ Фэйнхейма, обширной страны, расположенной в недрах гор Колючего Ремня, светловолосой девушки-полуэльфки, в сопровождении идущих по бокам рыжего волка, серо-зелёного дракона и летящего над её головой белого волка. Вооружена она будет волшебным мечём и кинжалом, пьющим кровь.

— Волк не может летать, — угрюмо воззрившись на дядюшку, из упрямства возразила я, хотя прекрасно сообразила, о чём собственно идёт речь.

— Может, — не менее угрюмо возразил дядюшка, и тут же подтвердил мою догадку, словами: — Если он изображён на стяге, реющем на ветру.

— А… Про гоблина твой Горхо ничего не упоминает? — вдруг обеспокоено вскинулась я. — Про верного друга, светловолосой полуэльфки?

— Нет, — дядюшка улыбнулся, — но может это, потому что гоблины существа маленькие и малозаметные?

Мы надолго умолкли, думая каждый о своём.

В конце концов, я, не сумев обуздать обуявшего меня, нездорового, но неизбежного любопытства, торопливо выпалила:

— Ну и что из всего этого следует?

— Из этого следует очень многое, — чуть помедлив, с глубокой печалью ответил дядюшка. — Например, хотя бы уже то, что полуэльфка сначала станет повелительницей орков, а затем, объединив под своей властью ещё и троллей с гоблинами, соберёт из них огромное войско и двинет его на завоевание Солнечной Долины, в итоге стерев её с лица земли. После чего, совершив переход через треть континента, она обрушится на головы данов, подчинит их своей воле и на захваченных драккарах, выйдет в море, держа курс на Англию. Могущественная страна падёт, а повергшую её во прах полуэльфку, станут звать королевой Эсгардой.

— Что означает это имя? — спросила я, больше боясь, чем, желая услышать ответ.

— Смертоносная…

— Я… Не хочу! Я… Не чудовище!

Одним прыжком покинув кровать, я заметалась по комнате, словно пойманная рысь.

— И я ничего этого не хочу, госпожа, — чрезвычайно серьёзным тоном заявил дядюшка, — поэтому сделаю всё, что бы ты избежала подобной участи.

— Нет, дядюшка, от Судьбы не уйдёшь, — нахмурившись, произнесла я, остановившись напротив него, — Да и обманывать её бесполезно.

— Госпожа Ириндэль утверждает, будто увиденный ею сон, вещий лишь на пятьдесят процентов, — постарался хоть как-то поддержать меня дядюшка. — Может и пророчество Горхо так же верно?

— Но ты же говорил, что он никогда не ошибался?

Ну… Кто его толком знает, — дядюшка смешался, а затем неуверенно предположил: — Возможно, и у него имелись какие- то неточности или несовпадения, о которых орки, владельцы книги Судеб, умалчивали, не желая принижать авторитет прославленного соплеменника.

— Дядюшка, не надо, — я устало отмахнулась от его неуклюжей попытки меня ободрить. — По большому счёту я давно ничего не страшусь. Так что, чему быть, того не миновать. Да оно, пожалуй, и к лучшему, если не миновать. Ведь ох как сладко посчитаться с высокомерными светлыми эльфами, с исконными врагами урманов — кровавыми данами и с гнусным подонком Альфредом, восседающем на английском троне.

— Госпожа, — голос наставника прозвучал почти умоляюще, — давай прекратим этот разговор. Мне я вижу, вообще не следовало его затевать. Молчал бы, как и раньше.

— Раньше у тебя только зарождались смутные подозрения, потому и получалось молчать, — резонно заметила я, — но теперь их накопилось очень уж много. И все вместе, они, увы, составляют чрезвычайно ясную картину. Верно, дядюшка?

— Спокойной ночи, госпожа…

— Один вопрос, — остановила я его на самом пороге, — тётя Ири знает о пророчестве карлика Горхо, касающемся непосредственно меня?

— Нет, госпожа, я не захотел её расстраивать, — едва слышно признался дядюшка и попросил: — И ты ей не говори ничего. Авось боги будут к нам благосклонны и всё сложиться иначе, чем предсказал Горхо. Ведь как бы там ни было, но он всего лишь орк. А боги, есть боги. Всё в их руках. Всё…

Он ушёл, опустив голову. А я уснула только под утро, когда едва забрезжила заря. Проснулась же с тяжёлым сердцем и мрачная как грозовая туча. Потом правда отошла, ибо никто больше не упоминал ни мой стих, ни моё предполагаемое будущее.

Нда-а, вот такая у меня вышла история… Начавшаяся с Поэзии, а закончившаяся скверным Пророчеством.

Я пробыла в библиотеке ещё с полчаса, листая тетрадь и перечитывая некоторые, особо дорогие сердцу стихи. Ушла же полностью ими успокоенная, и без малейшего желания что-либо рвать. С собой кроме тетради и черновиков, я прихватила чернильницу, вместе с гусиным пером. Да и чего спрашивается тратить время на бесцельное хождение по комнате, в ожидании дядюшки, когда можно провести его в сладком поиске рифм, украшающих прекрасными цветами, стройный стебель смысла, основу всякого, не пустопорожнего стиха. Тем более ещё совершенно неизвестно, явиться сегодня дядюшка, или нет.

Прежде чем зайти в пакгауз, я немного постояла у поднятого моста, пристально вглядываясь в изгибы ведущей на юго-запад тропы, постепенно поглощаемой сосновым раздольем. Но в округе всё было спокойно: лишь где-то совсем невдалеке, гулко и упорно, долбил могучий ствол неутомимый дятел. Однако поселившаяся в моей душе тревога не убыла, ибо это спокойствие ещё ни о чём не говорило. Враги могли хорошо затаиться, и, напав на дядюшку исподтишка, попытаться убить без особого шума. Хотя… Застать его врасплох, дело было конечно практически немыслимое. А могли уйти так далеко, что стрекот сорок, стороживших покой леса и потревоженных их чужеродным присутствием, находился уже за пределами слышимости. И, если место ранения Локи, не раскроет дядюшке, необходимые нам тайны пришельцев, то ему в таком случае, придётся пойти по их следу. И кто знает, чем это кончится? Вдруг незваные гости всё же окажутся, способны на хитроумную западню? Или их будет слишком много, на него одного? Но как бы там ни было, а отправиться ему вослед, я всё равно не могла. Поэтому следовало, загнав дурные мысли поглубже, возвращаться назад к волку, требующему заботы и присмотра. Что я и сделала, кинув последний взгляд на тропу, послужившую дядюшке отправной точкой.

Когда я вошла в гостиную, Локи лишь на мгновение приоткрыл глаза и тут же вновь погрузился в так необходимый ему сейчас сон. Стараясь не побеспокоить больного, я тихонько подвинула кресло поближе и, устроившись поудобнее, застыла, глядя как тяжело вздымается и опадает, его густая, рыжая шерсть. По прошествии примерно часа, волк очнулся. Я помогла ему напиться, и он вновь уснул. Я же продолжала сидеть, будто застывшее изваяние и терзала себя вопросами, ответы на которые мог по возвращении дать один лишь дядюшка. И при этом естественно я испытывала огромное сожаление из-за неспособности Локи изъясняться посредством мыслеречи, как умел папин Булат, ибо тогда о происшедшем мы узнали бы от самого волка. Но тут уж ничего не поделаешь, потому как из числа зверей, общаться подобным образом, в нашем мире могли только драконы. Не составлял исключения и мой славный Крауг, ныне запропавший неведомо где. Конечно, зачастую, он бывал не очень разговорчив и беседы с ним требовали немалого терпения. Но что с того? Обмен мыслями с драконом, стоил такой жертвы.

Когда безделье мне основательно прискучило, я встала и, стараясь не шуметь, переместила к креслу небольшой, круглый стол на трёх изящно выгнутых ножках, на котором находилась тетрадь и остальные принадлежности для письма. Однако прежде чем вновь усесться в кресло, я, разминаясь, немного походила по комнате. А потом долго перелистывала тетрадь, в надежде, что предыдущие успехи окрылят, приподнимут над бренной землёй и откуда-то сверху, с божественных небес, на меня снизойдёт радостное блаженство Вдохновения. Увы, мои чаяния не оправдались. Это впрочем, если и огорчило, то совсем чуть-чуть, ибо я давно свыклась с капризной природой своего дарования. А через силу, без тонкого внутреннего настроя, я за сочинение стихов никогда не бралась. И как-то случайно получилось, что тетрадь осталась лежать раскрытой на странице с закладкой. На той самой странице, где нежная Поэзия, говорила устами Войны. И, наверное, поэтому, мою бедную головушку, заполонили невесёлые воспоминания о короткой жизни в Солнечной Долине. Вернее сказать в окружающем её Изумрудном Поясе, широком кольце девственного леса. Из череды этих воспоминаний, с особой, беспощадной чёткостью выделялся один эпизод: неширокая, мелкая речушка Медуница, тело мамы, неподвижно лежащее в воде и возвышающийся над ней, надменный красавец-эльф. Тот самый, у которого хватило совести поглумиться над мёртвой и вдобавок избить до полусмерти, совсем маленькую девчушку… Имя подонка — Арбэле Солнцеликий, услышанное тогда от хохочущих товарищей оного, жгло моё сердце жаждой отмщения уже одиннадцать лет. И я рассчитывала по прибытии в Солнечную Долину, вызвать его на поединок, где он опять сможет продемонстрировать свою силу и «храбрость». Вот только при этом шансов победить у него не будет почти никаких. Подобная самоуверенность основывалась отнюдь не на беспечной глупости. Нет. Просто уж больно хорошо учил меня дядюшка убивать как с оружием, так и не имея под рукой совершенно ничего. Я же со своей стороны, вникала в его науку действительно досконально, выкладываясь и стараясь вовсю. А стимулом к столь безжалостному отношению к самой себе, послужили сладкие грёзы о встрече с вышеупомянутым обидчиком. Жаль только что не довелось, мне пока свершить задуманный, справедливый суд. Осуществлению давнего замысла, помешала жаркая ненависть, внезапно накатившая на меня при виде важного, самодовольного деда Танобарга, встречающего внучку на парадной лестнице своего роскошного дворца, в окружении слуг и родни. Помнится, я ещё пристально заглянула ему в глаза, ожидая увидеть хоть какое-то раскаяние за причинённое им моей маме, а его дочери, зло. Но увидела в них лишь откровенную скуку и презрение к моей персоне. И тогда я, сорвавшись, плюнула ему в холёное, распрекрасное лицо, хотя вместо этого, могла запросто пырнуть в бок кинжалом. Увы, но, ругая меня всю обратную дорогу за содеянную выходку, тётя не учитывала этого второго, вполне возможного варианта. В сравнении с которым, произошедший инцидент мог показаться сущим пустяком. Вобщем… Как я и говорила, моя несдержанность напрочь перечеркнула надежду поквитаться с Арбэле, ибо нас тот час, без особых церемоний спровадили из Солнечной Долины, а потом и за пределы их проклятого королевства. Месть не свершилась, а ведь именно ради неё я собственно и прониклась идеей предпринять это далёкое, трудное путешествие. Ради мести и ещё одного дела, в принципе с ней не связанного, но не исполненного тоже… А состояло оно из желания взять немного земли с маминой могилы, для того, что бы постоянно носить её на шее в золотом медальоне, найденном мной в древних руинах на юго-востоке от плато. В былые времена дружбы и приязни, мы с Брысечкой порой играли там в прятки. Но времена те давно прошли, а медальон в виде солнца, раскрывающегося при одновременном нажатии на верхний и параллельный ему нижний луч, остался. Мысль же использовать его подобным образом, пришла ко мне в период, когда я только начинала задумываться о посещении нашей с мамой общей родины. Родины, обошедшейся с нами обоими, как с худшими из преступников…

