Феникс

Глава 14

ЭШ

НАТАЛИ СМОТРИТ в окно, в то время как остальные пытаются осознать то, что она только что сказала. Сжечь город? Неужели мы, правда, способны на такое?

Сигур издает глубокий гортанный смешок.

— Думаю, это превосходная идея, — говорит он.

— И куда же мы пойдем? — спрашивает Логан.

— На север, — отвечаю я. — Мы будем пытаться пересечь границу на Северных Территориях.

— Но, что будет с восстанием, братан? — спрашивает Жук. — Даже, если мы все покинем Блэк Сити, это не решит проблему с Пурианом Роузом. Мы не можем просто покинуть страну. Мы нужны людям. Мы должны продолжать сражаться.

Я смотрю на Натали и представляю, какой бы могла быть наша жизнь на Севере. Мы могли бы пожениться, переехать в другую страну и жить тихо и мирно. Но я знаю, что это всего лишь мечты. Для меня есть только один путь.

— Я не иду, — говорю я. — Я намерен отправиться искать «Ора» и уничтожить Пуриана Роуза. Все, кто хочет бороться со мной — могут поступить так же.

Натали коротко жмет мне руку, давая знать, что я могу на неё рассчитывать, прежде чем встать и выйти из комнаты. Думаю, она хочет скорбеть в одиночестве.

— А разве мы не рискуем убить при поджоге города невинных людей? — спрашивает Дей.

— Нет, если мы будем осторожны. — Роуч встает и нажимает несколько кнопок на интерактивном столе, проецируя карту Блэк Сити на монитор, что висит на стене. — Мы могли бы расставить бомбы здесь, здесь и здесь. — Она подчеркивает световой указкой рынок Шантильи, улицу Объединений и Парк. — Разрушения будут максимальными, но на этих территориях нет жилых домов, риск человеческих жертв минимален.

— А огонь не перекинется в жилые районы? — спрашивает Гаррик.

— В конечном итоге, да, но у людей будет достаточно времени, чтобы убежать, — говорит Роуч.

— Нашей первой целью необходимо выбрать шлакоблочные заводы. — Это отвлечет гвардейцев.

Это рискованное предприятие, но в прошлом году во время артобстрелов Пуриан Роуз не бомбил заводы, потому что ему нужны были шлакоблочное топливо для его военных операций, поэтому я надеюсь, что он отдаст тот же приказ и на этот раз и захочет защитить их.

Все начинают взволнованно перешептываться, обсуждая план. Я гляжу на Сигура, и тот кивает, понимая, что мне необходимо быть с Натали.

Я нахожу ее в нашей спальне, лежащую, свернувшись калачиком, на нашей постели. Она обнимает себя. Я ложусь рядом с ней. Мы лежим так около часа, ничего не говоря. Только стук её сердца барабанит в моих ушах. Наконец, она поворачивается и рыдает у меня на груди.

— Он изнасиловал ее, — шепчет Натали. — Себастьян, он...

Я обнимаю её крепче, когда до меня доходит весь ужас её слов. Они не просто убили Полли, они заставили её страдать всеми возможными способами. Мои клыки наполняются ядом. Мне хочется оторвать Себастьяну башку, разорвать его в клочья. Я заставлю его заплатить за свои деяния.

После того, как Натали выплакивает все слезы, она смотрит на меня.

— Эш, пообещаешь мне кое-что?

Я киваю:

— Все, что угодно.

— Пообещай мне, что, когда мы окажемся лицом к лицу к Пуриану Роузу, я сама его прикончу.

* * *

Тем вечером мы сидим с Натали, взявшись за руки, на крыше штаб-квартиры Легиона, наблюдая закат солнца над городом. К тому времени, когда солнце вновь взойдет, город будет уничтожен. Натали поднимает глаза на один из Эсминцев, зависшего над городом, и говорит последние прощальные слова своей сестре. Впервые, мы расстанемся со многими членами наших семей и друзьями этой ночью.

Стражи перестали прокручивать запись с Полли, зная, что дело табак, но пока не было никаких проявлений с их стороны, как они поменяют свою стратегию, и они продолжили отсчитывать часы, отображая это на мониторах, развешанных по всему городу. Роуз до сих пор считает, что прижал нас к ногтю.

Чернильно-синия ночь медленно разливается по красно розовому небу до тех пор, пока на Блэк Сити не опускается пелена тьмы.

— Пора, — говорю я ей.

Мы все собираемся в Ассамблеи, чтобы вновь пройтись по нашему плану. Пятьдесят команд, возглавляемые папой и Логан, Майклом и Самриной, Палло и Ангелом, плюс все охранники Легиона, будут сопровождать группы из гетто и поведут их прямо к северной границе. Остальные из нас пойдут атакой на город.

— Ладно, итак, команда повстанцев знает что делать? — спрашивает Роуч. Она одета в серый комбинезон, а ее длинные, голубые дреды связаны сзади. — Гаррик?

— Я угоню грузовик Стражей и поеду к штату Горный Волк, чтобы заручиться поддержкой Люпинов, — говорит Гаррик. — А после встречу вас в условленном месте в Центруме в Доминиомном штате, чтобы приготовиться к последнему штурму.

— Хорошо, — говорит Роуч. — Сигур?

— Я отправлюсь к Огненным порогам, чтобы помочь с эвакуацией Дарклингов там, — говорит Сигур. — Когда закончу, то пошлю весточку другим гетто о наших планах, что мы собираемся на север, чтобы присоединиться к нам в Центруме.

— Отлично, — говорит она. — И пока ты этим занят, «Люди за Единство» начнут наносить массированные удары по правительству Стражей, чтобы отвлечь их. Мы сосредоточимся на заводах, фабриках, складах, запасах топлива, дорогах — в общем, на всем, что будет саботировать их инфраструктуры и сделает их жизнь адом.

Жук смотрит на меня с улыбкой, заставляя тем самым кожу рубца на щеке морщиться. Он с нетерпением ждет этого.

— Феникс, ты знаешь что делать? — спрашивает меня Роуч.

— Ага. Натали, Элайджа и я отправляемся спасать Люсинду и Иоланду, — говорю я. — Как только мы их находим, то с ними уже находим «Ору». Потом отправляемся в Виридис, чтобы поговорить с сенатом Бастетов о присоединении к восстанию, прежде чем отправиться к условленному месту.

— Тебе лучше бы вернуться с этим оружием, Эш, — говорит Роуч. — Мы сможем только удерживать Стражей. Мы все рассчитываем на тебя.

— Я вас не подведу. — Я очень надеюсь, что смогу сдержать это обещание.

— Итак, все готовы. Выдвигаемся через час, — командует она.

Сигур выходит из зала заседаний вместе с Элайджей, и мне становится интересно, куда это они идут. Но у меня нет времени над этим думать, потому как ко мне и Натали подходит Роуч, останавливаясь рядом с Гарриком, пересчитывающим ящики с боеприпасами. Мы сумели достать кое-какое оружие и боеприпасы, после того, как наше было украдено. Но оружия не слишком много.

— Ребятки у вас все необходимое есть для завтрашнего дня? — спрашивает она, понижая голос.

Я киваю. Нашей первой проблемой будет — выбраться из Блэк Сити, но у нас есть план. Это рискованно, но возможно, сработает. Только наши семьи, Роуч и Эми знают о плане. После того, что случилось с Джеймсом и Хилари из «Жар-птицы», мы не можем испытывать судьбу, рассказывая слишком большому количеству людей.

Когда Роуч уходит, к нам подходит Гаррик.

— Я хочу пойти с вами и расставить бомбы, — говорит он.

— Да все нормально, мы справимся, — говорю я.

— Я хочу быть полезным, — отвечает Гаррик. — Кроме того, если мы повстречаем на улицах свору Люпинов, у вас не будет никаких шансов справиться с ними.

Он прав.

— Спасибо.

Мы можем разойтись своими дорогами, когда бомбы будут установлены. И продолжить следовать первоначальному плану побега. Гаррик не в курсе нашей части плана: мы покидаем город и идем во Фракию. И мне хотелось, чтобы так и было. Я ему доверяю, но, если его сегодня схватят, я не хочу, чтобы он сдал наш план побега Стражам.

Ник смеется, когда Эми наносит тому на лицо шлакоблочную пудру, гримируя его глаза, чтобы они стали похожи на мои, какие она делала мне несколько дней назад, так, чтобы он был похож Феникса. Он надел уменьшенную копию моего жакета, черные штаны и ботинки, его растрепанные волосы тоже перемазаны чернотой шлакоблоков. За исключением его зеленых глаз — он в точности моя копия. В этом и был смысл. Ник — приманка.

Его напарница — Эми, которая одета в один из топов Натали, укороченные кожаные штаны и ботфорты; её привычно светло-каштановые волосы сильно выбелены и завиты в локоны. Её маскировка не так убедительна, как Ника, но мы не ищем совершенства — нам всего-то достаточно сходства, чтобы привлечь внимание охранников и увести их от меня и Натали.

Это была идея Роуч, а я был категорически против, как Натали и Джуно, но Эми с Ником переубедили нас. Они хотели помочь, и они достаточно взрослые, чтобы принимать решения самостоятельно. Джуно не сводит глаз со своей сестры, в её голубых глазах смесь беспокойства и гордости. Сестры Джонс никогда не боялись быть схваченные Стражами, но все же для неё это нелегко. По крайней мере, она пойдет вместе с ними, так что они будут под присмотром.

Ник поворачивается ко мне, сияя, явно довольный своей трансформацией.

— Эй, Эш, что думаешь?

— Выглядишь по-уродски, — дразню я его.

— У меня было мало времени, чтобы вжиться в образ, — тут же отвечает он.

— Уверен, что хочешь это сделать? — спрашиваю я его, не обращая внимания на холодный взгляд Роуч.

— Не то слово! Слушай, мы все здесь за одно, к тому же я должник Натали, за то, что вызволила меня из Эсминца. — В его глазах промелькнула тень, но он моргает и смотрит, как ни в чем не бывало. — Кроме того, мне нравиться грим.

— Ладно, у всех есть пять минут, — говорит Роуч. — Попрощайтесь с родными.

Сигур стоит снаружи гетто с охраной Легиона, разбивая Дарклингов на группы. Мы уже сказали свои прощальные слова друг другу чуть раньше, понимая, что он будет занят. У нас состоялся небольшой разговор, хотя оба прекрасно понимали, что, может быть, больше мы с ним никогда друг друга не увидим.

В этот момент в комнату входит Элайджа, и я сразу же чувствую запах крови, больной крови. Мне тут же становится ясно, о чем его попросил Сигур. Бьюсь об заклад, что больничная палата, где лежали Разъяренные, теперь пуста. Они поступили так из гуманных соображений. Мы не могли их взять с собой, и обычные яды не действуют на Дарклингов, а яд Бастета сделает свое дело. По крайней мере, все быстро закончилось — сомневаюсь, что они мучились от боли, и у Элайджи не было риска заразиться от них вирусом, потому как обладает природным иммунитетом — вирус C18 составляющая его яда.

— Сигур хотел, чтобы ты знала, Марта пришла, — сказал Элайджа. — Она стоит сейчас снаружи с ним. А потом пойдет в группе Гарольда.

Натали с облегчением вздохнула. Я знаю, что она очень любит свою старую домработницу-Дарклинга. Марта последние два месяца оставалась с какими-то активистами из группы «Люди за Единство».

Мы проверяем нашу провизию и другие вещи, а потом наступает время прощаться. Первыми уходят группа Жука, они расставят взрывные устройства на шлакоблочных заводах.

— Увидимся в Центруме, братан, — говорит Жук.

— Постарайся снова не подорваться, — дразню я его, напоминая о том случае с Пограничной стеной.

Он смеется.

— Ничего не могу обещать.

Роуч просто кивает в знак прощания, она уже мысленно сосредоточена на предстоящем задании. Дей обнимает свою семью, изо всех сил стараясь не расплакаться. За неё цепляется ЭмДжей. Его ожоги уже почти зажили и мы снабдили его достаточным количеством обезболивающих для его спины, так что он должен быть в порядке.

— Будь храбрым, ладно? — говорит Дей.

ЭмДжей, шмыгая носом, кивает.

Самрина издает небольшой писк, пытаясь сдерживать слезы.

— Береги себя, девочка моя, ненаглядная, я так тебя люблю.

— Я тоже вас люблю, мама, папа, — отвечает Дей, снова их обнимая.

Дей вытирает глаза, потом подходит к нам. Мы неловко пожимаем друг другу руки (нам так и не удалось с Дей сдружиться по-настоящему), затем она кратко обнимает Натали, прежде чем она подбирает свой рюкзак и спешит выйти их комнаты.

Натали делает судорожный вздох. Я нежно целую её в лоб.

— С ней все будет в порядке, — говорю. — Жук о ней позаботится.

Следующей выходит группа Джуно; они установят взрывные устройства в Парке — район города, где проживали богачи, такие, как семья Натали, пока этот район не был разрушен в прошлом году в результате артобстрела. Ник, Джуно и Стюарт прощаются, пока Эми бросается к Натали и порывисто обнимает её. Странно видеть их двоих рядом, они выглядят такими похожими.

— Удачи! О небо, это ж к невезению, да?! Я хотела сказать: «ногу сломай»?[1] — спешно говорит Эми.

— Кажется, такое только в театре говорят, — отвечает Натали.

— Блин! Ладно... удачи! Увидимся в Центруме. — Она наклоняется к нам, и шепчет, чтобы слышали только мы. — Ты помнишь, как пользоваться косметикой?

— Да помню, помню, — ласково отвечает Натали. Грим часть нашего плана побега.

Эми обнимает Элайджу и застенчиво смотрит на меня.

— Пока, Эш.

Я спешно целую её в щеку, и она краснеет. Они быстро возвращается к Джуно, и они уходят.

Я проверяю серую сумку рядом с моим синим вещевым мешком, стоящим у моих ног. В сумке взрывчатка, которую мы должны установить по всему рынку Шантильи. Роуч провела с нами инструктаж как установить и взорвать бомбы. По словам Роуч все довольно просто:

— Просто щелкните тумблером, и драпайте без оглядки.

Гаррик делает несколько больших шагов, оказывается возле нас и подхватывает сумку.

— Я возьму.

— Нет, все в порядке, я...

— Никто не станет переживать, если мне снесет взрывом голову, — перебивает он меня. Его глаза блестят металлическим блеском.

Я не спорю.

— Спасибо.

Натали с Элайджей занимаются последними приготовлениями, пока я иду к папе, который стоит возле окна в конце комнаты, подальше от всех остальных.

— Не думал я, что снова придется так скоро с тобой прощаться, — говорит он, вспоминая тот раз, как мы прощались в тюремной камере, как раз перед моей казнью.

— Эй, но есть и положительная сторона, по крайней мере, меня никто не собирается сейчас распять, — говорю я. — Все лучше, чем в прошлый раз.

Он усмехается, но в этом звуке слышна горечь. Он тянет меня в свои объятья, и я обвиваю его руками, и стараюсь его держать так, как можно дольше.

— Со мной все будет в порядке, — шепчу я.

— Знаю, — говорит он, отпуская меня. — Я так горжусь тобой, сынок.

Я улыбаюсь.

— Я люблю тебя, папа.

Он ерошит мои волосы.

— Пшел вон отсюда.

Я перебрасываю себе через плечо синий вещевой мешок и присоединяюсь к Натали, Элайдже и Гаррику, которые стоят у дверей. В мешке вещи для маскировки и шкатулка мамы с её личными вещами. У Натали с Элайджей свои вещевые мешки с провизией.

Я бросаю последний взгляд на своих друзей и семью, и безмолвно прощаюсь со всеми. Несмотря на все свои обещания, я подозреваю, что больше никогда с ними не увижусь. Когда мы проходим мимо окна, я вижу Воздушный Эсминец, закрывающий собой свет звезд. Не думаю, что я выживу в этой войне. Может быть, я восстал из пепла, как Феникс, но знаю что, как и у мифической птицы, моя судьба — умереть в пламени.

Глава 15

ЭШ

РЫНОК ШАНТИЛЬИ ЛЕЙН хранит гробовое молчание, когда мы пробираемся по темным узким улочкам между прилавками. Даже разноцветные флажки снаружи возле каждого лотка застыли, как и весь город, затаивший дыхание. Каждую сотню ярдов Гаррик аккуратно устанавливает взрывное устройство под лоток, предназначенную для магазинов с самыми горючими товарами.

— Сколько у нас есть времени? — спрашивает Натали.

Я сверяюсь с мониторами на зданиях, окружающими рынок. Яркие желтые цифры на табло обратного отсчета говорят, что: 24:10:00.

— Десять минут до взрыва заводов, — говорю я. — Давайте выбираться отсюда.

Мы добираемся до таверны Молли МакГи - популярное питейное заведение среди гвардейцев Стражей — и Гаррик ломает дверь. Мы хватаем бутылки с Шайном из-за барной стойки и разливаем их содержимое по полу, прежде чем выйти наружу и облить горючей жидкостью флаги и ларьки. Это поможет распространиться пламени на остальные прилавки, нанеся максимальный вред всей территории. Я устанавливаю последнюю бомбу возле таверны, и снова смотрю на обратный отсчет.

— Пять секунд до первого взрыва, — говорю я.

Мы смотрим, как отсчитываются секунды:

24:00:05

24:00:04

24:00:03

24:00:02

24:00:01

24:00:00

БУМ!

Взрыв разрывается ревом над городом, заставляя вибрировать наши тела. Вдалеке столб огня и дыма более ста футов в высоту парит в воздухе, освещая небо. Это может означать только одно: шлакоблочные заводы пылают. Жуку все удалось.

Мы едва успеваем оправиться от взрывной волны, как информщиты по всему городу моргают и по ним в прямом эфире показывают, как Эми с Ником бегут через Парк. Они бегут спиной к камере, поэтому лиц не видно. Все будут думать, что это мы с Натали. Мы в состоянии сделать это, потому что мы вещаем в пределах города, как они показывали нам в «прямом эфире» Полли, поэтому помехи сигнала Стражей не сработают, если только сигнал не будет транслироваться извне города.

Ник с Эми раскладывают взрывчатку возле старого фамильного дома Натали, заброшенного белого особняка покрытого колючими кустарниками, потом спешат к люку посреди улицы, бросаясь в канализацию в момент взрыва, и город сотрясает новая взрывная волна. В Парке одна за другой происходит серия быстрых взрывов. Старая сухая древесина заброшенных домов служит отличной растопкой и вскоре этот весь район охватывает огонь.

Почти сразу же раздается взрыв на западе (на этот раз на электростанции) и все мониторы и фонари начинают гаснуть один за другим, посылая волну тьмы накрыть весь город.

И прежде чем разверзнется ад, наступает мгновение тишины. А после: слышен вой сирены, крик людей, эхо топота ног по улицам, когда горожане бегут в поисках укрытия. Все идет по графику. Я знаю, что прямо сейчас, папа с Логан под прикрытием ночи выводят первую группу из гетто. Я безмолвно молюсь за них. Мы сделали все, что могли; теперь все в руках судьбы, смогут ли они выбраться из Блэк Сити живыми или нет.

— Наша очередь, — говорю я. — Готовы?

Гаррик, Натали и Элайджа кивают. Наши бомбы не заставляют себя ждать, поэтому, как только я нажму на первую кнопку, у нас будет всего три минуты, чтобы убраться с рынка, прежде чем сдетонирует первая бомба, а затем и остальные по цепной реакции.

Я всматриваюсь в небо. От миноносца отделяется первые Транспортеры. Одни летят в сторону шлакоблочных заводов, другие к Парку, где бомбы уже все взорвались. Нет времени ждать. Я нажимаю на кнопку.

Трехминутный отсчет начинается.

Мы несемся по рынку, через лабиринты переулков. Я показываю дорогу, потому что лучше всех вижу в темноте.

Две минуты.

Я поворачиваю за угол и сразу понимаю, что свернул не туда, когда мы все упираемся в кирпичную стену. Черт!

— Эш, сюда, — говорит Натали, ведя нас вниз другим проходом.

Развешанные по рынку красочные гирлянды трепещут от ветерка, когда мы проносимся мимо. Мы пробегаем мимо рыбных лавок, ювелирных магазинчиков, наконец, добираясь до магазинов с одеждой, стоящих вне границ рынка.

Одна минута.

Мы уже на перекрестке.

— В какую сторону? — спрашивает Элайджа.

— Не знаю, — говорит Натали. — Я всегда здесь плутала.

У нас нет времени, чтобы тратить его попусту. Я просто следую своей интуиции и выбираю двигаться направо.

Тридцать секунд.

Когда мы бежим по узкому переулку, нога Натали поскальзывается на булыжнике, и она спотыкается. Гаррик грубо тащит её за ногу.

Десять секунд.

— Вон! Смотрите! — говорит Элайджа.

Щель света между двумя киосками.

Мы бежим туда.

Пять секунд.

Мы не успеем.

Три. Две. Одна.

Мы выбегаем из рынка, как раз тогда, когда раздается первый взрыв.

Взрывная волна сбивает нас с ног, и мы падаем на землю в десяти футах от входа на рынок. У меня звенит в ушах, мускулы и кости отдаются болью. Все слышится приглушенно, будто я плыву под водой. Я лежу на спине и наблюдаю, как на меня падает дождь из конфетти. Еще один взрыв и еще больше гирлянд и всякого мусора взмывает в воздух. Я пытаюсь сдвинуться, но тело отказывается мне подчиняться.

Сквозь туман в голове, я разбираю звук стука обуви по брусчатке. Звук становится все громче и громче. И где-то на задворках моего восприятия кричит голос, чтобы я поднимался, но мои ноги не реагируют. Все по-прежнему размыто, и я не могу сконцентрироваться. Вставай, Эш. Вставай, Эш. Вставай...

