Факультет убийц

Глава 14

Убей. Убей. Убей.

Знаете, он похож на осьминога с зубастой пастью. Огромного осьминога. Он живет у тебя в голове, мерно шевелит своими щупальцами и плавает в пространстве Сознания от команты к комнате, редко выбираясь за пределы дома — только что бы в очередной раз подкормится от души. Вернее того, что от нее осталось.

У всех внутрнее простанство выглядит приблизительно одинаково — будто космос с одним или несколькими летучими островками. Все переливается, мерцает цветами, иногда шныряют мелкие паразиты и… красиво так. Я видела такие души — залюбуешься, честное слово. Стояла как вкопанная, когда Кас пустил меня к себе, улыбалась и даже немного полегчало. Но потом поняла, что показалось.

У меня там сплошная тьма. Никаких полу-прозрачных шлейфов звездой пыли, никаких потоков, никаких ветров. Тьма и пустота — от того мои волосы и глаза разноцветные, как думают те, кто впервые столкнулся с моим проклятием, еще давным-давно, когда его только придумали и применили. Просто весь цвет вытолкнуло наружу сильнейшим взрывом где-тов самом ядре души и когда-нибудб эта ударная волна может повторится и разорвет меня на части. Я прочитала об этом все, что смогла найти, перерыла все пергаменты в закрытых секциях бибилотек, постоянно штудирую книги про проклятия, но ничего не нахожу.

Тьма и осьминог живут у меня и я настолько привыкла к ним, что кажется, будто они со мной с рождения. Я привыкла к постоянному шепоту, который убеждает меня в том, что я никто. Что единсвенная радость в жизни, которая существует — это кровь. Не обязательно чужая, даже моя тоже не плоха, но моя поганая — как и вся я. Как и мое тело с идеальной

кожей, со всеми шрамами которые столько раз убирались при помощи магии, оставляя на своем месте едва заметные следы, если были слишком глубокими. Как и я сама, не имеющая ничего и не добившаяся самостоятельно. Хожу в тени брата, изредко умничая из-за его спины и прячась за нее.

Убей. Убей. Убей.

Покажи им чего ты стоишь, девочка.

Луинис говорит, что осьминога не существует на самом деле. Что он — это мое воображение. Но я ему не верю, он не понмиает что творится в моей голове — он там не был. Не видел Тьму, не слушал ее ночами, когда шепот нарастает, срывается на крик, визг. И Она хохочет, смеется, кричит, шепчет. Не видел сотни глаз, которые смотрят на меня едва я закрываю свои и не отбивался от бесконечного количества маленьких ручек, что тянутся ко мне. А этот осьминог улыбается, резко взмахивает всеми щупальцами и я проваливаюсь куда-то, откуда не всегда могу выбраться.

Вообще те люди, что ненавидят меня правы — за что любить Проклятую? Локен Мандрагид — так называется мое проклятие, входит в перечень самых опасных из-за последствий как для несчастного, так и для наложителя. Откатом можно отхватить его слабую форму, которая, впрочем пройдет через какое-то время, но доставит кучу непрятностей. Основным эффектом являются психические отклонения, резкие всплески магии и частая невозможность удержать ее в руках. Локен своего рода колодец без дна и были случаи, как пораженные совладали с ним и использовали в своих интересах, практически полностью излечив душу. Но все они были поражены им будучи взрослыми, а дети… дети даже редко преодовали прог в 20 лет вне зависимости от того, какая у их расы продолжительности жизни.