Не в силах более предаваться коварно нахлынувшей грусти, я резко мотнула головой, словно отгоняя её прочь и решительно захлопнула тетрадь. Больше не было никакого смысла впустую над ней сидеть. Сегодня мне действительно оказалось не до стихов. Но глазеть на четыре стены не хотелось тоже, поэтому я и не стала противиться, естественному желанию прогуляться по плато. Благо Локи всё ещё крепко спал, и в моём внимании пока не нуждался. Ступая на цыпочках, я покинула комнату, быстрым шагом преодолела длинный коридор и оказалась на свежем воздухе, под полуденным солнцем, ярко сиявшем с синих небес, лишённых малейшего признака облачности. Оглядевшись по сторонам, я уже теперь не торопясь, направилась к речушке Змейке, появляющейся из недр небольшой пещеры на юго-западе и бегущей извиваясь через всю обширную, прилегающую к башне, территорию. Исчезала же она на северо-востоке, в расщелине, чрезвычайно похожей на чей-то насмешливо приоткрытый рот. Совершенно отстранённо, я миновала один за другим, шесть арочных мостиков и очутилась на площадке, тщательно расчищенной от валяющихся повсюду камней, перед двумя невысокими, прямоугольными плитами. На той, что располагалась слева от меня, надпись, выбитая на эльфероне, гласила:

— Тут покоится прах волчицы Мары, верной спутницы Ириндэль из Баур-Дага.

На расположенной справа, более короткая строка на скэнди:

— Булат — верный друг Харальда Смелого.

Моя рука по старой привычке, по очереди погладила оба памятника так, словно это были живые существа. Да и как впрочем, считать мёртвыми тех, кто издавна живёт в твоём сердце?

Мара отошла в мир иной, когда мне исполнилось девять лет. По сути, дикий зверь, она поразила меня своей заботой, всегда зорко присматривая за тем, что бы маленький, человеческий детёныш, заигравшись не свалился с плато в бездонную пропасть. И тётя Ири отлично знала, на неё в этом ответственном деле можно положиться. Она даже в шутку называла старую волчицу, моей нянькой. Да так оно, по сути, наверное и было. Ещё Мара была готова защищать девочку Фианэль хоть от целого света, ополчись тот вдруг на неё. Об этом красноречивее всего говорил взгляд волчицы, полный любви, преданности и желания обезопасить, любой ценой.

Булат погиб как истинный боец, уложив четверых, в неравной схватке с многочисленной волчьей стаей едва я только родилась на свет. Тем не менее, я познакомилась с ним шесть лет назад, на заре моих самостоятельных вылазок в близлежащие от плато, леса. Вернее сказать не столько с ним, сколько с его Призраком… Когда это случилось первый раз, я правда слегка струхнула, заприметив в чаще наблюдавшего за мной огромного Призрачного Пса, но потом тётя Ири убедила меня что это никто иной, как дух папиного Булата. После чего я успокоилась и даже настойчиво пыталась познакомиться с ним поближе. Однако, увы… Призрачный Пёс легко ускользал. И вообще, зачастую он держался за границей видимости. Но и тогда я безошибочно улавливала его присутствие, наполнявшее душу чувством благоговейного восторга. Жаль, что он больше не появляется…

Печально вздохнув, я побрела на восток плато, почти самый его край, где виднелся купол Логова, по форме похожий, на слегка усечённые, аравийские пирамиды, виденные мной в книге с множеством удивительных картинок. К сожалению, прочитать её я не сумела, так как не знала аравийского языка, на котором была написана книга. Но, возможно в будущем, я его изучу не хуже чем скажем скэнди, эльферон или круэри. Конечно тут, в нашей позабытой всеми богами глуши, учителя мне не сыскать во веки веков. Ну и ладно! Поищем в иных краях, например: в Дунленде, либо в королевстве англов. Хм-м, при условии, что карлик Горхо ничего не спутал и не соврал в своей знаменитой книге Судеб. А именно в той её части: где речь идёт о полуэльфке, ставшей грозной королевой Эсгардой. Не удержавшись, я с иронией заулыбалась, представив лица придворных вельмож, услыхавших первый приказ новой повелительницы:

— А подать сюда, пред мои светлые очи, лучшего знатока восточных языков. А с ним непременно бумагу, перья и чернила. Да поживей, негодяи, поживей! Королева знаний жаждет!

Нда-а, что и говорить, богатые, родовитые бездельники посчитали бы это ненормальной блажью суровой завоевательницы, приведшей с собой несметные полчища нечисти из глубин дикой, варварской Скандинавии. И откуда им знать, что детство и юность этой странной завоевательницы прошло в тиши богатейшей библиотеки? Но даже прознай они про сиё обстоятельство, то всё равно вряд ли бы меня, когда поняли. Ведь в своей массе: бароны, графы, герцоги — считали грамоту ненужным, недостойным и скучным занятием. Вот война, кровавые междоусобные распри, коварные интриги, охота — это было, по их мнению, совершенно другое дело, достойное так сказать благородного происхождения. О выше перечисленных, да и о прочих нравах царящих в мире, мне поведала тётя Ири. А она в своих выводах опиралась на сведения, полученные от моего отца.

Оказавшись у Логова, я нажала обеими руками на внушительную дверь, сработанную дядюшкой из тщательно обтёсанных стволов молодых сосен и настежь её распахнула. Дневной свет немедленно проник вовнутрь, явив моему взору ложе Крауга — внушительную впадину в полу, занимавшую большую часть Логова. Как и прежде она продолжала пустовать…

— Уж не загулял ли мой юный дракоша с подругой? — невольно заподозрила я, входя под знакомые, высокие своды. Впрочем, я тут же усомнилась в сделанном предположении, напомнив себе, что драконице неоткуда взяться в наших лесах. Хотя… Сам Крауг как раз и был найден в лесу неподалёку от плато. Но это отдельная, особая история, ибо он тогда преследовал врагов, убивших его сестру Элайру. Преследовал и уничтожил, да только и сам едва не погиб…

С левой стороны от дверей, напротив маленького камина, стоял стол в паре с креслом. Зимой, в лютые морозы, я любила приходить к Краугу в гости, зажигать в очаге огонь и записывать рассказы о его прежней жизни, в горах Колючего Ремня. Дракон, как мне казалось, частенько привирал, однако я делала вид, что охотно верю всему услышанному. Это втайне забавляло моего моего огнедышащего друга. А меня забавляло его наивное заблуждение.

Подойдя к столу, я покосилась на всегда лежащую на нём, внушительную тетрадь в алом переплёте, с бросающимся в глаза золотым тиснением в виде изящных эльфийских рун, расположенных полукружьем на лицевой стороне. В неё-то я и записывала приукрашенные, а порой, возможно, полностью вымышленные истории Крауга. Всё же, несмотря на искушение, брать её с собой в пакгауз, что бы перечитать, я не стала. Почему-то сейчас, в непривычно долгое отсутствие дракона, это показалось дурным знаком, предвещающим конец наших, перекочёвывающих на бумагу, бесед. Ведь до сего момента я никогда не уносила тетрадь за пределы Логова.

Минут пять бесцельно послонявшись по пустому жилищу, я ушла, притворив дверь, взявшись за массивное, бронзовое кольцо.

У моста я ненадолго задержалась, внимательно обозревая раскинувшийся по ту сторону пропасти, зелёный океан, таивший в себе неизвестно откуда появившуюся угрозу. И опять в моё сердце вонзилась игла тревоги за дядюшку, заставившая вновь пожалеть о том, что он отправился в разведку один.

Совершенно без настроения я вернулась в пакгауз. На сей раз волк на моё появление в комнате, не отреагировал даже коротким взглядом. Присев на корточки, я осторожно потрогала его нос, тот оказался чрезвычайно сухим и горячим. Но по-другому, пожалуй, пока и быть не могло, учитывая полученные ранения и потерю крови.