— Эш!

Голос Натали заставляет меня вновь собраться и сосредоточиться. Я изо всех пытаюсь подняться в вертикальное положение, и успеваю как раз вовремя, чтобы увидеть, что она болтается у Гаррика на плече в пятнадцати футах от меня. На секунду, мне кажется, что он просто пытается унести её от приближающихся гвардейцев Стражей, но затем я замечаю страх в её глазах, и как её кулаки колотят по его спине. От страха у меня ёкает сердце. Он хочет украсть её!

— Отпусти меня! — вопит она.

Я кидаюсь на Гаррика. Он кричит от боли, когда мои клыки впиваются ему в ногу, впрыскивая огромную дозу Дурмана. Очень испугавшись, он бросает Натали. Элайджа помогает ей подняться на ноги, пока Гаррик отступает на шаг, другой, прежде чем упасть на землю, растягивая рот в безумной улыбке, когда яд струиться по его венам.

— Все сюда! — зовет Себастьян своих людей. Он на улице рядом с нами.

— Нам нужно найти безопасное место, — говорю я.

Мы хватаем сумки и, шатаясь, убираемся с Шантильи Лейн, как раз перед тем, как к рыночной площади приближаются первые гвардейцы. Мы спешим вниз по проходу, стараясь двигаться как можно быстрее.

Улицы заполняются людьми, которые бросают свои дома, унося с собой все, что могут забрать, одежду, еду, животных, некоторые даже в состояние паники похватали тяжелые картины и другие фамильные ценности.

— Наденьте свои капюшоны, — говорю я остальным.

Мы присоединяемся к людям, используя их как прикрытие, когда мимо нас проносятся еще отряды гвардейцев Стражей. Все бегут кто куда, не зная куда лучше бежать. В основном со стороны заводов, Парка и Шантильи Лейн бегут к Высотке, чтобы укрыться там.

Мы идем минут двадцать, пока не добираемся до Городской Оконечности, где есть дом, в котором можно безопасно укрыться. Я так рад, что ни разу не обмолвился при Гаррике о наших планах. Чертов предатель! Вспоминая тот день, нашего знакомства, когда он принес Фрею в гетто, я так же припоминаю косой разрез на её животе. Тогда я подумал, что это гвардейский меч, но теперь подозреваю, что это дело рук Люпина. Может именно это мне пыталась сказать перед смертью Фрея?

Мы проходим дюжину домов в поисках нужного, но все они выглядят похожими: с черными стенами из шлакоблочного кирпича и красными дверьми.

— Которая? — спрашивает Элайджа.

Я быстро просматриваю верхний правый угол у каждой двери, пока не обнаруживаю то, что ищу: меленькую сожженную розу, вырезанную в древесине.

— Эта, — говорю я.

Мы заходим в наше убежище, захлопывая за собой дверь. Это маленькое помещение, здесь повсюду пыль, на полу и простынях, закрывающих мебель. Владелец умер несколько дней назад, и «Люди за Единство» используют с тех пор этот дом как явочную квартиру. Мы отправляемся на чердак, как велела Роуч, и находим пару спальных мешков, керосиновую лампу и несколько консервов с едой. Но никакой крови «Синт-1» для меня, но я и не ожидал, что она там будет; все, что мы сейчас обнаружили на чердаке, было положено туда несколько дней назад. У меня урчит в животе, и я пытаюсь вспомнить, когда ел последний раз. Наверное, с тех пор прошла уже вечность.

На чердаке есть маленькое круглое окошко, из которого открывается вид на весь город. Пламя охватило все три района, где были заложены бомбы. К счастью, огонь пока не распространился на другие районы, но это всего лишь вопрос времени, когда он до нас доберется. Мы останемся здесь настолько, насколько возможно, а потом отправимся на станцию на окраине города.

Элайджа усаживается на один из спальных мешков и начинает заниматься собой, вылизывая грязь и кровь со своих рук, пока я шагаю туда-сюда по комнате.

— Черт, поверить не могу, что Гаррик все это время притворялся, — сплевываю я.

— Как думаешь, на кого он работает? — спрашивает Натали.

— Ставлю, что на Пуриана Роуза, — отвечаю я.

Элайджа прекращает отряхиваться.

— Тогда почему он рассказал нам о Десятом гетто.

— Чтобы завоевать наше доверие, чтобы проникнуть в штаб повстанцев. — Я ударяю в стену, да так что суставам больно. — Черт! Он все знает! Он знает, куда отправятся Дарклинги, и что мы идем на поиски «Оры».

— По крайней мере, он не знает, что мы собираемся во Фракию, — говорит Натали. — Уже, хоть что-то.

Я пропускаю пальцы через волосы, пытаясь сообразить, как же предупредить остальных, но ничего не приходит на ум.

— Слушай, а почему он пытался похитить Натали? — спрашивает меня Элайджа. — Разве не разумнее для него было бы прикончить нас обоих?

Мы все смотрим друг на друга, пытаясь решить этот вопрос, но ничего путного не можем сообразить. Для Гаррика просто невозможно было бы придумать лучшей возможности убить меня, так почему же он этого не сделал?

— Итак, что теперь будем делать? — спрашивает Натали.

— Полагаю, мы должны придерживаться нашего плана, — говорю я. — Гаррик не знает, как именно мы собираемся сбежать из города, он будет думать, что мы уже пытаемся это сделать.

— Надеюсь, что он получил своё от Дурмана, — говорит Натали, морщась, когда садится.

— Ты не ранена? — спрашиваю я.

— Это всего лишь моя старая рана на ноге, — говорит она. — Не о чем беспокоиться.

Она открывает одну из банок с супом, подогревая её над керосиновой лампой, и мы усаживаемся коротать вечер. Я поглядываю в окно, на случай, чтобы не пропустить, если пожар начнет распространяться в нашем направлении. Элайджа кривит рот, когда Натали протягивает ему консервную банку с супом.

— Ну и ладно, голодай себе на здоровье. Мне все равно, — огрызается она.

Он тут же выхватывает суп из её рук и пьет до дня. Нет, а если серьезно, он что себе думает? Он, что считает, что это Золотая Цитадель? И как сыночку консула Бастетов ему полагается самая лучшая еда? Я завистливо наблюдаю, как они ужинают, в то время как мой желудок урчит от голода.

В городе грохочет еще один взрыв. Где-то еще вспыхивает пожар.

— Думаешь, у остальных все в порядке? — спрашивает Натали.

Я киваю, хотя, откуда мне знать. У меня ноет в груди, когда я думаю о папе и Сигуре, не говоря уже о Нике и Эми.

Натали с Элайджей заканчивают свой скудный ужин, в то время как я проверяю содержимое своего мешка, чтобы убедиться наверняка, что у нас есть все для осуществления завтрашнего плана побега: парики, контактные линзы, вставные зубы, грим, одежда, Эвакуационные билеты. Удивительно, сколько всего для маскировки удалось для нас собрать Эми в столь короткие сроки. Основная часть этих вещей была украдена из театрального реквизита школы Блэк Сити, а грим с работы Джуно. Я переживаю, что у нас всего два Эвакуационных билета — один окровавленный, который Джуно забрала у мертвого парня, а второй достал папа, во время попытки спасения Полли. Нам все еще нужен третий, что является одним пунктом из длинного списка, из того, что может пойти завтра не так.

Сейчас наш план основывается на предположении гвардейцев Стражей, что мы с Натали уже покинули город. С Гарриком, оказавшимся не на нашей стороне, наши шансы на побег изменились от плохих на наихудшие. Остается только молиться, чтобы Ник с Эми смогли благополучно уйти от погони, да и чтобы у нас все получилось.

— Думаете, у Стражей еще в ходу Эвакуационные билеты? — спрашивает Элайджа.

— Мне кажется да, — отвечает Натали. — Если Пуриан Роуз эвакуирует всех тех, кто ему предан, то это будет стимулом и для других по всей стране, чтобы оказать ему поддержку, а не объединяться с нами.

— Надеюсь, ты права, — бормочет он. — Я должен добраться до Фракии. Я нужен маме.

— Мы будем там. — Натали, чтобы хоть как-то утешить его, прикасается к его руке, и я чувствую укол ревности.

Когда Натали расправляется со своей едой, то забирается в свой спальный мешок и почти тут же проваливается в сон. Её кожа блестит от пота, и я размышляю, что же её тревожит.

— Ты ведь был с Натали, когда она нашла Полли, да? — тихо спрашиваю я Элайджу.

Он кивает.

— Она быстро умерла? — Я весь день цеплялся за эту мизерную надежду.

— Мне так не кажется, учитывая то количество ран, которые ей нанесли на руки, когда она защищалась. Они потратили на неё некоторое время, — отвечает Элайджа. — Стажам нравится заставлять заключенных страдать.

Элайджа укладывается, поворачиваясь ко мне спиной. Я вспоминаю, что говорила мне Натали об Элайдже — что он был в плену в штаб-квартире Стражей и понимаю смысл этой миссии поиска его мамы и «Оры». Это месть.

Глава 16

НАТАЛИ

ИЗ ТРУБЫ ПОЕЗДА вздымаются густые черные облака сажи и пара, которые покрывают платформу вязким туманом, и тот прячет ноги людей своей завесой. Это создает впечатление, что на железнодорожной станции толпиться сотня бестелесных призраков, пытающихся сесть в десять пятнадцать в поезд, который увезет нас из этого города.

Вокруг нас воет сирена, потому что город продолжает гореть. Пепел затрудняет дыхание, метель черного снега ухудшает видимость. Хотя все это помогло сегодня утром беспрепятственно добраться нам до станции.

Родители со слезами на глазах прощаются со своими детьми, в то время как те садятся в поезд. Маленькая девочка в красном платьице отказывается отпускать мать, и её отец буквально отрывает ту от матери и заносит девочку в поезд. Когда он возвращается к жене, на его лице выражение горя.

— С ней все будет в порядке, — говорит он ей. — Ей будет безопаснее в Центруме.

Это если девочки удастся отсюда уехать. Паровоз бронирован тяжелыми листами посеребренной стали, а на окна были поставлены решетки, чтобы защитить пассажиров от нападений бандитов и Разъяренных, когда поезд проезжает по диким и опасным Бесплодным землям.

Единственные возможные слабые места поезда, это люки аварийной эвакуации на крыше, но они в свою очередь защищены древесиной акации, на которую у Дарклингов аллергия, так что мне кажется, что с нами все будет в порядке. Я уже бывал в подобной поездке, когда переехала из Центрума в Блэк Сити, несколько месяцев назад, но тот поезд предназначался для перевозки чиновников, и уровень безопасности там был выше. Прямо сейчас, меня больше беспокоят гвардейцы на платформе, проверяющие пассажирские Эвакуационные билеты, чтобы убедиться, что никто из них не является особо опасным преступником из списка Пуриана Роуза.

Поезд выпускает струю пара, раздувая пепельный снег, открывая фигуру в черной униформе и фуражке, шагающей по платформе в сопровождение гвардейцев. Себастьян! Его голова гладко выбрита, чтобы всем было видно тату розы над левым ухом — знак отличия Пилигримов, преданных последователей «Праведной веры». На мундире небольшой разрыв ткани там, где когда-то висела медаль в виде серебряной розы, пока Полли не сорвала её. Когда он проходит мимо, я быстро поворачиваюсь спиной, хотя понимаю, что вряд ли он заметит меня, притаившуюся в тени железной лестницы. Нам очень нужно выбраться до того, как он нас увидит, но мы не можем никуда сдвинуться с места, пока не раздобудем последний Эвакуационный билет.

— Что он делает здесь? — шепчет Эш.

— Может они уже нашли Ника с Эми? — предполагает Элайджа.

Я кусаю губу, переживая и за нас, и за них. Я не вынесу, если Эми пострадает из-за меня. У меня в голове тут же всплывают образы мертвого тела Полли, но я гоню их прочь, вместе со своим горем. Я не могу прямо сейчас думать о своей сестре, потому что, если я это сделаю, то погружусь в бездну, из которой не выбраться. Поэтому вместо того что бы страдать, я заполнила пустоту более продуктивной эмоцией — гневом. Это именно то, что будет поддерживать меня до дня встречи с Пурианом Роузом. Когда я посмотрю ему в глаза и всажу нож в грудь.

Я перевожу взгляд в сторону Себастьяна. Он стоит дальше на платформе, присматривая за сворой Люпинов, которые грузят на поезд ящики, антиквариат, картины и мебель. Это все из штаб-квартиры Стражей и принадлежащее моей матери! Но, полагаю, она в бегах и это ей все ни к чему, и Себастьян решил, что теперь это все принадлежит ему. Меня тошнит от этого, что Себастьян больше заботится о сохранении своего имущества, чем о человеческих жизнях, но я не удивлена. Он тихо разговаривает с Люпином, одетым в темно-красный сюртук и с вплетенными в волосы зубами. На его шее отчетливо видна тату в виде полумесяца. Должно быть он лидер «Лунных псов», о которых мне говорил Эш.

И в этот момент на другом конце платформы, в клубящемся дыму, появляется пять фигур. Я заглушаю крик. Это Гаррик и четыре Люпина из его своры: двое мужчин и две женщины. Они все выглядят похожими: в серой одежде, с серебристыми глазами и волосами, выстриженными ирокезами по центру головы (разве, что волосы у них короче, чем у Гаррика, а у одной из женщин они выкрашены в тон ярко-розовой помады).

Люди на платформе стараются поскорее убраться с их дороги, когда те шагают к Себастьяну и «Лунным псам».

— Нарисовались, я уже заждался, — рявкает Себастьян на Гаррика. — Нашел их?

— Нет, — говорит Гаррик. — Они покинули город.

«Лунный пес» в красном пальто усмехается.

— У тебя есть, что сказать мне, Джаред? — рычит Гаррик.

Мужчина зарычал на Гаррика, но сказать ничего не сказал. Я под впечатлением, значит, в своей иерархии Гаррик занимает высокое положение, если он способен в такой манере говорить с вожаком «Лунных псов». Между двумя сворами, одетой в серое «Первой ударной» Гаррика по одну сторону и в красных одеждах «Лунными псами» по другую сторону повисает напряжение.

— Мы найдем их, — говорит Себастьяну женщина с розовыми волосами.

— Лучше бы вы себя нашли в «Десятом», с остальными животными, — отвечает Себастьян.

Гаррик рычит.

— Псина, стань уже хоть в чем-то полезным, и загрузи все это на поезд, — невозмутимо говорит Себастьян. — Я не могу торчать здесь весь день.

Руки Гаррика сжались в кулаки, но он слабо кивнул. Его свора помогла «Лунным псам» погрузить мебель в поезд, в то время как Себастьян удалился. Мое сердце бешено колотилось. Как нам отсюда выбраться, когда Гаррик здесь?

Я смотрю на часы. Время: 10:05. Парни из «Люди за Единство» запаздывают на пять минут. Что их задерживает? Нам требуется еще один Эвакуационный билет. Ко всему прочему, они должны были сыграть наших родителей, которые сажают нас на поезд с другими детьми, которых эвакуируют из города. В противном случае трое детей, садящиеся в поезд сами по себе будут выглядеть слишком подозрительно. Эта уловка была идеей Эша. «Спрятаться у всех на виду», — предложил он. Им никогда и в голову не придет, что мы поведем себя настолько нагло и сядем на поезд с другими эвакуированными.

Я одергиваю подол куртки, которая мне коротковата. Мы все переодеты. Я одета как мальчик, в широкие серые штаны, рабочую рубашку и шерстяной пиджак в заплатах. Мои волосы спрятаны под кепкой, а грудь туго забинтована. Я удивительно похожа на мальчишку, что не очень-то радует моё эго. Мое брильянтовое кольцо для помолвки теперь висит рядом с кулоном, которое Эш подарил мне на день рождение, и оба они спрятаны под воротником рубашки.

На Элайдже кожаные штаны и длинный черный фрак, ненастоящие очки и кепка. Его хвост свернут и убран под фрак, саблевидные зубы втянуты, а коричневые пятнышки замазаны тональным кремом, поэтому он почти неотличим от человека.

Но самая большая трансформация из нас трех произошла с Эшем. На его кожу был нанесен театральный грим, поэтому теперь она имеет бронзовый оттенок, он надел виниры, чтобы спрятать свои клыки и еще ему дали голубые линзы, чтобы скрыть его сверкающие черные глаза. И чтобы завершить маскировку Эми с Роуч раздобыли светлый парик, позаимствовав его в реквизите школьного театра. Он похож... на человека.

Я сверяюсь с часами.

— Гаррик все еще там? — спрашивает Эш.

Я смотрю на платформу. Гаррик загружает последний стул в поезд, а затем приказывает своей своре уходить.

— Он уходит, — с облегчением говорю я.

Гаррик делает несколько шагов по платформе и останавливается. Он дергает носом и принюхивается к воздуху, слыша запах, он оборачивается. Взгляд его серебристых глаз скользит в нашем направлении. Я вжимаюсь спиной в железную лестницу.

Эш замечает мой испуганный взгляд.

— Он тебя видел?

— Не думаю, — отвечаю. — Кроме того, я же замаскирована. — Но это не поможет, если он нас учует. Я так благодарна, что вокруг нас столько народу, что помогает спрятать наш запах.

Моя кровь стучит в ушах, пока мы ждем. Проходит целая минута, и ничего не происходит. Я рискую бросить еще один взгляд на платформу. Гаррика исчез. Я судорожно выдыхаю.

Раздается свист, который дает пассажирам понять, что поезд отправляется. Я гляжу на часы — 10:13. У нас всего две минуты, чтобы попасть на поезд, в противном случае мы потеряем нашу лучшую возможность покинуть Блэк Сити. На горизонте до сих пор нет ни одного человека из «Люди за Единство». Где же они?

— Черт, давайте сами просто попытаемся сесть на поезд, — говорит Эш. — От поезда валит довольно много дыма и можно попытаться использовать его в качестве прикрытия...

— Вон они! — говорит Элайджа, кивая на трех людей, только-только появившихся на платформе, выглядящих нервными и взволнованными.

Я с облегчением вздыхаю.

— Так, ладно, помнишь план? — спрашивает Эш меня. — Ты идешь первой. Тебя зовут...

— Мэтью Дюнгейт. Мне четырнадцать, и я живу в Высотке с отцом, Робертом Дюнгейтом. Я помню. Мы тысячу раз это повторяли, — говорю я.

— Прости, — быстро говорит он. — Просто... береги себя. Увидимся в поезде.

Я бросаю взгляд по сторонам, убеждаясь, что никто не смотрит, и быстро целую Эша, стараясь вложить в этот краткий поцелуй как можно больше любви и эмоций. Он обнимает меня.

— Ребята, вы не могли бы побыстрее? Поезд отходит, — говорит Элайджа.

Мы буквально секунду обнимаем друг друга, а потом размыкаем объятья. По моим жилам течет адреналин, когда я перекидываю свой вещь мешок через плечо и выхожу из тени на платформу. Ну, все. Вчера мы бесчисленное количество раз прошлись по нашему плану, и он казался нам таким простым, но теперь я ни в чем не уверена. Что, если гвардейцы даже в этом маскараде узнают меня? С чего мы взяли, что это хороший план? Это безумие! Гвардейцы повсюду.

Страж-гвардеец с аккуратной подстриженной черной бородкой обращает на меня внимание и пристально разглядывает, когда я иду за своим «отцом», высоким, светловолосым мужчиной по имени Вивел, одним из высокопоставленных членов «Люди за Единство» в Блэк Сити. Мои ладони липкие от пота.

— Мэтью, вот ты где, я же просил не убегать, — говорит Вивел, в то время как бородатый гвардеец изучает нас.

— Прости, папа, — говорю я хриплым голосом.

Гвардеец глядит на нас секунду другую, а потом отворачивается, теряя к нам интерес. «Уф».

— Где ты был? — спрашиваю я едва слышно.

— У нас возникли неприятности в получении Эвакуационного билета, но у меня есть этот, — отвечает он, ведя меня к поезду. Нельзя терять время.

— Как ты покинешь город? — спрашиваю я его.

— За меня не переживай, — говорит он, закрывая на этом тему.

Двое других «Людей за Единство» встречают Эша и Элайджу у лестницы и ведут их дальше по платформе к другому вагону. Эш бросает через плечо взгляд на меня. Он кажется спокойным, за исключение напряженности вокруг его прекрасных (сейчас голубых) глаз, ничто не выдает волнения в нем. Я знаю, он переживает за меня. Всех четверых вскорости скрывает дым и пар, валящий из трубы поезда.

Вивел ведет меня к очереди детей, которые ждут своих родителей, чтобы сесть на поезд. Передо мной упитанная рыжеволосая женщина, одетая в длинный, почти до колен лоскутный жакет, спорила со своими почти одинаковыми круглолицыми дочерьми. Младшая из девочек цеплялась за фалды материного жакета, на глазах у неё наворачивались слезы.

К моему разочарованию, вагон, очередь в который я заняла, охраняется гвардейцем, который минуту назад пялился на меня. Вот так удача! Он смотрит на меня, его рука покоится на ложе его винтовки, и мне трудно проглотить комок, застрявший в горле. Я хорошо поработала над своей маскировкой, он ни за что не узнает меня.

Очередь движется быстро, детей, словно скот, грузят по вагонам, но в то же время мой живот заполняют бабочки, нервы, как натянутые струны. Женщина передо мной протягивает гвардейцу два своих Эвакуационных билета, потом помогает детям взобраться в поезд. Времени для слезных прощаний нет, но она, похоже, этого не понимает, и перекрывает собой дверной проем.