Я могу сорваться на сокурсника или учителя, выпалив непристойные гадости и очень часто я так даже не думаю, просто… не могу ничего с собой поделать. Мне хочется унизить, осокорбить. Понять, что человек чувсвует себя полным ничтожеством в данный момент потому что Я так сказала. Будто управление над речью перехватывает Тень и льет свой яд, а я потом бьюсь в истериках под одеялом, утирая слезы. Мне больно. Мне каждый день так больно и это отступает лишь тогда, когда я чем-то занята. Чем-то, что меня дейсвительно увлекает — другие языки, изучение очередной техники какой-нибдуь древней и уже почти забытой магии. Объятия плохо помогают, если честно, почти никогда, но я не хочу, что бы ребята знали об этом. Не хочу, потому что для них я Ульяна с придурковатой улыбкой, которая просто иногда грустит и срывается. Заживить порез на руке — не сложно, я научилась делать это еще лет в 10, может даже раньше. Улыбнутся, когда хочется плакать — тоже. Но иногда… иногда меня охватывает ненависть и Тьма с жутким хохотом срывает ставни, окна и двери моего дома-сознания и заполоняет все собой.

Вот Лена — лежит в кровати, чо-то читает. В горлу начинает подкатывать Жажда, но я сглатываю и спрашиваю то, зачем пришла. Она отвечает. Может послала бы просто, чего уж любезничать? Нет, нет, нет. Да ладно, она ж просто издевается. Нет! Стас рассказал ей все, он всегда все рассказывает всем кроме тебя, потому что ты — глупая, маленькая девочка. Я не глупая! Я… я… я учусь. Смотри, как она подскочила с кровати, она что-то скрывает. А еще твой брат предпочитает твое общество общению с ней. Правда? Смотрит на меня как-то настроженно. И боится. Почему меня все боятся? Я же… я же монстр. Улыбка. Я же никто, они просто издеваются надо мной. Все они… даже родной брат, он не считает меня за сестру. Ненавижу. Убью. Да, убей. Убью. Смотри, как она скачет — она просто играется с тобой. Дура. Все равно ей не уйти, этой неумехе со мной не тягаться. Порву. Она смеет нападать?! Слишком слабо.

Я резко останавливаюсь, сцепляю руки в замок и шепчу. Мой шепот сливается с Тьмой, а ее — с моим. И она проникает все глубже, пуская корни в разуме. Все вокруг будто в вакуме, звуки, даже картинка будто стала более размытой. Это все ее колдовство. Она хочет лишить меня зрения! Не дам, не заберет. А она все у меня забирает, даже брат смотрит на нее, мой брат, МОЙ! И все вертится вокруг нее, все решения, все, все, все. Вот Тьма течет по рукам принимая облик разноцветной энергии, вот она собирается за моей спиной точно гадюка и готовится для удара. Убей. Убей. Убей. Они поймут, что я не слабая, что могу за себя постоять. А еще поймут, что поступила правильно. Лена не должна жить, должна была жить в своей паганой тюрьме со своей сбрендившей теткой. Она забирает у тебя все, сколько раз вы оказывались на грани из-за ее безрассудвтсва? Даже Фар, не так уж давно это было!

Выбрасываю руку вперед, Тьма, поняв чего от нее хотят бросается на рыжую и я вижу, как искажается в ужасе лицо, как она пытается бороться и кричит. Вот так. Попробуй мой личный каждодневный кошмар.

— Ульяна!

Я обернулась, продолжая удерживать Тьму. Конечно, она просто хотела что бы я так думала, что я ее удерживаю. Она бы бросилась бы сама, но что-то вечно ее останавливало и она ждала пока я навправлю ее. Хор голосов в голове чуть стих. На пороге комнаты стоял запыхавщийся Стас, опираясь на косяк двери. Смотрел на меня… странно. Зло? Нет. Как-то… измученно. Я его мучаю? Но почему? Его же не было тут, когда я… что я сделала? Лена… Лена!

Девушка хрипит, согнувшись в три погибели и держится за горло. Брат сначала подходит ко мне, внимателньо заглядывает в глаза, шепчет:

— Тьма тьмой, свет светом, пусть две половины сойдутся в одно, — и легко дует на мое лицо. Закрывю глаза. Волна умиротворения накатывает, захлествает меня — я безмятежно и слабо улыбаюсь.

