«Корабль ЭУР2002, командир Элф Вишер, цель исследования IGO 164835, Объединенные нации, Европейская ветвь. Старт 28 октября 2158 года с космодрома Штеттин. Бортовое время: 13 ноября 2159 года 15 час. 00 мин. На борту все в порядке. Корабль после второго пространственного прыжка находится в десяти световых годах от границ спиральной системы IGO 164835. Расстояние до Млечного Пути — 1,2 миллиарда световых лет. Через четыре часа корабль совершит второй пространственный прыжок и вторгнется в окраинную область спиральной системы. Конец записи. Диктовал Вишер».
Командир выключил записывающее устройство, взял катушку с записью, положил в одно из отделений ящика и опустился в кресло, стоящее перед пультом автоматики управления. Светящаяся шкала мгновенно показала скорость ЭУР2002 относительно пункта отправления. Однако относительно спиральной зоны чужой спиральной галактики корабль, по оценке красного смещения, двигался только со скоростью 30 000 км/сек.
Вишер осмотрел центр управления. Со времени старта, вот уже больше года, он старался примириться с мыслью, что этот корабль и это помещение — все, что осталось от Земли у него и его экипажа. ЭУР2002 был разобщен с родиной не только расстоянием в 1,2 миллиарда световых лет, но и временной дистанцией, составляющей 1,2 миллиарда лет. На Земле прошло именно столько времени, пока огромный космический корабль с высокой релятивистской скоростью двигался через межгалактическое пространство.
— Это совершенно по–идиотски, — сказал Вишер самому себе.
С тихим гудением открылась дверь, но Вишер не обернулся. Он уставился на огромный носовой экран, светившийся миллионами чужих звезд.
— Что по–идиотски? — спросил мелодичный, но довольно холодный голос главного корабельного врача Жаклин Ромадье.
— Выполнять указания организации, о которой на Земле никто не помнит уже тысячу миллионов лет.
Жаклин остановилась позади него.
— Сегодня на Земле ни у кого нет возможности вспоминать, месье, — сказала она холодно. — Вид хомо сапиенс к этому времени давно уже вымер. Кроме того, если вы считаете идиотским задание, или, по крайней мере, его исполнение, тогда делайте что–нибудь другое.
Вишер вздохнул.
— Смотрите, Жаклин…
— Моя фамилия Ромадье.
— Хорошо. Итак, смотрите, доктор Ромадье, каждый на борту знает, что вы невероятно разумны. Мы также очень хорошо знаем, что вы постепенно можете отказаться читать лекцию при каждой представившейся возможности. У меня есть свои собственные маленькие мысли, и никто не просит вас вмешиваться в них. Если вам не подходит то, о чем я думаю, тогда лучше закройте рот и исчезните.
Жаклин хотела было взорваться, но лишь сжала губы, повернулась и вышла из помещения. Вишер усмехнулся. Возбуждение пошло ему на пользу. Он ничего не имел против Жаклин Ромадье. Напротив, увидев ее в первый раз, он обрадовался возможности работать вместе с ней, так как Жаклин Ромадье была не только красивой женщиной, но и великолепным ученым. К сожалению, она считала, что всегда должна быть настороже с мужчинами, проявляющими настойчивость, поэтому окружила себя энергетическим экраном из холодной, высокомерной недоступности. Тем не менее она проявляла заботу о своих ближних, хотя даже личные беседы вела холодным, строго дозированным тоном, выражаясь иногда резко и прямо.
Вишер не жалел, что накинулся на нее. Цель, которую он хотел достичь в этой экспедиции — не та, что поручили ему Объединенные нации — заключалась в том, чтобы привлечь из резерва Жаклин Ромадье.
Пятью минутами позже дверь снова загудела, и через порог, споткнувшись, шагнул первый офицер Барлетта.
— Тише, — насмешливо произнес Вишер. — Мы еще далеко не на месте.
— Вид нашего прелестного главного врача сильно поразил меня, — усмехнувшись, сказал Барлетта. — Я хотел пригласить ее выпить кофе, но она не отреагировала на мое предложение.
— Жаклин Ромадье была у меня, — сказал Вишер.
— Ага! Это все объясняет.
Барлетта нагнулся над пультом управления, потом взглянул на экран.
— Десять световых лет, — пробормотал он. — Как невероятно резок край этой гигантской звездной системы. Нет никакого плавного перехода. Абсолютная пустота — и сразу же за ней скопище звезд. Как должно выглядеть ночное звездное небо на одной из планет этой окраинной зоны? На востоке бесчисленные звезды, а на западе темнота?
— Ты можешь увидеть это уже здесь, — ответил Вишер, — только смотри на кормовой экран.
На кормовом экране не было ничего из великолепия носового экрана. Чернота пространства была почти абсолютной и прерывалась только шестью слабыми, размытыми пятнышками света — удаленными звездными островами, такими же, как их родной Млечный Путь или галактика IGO 164835, находящаяся перед ними.
— Когда мы совершим следующий прыжок? — поинтересовался Барлетта.
— В девятнадцать часов.
— Я только что встал! — запротестовал Барлетта. — А через четыре часа снова должен идти спать?
— Чего же ты хочешь? Веселиться, как на празднике?
— Ну хорошо, — вздохнул он, пожимая плечами. — По крайней мере мы скоро будем у цели.
В 18 час. 45 мин. Вишер приказал всем разойтись по противоперегрузочным камерам. Двигатель ЭУР2002 развил ускорение в 100 G. Технике же до сих пор еще не удалось противостоять такому чудовищному ускорению при помощи искусственного антигравитационного поля, и космической медицине пришлось искать способ выживания людей при таких условиях. Главная трудность заключалась в том, что циркуляция крови при высоком ускорении тормозилась и в конце концов полностью прекращалась. Врачам удалось найти способ поддерживать циркуляцию крови в теле человека почти до 250 G в противоперегрузочных камерах.
Фаза ускорения от нуля почти до скорости света при стократной перегрузке занимала около восьми часов, следующая за ней фаза свободного падения занимала несколько секунд, а длительность фазы торможения зависела от конечной скорости корабля.
Члены экипажа принимали долгодействующее снотворное. Гидромеханика противоперегрузочных баков хотя и поддерживала сердечную деятельность, но от боли не защищала, поэтому использовалось снотворное, которое выключало сознание и тем самым спасало от боли.
Вишер в последний раз проверил настройку автоматики управления. Как и при прошлых прыжках, он чувствовал себя несколько неуютно, подобно любому человеку, вынужденному доверить свою жизнь машине. И при десятом прыжке ничего не изменится. Потом он забрался в противоперегрузочную камеру, которая, подобно камере давно уже спавшего второго пилота Барлетты, была смонтирована в централи управления, выждал, когда за ним закроется входной люк, и сунул в рот капсулу со снотворным. После этого он натянул дыхательную маску, которая закрыла его рот и нос, и нажал на выключатель. Металлические ленты обхватили его лодыжки, плечи и шею, из подводящих трубок, булькая и шипя, потекла вязкая жидкость, которая, как он почувствовал, грея, поднимается по ногам. Несколькими мгновениями позже слабость. подобно серой простыне, накрыла его, и он заснул.
— Скорость по расходу энергии — 70 мега в сек., — прочитал Барлетта. — Скорость относительно окраинной зоны галактики, являющейся нашей целью, нуль.
— М–м, — произнес Вишер. — Как глубоко мы погрузились?
— Край системы, как и предусмотрено, находится в тысяче световых лет позади нас.
— Ближайшая звезда?
— В десяти световых годах впереди. Гигант, тип О, как Оскар.
— Планеты?
— Даже если у голубого гиганта есть планеты, — разочарованно произнес Барлетта, — могут ли они нас интересовать?
— Хорошо, — усмехнулся Вишер. — Есть ли что–нибудь интересное? — Ожидая ответа Барлетты, он пробежал глазами данные, которые в это мгновение выдал бортовой компьютер.
Барлетта читал показания приборов.
— Да, туман, — сообщил он через секунду.
Вишер знал то, что в такой ситуации, как эта, он должен сказать своему подчиненному, с которым находился на короткой ноге: «У тебя туман в голове!!!», — однако сообщение, сделанное вторым пилотом вскоре после прыжка, было занесено на ленту. Вишер своевременно вспомнил о том, что неприлично будет передать своим потомкам такой пример неряшливости.
— Что за туман? — проревел он.
Барлетта проявил к записи гораздо меньше уважения.
— Ну, просто туман, — ответил он.
— Где он? — спросил Вишер.
— Один–два–один по горизонтали, два по вертикали.
ЭУР2002 в качестве точки отсчета координат использовал направление своего полета, а компас–гироскоп поддерживал этот вектор в качестве нулевой линии.
Вишер снова уставился на большой экран. То, что он увидел, было феноменом, какого никогда еще видеть не доводилось. На расстоянии двенадцати световых лет находилась звезда, принадлежавшая, судя по ее свету, к тому же типу, что и Солнце. Эту звезду окружал туман, вытянувшийся в форме эллипсоида, и Вишер подумал, что в том случае, если эта звезда обладает планетной системой, что было весьма вероятно, — вся эта система погружена в туман.
— Разве это не туман? — спросил Барлетта.
— Вот наша цель, — сказал он вместо ответа. — Измените курс.
В задание ЭУР2002 входил сбор важнейших сведений, и Вишеру было ясно, что под этим он должен в первую очередь понимать встречу с чужим разумом. Но здесь имелся некий феномен, который Вишер должен был изучить непосредственно. Все взвесив, он решил, что необходимо считать самым важным, и подумал о своей короткой беседе с Жаклин Ромадье. Там, позади, на старой Земле, несомненно, не осталось никого, перед кем он должен был бы отчитаться.
Его задумчивый взгляд во второй раз скользнул по показаниям спектрального анализа.
— Линии поглощения азота, фосфора и углеводородов. Вероятно, они вызваны туманом…
Барлетта ничего не сказал, так как его итальянский темперамент был полностью отдан зрелищу, развертывающемуся перед ним на экране. Оценка увиденного в таких случаях интересовала его намного позже, однако механически, тысячу раз отточенными движениями, он вывел корабль на новый курс, следуя указаниям Вишера.
— Курс изменен, — сообщил он.
— Итак, — Вишер отвернулся от экрана, — четвертый прыжок.
— О, проклятье… — простонал Барлетта.
Тем временем бортовой компьютер сообщил точное расстояние до системы с туманом. Вишер ввел в него данные для четвертого и последнего прыжка. Другими словами, компьютер был запрограммирован управлять двигателями, пока экипаж находится в противоперегрузочных камерах.
Вишер взял микрофон и надиктовал в электронный бортовой журнал все, достойное внимания, что произошло с самого величайшего и захватывающего приключения в земной космонавтике.