— Я люблю вас, мои дорогие. Позвоните мне, как только доберетесь до Центрума, — всхлипывает она.

Я в нетерпении отбиваю ногой «чечетку», а Вивел с тревогой смотрит на свои карманные часы. Давай! Давай!

Последний свисток, и двигатели поезда издают рев.

Я бросаю панический взгляд на Вивела.

— Проходите, дамочка! — прикрикивает он на неё, засовывая мой Эвакуационный билет в руки гвардейцу, одновременно пихая меня в поезд.

Я заваливаюсь в вагон, толкая двух пухлых рыжеволосых девочек. У меня за спиной Вивел с их матерью орут друг на друга.

Двери с шипением закрываются, и я встаю на ноги, хватая свой вещь-мешок и помогая свободной рукой подняться девочкам. Поезд делает рывок вперед, едва не сбивая меня с ног, потом опять тормозит, вдали от платформы. Я ловлю взгляд Вивела через решетки на окнах. Он еще ругается с гвардейцем и женщиной. Обстановка накаляется, дело уже почти доходит до драки. Он ловит мой взгляд, и на его лице появляется маленькая, победоносная улыбка, как раз перед тем, как Страж поднимает винтовку и стреляет ему в голову.

Кровь Вивела забрызгивает окна и все дети визжат. Я прислоняюсь спиной к стене и крепко зажмуриваюсь. Меня охватывает паника. Что если они схватили Эша и Элайджу? Я заставляю себя открыть глаза и успокоиться. Я должна их найти.

В темном вагоне жарко и душно и он битком набит детьми. Все сидят на чем придется, многие на металлическом полу. Здесь уже невыносимо жарко. Пот течет по моему лицу и спине, и мне так хочется снять удушливую повязку вокруг моей груди, но народ может забеспокоиться, если у Мэтью Дьюнгейта вдруг вырастет грудь третьего размера.

Я помогаю двум рыженьким девочкам найти места, усаживаю их и быстро обнимаю. Младшая, с щелкой между передними зубами, хватает меня за руку.

— Не оставляй нас, — шепчет она.

— С вами все будет в порядке. Центрум, где вы будете жить, замечательное место. Всем детям там очень нравится, и там полным-полно парков, где можно играть. - Похоже, это немного развеселило девочку. — Мне нужно идти и найти... эээ ...брата. Мы разделились, и он будет волноваться. С вами все будет хорошо?

Маленькая девочку всхлипывает и кивает.

Я встаю и осматриваю вагон в поисках Эша и Элайджи, мы должны были все встретиться здесь. Никого. Я снова внимательно осматриваю вагон, вспоминая, что они переодеты и в гриме. Когда я в третий раз просматриваю лица, останавливаясь на каждом, но не узнаю в этих людях никого из них, у меня горло сжимается от напряжения. Их нет в поезде.

Глава 17

НАТАЛИ

МОЖЕТ БЫТЬ, они ждут меня не в том вагоне? Я успокаиваю себя, пока торопливо иду по поезду, то и дело, невзначай, толкая пассажиров вещевым мешком, висящим у меня на плече.

— Простите, извините, — бормочу я по дороге. У меня сжимается сердце, я очень надеюсь, что Эшу с Элайджей все же удалось сесть на поезд. А что, если их схватили? Эш уже мог быть в тюремной камере, пока я застряла здесь в поезде, неспособная ничем помочь.

Поезд набирает скорость и за решетчатыми окнами мелькает Блэк Сити. Через два дня мы будем в Джорджиане, где все, за исключением нас сойдут с поезда, чтобы продолжить дорогу в Центрум. Мы же пересядем на другой поезд до Фракии. Я внимательно всматриваюсь в лица в следующем вагоне, а потом и в следующем, отчаяние во мне все нарастает, когда от вагона к вагону я никого не узнаю. Я прохожу через грузовой вагон, который доверху забит красно-белыми эмалированными тазами и уже на грани истерики дергаю стальную дверь в следующий вагон.

Я замираю как вкопанная.

Весь вагон забит гвардейцами. Их там, по крайней мере, человек пятьдесят. Они все смеются, играют в карты и пьют Шайн. На каждом столе по цифровому экрану, по которым транслируются последние новости Си-Би-Эн. У их ног стоят автоматы и мечи. Они поднимают на меня глаза, и я быстро надвигаю свою кепку ниже, пряча лицо.

— Простите, я ищу своего брата, — бормочу я, и спешу по проходу.

Я прохожу мимо тощего гвардейца с бритой головой и с вытатуированной розой над левым ухом. Он пристально наблюдает за мной, глаза прищурены, и у меня начинает сосать под ложечкой, когда я понимаю, что знаю его. Его зовут Нил или типа того. Он раньше работал в штабе Стражей, когда мама была еще Эмиссаром. Должно быть, я сотни раз проходила по коридорам мимо него.

Он поднимает ногу, упираясь ею в стену, преграждая мне путь.

— Я тебя знаю? — спрашивает он.

Я мотаю головой.

— Нет, сэр.

Он проводит большим пальцем по своей губе. Мне никак нельзя быть поблизости, пока он не догадается, кто я такая. Я перешагиваю через его ногу и со всех ног бросаюсь в следующий вагон. Навстречу мне по проходу идет, обеспокоенно вглядывающийся в лица пассажиров, высокий красивый голубоглазый загорелый блондин. У меня уходит одна секунда, чтобы понять, это этот загорелый Адонис — Эш. Элайджа идет позади него. На меня накатывает волна облегчение. Я пробираюсь через толпу, перешагиваю через вытянутые ноги и багаж и встречаюсь с ними на середине вагона. Эш тянет меня в крепкие объятья.

— Я так волновался за тебя, — шепчет он.

— Я тоже, — отвечаю я, поглаживая его лицо.

Детишки, сидящие поблизости, бросают на нас насмешливые взгляды, и я вспоминаю, что одета как четырнадцатилетний мальчишка.

Я вынуждена отстраниться.

— Нам нельзя... я только что нарвалась на знакомого гвардейца.

— Он тебя узнал?

— Я показалась ему знакомой, но он не смог задержать меня.

— Нам нужно вернуться обратно, — говорит Элайджа, указывая на вагон, из которого они только что пришли.

Мы направляемся в следующий вагон, и Эш находит пустое пространство на полу, чтобы можно было усесться, зажатое между рядом сидений и грязным туалетом, у которого вместо двери ширма. Я стараюсь не слишком впадать в уныние от того, что мы застряли здесь на несколько дней.

— Я не стану здесь сидеть, — говорит Элайджа сквозь стиснутые зубы. — Я сын Консула и не привык, чтобы со мной обращались, как с какой-нибудь собакой.

— Идти больше некуда. Если, конечно, ты не хочешь сидеть на чертовой крыше? — говорит Эш, тыча пальцев в эвакуационный люк над нами.

Элайджа чертыхается себе под нос.

Рядом с нами сидит кудрявая черноволосая девочка-подросток, которая с любопытством поглядывает на нас. Я начинаю чувствовать давление вокруг груди, моё беспокойство растет, еще и от того, что мы заперты в ловушку в этом поезде с пятью десятками гвардейцев Стражей, которые находятся всего в нескольких вагонах от нас. Это был сумасшедший план! Я дергаю свой бандаж под рубахой.

— Ты в порядке? — спрашивает Эш.

— Мне необходимо ослабить повязку. — Я иду в туалет и закрываюсь ширмой от коридора.

Кабинка тесная, освещена одной-единственной масляной лампой, которая висит над головой, освещая все вокруг оранжевым светом, что нисколько не улучшает вид на проеденный ржавчиной металлический унитаз и раковину. Запах невыносим, но я стараюсь не обращать на него внимания, лихорадочно расстегивая рубашку и ослабляя повязки. Я открываю воду и делаю несколько глотков чуть теплой воды, начиная чувствовать себя лучше.

— Взглянешь на неё еще раз, и я перережу твою чертову глотку, — огрызается Эш по другую сторону ширмы.

Я смотрю через щели ширмы и вижу, как рука Эша вцепилась в горло Элайджи. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что Бастет смотрел, как я раздевалась. Блин!

— Эш, отпусти его, пока кто-нибудь не позвал гвардейцев, — говорю я через ширму.

Он убирает руку, а Элайджа потирает горло в пострадавшем месте.

Я застегиваюсь на все пуговицы, а потом роюсь в карманах штанов, в поисках лекарства для сердца. Я достаю одну белую таблетку, запивая её водой, а затем смотрю на свое отражение в потрескавшемся зеркале над раковиной. При виде себя, я кривлю губы. Без грима, я выгляжу просто ужасно. Как я могу нравиться парням? Мои глаза выглядят тусклыми и желтыми... желтыми?

Я ближе наклоняюсь к зеркалу. Белок в левом глазу слегка желтоват, особенно в уголке, как в ночь моего дня рождения. С ним определенно что-то не так. Может я подхватила инфекцию или типа того? Этого только не хватало. Я вздыхаю и выхожу из туалета, сознательно пиная Элайджа по ноге, когда сажусь на пол. У Эша мой жест вызывает кривую ухмылку.

— Чувствуешь себя лучше? — спрашивает он.

— Намного, — говорю я.

— Что ж, нам придется как-то устраиваться. Мы здесь проведем несколько дней, — вздыхает Эш.

В течение последующих шести часов мы с Элайджей развлекаем друг друга всякими историями и играми, стараясь оттянуть наступление скуки и волнения, в то время как Эш читает дневник своей матери, надеясь узнать хоть что-нибудь о таверне на фотографии, поскольку это наша единственная зацепка в поисках «Ора» и мамы Элайджи. Кажется, время едва-едва ползет, и один час тянется как три, потому я испытываю разочарование, когда смотрю на свои часы, а те показывают что всего четыре часа дня. Я вздыхаю и прислоняюсь к Эшу, который все еще читает дневник.

— Нашел что-нибудь интересное? — спрашиваю я.

Он мотает головой.

— Я просмотрел весь дневник в поисках любого упоминания об «Ора», Фракии, Зеркального города или Иоланды, и ничего не нашел. — Он убирает дневник. — Большинство записей о маминой жизни в подростковом возрасте и когда ей было лет двадцать. Это интересно, но боюсь, не очень полезно.

Я изучаю фотографию, которую он использует в качестве закладки. Это снимок пяти Дарклингов, сделанный в лесной узкой долине с горой на заднем плане.

— Это семья твоей матери? — спрашиваю я.

Он кивает, протягивая фотографию мне.

— Это мама, дедушка с бабушкой и Люсинда, — говорит он, показывая, кто есть кто.

— А кто это на заднем плане? — спрашиваю я.

— Не знаю, — отвечает он.

Я переворачиваю снимок и вижу надпись на обратной стороне.

— Лес теней, Эмбер Хиллс? Где это?

Он пожимает плечами.

— У меня не было еще возможности взглянуть на карте.

— Можно мне взглянуть на другое фото, в таверне? — спрашиваю я.

Эш протягивает её мне, я изучаю фотокарточку с четырьмя девушками в таверне Фракии. Элайджа склоняется ближе, чтобы у него тоже была возможность рассмотреть снимок, обволакивая меня своим теплым пряным запахом. Я провожу пальцем по фотографии, пытаясь раскрыть её тайны, но безрезультатно. Обыкновенная таверна, с деревянной барной столешницей, с полками, заставленными бутылками с Шайном, и длинным зеркалом на дальней стене.

Нечто в зеркале привлекает мое внимание. Я подношу фото ближе к лицу, чтобы рассмотреть тщательнее. Это может быть... да! Я издаю писк восторга, привлекая внимание кудрявой девочки-соседки. Она с мгновение рассматривает меня, прежде чем отвернуться.

— В чем дело? — спрашивает Эш низким голосом.

Я указываю на зеркало.

Эш выгибает бровь.

— Ага... зеркало. И что?

— Взгляни на отражение, глупенький, — говорю я, указывая на прямоугольный объект, отразившийся на зеркальной поверхности. — Это коммунальный щиток, с расценками на комнату. И держу пари, что сверху подписано название этого места.

Элайджа лучезарно улыбается мне. Мы по очереди изучаем снимок, пытаясь понять, что за надпись отражается с щитка.

— Я не понимаю, на каком языке это написано, — шепчу я, так чтобы не слышали остальные пассажиры.

— Это фракийский, местный язык, который используется в Провинциях, — объясняет Элайджа так же тихо. — Тут вроде то ли лума, то ли луна? — Он указывает на второе слово.

— Мне кажется, первое слово ла и последнее estrella...? — говорю я. — Трудно читать задом наперед.

— La Luna Estrella? Что это значит? — спрашивает Эш.

— Мой фракийский слегка хромает, но мне кажется, это означает «Лунная звезда», — отвечает Элайджа.

Эш хватает дневник матери и листает страницы, пока не находит то, что ищет.

— Мне уже попадалось оно, — говорит он мне, протягивая дневник.

Я читаю вслух, но негромко.

— Дорогой дневник... Что за неделя! Митинг имел оглушительный успех, даже, несмотря на то, что гвардейцы Стражей арестовали нескольких выступающих. У муниципалитета собралась несколько тысячная толпа, многим из которой пришлось проделать долгий путь, чтобы присутствовать там, прямо как мы! Это так здорово быть окруженной единомышленниками. Мы завели несколько очень хороших друзей в пансионе, в котором остановились. Люси особенно сдружилась с этой очень нахальной девушкой по имени Лэнди...

— Лэнди? — перебивает Элайджа, выхватывая дневник из моих рук.

— Эй! — говорю я.

— Извини, просто Лэнди, было прозвищем моей мамы, — говорит он, изучая дневник.

— Было бы полезным знать узнать это раньше, — проворчал Эш. — Знаешь ли, до того, как я просмотрел весь дневник в поисках Иоланды.

Он смотрит на Эша.

— Мне и в голову не пришло. Никто не звал её Лэнди, кроме отца.

— Что еще там говорится? — напоминаю я тему нашего разговора.

Элайджа продолжает читать с того места, где я закончила.

— Мы часами говорили о политике и о том, как мечтаем о справедливом, демократическом правительстве, которое представляло бы все четыре расы. Я по-настоящему верю, что когда-нибудь мы научимся мирно сосуществовать, но Киран считает меня наивной. Он думает, что после всего того, что случилось у Холмов Эмбер война между Дарклингами и Стражами неизбежна.

— Кто такой Киран? — спрашиваю я.

— Это Люпин, они вмести выросли с мамой, — объясняет Эш.

Элайджа читает дальше:

— Люси и я направляемся в Блэк Сити, потому как она слышала, что движение за гражданские права там набирает обороты. Мы пытались убедить присоединиться к нам и Кирана, но он отдал свое сердце дочери владельца «Лунная звезда», Эсме, которая не может уехать, потому как её отец болен.

Его глаза встречаются с моими при упоминании «Лунной звезды».

— Вот, должно быть, куда отправилась моя мама!

Я поднимаю фото.

— Думаешь, барменша и есть Эсме?

— Ага, скорее всего, — отвечает Эш, забирая дневник у Элайджи. — Вот, послушайте это... «Мне кажется это так мило, как Киран с Эсме любят друг друга. Они повсюду ходят вместе, как будто склеенные. Люси этого не понимает, но она никогда не верила в любовь с первого взгляда». — Он закрывает тетрадь. — Мне кажется Киран с Эсме близнецы, о которых упоминала Люсинда в своем письме. Тогда все сходится.

Элайджа прислоняется спиной к стене, и с облегчением выдыхает.

— Так вот, значит, куда моя мама отправилась на встречу с Люсиндой. В «Лунную звезду».

— Надеюсь, Эсме даст нам хоть какие-нибудь зацепки, чтобы понять, куда они отправились, — говорю я.

Эш улыбается мне, его глаза сияют надеждой. Я разделяю его чувства, хотя понимаю, что нам все еще предстоит долгий путь до того момента, когда мы найдем «Ора». Для начала, нам необходимо добраться до Фракии, не будучи обнаруженными. Я разминаю ноги, чувствуя, как они затекли от долгого сидения на жестком полу. Темноволосая курчавая девочка встает и обращается к своей подруге.

— Я пойду, раздобуду какой-нибудь еды. Хочешь чего-нибудь? — спрашивает она.

Её подруга кивает. Девочку уходит по проходу.

— Проголодалась? — спрашивает Эш.

Я киваю, и он поднимается на ноги.

— Я не откажусь от рыбы и стакана молока, — говорит Элайджа. — О, может быть немного ягод Калума, если есть. Но только, если те спелые. Ненавижу зеленые.

— Будешь довольствоваться тем, что есть, — рычит Эш.

— Будь осторожен, — говорю я.

Он сжимает мою руку, а потом уходит вниз по коридору вагона в поисках чего-нибудь съестного.

Поезд стучит по рельсам, мерно качаясь, а мир мелькает за окном. Пока мы ехали, небо сменило цвет от светло-голубого до пронзительно-багряного, а это может означать только одно: мы приближаемся к Бесплодным землям. Красное небо результат поднятых песков в воздух, торнадо, которые настолько обширны, что могут сметать города. Через пустыню пролегает глубокий каньон, который убегает вдаль настолько далеко, насколько хватает глаз.

Элайджа вздыхает, дергая воротник рубахи.

— Они могли бы открыть несколько окон. Я потею как свинья в этой одежде.

— Очаровательно, — говорю я. — Окна закрыты, чтобы на поезд не смогли проникнуть Разъяренные.

Элайджа расстегивает несколько пуговиц на рубашке, обнажая гладкую загорелую кожу под ней. Блестящие бусинки пота медленно скатываться вниз по горлу, заставляя крошечные волоски на его теле мерцать. Не понятно почему, но моим щекам становится жарко. Я отвожу взгляд, но он успевает заметить, как я разглядывала его.

— На что уставилась, красотка? — спрашивает он.

Я фыркаю.

— О, прошу тебя, я пытаюсь сделать так, чтобы меня не стошнило.

— Ну, мне очень понравилось то, что я видел. — Его взгляд скользит по моей груди.

Я пинаю его по ноге.

— Больше не подглядывай за мной.

Он ухмыляется.

Дверь в конце коридора открывается, и мое сердце учащенно бьется, это может быть гвардеец Стражей. Я расслабляюсь, когда в проеме появляется кудрявая брюнетка с подносом, на котором лежит немного черствого хлеба, два подгнивших яблока и стоит бутылка молока. Остальные дети бросают на поднос голодные взгляды. Она перехватывает мой взгляд, когда садиться. Я с нетерпением жду, когда смогу сойти с этого поезда, и оказаться подальше от гвардейцев Стражей. Слышно шипение пара, и поезд стремительно замедляется. Внезапное падение скорости толкает меня в Элайджу. Я, растерявшись, отталкиваю его от себя.

— Твоя кепка, — бормочет Элайджа сквозь зубы.

Я прикасаюсь к голове и понимаю, что кепка слетела, обнажив мои волосы. Я быстро поправляю её, убирая свои кудри под неё, но кудрявая брюнетка успевает это заметить. Я коротко улыбаюсь ей. Она с минуту пристально смотрит на меня, а затем улыбается в ответ. Я расслабляюсь.

Я подхожу к окну, желая узнать, почему мы остановились. Мы на железнодорожной станции — это по большей части деревянная платформа с одной-единственной билетной кассой. На платформе куча ящиков; на каждом подписано ЦЕНТРУМ, и еще какая-та печать в виде красной бабочки с боку.

Несколько гвардейцев, включая Нила, выходят из поезда, и пока они грузят коробки, один из них неудачно берет ящик и роняет его. Крышка ломаясь, слетает, и дюжина бутылок с жидкостью цвета смолы выпадают и разбиваются. Теперь повсюду валяются осколки стекла. Я понимаю, что это за жидкость — это эссенция акации. Они облили такой крест Эша перед казнью. Должно быть здесь её производят, поскольку деревья акации произрастают именно в Бесплодных землях.

Как только они заканчивают с погрузкой ящиков, поезд начинает медленно набирать ход, отъезжая от платформы мимо надписи, сделанной от руки ПЕСЧАНАЯ ЛОЩИНА. На ней висят несколько трупов Разъяренных, чтобы отпугнуть других таких же. Меня передергивает.

Во время войны, тысячи Дарклингов содержались в близлежащих концентрационных лагерях, где прежде работал мой отец. Они экспериментировали и заражали их смертельно опасным вирусом C18, чтобы проанализировать оказываемый им эффект. Когда война подошла к концу, став Разъяренными, они освободились, и теперь могли сами постоять за себя. Это чудо, что им удавалось выживать столь длительное время — заболевание очень агрессивное. Но не исключено, что им вкалывали другой штамм вируса, нежели тот, которым Дарклингов заражали в Блэк Сити. Считаю, что это единственная причина, по которой, они продержались живыми так долго.

Вагонная дверь вновь открывается и на этот раз появляется уже Эш с подносом. Видно, что у него что-то спрятано под пиджаком. Пока он идет по проходу, дети бросают на поднос голодные взгляды. Он протягивает одному тощему мальчишке немного хлеба, и я просто поражена, насколько тот похож на того полукровку, которого Себастьян убил у нас на глазах несколько месяцев назад. Думаю и Эш заметил эту похожесть.

Эш усаживается и протягивает мне черствый хлеб и яблоко, Элайдже бутылку молока.

— Где еда? — спрашивает он.

— Это все, что у них осталось. Я видел мышей в другом вагоне. Ты всегда можешь съесть их, — отвечает Эш.

Элайджа смотрит на мальчика, который жадно есть хлеб, что дал ему Эш. Его саблевидные зубы обнажаются, и я быстро разрываю хлеб на две части, и большую отдаю Элайдже. Он прячет зубы.