Почему то именно так улыбаться у меня получается редко. Либо после этих слов, либо в обътиях Кастиэля. Когда ангел накрывает меня своими измученными крыльями, ровно дышит и целует, прижимаясь горячими губами ко лбу. Стас говорит, что я была раньше веселым ребенком. Никогда не сидела на месте, вечно что-то делала, когда начуилась читать — постоянно выпрашивала у родителей книги. Я часто смеялась так… заливисто. А сейчас я редко даже улыбаюсь по настоящему.

— Все хорошо? — я открываю глаза и виновато смотрю на брата, тот тяжело вздыхает и прижимает меня к себе. Гладит по голове.

— Все хорошо, сестренка. Она тебя не заберет, никогда не заберет.

Он всегда беспокоится обо мне. Всегда заботится. И это раздразжает немного иногда, но в целом — мне приятно. Приятно, что я кому-то нужна и это очень часто помогает вытаскивать себя из пучины… этого.

— Лен? Ты в порядке? — я осторожно глянула на подругу. Рыжая все еще откашливалась, согнувшись. Каазалось, что она сейчас упадает — пол рядом с ней весь был в какой-то черной субстанции, сгустки эти она явно отхаркивала.

— В полном, — просипела рыжая, кое-как добралась до кровати и тяжело опустилась на нее. Я осторожно подсела к ней, не решаясь даже обнять. Я опять несу только разрушение. Опять причиняю кому-то боль, а они… они даже не могут нормально бороться со мной, ведь мы одна команда. Только вот последний пункт Тьму совсем не ебет. Или это не Тьма… Мне в любом случае привычно называть ее именно так.

— Какого черта происходит? — Олеся маленьким ураганом ворвалась в комнату, опустившись перед Беликиной на колени и заглядывая сестре в глаза, — Что с тобой?

— Я опять… сорвалась, — я закусила губу, примаясь теребить многострадальную косичку.

— Боги… — синеволосая облегченно опустила голову, — Я испугалась.

Никогда не понимала то, как работает их связь. Они часто, конечно, чувсвуют что с другой что-то творится, но не всегда. Иногда всплески боли или эмоций усользают, но сейчас видимо был рядовой случай, нежели исключение из правил. Я даже примерно представляю что Олеся ощутила — страх, потом ей стало не хватать воздуха. Думаю примерно на этом этапе она поняла, что с билзняшкой что-то не так.

— Не делайте из этого трагедию, не в первый раз. Владу в прошлый раз больше досталось, — голос Лены уже более или менее вернулся к обычному, девушка больше не хрипела, — Главное, это не вышло… кха, твою мать, за пределы комнаты и никто не знает.

Она откнулась на кровати, панцирка жалобно скрипнула. Олеся забралась с ногами на матрас, скрестив их по турецки. Так мы и сидели в четвером, повисшая пауза начинала становится неловкой.

Я плохо помню, что произошло той ночью. Меня разбудили уже после полуночи, сонную и ничего не понимающую, подхватили на руки, понесли в другую команты. У отца были сильные руки, он был достаточно калоритным мужчиной. Скрипнула дверь, я успела заметить, что Стас уже не спал (или еще?), факел у входа в комнату пылал ярко и жарко, его папа и сорвал, сунув брату в руки. Меня поставил рядом, в торопях откинул ковер, немного покопался с половицами. Со скрипом он поднял дверцу, ведующуюю куда-то вниз.

— Пап?

— Уходите через тунели, — он тревожно обернулся в сторону коридора, — Быстро. И забудьте о том, чьи вы дети.

С этими словами он выскочил из комнаты, а Стас потащил мееня за собой. Я все еще ничего не понимала, сонно потирая глаза и на автомате последовала за ним. Потом — помню темный, узкий коридор. Его сырость, каменные, холодный пол который обжигал стопы, а затем… затем глухой удар. Тунель затрясло, где-то дальше что-то обвалилось. Брат резко дернул меня за руку, бросился обратно — я едва поспевала за ним. Нас почти накрыло, когда внизу что-то заклокатало и прогремел еще один взрыв.