К моему огорчению, день так и прошёл в бесплодном ожидании. В свой черёд наступил вечер, а от дядюшки не было ни слуху, ни духу. Локи за это время несколько раз сбрасывал с себя оковы тяжёлого сна: я поила его прохладной водой, и он снова засыпал. Когда в комнате стало совсем темно, я зажгла бронзовый канделябр на пять свечей, однако потом, решив, что яркий свет может быть неприятен больному, четыре огонька погасила. Сон сморил меня на кожаном диване, куда я перебралась, устав от долгого сидения в кресле, и главное, от треволнений за дядюшкину судьбу. Проснулась же, как всегда на рассвете, сладко, с удовольствием потянулась и встала, стараясь не побеспокоить слегка похрапывающего волка. Затем тенью выскользнув из пакгауза, я направилась к ближайшему зигзагу Змейки, что бы умыться и освежить рот. После чего последовала неспешная пробежка к башне, где мне предстояла обязательная, утренняя разминка, включающая в себя: час Боевой Подготовки без оружия и час, отрабатывая различные приёмы, используя: меч, кинжал, копьё, топор и лук. Ко всему этому набору, ещё полагались увесистые, трёхгранные шипы — метательное оружие Ночных Призраков: откованное из отменной, превосходно закалённой стали, способной при сильном броске, пробить даже прочный панцирь. Очутившись на восьмом этаже нашего жилища, я первым делом посетила Оружейную, прихватив оттуда с собой всё необходимое. А уже только потом распахнула дверь зала для занятий Физическими Упражнениями, в котором хватало всяческих специальных устройств и приспособлений. В частности тут были: различные перекладины: стенные лестницы, упирающиеся в потолок: кольца на лёгких, серебристых цепях: два ряда вертящихся, деревянных фигур, размахивающих привязанными к ним камнями, чьё прикосновение, особенно в былые времена, мне довелось почувствовать не раз. А так же: внезапно исчезающие и вновь возникающие щиты, используемые для стрельбы из лука, метания шипов, кинжалов и всего прочего. Чуть особняком, располагались «пыточные» орудия дядюшкиного производства: система натянутых под высокими сводами канатов, где я вела себя так же уверенно, как и внизу: изощрённая полоса препятствий: большие и малые кожаные мешки, висящие на разной высоте и наполненные песком либо мелким щебнем. По ним я щедро, без устали колотила руками, ногами и даже головой. Хотя в общем-то, не только по ним: ещё в дядюшкином арсенале имелись дубовые балки, служившие для укрепления ребра ладоней, вкупе с костяшками кулаков.

Скупо улыбнувшись, я вспомнила как одиннадцать лет назад, дядюшка Рифли взялся вплотную за моё обучение, сказав при этом две, надолго запомнившиеся фразы:

— Отныне, госпожа, ты не маленькая девочка, а воин. Поэтому… должна вести себя соответственно. Договорились?

Я, глупая, радостно закивала, охотно соглашаясь поучаствовать в предложенной, интересной затее, но конечно и близко тогда не предполагала, чего мне это будет стоить.

Для начала дядюшка стал ежедневно поить меня отвратительно-горьким отваром из собранных им трав и кореньев, призванным необычайно сильно обострить все мои реакции, на всю оставшуюся жизнь. Затем последовали азы обучения воинскому искусству. Следующий этап — хитрости и методы ведения войны Ночными Призраками. Когда я их более-менее постигла, наступила пора ученья во тьме. А суть его такова: мне на глаза одевалась чёрная повязка, в которой я должна была двое суток в неделю, делать всё, что я делаю без неё: есть, пить, спать, ходить по нужде, плавать в реке, нырять в воду с обрыва, сражаться мечом, бросать шипы, стрелять из лука, ну и так далее и тому подобное. По прошествии нескольких месяцев, поначалу пугавшая темнота, стала вполне привычной, усилив и без того отличный слух, позволяющий теперь уловить малейший шорох и соответственно, молниеносно на него отреагировать. Тётя сперва возмущалась по поводу, как она выражалась, «издевательств» над бедным ребёнком, и даже пыталась этому всячески препятствовать. Но дядюшке удалось её переубедить, заявив, что его суровая наука ещё не раз спасёт мою жизнь.

Будто наяву пред моим мысленным взором предстало Первое Испытание. Пройти его я должна была, едва мне исполнилось пятнадцать лет. А заключалось оно в необходимости любой ценой прорваться сквозь строй опытных воинов. Дело происходило в Пьяном Колодце, главной деревне Края, где находился наш похожий на крепость — дом, построенный ещё при папе, и где мы с тётей и дядюшкой проводили летние месяцы. И нельзя сказать, что десять молодцов, выстроившихся в две шеренги, заведомо отнеслись к поставленной дядюшкой, задаче, легкомысленно. Нет! Ни в коем случае, ибо они знали с кем имеют дело. Ведь до этого я не единожды принимала участие в тренировочных, рукопашных поединках, постоянно проводившихся во всех подразделениях нашего войска и практически всегда, выходила из них победительницей.

Вобщем, Первое Испытание я преодолела, хотя далось оно естественно не легко. Но я призвала на помощь всю дядюшкину многолетнюю выучку и сумела таки одержать над ними верх, атакуя разящими, не знающими промаха ударами. При этом мне приходилось непостижимо быстро для обычного человека, уклоняться самой, либо же, в зависимости от ситуации, ставить защитные блоки.

Следующее, Второе Испытание заключалось в совсем «простом» задании: я должна была самой себе разрезать кинжалом ногу и тут же зашить рану иглой, снабжённой нитью, пропитанной специальным травяным отваром. Присутствовавшая на Испытании тётя, вдруг побледнев, принялась настаивать на необходимости сначала позволить мне пожевать лёд-корень, убивающий любую боль минимум на час-полтора, а уже потом только исполнять «дикий» гоблинский ритуал. Но дядюшка был неумолим, а его сердитый ответ звучал примерно так:

— В реальной обстановке, мол, этого чудо-средства может не оказаться. Так что лучше пусть госпожа Фианэль действует так, как будто его нет и сейчас.

И я, стиснув зубы, распорола голень левой ноги, чистой тряпочкой вытерла кровь, а затем сделала аккуратный шов наживую, без всяких поблажек.

Третье Испытание требовало побороть свой самый большой страх… А таковым, у меня являлся страх перед крысами. Я действительно, до постыдной дрожи в коленках, боялась омерзительных, хвостатых созданий. Тем не менее, я нашла в себе силы просидеть, не имея даже кинжала, всю ночь на околице Пьяного Колодца, в подвале старого, заброшенного дома, буквально кишащего этими гадкими тварями. Утром дядюшка, откинув люк подпола, лишь молча, одобрительно покачал головой, узрев солидную горку убиенных мной крыс. А сделать это было не так-то просто, в их вотчине, да ещё в полнейшей темноте. Я же, фыркая, словно рассерженная кошка, шустро рванула домой, отмываться от прикосновений бестий и их мерзкой крови, покрывавшей не только руки. А ночью, при полной луне, дядюшка торжественно посвятил меня в Ночные Призраки: долго, нараспев произнося непонятные слова на древнегоблинском наречии, после чего я, преклонив колено, поцеловала два перекрещённых меча, его и свой — Эр-Глэйдр. Уже в заключение, он выколол мне на правом плече, отличительный знак его рода — весьма мрачного вида, летучую мышь, вцепившуюся когтями в слегка искривлённый кинжал. Точно такая же крылатая «страшилка» была запечатлена на плече самого дядюшки. Тётя, увидев утром это «украшение» на теле своей воспитаннице, лишилась дара речи и едва не упала в обморок. И тут её вполне можно понять, ведь она бедная, так сильно переживала из-за шрама, «уродующего» мою стройную ножку. Но сделанного-то, назад не воротишь и в итоге, смирившись со свершившимся фактом, тётя Ири успокоилась. Чему мы с дядюшкой, были, конечно же, безмерно рады. Хотя нам и пришлось дать тёте твёрдое слово, что впредь, ничего даже отдалённо подобного, не произойдёт.

На этом, я подвела черту под воспоминаниями и приступила к разминке, предварительно завязав глаза, пресловутой, чёрной повязкой. Тренироваться день в ней, а день без неё, было моей личной инициативой, ибо после сданного мной тройного экзамена, дядюшка сложил с себя полномочия учителя. Теперь я сама решала, каким образом и сколько, мне заниматься Боевой Подготовкой, оттачивающей мастерство настоящего воина, на протяжении всей его жизни.

Два часа пролетели незаметно. За это время я проделала весь комплекс основополагающих упражнений, а в конце, в очередной раз с удовольствием отметила, что дыхание моё осталось ровным и спокойным. Неожиданно в памяти всплыли занятия в другом месте: в лесу, на большой поляне, неподалёку от Пьяного Колодца, под восхищёнными взглядами деревенской ребятни. И хоть моё явное физическое превосходство, вместе с умением постоять за себя, наверняка задевало гордость мальчишек, ни зла, ни чёрной зависти они ко мне не испытывали. Но, так было отнюдь не потому, что я являлась светлой ярлинкой, а значит их повелительницей. Уважение сверстников, Фианэль Отважная, так меня прозвали в Крае Медвежьих Полян, заслужила главным образом за то, что была первой во всех ребячьих сумасбродствах. Довольно широкий спектр этих забав, колебался: от рискованного лазанья по непомерно высоким деревьям, до приведения в безумное бешенство самого грозного деревенского быка Грохота, или же ночного похода на кладбище, имевшего и не без причин, весьма дурную славу. Поэтому закономерно, что почти все мои «шалости» в итоге заканчивались нагоняем от тёти, а в особых случаях ещё и от дядюшки. Частенько ругала меня тётя и за излишне приятельские отношения с деревенскими сверстниками.