— А спасибо сказать не надо? — бормочу я.

— Спасибо, — говорит он, с набитым ртом.

— Ты голоден? — спрашиваю я Эша.

Он закрывает глаза.

— У них нет того, что мне нужно.

Прежде чем мы доберемся до Фракии, пройдет несколько дней. Эш будет голодать без крови.

— Ты можешь выпить моей крови, — шепчу я.

— Нет. Не хочу накачать тебя Дурманом, — отвечает он.

— Я могла бы её нацедить как-нибудь...

— Как? — спрашивает он.

Он прав. У нас нет никакого оборудования, чтобы безопасно сцедить мою кровь.

— Не переживай. Если я сильно проголодаюсь, то всегда могу перекусить Элайджей, — шутит Эш.

Элайджа шипит на него.

Я наклоняюсь к Эшу и моя голова ударяется во что-то твердое под его пиджаком.

— Ой, — говорю я, потирая голову. — Что это?

Он достает из-под пиджака портативный цифровой экран.

— Спер его в вагоне гвардейцев. Никто не хватиться. Их там у них полным-полно, — говорит он. — Хочу знать, что происходит с восстанием.

Мы втроем сгрудились вокруг экрана, так как звук должен быть как можно тише. У картинки низкое разрешение, но я все равно узнаю глянцевую блондинку с ярко-розовыми губами с «Февральских полей».

— ...в ужаснейшем теракте, что переживала наша страна со времен войны, погибло двадцать гвардейцев и еще многие получили ранения. Погибших могло бы быть гораздо больше, если бы правительство Стражей действовали не так быстро и активно.

Изображение сменяется семьями, которых сажают в поезда улыбающиеся гвардейцы Стражей. Поезда новые и блестящие, украшенные знаками Стражей по бокам. Эш раздраженно ворчит. Это видео от начала и до конца подделка! Пуриан Роуз снял представление, а не настоящую эвакуацию, чтобы показать своих гвардейцев в выгодном свете. Думаю, он не хочет, чтобы народ знал, что же на самом деле происходит — что семьи разлучают, а некоторых расстреливают. Я вздрагиваю, когда вспоминаю Вивела.

— Пуриан Роуз отдал приказ об аресте ответственных за это злодеяние, членов организации под управлением предателя, известного, как Феникс, — продолжает «Февральские поля». — Любой, кто владеет хоть какой-нибудь информацией об их местонахождении, будет представлен к награде.

На экране всплывают изображения: Эш, я, Сигур, Роуч, Жук, Джуно...

Внезапно трансляция прерывается, и сменяется кадрами, сделанными Стюартом в Блэк Сити, когда в город вторглись Эсминцы. Люди кричат и плачут, когда их расстреливают гвардейцы и калечат своры Люпинов. Камера резко поднимается в небо, чтобы показать Эсминцев, которые проплывают над городом. Затем снимает один из информщитов, по которому транслируется изображение Полли, привязанной к стулу. У меня перехватывает дыхание, от того, что я снова вижу свою сестру.

— Ваше правительство лжет вам, — раздается голос Джуно за кадром.

Ролик заканчивается фото с Эшем, одетым как Феникс, и словами «НЕТ СТРАХА, НЕТ ВЛАСТИ».

Я отворачиваюсь от экрана, не желая больше видеть изображение своей сестры. Каждая клеточка моего тела разрывается от боли и горя.

— Прости, — говорит Эш, запихивая портативный экран в свой вещмешок.

Я ем свой хлеб, а потом кладу голову Эшу на плечо. Мои веки слипаются под мерный стук колес поезда, и я сразу же проваливаюсь в сон. Мне снятся красные комнаты, розы, и горящие города.

Когда я просыпаюсь, то чувствую, что вспотела от ночных лихорадочных кошмаров. Я моргаю сонными глазами, и смотрю на часы. На часах девять! Я проспала почти весь вечер. Я замечаю, что кудрявой брюнетки нет на месте. Должно быть, она пошла раздобыть еще еды, хотя Эш сказал, что никакой еды не осталось? Может быть, она просто пошла размять мышцы, мои ужасно затекли.

— Эй, соня, — говорит Эш, целуя меня в пылающую щеку. Он хмуриться. — Ты нормально себя чувствуешь?

Я киваю.

На окно, привлекая мое внимание, падает пролетающая тень.

— Что это?

— Наверное, кондор, — отвечает Эш.

— Что? — взволнованно переспрашивает Элайджа.

— Ты в порядке? — спрашиваю я его.

— Гм... ммм, — говорит Элайджа, не отрывая глаз от окна. — Я просто не люблю птиц. Они же не могут залететь внутрь, да?

Мы оба с Эшем смеемся.

— Это не смешно! — говорит он. — Кто-то боится пауков, я ненавижу птиц. Все, проехали.

— Извини, — говорю я, все еще смеясь. — Просто... ты же кот...

Он рычит на нас. Я заставляю себя прекратить хихикать.

— Нет, птицы сюда не проникнут, если только не исхитрится и каким-нибудь образом откроет эвакуационный люк.

Элайджа смотрит вверх на люк в крыше.

Вагонная дверь открывается и входит кудрявая брюнетка. Её руки пусты, и она проходит и садится на свое место. Я прильнула к груди Эша, не заботясь о том, как это будет смотреться со стороны, учитывая, что я притворяюсь мальчиком, но девочка-соседка уже знает правду.

Я не свожу глаз с окна, не до конца уверенная, что тень, которую я видела, принадлежала кондору (слишком уж она была большая для птицы), но больше ничего, кроме размытых звезд не видно. Поначалу это просто белые пятна на фоне ночного неба, но потом они постепенно начинают принимать форму, их мерцающие контуры становятся более четкими. Это может означать лишь одно.

— Поезд снова замедляется, — озадаченно говорю я.

— Мы уже в Джорджиане? — спрашивает Элайджа.

Я мотаю головой.

— Еще день пути.

— Может быть, мы останавливаемся для подзаправки? — предполагает Эш.

Мелькает еще одна тень, но я едва успеваю это заметить так, как дверь в наш вагон распахивается, и на пороге появляются пять гвардейцев Стражей, под предводительством Нила — тот бритоголовый, которого я узнала днем. Кудрявая брюнетка встает со своего места.

— Они вон там, — говорит она, тыча в нас пальцем.

Так вот чем она занималась? Накрысятничала на нас гвардейцам!

Нил вытаскивает меч.

— Стоять! Вы арестованы!

С крыши доносится очень слабый стук.

Эш снимает виниры, обнажая клыки. Элайджа скалит саблевидные клыки.

Нил делает шаг к нам.

— Бежать некуда. Вы полностью...

Аварийный люк над нами срывается с петель.

Мы все начинаем кричать.

Глава 18

НАТАЛИ

РАЗЪЯРЕННЫЙ СМОТРИТ НА МЕНЯ злыми желтыми глазами, с его клыков капает яд. Эш тянет меня к себе за спину, как раз, когда существо складывает крылья и бросается в вагон, за ним две женщины. Мужские руки покрыты рубцами от акации, но, он кажется, ничего не замечает. Разъяренные издают ужасный вой.

Все дети вокруг нас бросаются в проход, давя друг друга, стремясь скорее сбежать отсюда, но единственная дверь перегорожена гвардейцами, которые пришли арестовать нас.

Первый Разъяренный (гигантское создание огромного роста со слипшимися белыми, висящими сосульками волосами) хватает черноволосую девочку и в одно движение отрывает ей голову, забрызгивая горячей кровью вагон. Воздух заполняют крики. Гвардейцы обнажают мечи и, распихивая по сторонам детей, проталкиваются к двум женщинам-Разъяренным. Эти животные визжат, обнажая свои острые клыки, и кидаются к Стражам. Четверо мужчин повергнуты в считанные секунды, их тела разорваны на части словно бумага, таким образом, в живых остается только Нил.

— Нам необходимо вывести отсюда этих детей! — говорю я Эшу, когда здоровый мужчина-Разъяренный бросает тело обезглавленной девочки и обращает все свое внимание на группку детей сгрудившихся у двери.

Эш делает выпад в его сторону, в то время как Элайджа нападает на одну из женщин-Разъяренную, погрузив свои зубы-сабли в ее яремную вену. Она воет от боли перед тем, как рухнуть замертво на пол. Другая женщина вращает головой по кругу и сосредотачивает свои желтые глаза на Элайдже. Она ударяет тощего гвардейца, Нила, и одним взмахом руки, вынуждает того бросить меч, и прыгает на Элайджу.

Некогда думать. Я хватаю меч Нила и вонзаю в сердце Разъяренной. По моим рукам стекает липкая горячая кровь, покрывая их красным цветом.

— Спасибо, я твой должник, — задыхаясь, говорит Элайджа, но я едва понимаю его, когда смотрю на свои окровавленные руки. И я тут же вспоминаю Грегори Томпсона, которого убила точно так же, проткнув мечом грудь...

— Натали!

Гортанный голос Эша выводит меня из ступора. Разъяренный держит Эша за горло. Я рефлекторно замахиваюсь мечом и рублю Разъяренного по руке. Он отпускает Эша, и тот падает на пол. Я бросаю меч и кидаюсь к Эшу, пока Элайджа расправляется с чудовищем, перегрызая тому глотку.

В вагоне наступает тишина.

Нил, покачиваясь, вскакивает на ноги и осматривает бойню. Его мрачное лицо и бритая голова заляпаны кровью. Все его люди мертвы, но к счастью, убит всего один ребенок (черноволосая девочка). Он подбирает меч одного из своих людей, в то время как за дверью слышен топот бегущих ног.

Нил поворачивается ко мне и поднимает вверх меч.

— Себастьян здесь, чтобы забрать тебя.

Так вот зачем мы останавливались. Я не расслышала предательский шум Эсминца сквозь бронированные стены поезда.

— Пожалуйста, дай нам уйти, — говорю я.

Он бросает взгляд на тело Разъяренного на полу.

— Нил, ты же знаешь я не плохой человек, — продолжаю я. — Мы могли бы сбежать и дать им вас всех убить, но не сделали этого.

На лице Нила мелькает сомнение.

— Пожалуйста, — говорю я.

Он опускает свой меч.

— Спасибо.

Эш помогает Элайдже выбраться через аварийный люк, затем подтягивается сам, через него, протягивая потом и мне руку.

— Подожди, твой вещмешок! — говорю я, зная, что в нем шкатулка его мамы.

Когда я поворачиваюсь, чтобы схватить его мешок, мой взгляд цепляется за безжизненного Разъяренного у моих ног. У меня замирает сердце в груди, когда я пялюсь на его мертвые желтые глаза.

Желтые, прямо как мои.

И вдруг, я не могу дышать, не могу думать, ничего не могу делать, кроме как стоять и слушать, как пульсирует кровь в ушах. Я же не больна вирусом Разъяренных или больна?

— Натали!

Голос Эша проникает сквозь мой ужас, возвращая меня обратно в реальность. Я подбираю вещмешок, а затем беру его за руку. Мгновение невесомости, и он поднимает меня через люк, как нельзя очень вовремя, потому что вагонная дверь распахивается, и внутрь вваливаются гвардейцы.

Когда я ступаю на крышу поезда, мою кожу мгновенно обдувает холодный воздух, у меня проступает ледяной пот. Папа как-то рассказывал мне, насколько ужасно холодно становится ночью в Бесплотных землях, но до нынешнего момента, я до конца этого не понимала. Высоко над нами в небе залитым лунным светом завис Воздушный Эсминец, его двигатели тихо работают, издавая зловещее гудение. Я надеюсь, что слишком темно, чтобы они смогли разглядеть нас с выключенными прожекторами. Оставленный поперек железнодорожных путей Транспортер, блокирует дорогу поезду.

— Где они? — спрашивает Себастьян, находясь внутри вагона.

— Сбежали во время нападения Разъяренных, — отвечает Нил.

Раздается недовольный рык. Это Гаррик.

Я протягиваю Эшу его мешок, который он перекидывает себе через плечо, в то время как Элайджа с изяществом спрыгивает с поезда, бесшумно приземляясь на иссушенную землю. Эш аккуратно передает меня в руки Элайджи и те как бы невзначай проскальзывают под мой жакет, когда он принимает меня. Его мозолистые пальцы скользят по моему животу, заставляя каждую клеточку моего тела неожиданно заполняться жаром. Как только мои ноги соприкасаются с землей, он отпускает меня, и я, испытывая неловкость, немедленно запахиваю жакет. Он отводит взгляд. Раздается мягкий стук, когда ботинки Эша ударяются о песок. Его пальцы переплетаются с моими, и мы бежим, бежим, бежим, изо всех сил стараясь убежать как можно дальше от поезда, прежде чем они бросятся за нами.

На улице кромешная тьма. Непроглядная темнота, и я бегу вслепую, полагаясь на Эша, который уводит нас все дальше по валунам, мимо колючих кустарников, которые угрожают вцепиться в нас.

— Сюда! — говорит Эш, указывая вперед на что-то, чего мне не видно (для меня это просто черное на черном), но я понимаю, что он имеет в виду - каньон, который я видела из окна поезда.

— Мы не можем прыгать со скалы! — восклицаю я.

— А я этого и не предлагаю, — отвечает Эш. — Там есть тропка, по которой можно проехать верхом. Мы можем следовать вниз по ней по оврагу к руслу реки.

— Ты чокнутый? Это слишком опасно, — говорит Элайджа.

У нас за спинами кричат Люпины. Они учуяли наш запах.

— У нас нет выбора, — говорю я.

Адреналин — единственное, что заставляет мои ноги бежать и не подогнуться коленям, толкая мое тело к своему пределу, когда мы приближаемся к краю обрыва.

— Они пошли сюда, — кричит Гаррик.

Каньон становится все ближе и ближе. Мы бежим слишком быстро, чтобы остановится.

— Эш, ты уверен, что нам сюда? — в панике спрашиваю я.

— Доверься мне. — Эш резко свернул налево, увлекая нас за собой.

Я вижу её! Тропка едва-едва виднеется между колючим кустарником и камнями, её ни за что не увидеть, если не знать о ней и не иметь такого ночного зрения, как у Эша. Тропка крутая и узкая — скорее всего в ярд шириной, по левую сторону от нас скалы, а по правую обрыв. Мы идем быстро, даже слишком, и наши ноги скользят по гравию, который скрипит у нас под ногами. Я падаю. Мои каблуки лихорадочно пытаются увязнуть в грязи, пока я соскальзываю по тропе вниз, прямиком в крутой обрыв. Я вскрикиваю от страха, знаю, что меня не ждет ничего, кроме полета, за которым последует ужасная смерть.

И прежде чем я успеваю упасть, меня за воротник хватает рука и втаскивает наверх. Мне ухмыляется Элайджа, темные волосы ниспадают вокруг его слегка детского лица.

— У нас сегодня уже вошло в привычку, спасать друг другу жизнь, — говорит он, помогая мне подняться.

— Спасибо, — отвечаю я.

Эш притягивает меня в свои объятья.

— Черт, черт, черт, я думал, что потерял тебя.

Воздух внезапно наполняет душераздирающей крик, и мы все вскидываем головы, чтобы увидеть как в бездну, упав с обрыва, летит Люпин. Спустя мгновение слышен удар тела о камни. Другому Люпину удается удержаться, и не последовать за несчастным в пропасть. Он ногами и руками цепляется за гравий и камни. Я замечаю на фоне луны на вершине обрыва Гаррика. Он принюхивается к воздуху, а потом идет в нашу сторону. Он видит дорожку, но нас, к счастью, пока нет. Мы бросаемся в тень.

К нему присоединяется женщина-Люпин с розовыми волосами.

— Они ушли этой дорогой, — говорит Гаррик.

— Ну, так пошли за ними, — отвечает она.

Гаррик бросает взгляд себе через плечо на Люпина в красном кожаном фраке — я припоминаю, что Гаррик обращался к нему, как к Джареду, на железнодорожной станции. Наступает пауза, и я затаила дыхание. А потом:

— Нет, слишком опасно. Мы отследим их с первыми лучами солнца, — говорит Гаррик.

— Но...

— Это приказ, Саша, — отрезает он.

— Босс будет недоволен, — говорит Саша, когда они отходят от края утеса.

Я выдыхаю. Благодарная, что на улице кромешная тьма, и они не станут нас преследовать.

Эш ведет нас дальше. Мы осторожно продвигаемся вперед, и дорожка, к счастью, после первой мили становится шире. Нам то и дело встречаются валуны и камни, оставшиеся после произошедшего когда-то оползня. Это замедляет наше продвижение, с другой стороны, скалы скрывают нас, а это так необходимо нам. Чем дальше мы пробираемся вглубь оврага, воздух становится холоднее, и вскоре я начинаю стучать зубами. Я так рада, что надела шерстяную одежду, хотя уверена, что завтра я не скажу за это спасибо, когда наступит изнуряющий зной. Я потираю руки, стараясь согреться. А спустя мгновение, что-то соскальзывает на мои плечи. Это пальто Элайджи. Я смотрю на него через плечо.

— Ты замерзнешь, — говорю я.

Он пожимает плечами.

— Не волнуйся за меня, красотка.

— Спасибо, — говорю я.

— Без проблем. Если станет слишком холодно, я просто попрошу его обратно, — добавляет он.

Я закатываю глаза.

У нас над головами, кружит Эсминец, сканируя прожекторами ущелье. Каждый раз, когда луч прожектора оказывается поблизости, мы ныряем за ближайшие валуны и камни, прячемся за кустарниками. Я надеюсь, что им так и не удастся обнаружить нас со своей высоты, тем более что мы одеты в темное. Разве что светлый парик Эша может привлечь их внимание.

— Эш, твой парик, — говорю я. Он срывает его и вышвыривает его с обрыва, пробегая по черным волосам пальцами, а затем быстро снимает голубые контактные линзы. Мгновенно происходит трансформация Человека-Эша в Дарклинга-Эша, и мне гораздо больше нравится эта версия: темная, устрашающая и захватывающая красота. Элайджа воспользовавшись возможностью, так же избавляется от маскировки (кепка и очки), которую запихивает себе в рюкзак.

Мы идем всю ночь. Медленно продвигаясь вперед в течение нескольких первых часов, вынужденные прятаться от прожекторов, но с исходом ночи, Эсминец улетает, чтобы искать нас дальше вверх по каньону. На полпути по дорожке, мы натыкаемся на тело Люпина. При виде его разбитого тела у меня сводит желудок. Я замечаю, как Эш затаил дыхание. Как он борется с голодом.

— Может, тебе следует взять немного его крови, — тихонько говорю я.

Элайджа кривит губу, и я бросаю на него обеспокоенный взгляд.

Эш колеблется, но голод побеждает. Он падает на колени и запускает пальцы в лужу крови. Черпая ладонью жидкость, он подносит её к бледным губам. Он пробует её на вкус, а затем сплевывает, вытирая руку о штанину.

— Кислая, — говорит он.

Мы оставляем мертвеца и идем вниз по дорожке. К тому времени, когда мы добираемся до реки у основания каньона, долину окрашивают розовые всполохи рассвета. Я зеваю. Никогда не чувствовала себя настолько вымотанной, ни физически, ни эмоционально. А мои мысли вновь возвращаются все к той же волнующей меня теме: Разъяренные.

Неужели я заразилась вирусом? Я думаю о том укусе Дарклинга в ногу. Вирус же не может мутировать. Хотя, на самом деле, мне это доподлинно неизвестно, и я в последнее время плохо себя чувствую. Но, если я заразилась, почему первые симптому появились спустя столько времени? У Дарклингов в Блэк Сити после контакта с Разъяренными симптомы проявлялись в течение недели, так почему у меня не так? Это из-за того, что я человек? А я сама заразна?

Я умру?

Эта мысль настолько поражает меня, что я замираю как вкопанная, и Элайджа врезается мне в спину.

— Ой, — говорит он, потирая нос.

— Извини, — бормочу я.

Эш поворачивается, чтобы взглянуть на нас. Должно быть, на моем лице отразились страх и волнение, потому что у него меж бровями появляется складка.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Да, я в порядке, — говорю я, не желая беспокоить его. Я даже сама еще не знаю, инфицирована или нет. Это просто догадка. Теперь больше, чем когда либо, мне хочется, чтобы моя мама была рядом. Она была клинически тупой, когда дело касалось чувств, но в том, что я нуждалась прямо сейчас — кто-нибудь с ясной головой, кто-нибудь, кто мог сказать, что все будет в порядке — она была то, что надо. Где же ты, мама?

— Итак, каков план? — спрашивает Элайджа.

— Идти, пока не станет слишком жарко, а потом найти какую-нибудь тень, чтобы спрятаться от палящего солнца, — говорит Эш. — С наступлением ночь выбраться из каньона и двинуться в ближайший город.

— Может быть, нам стоит вернуться в Песчаную лощину, — говорю я. — По крайней мере, нам известно, где она находится.

— Нет! — возражает Элайджа. — Мы продолжим идти вперед. Если вернемся назад, это только добавит дней нашему путешествию.

Эш устремляет взгляд вдаль, за нас, и я прослеживаю за его взглядом. Эсминец движется вверх по течению, в сторону Песчаной лощины.

— Думаю, они ждут, что мы там появимся, — говорит Эш.

Элайджа начинает шагать.

— Тогда все решили. Идем дальше.

Эш перехватывает мой взгляд, встревожено глядя на меня. Я знаю, о чем он думает. Как только мы выйдем вечером из оврага, нам больше негде будет укрыться. И если мы не найдем город до рассвета, у нас могут возникнуть серьезные проблемы.