— …бортовое время: 21 ноября 2159 года. 8 час. 50 мин. На борту все в порядке. Корабль проник в окраинною область галактики GO 164835 на расстояние в тысячу световых лет. Теперь он находится на расстоянии в 12,3 световых годах от звезды типа Солнца, которая вместе с планетной системой — если таковая имеется — окутана туманом, состоящим из азота, фосфора и углеводородов. Командир счел этот феномен достойным изучения, и в двенадцать часов корабль совершит последний прыжок, который приведет его к этой системе.
— Расстояние до центральной звезды 8,35 астрономических единиц. Пока обнаружено пять планет, однако по другою сторону звезды, вероятно, есть еще.
Барлетта сухо прочитал данные. Другая проблема интересовала его намного больше, чем то, что теперь хотел знать Вишер, и он желал сравнить это с картами и диаграммами, разработанными компьютером.
— Туман исчез, — сказал он наконец.
— Ничего странного, — пробормотал Вишер, не отрываясь от работы, однако не дал никакого объяснения.
Барлетта некоторое время подождал, потом снова повернулся к экрану, на котором, притемненная фильтром, отображалась в виде кольца света центральная звезда с четко обрисованными контурами и световые точки — одна ярче, другая слабее — пяти планет, о которых уже сообщил Барлетта. На заднем фоне было видно усеянное бесчисленными точками звезд небо чужой галактики. Однако туман, который перед последним прыжком окутывал всю систему, как светящаяся мантия, бесследно исчез.
Вишер закончил расчеты и нашел результаты удовлетворительными. Он включил интерком и сказал:
— Ласалье, пожалуйста, зайдите в централь и захватите с собой пару ваших специалистов.
Ласалье — официально доктор Ласалье — руководил отделом химии на борту ЭУР2002. Чисто внешне это был сгорбленный старик, похожий на служащего торговой компании, карьера которого двадцать лет назад завершилась назначением на должность исполняющего обязанности советника по информации. В действительности же это был ученый высшего ранга, «подающий признаки гениальности», как любил выражаться Вишер. Кроме того, у него был весьма острый язык.
Барлетта должен был сдерживать свое нетерпение в ожидании появления Ласалье, ибо только тогда он узнает больше о странном поведении тумана.
— Господа, — начал Вишер, когда пришел вызванный ученый со своими сотрудниками, — мы здесь обнаружили очень интересный феномен.
И Вишер рассказал доктору Ласалье и двум его сотрудникам о том, что они с Барлеттой наблюдали с расстояния двенадцати световых лет.
— Наш первый, — добавил он с усмешкой, — беспокоится, ибо с нашей теперешней позиции он больше не видит тумана. А дело, вероятно, в том, что туман чрезвычайно рассеян. Я вспоминаю известную туманность Ориона, которая в земные телескопы видна в виде огромного плотного облака, а на самом деле ее плотность ограничена парой сотен молекул на кубический километр. Простой наблюдатель, находящийся в туманности Ориона, даже не заметит присутствия тумана — по крайней мере, не обычным оптическим путем. Такое образование вблизи можно обнаружить только чувствительнейшими приборами. Мы находимся в туманности и не можем заметить ее невооруженным глазом. Я же хочу, — он снова повернулся к Ласалье, — чтобы вы провели тщательные анализы…
— Что все это значит? — прервал его химик. — Все мои анализы тщательны.
— Это моя ошибка, — сказал Вишер. — Я должен научиться выражаться осторожнее. Пожалуйста, извините. Но вернемся к туману. До сих пор мы знаем только то, что его составные части — азот, фосфор и углеводороды. Было бы весьма интересно узнать, какие вещества есть там еще, кроме названных. Но лучше подождите, пока автоматический зонд не сможет собрать достаточное количество этого рассеянного вещества.
— Я благодарю вас за вспомогательные сведения, — насмешливо ответил Ласалье и, поклонившись, удалился.
— Впредь ты должен давать объяснения, трижды подумав, — сказал Барлетта. — В конце концов не обязательно всему экипажу знать, что я иногда ошибаюсь.
— Первый офицер, — улыбнулся Вишер, — продолжайте читать показания приборов.
Барлетта с усмешкой по–военному отдал честь:
— Есть, господин капитан.
Звезда вместе с восемью соседними звездами образовывала созвездие, очертаниями напоминающее покосившийся дом. Оно было образовано четырьмя яркими звездами, поэтому Вишер назвал его Домус, а вышеназванную звезду — Дельта Домус.
Дельта Домус была несколько больше земного Солнца, а температура ее поверхности достигала почти 7 000 градусов. Ближайшая из замеченных Барлеттой планет обращалась вокруг центральной звезды на расстоянии двухсот миллионов километров, а на расстоянии еще двухсот миллионов километров находилась вторая планета, температурные условия которой были близки к земным. Была обнаружена и проанализирована атмосфера, окутывающая планету, которая на сорок процентов состояла из кислорода, на тридцать — из гелия и на тридцать — из азота. Присутствие остальных газов с такого расстояния обнаружить было невозможно.
— Скорость относительно Дельты Домус 39 мега, — прочитал Барлетта.
Расстояние между планетами и небольшие межзвездные расстояния в космонавтике обозначались в метрах, скорость — в метрах в секунду. Для обозначения использовались привычные префиксы: мега (для миллиона), гига (для миллиарда) и тера (для биллиона). Скорость ЭУР2002 в настоящее мгновение составляла около 39 000 км/сек.
— Если мы будем тормозить с перегрузкой 9 G, — просчитал Вишер, — то второй планеты достигнем примерно за пять дней.
Ускорение торможения в 9 G каждый член экипажа на короткое время мог вынести без особого труда. Не было ни одного космонавта, который не доказал бы, что он может вынести перегрузку в 12 G, не теряя сознания хотя бы в течение пятнадцати минут. Но 9 G в течение ста двадцати часов — совсем другое дело, поэтому у Вишера не оставалось другого выбора, как снова послать экипаж в противоперегрузочные камеры.
— К сожалению, я еще раз должен побеспокоить вас, — сказал он в интерком. — Наша цель установлена, в ближайшие пять дней корабль будет тормозиться с перегрузкой в 9 G, и я думаю, что ни одному из вас не хочется так долго таскать на себе девятикратный вес своего тела, поэтому еще раз прошу вас забраться в противоперегрузочные камеры. Включение двигателей через сорок минут. Увидимся снова через пять дней.
Через полчаса на борту огромного звездного корабля воцарилась мертвая тишина, за исключением вечного гудения и щелчков приборов. Через сорок минут после приказа Вишера включились двигатели, которые выбросили в пространство могучие потоки ультрафиолетовых лучей, чтобы погасить огромную скорость ЭУР2002. Корабль каждую секунду уменьшал свою скорость на 90 метров. За пультом управления не было ни одного человека, режим работы двигателей определялся программой, заложенной в бортовой компьютер.
— Туман! — вскричал Барлетта и всеми десятью пальцами указал на экран.
За центральной звездой медленно двигалось облако — не очень плотное, но ясно различимое. Вишер смотрел на него со своим обычным холодным, неподвижным выражением лица, на котором не было и следа возбуждения.
— В непосредственной близости от солнца плотность тумана, очевидно, больше, чем где–либо в другом месте, — заметил он деловито.
Барлетта, напротив, не скрывал своего возбуждения.
— Он двигается вокруг солнца по часовой стрелке! — воскликнул он через несколько минут напряженного наблюдения.
Это был первый факт, нарушивший спокойствие Вишера. Он вскочил и замерил медленное движение тумана по шкале экрана.
— Верно! Он движется в сторону, противоположную движению планет.
Астрофизикой было, несомненно, установлено, что планеты, возникшие вместе со своим солнцем из единой протозвездной субстанции, получили единый момент вращения. Из открытия же Барлетты возникал вопрос, как совместить систему Дельты Домус с этим туманом. Из направления его вращения выходило, что он возник не из первоначальной субстанции. Вишер предположил, что его, вероятно, затянуло из открытого космоса и он попал в плен гравитации этою желтого солнца.
Теперь ЭУР2002 находился лишь в 20 млн. км от своей цели Тем временем Барлетга обнаружил еще три планеты этого солнца, одна из которых находилась между внутренней планетой и планетой целью, ставшей таким образом третьей планетой этой звезды.
До посадки или выхода на круговую орбиту осталось шесть часов, и Вишер намеревался вывести ЭУР2002 на эту орбиту на высоте 1000 км над поверхностью планеты, чтобы провести подробные наблюдения во избежание ненужного риска при посадке.
Беспокойство среди двухсот членов экипажа заметно возросло. Мужчины и женщины ЭУР2002 в общем и целом были информированы о значении предстоящих маневров корабля — в каждом помещении были экраны, на которых в мельчайших подробностях была показана система Дельты Домус. Кроме того, они знали, что корабль приближался к планете, очень похожей на Землю, а, может быть, самой похожей из всех, какие были найдены за все время космических полетов землян.
Централь управления захлестнули вопросы из всех частей корабля. С бесконечным терпением Вишер предлагал подождать, пока у него не станет больше данных. Но его в первую очередь интересовала не землеподобная планета, а странный туман, удивительно сконцентрировавшийся вблизи солнца.
Тем временем Барлетта сообщил, что центр этой концентрации обращается вокруг солнца на расстоянии 65 гига, то есть 65 000 000 км. Он двигался возле орбиты первой планеты, вне ее. Туман имел неравномерную причудливую форму. Вишер фотографировал его через равные промежутки времени, чтобы засечь возможные изменения. Снаружи это странное образование превращалось в тонкие нити и шлейфы, тянущиеся далеко в пространство и становящиеся в конце концов невидимыми, как только их плотность опускалась до плотности, с которой туман окутывал остальную часть системы.
Анализы Ласалье показали, кроме уже известных составных частей, значительную примесь кислорода, а также следы почти всех других элементов. Помимо этого была также обнаружена значительная примесь органических веществ, которые на Земле были известны в твердых формах. Здесь же, вследствие сильного рассеивания, они находились в газообразном состоянии.
— Состав тумана не соответствует тому, что мы знаем о межпланетном и межзвездном веществе, — сообщил Ласалье, как с кафедры. — Здесь слишком много следов тяжелых элементов, а обнаруженные нами полимерные углеводородные соединения должны были давным–давно разложиться на составные части под действием мощного солнечного излучения.
— Как вы это объясните? — спросил Вишер.
— Пока никак, — ответил Ласалье, угрюмо покачав головой. — Вышеупомянутая концентрация полимеров может существовать только в том случае, если она постоянно возобновляется и отбрасывает продукты распада в качестве отходов. Но я не могу себе представить, как в открытом пространстве может возникать такое количество углеводородов.
Между тем скорость ЭУР2002 упала почти до нуля. Барлетта при помощи своих инструментов рассчитал орбитальную скорость для предусмотренной высоты в 1000 км. Она составляла 7300 м/с. Благодаря этому стало очевидно, что сила тяжести на чужой планете была очень похожа на земную.
С расстояния 50 000 км этот мир на экранах корабля представлял из себя импозантную, очень знакомую картину. Белые массы облаков двигались над континентами, основные цвета которых были такими же, как и на Земле. Полярные шапки по площади были меньше, чем на родной планете, а распределение воды и суши — пять к трем — очень напоминало Землю.