— Ты — светлая ярлинка! — наставительно говорила она, нахмурив брови. — А значит должна держать своих подданных на приличной дистанции, подобающей сему, высокому положению. Ведь каждый должен знать своё место в жизни. Не так ли, дитя моё? Ты же, вместо этого, бегаешь с ними запросто целый день босиком, да ещё в придачу, постоянно верховодишь во всяческих, сомнительных авантюрах.

— Может это и неплохо? — сохраняя на лице обычную невозмутимость, вопросил тогда дядюшка, и тут же, предупреждая взрыв возмущения со стороны тёти, спокойно пояснил: — Я имею в виду близость госпожи Фианэль к народу, который она возглавляет. Ведь в будущем это означает такую, несомненно, важную составляющую часть правления, как взаимопонимание — фундамент и основу любой власти. И уж тем более считаю неплохо то, что она предводитель не только по праву, унаследованному от отца, но и по собственному призванию.

— Хм, Рифли, друг мой, но Фианэль, по сути, ещё совсем ребёнок! О том ли ей думать? — с негодованием воскликнула тётя Ири.

— Нет, госпожа, ты ошибаешься, — коротко, однако твёрдо возразил дядюшка. — Она не дитя, она — вождь!

Больше при мне они к данной теме не возвращались, хотя возможно и затрагивали её, когда обсуждали между собой моё будущее, как наставники и доверенные лица папы. К слову сказать, наставничество тёти было весьма многогранным, однако заключалось оно не в искусстве убивать врагов, а в преподавании: арифметики, правил общения с Лесным Народом, в умении читать, писать и правильно говорить не только на скэнди, но и на иных языках Скандинавии: эльфийском — эльфероне, гномьем — круэри, оркском — хадварке, гоблинском — гэлли, тролльичьем — угруке, и даже цвергском — ярхе, не имевшем впрочем, письменности и бывшим лишь разговорным. Ещё тётя основательно обучала таким нелюбимым мной предметам, как, например: придворная этика, разнообразные танцы, вышивание гобеленов, приготовление изысканных кулинарных блюд и многое, многое другое, вызывавшее у её несчастной воспитанницы бесполезный скрип зубов и тяжкие вздохи. Огромное рвение я прикладывала, занимаясь другими необходимыми науками: Боевой Подготовкой, арифметикой, либо же изучением различных языков. Вот это действительно было мне интересно.

Зал для Физических Упражнений я покинула с чистой совестью, ибо тренировка на сегодняшний день была успешно завершена. Но прежде чем спуститься в Озёрный Чертог, что бы вволю побултыхаться в слегка подогретой водичке, я занесла оружие в Оружейную комнату, где аккуратно расположила его по своим местам: на стенах, оборудованных большими и малыми крюками, полках, или специальных стендах. Впрочем, поплавать мне так и не удалось. Едва я переступила порог заветного Чертога, как раздался низкий, протяжный звук знакомого рога. Это трубил дядюшка Рифли, подавая весть о своём прибытии. Я тут же развернулась назад и напрочь позабыв об озерце, устремилась по лестнице вниз, перепрыгивая по пять-шесть ступеней кряду. На выходе из башни я остановилась на одну лишь секунду, что бы кинуть короткий взгляд на юго-запад. Там, напротив поднятого моста, по другую сторону пропасти, как я и ожидала, стоял мой дядюшка. С диким криком радости, я бросилась к пакгаузу, в каморку с механизмами, привела их в действие и едва дядюшка перебрался на плато, быстро подняла мост в вертикальное положение. А спустя считанные секунды мы уже тискали друг другу руки. При этом дядюшка выглядел если не мрачным, то, по крайней мере, чрезвычайно серьёзным.

— Ну и как вылазка? — задала я вопрос, не скрывая охватившего меня нетерпения. — Принесла результат?

— Более чем, — сдержанно отозвался дядюшка, извлекая из кармана плаща, три человеческих уха, нанизанных на толстую, вощёную нить.

Подобных трофеев у него имелось что-то около сотни, и принадлежали они прежде, не только людям. Таков уж был древний обычай народа гоблинов — отрезать правое ухо, у убитого врага. Поэтому дядюшка естественно гордился своей не совсем обычной коллекцией, хотя раньше, в присутствии тёти Ири никогда ею не любовался, ибо та, относилась к его жутковатым экспонатам, крайне отрицательно.

— Интересно, интересно, — протянула я, пристально рассматривая символы воинского успеха, своего учителя. — И кто же пожаловал к нам в гости? Опять, небось морские дружины кровавого данского короля?

Уж лучше бы они, госпожа, — не сдержал озабоченного вздоха дядюшка, — однако давай обо всём поговорим в пакгаузе. Мне необходимо поесть и выпить чего нибудь бодрящего.

— Да-да, конечно, — спохватившись, заторопилась я, — ты тогда ступай в гостиную, отдохни с дороги, а я принесу еду и вино.

— Нет, госпожа, — дядюшка отрицательно замотал головой, — только не вино. Лучше крепкий чай с мёдом. И… Прости, что тебе, ярлинке, приходится заниматься таким простолюдинским делом, как кухонные хлопоты. Но уж больно я подустал с непривычки, после стольких лет, расслабляющей, мирной жизни. А может и постарел, кто знает?

— Дядюшка, не говори глупости, — наклонившись, я, чмокнула его в щёку, — тебе о возрасте ещё рано вспоминать.

Дядюшка в ответ неопределённо хмыкнул и перевёл разговор на иное:

— А как там наш волк, госпожа? Надеюсь ему получше?

— По крайней мере, не хуже, — довольно уверенно заявила я, — рыжий пройдоха, почти всё время дрыхнет и лишь изредка просыпается попить воды.

— Надо будет опять осмотреть его раны, — пробормотал дядюшка, но, судя по отстранённому взгляду, мысли его, были не о том.

В коридоре пакгауза, я пропустила его вперёд, а сама задержалась возле третьей двери, находящейся с правой стороны от входа. Здесь располагалась кухня с небольшой кладовой, чьи стены покрывал ровный слой Магического Льда. Войдя вовнутрь, я первым делом разожгла маленькую печь и поставила на неё чайник. После чего нанесла визит в кладовую, где разжилась солидным куском окорока, четвёртой частью головки сыра, копчёной рыбой-усачом, приготовленной по рецепту дядюшки, а так же солёными грибами из одной бочки и мёдом из другой. Всё это я разместила на прихваченном с собой подносе, который затем поставила в кухне на стол. Вода к тому времени уже закипела, я залила ею чай в заварнике, а сама, пока он настаивался, принялась нарезать аккуратными кусками сыр, окорок и рыбу. Грибы я положила в глиняную миску, покрытую чудной, цветной росписью, а мёд, в специально предназначенную для этой цели — эльфийскую, белоснежно-фарфоровую чашу. Сухарики же, хранившиеся на кухне в кожаном мешке, насыпала горкой просто на поднос.

Со всей этой снедью и успевшим настояться, горячим, чаем, я поспешила в гостиную. Дядюшку я застала сидящим на ковре, возле поскуливающего от радости Локи. Завидев меня, рыжий пройдоха даже попытался по привычке, энергично завилять хвостом, но получилось у него, пока ещё довольно вяло. Тем не менее, ноздри волчьего носа, учуяв появившийся в комнате соблазнительный запах мяса, исходящий от подноса, сразу возбуждённо затрепетали.

Дядюшка, мгновенно уловив этот интерес к пище, рассмеялся и вымолвил лишь два слова:

— Будет жить!

Обрадованные, пусть и незначительным на первый взгляд улучшением состояния нашего пациента, мы сообща подкормили Локи. И только потом приступили к трапезе сами, усевшись за круглый стол, в кресла, расположенные напротив.

Завтрак прошёл в абсолютном молчании: дядюшка сосредоточенно, с аппетитом ел, я не отставала от него, отодвинув любопытство, на второй план. Когда, наконец, мы приступили к чаю с мёдом, и дядюшке надоело ловить мои выжидающие взгляды, он одним глотком допив содержимое своей чашки, с непривычной хрипотцой пробормотал:

— Беда, госпожа… На твои владения надвигается страшная беда. Безродные идут…

— Безродные? — с лёгкой насмешкой переспросила я, стараясь выглядеть спокойной и уверенной. — Дядюшка, но их не может быть много. А значит проблема сия не стоит выеденного яйца. Мы вызовем из Края войско и перебьём мерзавцев, всех подчистую.

— Вряд ли это будет так просто, госпожа, — испустив тяжкий вздох, возразил дядюшка. — Суть в том, что их количество — семьсот человек, ну или около того.

— Сколько? Семьсот? — невольно опешила я. — Да откуда же столько изгоев, взялось в нашей, позабытой богами, глуши?

— Хм-м, полагаю, мне стоит обо всём поведать по порядку, — не переставая хмуриться, проронил дядюшка, в ответ на мою удивлённую тираду. — А начну с того, что место схватки Локи с неизвестными, я обнаружил на востоке, в двух часах пути от плато. Это произошло на небольшой поляне, посреди густого, старого ельника. На ней, совершенно случайно, волк наткнулся на троих вооружённых людей, жаривших добытого оленя. Он понаблюдал за ними, и видимо сделав вывод что, пришельцы представляют для тебя угрозу, внезапно напал. Но атакованные им люди оказались не лыком шиты, они мигом схватились за оружие и волку пришлось худо. В первые же секунды боя, лезвие кинжала пронзило его бок, однако, несмотря на это, он таки свалил одного врага наземь, стремясь прокусить горло. Да только ничего у рыжего не вышло, ибо меч второго человека, рассёк ему шею и если б он тот час не отпрыгнул в сторону, клинок третьего, наверняка разрубил бы череп. В общем, волк едва унёс ноги и потом с превеликим трудом добрался до плато. Дабы разобраться в произошедших событиях, мне понадобилось не более десяти минут. После чего я не мешкая, отправился по следам незнакомцев, направившихся на юго-восток, в сторону Края Медвежьих Полян и настиг их уже под вечер. Все трое, как я и предполагал, были опытными бойцами, но я, используя фактор внезапности, сразу же сразил двоих: первого, шипом в горло, второго, кинжалом в живот. С третьим мы немного посостязались в фехтовании и хоть парень показал себя довольно неплохим мечником, моё умение владеть острой сталью, взяло над ним верх. Однако я не стал спешить с нанесением смертельного удара, а удовлетворился лишь отрубленной кистью правой руки. Ведь мне нужны были сведения о замыслах этих людей, мертвецу же, язык, увы, не развяжешь.