Мы тащимся понурые по каньону. Такое чувство, что Фракия от нас за миллион миль, а «Ора» вообще недосягаема. Мы идем вдоль бушующей реки, которая разрезает каньон, иногда пересекая отмели, чтобы сбить Люпинов с нашего запаха, когда они, в конце концов, отправятся на наши поиски.

Солнце продолжает подниматься над каньоном, смывая последние следы ночи и окрашивая ущелье выжженными оттенками оранжевого, а реку делая брильянтового бирюзового оттенка. В воде мелькает сотни маленьких теней. Удивительно встретить здесь такое количество жизни. Ящерицы греют спины на солнышке, между камнями ползают гремучие змеи, а в небе летают кондоры. Каждый раз, когда тот или другой мелькает над нашими головами, Элайджа поглядывает в небо. Рядом, на водопое пасется табун диких лошадей. Они отмахиваются хвостами от надоедливых комаров и слепней. Звук шагов заставляет их взглянуть наверх, и они тут же срываются с места и скачут прочь, оставляя облако пыли за собой.

С наступлением жары, я снимаю пальто Элайджи и вручаю его ему обратно, в то время как Эш достает из своего мешка черный шарф (такие носила стража Легиона в Блэк Сити) и повязывает его себе на голову и шею так, что только видны блестящие глаза. Ему должно быть ужасно жарко и непривычно, но он не хочет рисковать, сжечь кожу на солнце.

В ущелье атмосфера удивительно умиротворенная, нашими единственными компаньонами становятся только звук падающей воды и зов ветра, и вскоре я забываю, почему мы здесь, когда бреду и думаю о Полли и как бы ей все здесь понравилось. Я повсюду чувствую её присутствие, как будто она со мной. Возможно, я просто принимаю желаемое за действительное. Надеюсь, что все-таки это не так. Мне нравится думать, что она оказалась в лучшем месте, а не осталась свернувшаяся калачиком в залитой кровью камере.

От моих раздумий не остается и следа, когда вдалеке раздаются человеческий вой, эхом разносящийся по всему ущелью и заставляет кровь стынуть в жилах. Это может означать только одно.

Люпины на подходе.

Глава 19

НАТАЛИ

МЫ ПЕРЕСЕКАЕМ реку вброд, пробираясь через холодную воду до другого берега, надеясь, что они не смогут уже учуять наш запах, и это собьет их со следа. Моя одежда отяжелела от воды, её вес тянет меня вниз, и я прикладываю все усилия, чтобы не отставать от Эша. Только понимание того, что за нами идут Люпины и заставляет меня идти вперед и не останавливаться, но с каждым шагом продвигаться становиться все тяжелее и тяжелее, будто это не вода, а вязкая жидкость.

— Эш, мне надо передохнуть, — говорю я через час, неспособная сделать больше ни шагу.

Люпины снова воют. На этот раз, кажется, что звук идет с обеих сторон ущелья.

— Они разделились, — встревожено говорит Эш.

— Но это ведь хорошо, да? — спрашиваю я. — Я имею в виду, что они не могут напасть на наш след?

Эш ничего не говорит. Вместо этого он осматривается по сторонам, и ведет нас туда, где неглубоко, как я предполагаю, чтобы скрыть наш запах. Мы следуем в щель в утесах с правой стороны от нас, у нас в ботинках хлюпает вода. Когда мы входим в проход, свет сразу тускнеет.

По мере нашего продвижения вперед, песчаные стены становятся все теснее, заставляя меня чувствовать клаустрофобию. В какой-то момент, проход становится настолько узким, что мы вынуждены протискиваться дальше, повернувшись боком. Эш ворчит, когда камень давит ему на грудь и кнопки от куртки впиваются ему в кожу.

— Черт, — бормочет Эш, протискиваясь все дальше.

Я пропихиваю его дальше своим плечом, морщась, когда моя рука сталкивается с его железобетонным телом, и мы вываливаемся с другой стороны прохода. Мои глаза расширяются от удивления, когда нас встречает естественный бассейн внутри гигантской пещеры. Через большую расщелину в потолке на гладкую водную поверхность льется солнечный свет. По береговой линии растут зеленые кустарники, а серебристая рыба плещется в нефритовой воде.

Мы находим себе место для отдыха на каменистом берегу. Я расстилаю наши пальто на земле, Эш снимает с головы свой черный платок, и пихает его в вещмешок.

— Я первый буду в дозоре, — сообщает Элайджа, подходя к кромке воды. Он находит удобный камень, и усаживается на него к нам спиной.

Мы с Эшем ложимся на импровизированную кровать из пальто, лицом друг к другу. У меня мурашки бегут по телу, а кончики пальцев покалывает электричеством. Так всегда бывает, когда я рядом с ним, из-за того, что мы Кровные половинки друг друга. Он нежно мне улыбается, проводя пальцами по моей щеке, заставляя мою кровь начать закипать. Он придвигается ближе, и нежно целует меня. Это все, что мне нужно: он, я, вот так. Его рука проскальзывает мне под топ, и легонько проводит по позвоночнику. Я таю, мой стон заглушает очередной его поцелуй.

— Гмм.

Кашель Элайджи заставляет нас обоих вздрогнуть. Мы прекращаем целоваться, и сонно улыбаемся Элайдже. Он качает головой, а потом вновь отворачивается. Эш обнимает меня, и мы засыпаем.

Мне снится, как я иду по каньону, но выглядит все по-другому: небо серо в преддверии бури, земля черна, как зола, река красная от крови. Это зрелище должно показаться мне отталкивающим, но вместо этого я ощущаю жажду. Там впереди, возле кромки воды на коленях сидит Эш, он пьет кровавую воду, как дикие лошади, которых мы видели ранее.

— Эш? — зову я.

Он вскидывает голову, и я вскрикиваю. У него желтые больные глаза, его тело в гниющих язвах. Он поднимает руку и тычет в меня указательным пальцем.

— Это... ты виновата, — говорит он.

Я качаю головой.

— Нет, это не я, — выкрикиваю я.

— Это ты... — снова говорит он, а потом указывает на реку.

В замешательстве, я смотрю на своё отражение в гладкой красной воде, гадая, что же он имеет в виду. Мой крик эхом разносится по каньону, когда я вижу, как в ответ на меня смотрит монстр Разъяренный...

Я просыпаюсь, тяжело дыша. Я моргаю, стараясь прогнать сон. Воздух жарче, чем был, похоже, по времени где-то около полудня. Неужели я на самом деле проспала несколько часов? А такое ощущение, что только-только закрыла глаза. Рука Эша обнимает меня за талию. Его дыхание прерывисто, а глаза под бледными веками быстро двигаются. Очевидно, что и он пойман в ловушку ужасного сна.

— Прекратите, о, Боже... огонь... о, Боже, о Боже... Натали, — кричит он во сне, паника нарастает в его голосе. — Натали!

— Тише, — все хорошо, — тихонько шепчу я. — Ты в безопасности. Я здесь. Это сон.

Дыхание Эша сразу же начинает замедляться. У меня сердце разбивается, от того, что он каждый раз должен переживать этот кошмар. Я жду пару минут, пока его дыхание не возвращается в нормальное состояние, а потом аккуратно передвигаю его руку и поднимаюсь. Я подхожу к воде, прикрывая ладонью, как козырьком, глаза от яркого солнечного света, проникающего через дыру наверху пещеры. Элайджа стоит посреди озера очень сконцентрированный. Он снял рубашку, которая скрывала его худой загорелый торс, сейчас блестящий от воды. Я чувствую неловкость от того, что вижу его полуголым, хотя это смешно, учитывая, что я видела его как-то совершенно обнаженным, когда он был в плену в штаб-квартире Стражей в Блэк Сити.

Теперь он не такой изможден, каким был тогда, что не удивляет, ведь его больше не пытают и не мучают голодом. Грудные мышцы и мышцы рук окрепли и стали более рельефными. Красивые коричневые полосы на боках спускаются к узким бедрам, а потом скрываются под его штанами. Если память мне не изменяет, у него все ноги в таких полосах. Я краснею. Почему у меня всплыло это воспоминание в голове?

Он очень внимательно всматривается в воду, его темная, рыже-красная грива свисает вокруг его лица. Его хвост водит круги по воде, вынуждая рыбу сбиваться в плотный шар перед ним. Внезапно он резко погружает в воду руку и выдергивает её уже с рыбой. Рыбина дико бьется у него в руке и открывает рот. Он откусывает ей голову, а потом швыряет ту на берег к моим ногам, где уже валяются еще две рыбы. Элайджа выходит из воды, мокрые штаны плотно облепляют его бедра.

— Что это? — спрашиваю я, указывая носком своего ботинка на дохлую рыбу.

Он ухмыляется.

— Обед.

Мы усаживаемся на плоские камни, и он начинает потрошить рыбу. Солнце печет ему спину. При ближайшем рассмотрении, обнаруживаешь, что у его кожи красноватый оттенок, как у скал, что вокруг нас. Она очень сильно контрастирует с алебастровой кожей Эша. Они как зима и жаркое лето. Эш высокий, а Элайджа коренастый. У Эша вытянутое и угловатое лицо, у Элайджи квадратное и волевое. Даже губы их отличаются — у Эша бледные и прямые, у Элайджи алые и чувственные. Я понимаю, что палюсь на него и отвожу взгляд.

— Похоже, Люпины потеряли наш запах, — говорит он. — Я не слышу их уже больше часа.

Мои плечи расслабляются. А я ведь даже не замечала, насколько они были напряженными.

— Никогда прежде не видела, что бы кто-нибудь ловил рыбу голыми руками, — говорю я, кивая в сторону нашего обеда.

— Мой брат, Ацелот, научил меня. Обычно этим отец занимался, но... — Он вздыхает, в его глазах мелькает боль. — У него находится не очень много времени для меня.

Я сползаю с камня и усаживаюсь рядом с ним, чтобы помочь с приготовлением обеда. Я не люблю есть сырую рыбу, но слишком голодна, чтобы выпендриваться. Мое колено случайно касается его, когда я наклоняюсь, чтобы забрать одну из рыбин, но он не делает никаких попыток отстраниться. Я брезгливо засовываю пальцы в разрез, оставленный Элайджей на рыбьем брюхе, и вытаскиваю её внутренности.

— Ты упоминал, что твоя мама была генетиком, — говорю я, стараясь как-то отвлечься от рыбьих кишок.

Он кивает.

— Её работа преимущественно была сосредоточена на ксенотрансплантации...

— Ксено чём?

— Она занимается пересадкой клеток и органов одного вида другому, — объясняет он. — Потому что, на данный момент, Бастетов осталось очень мало, донорство среди моего народа практически неслыханная вещь в наши дни, поэтому она пытается найти альтернативу, на случай если мы заболеем.

Я думаю о шраме на своей груди, и моей пересадке сердца, когда была еще совсем маленькой. Я могла бы умереть, если бы не доктор Крайвен, который забрал сердце у Эвангелины и отдал его мне.

— Я люблю помогать маме в лаборатории. Ну, любил, пока она... — Он пристально рассматривает свои руки, которые покрыты рыбьей чешуей. — Как думаешь, её пытают, как Полли?

У меня сжимается сердце, когда я думаю о своей сестре. Положа руку на сердце, если Стражи схватили маму Элайджи, то они определенно пытают её и допрашивают. Именно так они всегда и делают. Однако ему не нужно об этом думать.

— Мы вернем её, — говорю я, легонько касаясь его загорелой руки.

Он смотрит на свои руки, на то место, где к ним прикасаются мои пальцы, и его шея сильно краснеет. Он поднимает свои медовые глаза и долго и пристально смотрит в мои глаза, и неожиданно, я сама чувствую, как меня бросает в жар.

— У тебя на ноге рыбья кровь.

Я вздрагиваю, услышав голос Эша. Разволновавшись, я быстро отдергиваю руку от Элайджиной руки. Эш прислоняется к стене пещеры, большие пальцы заправлены за шлевки пояса. Прежде я никогда не видела такого жесткого выражения на его лице. Я кладу на камень выпотрошенную рыбу.

— Я думала, ты уснул, — говорю я.

— Извини, что разочаровал, — отвечает Эш, пока Элайджа натягивает свою рубашку.

Мои щеки краснеют. Я не очень понимаю, почему злюсь на Эша за его намек на то, что между Элайджей и мной что-то есть, хотя, возможно, он был в какой-то степени прав, по крайней мере, совсем чуть-чуть. Эш подходит к воде. Я подхожу к нему.

— Ничего такого не происходит, — успокаиваю я его.

Я пытаюсь взять его за руку, но он убирает её в карман, не давая мне это сделать.

— Почему ты себя так ведешь? — спрашиваю я.

— Извини, — бормочет он, наконец, беря меня за руку. — Похоже, меня выводит из себя, когда полуголые парни флиртуют с моей невестой.

— Он не флиртовал...

Эш приподнимает бровь.

— Даже если и так, это ничего не значит, — говорю я. — Ты ведь знаешь какой он.

— Ну да, — отвечает он. — Но это ты меня удивляешь.

Я одергиваю руку, теперь совершенно точно разозлившись.

— Ты просто смешон, — огрызаюсь я. — Ничего не было. Он расстроен, и я просто утешила его. Только и всего. Я...

Я не договариваю, так как мы неожиданно погружаемся в сумерки. Не понимая, что происходит, я поднимаю голову вверх к расщелине, воздух вокруг нас начинает гудеть. У меня душа уходит в пятки, когда вижу, как Эсминец медленно проплывает по небу.

Они нашли нас.

Мы бросаемся прочь от большого отверстия пещерной «крыши» и прижимаемся спинами к каменным стенам, стараясь слиться с ней. Эсминец закрывает собой большую часть солнечного света, работающие двигатели заставляют водную гладь вибрировать.

— Они нас видели? — шепчет Элайджа.

— Скоро узнаем, — бормочу я, глядя неотрывно на люк дирижабля. Если они поймут, что мы здесь, то люк откроется в любой момент и к нам спустится Транспортер. Мы ждем, проходит одна мучительная секунда за другой, пока Эсминец кружит над головой. И только спустя, кажется, вечность в пещеру вновь проникает свет, и над нами опять голубое небо. Они улетели.

Я выдыхаю. Мои нервы на взводе.

— Сколько часов осталось до заката? — спрашивает Эш.

Я сверяюсь с часами:

— Шесть.

— Мы выходим, как только стемнеет, — говорит он.

Мы сидим на наших пальто, пока Элайджа заканчивает потрошить рыбу. Между нами с Эшем все еще висит напряженность. Мы еще расстроены из-за нашей ссоры. Возвращается Элайджа и предлагает мне немного рыбы, но я потеряла аппетит. Вместо того чтобы есть, я достаю из вещмешка Эша портативный экран и с тихим звуком прослушиваю последние новости, не желая привлекать внимание к нашему месту-стоянке, если вдруг Люпины все еще где-то рядом.

— Прости меня, — шепчет мне Эш.

— И ты меня, — отвечаю я.

Он обнимает меня, все обиды забыты.

Мы все втроем собираемся возле экрана. В штатах Огненные пороги и Черная река произошло несколько стычек, плюс повстанцы нанесли три удара по оружейным заводам в Галлиуме. Роуч, Жук и Дей продолжают придерживаться своего задания и отвлекают Стражей на себя, пока мы ищем «Ора», но как долго у них это будет получаться?

Наконец-то наступает ночь и пора трогаться в путь. Мы собираем наши пожитки и выходим из пещеры тем же путем, которым пришли, а потом несколько часов идем вдоль реки и натыкаемся на стадо отдыхающих лошадей. Я то и дело высматриваю дирижабли Стражей, но нигде их не вижу.

Эш останавливается и указывает в сторону обрыва.

— Там есть впереди тропа. Мы должны по ней идти к вершине ущелья.

В лунном свете я еле-еле умудряюсь разглядеть тропку, петляющую по скале.

— Тропинка, похоже, очень крутая, — озабочено говорю я. — Скорее всего, мы будем взбираться по ней целую ночь.

— А почему бы нам не поехать верхом? — Элайджа указывает в сторону стада животных.

— Ты же это не серьезно? — спрашивает Эш.

Элайджа ухмыляется.

— Страшно?

— Нет, — отвечает Эш, а потом добавляет себе под нос. — Удачи с тем, чтобы поймать хотя бы одну.

Я с интересом смотрю, как Элайджа крадучись приближается к одной из кобыл, орехового цвета. Лошадь встает на дыбы и громко ржет. Бастет поднимает руки.

— Тише, девочка, — говорит он, необычно гипнотическим голосом. — Я тебя не обижу.

Лошадь взволнованно бьет копытами по земле.

— Может, тебе пора уже оставить это дело, — говорю я.

Элайджа не обращает на меня ровным счетом никакого внимания и продолжает смотреть в глаза лошади. Он нежно кладет руку той на нос, и лошадь немедленно успокаивается.

— Как у тебя это получилось? — шепчу я, когда мы подходим к нему.

— У моего народа просто есть дар, — отвечает он.

Я кричу от страха, когда Элайджа, без предупреждения, поднимает меня и усаживает на лошадь, а он только смеется в ответ.

— Было не смешно, — говорю я.

— Твоя очередь, — говорит Эшу Элайджа, а его глаза при этом радостно блестят.

Эш неуклюже перебрасывает ногу через спину лошади и как-то исхитряется на неё залезть. Лошадь недовольно фыркает, но к счастью, не сбрасывает нас. Эш одной рукой обнимает меня за талию, а другой, берется за гриву. Элайджа, не тратя попусту время, усаживается верхом на другую кобылу и едет вперед. Эш понукает пятками нашу, и мы трогаемся следом.

Оказывается, ехать верхом не так страшно, как я себе представляла. На самом деле это волнительно, чувствуешь себя свободной. Ветер обдувает лицо. Я крепче прижимаю ноги к бокам животного, чтобы крепче держаться на лошадиной спине. Мы осторожно поднимаемся по конной тропе. Она шире и утоптанней, чем та, которой собирались идти мы, а это хороший знак, значит, должно быть, мы неподалеку от какого-нибудь поселения. Все время, пока мы поднимаемся, я поглядываю через плечо, ожидая увидеть, как нас преследует Эсминец, но его нигде не видно. Где же они?

Путешествовать верхом, гораздо быстрее, чем пешим ходом и потому уже через несколько часов мы оказываемся на вершине. Небо теперь сменило свой цвет с сумеречного темно-синего на ночное черное. Только луна и звезды освещают дикие пустынные равнины. Кажется, что каменистый ландшафт простирается в бесконечность, и я начинаю беспокоиться, не ошиблись ли мы, выбрав эту дорогу. Может, нам лучше было бы оставаться внизу в ущелье.

— В какую сторону нам ехать? — спрашивает Элайджа.

— Сюда, — говорит Эш, указывая в точку на горизонте прямо перед нами. — Там что-то есть. Может город.

Я же только молюсь, что бы он оказался прав, потому что, если мы окажемся посреди пустыни с восходом солнца, то долго не протянем.

Глава 20

НАТАЛИ

Я ДЕРЖУСЬ за гриву, когда мы галопом мчимся к зданию, которое увидел Эш на горизонте. Элайджа скачет рядом с нами, умело огибая валуны и кусты, торчащие из высушенной почвы, несмотря на полумрак. Он не преувеличивал, когда сказал, что обладает даром обращения с лошадьми. После нескольких миль, Эш тянет за гриву и лошадь так неожиданно останавливается, что мне приходится обхватить её руками за шею, чтобы не свалиться на землю.

— Это то, что я думаю? — спрашивает Элайджа.

— Да, — ровным голосом отвечает Эш.

Я поднимаю взгляд, чтобы понять, о чем они говорят. Впереди знакомая гряда Кармазинных гор, очертания которых хорошо выделяются на фоне ярко полной луны. Это знаменитая достопримечательность Бесплодных земель, широко известная как Вилка Дьявола, из-за их трех вершин, я уверена, что Эш не переставал любоваться ей. А потом я увидела то, что привлекло его внимание. Маленький городок у подножья горы, а рядом странного вида лесок. Я моргаю, ничего не понимая. Лес посреди пустыни? Поначалу очертания деревьев кажутся очень правильной формы, но я продолжаю разглядывать их и понимаю, что вижу высокие узкие стволы с неестественно прямыми ветвями. У меня сводит горло... это кресты. Сотни и сотни крестов.

Мы случайно наткнулись на концентрационный лагерь Бесплодных земель, место, где во время первой войны были казнены тысячи Дарклингов. Мой папа описал мне это место всего лишь раз, но это было именно тем местом. Он отвечал за отправку Дарклингов в лагерь. Это было частью государственной программы «Проект добровольной миграции», которая началась вместе с войной, и сопутствующий ужас этого проекта, свидетелем которого он стал, заставил отца в конечном итоге переметнуться на сторону Дарклингов и работать на них.

Одно дело слышать про это место и совсем другое увидеть его собственными глазами. Увиденное заставило меня представить весь ужас лагеря «Десятый». Этот лагерь настолько большой, что в него можно будет посадить десятки миллионов Дарклингов, людей и Бастетов.

Эш понукает лошадь, чтобы та шагала вперед. Мы в гробовой тишине проезжаем лес из крестов. Мою кожу покрывают мурашки, но вызваны они не только холодной ночью пустыни. В этом месте не покидает ощущение, будто находишься на кладбище, наверное, так оно и есть, здесь захоронены тысячи Дарклингов. Деревянные кресты обуглены и в саже. Наверное, Дарклинги воспламенялись от неистовой жары пустыни, как Эш во время распятия. Должно быть, они безумно страдали.