Я открыла глаза. Вверху — безмятежное небо, все тело болит и ломит. Застонав, я пыталась приподнятся и оглядется, но у меня вышло крайне плохо — едва двигалась только шея. Я пролежала может быть минут 20, прежде чем надо мной нависла мужская фигура. Помню, что он был в шляпе, но лица не разглядела.

— Папа? — я нахмурилась, потянулась к нему ручками и силуэт протянул мне в ответ свою, только не для того, что бы поднять меня. Из его ладони потек свет, мерцающий свет, который заворживал и пугал одновременно. Губы задрожали, я расплакалась, мне резко стало жутко страшно от всего этого.

— Не бойся, девочка, — я слышала едкий голос и хрипоцой и усмешкой, — Это будет не больно. Пока что…

А затем снова темнота. Уже не абсалютная, тревожная, полная чем-то, что не показывается, а лишь скалится. И так… неуверено еще, не смело, прощупывая почву. Я готовилась к боли, но ее не было. Ни когда я проснулась, ни после — по крайней мере такой, какой она мне представлялась. Я не понимала, почему от меня все отвернулись. Не понимала, почему нас не хочет пусктаь в дом ни один из друзей наших родителей. Двери захлопывались только их взгляд падал на меня либо же не открывались вообще. Стас сжимал зубы, упорно шел дальше, Леся хмуро тащилась позади, оглядываясь по сторона и ниу кого из нас не было и малейшего представления, что будет дальше. Все бумаги взлетели на воздух вместе в домом, принять нас к себе и свидетельствовать о том, что мы — Даньеры никто не собирался. А дни шли. Спать приходилось где придется — со скандалом мы каждую ночь запихивали Олесю в Храмы. Стас тоже мог идти, но он не хотел оставлять меня, а проклятух не подспускали к ним на пушечный выстрел — я заболела через неделю в первый раз. Понятия не имею откуда брат доставал деньги, да и знать не хочу. Может быть, воровал, может еще что-то, но с горем пополам я выздоровела. Дни складывались в недели, а недели — в месяцы. Олеся часто уходила в лес, делала из чего придется небольшие амулетики и продавала их на улицах, Стас помогал ей, а я… я ощущала свою беспомощность., даже боясь снять капюшон и вечно пряча в глаза. Несколько раз мне прилетало и больше я не хотела. Боль, как говорил тот мужчина я ощутила, но не сразу. Я ощутила ее в непонимании и каком-то остром чувстве несправделивости, что ли. За что? Я же… я же нормальная. Голоса стали приходить не сразу, поэтому я думала что изменились только внешний аспекты, а остальное — оно пойдет своим чередом. Я боялась заркыть глаза и держать их октрытыми, потому что в первом случае на меня набрасывался хор из смеха и крика, а открыв я видела людей, кучу вечно куда то спешащих или просто гуляющих и мне хотелось забиться в угол, дрожать и ничего не чувствовать. Это сводило с каждым разом все сильнее и сильнее, это могло не прекращаться несколько часов и я… я просто хотела изчезнуть, лишь бы не чувствовать это. Когда тебя раздирает что-то изнутри, что-то неведомое, огромное, даже не объятное. И шепчет. И постояно шепчет и ты не можешь ничего с собой поделать, честное слово. Не можешь вслушиваться, не можешь не слушать. И в итоге кричишь.

Как-то раз на улице Стас попросил меня подождать и бросился догонять мужчину. Они о чем-то говорили какие-то время, тот выглядел весьма удивленным, несколько раз соглашался и несколько раз качал головой.

— Это кто? — тихо спросила я у подошедшей Олеси.

— Вроде Кристофер, — девочка прищурилась, — директор Академии. Мы должны были в ней учится, если бы не… не все это.

