Фантастика 1966. Выпуск 2

Отвечает Станислав Лем

Осенью прошлого года в гостях у любителей фантастики Москвы, Ленинграда, Харькова побывал известный польский писатель Станислав Лем. Выступая перед студентами, учеными, в беседах с журналистами он коснулся ряда вопросов, связанных с проблемами научной фантастики и “лаборатории творчества” современного фантаста. Некоторые ответы польского фантаста на вопросы советских читателей мы публикуем ниже.

Что больше всего вам понравилось в Советском Союзе?

Ст. Лем: Больше всего? Пожалуй, то, как у вас в стране любят, читают и ценят хорошую фантастику. Ведь не каждая страна может похвастаться изобилием зрелых, требовательных читателей-фантастов. Фантастика — это литература проблем человека и науки, литература о будущем. И если народ читает фантастику, то, значит, он смотрит вперед, значит, связывает свою судьбу с судьбами науки.

В чем причины высокой популярности жанра научной фантастики?

Ст. Лем: Наш быт заставлен продукцией техники и науки. Но помыслы человека идут ведь дальше быта, к миражам будущего. Воображение человека всегда жаждало чудесного. Но современный человек — реалист, чудесного он ждет не от нарушений законов природы, а от их логического продолжения. Фантастика окунает человека в мир принципиально возможных чудес. Она идет навстречу потребностям воображения человека XX века. Все больше и больше людей начинают понимать, что приключения развивающегося интеллекта относятся к числу самых острых, полнокровных приключений. Ведь каждое научное открытие — это своеобразный детектив, приносящий ученому острые минуты мучений, поиска, а затем мощный поток радости. Фантастика вводит читателя в мир самого острого из приключений — интеллектуального.

Какие страны можно назвать мировыми державами фантастики?

Ст. Лем: Мировые державы фантастики? Это СССР, затем США и Япония. Как ни странно, в некоторых странах, несмотря на высокое развитие науки и техники, жанр фантастики не сопровождается популярностью. Например, издательства ФРГ, Италии, Франции еще не приняли фантастику всерьез. В то же время поток дешевой, низкосортной литературы не перестает наводнять литературные рынки этих стран.

Каковы перспективы развития научной фантастики?

Ст. Лем: Успехи и вес науки в жизни общества не заставляют сомневаться, что интерес к научной фантастике будет расти. Однако, листая книги фантастов, я начинаю испытывать тревогу. Что происходит, скажем, в американской фантастике? В ее авторском активе есть ряд настоящих, больших писателей. Зато подавляющее количество авторов наводняют рынок вульгарной, второсортной продукцией. Гангстеры в космосе, убийцы на галактических орбитах, ковбои, модернизированные на космический лад, заселили страницы этих книг. Супермены в скафандрах утверждают право неких сверхсильных личностей, проектируют худшие стороны современной жизни на всю вселенную. Многие фантасты не могут вырваться из круга заколдованных избитых тем. Герои их, пользуясь свободой фантастического жанра, вызывают духов, испускают флюиды, бездумно телепатируют — короче, отдаются мистике. Когда открыли Америку, конквистадоры хлынули на новый материк. Вслед за открытием начался немедленный и откровенный грабеж Америк. Так и здесь — как только состоялось открытие жанра новейшей фантастики, на его безграничные материки устремились толпы халтурщиков. Балансируя между тягой читателя к фантастике и уровнем его вкуса, авторы эти беззастенчиво подсовывают читателям фальшивый товар.

Таковы будни, такова жизнь фантастики.

В одном из рассказов Станислава Лема была построена сложнейшая, огромнейшая электронная машина, отвечающая на любой вопрос. Лишь перед одним вопросом пасовала машина: зачем существует жизнь? Во время беседы со студентами МГУ кто-то напомнил Л ему об этой машине.

Машина не смогла ответить на вопрос, зачем существует жизнь. А может ли сам писатель ответить на этот вопрос?

Ст. Лем: Когда-то считалось, что жизнь, разум существуют только на Земле. Тогда-то и возник этот вопрос: зачем жизнь? Эгоцентризм человека ставил этот вопрос, он же затуманивал его. Теперь мы знаем, что во вселенной существуют миллиарды планет, где условия для возникновения жизни, цивилизации не менее благоприятны, чем на Земле. Из самой идеи множественности миров вытекает вывод, что биологическая жизнь, разум — такое же обыкновенное во вселенной явление, как, положим, существование бездушного камня. Получается, что наличие разума для природы — нормально и естественно. Раз так, то сам вопрос “зачем” теряет смысл, как не имеет смысла вопрос “зачем существует камень”. С другой стороны, все естественные процессы природы идут с повышением энтропии, с рассеянием энергии, информации. И только живая природа таит в себе процессы, упорядочивающие мировой хаос, способные к понижению уровня энтропии определенной системы. Возможно, что живая природа существует и развивается как бы в противовес энтропийному развитию неживой материи. Но так или иначе — мы живем, и другого выхода у нас быть не может.