Я уставилась в шею лошади, не желаю больше видеть весь этот ужас. Не могу поверить, что это все на совести моего отца. Через несколько минут копыта лошадей ударяют по камням, и я понимаю, что мы уже добрались до основного лагеря. Железные ворота открыты, что кажется мне странным, но, наверное, охране не было необходимости запирать ворота, перед тем как они покинули это место. Мы въезжаем. Лагерь располагается в тени Кармазинных гор, окруженный высоким забором с колючей проволокой, и на каждом углу забора высокие, металлические опоры с этими серебряными шарами на них.

— Что это за звук? — спрашивает Элайджа, его уши подергиваются.

— Какой звук? — не понимаю я.

— Такой пронзительный звук, похожий на жужжание комара возле уха, — отвечает он, морщась от боли.

— Я ничего не слышу, — отвечаю я.

— Я тоже. — Эш указывает на одну из опор. — Может быть, это исходит от локаторной башни?

Ультразвуковой сигнал тревоги? Тогда понятно, почему Элайджа его слышит, а мы нет.

— Зачем бы его оставлять? Здесь же нет никого, — ворчит Элайджа.

— Они, наверное, слышали, как ты приехал, — говорит Эш, а Элайджа пристально смотрит на него.

Мы все больше углублялись в лагерь, проезжая по широкой дороге, которая напоминала главную улицу, с этими своими тротуарами и зданиями по обе стороны. Большинство зданий — дома, с парикмахерскими, ателье и чем-то похожими на маленькие магазинчики, где гвардейцы, вероятно, покупали себе товары не для всех, такие как Шайн и сигареты.

— Не этого я ожидал, — бормочет Эш, когда мы проезжаем мимо изящных трехэтажных домов выстроенных в колониальном стиле, подобных которым можно встретить в штате Плантаций. У некоторых имелись даже дворики, хотя газоны и цветы, разумеется, давно уже погибли. Выглядит это как пригородные улочки, за исключением того, что на окнах и дверях всех зданий железные решетки, а на крышах пулеметы.

— Наверное, здесь жили гвардейцы. Они бы точно не стали жить с Дарклингами, — говорю я.

На краткий миг мне становится интересно, в котором доме жил мой отец. Наслаждался ли он дорогими напитками, попивая их на своей лужайке со своими дружками, в то время как всего в ста шагах от них Дарклингов морили голодом и пытали? Не могу представить, чтобы он был на такое способен, а вдруг я не права. Мой отец не всегда был хорошим человеком.

Сидя верхом, у меня была отличная возможность получить представление о лагере. У входа в лагерь, где мы сейчас находились, стояли жилые казармы караула, где охранники спасли и отдыхали. Где-то в пятидесяти футах от нас, проложены железнодорожные пути, поперек дороги, создавая естественный разрыв между охранниками и сердцем концентрационного лагеря, в котором были заключены в тюрьмы Дарклинги. В самом дальнем конце стоит большое серое здание. Думаю, это здание администрации или больница, где работали наемники Стражей и делали свои эксперименты над Дарклингами.

— Давайте, спрячемся в одном из домов, — предлагает Эш, указывая на дома в колониальном стиле, выкрашенные в бледно-розовый цвет. Он спешивается и подходит к дому. Эш собирается открыть входную дверь, заблокированную железной решеткой, когда...

— Стой! — кричит Элайджа. — Решетка под напряжением.

Эш отдергивает руку.

Я прислушиваюсь, и слышу слабый гул электричества. Слабый, но он есть.

— Нам придется вырубить напряжение, иначе внутрь не попасть, — говорю я.

— Может, сможем отключить этот ультразвуковой сигнал тревоги, пока мы здесь, — предполагает Элайджа.

Эш возвращается к лошади, бормоча под нос Элайдже спасибо. Мы продвигаемся вниз по улице и пересекаем проржавевшие железнодорожные пути, которые ведут в прорубленный в горе туннель длинной футов тридцать. Вход в туннель, будто в спешке, заколочен. Я смутно припоминаю, как папа рассказывал, что они использовали этот туннель, чтобы перевозить продовольствие в лагерь из депо на другую сторону Кармазинных гор.

Когда мы пересекаем пути, то в глаза сразу же бросается, что здесь условия гораздо хуже. Здесь жили Дарклинги. Вместо трехэтажных домов сотни тюремных бараков, без окон, с бронированными дверьми. Вместо садов открытые канализационные люки и деревянные колодки, окрашенные темной кровью.

Элайджа прикрывает нос рукой, стараясь не вдыхать вонь. Несмотря на то, что лагерь пустует уже больше года, в воздухе по-прежнему стоит запах смерти и разложений. Я стараюсь не думать обо всех страданий, что были пережиты здесь, пока мы движемся в сторону здания администрации, но невозможно не представлять, как Дарклинги, будто рыбы в консервах, были под завязку забиты в металлические бараки, и жарились там, в духоте, без пищи и надежды на спасение. Клянусь, я все еще слышу их стенания, а не ветер, шелестящий возле ушей.

— Как моей тете удалось пережить это? — недоумевает Эш.

Мы спешим, и Элайджа мягко треплет животных по носам, как-то странно разговаривая с ними, тихим голосом, пока те не укладываются на землю и не засыпают.

Мы входим в здание администрации. Внутри прохладно и умиротворенно и все выкрашено по-больничному в белый цвет, кое-где на стенах развешаны портреты Пуриана Роуза. Кабинеты по-прежнему заполнены мебелью, книгами, компьютерами… корзины для бумаг переполнены... будто чиновники встали и куда-то ушли в самый разгар рабочего дня. Может быть, так оно все и было. Я понимаю, что как только было объявлено о перемирии, они должны были немедленно распустить лагерь, но меня удивляет, что никто не очистил кабинеты. Единственные свидетельства, что здесь что-то перебирали, это сожженные бумаги в камине, которые, как я предполагаю, были самыми компрометирующими документами. Наверное, Роуз собирался поддерживать лагерь в рабочем состояние, на случай, если тот ему снова понадобится. Он не собирался прекращать заниматься гонением Дарклингов.

— Давайте найдем трансформаторную, — говорит Эш.

Мы направляемся вниз по лестнице и оказываемся в больничном крыле. Здесь стоит очень сильный запах антисептика вперемешку с металлическим привкусом крови. Эш сглатывает, бросая на меня голодный взгляд, и я понимаю, что он изо всех сил старается справиться со своей жаждой. Мне больно от того, что я не могу помочь ему. Я не могу рисковать, не сейчас, когда подозреваю, что у меня вирус Разъяренных. Элайджа включает свет, и мы спешим вперед, увидев в конце коридора трансформаторную.

В комнате ужасно жарко, и вентилятор оглушительно жужжит. Серебристая машина в комплексе с клапанами и проводками, напоминает мне сердце. Я обхожу генератор кругом, пытаясь разобраться, как же его отключить.

— Который? — кричу я Эшу, обнаруживая три рычага: красный, зеленый и синий.

— Вырубим все, на всякий случай, — говорит он, хватаясь за красный. Элайджа берется за зеленый, а мне достается синий. Свет во всем здании гаснет, погружая нас во тьму. Вентилятор замедляет свое вращение, и я, наконец, вновь обретаю слух.

— Странно, что они оставили электричество, учитывая, что здесь не осталось ни одного заключенного, — раздается голос Элайджи во мраке.

— Может, просто забыли вырубить. Похоже, они уходили в спешке, — отвечаю я.

Мы выходим обратно на улицу и ищем наших лошадей, но они как сквозь землю провалились.

— Черт! Где они? — спрашивает Эш.

— Должно быть их что-то спугнуло, — отвечает Элайджа.

— Давайте не будем выяснять, что это было, — говорит Эш.

Мы бежим обратно к колониальным домам и скорее-скорее забираемся внутрь первого же. В доме холодно и воняет гнилью, но все же это лучше, чем находиться снаружи в беспощадной пустыне. Элайджа без спроса занимает хозяйскую спальню, оставляя нам с Эшем меньшую комнату. Эш умывается, пока я расстилаю нам с ним постель. Мы, не раздеваясь, забираемся в кровать, и прижимаемся друг к другу под одеялом. Где-то вдали на луну воет дикая собака, и я еще сильнее жмусь к Эшу.

Он рисует кончиками пальцев круги на тыльной стороне моей руки. Но это едва ощутимое прикосновение, заставляет меня испытывать боль за него. Эш приподнимается на локтях, так что его лицо оказывается всего в дюймах от моего.

— Знаешь, а тебе на удивление идет мальчишеская одежда, — говорит он, расстегивая мою куртку. — Но я предпочитаю тебя без неё.

— Полегче, красавчик, — говорю я, останавливая его.

— Ну, ты не можешь винить парня за попытку, — отвечает он.

Он улыбается, и остатки моего сопротивления таят. Я привлекаю его ближе к себе. Его поцелуй такой легкий, медленный и нежный. Идеальный. На этот раз я не препятствую ему, когда он расстегивает мою куртку, а под ней и мою рубашку, или когда его пальцы стягивают бандаж с моей груди. Ткань ослабевает и я снова девушка. Эш опускает голову, и его волосы щекочут мне обнаженную кожу, когда он легкими поцелуями покрывает мое тело. Я вздыхаю, мои пальцы вцепляются в матрац, и на мгновение, я забываю, где нахожусь, забываю, что возможно больна. А потом меня пронзает:

Ты можешь его заразить... Ты можешь его убить... Не рискуй... Остановись... Прекрати....

— Стой, — говорю я, грубо его отталкивая.

Я знаю, что мы недавно занимались любовью, но это было до того, как я стала подозревать, что могу быть больна вирусом Разъяренных. Не знаю, передается ли он половым путем, но рисковать мне не хочется. Я внимательно вглядываюсь в его раскрасневшееся лицо в поисках признаков вируса, но никаких язв на коже, ни желтизны в глазах. Если бы он заразился, то симптомы уже бы проявили себя, как это было с другими Дарклингами в Блэк Сити. Думаю, на меня вирус действует по-другому, потому что я человек — если отталкиваться от того, что я заражена. Эш садиться на край кровати, потирая шею, как он обычно делает, когда сильно взволнован.

— Извини, я не так тебя понял похоже, — бормочет он.

Я тянусь к нему, чтобы успокоить его, сказать, как сильно люблю его, но отдергиваю её. Какое оправдание я могу придумать? Чем объяснить, что оттолкнула его? Я не хочу высказывать ему свои опасения, не будучи уверенной больна я или нет. Нет смысла волноваться ему без надобности. Однако есть способ узнать. Я могу провести анализ своей крови в лаборатории, что здесь видела. Тогда я буду знать наверняка.

— Я просто устала, день был длинный, — говорю я, одергивая рубашку.

Он кивает и сбрасывает свои ботинки, и ни слова не говоря, забирается в кровать.

— Я первая посторожу, — говорю я.

— Спасибо.

— Я люблю тебя, Эш, — говорю я тихонько.

— Я тоже тебя люблю, — отвечает он и поворачивается ко мне спиной.

Я дожидаюсь, пока он уснет, и соскальзываю с постели. Я прокрадываюсь в коридор и прохожу мимо комнаты Элайджи. Его дверь чуть приоткрыта. Он сидит на подоконнике и перечитывает письмо Люсинды. Должно быть, он очень переживает за свою мать. Почувствовав меня, он отрывает взгляд от письма.

— Натали? — удивляется он.

Я спешу прочь, пока он не пошел за мной. Я выхожу на улицу, смотрю на кованные железом ворота, которые выходят прямиком на поле с распятьями. По лесу из крестов ползут тени, будто хотят подкрасться ко мне, но я знаю, что это всего лишь обман зрения. И все равно, мне не по себе. Мне кажется, что это души миллионов замученных до смерти Дарклингов, которые так и не нашли успокоения.

Я иду прямиком в больничное крыло здания администрации, используя только лунный свет в поисках лаборатории с микроскопом. Потом ищу скальпель и несколько предметных стекол. У меня возникает ощущение, будто я в лаборатории у себя дома. В школе я преуспевала именно по естественным наукам. Я даже участвовала в программе ускоренного курса, которую внедряли Стражи, и провела какое-то время, занимаясь с доктором Крейвеном в Блэк Сити. Он демонстрировал мне штаммы вируса Разъяренных, так что я знаю какие они.

Я надрезаю палец и капаю кровью на предметное стеклышко. Я размазываю её другим стеклышком, как учил меня доктор Крейвен, и помещаю свой образец под линзы микроскопа, затем включаю подсветку образца. Капсида вируса С18 достаточно большая, чтобы её можно было разглядеть под оптическим микроскопом, так что, если я больна, то обнаружу это. Я делаю глубокий вдох, а потом подношу глаз к окуляру.

Пожалуйста, пусть я ничего не найду, пожалуйста, пожалуйста...

Я кручу ручки, настраивая фокус, и теперь могу разглядеть клетки.

Я вижу все, что ожидаю увидеть: эритроциты, лейкоциты, тромбоциты. Но помимо них я вижу еще кое-что. На фоне красных телец безошибочно выявляется колючая вириона вируса С-18.

Я резко отстраняюсь и, закрыв рот рукой, заглушаю крик. У меня подгибаются колени, и я падаю на холодный пол. Я прижимаю колени к груди и сижу так минут десять, пока правда медленно доходит до моего сознания.

У меня вирус Разъяренных.

Я закрываю лицо руками и испускаю вопль отчаяния. Я больна, и большая вероятность того, что я умру. О Боже. У меня сводит живот, и меня выворачивает в ближайший мусорный контейнер. Не сильно. Последние дни я практически не ела. Потом я прислоняюсь к столу, меня трясет. Как мне рассказать об это Эшу? Это убьет его.

Думай, Натали. Ты же в лаборатории. Именно в таких Стражи создавали вирус Разъяренных, возможно есть и противовирус. Я заставляю себя подняться и начинаю рыскать по лаборатории. Я открываю шкафчики для хранения документов, роюсь в бумагах, пытаясь найти хоть что-нибудь, имеющее отношение к вирусу С18. Ученые стражей должны были оставить файлы со своими исследованиями, и может мне повезет. Я найду какие-нибудь зацепки возможного лечения. Я не верю, что те, кто разработали смертельно опасный вирус, не создали так же излечивающую вакцину, на случай, если болезнь перекинется на людей. Разумеется, они должны были предусмотреть и такую возможность.

Я не имею ни малейшего представления, каким образом вирус будет прогрессировать. Очевидно, что он будет действовать на меня совершенно не так, как на Дарклингов, ведь первые симптомы проявились спустя почти два месяца. Я думаю обо всех тех детях, которые пробовали «Золотой Дурман» (о тех, которые не сразу умерли от него) и мне интересно заражены ли они. Отчетов о заболевании людей вирусом Разъяренных никаких не поступало, но возможно, пока не было никаких проявлений симптомов вируса.

Я сижу на полу, скрестив ноги, и пробегаю глазами все документы, что удалось найти. Я бросаю на пол папку за папкой. Тупик за тупиком. Моя надежда слабеет. Неожиданно мое внимание привлекает одна папка с ярко красной бабочкой на обложке, похожую я видела на ящиках в Песчаной Лощине. Я просматриваю документы. Оказывается, это лабораторный отчет о чем-то под названием хризалида[2]. В этой папке не встречается никаких упоминаний о вирусе С18, но мне любопытно, что же это может быть — зная Стражей, это не может быть ничем хорошим. Я вырываю первую страницу и запихиваю его в карман штанов, чтобы прочесть попозже.

В остальных документах упоминается про другие садистские эксперименты, которые были проделаны над Дарклингами. Вообще-то, я бы не назвала это экспериментами — это мерзкие пытки, проводимые мужчинами и женщинами, которые присягали помогать. Совершенно расстроившись, я бросаю документы и случайно попадаю Элайдже по ноге, когда он входит в помещение.

— А я-то гадал, куда ты пропала, — говорит он. — Заглянул в комнату к вам с Эшем, а тебя там не оказалось. Я начал беспокоиться.

Я широко распахиваю глаза, надеясь, что он не поймет, что я плакала.

— Извини.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

Я поднимаюсь.

— Просто ищу, что бы почитать перед сном.

Он берет документы в руки.

— Мда, ничего себе у тебя чтение на ночь.

Я пожимаю плечами, заправляя локон за ухо.

— А что ты здесь на самом деле делала? — настаивает он.

Я смотрю в обеспокоенные золотые глаза. Этим же взглядом он наградил меня, после того, как мы нашли Полли. Мы разделили с ним весь тот ужас. Он тогда очень меня поддержал, и сейчас я очень нуждаюсь в утешение. Я могла бы пойти к Эшу, но у меня не хватит сил справиться с последствиями того, что мне пришлось бы ему рассказать. Все, что мне сейчас нужно, это тот, кто выслушает меня, кто позволит мне быть эгоистичной, позволит мне выплакаться, и побыть той, кто я есть, не задумываюсь над тем, что могу кого-то ранить новостью о своей болезни.

— Я заражена вирусом Разъяренных, — выдаю я. Я показываю ему след от укуса на своей ноге и объясняю, как получила его. - С тех пор мне нездоровится, но я не складывала два и два, пока не увидела свои глаза.

Я снова начинаю плакать, и Элайджа обнимает меня, прижимая к себе. Он пахнет сандаловым деревом и землей. Его волосы щекочут мне щеку, его полные губы шепчут на ухо утешения. Я позволяю себе все глубже и глубже погрузиться в его объятья, нуждаясь в его утешение. Элайджа слегка напрягается, но не отпускает меня.

— Что ты скажешь Эшу? — спрашивает он.

— Ничего. По крайней мере, пока. Это его убьет, — шепчу я.

— Ты не можешь держать это в тайне от него. Ему нужно знать, — говорит Элайджа.

Я мотаю головой.

— Это разобьет ему сердце.

— Натали...

— Мне просто нужно время, — говорю я. — Ты ему ничего не расскажешь. Пообещай.

Элайджа поднимает указательным пальцем мой подбородок, так, чтобы я могла заглянуть ему в лицо. Бледный лунный свет освещает его бронзовую кожу, подчеркивая коричневые отметины на скулах. У его взъерошенных волос почти фиолетовый оттенок при таком освещение, и они неопрятными волнами ниспадают ему на плечи.

— Обещаю, — говорит он.

Какое-то движение привлекает мое внимание. Я отталкиваю Элайджу и смотрю на дверь, но ничего.

— Что такое? — спрашивает он.

— Мне показалось, я что-то видела, — говорю я. — Может быть это ерунда, но, думаю, мы должны все проверить.

— Хорошо. — Он берет меня за руку. — С тобой все будет в порядке?

— Нет, — признаюсь я.

— Не переживай, красавица. Мы найдем лекарство.

— Надеюсь, — говорю я. А если нет, то скоро я умру.

Глава 21

ЭШ

КОГДА Я СТРЕМГЛАВ вылетаю из здания администрации, холодный воздух ударяет мне в лицо. Я пытаюсь вздохнуть, перевести дыхание, но грудь сжимает боль, а в горле стоит ком. Я ничего не могу поделать, и обессилено падаю на колени. Мир вокруг меня только что рассыпался на мелкие осколки. Два вещмешка: мой и Натали, что я нес на плечах свалились на землю. Я прихватил их с собой, на случай, если нам придется немедленно убираться отсюда.

Натали и Элайджа...

Я не могу выкинуть этих двоих из головы — его рука на её лице, её руки обнимают его.

Что ты скажешь Эшу?

Ничего. По крайней мере, пока. Это его убьет.

Ты не можешь держать это в тайне от него. Он должен знать.

Это разобьет ему сердце... Ты ничего ему не расскажешь. Пообещай.

Обещаю.

Я не хочу, чтобы это было правдой, но доказательства говорят об обратном.

Натали мне изменяет.

А какое еще может быть этому объяснение? Вот, почему она оттолкнула меня? Она не могла позволить мне прикоснуться к ней, когда Элайджа был в соседней комнате. Все же не понимаю. Когда они успели сойтись? Они же всего несколько дней как знакомы. Но это ведь не так, да? Впервые они встретились несколько месяцев назад, когда его держали в заточении в лаборатории у неё дома. Тогда много, что могло произойти, может не только у меня возникло такое сильное влечение к Натали? Ты моя Кровная половинка — это другое... Ведь так. Люди постоянно влюбляются друг в друга, и Кровные половинки не исключение. Я думаю о том, как девушки поглядывали на него, и как он флиртовал с Натали, и понимаю, что нет ничего удивительного в том, что она заинтересовалась им.

Я так погрузился в свои мысли, что сразу же не заметил сладковатого привкуса крови. Когда же я услышал его, то мои волоски зашевелились. Я подбираю вещмешки и следую за запахом вниз, в сторону здания администрации. Одна из кобыл лежит на земле, у неё вспорото брюхо. И внезапно до меня доходит, зачем был нужен ультразвуковой сигнал. Он был нужен не для того, чтобы удерживать людей в лагере, а для того, чтобы кого-то держать подальше отсюда.

За углом распахивается дверь, и раздаются шаги Натали и Элайджи. Они идут обратно в колониальный дом. Они не осознают, что теперь они добыча. Все мы. Я бегу обратно, чтобы предупредить их. Неважно, насколько паршиво я себя чувствую, будучи преданным, я не могу позволить, чтобы с Натали случилось что-нибудь страшное.

— Эш, я думала, ты спишь, — говорит Натали, бросая обеспокоенный взгляд на Элайджу.

У меня закипает кровь, когда я перевожу взгляд на Элайджу. Ничего мне так не хотелось в данный момент, как разорвать ему горло.

— Мы должны вернуться внутрь, неме...

У меня за спиной раздается низкий рык, и я медленно поворачиваюсь. Из сумрака выходит тень, очертания которой ясно вырисовываются в лунном свете. Шакал. Хотя он не похож на дикого пса, которого мне доводилось уже прежде видеть. Он в два раза здоровее, с оскаленных клыков капает слюна, гниющая плоть и страшные желтые глаза. Шакал скалится и делает шаг к нам.