— Человек, получивший увечье такого рода, вероятно, пребывал в шоковом состоянии, — довольно резонно заявила я. — А значит, и наплести мог соответственно, что угодно. Разве не так?

— Нет, госпожа, — губы дядюшки растянулись в кривой ухмылке, — я позаботился о том, что бы он говорил, пребывая в ясном сознании и к тому же охотно. Для достижения этого, мне пришлось: сначала, остановить ему кровь, путём тугого перетягивания раненой руки, кожаным ремешком, а уже после: хочешь-не хочешь, угостить лёд-корнем, снимающим, как ты хорошо знаешь, любую боль. Ну и ещё как водиться в подобных случаях, я пообещал взятому в плен, побеждённому врагу, в награду за правдивые ответы на мои вопросы, непременно сохранить жизнь. И вот что мне, удалось, у него узнать.

Десять лет назад, Эйрик Весёлый, будучи изгнан из родного ему Клана Хармстаалей, объединил под своей властью изгоев Дунленда, Урманленда и Исленда, обретавшихся по милости свейского короля Ульрика Лиса, в портовых городах его страны. Тогда же, по вполне понятной причине, в сию разудалую компанию, попал и мой недавний пленник. А вскоре, после упомянутых событий, вся эта вольная, разбойничья братия, поступила на службу к английскому королю Альфреду, как раз затевавшему войну с франками, из-за нескольких, спорных островов. Там, наёмный отряд Эйрика, проявил себя с лучшей стороны, и даже получил броское название — хирд «Крылатый Череп». А получил он его за то, что нёс врагам нанимателя, быструю, неминуемую смерть. Однако позапрошлой зимой, всё пошло наперекосяк. Эйрик Весёлый здорово повздорил с королём Альфредом и последний выставил его вместе с хирдом, за пределы своего государства. Благо Англия в тот момент, не вела никаких войн, а потому в наёмниках не сильно нуждалась.

— Нда-а, вижу, подлый повелитель англов, совершенно не изменился, — отметила я с недоброй усмешкой, невольно вспомнив дядюшкин рассказ о том, как Альфред, едва став монархом, вышвырнул папу прочь из Англии. — Всё те же «милые», старые привычки.

— Горбатого могила исправит, — отрывисто бросил дядюшка в ответ, и продолжил: — В общем, пришлось скандинавским изгоям, возвращаться на берега Свейленда, где их терпели лишь для того, что бы использовать в первой же войне, как убойное мясо. Но хирдманы «Крылатого Черепа», пожалуй, были бы рады и этому, только бы не сидеть, сложа руки, а заниматься привычным ремеслом. Да вот беда, приютившие их хитрые свейи, очень уж редко воевали, предпочитая по давней традиции, все возникающие международные проблемы, решать с помощью изощрённой дипломатии. И вот когда соратники Эйрика принялись роптать уже открыто, требуя отправиться куда угодно, лишь бы это сулило кровавую резню и богатую добычу, как к ним заявился купец Торнтстон, чьё богатство ставило его вровень с самыми могущественными людьми Свейленда. Предварительно переговорив с Эйриком, он затем вышел ко всему собравшемуся хирду, и без обиняков предложил одно, не совсем простое предприятие: поход едва ли не в самое сердце континентальной Скандинавии, с целью нахождения и последующего захвата привольного, крестьянского края. Края Медвежьих Полян… В случае успешного исхода затеи, купец Торнтстон обязался выплатить простым хирдманам по сто золотых монет, десятникам — сто двадцать, сотникам — триста, и предводителю, то есть Эйрику Весёлому — тысячу. Ещё он пообещал каждому воину подарить по юной невольнице из числа жительниц Края, а особо отличившимся — по две.

— Да он неслыханно щедр, этот господин Торнтстон, — бросила я реплику, наполненную презрительной иронией, — платит звонким золотом, молодыми рабынями. А башню мою, по доброте душевной, он случайно не посулил им на разграбление?

— По заключённому договору, Край Медвежьих Полян и всё содержимое башни, будет являться личной собственностью Торнтстона, — не выказывая эмоций, ровным голосом сообщил дядюшка. — Поэтому, в обозе хирда, едет будущий управляющий Края и двадцать его помощников, на которых возложена ответственная задача — составить опись имущества башни, а, кроме того, ещё наладить ежегодную поставку, производимых крестьянами продуктов и товаров новому хозяину, в Свейленд.

Ха! А не слишком ли он самонадеян, этот гнусный купчишка? — фыркнув, словно рассерженная кошка, вкрадчиво поинтересовалась я, подразумевая, отнюдь не очевидную для Торнтстона победу в войне, а последнюю услышанную фантазию: вытягивание соков, из моих владений.

— Ты имеешь в виду, способность его небольшой команды, держать под должным контролем, такую солидную территорию, населённую враждебно настроенным населением? — дядюшка сходу уловил суть моего вопроса, но на всякий случай, всё же переспросил.

— Угу, — предельно кратко подтвердила я.

— В таком случае, могу, госпожа, сказать тебе одно. В случае нашего поражения, управляющий Торнтстона, вполне будет в состоянии влиять на умы и настроение крестьян, — сухо заявил дядюшка и после напряжённой паузы добавил, — ибо после ухода хирда, с ним останется триста человек, с которыми на пять лет, заключён особый, отдельный договор.

— Иногда пословица — «Мечтать не вредно», бывает весьма обманчива, — вспыхнув от гнева, процедила я. — Как бы они не остались у нас все семьсот… И не на пять лет, а навсегда…

— Госпожа, я учил тебя хладнокровно оценивать различные, непростые ситуации, — мягко укорил дядюшка. — Или ты уже забыла мои уроки?

— Нет, что ты, — замотала головой я, — просто… С непривычки меня поразила самоуверенная наглость этих подонков. Вот и всё…

— Хм-м, я понимаю, госпожа, — как-то даже пристыжено пробормотал дядюшка, и замолк, глядя на дно пустой чашки.

— А где сейчас находятся головорезы Эйрика? — выдержав долгую паузу, спросила я. — Надеюсь не возле частокола ближайшей деревни Края?

— Само собой нет, госпожа, — пожав плечами, заверил дядюшка, — иначе мы с тобой вместо чаепития, уже совершали бы безжалостный марш-бросок. Что касается местонахождения Безродных, могу сообщить следующее: проделав из Свейленда немалый путь по нехоженым чащам, они остановились на десятидневный отдых, на востоке, у берегов Баюкающего озера. И именно оттуда, Эйрик послал встреченную волком группу, в разведывательный рейд.

— Понятно-понятно, — протянула я, начиная делать в уме, первые наброски плана, призванного сокрушить нагрянувшую орду, матёрых, профессиональных убийц. И мне, на удивление быстро, удалось придумать кое-что в духе Ночных Призраков.

Дядюшка не вмешивался в ход моих мыслей, предоставив бывшей ученице, самой решать нелёгкую задачу, заданную суровой жизнью. Ведь по сути, это был мой первый серьёзный экзамен как ярлинки, на котором требовалось неоспоримо доказать что я действительно умная и решительная предводительница своего народа, а отнюдь не сопливая, безвольная и несамостоятельная размазня.

— Сколько дней пути от восточного берега озера, до плато? — внезапно поинтересовалась я, хотя прекрасно была осведомлена на этот счёт.

— Двое, госпожа, — отчеканил дядюшка, не задавая лишних вопросов.

— А… Сколько от плато, до Края Медвежьих Полян?

— По прямой дороге, худо-бедно наезженной крестьянскими телегами, пять, от силы шесть суток, — ответил дядюшка с прежней невозмутимостью.

— Хорошо, — промурлыкала я, умолкая ещё на несколько минут. Они потребовались мне для совсем небольшой доработки своего замысла. Зато потом, без тени сомнения в голосе, я властно распорядилась: — Дядюшка, отдохнув, отправляйся в Край, где передашь воеводе Хагену, следующие указания. Первое: — пусть по тревоге поднимает всё войско и движется с ним в направлении Баюкающего озера. Ты естественно будешь сопровождать его от начала и до конца. Второе, дополняющее вышесказанное: — С собой, Хаген обязан взять, сотню-полторы, обычных крестьян, вооружённых косами, вилами да топорами. И, наконец, третье, логически исходящее из предыдущих двух: — стать лагерем он должен в берёзовой роще, предшествующей дубовому лесу, в котором имеется огромная, каменная проплешина, серовато-жёлтого цвета. Помнишь, мы наткнулись на неё пару лет назад, и я ещё подметила, что она очень похожа на череп великана, давным-давно вросший в землю?

Внимательно слушавший дядюшка, утвердительно кивнул головой.

А я столь же твёрдо и уверенно докончила:

— Там в лесу, ничем не выдавайте своего присутствия. Сидите тихо, будто мыши и ждите моего появления.

— Хм-м, мы прибудем в указанное тобой место не ранее чем через десять дней, — заявил дядюшка, не скрывая овладевших им сомнений. — Но Эйрик, несмотря на исчезновение разведчиков, спустя примерно неделю, наверняка уйдёт с берегов озера в Медвежьи Поляны. И мы либо разминёмся с ним, либо встретимся весьма далеко от проплешины.