Вишер медленно снижал ускорение торможения и достиг предусмотренной орбиты в 1000 км высотой без дополнительных маневров коррекции. Наступила невесомость. После долгих месяцев непрерывного ускорения люди чувствовали себя довольно неуютно. У них возникло ощущение бесконечного падения, которое усиливалось видом близкой поверхности планеты.
— Отсюда мы можем посмотреть, есть ли на планете разумные существа, но на посадку пойдем только тогда, когда пять раз облетим вокруг планеты, — проинформировал Вишер экипаж по интеркому. — Теперь я обращаю ваше внимание на то, что после посадки, находясь вне корабля, в любом случае нужно носить скафандры. Хотя сама атмосфера пригодна для дыхания, она, по всей вероятности, пронизана туманом, который окутывает всю систему. Пока мы не знаем, в какой концентрации вещество тумана присутствует в атмосфере планет, поэтому носить скафандры — ваша обязанность. Дальше, я…
Его прервали. Барлетта в диком прыжке подскочил к Вишеру, толкнул его в плечо так, что тот отлетел в сторону, и ударил кулаком по клавише интеркома.
— Мы падаем! — рявкнул он.
Вишер почувствовал комок в горле и одним взглядом окинул показания приборов. ЭУР2002 покинул орбиту и падал по параболе со скоростью 8 м/сек, приближаясь к поверхности планеты.
— Причина? — коротко спросил Вишер.
— Неизвестна, — ответил Барлетта.
— Компенсировать носовыми дюзами.
— Понятно.
Понаблюдав за действиями Барлетта, Вишер снова включил интерком.
— Извините, если я кого–то прервал, — по его голосу не было заметно, что произошло что–то непредусмотренное. — Я должен поставить вас в известность: впредь покидать корабль будут только небольшие группы, составлять которые я буду сам. Мы не знаем, какие опасности поджидают нас на этой планете, поэтому не можем спешить, дабы не наткнуться на что–то, не известное нам. Я прошу всех, у кого есть соответствующие приборы, во время облета держать глаза открытыми, докладывая в централь о каждом сделанном открытии. Конец указаний.
Он поспешно отключился и повернулся к Барлетте:
— Что случилось?
Барлетта пожал плечами с выражением отчаяния на лице.
— Посмотри сам, — произнес он сердито.
Вишер с первого взгляда понял, что носовые дюзы работали на полную мощность, но, несмотря на это, корабль продолжал падать, хотя и немного медленнее, чем прежде, но так же неудержимо.
— Причина уже известна?
— Нет, но я еще пытаюсь обнаружить ее.
Двигатели ЭУР2002 были в состоянии за два дня разогнать корабль до субсветовой скорости. За это время они развивали мощность в семьсот триллионов киловатт, так что неописуемая сила, влекущая корабль к почве и полностью гасящая всю мощность носовых дюз, намного превышала тягу двигателей. Такое огромное количество энергии нигде во Вселенной вырабатываться не могло незаметно, но на экране не было видно ничего, — абсолютно ничего, что указывало бы на то, кто или что тянуло ЭУР2002 вниз.
— Расстояние до почвы восемь–пять–ноль кило.
Взгляд Вишера упал на электрометр, показывающий плотность поля за пределами корабля. Цифры на шкале бессмысленно и бессистемно прыгали взад и вперед. Нажатие на контрольный рычаг не оказало никакого видимого действия. Прибор вышел из строя.
Вишер действовал молниеносно. Все показания приборов в течение всей экспедиции сохраняются в банке данных, поэтому он открыл кассету электрометра, присоединил ее к видеоэкрану и пустил запись в замедленном темпе. Прошла секунда, и указатель на экране устремился вверх от нулевой отметки. Должно быть, прибор был поражен электротоком чудовищной мощности. Указатель в течение нескольких наносекунд показывал 2000 вольт на метр, потом пошли бессмысленные показания… Электрометр перегорел.
У Вишера на лбу выступили капли пота. Невозможно было, чтобы эта планета обладала электрическим полем, в миллиард раз превосходящим поле Земли. Но не существовало возможности в течение одной секунды войти в поле такой мощности. Электрические поля подчинялись закону, который гласил, что их сила уменьшается пропорционально квадрату расстояния от источника. Будь планета опутана невероятно сильным полем, электрометр зарегистрировал бы его постоянное нарастание. Но поле, в котором находился ЭУР2002 — ничего другого Вишер не мог себе вообразить — было своевременно включено.
Он заменил вышедший из строя прибор новым, который отказал, как только были присоединены сенсоры, находящиеся на внешней обшивке корабля.
— Обшивка корабля состоит из диэлектрического материала, — объяснил он, — а диэлектрики притягиваются в область более высокого электрического поля, так что мы движемся в неоднородном поле, которое, вероятно, исходит с поверхности планеты, вытягиваясь в пространство в виде воронки.
Барлетта кивнул.
— Скорость падения больше не увеличивается, — сообщил он через некоторое время. — Теперь двигателям удалось компенсировать притяжение. Скорость снижения — сто в секунду, расстояние до поверхности — семь–восемь–шесть кило.
Вишер удивленно покачал головой. Наивысшие показания электрометра составляли около 2000 вольт на метр. Такую силу поля получали в основном только в лабораториях. И он до сих пор так думал. Однако здесь поле такой чудовищной напряженности было естественным.
Барлетта все еще держал двигатели включенными на полную мощность. Хотя они не мешали снижению, но препятствовали дальнейшему ускорению падения.
В мучительном беспокойстве прошел час, Вишер проинформировал экипаж настолько, насколько это казалось ему необходимым. и убедился в том, что в данное время им пока еще не грозит никакая опасность.
— Все еще сто в секунду, высота триста километров, — доложил Барлетта, а секундой позже добавил: — Если мы будем снижаться такими темпами, то все будет хорошо.
На высоте 50 км поле, казалось, внезапно немного ослабло. так что двигатели теперь были в состоянии замедлить скорость падения.
— 80 в секунду, — сообщил Барлетта, затаив дыхание. — Скорость падения продолжает уменьшаться.
В голове Вишера созрел авантюрный план. Напряжение поля упало, двигатели корабля давали возможность прекратить падение и совершить плавную посадку. Разве не похоже было, что где–то там, внизу, находятся разумные существа, вынудившие ЭУР2002 пойти на посадку при помощи превосходящей техники?
Под опускающимся кораблем тянулась ровная местность, покрытая густой зеленой растительностью, на горизонте выступали высокие, тянущиеся в дымке горы. Разумные существа, если таковые действительно имелись здесь, никаких следов не оставили. Нигде не было видно ни одного поселения, никаких признаков строений. Равнина была мертвой и неподвижной.
— Высота 20 кило, скорость 50 в секунду.
Скорость продолжала падать. С работающими на полную мощность двигателями, поток ультрафиолетового излучения которых ионизировал воздух и превратил растительность на почве в желто–коричневый трут, ЭУР2002 плавно, словно пушинка, совершил посадку. Вишер выпустил телескопические упоры и по экрану наблюдал, как они под влиянием веса корабля погрузились в почву на метровую глубину. Внешние микрофоны донесли в централь управления шорох сгоревшей травы, треск и скрип. В самом корабле — если только он не сидел перед экраном — никто посадки не заметил. Таинственные неизвестные должны были оценить мастерство чужаков.
Через пять минут после посадки ЭУР2002 снаружи исчезло электрическое поле, и Вишер возблагодарил небо, что в конструкциях корабля использовалась весьма малая масса металла. Нагрузка на металлические части под влиянием сверхсильного поля и магнитные колебания, возникшие при его исчезновении, могли иметь серьезные последствия.
У Вишера была привычка в такие мгновения сразу же после посадки на небесное тело, на которое еще никогда не ступала нога человека, обращаться к экипажу с несколькими словами, подчеркивающими значимость этого мгновения.
Но теперь его останавливали странные обстоятельства этой посадки, поэтому ему не хотелось тратить слова, подчеркивая важность такого приземления, ибо не имел намерений садиться на эту планету, и он ограничился указанием:
— Корабль благополучно совершил посадку. Начальников секторов, за исключением доктора Ласалье, прошу ко мне. Доктор Ласалье, пожалуйста, сделайте первые анализы внешнего воздуха, прежде чем прийти в централь. Меня интересует, пронизывает ли межпланетный туман атмосферу планет. Конец.
Шефы секций были руководителями различных научных отделений экспедиции: медицины, биологии, химии, физики, геологии и целого набора гуманитарных наук. За десять минут они собрались в просторной централи управления. Среди собравшихся была доктор Жаклин Ромадье, чьи очки в тяжелой роговой оправе подчеркивали ее неприступность, хотя стекла в них — Вишер готов был поклясться — состояли из оконного стекла. Мебель в централи была подобрана таким образом, чтобы создавать ученым удобство конференц–зала.
Вишер в нескольких словах сообщил о происшествии, которое привело ЭУР2002 к посадке на чужую планету.
— Дамы и господа, — сказал он в заключение, — событие, коснувшееся нас, настолько своеобразно и феноменально, что я ни от кого не ожидаю, что он может дать какие–то объяснения этому. Но, может быть, у кого–нибудь из вас есть какие–то предположения. В таком случае я прошу вас высказать их.
— Я полагаю, — сказала Жаклин Ромадье, вставая, — что объяснение феномену, вынудившему нас совершить посадку, должны дать физики. Мне непонятно, как командир может ожидать теории физических процессов от неспециалистов.
Все взгляды скрестились на Вишере. Барлетта усмехнулся. По лицу командира также скользнула насмешливая улыбка.
— Доктор Ромадье, — сказал он, — основы теории электричества при сегодняшнем состоянии земной цивилизации известны каждому десятилетнему ребенку, а этих основ вполне хватит для понимания возникшей проблемы. Мы попали в сильное неравномерное электрическое поле, которое нас и притянуло. То, что нужно знать для этого, известно даже вам. По крайней мере, я полагаю. вы когда–нибудь посещали школу.
Это замечание остановило доктора Ромадье, и, ничего не ответив, она села. С окаменевшим лицом она просидела до конца дискуссии, не проронив ни слова В централе послышались звуки, какие издают мужчины и женщины, пытающиеся подавить смех.
Других мнений не было, и собрание ограничилось констатацией того, что произошло удивительное событие и что эту проблему надо попытаться обосновать. В это время в помещение вошел Ласалье.
Сделанные им анализы показали, что туман проник также и в атмосферу планеты, но в значительно большей концентрации, чем снаружи, в открытом пространстве.
— Покидать корабль без скафандра не советую, — сказал Ласалье в заключение. — Хотя ядовитых газов не обнаружено, зато в результате присутствия различных органических примесей тумана снаружи такой отвратительный смрад, что пребывание там без скафандра — весьма сомнительное удовольствие.
Повторив запрет покидать корабль без скафандров, Вишер вместе с начальниками отделов составил экспедиционные группы. Первая группа состояла из биологов, химиков и геологов, в сопровождении отряда защиты из десяти человек, и должна была покинуть корабль в пять часов.