Перо Станислава Лема вызвало к жизни серию героев научно-фантастического эпоса: Ийон Тихий, пилот Пирке, профессор Тарантога, роботы… Переходя из рассказа в рассказ, они набираются ума-разума, переживают самые удивительные приключения, но присутствие духа не изменяет им, и они, судя по всему, не собираются прощаться с жизнью. Кто из героев фантастического эпоса наиболее люб самому писателю?

Ст. Лем: Уходя от автора, герои начинают жить собственной, как бы независимой жизнью. Теперь, когда они разбрелись по свету, мне кажется, что они не позволят подвести себя под какие-то параграфы табели о рангах, и я не рискую заняться этим делом. Твердость их характера я испытал на самом себе. Иногда по ходу моей работы они начинают вести себя совсем не так, как предусматривалось сюжетом. Что делать? Приходится менять сюжет и следить за их дальнейшими поступками, чувствуя себя при этом почти посторонним человеком, просто наблюдателем. Но чувство ответственности за судьбы героев не покидает меня никогда.

Когда читаешь ваши рассказы, то перед глазами четко возникают зрительные картины будущего: отсеки атомных ракет, лунные тропинки и т. п. Видите ли и вы столь ясно описываемые картины?

Ст. Лем: У каждого писателя своя творческая лаборатория. Свой метод. Так вот: это может показаться парадоксальным, но я, когда пишу, не стараюсь представлять себе обстановку описываемой сцены и не “вижу” ее. Все внимание я концентрирую на самой строке повествования, на предложении. Передо мной как бы лежит семантическое, выложенное огромным количеством слов поле, и я пробираюсь по нему, подбирая нужные выражения. А образ уж, видимо, формируется сам собой.

Ставите ли вы перед каждым своим произведением наперед заданную цель, доказательство той или иной мысли?

Ст. Лем: Когда я пишу, то не думаю о результатах работы. Ведь когда человек дышит, он не думает о каждом своем вздохе, о том, что необходимо поддерживать ритм вдохов и выдохов. Это происходит автоматически. Конечно, начав рассказ, я создаю в нем определенную ситуацию, а дальше — дальше начинается исследование ее развития. Да, настоящее литературное исследование, во время которого отбраковывается много различных боковых вариантов. Ну, а в конце-то концов я оказываюсь у финиша. И тогда начинаю подсчитывать, чего достиг… или не достиг.

Если принять за первый скачок в развитии природы возникновение биологической жизни, за второй скачок — рождение разума, то как можно представить третий скачок развития природы?

Ст. Лем: В какой-то степени я коснулся этого в повести “Формула Лимфатера”. Идет ли дальше биологическая эволюция мироздания, или она остановилась и человек — предел ее естественных возможностей, венец творения? Посмотрим же, что подсказывает нам сама формула возникновения скачков. Неживая природа привела к возникновению органической жизни. Биологическое развитие родило разум. Значит, третий скачок должен родиться из недр разума. Именно быстрое развитие мышления может привести к появлению качественно новых видов самоорганизующихся систем. Так что писатель-фантаст может допустить возможность такого хода событий. В “Формуле Лимфатера” именно сам человек своими руками, а точнее, мыслью, вызвал третий скачок эволюции, создав биокибернетический организм, более сообразительный, чем сам человек. Возможно, третий скачок придет совсем иным путем, возможно, мы уже начали испытывать его перегрузки, но еще не осознали этого, как не осознавала обезьяна медленное прояснение своего рассудка.

Может ли изобретение биокибернетических организмов, высокоинтеллектуальных роботов отдать нас под власть собственных изобретений?

Ст. Лем: Еще древние говорили: если не хотите попасть под власть вещей, не имейте их. Однако человечество, как мы ведем, нашло иной путь освобождения от власти вещей, и мы до нему продвигаемся. Точно так же, мне кажется, нечего бояться и власти роботов. Зачем нам передавать контроль над собой конденсаторным батареям роботов? Наоборот, нам ничто не помешает оставить контроль за роботами в своих собственных руках.

Можно ли считать, что современная оболочка, в которой покоится носитель интеллекта — мозг, — человеческая оболочка, представляет предел эффективности? Может быть, в будущем сумеют переселить мозг в более удобное убежище, более безопасное и устраивающее наш мозг не меньше, чем современная оболочка? Хотя бы затем, чтобы существенно продлить время нашей жизни.