— Никуда он не уйдёт, — жёстко отрубила я. — И это, давай договоримся, уже всецело моя забота. Если же… Гм, что-то пойдёт не так как запланировано, то значит, я отыщу вас ещё на марше и оповещу об изменениях. Договорились?

— Ну… — дядюшка замялся лишь на короткое мгновение. — Разумеется, госпожа. Главное береги себя, и будь осторожна. Будь трижды осторожна… — его голос предательски дрогнул, выдавая боязнь за мою жизнь.

— Дядюшка, милый, ты обучил меня воинскому искусству самым великолепным образом. Научил сочетать в себе хитрость лисы, храбрость барса и мудрость змеи, — сухо напомнила я, тем не менее, хорошо понимая тревогу своего наставника и пытаясь хоть немного её уменьшить. — А теперь опасаешься, что твоя воспитанница погибнет в своей первой стычке. Но это абсурд! Полнейшая чушь! К тому же я прекрасно осознаю ответственность лежащую лично на мне, а значит по-глупому на рожон не полезу. Ведь мёртвые битв не выигрывают.

— Не выигрывают… — печальным эхом отозвался дядюшка, низко опуская голову. Спустя минуту, обоим показавшуюся вечностью, он, впрочем, без особой надежды, спросил: — Госпожа, может всё же посвятишь меня в детали твоего плана? Или хотя бы в суть общего замысла?

— Я не готова пока к конкретному разговору на данную тему, — пришлось с сожалением признаться мне, слукавив при этом, лишь самую малость. — Единственное что могу сказать: я отправляюсь к Баюкающему озеру понаблюдать за лагерем Эйрика, с последующей импровизацией на ходу. А что касается общей сути, то ты её знаешь сам — разгром врага наголову.

— Пусть Боги и Удача будут на твоей стороне, госпожа, — от души пожелал дядюшка, наливая себе в чашку, успевший остыть чай. — Ты смелая и дерзкая, а таких любят Властители Судеб.

— Мне дела нет ни до каких богов, — огрызнулась я, по давней привычке, — ибо я сама вершу свою судьбу.

— Госпожу Ириндэль страшно огорчали подобные речи её воспитанницы, — вдруг светло улыбнувшись, слегка разворошил былое, дядюшка. — Порой она даже ругалась и обещала тебя крепко выпороть.

— Но когда я набиралась наглости и невинно напоминала тёте, что мой папа тоже не верил в Создателя, либо иных небожителей, она, мило смущаясь, тот час, переводила разговор совершенно в другое русло, — не преминула я с удовольствием дополнить дядюшкино воспоминание.

— Верно, — ещё шире улыбнулся дядюшка, — так оно всё и было.

Мы переглянулись, однако веселья ни в его, ни в моих глазах, почему-то не оказалось.

Воцарилось неловкое молчание, нарушаемое лишь похрапыванием, задремавшего после еды волка.

— А кстати, не из тех ли Эйрик Хармстаалей, что столетия враждуют с Эрлингами, родичами моего отца? — поколебавшись, я первой возобновила прерванную беседу на тему насущных бед.

— Полагаю, твоё предположение, госпожа, имеет под собой твёрдую, правильную основу, — чуть поразмыслив, заявил дядюшка. — Ты спросишь, почему я в этом уверен? Да потому что господин Харальд, упоминал о Хармстаалях, как об одном могущественном, сплочённом Морском Клане. Но что с того, госпожа?

— Не понимаешь? — поразилась я, непроизвольно сузив глаза. — Да он мой кровный враг! И я теперь просто обязана убить его любой ценой! Хм-м, впрочем, как и он меня.

— Госпожа, прости, но ты видишь проблему в неверном свете, — ответил дядюшка, с удивлением воззрившись на меня. — Поэтому разреши я напомню один неопровержимый факт: Эйрик — Безродный! А значит во врагах у него, кроме Эрлингов, весь остальной мир. За исключением разве что, подобных ему — отверженных изгоев. Исходя из этого следует, что и тебе он отнюдь не кровник, а обычный недруг, вряд ли стоящий уничтожения любой ценой. Велика честь, позволю заметить.

— Пожалуй тут ты прав, — здраво рассудив, пришлось признать мне, — Эйрик ныне принадлежит не к данскому Клану Хармстаалей, а к обособленной, презренной касте: ненавидимой всеми и ненавидящей всех, ибо быть изгнанным из своего рода, есть самое позорное наказание, придуманное в Скандинавии.

— С ним не сравнится даже мучительная, лютая казнь, — со знанием дела, подтвердил дядюшка. — Возможно, будь его воля, Эйрик предпочёл бы именно её…

— Вот было б прекрасно! — откровенно восхитилась я. — Авось тогда сотни Безродных и не сплотились в хирд, идущий на завоевание наших земель.

— Госпожа, если этот негодяй, Торнтстон, задался целью прибрать к рукам сокровища башни и многолюдный, по хозяйски обустроенный Край Медвежьих Полян, то он наверняка нашёл бы других наёмников, с не менее талантливым командиром во главе, — с непоколебимой уверенностью заявил дядюшка. — И мы всё равно, в итоге, оказались бы в сходной ситуации.

— Только с единственной разницей — на год-два, позже, — вздохнув, пробормотала я, а потом, резко вскинув голову, спросила: — А интересно, откуда Торнтстон вообще проведал о существовании башни и Края? Об этом ты не узнал у пленника?

— По иронии Судьбы, от него же самого, госпожа, — ответил дядюшка, сосредоточенно рассматривая изящный, в эльфийском стиле, кухонный нож и попутно принимаясь за пояснения. — Помнишь, я рассказывал тебе о Второй войне с данами короля Хаксена Длиннорукого?

— Ну, разумеется, — не без удивления подтвердила я, — у меня великолепная память. Если кратко, то это было самое суровое испытание, выпадавшее на долю Края и его войска.

— Нда-а, куда уж суровей, — сдержанно проворчал дядюшка, откладывая в сторону, ставший ненужным нож. — На нас в тот раз пёрли усиленные магической поддержкой, пятнадцать сотен данов, разъярённых предыдущей неудачей и жаждущих мести. А мой пленник тогда пребывал в их рядах в качестве десятника штурмовой сотни. Когда же под руководством господина Харальда, мы преподали войску данов, незабываемый, сокрушительный урок, ему, в числе немногих прочих, удалось чудом уйти. А затем, после долгих скитаний, жалкие остатки прежде могучего воинства, добрались до западного побережья Северного моря. Там их подобрало торговое судно, следующее из Исленда в столицу Дунленда — Копенгаген. Но на родине беглецам не обрадовались. Король Хаксен, разгневанный повторной неудачей, объявил вернувшихся солдат дезертирами и приказал обезглавить тех, на главной площади. Однако нашему приятелю и тут повезло. Он, не ведаю каким уж образом, опять умудрился сбежать. Последующие годы его жизни, прошли в Европе, в качестве наёмного воина либо стражника. Но потом, соскучившись по бодрящему холоду Скандинавии, он вернулся. Да только не в родной Дунленд, где наверняка всё ещё ждала плаха, а в Свейленд, всегда охотно набиравший в ряды своей армии, опытных профессионалов. С Торнтстоном же, его свёл в принципе случай. Как-то вечером, в одной из Стокгольмских таверн, он познакомился с капитаном личной охраны купца. Ну и по пьяному делу, выложил тому всё, о заманчивом куске, в виде богатого, привольного края, притаившегося в глубинах Скандинавских просторов. Не преминул он упомянуть и о чудесной башне, буквально, по его словам, набитой дивными сокровищами, свезёнными чуть ли не со всего мира. Капитан в свою очередь сообщил об услышанном своему хозяину. Тот не на шутку заинтересовался и приказал привести к нему, бывшего подданного короля Хаксена. Вот так собственно Торнтстон оказался осведомлён о нашем существовании и местонахождении. А предоставивший все эти сведения дан, был немедленно принят к нему на службу. Впоследствии же Торнтстон отправил его вместе с хирдом «Крылатый Череп» в роли проводника и разведчика.

— Хм-м, неужели купчишка решился вложить огромное количество золота, в столь ненадёжное предприятие? — усомнилась я, наслышанная от тёти Ири, да и от самого дядюшки, немало историй о жадности, но вместе с тем и чрезвычайной осторожности свейских торговцев. — В предприятие дважды закончившееся фатально, даже для дружин короля Хаксена Длиннорукого? Не поверю, что он не сделал нужных выводов из предыдущих, чужих походов, в приглянувшиеся ему земли, которые к тому же находятся под опекой могущественного, боевого мага, прославленного в Европе, да и не только в ней. Мага, имеющего в военачальниках не обычных крестьян, а лучших друзей, разбирающихся в военном деле, не хуже его самого!

— Э-э, госпожа, Торнтстон знает, что господин Харальд с друзьями… — дядюшка запнулся, подыскивая подходящее слово. — Нынче отсутствуют в Крае Медвежьих Полян. Известно ему и то, что сейчас временной правительницей является женщина-эльфийка. Вот он и… Хм-м, решил попытать счастья. Но купец не в курсе последних событий. Я имею ввиду отъезд госпожи Ириндэль.

— Да? Однако всё равно, откуда у этого мерзавца такие, пусть не совсем первой свежести, новости? — поразилась я, с негодованием притопнув под столом ногой. — Неужели…

— Верно мыслишь, госпожа, — часто закивал головой дядюшка, — прошлым лето в наших краях побывали незваные гости, и естественно мой пленник в их числе. Они захватили двух лесорубов и выведали от них всё что хотели.

— А потом наверняка где нибудь аккуратно зарыли обезображенные тела, — скрипнув от бессильной злобы зубами, логически дополнила я дядюшкин рассказ.