— Я прошу вас быть ответственными и поддерживать с централью непрерывную связь, — напутствовал их Вишер. — Эта планета кажется мне такой невероятной, что я не хочу пренебрегать никакими мерами предосторожности.
Спустя полчаса по общей связи последовало очередное сообщение. Элф Вишер как командир корабля воспользовался своей привилегией дать имя чужой планете.
— При подлете мы видели туман, который выглядел словно гонимый ветром, — донеслось из динамиков интеркома. — В традициях классической мифологии я нарекаю этот мир именем Эол.
Затем в кабинете начальника медицинского сектора раздался громкий смех. Доктор Жаклин Ромадье объясняла каждому, кто этого хотел, что Эол — это греческий бог ветра.
— Кто не может отличить туман от ветра, тот не должен претендовать на должность капитана!
Сначала работа оставшихся на борту астрофизиков была более успешной и результативной, чем у высаженных экспедиционных групп. Они установили длительность обращения, наклон оси, климатические условия, магнитное поле и сделали крупномасштабную карту планеты Эол, в то время как высаженные группы всего лишь установили, что обнаруженные растения — в основном трава и низкие кустарники — хотя и не входили в таксономию земной ботаники (а кто этою ожидал?), обладали такой же биомеханикой, как и земная флора. Высокоразвитой животной жизни найдено не было, кроме живых существ, обнаруженных одной из групп, которых можно было отнести к земным членистоногим. Следовательно, эольская эволюция ничего еще не создала. Геологические исследования также не дали никаких заметных результатов.
Барлетта выразил свое недовольство саркастическими словами:
— Да, стоило из–за этого преодолеть половину вечности и Вселенной! Я, по крайней мере, ожидал, что деревья здесь красные, а реки зеленые или желтые. Но вместо этого все, как дома.
Но Вишер смотрел на все это иначе.
— Наша посадка была достаточно возбуждающей. На этой планете так поразительно много неизвестного, что я каждую минуту ожидаю какую–нибудь неожиданность, которая настигнет нас.
Нужно признать, что он оказался прав в своих предположениях, а пока дни проходили в расслабляющей однотонности. Со времени их странной посадки каждый был убежден, что чужая планета скрывает какую–то тайну, и это держало людей в напряжении, которое сделало их нервными и раздражительными.
Через десять дней Вишер решил отменить запрет на выход наружу в одиночку. Теперь каждый по своему желанию мог покинуть корабль и свободно передвигаться в радиусе километра от места посадки, однако прежде необходимо было отметиться у компьютера в одном из воздушных шлюзов, а по возвращении снова доложить ему, чтобы в любое время было ясно, кто из экипажа находится на борту.
Вишер и Барлетта охотно проводили дни в маленьких стычках с Жаклин Ромадье, которая много раз на дню находила причины для жалоб. И хотя она могла сообщить командиру о своих заботах и претензиях по интеркому, но каждый раз приходила в централь, чтобы лично изложить свои жалобы Вишеру.
Барлетта дальше улыбки и покачивания головой не заходил.
— Или она истеричка, — сказал он, — или ее мучит что–то другое.
— Что именно? — спросил Вишер.
— Возможно то, что есть в одном из нас двоих.
Вишер пораженно посмотрел на него, а потом громко рассмеялся.
Первую большую экспедицию возглавил сам Вишер. Взяв с собой сто человек и десять наземных машин, он удалился от ЭУР2002 на 200 км и добрался до цепи гор, окружающих равнину со всех сторон.
В горах они нашли первые деревья. Ботаники были явно рады заняться первыми представителями высокоразвитой растительности. Зоологи собрали червей, улиток, пауков и насекомых, тем самым создав солидный запас объектов исследований, которыми можно было заниматься несколько месяцев. В горном озере они обнаружили животное, обладающее панцирным эндоскелетом и представляющее из себя новую, до сих пор не известную ветвь ксенозоологии. Радость от этой находки была огромной.
Вишер, конечно, не избавился от чувства неудобства. Открытие такого рода можно было ожидать от любого населенного мира. Чего он не ожидал, так это вынужденной посадки, вызванной мощным электрическим полем. Ботаники и зоологи могли находиться на седьмом небе от своих открытий, он же только тогда сможет спать спокойно, когда узнает, что скрывается за странным происшествием, случившимся во время посадки.
В предгорьях они провели два дня, а потом вернулись к кораблю. Но за все время отсутствия на борту ЭУР2002 Вишер находился в почти непрерывной связи с Барлеттой. Исполняющий обязанности встретил его с улыбкой.
— Я уже наслышан о ваших нескольких значительных находках.
— Это ученые, — проворчал Вишер. — А я в такой же неизвестности, как и прежде.
Через час после возвращения Ллев Парселл, начальник секции геологии, сообщил:
— У меня здесь есть человек по фамилии Матиассон, который не принадлежит к моему отделу.
— В таком случае отправьте его туда, откуда он пришел, — ответил Вишер, удивленный такой беспомощностью.
— Он не идет, — ответил Парселл, — и утверждает, что всегда был у меня.
— Вы что, черт побери, не можете установить…
— Уже установлено. Я был прав, а этот человек лжет, хотя не хочет этого признавать. Он упрям и очень странен. Все понимает довольно туго и, кроме того, выглядит, как… Ну, мне лучше быть осторожным в своих высказываниях, но я со всей серьезностью спрашиваю себя, где в Европе мог вырасти такой человек.
— Пришлите его сюда. — приказал Вишер. — Мы быстро установим, что с ним такое.
Спустя пару минут в централь вошел Ллев Парселл с человеком по фамилии Матиассон. и Вишер должен был признать, что геолог прав. Мужчина был маленьким, едва ли полтора метра ростом, и с невероятно темной кожей. Черные волосы были гладкими и блестящими, а глаза широко расставлены. Завершал портрет широкий и плоский нос, производивший впечатление, что его расплющил удар кулака боксера. Экипаж ЭУР2002 согласно мандату Объединенных наций состоял исключительно из представителей европейских народов, а Матиассон, напротив, напоминал жителя джунглей Гран Чако.
— Вы с самого начала этой экспедиции принадлежали к секции Парселла? — спросил Вишер.
— Так точно, — ответил Матиассон.
— Как случилось, что Парселл ничего об этом не знает?
— Этого я не знаю.
Вишер повернулся к Парселлу.
— Вы никогда раньше не видели этого человека?
— Так же, как и вы, — ответил геолог.
И он был прав. Вишер тоже не помнил, чтобы человек такой наружности когда–либо попадался ему на глаза. Хотя в экипаже ЭУР2002 было несколько сот мужчин и женщин, хотя было весьма вероятно, что научные отделы вели клановый образ жизни и таились друг от друга, но человека такой нетипичной внешности он давно бы заметил, подумал Вишер.
Дело становилось все загадочнее. На Матиассоне была форма специалиста–техника, но Вишер обратил внимание, что кнопки куртки были металлическими, в то время как у стандартной униформы все кнопки были исключительно пластмассовыми.
— Где вы взяли униформу? — спросил Вишер.
Матиассон ничего не ответил.
— Отвечайте же, черт побери! — потребовал командир.
— Нет, — ответил Матиассон.
Барлетта сухо усмехнулся.
— Великолепно, — сказал он вполголоса. — Этот человек набит и помещен под стекло.
На этот раз Вишер обратился к Парселлу.
— Вы уверены, что этот человек нормален?
— Если говорить честно, нет.
Вишер отстучал на пульте имя и фамилию Матиассона, и компьютер выдал желаемую информацию на экран. Вишер пробежал глазами данные, потом их прочитал Матиассон.
— Это так? — спросил он в заключение.
— Черт побери, вы принадлежите к медицинскому сектору, а не к сектору Парселла! — вскричал Вишер.
— Так точно, — невозмутимо ответил Матиассон.
Вишер громко хохотнул, потом набрал на интеркоме номер Жаклин. На экране появилось изображение главного врача.
— Вы хотите помешать мне именно тогда, когда я завтракаю? — спросила она сердито.
Хорошее настроение Вишера улетучилось.
— Если этого потребует ситуация, я помешаю вам, даже если вы принимаете пищу, доктор Ромадье. — Он втолкнул Матиассона в поле зрения видеокамеры. — К вашей секции принадлежит мужчина по имени Матиассон? — спросил Вишер. — Это он?
— Нет, — ответила Жаклин.
— Вы уверены?
— Когда я говорю нет, то всегда уверена в этом, — двусмысленно ответила Жаклин.
— Хорошо. В таком случае направьте ко мне в централь настоящего Матиассона.
— Он у вас будет, — сказала Жаклин и отключилась.
Через пару минут в централь управления вошел второй Матиассон. Вишер объяснил ему ситуацию и поручил объясниться со своим тезкой.
— Кто ты? — первым спросил пришедший Матиассон.
Тот вообще не отреагировал на вопрос и посмотрел на Вишера.
— Свою форму я получил на складе, — сказал он.
Вишер озадаченно поднял взгляд, но тут же вспомнил, что уже спрашивал человека с расплющенным носом, где он взял свою униформу, но ответа не получил.
— Как долго все это продолжается? — пробормотал он удивленно.
— Около пятнадцати минут, — сообщил Барлетта.
В то время как оба Матиассона пытались доказать друг другу свою подлинность, Вишер провел всеобщий контроль присутствия. Опрос компьютера, который тщательно записывал все данные, поступающие из десяти шлюзов, показал, что в данное время вне корабля никого не было. Были по очереди вызваны все члены экипажа по интеркому, подтвердившие свою подлинность ответами на контрольные вопросы.
Через некоторое время компьютер выдал результат: экипаж был на борту, ответил каждый его член.
Этот результат не был неожиданным для Вишера.
— Дорогой друг, — сказал Матиассону Ллев Парселл, — вы, по всей вероятности, представитель разумною человечества, но недостаточно хитры, чтобы долго водить нас за нос. Скажите нам, как вы проникли на борт. Прилетели зайцем?
Мужчина, открыв рот, поражение уставился на командира, и из его глаз неожиданно хлынули слезы. Он пошатнулся и, всхлипывая, опустился в одно из кресел. Вишер, Парселл, Барлетта и настоящий Матиассон удивленно уставились друг на друга. Потом Вишер подошел к беспомощно плачущему мужчине и похлопал его по плечу.
— Послушайте, дела ваши не настолько плохи. Безразлично, как вы проникли на борт — мы же не оставим вас на этой планете.
Мужчина поднял от обивки кресла залитое слезами лицо и посмотрел на Вишера.
— Я обманул вас. — сказал он на безупречном английском языке. — Я не человек вашего народа. Я житель этой планеты.
Жаклин Ромадье была сама профессиональная деловитость — не было больше и следа постоянных придирок, которыми она все прошедшие дни докучала Вишеру.
— Командир, у нас проблема, — сказала она. Вишер кивнул ей ободряюще.