Я вздохнула. Что брату нужно было от него? Почти год прошел с того момента, как родители погибли, год побирательств и бродяжничества и неясно сколько бы прошло еще. Наконец Кристофер повернулся в нашу сторону — взгляд его скользнул по Олесе, оставновился на мне — я внутренне сжалась, прячась за сестренку — мужчина усмехнулся и махнул рукой, жестом подзывая нам к себе.

— У меня был уговор с вашими родетелями, — он присел на корточки и ясмогла его разгялдеть его глаза. Такого… грязного-зеленого цвета, к черную крапинку. Красивые, — Вы все должны были поступить в мою академию, но затем… случилось то, что случилось. Скоро начинается учебный год и за вас, Стас и Олеся, оплачен первый курс. А за вот тебя, девочка, почему-то нет. Да тебе еще далеко до него.

Я задохнулась от обиды. Почему?! Чем я хуже них, что за меня родители почему-то не заплатили? Не хотели отдавать меня учится?

— Будете хорошими детьми — буду давать контаркты, — голос его посерьезнел, — Заработаете на обучение своей подруги, за три хватит. Хотя… она может и на бюджет пойдет.

Он окинул меня изучающим взглядом и потянулся рукой, что бы смахнуть капюшон с головы — я в ужасе отшатнулась, схватившись на его край, натягивая на лицо, картинка мира пропала. Я услышала смех.

— Боишься? Зря, — я выглянула: Крис поднялся на ноги, — Идите за мной. Вас двоих поселю в общежите, тебя… придумаю что-нибудь, садика у нас нет.

И двинулся дальше по улице. Леся потянула меня за собой, Стас шел впереди — немного сгорбившись.

Я озиралась по сторонам. ожидая, что кто-нибудь сейчас выскочит из-за угла, но этого не происходило. Про Криса я знала не много. То, что он достаточно богатый и влиятельный человек не только в Кэроне, но в некоторых других мирах. В Сиопии его уважали, редко найдешь того, что отзовется о нем плохо — особенно из бродяг. Он всегда был щедр на золото, иногда даже подкидывал простенькую работенку.

— Простите, — я насупилась, обхватив себя руками, — Я…

— Успокойся, — Лена поднялась, ободряюще улыбнулась, — Ты не виновата. Сколько раз нужно это сказать, что бы ты поняла наконец?

На глазах начинали наворачиваться слезы. Единсвенные люди, которые были по настоящему добры ко мне за всю мою жизнь кроме родителей и Кристофера, пожалуй. В первые годы моего обучения он часто интерисовался как у меня дела и переживал.

Я часто думаю о том, что им было бы без меня намного лучше и проще. Не нужно было бы слежить за мной в городе, на прогулках и вообще забот было бы гораздо и гораздо больше. Но потом отпускает. Они никогда, никогда не винили меня в том, что со мной происходит. Всегда спускали на шутки или заминали тему — защищали, когда меня кто-то оскорблял в коридорах. И каждый чертов раз, когда я поднималась на крышу раньше от последнего шага меня это удерживало. Пусть я и прокаженная, но их, кажется, это совсем не заботит. Не Стаса, ни Олесю… ни даже Кастиэля. Хотя в его народе таких как я принято убивать без суда и следствия, лишь за факт существования. И я до сих пор не могла поверить в то, что ангел смотрел на меня каждый день влюленными глазами, мягко гладил по волосам и говорил, что любит меня. Я уже смирилась с тем, что никогда не то что он, а вообще никто не смомотрит на меня как на девушку, у меня не будет парня, а затем и мужа. Любая девочка об этом мечтает тайно, или же хихикая с подругами и я не была исключением, с затаенной грустью наблюдая за Владом и Олесей, чувствуя их пылкую любовь. Из-за проклятья я хорошо ощущаю других людей, даже слишком — никаких планов не нужно. В этом и спасение — часто избегаю конфликтов, если в воздухе есть хотя ыб намек на угрозу или еще что-то, но вместе с тем больно каждый день наблюдать то, чего сама не можешь постичь.