— Несомненно, — слишком спокойно согласился он, — не в Свейленд же их тащить. Кстати, госпожа, прошлым летом у нас в Крае действительно бесследно пропали два человека. И оба — лесорубы.

— Да, да, припоминаю, — с горечью прошептала я. — Тётя говорила… Они с Изумрудной Листвы, деревни на юге. И у обоих, маленькие дети…

— Теперь, госпожа, мы можем полной мерой воздать за это гнусное злодеяние, — попытался утешить меня дядюшка.

— Можем, — тяжко вздохнула я, — и воздадим. Но этим павших, увы, не воскресишь…

— Ну что тут поделаешь, госпожа? — развёл руками дядюшка. — Такова жизнь.

— Да. Знаю. — отчеканила я, отбрасывая в сторону, бесполезные в данный момент сожаления. — И такова смерть, верная её спутница. Парадоксальный, однако, неизбежный порядок вещей…

— Мы родились в суровом мире, госпожа, — едва слышно пробормотал дядюшка, — и не нам менять его законы.

— А мне плевать на этот мир с верхушки башни, — взорвалась я, совершенно неожиданно даже для себя самой. — Ибо у нас, в Крае Медвежьих Полян, существуют свои, справедливые законы, которые установил ещё мой отец — Харальд Смелый! И я никому не позволю их нарушить, или тем более сменить на другие, чуждые понятиям Добра и Света.

— Но, госпожа, — смешался слегка растерянный дядюшка, — я имел в виду совершенно иное…

Не сомневаюсь, прости, — сразу остыв, примирительно попросила я, — и хватит, пожалуй об этом. Скажи лучше, выполнил ли ты своё обещание?

— Обещание? Какое и кому? — брови дядюшки изумлённо поползли вверх. — Не понимаю тебя, госпожа.

— Да пленнику же, — терпеливо подсказала я, — насчёт сохранности жизни.

— Госпожа, ты видела три правых уха, — с непроницаемым лицом, заявил мой наставник. — А мы, Ночные Призраки, отрезаем их только у мёртвых врагов. Из чего следует очевидный вывод: данное слово, я не сдержал. А знаешь почему?

— Догадываюсь. Война — не рыцарский турнир, — спокойно ответила я, не осуждая, но и не одобряя дядюшкин поступок.

— А цель — оправдывает средства, — от себя добавил дядюшка, с твёрдой убеждённостью в голосе.

— Лично для меня, в этой ситуации, главное, не моральная сторона дела, а то, что удача, наконец, покинула дана-проводника, — не став кривить душой, злорадно рассмеялась я. — Да и сколько можно ускользать от давно заслуженного возмездия?

— Верно мыслишь, госпожа, — ухмыльнулся дядюшка, не скрывая удовлетворения. — На войне, только так и надо.

— Кто учил! — в ответ улыбнулась я.

Мне показалось, дядюшка был польщён, хотя и постарался это скрыть.

Дальнейшее сидение в гостиной, не имело смысла. Мы основательно подкрепились и теперь каждому, следовало заняться своими делами.

Поэтому, встав из-за стола, я предложила:

— Дядюшка, ты ступай, поспи хоть немного, а я приберу посуду и приготовлю в дорогу всё необходимое нам обоим.

— А волк? — с укоризной напомнил мне дядюшка. — Его нужно осмотреть.

— Точно! — я стукнула себя ладонью в лоб. — О рыжем разбойнике забывать нельзя. Тем более что расставаться с ним, придётся надолго. Уж не знаю как он без нас и обойдётся.

— Ничего страшного в этом нет, — успокоительно произнёс дядюшка. — Мы оставим ему вдоволь мяса и воды, а пакгаузную входную дверь, распахнём настежь. Об остальном же, позаботится его природная, звериная натура. Вспомнишь мои слова, госпожа: когда мы вернёмся, волк живой — здоровый, будет встречать нас у подъёмного моста.

— Ага-ага, — я тихонько рассмеялась, — и едва поприветствовав нас, он тут же улизнёт с плато прочь.

— Нисколько не сомневаюсь, — охотно согласился мой наставник, — ибо вряд ли ему придётся по вкусу, заточение.

— Сам виноват, — «пожалела» я питомца, — не подставил бы себя по глупому под чужую сталь, отправился б тогда со мной к Баюкающему озеру. А так… Пусть кукует дома и ожидает нашего появления.

— Да, госпожа, что и говорить, действительно сглупил наш волк, — признал дядюшка, почесав затылок. — Атаковал превосходящих по силе врагов, получил от них пару щедрых «гостинцев», потерял драгоценное время, пока ковылял домой, истекая кровью. Вместо того, что б едва увидев их, немедленно вернуться за нами и уже втроём, совместно, брать пришельцев в крутой оборот.

— Ну зачем такие сложности? — я с иронией хмыкнула, будучи прекрасно осведомлена о храбром, порой даже до безрассудка, характере Локи. — Бежать на плато за подмогой, когда он сам такой герой! Ну что ты дядюшка, выдумываешь? К тому же, ему скорей всего было попросту ещё и лень: оттуда сюда, отсюда туда, потом назад. Ничтожная суета, которую можно избегнуть, бросившись в бой, не откладывая заманчивую идею в долгий ящик.

— Ладно тебе ругаться, госпожа, — весело заблестев глазами, дядюшка встал на защиту волка. — Парнишка виноват, но непременно исправится.

— Горбатого могила исправит, — в ответ, мрачновато пошутила я.

После чего мы принялись осторожно снимать полосы полотна, обмотанные вокруг шеи и туловища Локи. Его это естественно разбудило и подвигло на сопротивление, сошедшее на нет, едва он уразумел, что хозяйка гневается. Затем дядюшка уже без помех, принялся тщательно обследовать нашего пациента.

— Дело обстоит даже лучше, чем я надеялся, — в итоге уверенно заключил он. — Температура снизилась, а обе раны отлично заживают. Кроме того: теперь можно дать более — менее твёрдые гарантии, что жизненно важные органы, вследствие кинжального удара в бок, не задеты.

— Умница, рыженький! — на радостях я поцеловала волка в морду, а он в ответ умудрился лизнуть меня в нос.

Пока мы с Локи, минуту — другую, обменивались нашими обычными нежностями, дядюшка сходил за своим чудодейственным бальзамом, после чего принялся аккуратно втирать его в начинающие зарубцовываться раны. Моя помощь на данном этапе заключалась в успокаивающем поглаживании по лобастой, волчьей голове. По завершении упомянутой процедуры, дядюшка, выпрямившись, заявил, что накладывать повязки, совсем не обязательно.

— Тебе видней, — не стала спорить я, — так, значит так.

— Пусть отныне раны лечит ещё и воздух, — уже собравшись уходить к себе в спальню, пробормотал дядюшка. — Хватит их закупоривать, ибо, образно говоря, они теперь должны дышать.

Локи провёл его долгим взглядом и вновь погрузился в дремотное состояние. А я, не тратя время попусту, взялась за наведение порядка. И едва управившись, сбегала к ближайшему изгибу Змейки, где тщательно простирнула грязные полоски полотна. Авось когда нибудь, да пригодятся. Тьфу, тьфу, тьфу, конечно. Повесив их затем сушиться в подсобном помещении пакгауза, я заторопилась в башню, что бы должным образом обмундироваться и вооружиться. Съестные припасы так же придётся брать оттуда, с башенных кладовых, хранящих множество разнообразных продуктов. Но мне, из всего этого изобилия, нужен был окорок волку, а для нас с дядюшкой — вяленое, по походному гоблинскому рецепту, мясо. К нему в придачу сыр и сухари. Ещё я сделала себе заметку насчёт коньяка. В предстоящем опасном предприятии, он совсем не помешает: два-три глотка прекрасно восстановят силы, либо же при необходимости, согреют в непогоду. А, кроме того, им можно делать предварительную обработку свежих ран.

Войдя в своё жилище, я сразу поднялась на восьмой этаж, в Оружейную комнату. Но прежде чем вооружиться, я раскрыла большой дубовый шкаф, где висела одежда моего размера, предназначенная для ведения боевых действий. Здесь были: пятнистые, маскировочные плащи, штаны, рубашки. А так же стоящие внизу, на обувной полке, сапоги и полусапожки. Некоторые с шипами на подошве, хорошо приспособленные для лазанья по горам и ледникам, а иные, с носками, окованными металлом. Последние были весьма удобны в рукопашных схватках, однако я, после короткого раздумья, всё же предпочла обычные, мягкие полусапожки, в которых не произведёшь лишнего шума. По моему мнению, в «гости» к врагам, в таких идти, сподручней всего. Надев рубашку и штаны зелёно-серого цвета, я зашнуровала выбранную обувь, а уже потом приступила к выбору оружия. Впрочем, тут я не колебалась: мою осиную талию, плотно охватил широкий, кожаный пояс, с ячейками для метательных шипов. Своё обычное место, у левого бедра, занял кинжал. В правый полусапожек, скользнул дядюшкин подарок: потайной, гоблинский нож — Волчий Клык. Но меч за спину, я закидывать пока не стала, ибо экипировка была отнюдь не завершена. Несмотря на лето, мне следовало одеть плащ-хамелеон с капюшоном: идеальное, маскировочное средство, сливающееся с любым ландшафтом местности. Ещё он обладал другим полезным достоинством: в жару становился прохладным, а в холод — тёплым. Достался же он мне в первую очередь благодаря дядюшке, предпринявшем несколько лет назад, рискованное путешествие в горы Колючего Ремня за чудесной материей, заполучить которую можно было только у его соплеменников, ныне пребывающих под оркской пятой. Вернулся, помню, дядюшка, с парочкой свежих шрамов, очень усталый, но одновременно невероятно довольный, ибо нужное количество метров заветного материала, лежало у него в рюкзаке. А тётя Ири, перед нашим визитом к моей светлой родне, проживающей в Солнечной Долине, пошила из неё великолепный плащ, правда слегка великоватый, но это на случай если я ещё немного подрасту.