— Поведайте мне вашу проблему, — попросил он.
— Я исследовала чужака с головы до ног. В психическом отношении он кажется довольно нормальным. Реакции его нормальны, ответы тоже нормальны. Но меня беспокоят только те ответы, которых он не дает.
— Например?
— Все, что важно для нас, он оставляет без ответа. Почему ему пришла в голову идея проникнуть к ним на борт? Где он выучил наш язык? Откуда у него наша униформа? Вот такие дела. Иногда у меня появляется чувство, что он советуется с кем–то, находящимся далеко отсюда, прежде чем ответить на мои вопросы.
— Нечто подобное мы наблюдали при первом его допросе, — сказал Вишер. — Что мы знаем еще о нем?
— Его анатомия, — с готовностью ответила Жаклин Ромадье. — Скелет этого человека совершенно ненормален. У него, выражаясь попросту, не ребра, а сплошная костная скорлупа, как у рыб, привезенных экспедицией с гор. Перенос кислорода кровью основывается на другом принципе, чем у нас, так как красных кровяных телец у этого существа намного больше, чем у человека. Сердце расположено почти в центре грудной клетки. Группы крови, подобной земным, вообще не существует. Кроме того, ноги у него, как у обезьяны. Я убеждена, что пальцами ног он может действовать так же хорошо, как и пальцами рук.
Вишер задумчиво посмотрел на нее.
— Итак, не остается ничего другого… — начал он, однако Жаклин Ромадье тут же прервала его:
— Нам ничего другого не остается, — сказала она, — как принять во внимание его высказывания. Он не человек. Может ли он быть чем–то другим, кроме туземца этой планеты?
Вишер вызвал к себе чужака.
— Похоже на то, что мы должны поверить твоим словам, хотя мы до сих пор не нашли на Эоле никаких следов разумных существ. Нам интересно больше узнать о тебе и о твоем народе. Так как твое имя, которое ты сам дал себе, фальшиво, я буду называть тебя Джонатаном. Ты согласен на это?
— Да, — ответил невысокий мужчина с расплющенным носом.
— Как тебе пришла в голову идея пробраться на борт нашего корабля? — спросил Вишер.
— Любопытство, — ответил Джонатан. — Это было всего лишь любопытство. Мы видели, как ваш корабль совершил посадку. Нам никогда раньше не приходилось видеть таких огромных машин. Одного должны были направить, чтобы изучить это чудо. Выбор пал на меня.
— Откуда ты знаешь наш язык?
— Мы обладаем ментальной способностью, которую вы называете телепатией, — был ответ.
— Ага. Я думаю, таким образом ты также узнал фамилию Матиассон?
— Да.
— Откуда у тебя эта униформа?
— Ее изготовили мужчины и женщины моего народа.
Вишер не знал, как ему реагировать на этот ответ, так как униформа была изготовлена безупречно. Если бы не металлические кнопки, она ничем бы не отличалась от настоящей. Изготовление такого предмета одежды было возможно только при помощи высокоразвитой техники, а народ, обладающий такой техникой, должен оставить на поверхности планеты следы, которые при облете ЭУР2002 обязательно бы заметил. Все это как–то не связывалось между собой, и недоверие Вишера возросло.
— Где живет твой народ? — спросил он.
— В горах.
— Мы хотим познакомиться с твоим народом, — сказал Вишер. — Готов ли ты проводить нас к нему?
— В любое время, — без колебаний ответил Джонатан. — Разумеется, если у вас нет никаких недобрых намерений.
Вишер набрал группу из двадцати человек. Жаклин Ромадье тоже согласилась участвовать в этой экспедиции. Они выступили вечером 19 декабря 2159 года по бортовому времени на двух наземных машинах. Барлетта получил указание постоянно держать наготове соответствующе оснащенную вспомогательную группу. Вишер был уверен, что народ, обладающий даром телепатии, чьи представители за короткое время могли выучить английский, может доставить ему и его спутникам немало неприятностей, если у них будут недобрые намерения.
По пути Джонатан сообщил, как ему удалось пробраться на борт ЭУР2002. Он несколько дней непрерывно наблюдал за кораблем. Когда экспедиция Вишера снаряжалась для выхода, ему удалось раздобыть эрзац–скафандр из тех, которые были погружены в машины. В этом скафандре он выглядел точно так же. как и остальные. Кроме того, он установил, что некоторые научные секторы не поддерживали контактов друг с другом. Его никто не заметил. Он ни у кого не вызвал подозрений. При возвращении экспедиции он вместе с остальными без всякого шума прошел внутрь корабля и только благодаря внимательности Ллева Парселла был обнаружен. В этом чужом существе было нечто, что вызывало у Элфа Вишера чувство беспокойства и неудобства. Джонатан признал, что его послали в корабль ответственные лица его народа, чтобы побольше узнать о пришельцах–чужаках. Они хотели знать, являются ли мирными эти существа, которые могли изменить их мир самым непредсказуемым образом.
Конечно, Вишер понимал, что для такого трудного задания был выбран человек выдающихся способностей и разума, но Джонатан ни в коем случае не производил впечатления человека выдающихся духовных способностей. Его ответы, когда он вообще отвечал, были примитивными. Вопросов он не задавал. Данные, которые он сообщил о своем народе, пока они быстро мчались по равнине в наземной машине, указывали скорее на культуру каменного века, чем на цивилизацию, которая по немногим данным смогла до мельчайших подробностей скопировать униформу. Чудо, которое представляли из себя корабль и наземная машина, больше не вызывало удивления. Джонатан не удивлялся, принимая все спокойно. Ему, как он сказал, понадобилось два дня, чтобы пересечь равнину. А то, что они теперь эту же дистанцию преодолеют всего за несколько часов, его не особенно впечатлило. У Вишера постепенно зародилось ощущение, что земная техника настолько превосходила его духовный горизонт, что мысленно он вообще не мог ее воспринять. Его почти полное отсутствие удивления было реакцией дикаря, которому продемонстрировали прибор для исследования внутриядерных частиц.
Через три часа экспедиция достигла гор и въехала в высокогорную долину, еще неизвестную Вишеру. Чем дальше они в нее углублялись, тем уже она становилась, пока наконец не превратилась в ущелье с неровными крутыми склонами.
— Если туземцы замыслили что–то недоброе, это лучшая возможность покушения на нас, — сказал Вишер Жаклин Ромадье. Она кивнула.
— Но я не думаю, чтобы они что–то имели против нас, — произнесла она. — Вот, к примеру… — большим пальцем она указала через плечо на Джонатана, — … мне кажется, он слишком глуп, чтобы вообще иметь какое–то свое мнение. То, что он говорит, звучит так, словно это выучено заранее.
Вишер согласился с ней.
Ущелье впадало в узкую долину, каменные стены в которой поднимались в высоту на сотню метров. Солнечный свет попадал сюда всего на несколько часов в день, поэтому вид у долины был мрачным и угнетающим.
Джонатан вытянул руку, указывая на стену, находящуюся напротив устья ущелья.
— Там, вверху, — сказал он.
Гусеницы обеих машин вгрызались в крупную гальку. Скорость упала.
— Эй, там, в скале, отверстие! — воскликнул кто–то.
Вишер посмотрел наверх. В скальной стене имелась ниша в форме полукруга, метров сорока в диаметре. В этой нише кто–то проложил серпантинообразную тропу, ведущую вверх зигзагами, метров по сто каждый, и заканчивающуюся на каменном выступе площадью около десяти квадратных метров. В стене за выступом виднелись отверстия, тянущиеся в высоту метров на сто пятьдесят. Отверстия казались темными и угрожающими, но никаких следов жизни пока заметно не было.
— Что это? — поинтересовался Вишер.
— Это наши жилища, — ответил Джонатан.
Один из членов экспедиции присвистнул сквозь зубы.
— Пещерные люди, — сказал он разочарованно.
Вишер тоже был удивлен. Он чувствовал, что встреча с разумными туземцами этого мира еще не положит конец тайнам и нелепостям. Хотя он и не отрицал, что пещерные жители, весьма вероятно, могут стоять на такой же высокой ступени развития разума или даже выше, чем люди двадцать второго столетия, но о тех, кто смог сделать униформу Джонатана, он хотел узнать все подробности и получить удовлетворительное объяснение, прежде чем отказаться от недоверия.
Обе машины остановились у подножия стены. Вишер оставил двух человек для охраны, предупредив, чтобы они по возможности держались от скалы на некотором расстоянии, так как жителям скал легко попасть камнем в стоящего у подножья.
Вырубленная в скале тропа предназначалась, по всей вероятности, для головокружительного карабканья. Джонатан начал подъем, словно прогуливался по пешеходной зоне одного из больших европейских городов. Вишер и его спутники осторожно последовали за ним, прижимаясь к стене и избегая глядеть вниз. Джонатан, сняв украденный скафандр, остался только в униформе, а Вишер и его люди, согласно предписанию, были одеты в космическое снаряжение.
Большую часть своего отряда Вишер оставил вдоль всего серпантинообразного подъема, а сам с пятью своими людьми вышел на маленький выступ. Джонатан встал в позицию и резко свистнул. Эффект был совершенно поразительный. Из отверстий, словно полевые мыши, посыпались маленькие коричневые фигурки, соскользнули вниз по веревкам и молча застыли в нескольких метрах над головами пришельцев, словно намереваясь захватить скальною платформу. Вишер видел, как они меняли свое положение на веревках: обвили их вокруг своих тел и откинулись в петлях так, что казалось, будто они чувствовали себя довольно удобно. По крайней мере, это было не то положение, из которого можно неожиданно напасть, что с большим облегчением отметил Вишер.
Джонатан начал говорить. Язык изобиловал щелкающими и шипящими звуками, и Элф Вишер серьезно усомнился, что человеческое горло сможет когда–либо произнести их.
— Я думал, эти создания — телепаты, — в динамике шлема прозвучал голос третьего пилота Байера.
Сомнение было обосновано. Если жители пещер, как утверждал Джонатан, были телепатами, зачем же им тогда нужен был звуковой язык? И он решил потом спросить об этом Джонатана.
Тем временем тот закончил свою речь, и ему со всех сторон начали отвечать. Ему пришлось дать много объяснений, прежде чем любопытство его сородичей было удовлетворено и он снова повернулся к Вишеру.
— Они приветствуют тебя и твоих спутников, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал торжественно. — Они приветствуют вас в своей деревне и приглашают принять участие в собрания в зале.
Вишер ничего не имел против, однако посещение зала представляло некоторую трудность, потому что это место было самым высоким в деревне. Некоторые из спутников Вишера из–за недостатка тренировки были не в состоянии подняться в пещеру по веревке на пятидесятиметровую высоту. Жаклин Ромадье осталась у подножия серпантина.
Однако пещерные люди проявили желание помочь. Каждому, кто по пути беспомощно повис на веревке, приходили на помощь две или три коричневые фигуры с соседних веревок и продвигали его к ближайшему входу в пещеру, где он, тяжело отдуваясь, отдыхал до тех пор, пока не был в состоянии продолжать подъем.