— Натали, беги, — спокойно произношу я. — Сейчас же.

— Не могу, — шепчет она.

Я бросаю взгляд себе через плечо. Нас окружило еще пять псов.

— Отступаем в здание, — говорю я, не отрывая взгляда от псов.

Мы осторожно ступаем, отходя к зданию администрации. Псы делают еще шаг. Мы уже у двери. Элайджа пытается нащупать в темноте дверную ручку.

— Быстрее, — говорю я себе под нос.

— Пытаюсь, — говорит он.

Вожак стаи изучает меня голодными глазами. Они подбираются ближе.

— Элайджа, сейчас в самый раз, — говорю я.

Вожак стаи взвывает, и шакалы бросаются к нам.

— Элайджа! — восклицает Натали.

Ручка цокает, и мы вваливаемся в открывшуюся дверь. Я пинком её захлопываю, как раз перед мордами псов. Они ломятся внутрь, пытаясь вышибить дверь. Я поднимаюсь на ноги и запираю дверь на засов. Животные с другой стороны воют и рычат, их когти клацают по древесине, пытаясь попасть внутрь.

— Видела их глаза? — спрашивает Элайджа.

— Они заражены... они превратились в некий вид Разъяренных псов что ли, — подтверждаю я опасения Элайджи. — Должно быть, они съели зараженное мясо Дарклингов.

Это единственное объяснение, которое мне приходит на ум, хотя и не могу понять, как вирус может передаться другим видам. Но сейчас меня в последнюю очередь волнует как, да почему. Один из Разъяренных псов в очередной раз набросился на дверь.

— Они покусали тебя? Ты пострадал? — Натали протягивает ко мне руку, но я резко отстраняюсь, будто от зажженного факела. Как она может вести себя так, будто я ей не безразличен, после всего того, что я видел?

Она хмурится.

— Эш?

— Я в порядке, — говорю я. — Нам нужно выбраться на крышу, пока до них не дошло, как попасть внутрь.

— Я врублю напряжение. Встретимся наверху, — говорит Элайджа, убегая, прежде чем мы успеваем его остановить.

Мы с Натали бросаемся в противоположную сторону в поисках лестницы. Мы находим её одновременно со звуком бьющегося стекла. Разъяренные псы нашли другой путь внутрь. Натали хватает меня за руку и останавливает.

— Мы не можем бросить Элайджу, — говорит она.

— Забудь о нем, — огрызаюсь я, и продолжаю тянуть её вверх по лестнице.

— Эш, что на тебя нашло?

Она смотрит на меня своими красивыми синими глазами, которые полны переживания за Элайджу. Мое сердце разрывается от боли.

— Это тебя осчастливит? — тихо спрашиваю я.

На её лице мелькает замешательство.

— Да. Я не хочу, чтобы он пострадал.

Её слова рвут на части мою душу, но как бы расстроен я не был, сделаю для неё все, что угодно — даже спасу парня, с которым она мне изменяет.

Я высвобождаюсь от её руки и сгружаю на неё наши вещмешки.

— Ладно, я схожу за ним, — говорю я. — А ты иди на крышу.

Не дожидаясь её ответа, я бросаюсь на поиски Элайджи вниз по лестнице. Я пробегаю мимо кабинета с разбитым окном. Должно быть, один из псов бросился на стекло, чтобы его разбить, потому что на полу остались капли смердящей крови. Эта вонь ведет меня в трансформаторную.

В трансформаторной жарко и чертовски темно, и я рад, что у меня ночное зрение. Я замечаю движение пяти темных фигур в проходах, подкрадывающихся к Элайдже, который стоит в самом конце помещения и ищет рубильники, чтобы включить напряжение.

С мгновение я обдумываю оставить Элайджу один на один с шакалами, но немедленно отбрасываю эту мысль и оглядываюсь в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить оружием. В обычной ситуации я бы использовал свои клыки, но сейчас не хочу рисковать — ведь я могу заразиться. Я сдергиваю какие-то стальные трубки со стены и быстро двигаюсь за шакалами, пока они заняты охотой на Элайджу.

Он находит один из рубильников и тянет его на место, возвращая к работе вентилятор трансформатора. Этот звук заставляет Разъяренных псов задрожать, и они взвывают. Их вой эхом разносится по трансформаторной, от чего становится трудно обнаружить их источник. Элайджа ищет его, но не находит. На его лице отражается страх. У Бастетов отличный слух, но они не отличаются таким же хорошим зрением, как Дарклинги.

Разъяренный пес заходит сзади, готовый вот-вот наброситься на Элайджу.

— За тобой! — выкрикиваю я во тьму.

Он поворачивается как раз в то мгновение, когда пес прыгает на него. Элайджа отбивается от него одним быстрым движением, ударяя пса в шею.

— На три часа! — кричу я, когда другой пес бросается к нему.

Зверь прыгает на него, и они вдвоем валятся на пол. Элайджа хватает псину за горло, удерживая его скрежещущие зубы на расстоянии от своего лица. Я бросаюсь к ним. Я замахиваюсь стальной трубкой и ударяю зверя по черепу. Пес скатывается с Элайджи, и я помогаю Бастету подняться.

— Остались еще трое, — говорю я ему, внимательно просматривая помещение. — Я отвлеку их, а ты вруби электричество.

Элайджа бежит к генератору, в то время как два Разъяренных пса бросаются к нам. С их клыков стекает слюна. Я бью одного из них, и стальная балка легко разрывает прогнившую плоть. Из раны Разъяренного брызжет кровь. Второй шакал разворачивается к павшему товарищу и начинает рвать его тело, охваченный лихорадкой кровожадности.

Элайджа наконец-то находит второй рубильник и повсюду загорается свет.

— Эш! — зовет он меня, когда на меня прыгает последний Разъяренный пес.

У меня нет времени блокировать удар и пес сбивает меня с ног. Железяка закатывается под генератор. Морда Разъяренного пса всего в дюймах от моего лица. Я изо всех сил стараюсь оттащить зверя с этими его смертоносными клыками подальше от себя, но сквозь мои пальцы просачивается гниющая плоть.

— Помоги мне! — кричу я.

Мои руки начинают дрожать от усилий. Долго мне так не продержаться.

— Элайджа! — кричу я в панике.

Раздается щелчок, когда поднят еще один рубильник, и Разъяренный пес тут же сползает с меня, и начинает, скуля, биться на полу в агонии. Я ничего не слышу, но должно быть это действие вновь включенного ультразвука. Надо мной нависает тень. Элайджа.

— Живой? — спрашивает он.

Я поднимаюсь на ноги.

— Еще бы чуть-чуть и... — говорит он ухмыляясь. — Я думал, мы были...

Я ударяю Элайджу кулаком в лицо.

У него из носа брызжет кровь и он кричит от боли. Костяшки моих пальцев отдают болью, и я уверен, что на несколько дней мне обеспечены синяк на руке, но оно того стоило.

— За что? — спрашивает он, приложив руки к лицу, сквозь пальцы которых сочится кровь.

— Ты знаешь за что, — рычу я, прижимая его к трансформатору. — Оставь её в покое. Она моя.

— Что? — не понимает он.

Я не утруждаю себя ответом. Мне не интересно слушать его извинения. Я подбираю железную трубку и добиваю двух оставшихся Разъяренных псов, представляя, что разбиваю череп Элайдже.

— Думаю, они мертвы, — говорит он, прикладывая к носу рукав.

Я делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. Мы изучаем последствие схватки с псами.

— А разве снаружи было не шесть псов? — спрашивает Элайджа.

Он прав, здесь только пятеро, что может означать только одно.

— Натали! — говорим мы в унисон.

Мы выбегаем из трансформаторной, бежим по коридорам и вверх по лестницам. Мое сердце бешено колотиться. Пожалуйста, пусть с ней все будет в порядке, пожалуйста, пожалуйста. Мы врываемся на крышу. Снаружи неестественная чернота, что-то закрывает лунный свет. Сначала я не вижу Натали, но потом замечаю лежащий на плоской крыше силуэт. Мне в нос ударяет запах крови.

Ночь снова тиха. Я замираю. Элайджа бросается к силуэту.

— Это собака, всего лишь собака! — говорит он.

Я с облегчением вздыхаю.

— Натали? — зову я.

— Тише, — шепчет она, выходя из-за трубы. Она указывает наверх.

Мы все обращаем лица к небу. Сначала я не понимаю, что она имеет в виду, а потом до меня доходит, что же закрывает лунный свет. У меня стынет в жилах кровь.

Эсминец.

Глава 22

НАТАЛИ

— ОН ПОЯВИЛСЯ всего несколько минут назад, — шепчу я. — Не думаю, что нас уже успели засечь.

Внизу, в центре барачного поселка, на земле корчатся два Люпина.

— Гаррик и Саша? — шепчет мне Эш.

Я киваю.

— Они рухнули на землю где-то с минуту назад и забились в агонии. Я не понимаю, что с ними случилось.

— Мы как раз врубили ультразвуковой щиток, — отвечает Эш. — Похоже, он действует на всех псин.

— Как же нам отсюда выбраться? — спрашивает Элайджа. Я замечаю, что его нос немного опух. Должно быть, ему хорошенько досталось в стычке с шакалами.

Я указываю на Кармазинные горы, которые находятся слева от нас в нескольких сотнях футах. Когда мы входили в лагерь, то я заметила у основания горы заколоченный железнодорожный туннель.

— Думаю, что Стражи использовали туннель для снабжения лагерь продовольствием, — говорю я. — Он должен вывести нас к депо.

— Пошли скорей, пока до них не дошло, что с Гарриком и Сашей что-то не так, — говорит Эш.

Он забирает у меня свой вещмешок, а мне оставляет мой. Когда он поднимается на ноги, то старается не смотреть в мою сторону. Мы ныряем обратно в здание администрации. Я протягиваю руку к Эшу, но он, будто не замечает её. Я опускаю её. Он из-за чего-то злится на меня? Ну, конечно же, он расстроился из-за того, что я его оттолкнула. Эшу это не понравилось. У меня щемит сердце от угрызений совести. А может он подслушал наш разговор с Элайджей? Но если это так, то это не объясняет того, почему он злится на меня. Если только... если только он не злится. Возможно, таким образом, он отталкивает меня? Прежде я никогда не думала о такой возможности, мне казалось, что эта новость раздавит его, но он не будет испытывать ко мне отвращение. Я чувствую себя униженной. Мои щеки пылают от бушующих во мне эмоций.

Эш подбирается к входной открытой двери и выглядывает на улицу, как раз тогда, когда по земле шарит луч дирижабля. Он быстро захлопывает дверь. Синий луч светит в пыльные окна, заполняя коридоры жутковатым свечением. Мы приседаем на корточки, пока прожектор сканирует здание: раз, второй, прежде чем двигаемся дальше.

— Вперед, — говорит Эш, открывая дверь.

Мы выбегаем на улицу и тут же прячемся между бараками. Они служат не очень-то хорошим прикрытием, и если прожектор будет направлен сюда, то нас немедленно обнаружат. Эш принимает лидерство на себя, когда мы бросаемся от здания к зданию. Свет резко переправляется в нашу сторону, и мы прилипаем спинами к стене. Я закрываю глаза и молюсь. Свет проходит мимо, не заметив нас. Моя кровь кипит от адреналина, пульс ускорен. Видимо, почувствовав, что я в панике Эш берет меня за руку, и мое сердцебиение чуть успокаивается. Его прикосновение значит больше, чем он себе может представить. Может до этого он просто не заметил моей руки, потому и не взял её?

Мы бежим к туннелю рука об руку, Элайджа не отстает. Луч прожектора замирает, фокусируясь на чем-то в центе барачного городка: это обнаружили Гаррика и Сашу. У нас есть самое большее несколько минут, прежде чем за ними спустится Транспортер, и гвардейцы Стражей наводнят лагерь. Хотя, я не понимаю, почему гвардейцы сразу же не спустились вместе с Люпинами. В их действиях не наблюдается особого смысла, но кто станет возражать против небольшого везения.

И вот мы, наконец, оказываемся у туннеля, и Эш с Элайджей принимаются отдирать приколоченные доски, закрывающие вход. Над нами в Эсминце открывается люк, и ночное небо разрезают какие-то металлические полосы. Транспортер.

Я помогаю Эшу и Элайдже с досками, дергая их изо всех сил, не обращая внимания на занозы, впивающиеся мне в ладони.

Транспортер спускается все ниже, поднимая вверх пыль от земли.

— Скорей! — восклицает Элайджа, отдергивая очередную перекладину.

Он срывает еще одну деревяшку, что делает отверстие достаточно большим, чтобы мы смогли в него пролезть. Мы с Эшем запихиваем внутрь свои вещмешки, а затем все трое залезаем в туннель, бросаясь в рассыпную, как только свет прожекторов заполняет пещеру. Мы не пытаемся выяснять, засекли нас или нет, а бежим скорее вглубь черноты туннеля. Мне никогда не доводилось сталкиваться прежде с такой кромешной тьмой — я будто ослепла. Мои ноги то и дело спотыкаются о шпалы. Я провожу рукой по каменной стене, пока мои пальцы не обнаруживают холодные железные перила, в четырех футах от земли, и повисаю на них, стараясь перевести дух и обуздать свой страх.

Раздается громкое урчание, и мне поначалу страшно, что в пещере что-то есть. А потом Элайджа издает короткий смешок.

— Что у тебя с животом, Дарклинг? — шепчет он мне в ответ.

— Я не ел несколько дней, — отвечает Эш, сквозь стиснутые зубы. Он на мгновение прислоняется к стене, и у него опять урчит желудок. И снова, как бы мне хотелось хоть чем-нибудь ему помочь.

— Ты в порядке? — спрашиваю я его.

- Буду в порядке. — Он, пошатываясь, идет в непроглядную тьму.

Я слышу, как где-то в глубине пищат летучие мыши и молюсь только лишь о том, чтобы те тоже не были заражены вирусом Разъяренных. Мне не справится за одну ночь и с псами, поедающими людей, и плотоядными летучими мышами. Мои глаза потихоньку привыкают к темноте, конечно, я не могу четко все разглядеть, но и этого достаточно, чтобы различить, где находятся стены, а где пустота. Но даже при этом, я крепко держусь за холодный поручень, следуя за Эшем.

У меня возникает ощущение, что он все-таки не знает о том, что я больна. По тому, как он ведет себя. Разумеется, он переживает за меня, учитывая ситуацию, в которой мы находимся, но не больше. Он вовсе не выглядит так: моя невеста в скором времени умрет от ужасного вируса. Думаю, что все-таки он не слышал наш разговор с Элайджей. А если бы слышал, то наверняка уже как-нибудь дал знать об этом.

С одной стороны мне становится легче — на какое-то время это избавит нас от страданий, пока я не найду в себе силы рассказать ему обо всем. Но в конечном итоге, я должна буду это сделать, чего мне совсем не хочется. Ведь я понимаю, как только эти слова сорвутся с моих губ — это будет означать конец нашим отношениям. Мне придется оставить его и не только ради его собственной безопасности, а потому что так будет нужно. Я не могу позволить ему наблюдать за тем, как я мое тело будет гнить и умирать, как это было с его мамой. Я вздрагиваю при мысли, что потеряю его, и Эш втягивает воздух, чувствуя мою боль. Единственная проблема Кровных половинок заключается в том, что каждый раз, когда у меня болит сердце, Эш тоже это чувствует. Он поглядывает через плечо, его глаза полны переживания за меня.

Мы идем по темному туннелю на протяжении нескольких часов, и я понимаю, что если в ближайшее время мы отсюда не выберемся, то сойду с ума. Хорошо, что нас никто не преследует. Иначе мы бы уже это поняли.

— Интересно, как дела у остальных сейчас, — говорит Элайджа.

Эш останавливается и копается в своем вещмешке, а потом что-то вынимает из него.

— Совсем забыл про это, извините, — говорит он. Он щелкает выключателем, и свет от загоревшегося портативного экрана заполняет туннель. У меня режет глаза от перемены освещения, но я рада, что снова могу видеть. Мы слушаем последние новостные отчеты, в то время как Эш использует экран в качестве фонарика.

Больше часа я слушаю новость за новостью о членах организации «Люди за Единство», которых схватили и казнили. Как Стражи ударили по группировкам повстанцев в Огненных порогах, Красной зиме, Литии и список продолжается. Я быстро прикидываю в уме, выходит более двух сотен человек, убитых. Цифра более чем шокирующая, учитывая, что Пуриан Роуз объявил нам войну всего несколько дней назад. Если так и будет продолжаться, то восстание продержится недолго. Я смотрю на Эша. Его лицо освещено портативным экраном. Губы сжаты в угрюмую полоску. Он думает о том же, о чем и я: мы должны найти «Ора» и быстро.

— Мы можем сделать привал? — спрашивает Элайджа. — У меня ноги отваливаются.

Мне не хочется навечно застрять в туннеле, но я вспотела от усталости, и понимаю, что и Эш долго не продержится, видя, как он держится за живот. Мы находим нишу в стене туннеля и усаживаемся в неё, подстелив наши пальто. Эш кладет экран между нами на землю, деля, таким образом, свет на всех.

— Я собираюсь воспользоваться дамской комнатой, — говорю я, спеша вниз по туннелю, пока не нахожу еще одно углубление в стене. Там намного темнее, без света цифрового экрана, и я стараюсь как можно быстрее убраться оттуда, напуганная мыслью о крысах, тараканах и, бог знает, что еще там может водиться во мраке.

Потом я мчусь обратно к Эшу и Элайдже, и в спешке спотыкаюсь о железнодорожную опору. Я падаю и разбиваю о сломанную шпалу ладони и руки в кровь. Морщась, я переползаю в сидячее положение и осматриваю свои раны. У меня из руки торчит большая щепка. Я закусываю губу и выдергиваю её из руки. Кровь сочится из раны, я осторожно поднимаюсь на ноги, держа руку вверху.

— Эш? Элайджа? — окликаю я. Я не вижу их. — Я поранилась. Я...

В темноте раздается ужасный рык, который эхом разносится по туннель. От страха у меня душа уходит в пятки. Что-то бросается на меня да с такой силой, что вышибает из меня весь воздух из легких. Я не могу даже закричать, когда существо запрокидывает мне голову, чтобы добраться до моей шеи. Все о чем я думаю — это Разъяренные псы. Но потом я замечаю рубашку, слышу запах костров и мускуса, ощущаю кожей горячее дыхание Эша. Мое сердце сжимается от страха, за себя, за него.

— Нет! — вскрикиваю я, когда его клыки дотрагиваются до моей кожи.

Неожиданно его тело больше не прижимает меня к земле. Раздается удар костей о камень, когда Элайджа отбрасывает Эша к стене. У меня из раны бежит кровь и Эш рычит и вновь бросается на меня, но Элайджа обхватывает Эша рукой за горло и оттаскивает его от меня. Эш упирается, цепляясь ногами за землю, борясь с Элайджей, но Бастет слишком силен. Эш начинает выбиваться из сил, пока, наконец, не прекращает сопротивляться и его кровожадность сходит на нет. Но даже тогда Элайджа не отпускает его.

Я притрагиваюсь к шее и вздыхаю с облегчением, понимая, что Эш не прокусил мою кожу.

— Ты в порядке? — спрашивает меня Элайджа.

— Да, — говорю я, хотя дрожание моего голоса выдает меня с головой. Эш напал на меня. Как я могу быть в порядке? Я знаю, что Дарклинги пьют человеческую кровь, но это впервые, когда он решился выпить моей крови, словно я добыча.

— Он голоден, а запах твоей крови сводит его с ума, — тихо говорит Элайджа, когда я подбираюсь поближе к нему. — Он сам не ведает, что творит. Возможно, тебе лучше бы перевязать руку.

Я возвращаюсь к нише и нахожу в мешке Эша его черный головной платок. Я обматываю им руку, повязка так себе, но она приостанавливает кровь и, похоже, Эш слегка приходит в чувства. Я усаживаюсь на наш настил. Меня все еще трясет.

— Мне жаль, — удается выговорить Эшу.

— Я все понимаю. Ничего страшного, — успокаиваю я его, а потом поворачиваюсь к Элайдже. — Нам нужно накормить его. Я вроде слышала тут летучих мышей. Может быть, нам удастся поймать одну из них...?

Элайджа мотает головой.

— Даже, если мы её поймаем, он ей одной не насытится.

Мои глаза жгут слезы, и я смахиваю их, ненавидя себя за то, что не могу помочь парню, которого люблю. Вирус убьет не только меня, он убьет и его. Элайджа, не говоря ни слова, прокусывает запястье и подносит руку, из ран которой сочится кровь, к Эшу.

— Лучше умереть, — сплевывает Эш.

— Ты умрешь, если не поешь, — отвечает Элайджа.

— А твоя кровь не убьет его? — спрашиваю я.

— Нет. Для Дарклингов токсичен только яд Бастетов, а наша кровь наоборот, может предать им сил, — говорит он.

Я поворачиваюсь к Эшу и умоляюще прошу его:

— Пожалуйста, попей Эш. Ради меня?

Эш на мгновение закрывает глаза, а потом берется за руку Элайджи. Он прижимает губы к ранкам и начинает пить, сначала потихоньку, а потом все с большей жадностью. Из его горла раздается стон и он ближе подносит руку Элайджи. Элайджа слегка покачивается, но не вырывается. Кровь стекает по губам Эша и капает на землю. Он пропускает пальцы сквозь волосы Элайджи и оттягивает его голову в сторону, а потом впивается ему в шею. С губ Элайджи срывается вздох, когда в его кровь проникает Дурман. Он повисает на Эше, а его дыхание становится прерывистым.