Ст. Лем: На первый взгляд эта идея выглядит заманчиво. Но лично я повременил бы переселяться в некую пластмассовую коробку, гарантирующую хотя бы двести лет бесстрастного существования. Разумеется, наша плоть причиняет временами немалые страдания. Даже совершенно ненужный аппендикс заставляет нас ложиться под скальпель хирурга. Однако она же пока что продолжает приносить немалое удовольствие. Искупаться в море или сыграть в футбол — кто не вспоминает об этих минутах? А если уж говорить о будущем, то почему бы там, в этом обетованном будущем, не обеспечить мозг долголетием и даже бессмертием вкупе с имеющейся оболочкой. Если хотите, это может оказаться даже просто-напросто экономичным. И уж если на то пошло: сами роботы попытаются со всей своей электроникой втиснуться в человеческую оболочку. Чтобы тем самым приобрести это бессмертие. И узнать, почему люди так много говорят о морских ваннах, пляжах и кожаном мяче.

Многие из технических предсказаний Жюля Верна сбылись. Но чтобы проверить их, потребовались десятилетия. Теперь наука и техника развиваются гораздо быстрее, и, наверное, уже сейчас вы можете видеть, какие из ваших сюжетов принимаются жизнью, какие — нет.

Ст. Лем: Да, это так. В 1950 году герои моего первого романа стартовали в космос. Прошло немного лет, и туда же отправились живые люди. Конечно, это замечательно. Однако наука приносит и огорчения. Например, последние данные о Марсе оставляют очень мало веры в существование марсиан. Условия для функционирования жизни на Марсе крайне тяжелы… Видимо, в следующих рассказах придется отказаться от этих не слишком удачливых братьев по разуму. Наука вообще заставляет отказываться от многого и — парадокс! — сама от себя. Бурное расширение научной информации сводит на нет все попытки следить за всем сразу. Все большее количество научных достижений уходит из поля зрения. Мой дом завален книгами, но прочитал ли я половину их? А ведь нужно еще выкроить время и для работы. Да, проблема расширяющейся информации, может быть, посложнее проблемы расширяющейся вселенной.

В своем творчестве вы объединяете множество данных из самых разнообразных научных дисциплин. Из биологии, астрономии, атомной физики, математики, кибернетики, мирмекологии и т. д. Критики отмечают удивительную для писателя подлинность этих данных. В то же время вы окончили лишь один институт — медицинский. В чем секрет вашей эрудиции?

Ст. Лем: Секрет один: терпение. Лимфатер недаром вспоминает в моем рассказе слова Эдисона: “Гений — это один процент вдохновения и девяносто девять процентов упорства”. Информацию необходимо вводить в себя ежедневно, как пищу. Для этого нужно терпение. Еще Винер показал, что, чем больше содержится в системе упорядоченной информации, тем лучше ее энтропийные, энергетические возможности, качества. Когда я пишу книгу, то упорядочиваю в ней свои знания наиболее стройным образом. Поэтому, хочу я этого или нет, мои книги получаются как бы умнее меня самого.

Писатель-фантаст может позволить себе верить в то, в чем ученые сомневаются. На Западе многие фантасты увлечены темами телепатии. Верите ли вы в существование телепатии?

Ст. Лем: Лично я в телепатию не верю. Было бы слишком хорошо, если бы она существовала. Доказательством существования любого физического явления служит его повторяемость. Насколько известно мне, телепатия этому условию не удовлетворяет. Но, разумеется, мне известно далеко не все…

Каковы перспективы завоевания фантастикой других жанров искусства, скажем, кино?

Ст. Лем: На мой взгляд, фантастика открывает для кино новое и благодатное поле деятельности. Однако до сих пор я не встречал научно-фантастических фильмов, способных в художественном отношении конкурировать с шедеврами киноискусства. Мои личные попытки пока еще к успеху не привели. Единственной своей сценической удачей я считаю постановку одной пьесы в кукольном театре.

Над чем вы работаете в настоящее время?

Ст. Лем: Сейчас я работаю над книгой “Кибернетика и литература”. Мне хочется проследить за тем общим, что связывает эти, казалось бы, далекие друг от друга области деятельности человеческого духа и интеллекта. Насколько мне это удается, можно будет судить после выхода книги в свет. Одновременно я работаю еще над одной книгой, имеющей к фантастике косвенное отношение, постольку-поскольку пишу в ней о писателе-фантасте. Пишу автобиографию. И буду очень рад, если советские читатели познакомятся и с ней. Однако когда кончится этот труд, не знаю, ибо собираюсь прожить долго. Жить и делать научно-фантастические книги.

Интервью записал В.ГРИГОРЬЕВ