Прошел почти час, пока последний человек достиг зала. Вход в него был не больше, чем в другие пещеры, и в него невозможно было пройти, не согнувшись. Когда Вишер вступил в огромный зал–пещеру, тянувшийся по ту сторону входа вглубь горы, он решил, что здесь, должно быть, поработали подземные воды, вымывшие известняковые включения.
Потолок и стены влажно блестели в свете ярко пылающего костра, горевшего в центре пещеры. У Вишера в первый раз появилось время лучше рассмотреть маленькие коричневые фигуры. Джонатан был самым высоким из своих сородичей. Вероятно, именно поэтому его и выбрали в качестве наблюдателя. Темная фигура любого из его сородичей была бы тотчас же замечена на борту ЭУР2002.
Эолийцы были одеты в кожаную одежду, которая, как заметил Вишер при случайном прикосновении, была очень мягкой. Чисто внешне незаметно было, что это туземцы планеты, удаленной от Земли на 1,2 миллиарда световых лет. С таким же успехом они могли быть из резервации в лесах Итури. Но в общем и целом они казались мирными и безвредными.
Внутришлемная рация давала Вишеру возможность слушать разговоры своих спутников, которые вращались исключительно только вокруг одного вопроса: как эти создания, одетые в кожаную одежду и вообще не знающие ткачества, смогли изготовить так похожую на земную униформу?
Вишера этот вопрос мучил не меньше, чем его людей, но он считал, что пока еще не пришло время искать ответ на него.
До этого он вместе с экипажем, сопровождавшим его на Эол, совершил экспедицию в систему Полярной Звезды. Там состоялась первая встреча человечества с чужим разумом, где люди тоже натолкнулись на примитивных существ, носителей культуры каменного века, как и эти пещерные жители здесь. Они приняли Вишера и его спутников за богов. Земляне должны были пройти через ритуальную церемонию приветствия, и Вишер предположил, что то же самое будет и на Эоле.
С другой стороны, он заметил отсутствие — и не только у Джонатана — некоторого уважения, с которым существа, стоящие на такой низкой ступени цивилизации, должны встречать технику двадцать второго столетия. Вместо этого жители пещер вели себя так, словно каждую неделю встречали гостей из Вселенной. Казалось, им кто–то нашептал, что земляне были такими же существами. как и они сами, поэтому не заслуживали никакого почтения.
Около трех десятков маленьких коричневых существ, которые забрались сюда вместе с ними, уселись в круг у костра, равнодушно глядя на пламя. Вишер и его спутники тоже оказались в этом кругу. Конечно, они намеревались сесть на пол, так как их европейские лодыжки и колени не были приспособлены для длительного сидения на корточках.
Через некоторое время из находящегося в глубине пещеры хода, который никто из группы Вишера до сих пор еще не заметил, появилась фантастически украшенная фигура. На ней была только набедренная повязка, но зато она была украшена всевозможными подвесками. На совершенно лысом черепе торчал лишь один пучок волос, в котором дрожали пестрые перья. На набедренной повязке болтались когти и хвосты разных животных, а также чешуйчатые куски кожи, похожие на снятую змеиною шкурку.
— Здесь нужен зоолог, — пробормотал третий пилот Байер. Он отключил передатчики своего шлема, так что слова его были слышны только землянам. — До сих пор мы нашли только одно высокоразвитое животное, а этот парень носит на себе останки по меньшей мере десяти различных видов.
Шаман одним прыжком впрыгнул в круг, образованный вокруг костра. Бормоча какие–то слова, он подскочил к пламени, поднял руки вверх. Ладони распахнулись, из них вылетела порошкообразная субстанция и на пару секунд окрасила пламя костра в зеленоватый цвет. Пещерные жители опустили головы и тоже забормотали.
Шаман на несколько минут неподвижно застыл перед костром. Вишер удивленно спросил себя, как он может выносить такой жар, находясь не далее одного метра от жадно вздымающихся языков пламени. Затем, ритмично подпрыгивая, он начал танцевать. Его сородичи снова подняли головы, начали хлопать в ладоши и притопывать ногами в такт прыжкам шамана, а потом запели заунывную, однотонную мелодию.
Вишер забыл о времени, когда шаман внезапно оборвал свой танец и неожиданным прыжком перепрыгнул через сидящих на корточках, чтобы исчезнуть в своем тайном ходе. Оказалось, что с начала церемонии прошло около часа. Эольцы поднялись, и Вишер со своими спутниками сделали то же самое. К ним подошел Джонатан.
— Теперь вы друзья племени, — сказал он. — Наши друзья — ваши друзья, а ваши враги — наши враги. Вы надолго хотите остаться в селении?
Вишер покачал головой.
— Мы должны вернуться назад, в корабль, но завтра снова придем.
Джонатан, казалось, согласился с этим. Они покинули пещеру и спустились по веревкам вниз. Вишер карабкался за Джонатаном.
— Если вы телепаты, Джонатан, — спросил он, — для чего же вам тогда речь?
Джонатан ничего не ответил, и Вишер не стал повторять вопрос. Они добрались до платформы и начали спускаться по каменному серпантину, чтобы присоединиться к остальной группе.
Внезапно Джонатан остановился и повернулся к Вишеру.
— Телепатическое общение требует очень много сил, — сказал он, — поэтому мы используем его только в исключительных случаях, а так обычно общаемся при помощи речи, как и вы.
Когда Вишер задавал этот вопрос, он посмотрел на часы. С тех пор прошло девять минут. А на вопрос о происхождении своей униформы Джонатан ответил через пятнадцать минут. Вишер спросил себя, почему это так. Должен ли он получить откуда–то ответ или его мыслительные процессы протекают настолько медленно? От чего зависит длина промежутка времени между вопросом и ответом? Может быть, от трудности вопроса? Казалось, что это не так, потому что на вопрос о происхождении униформы ответить, несомненно, было легче, чем объяснить, почему группа естественных телепатов общается друг с другом акустическим способом. Вишер не заходил дальше в своих размышлениях, но у него появилось чувство, что если он сможет найти ответ на этот вопрос, то на шаг приблизится к решению большой загадки.
Джонатан отказался сопровождать группу к кораблю.
— Я останусь в селении, — сказал он. — Буду рад, если вы придете завтра утром.
Когда туземец оказался вне пределов слышимости внутришлемных динамиков, Байер пробурчал:
— Меня удивляет, что он вообще может радоваться.
На следующее утро Вишер с маленькой группой людей снова посетил пещерное поселение. Его сопровождали Барлетта, Жаклин Ромадье и три техника, тащившие несколько тюков с подарками, которыми Вишер хотел обрадовать эольцев. Но это, конечно, не было актом бескорыстной филантропии. Кроме всего прочего, он хотел изучить реакцию пещерных жителей на это.
Когда они остановили машину у подножья стены, их уже заметили. Наверху, на маленькой платформе, стояли четыре маленьких существа, неподвижно уставившиеся вниз, на прибывших.
— Идемте, доктор Ромадье, — сказал Вишер и подал Жаклин руку.
— Спасибо, но я пойду сама.
Барлетта, который всегда чувствовал себя обязанным сказать последнее слово, пробормотал вполголоса:
— Вчера это тоже было сказано.
Жаклин не нашла нужным отреагировать на его слова и начала подъем. На половине пути она споткнулась. Хотя опасности упасть вниз не было, но она могла весьма чувствительно удариться, если бы Вишер не повернулся и не схватил ее за руку.
— Спасибо, — сказала она.
Пещерные жители встретили их оживленными жестами, которые, вероятно, означали приветствие. Вишер и Жаклин коротко кивнули, а Барлетта театрально сцепил руки на груди и поклонился.
— Мир всем вам, — сказал он.
Жаклин улыбнулась, чем удивила своих спутников, так как ее никогда не видели улыбающейся. Вишер попытался произнести слово, которым Джонатан обозначил свое имя. Один из туземцев указал вверх.
Джонатан соскользнул по веревке вниз. Теперь на нем была не униформа, а мягкая кожаная одежда его сородичей, и он еще сильнее стал походить на жителей Гран–Чако, чем прежде.
— У вас есть предводитель? — спросил Вишер. Джонатан кивнул и указал вверх.
— Эта женщина не может подниматься по веревке, — сказал Вишер. — Может, мы…
— Не беспокойтесь обо мне, — вмешалась Жаклин. — Я довольно хорошо лазаю по канатам.
Действительно, она делала это лучше Вишера и Барлетты.
Предводитель жил под верхними отверстиями, прямо под входом в зал собраний. Его жилая пещера была большой, стены ее покрывали шкуры животных. Когда больше не останется важных дел, подумал про себя Вишер, нужно будет спросить туземцев, где находятся эти звери, чтобы зоологи не теряли напрасно времени на их поиски. Пол покрывали маты из веток. В задней части помещения находились маленькие кучки шкур, предназначенные для сидения и лежания. Предводитель жестами указал посетителям на сидения. Техники расположились у входа в пещеру.
Джонатан перевел своим сородичам, что Вишер принес с собой подарки. Один из тюков был положен на пол перед предводителем и открыт. Радость была далеко не такой большой, как ожидал Вишер. Хотя вождь обнажил в улыбке свои желтые зубы и обеими руками рылся в куче сверкающих и блестящих подарков, Джонатан, кроме обычного «большое спасибо», не переводил ничего. Потом подарки были снова убраны в тюк и отложены в сторону, а на другие тюки вообще не было обращено никакого внимания. Начались игры в вопросы и ответы, в которых обе стороны пытались узнать друг о друге как можно больше.
Предводитель оказался гораздо умнее Джонатана и, вероятно, поэтому занимал этот высокий пост. Беседа продолжалась уже около четверти часа, когда глава поселения неожиданно подпрыгнул вверх, словно ужаленный, рванул тюк с подарками с пола, прижал к себе и, словно сумасшедший, начал прыгать и кружиться по пещере.
— Что он делает? — удивленно спросил Вишер.
— Он очень рад подаркам, — объяснил Джонатан. — Он только теперь понял это по–настоящему.
Вишер и Барлетта переглянулись.
— Пять минут, — сказал Барлетта, не включая внешней связи, так как не хотел, чтобы Джонатан понял его.
— Верно, — согласился Вишер, посмотрев на часы.
Как только предводитель немного успокоился, беседа возобновилась. Через некоторое время Вишеру, наконец, представилась возможность задать вопрос, уже давно вертевшийся у него на языке.
— Может ли предводитель показать мне, как была изготовлена твоя униформа? — осведомился он у Джонатана.
Когда Джонатан перевел, главарь улыбнулся и сделал несколько жестов, означавших согласие. Они встали и пошли в глубь пещеры, которая сужалась все больше и больше, пока не превратилась в узкий ход, делающий плавный поворот и слегка поднимавшийся вверх. В руках у предводителя и Джонатана были масляные светильники, служащие пигмеям для освещения жилых помещений–камер. Через некоторое время ход закончился в задней части зала собраний.