Уже в накинутом плаще, и с мечём в заплечных ножнах, презрительно проигнорировав длинный ряд, нелюбимых мной кольчуг, я отправилась по лестнице вниз, в кладовые. Но на шестом этаже внезапно остановилась, испытав непреодолимое желание увидеть портрет отца. Открыв дверь кабинета, я переступила порог, однако дальше не пошла, ведь и отсюда его смелое, открытое лицо было отлично видно. Неподалёку от портрета, висела картина в ореховой раме. На ней изображался величественный сосновый бор и кристально-чистая речушка Медуница, на берегах которой, прошло моё непростое детство. И которая, словно любящая подруга, омыла мёртвое тело мамы… Да, лишь она меня тогда пожалела, своим тихим, ласковым журчанием… К моему глубочайшему огорчению, маминого портрета в башне не имелось, но утешало уже хотя бы то, что, несмотря на прошедшие годы, образ мамочки в моём сознании, нисколько не померк.

Я не стала задерживаться в кабинете. Бросила по короткому взгляду на каждое полотно, и ушла…

Спустя полчаса, все нужные продукты, были доставлены мной в пакгауз. Окорок, для удобства, я подсунула Локи едва не под самый бок, остальное же, включая фляги с коньяком, разложила по двум небольшим, дорожным мешкам, которые обычно носили, закинув за левое плечо. Покончив со всем этим, я притянула из подсобного помещения корыто, поставила его по соседству с окороком, а затем, несколько раз сбегав с вёдрами к Змейке, наполнила оное, свежей водой до краёв.

Разбуженный моими хлопотами волк, осторожно потянулся, принюхался, а после, принялся за неспешное отгрызание куска мяса.

— Кушай, кушай рыженький, сколько влезет, — одобрительно прошептала я, умильно глядя на питомца, — ибо запас велик и вряд ли до нашего появления, тебе грозит хоть малейший голод.

— Госпожа! — окликнул меня сзади, незаметно вошедший в гостиную, дядюшка. — Я готов.

— Отлично, — обернувшись, кивнула я, — тогда сразу в путь. — И протянула ему, собранный мешок.

Дядюшка дополнил его содержимое баночкой с целебной мазью и узким рулончиком, перевязочного полотна. Точно такой же двойной комплект, он затем передал мне. После чего извлёк из кармана огромные ножницы, многозначительно пощёлкал ими в воздухе и выжидательно уставился на мои волосы, собранные, в подражание тёте Ири, на затылке, в невероятно роскошный, длинный хвост.

— Э-э, в чём собственно дело, дядюшка? — сходу не уразумев, удивлённо спросила я.

— Твою причёску, госпожа, следует сделать намного короче, — с бесстрастным выражением лица, уведомил он.

— Это ещё зачем? — возмущённо ощетинилась я. — Не хочу!

— Придётся, — твёрдо стоял на своём дядюшка, — да ты и сама со мной согласишься, если попытаешься накинуть на голову, капюшон своего плаща.

Движимая упрямством, я немедленно попыталась. И… Ничего путного у меня не получилось. Уж больно мешал, тяжёлый водопад волос.

— Вот видишь, — произнёс дядюшка, удовлетворённо хмыкнув, — они будут портить тебе всю маскировку, а значит в конечном итоге, могут даже стоить жизни. И неужели ты, моя воспитанница, считаешь оправданным подобный риск, из-за девичьей красы?

— Ладно, убедил, — скрепя сердце, смирилась я, — давай сюда, эту лязгающую штуковину.

Но самой резать подобную массу волос, оказалось крайне неудобно. Пришлось просить о помощи, дядюшку, инициатора этого «злодейства». По завершении «экзекуции», я пару минут мрачно взирала на свою былую гордость пшеничного цвета, лежавшую теперь на диване, во всю его длину. Впрочем, я быстро осознала бесполезность подобных сожалений и, утешив себя мыслью о том, что волосы со временем непременно отрастут, перетянула обрезанный хвост посредине, кожаным шнурком. А упрятала его на верхнюю полку невысокого, двухстворчатого шкафа, инкрустированного красной бронзой, с намерением по возвращению с войны, забрать к себе, в башню. Оставлять же просто на диване, хвост не хотелось. Вдруг Локи со скуки примется им играть? Хм-м, можно представить, что тогда от него останется. Угу, верно, одно воспоминание, или как говорят крестьяне Края — рожки да ножки.

Дядюшка, виновник постигшего меня «горя», скрестил руки на груди и тактично помалкивал, глядя в узкое окошко-бойницу.

— Пошли, — решительно бросила я ему, — время не ждёт. А дорога у тебя дальняя. Да и мне не мешает поторопиться.

Перед тем как покинуть гостиную, мы подошли попрощаться с Локи. Дядюшка погладил рыжего разбойника по голове, а я почесала за ухом. Почувствовав, что мы уходим вдвоём и надолго, волк жалобно заскулил, словно сетуя на невозможность нас сопровождать. Но тут уж ничего нельзя было поделать и он сам это прекрасно понимал.

— Выздоравливай, — напоследок пожелала я своему питомцу и мы с дядюшкой заспешили прочь, не в силах более выносить стенаний, грозящих перейти в душераздирающий вой.

По пути дядюшка заглянул в каморку с механизмами, где снял с предохранителя, стопорную рукоять моста, что привело к его медленному опусканию через пропасть. Однако поднимать сиё архитектурное сооружение, придётся уже с помощью магического пароля. Так я и поступила, оказавшись на другой стороне. И пока мост возносился ввысь, мы, застыв, наблюдали за ним, храня торжественное молчание.

А потом дядюшка, продолжая своё созерцание, вдруг спокойно пообещал:

— Госпожа, если с тобой случиться беда, то я — Рифли Тень, сделаю всё для того, что бы ни один из Безродных, не ушёл от заслуженного, сурового возмездия. Естественно не избегнет мести и главный виновник нашествия изгоев. В Свейленде я разыщу Торнтстона и предам его самой лютой, медленной смерти.

— Дядюшка, милый, — я укоризненно заглянула ему, в заметно потемневшие глаза, — ну что ты меня всё заживо хоронишь! Ну, поверь, не дам я себя никому убить. И уж кто-кто, но ты, мой учитель, не должен в этом сомневаться.

— Прости, госпожа, — сникнув, он как-то совсем по-детски зашмыгал носом, — и пойми, я отнюдь не ставлю под сомнения твои способности бойца. Однако на войне бывают роковые случайности, которые зачастую нельзя предугадать. А я ведь поклялся господину Харальду всегда беречь тебя, невзирая ни на какие обстоятельства, будто зеницу своего ока. Вот поэтому- то…

— Прекрати! Надоело! — возможно, излишне резко оборвала я его. — Светлая ярлинка Фианэль выросла и нуждается нынче не в няньках, а в соратниках и друзьях. Ты же никак не можешь это понять, или что, наверное, ближе к истине — принять. Ну не маленькая я, йотуны тебя побери! И о сохранности собственной жизни, сама могу превосходно позаботиться. Понимаешь?

Дядюшку, мои слова явно обидели. Он насупился и отвернулся. А я стояла столбом, уставившись в землю и не испытывая к своему стыду, ни малейшего желания извиниться. Раскаяние накатило внезапной волной лишь тогда, когда дядюшка, по стариковски ссутулившись, и ничего более не промолвив, пошёл по тропе, ведущей на юго-запад. Я, догнав его, пошла рядом, лихорадочно соображая, что надо сказать, дабы загладить вину. Но на ум почему-то совершенно ничего не приходило. Так, в молчании, мы проследовали первые пятьсот ярдов пути, до места, где юго-западную тропу, или дорогу, как с большой натяжкой, называли её наши крестьяне, пересекала узкая, звериная тропа, бегущая почти не отклоняясь, довольно долго на восток. Я остановилась, дядюшка тоже. Здесь дороги наши расходились.

— Ну не могу я расстаться подобным образом, — немного потоптавшись на этом своеобразном развилке, со вздохом заявил дядюшка, — давай лучше мириться, госпожа.

— Давай! — обрадовалась я и от всей души обняла своего наставника.

Он же в ответ, дружески похлопал меня по плечу.

А потом, презирая дешёвое пустословие, мы разошлись. Дядюшка отправился дальше на юго-запад, а я, свернула на тропинку, ведущую на восток. Ведущую, к началу действительно самостоятельной жизни. Мне, конечно, хотелось оглянуться, посмотреть ему вослед, но я, выдерживая характер, не стала этого делать. А вскоре, капризные петли тропы, и вовсе свели на нет, смысл оборачиваться. Всё равно ведь, ничего уже не увидишь.

Спустя минут двадцать, могучие деревья раздались в стороны, освобождая территорию для поляны солидных размеров, на которой огромными глыбами замаячили Исполины. Однако я воздержалась от посещения моего сказочного, заветного мирка. Не до того сейчас было. Да и мысли были совсем не о том. Проходя мимо, я лишь позволила себе коснуться поверхности ближайшего, серо-синего великана. А затем, заметно ускорила шаг, стараясь побыстрей оставить их за спиной, вместе с тем прошлым, которому они принадлежали. Ведь все хорошие воспоминания расслабляют, располагают к благодушию, а мне, как никогда надо быть злой и собранной.

Почти сразу же за Исполинами, лес заметно помолодел и погустел. Среди сосен, тут и там стали появляться стройные красавицы-ели. Прибавилось повсюду шмыгающего зверья. Особенно много попадалось оленей, но я провожала благородных животных совершенно безразличным взором, ибо нынешняя охота затевалась не на них, а на дерзких, двуногих хищников.