Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!

Предисловие от автора

Русско-японская война – настоящая трагедия Отечества, о которой не прекращаются споры до сих пор. И Алексей Николаевич Куропаткин[1] – ее привычный символ. Современники возлагали на него огромные надежды, однако он их не оправдал. Почему? Традиционно принято винить в этом неудачную кадровую политику Николая II, дескать, поставил умного и толкового, но нерешительного и слишком осторожного штабиста командовать войсками. Популярная теория. Но есть нюанс…

Алексей Николаевич обладал по-настоящему геройской биографией. То он первым врывался на укрепления противника, то успешно вел штурмовую колонну в бой, то организовывал сложнейший марш через пустыню. Нигде и никогда он не проявлял той самой нерешительности и осторожности до самой Русско-японской войны. Что на низовом уровне, что на посту военного министра. Везде решительность граничила с лихостью, дополняясь тонким чувством конъюнктуры, трезвым восприятием новинок и незамедлительным внедрением их в дело. Например, всего за пять лет сидения в министерском кресле он смог качественно переломить катастрофическое положение Русской императорской армии в области снабжения, организации быта и подготовки личного состава. Именно он внедрил в войсках полевую кухню и массовое применение консервов. И прочее, прочее, прочее.

Почему же тогда, приняв командование Маньчжурской армии, он так резко переменился? Что произошло? При попытке разобраться я наткнулся на так называемый «казус Ухач-Огоровского», который подает ситуацию в совершенно ином ракурсе.

Полковник Николай Александрович Ухач-Огоровский, опытный интендант, прибывает на Дальний Восток в апреле 1904 года и сразу становится начальником разведки Маньчжурской армии России. Разведки! Никогда с ней не был связан, а тут раз – и стал руководить. И надо отметить, делал это он очень «умело». Как показало следствие в 1911–1912 годах, Ухач-Огоровский присваивал деньги, выделяемые ему на работу с агентами, а в штаб докладывал сущие выдумки. После того как Николай Александрович «наладил» работу разведки[2], Куропаткин сделал его «начальником транспортного цеха». И здесь он развернулся на славу! Именно этот человек был ответствен за срыв обеспечения продовольствием, фуражом, амуницией, боеприпасами и тягловыми животными всей армии, «освоив» под шумок поистине гигантские суммы.

Знал ли об этом Куропаткин? Конечно, знал. Ведь именно он представил Ухач-Огоровича на повышение, несмотря на массовые жалобы на него боевых офицеров и постоянные сложности со снабжением армии. Да и потом, когда шло следствие, давал очень благожелательные для Николая Александровича показания…

Совершенно очевидно, что он как-то был связан со всем этим делом. Но как? Никаких внешних признаков улучшения материального благополучия ни у него, ни у его родственников после войны не наблюдалось. Масштаб хищений был огромен – по разным оценкам, он достигал нескольких десятков миллионов рублей. Тех рублей. Николаевских. Если пересчитать на современные деньги по золотому эквиваленту, получатся сотни миллиардов образца 2016–2017 годов. Очень солидные деньги! Куда они делись? Неизвестно.

И тут всплывает еще три интересных момента.

Первый связан с судьбой самого Куропаткина. Дело в том, что в 1918 году он был взят в заложники большевиками, но, когда дело дошло до расстрела, руководство Губ ЧК не решилось его убивать. Вместо этого старого военного министра отправили в Петроград, откуда он вскоре вернулся с «охранной грамотой» от руководителя ЧК и револьвером, выданным ему «для защиты от бандитов». После чего от него отстали, позволив спокойно дожить свою жизнь. Почему его не тронули? Из-за чего? Откуда такое благодушие?

Второй момент тесно связан с Ухач-Огоровичем. Сразу после войны он ушел в отставку, развелся с женой и уехал в Киев, где в кратчайшие сроки занял видное положение в обществе. Кутил, гулял, волочился за бесчисленным количеством дам. Ну и уделял немалое внимание патриотическому воспитанию молодежи – ездил по учебным заведениям, рассказывая всем, как нужно любить Родину. Ему ли не знать? Не жизнь, а сказка! Одна беда – еще во время войны из-за его действий был поднят шум, не утихающий и после. Боевые офицеры требовали расследования. Но ни полиция, ни жандармерия делами Ухач-Огоровича не интересовались. И только прямой приказ Столыпина в 1911 году заставил нехотя начать дело. Вяло и очень неактивно. Мало того, когда следствие зашло в тупик, именно Петр Аркадьевич приказал Ухач-Огоровича арестовать, подивившись странным и бесплодным уговорам подозреваемого добровольно приехать. Но вот беда. Месяца после этого приказа не прошло, как самого Столыпина застрелили в Киеве, а дело спустили на тормозах. Да, обвинительный приговор прозвучал, но он был невероятно мягок, а сам Ухач-Огорович после этого исчезает в неизвестном направлении со сцены истории. Вероятно, чтобы отбывать наказание в лучших борделях Парижа.

Третий момент заключался в том, что, занимая пост военного министра, Куропаткин проводил такую политику по своему ведомству, при котором на укрепление Порт-Артура выделялась лишь малая часть от тех средств, что исправно поступали армейцам на это дело. Из-за чего возведение фортификационных объектов и их вооружение шло с радикальным отставанием от графиков и планов…

Все это наводит на определенные мысли.

Я не знаю, что там произошло на самом деле. Но рискну предположить, что некая оппозиционная группа в элитах страны, вроде той, что организовала и провела Февральскую революцию 1917 года, пыталась это сделать еще в 1904–1905 годах. Куропаткин же, как один из наиболее высокопоставленных военных чиновников России, был с этим как-то сопричастен. Ведь только в его руках была возможность превратить «маленькую победоносную войну» в национальную трагедию. Зачем? Сложно сказать. Своих финансовых выгод в этом деле он не имел…

Внесем же коррективу в этот изгиб истории и добавим Куропаткину понимания последствий его поступков. Одарим Алексея Николаевича своего рода одержимостью «нечистой силой», то есть наглым и циничным соотечественником из наших дней.