Еще во время вчерашнего посещения Вишер заметил, что часть стены зала была закрыта занавесом из шкур, но никто не говорил, почему было закрыто именно это место. Предводитель откинул одну из шкур, открывая устье одного из низких ходов. Он улыбнулся, словно ему удалось удачно пошутить, и исчез в ходе. Вишер, Жаклин, Барлетта последовали за ним, а сзади шли техники и Джонатан с масляной лампой. Они оказались в маленьком помещении, где, в отличие от других помещений, стены и пол были тщательно обработаны и выглажены. В центре этого помещения стоял большой примитивный ткацкий станок, а вдоль стен стояли столы, на которых в идеальном порядке были разложены всевозможные инструменты для кройки и шитья: блестящие металлические ножницы, иглы, нитки и много других вещей и предметов.
Барлетта так широко открыл рот, что через стекло шлема был похож на рыбу в аквариуме, из которого выпустили воду. Вишер старался не показывать удивления, а Жаклин вскрикнула и ринулась к ткацкому станку.
— Откуда здесь эта вещь?
— Она упала с неба, — ответил вождь, когда ему перевели вопрос, — а мы ее только собрали.
— Ну ясно, — пробурчал Барлетта, воспринявший невозмутимость вождя как оскорбление своего разума. — Она была завернута в упаковку, а на месте «отправитель» значилось: «Херти Интернейшнл».
— Откуда вы знаете, как ее собирать и использовать? — продолжал спрашивать Вишер.
Но ни вождь, ни Джонатан ничего не ответили, и Вишер счел недипломатичным настаивать, ибо был убежден, что в конце концов он получит ответ. Он осмотрел разложенные инструменты. До сих пор среди пожитков туземцев он не видел ничего сделанного из металла. В том, что они находились на ступени развития, соответствующей земному палеолиту, у него до сих пор не было никаких сомнений. Однако эти ножницы, насколько он видел, вполне могли быть изготовлены на золингеновских заводах. Они были тщательно обработаны, их было удобно держать в руке, и, как Вишер мог убедиться лично, резали они великолепно.
На столе лежали куски оливково–зеленой ткани униформы, остатки материала, из которого была изготовлена униформа Джонатана. Здесь же были нитки соответствующего цвета и тонкие блестящие пластиковые ленты для оборок. Вишер обнаружил инструмент, функции которого он не мог объяснить, и указал на него предводителю, показав жестами, что его интересует.
Эолец улыбнулся, взял инструмент в руки, положил друг на друга пластиковые ленты и сплавил их тонким, как игла, языком пламени.
— Прибор для сварки пластика? — удивился Барлетта.
Вишер осмотрелся. Это было невероятно. Материя и инструменты, находившиеся здесь, были отделены от предметов, находящихся снаружи, в пещере, шестью или семью тысячелетиями развития цивилизации, но они были здесь, и в этом не было никакого сомнения. Их изготовили не эолийцы — может быть, за исключением материи, но самое главное — они знали, как обращаться с этими вещами. Материалы, инструменты, знания — все это упало пигмеям с неба. Если во все это поверить, то не трудно себе представить, как можно изготовить униформу за минимально короткое время. Они допустили только одну ошибку: использовали металлические кнопки вместо пластмассовых.
Джонатан, отставший от них на пару шагов, поспешил к ним, явно возбужденный.
— Мы внезапно поняли, как собрать такую вещь, — произнес он, — а также узнали, как пользоваться этими инструментами.
Вишер посмотрел на часы. Со времени его вопроса прошло пятнадцать минут.
Вишер со своими спутниками пробыл здесь еще пару часов и разными способами снова и снова пытался перевести разговор на странные инструменты и таинственные навыки, которые неожиданно получили эольцы, но вождь и Джонатан продолжали отвечать, что все это внезапно упало к ним с неба и они, словно по вдохновению, начали с этим работать.
— И ты веришь во всю эту бессмыслицу? — спросил Барлетта по–испански.
— Безразлично, в какую бессмыслицу я верю, — возразил Вишер, глядя на него. — Разве я могу поверить, что эольцы сами изготовили ткацкий станок, ножницы, иглы и все остальное? Разве это менее бессмысленно?
Они вернулись назад, на корабль, далеко за полдень. Вишер был сбит с толку.
Ему казалось, что загадку этой планеты разгадать так никогда и не удастся.
Бортовой календарь показывал 1 мая 2160 года. Экспедиция провела на Эоле почти полгода.
Было найдено многое, что вызвало у ученых удивление, но тайна, которую хотел разгадать Элф Вишер, все еще существовала, и они к ее разгадке были не ближе, чем в первый день.
Антропологические экспедиции проникли далеко вглубь континента и обнаружили много таких же пещерных поселений, как и то, к которому принадлежал Джонатан. Маленькие коричневые существа внутри своих поселений образовывали замкнутые общества, предводители которых не имели неограниченной власти. Одно поселение очень редко знало о существовании другого. Планета была так мало населена, что каждое общество, за редчайшим исключением, верило, что оно одно на всей планете.
Но что самое интересное, все пещерные общества — хотя между ними не было никаких связей — обладали одной и той же религией. Они верили в одно–единственное высшее существо, которое якобы всеми ими владело, изготавливали изображения этого существа, которые, разумеется, мало походили друг на друга. Общим у них было только одно: все они были в высшей степени абстрактны и не имели четких форм.
Зоологи обнаружили множество животных, которых занесли в общегалактический каталог. Высокоразвитая фауна находилась исключительно в горах, а на равнинах были только черви, улитки и членистоногие.
Открытия и находки отдельных исследовательских групп были тщательно помечены, каталогизированы и со всеми предосторожностями сложены в хранилища. Объединенные нации отправили около тысячи таких исследовательских кораблей, как ЭУР2002, с тем, чтобы после возвращения основать новое человечество на основе экипажей этих кораблей и полученных знаний.
Джонатан все время оставался на связи с землянами. Вишер с парой сопровождающих часто посещал пещерное поселение. Эольцы стали еще дружественнее и доступнее, однако странным событиям, произошедшим во время посадки ЭУР2002 и сразу же после нее, до сих пор не было найдено никакого объяснения.
Вишер тем временем решил оставить все происшедшее под рубрикой «необъяснимое» и больше об этом не думать, чтобы не терять душевное равновесие. И все же, за исключением необъяснимых вещей, ЭУР2002 достиг такого успеха, какого за такой короткий срок не достигла ни одна из тысячи других исследовательских экспедиций Объединенных наций. Перед началом экспедиции специалисты рассчитали, что, вероятно, не более пяти или шести из посланных экипажей встретят других разумных существ. ЭУР2002 принадлежал к этим немногим счастливчикам!
— Ты будешь опечален, когда мы улетим отсюда? — спросил Вишер Джонатана, когда они сидели на траве равнины, где полгода назад приземлился ЭУР2002, шар которого, более ста метров в диаметре, тянулся в покрытое облаками небо в двух километрах позади них.
— Да, — просто ответил эолец.
Вишеру тоже было не по себе, когда он думал о возвращении. Кто мог знать, что произошло с Землей за это время? На Земле, когда они вернутся, со времени их отлета пройдет 2,4 миллиарда лет, время, за которое исчезают одни миры и возникают другие. Человеческий разум был не в состоянии осознать такой промежуток времени. Никто не мог представить себе, во что может превратиться Земля за два с половиной миллиарда лет.
Планировщики этого исследовательского предприятия своевременно подумали о том, чтобы подготовить несколько мест встречи возвращающихся экспедиций на случай возможной катастрофы с Землей. Но возможность уничтожения родной планеты в результате космической катастрофы была не единственной потенциальной опасностью, угрожающей возвращающимся. Через 2,4 миллиарда лет Солнце тоже приблизится постепенно к концу своего жизненного цикла и, вероятно, больше не будет в состоянии поддерживать органическую жизнь на своих планетах–спутниках, если Земля больше не будет существовать или она станет непригодной для жизни, и тогда вернувшимся нужно будет основать родину в другой системе. Было очень много возможностей обезопасить будущее человечества в любом случае.
ЭУР2002 принадлежал к третьему этапу исследовательского предприятия. Первый этап должен был вернуться на Землю через десять миллионов лет. Его целью были галактики сразу же за границами локальной группы. Второй этап должен был отсутствовать сто миллионов лет и исследовать звездные острова, находящиеся на самых дальних расстояниях от границ скопления Вирго, к которому относился Млечный путь. Возвращение третьего этапа было сильно растянуто во времени и должно было занять от двух до двух с половиной миллиардов лет. Вероятно, после старта ЭУР2002 были еще и другие этапы, чтобы заполнить все промежуточные эпохи.
— Вы нас не покинете, — внезапно сказал Джонатан.
У Вишера уже вошло в привычку в таких случаях смотреть на часы. То, что сказал Джонатан, было ответом на его вопрос, будет ли тот опечален, когда ЭУР2002 снова стартует. Со времени этого вопроса прошла двадцать одна минута.
Вишер вздохнул. Это тоже относилось к вещам, которые он был вынужден присоединить к разделу «необъяснимое», но теперь было трудно не думать об этом. Беседы, при которых ответы эольца приходилось ждать много минут, происходили каждый день.
Контакт с землянами принес жителям пещер некоторую пользу. Люди Вишера научили их добывать руду, потом из выплавленного металла изготовлять инструменты, намного превосходящие их каменные орудия, а также показали, как упавший с неба ткацкий станок можно использовать не только для изготовления униформы исследовательских групп корабля Объединенных наций, а для одежды повседневного пользования, используя полученные из льноподобного волокна нити.
Эольцы из поселения Джонатана сообщили, что они не единственные коренные обитатели этой планеты, и указали места обитания других поселений. Потом было совершено первое посещение чужого пещерного общества. В намерения антрополога, которые поддержал Вишер, входило распространение того, что дали земляне племени Джонатана, по всем обществам на Эоле, учитывая при этом отсутствие развитого регулируемого хозяйства. Другие пещерные общества тоже могли построить себе ткацкий станок и изготовить все инструменты, имеющиеся у племени Джонатана. Техники ЭУР2002 прилагали все усилия, чтобы привести эолийцев к этой идее, но никакого успеха не достигли. Пигмеи никак не могли себе представить, что нужно как можно точнее повторить процесс изготовления топора, чтобы он выглядел так же, как и другие. А ткацкий станок был намного сложнее. Мысль, что он состоит из изготовленных и собранных частей, никак не укладывалась в головах эольцев. И здесь люди наткнулись на ограниченность восприятия, которую можно было преодолеть только в ходе естественного развития. Все же темнокожие туземцы многому научились, и это позволит цивилизации сделать прыжок через тысячелетия, многие тысячелетия. Все приветствовали этот проект, кроме Жаклин Ромадье, которая не согласилась с ним.
— Мы вмешиваемся в божественный мировой порядок, — высказала она свою точку зрения. — У этих существ скоро появится желание показать другим свое превосходство, и вся планета окажется втянутой в захватнические войны.