— Хватит, — говорю я, спустя минуту, когда понимаю, что Элайдже больше не выдержать.

— Нет, — рычит Эш, его губы малиново-красные. — Еще.

— Отпусти его, — твердо говорю я.

Он отпускает Элайджу и тот падает спиной к стене, одурманенный и истощенный. Но жажда Эша никуда не делась, его глаза по-прежнему дикие и голодные. Прямо как глаза у Разъяренного, который убил моего отца. Он замечает страх на моем лице и будто в нем срабатывает выключатель, внутренний зверь снова приручен. Эш вытирает рот и ему каким-то образом подняться на ноги. Он что-то бормочет о том, что ему нужно отлучиться в уборную и идет вглубь туннеля, хотя я понимаю, что он просто стремится убраться подальше от меня.

Когда Эш уходит, я склоняюсь к Элайдже, чтобы прощупать его пульс. Он замедленный, но ровный.

— У тебя все в порядке? — спрашиваю я, отрывая еще одну полоску ткани от черного платка Эша и обматывая её вокруг кровоточащей руки Элайджи.

— Все искрится, — говорит он мечтательно.

— Это Дурман. Тебе от него весело, — отвечаю я. И это еще мягко сказано. Помниться, как-то Эш тоже накачал меня им — эйфория и видения были очень насыщенными. Я даже сейчас немного завидую Элайдже. Мне бы тоже хотелось получить немного счастья, даже, если оно вызвано химической реакцией. На меня давят боль от утраты сестры и моя болезнь.

Я расстегиваю рубашку Элайджи с тем, чтобы стереть сворачивающуюся кровь с его шеи и груди. Элайджа тихонько урчит, наслаждаясь моими прикосновениями, когда я провожу клочком ткани по его загорелым мышцам. Я стараюсь не обращать на это внимания, зная, что сейчас он под Дурманом и ничего не может с собой поделать. Однако у меня возникает чувство, что это нехорошо, что я обтираю его, когда мой жених находится совсем рядом.

— Спасибо, что помог Эшу, — тихо говорю я, когда заканчиваю перевязывать его.

— Для тебя все, что угодно, красотка. — Элайджа поднимает руку и проводит ею по моей щеке. — Я люблю тебя.

Я отстраняюсь от него, пораженная произнесенными им словами. Это все Дурман, уверяю я себя. Под его действием они любят всех, даже, если на самом деле это не так. Элайджа заснул с улыбкой на своих чувственных губах, и я знаю, что ему снятся хорошие сны. Что до меня, то я сомневаюсь, что мне удастся сомкнуть глаза.

У меня за спиной происходит какое-то движение, и я поворачиваюсь. Из тени бесшумно выходит Эш, его глаза блестят. Он выглядит очень несчастным. Он даже не смотрит на меня, просто садится на землю и прислоняется спиной к стене, а потом закрывает глаза.

— С ним все будет в порядке? — спрашивает Эш спустя мгновение.

— Когда он проснется, то у него будет жуткое похмелье, но с ним все будет в порядке.

Эш слабо кивает и отворачивается от меня, но я успеваю заметить, как у него по щеке скатывается слеза.

Глава 23

ЭШ

ЦИФРОВОЙ ЭКРАН слегка тускнеет, когда аккумулятор начинает подсаживаться. Я всю ночь смотрю новости, стремясь, чтобы мои мысли были все время чем-то заняты, но ничего не выходит. Все о чем я думаю, это о том, как Элайджа признался в любви Натали, подтверждая тем самым мои опасения, что она изменяет мне с ним. Я выключаю цифровой экран, чтобы он окончательно не разрядился.

Голова Натали лежит у меня на коленях. Я аккуратно убираю белокурые волосы с её лица. Меня переполняет горе. Но, несмотря на всю ту боль, злость и унижение, которые испытываю, я все равно люблю её. Я не могу винить Элайджу, что он так сильно увлекся ею — она потрясающая. А она те же чувства к нему испытывает? Натали, кажется, была ошеломлена его признанием, так что может, её чувства к нему не так сильны, как его к ней. Это дает мне надежду, что, может быть, я еще не потерял её.

Элайджа шевелится и просыпается. Он садится и стонет, хватаясь за голову. Дурманное похмелье — частое побочное явление, если в вас попадает яд Дарклинга. Колотые раны на руке и шее еще не зажили, заставляя мою жажду вернуться, да еще и с удвоенной силой. Я пытаюсь не думать, какая у него вкусная кровь. Прежде я не пробовал ничего похожего на кровь Бастетов. Она такая вкусная. Мне хочется еще.

— Даже не думай, Дарклинг, — говорит он, читая мои мысли.

— Могу сказать то же самое и про тебя. — Для голодного Бастета прямо сейчас я выгляжу очень аппетитно.

Он закатывает глаза.

— Не обольщайся. Ты не в моем вкусе.

— Разумеется, ты предпочитаешь блондинок, не так ли? — огрызаюсь я.

Он смотрит на Натали, а потом снова переводит взгляд на меня. У него между бровей пролегает морщинка.

— Мне она не интересна, — говорит он.

— Не лги. Я видел вас в лаборатории. Она взяла с тебя обещание не рассказывать кое-что, что могло бы меня ранить. И если ты не пытаешься переспать с ней то, что это? — требовательно спрашиваю я.

Элайджа опять смотрит на Натали, явно чем-то терзаемый.

— Ну? — Мой гнев растет. Почему бы ему просто не сознаться? — Прошлой ночью ты признался ей в любви.

Он кажется искренне удивленным.

— Серьезно? За меня говорил Дурман.

— Вот дерьмо. — Меня пронзает ужасная мысль. — И как давно это длится между вами?

Натали освободила Элайджу из лаборатории месяц назад. Неужели они все это время поддерживали связь друг с другом, пока я был занят, работая на Роуч и Сигура? Эта мысль, об этом предательстве просто не укладывается у меня в голове.

Натали будит тон моего повышенного голоса, и она сонно моргает.

— Все хорошо? — спрашивает она.

Я поднимаюсь на ноги, меня трясет от злости.

— Все отлично. Нам пора идти.

К тому времени, когда они меня догоняют, я уже на полпути к выходу из туннеля. Натали пытается взять меня за руку, но я просто не могу принять её ладонь. Еще нет. Боль еще слишком сильна. Мы идем вдоль рельсов в абсолютной тишине. Меня захлестывают гнев и унижение. Они отравляют мои мысли. Одно дело считать, что Натали с Элайджей сошлись в последние несколько дней, потому что почувствовали сильное влечение друг к другу — с этим я еще могу как-то справиться, но совсем другое — если они уже ни один месяц спали друг с другом. А это может означать, что они по-настоящему не безразличны друг другу. Вот этого я никогда не смогу простить.

Чего я не понимаю, так это, почему она согласилась выйти за меня замуж, если её сердце больше не принадлежит мне. Чувство долга? Черт, она что, жалеет меня? Я представляю свои ожоги на руках и плечах, вспоминаю о кошмарах, которые мучают меня во сне, и понимаю, что она должна жалеть меня. Элайджа, по сравнению со мной, более привлекателен.

Мы довольно долго идем к выходу, и я вздыхаю с облегчением, когда через час, наконец, добираемся до него. Мы оттягиваем в сторону одну из деревянных досок и вылезаем наружу. Несмотря на зной и неприятное покалывание кожи от солнца, я рад дневному свету. Нет ничего хуже, чем быть запертым под землей с Натали, Элайджей и своими мыслями.

Я сглазил.

Мы направляемся к краю оживленного железнодорожного и грузового депо. Там, должно быть, пятнадцать железнодорожных путей, расходящихся в разные направления, плюс десятки вагонов загруженные длинными металлическими контейнерами. На крыше здания депо установлены цифровые экраны, которые транслируют последние новости Си-Би-Эн. Гвардейцы Стажи деловито выгружают контейнеры из товарняка на грузовики, готовые к транспортировке к месту назначения. Похоже, что основная часть груза — это оружие, медикаменты и продовольствие.

Над депо зависает знакомый Эсминец. Мы пришли прямо львам на съедение.

Мы скользим обратно в туннель, с глаз долой. Когда Натали говорит, что Стражи используют туннель, чтобы добираться до лагеря, я и не подозревал, что депо по ту сторону, находиться все еще в рабочем состояние. Но, с другой стороны, почему бы ему не функционировать — я сглупил, не выяснив это раньше. Все-таки у нас не так много вариантов.

— Может нам вернуться в лагерь? — шепчет Натали. — Если Эсминец здесь, они, скорее всего, ждут, что мы покажемся.

Я мотаю головой.

— Если бы они нас поджидали, тогда тот конец патрулировала бы сотня гвардейцев. Они не знают, что мы здесь — должно быть, они считают, что мы убежали обратно в пустыню.

— Так зачем они здесь? — спрашивает Элайджа.

— Чтобы подзаправиться? — предполагаю я.

— Нам следует вернуться в лагерь, — говорит Элайджа.

— И куда нам потом идти? — в ответ спрашиваю я. — Там все еще нет никаких средств передвижений, мы черти где, и мне долго по такой жаре не продержаться. Нет, мы останемся здесь. Нам просто надо пробраться незамеченными на один из этих грузовиков.

— И как ты предполагаешь это сделать? — спрашивает Элайджа.

— Выкинем тебя им в качестве приманки? — предлагаю я.

Элайджа корчит из себя обиженного, а Натали одаривает меня суровым взглядом.

Я внимательно просматриваю депо с железнодорожным туннелем, хотя, как по мне, то, похоже, что он забаррикадирован ящиками и перевернутыми тачками, сваленными возле выхода. Я наблюдаю, как группа гвардейцев Стражей грузят ящики в грузовики, припаркованные один к другому, так что между ними всего несколько футов. На всех ящиках было напечатано разное место назначения: Центрум, Атена, Галлий, Леополис, Фракия — в яблочко! Наконец-то немного удачи.

— Вон, — говорю я, указывая на зеленый грузовик, чьи ящики промаркированы словом «Фракия». — Мы сбежим в нем.

— Нам никак не замаскироваться, — говорит Натали. — Они нас узнают.

— Тогда остается это делать по старинке — просто не попадаться им на глаза, — говорю я.

Мы обсыпаемся песчаником с пола пещеры, затемняя нашу кожу и одежду, в надежде, что это послужит нам хоть каким-то камуфляжем. Я слегка вздрагиваю при виде черноты на предплечье Натали, вспомнив, что я и сделал. Она скатывает нее рукав рубашки, закрывая руку.

— Мы готовы? — спрашиваю я.

— Нет, — бормочет Элайджа.

Натали кивает.

Я осторожно подхожу к выходу из туннеля. В двадцати футах от нас гвардейцы загружают ящики на красный грузовик, конечная цель которого Галлий. Это наш шанс. Грузовики стоят близко друг к другу, так что мы можем легко перебегать от одного к другому, прячась под ним, пока все чисто. Однако мне придется отвлечь гвардейцев. Осмотревшись, я заметил груду небольших ящиков справа от грузовика, все с зеленым крестом и словом «ХРУПКОЕ» напечатанным на нем. Медикаменты. Отлично. Я поднимаю с земли камень, определяю рукой его увесистость. У меня будет всего одна попытка. Я делаю глубокий вдох и кидаю камень в ящики. Он попадает в середину, и медикаменты падают на землю.

Гвардейцы, крича друг на друга, срываются с мест и бегут скорее к разбившимся ящикам, чтобы оценить ущерб. У нас есть считанные секунды, чтобы пересечь пыльную дорогу.

— Вперед, — говорю я.

Мы выбегаем из туннеля, оказываясь на слепящем солнце. Адреналин бьет по моим венам, а в голове единственная мысль: БЕЖАТЬ! Мы вжимаем головы в плечи, ныряем между ящиками и используем перевернутые тачки в качестве прикрытия. Гвардейцы Стражей все еще пытаются выяснить, кто разбил медикаменты, обвиняя друг друга.

И как только один из них находит камень, мы уже добираемся до грузовика.

Гвардеец держит камень в руке и хмурится.

Я заталкиваю Натали под грузовик. Следующим Элайджу.

Гвардеец начинает поворачиваться.

Черт!

Я как раз успеваю нырнуть под грузовик, когда гвардеец смотрит в нашу сторону. Мое сердце чуть ли не выпрыгивает из груди, когда гвардеец идет в нашу сторону. Неужели он меня видел? Пара коричневых кожаных сапог останавливается прямо перед нами. Я задерживаю дыхание. Надолго. Кажется, это длится бесконечность.

— Ну же, вы оба, у нас нет целого дня, — окликает он своих двух коллег.

Я выдыхаю.

Над нашими головами раздается грохот, пока они продолжают грузить ящики в машину.

— Поверить не могу, что мы разобрались с доставкой всего этого дерьма в Галий, учитывая все проблемы, — простонал «Коричневые Ботинки» своем напарникам.

— А что там с этим Галием? — поинтересовались те.

Элайджа нетерпеливо стучит пальцем мне по плечу и показывает, что собирается двигаться дальше, но я качаю головой. Я хочу послушать, что скажут гвардейцы.

— Черт, Спиннер, за новостями что ли не следишь? Дарклинги вырвались из гетто. Там было кровавое месиво, — говорит он. — Зачем им, думаешь, понадобилось все это оружие и медикаменты?

Когда это произошло?

— Да, я вообще, как-то не думал об этом, — отвечает Спиннер.

— Ты не думаешь об этом до поры до времени, — говорит «Коричневые Ботинки».

— До меня доходили слухи, что там был и Феникс, — вмешивается в разговор третий гвардеец. — И вроде как в одиночку убил пятьдесят гвардейцев.

— Я слышал, что сотню, — говорит «Коричневые Ботинки». — Он разрывал им глотки, и кровь лилась рекой.

— Шутишь? — нервно спрашивает Спиннер.

У меня в голове без остановки крутится эта новость. Дарклинги устроили восстание в Галие, столице Медного штата? Офигеть. Медный штат — где сосредоточены все оружейные фабрики. Повстанцы вызвали в штате хаос и Эмиссар Винсент казнен, там будут твориться беспорядки. Это же... здорово!

Мне интересно, кто же распространяет слухи, что я во всем этом замешан. Может Роуч? Умно. Это не только поможет не сесть Стажам мне на хвост, пока я ищу «Ора», но и заставит гвардейцев бояться меня. Порой миф о человеке мощнее, чем реальность. Они даже и не подозревают, что настоящий Феникс прячется у них под грузовиком, испачкан в грязи и напуган до чертиков.

— Не слыхал, чего там, у Пирсона в его грузовом отсеке? — спрашивает Спиннер.

— Поверю, когда сам увижу, — отвечает «Коричневые ботинки». — Он постоянно трепет какую-то хрень. Один раз сказанул, что подстрелил Люпина, а потом выяснилось, что это был просто пес какого-то парня.

Третий гвардеец смеется.

— Ага, а когда он утверждал, что взял целое гнездо Разъяренных?

— Да нет, на этот раз он не врет. Он сказал, что напал на него два дня назад в Огненных порогах, — говорит Спиннер, слегка защищаясь.

Огненные пороги? Какое знакомое название...

— Если это правда, то почему никому ничего не показал? — возражает «Коричневые ботинки».

— Волновался, что кто-то узнает и попытается спереть.

— Он лжет, — говорит третий гвардеец.

— Если он лжет, то с чего бы ему вызывать сюда Себастьяна Идена? — спрашивает Спиннер.

— С того, что Пирсон так же туп, как и ты, — отвечает «Коричневые ботинки».

«Коричневые ботинки» и третий гвардеец смеются от души, в то время как Спиннер бормочет себе под нос проклятия. Натали вопросительно смотрит на меня. Это объясняет присутствие в небе Эсминца. Понимание этого снимает камень с души, ведь они поджидали не нас, но что бы не находилось в грузовом отсеке, должно быть — это очень ценно, раз Себастьян решил прервать поиски и лично взглянуть на это.

Когда они продолжают заниматься погрузкой, поднимают своими ботинками красную пыль в воздух, которая щекочет нам носы. Натали прикрывает свой нос и одновременно с этим чихает. Она бросает на меня панический взгляд.

— Ты ничего не слышал? — спрашивает «Коричневы ботинки». Я делаю взмах рукой, показывая тем самым, Натали с Элайджей нужно уходить. Мы ползем по земле к грузовику, припаркованному в паре футах от нас, как раз вовремя, потому что Коричневые ботинки заглядывает под красную машину, под которой мы прятались.

— Неа, — бормочет он и качает головой.

Мы несемся к следующему перевозчику, держась вне пределов видимости, и спустя несколько минут замирания сердца, мы оказываемся у зеленого грузовика, следующего во Фракию. Он стоит рядом с бронированным товарняком, но загружен он отнюдь не медикаментами: заключенными. Люди кричат и стонут внутри вагонов, их руки тянутся из зарешеченных окон, умоляя проходящих мимо гвардейцев освободить их или хотя бы дать воды.

— Мы должны им помочь, — говорит Натали.

— Нас заметят, — отвечает Элайджа.

Гвардеец Стражей открывает дверь грузовика и забирается внутрь. У нас мало времени.

— Эш, смотри! — шепчет Натали, указывая на три фигуры, идущие вдоль товарняка, направляющиеся к нам. Это Себастьян и Гаррик с кем-то третьим — гвардейцем Стажей, Пирсоном.

Гвардейцы врассыпную разбегаются с дороги Себастьяна, когда тот направляется к одному из вагонов. Когда он идет, серебристые пуговицы его мундира Ищейки блестят в солнечном свете. Его голова и лицо чисто выбриты, над левым ухом татуировка розы. Чернила потемнели от яркого-алого до темно-красного дерева, где его оливковая кожа загорела.

По сравнению с Себастьяном, Гаррик выглядел растрепанным и усталым. Вокруг его ушей была запекшаяся кровь, должно быть оставшаяся после того, как лопнули барабанные перепонки, при включении локатора. Его дорогая одежда порвана с одного боку, и я предполагаю, что ему повезло столкнуться лицом к лицу со стаей голодных Разъяренных псов. Должно быть они, как и мы, не понимая необходимости в локаторах, вырубили их. Только гвардейцы, работающие в лагере Бесплодных земель, могли знать об этих шакалах. Это могло объяснить, почему они не нашли нас в туннеле; скорее всего они проторчали тут недостаточно долго, чтобы хорошенько прочесать окрестности.

Он принюхивается к воздуху и смотрит в нашу сторону, его глаза сощуриваются из-за яркого солнца. Мы убираемся подальше в тень.

— Думаете, он нас видел? — шепчет Элайджа.

Мои мышцы напрягаются. Под грузовиком темно, да и мы все в грязи, так что вряд ли он нас видит. Меня больше волнует, что он может нас учуять, хотя вонь от заключенных в вагоне должна помочь скрыть наш запах. Гаррик продолжает смотреть в нашу сторону и нам кажется, что проходит вечность, прежде чем он переключает свое внимание на Себастьяна и гвардейца. Я слегка расслабляюсь.

— Лучше бы оно того стоило, — резко говорит Себастьян Пирсону.

— О, еще как! — отвечает гвардеец.

Он отодвигает дверь одного из вагонов и демонстрирует то, что находится внутри.

Натали прикрывает рот, чтобы подавить крик.

Внутри вагона, закованный в цепи, с потолка свисает Сигур.

Вот, почему Огненные пороги показались мне знакомыми. Именно туда Сигур должен был отправиться, когда мы обсуждали наши планы побега. Его крылья искромсаны, а сам он жестоко избит, его белые волосы все в крови, а лицо почти неузнаваемо. Мгновение я надеюсь, что Себастьян не сможет его узнать.

Себастьян шагает внутрь и хватает Сигура за лицо, поворачивая его то в одну, то в другую сторону, рассматривая поближе. На губах Себастьяна появляется холодная устрашающая улыбка.

— Да у меня сегодня просто праздник какой-то! — говорит он.

Сигур плюет Себастьяну в лицо, Ищейка ударяет его в ответ в живот. Сигур складывается пополам.

— Перевести кровососа на Эсминец, — говорит Себастьян, стирая с лица слюну.

Пирсон останавливает Люпина.

— Эй, постойте-ка. А что насчет моего вознаграждения?

Гаррик рычит на гвардейца и тот отступает назад.

Себастьян вынимает свой меч и двумя взмахами отсекает остатки крыльев Сигура. Его возглас от боли эхом разлетается по всему депо, а темная кровь сочиться по спине.

Себастьян бросает крылья Пирсону.

— Вот, твоя награда. А теперь развяжи тварь и приведи ко мне на корабль.

Он сходит с поезда.

Пирсон и Гаррик сняли цепи, держащие Сигура. Он упал на землю, обессиленный и измученный. Его голова дергается в нашем направлении, и на его лице застывает выражение ужаса, когда он видит нас, прячущихся под грузовиком.

Двигатель грузовика начинает грохотать. Они собираются уезжать.

— Нам нужно уходить, — шепчет Элайджа.

— Мы должны спасти Сигура, — отвечает Натали.

Если я собираюсь прийти Сигуру на выручку, то нужно действовать немедленно.

Двигатель набирает обороты.

Это наша лучшая возможность попасть во Фракию.

Мои глаза встречаются с глазами Сигура.

Он твой Кровный отец.

Сигур, все понимая, слегка качает головой.

— Вперед, — говорю я остальным, и мы бежим в конец вагона, и забираемся внутрь.

Они бегут сразу за мной. Мы ныряем, прячась за башнями из ящиков, когда третий охранник приближается к грузовику. Он захлопывает дверь, закрывая нас от мира, но прежде чем это происходит, до меня доносится крик Сигура.