Вишер попытался объяснить ей, что высокоразвитое общество из не более пятидесяти членов — включая женщин и детей — даже с ткацкими станками, шерстяной одеждой и стальными ножами не сможет вести одно захватническую войну, тем более по тем же соображениям было решено не давать эольцам в руки что–либо, что может быть использовано как сильное оружие, но Жаклин, обладающая известной всем на корабле твердолобостью, не прекращала ворчать и придираться.
Вишер встал и стряхнул с себя прилипшие стебли травы. Никакой особой тяги к туземцам он не испытывал, и они близко так и не сошлись, но прощаться с Джонатаном ему было все же довольно тяжело.
— Я должен вернуться к кораблю, — сказал он. — Нам необходимо провести еще много приготовлений. А завтра, перед стартом, мы увидимся еще раз.
Джонатан продолжал сидеть, уставившись на далекие горы, где находились пещеры его племени.
— Вы не покинете нас, — сказал он во второй раз.
Вишер постепенно начал терять терпение.
— Мы это еще увидим, — пробурчал он, повернулся и побрел по высокой траве.
Ни один из эольцев не пришел прощаться с экипажем корабля, но Вишер не стал расценивать это как неблагодарность или неприязнь, так как вспомнил о предсказании Джонатана. Маленькие коричневые существа не пришли прощаться, потому что были твердо убеждены, что корабль не стартует.
Тем временем подготовка к старту была проведена с обычной тщательностью. Барлетта сидел за пультом управления, а Вишер рассчитывал параметры первого космического прыжка.
10 мая 2160 года, 13 час. 59 мин. по бортовому времени. Еще одна минута до старта. Какое значение будет иметь дата, когда они совершат посадку на Земле?
Зашумел таймер обратного отсчета:
— …39… 38…
— На этот раз мы обойдемся двумя прыжками, — уверенно произнес Вишер.
Но Барлетта был более скептичен.
— Надеюсь, что нам удастся это сделать, — пробурчал он.
— …30… 29…
— А что, по–твоему, может произойти?
— Много чего. Во–первых, нас может не отпустить тот, кто завлек сюда.
— …21… 20… 19…
— Электрическое поле на нуле, — сказал Вишер, взглянув на электрометр.
— Подожди, — предупредил Барлетта.
Голос компьютера сообщал:
— Время минус 10… 9… 8…
Световой указатель электрометра застыл на нулевой отметке, а приборы не улавливали даже слабого естественного поля планеты.
— …6… 5… Двигатель работает на полную мощность. …3… 2…
Послышалось резкое шипение. Вишер вздрогнул. Световая шкала электрометра погасла, а из маленького ящичка прибора поднималась тонкая ниточка дыма.
— Дьявол… — выругался Вишер.
— Мы даже не поднялись, — разочарованно произнес Барлетта, словно ничего другого не ожидал.
В нижней части ЭУР2002 гремели двигатели, могучий корпус дрожал. — Взгляд Вишера уперся в большой экран, ожидая, когда травянистая равнина уйдет вниз и поле зрения расширится…
Ничего!
— Проклятье!
Поле осталось. Невероятная сила прижала корабль к почве.
— Ничего, — сказал Барлетта. — Абсолютно ничего.
Двигатели выплевывали могучие потоки ультрафиолетового излучения, стенки вибрировали от чудовищной мощи работающих двигателей, но ЭУР2002 не мог оторваться.
— Двигатели на нуль! — вскричал яростно Вишер.
Мысль, что кто–то позволяет себе играть с одним из новейших кораблей Земли, как кошка с мышкой, привела его в бешенство. Ему потребовалось несколько минут и насмешливое замечание Барлетты, чтобы восстановить хотя бы часть своего внутреннего равновесия. Он придвинул к себе микрофон и проинформировал экипаж сдавленным голосом:
— У нас, вероятно, нет возможности убраться отсюда, пока не будет найдена причина возникновения этого чрезвычайно мощного поля, — произнес он в заключение. — Существует возможность, что наши двигатели автоматически включают это поле, влияя на неизвестный источник электроэнергии. Но с таким же успехом это может быть неизвестная разумная сила, стремящаяся удержать наш корабль на этой планете.
Когда он вернул микрофон в прежнее положение, ему внезапно вспомнился Джонатан. Боже мой, этот парень оказался прав!
В следующие дни события развивались очень быстро. На борту ЭУР2002 находилось много флаеров, которые предназначались для исследования поверхности планет, картографирования и других подобных целей. Эти машины в основном состояли из тех неметаллических полимерных материалов, что и сам корабль. Оставив один для собственных нужд, Вишер отправил все флаеры по розе ветров во все стороны для облета планеты. За последние полгода такие облеты проводились довольно часто, но ничего достойного внимания, конечно, обнаружено не было.
Стартовали машины утром одиннадцатого мая. Они поднимались с травянистой равнины одна за другой и почти отвесно устремлялись в небо, гонимые реактивными двигателями.
Около одиннадцати часов Вишер находился в секторе геологии и принимал участие в информационном совещании, когда раздался первый аварийный вызов, о котором ему немедленно сообщила радиорубка:
— Сержант Тирстен попал в сильное электрическое поле, притянувшее его к почве. Он сообщает, что поле тотчас же исчезло, как только машина повернула, и спрашивает, нужно ли ему продолжать полет.
— Он должен засечь свое точное местонахождение, а потом возвращаться, — ответил Вишер.
— Понятно, сэр.
Тотчас же, покинув совещание, Вишер помчался в командирскую централь, прочитал переданные Тирстеном координаты точки, от которой возвращался флаер, и нанес их на большую карту поверхности планеты Эол, составленную картографами за прошедшие месяцы. Он обратил внимание, что отмеченная Тирстеном точка находилась в том месте, где на карте не было почти никаких деталей, кроме отмеченных двух водяных потоков, хотя из фотографий было неясно, есть ли там река на самом деле или нет. Линий высот или каких–нибудь данных о контуре местности не было вообще, так что создавалось впечатление, что этот регион до сих пор был недостаточно исследован.
Вишер взял в руки карту, на которой были отмечены курсы всех флаеров, стартовавших сегодня, установил связь между банком данных и бортовым компьютером и рассчитал, что этого места на своей машине достигнет капрал Альварец, к тому времени облетевший три четверти планеты.
Через пятьдесят минут поступил аварийный сигнал и от Альвареца.
— Капрал Альварец сообщает о том же феномене, что и сержант Тирстен, сэр, — сообщила радиорубка. — Его машина притянута к почве сильным полем. Он тоже спрашивает, садиться ему или возвращаться.
— Свяжите меня с Альварецом.
— Сейчас, сэр.
Раздался щелчок. Из динамика донеслись шорохи атмосферных помех.
— Говорит Вишер. Ответьте, Альварец.
— Говорит Альварец. Я слышу вас.
— Не позволяйте сажать себя. Сделайте пару снимков местности, над которой вы хотели лететь, потом поворачивайте и попытайтесь облететь ее. Меня особенно интересует, как далеко распространяется электрическое поле по обе стороны первоначального направления вашего полета.
— Ясно, командир. Приказ будет выполнен.
Вишер откашлялся.
— Это был не приказ. Вы баран. Я не могу приказывать вам рисковать жизнью, пока мы не ввяжемся в бой. Рассматривайте это как просьбу.
— Разумеется, сэр.
— Конец связи, — сказал Вишер.
Тирстену потребовался час, чтобы добраться до корабля от места поворота. Альварец возвращается по тому же самому маршруту, и ему потребуется примерно столько же времени, если действительно удастся облететь эту загадочную область.
Вишер надел скафандр. Мысли кружились в его голове. Часть тайны, казалось, скрывалась между обеими точками, от которых вынуждены были вернуться Тирстен и Альварец. Неужели они после полугода напрасных поисков действительно напали на след разгадки?
Если противник не использует ничего другого, кроме как притягивать диэлектрики к почве при помощи мощного электрического поля, тогда его, может быть, удастся перехитрить. Однако Вишер сомневался, что противник, который мог создавать электрическое поле интенсивности, возможной только в лабораториях, имел в своем репертуаре только этот трюк.
Он вышел из шлюза в тот момент, когда машина Тирстена совершила посадку. Сержант выбрался из кабины пилота на крыло и направился навстречу командиру.
— Вы сделали снимки этой местности, прежде чем вернуться? — спросил Вишер.
— Да, сэр.
— Немедленно отдайте их в обработку.
Вишер некоторое время походил взад–вперед по траве, мучимый мыслями, которые никак не мог привести в порядок. Если бы ему только удалось разглядеть смысл во всей этой неразберихе. Нельзя же было считать, что неизвестный противник пытался удержать экипаж корабля на этой планете только потому, что ему понравился светлый цвет кожи этого экипажа. У него должно было быть какое–то другое намерение, о котором когда–нибудь все равно узнают его жертвы.
Альварец прилетел часом позже и искусно посадил свою машину возле машины Тирстена. Издалека до Вишера донесся гул еще одного возвращающегося флаера.
— Давайте докладывайте, — возбужденно крикнул он капралу, который только что выбрался из кабины на крыло своей машины. — Как там все выглядит?
— Эта местность находится в экваториальной зоне, — сообщил Альварец. — Она гористая, а горы до самых вершин покрыты джунглями. От горизонта до горизонта одна и та же картина. Если кто–нибудь не построит в этой местности хотя бы один небоскреб, выступающий над вершинами деревьев, то я не знаю, как мы будем там ориентироваться.
Разговаривая, они медленно шли к кораблю. Альварец описал неожиданное возникновение электрического поля.
— Я не думаю, что оно существует там всегда, — сказал он. — Меня увидели и включили его, а как только я повернул — снова выключили.
Они прошли через шлюз и очутились в коридоре. Вишер снял шлем, привычно осмотрел его и удивился.
— Черт побери, неужели я от возбуждения так вспотел?
На пластиковом уплотнении смотрового стекла были хорошо заметны капельки влаги. Альварец с любопытством уставился на него.
— Я часто видел это на своем шлеме, — сказал он, — и думал, что это вызвано испариной.
— Вероятно, — кивнув, пробормотал Вишер.
Но он не был в этом убежден полностью и отнес шлем доктору Ласалье.
— Может быть, я напрасно беспокоюсь, — сказал он, указывая на капельки влаги на уплотнении стекла, — но все же хотелось бы узнать, что это такое. Вокруг так много загадочного.
Изучение снимков, сделанных Тирстеном и Альварецом, не дало ничего нового. Ландшафт на обеих группах снимков казался одним и тем же, за исключением разных контуров гор, хотя сделаны они были с двух точек, находящихся в сотне километров друг от друга. Устные сообщения обоих пилотов тоже ничего интересного не дали.
Вишер и Барлетта изучили фотографии под лупой.
— Даже если ничего не видно, — сказал Вишер, — между этими двумя точками, с которых сделаны эти снимки, находится часть того, что мы ищем.
— И как мы об этом узнаем? — пробурчал Барлетта.
— У меня есть идея, — сказал Вишер.
Барлетта мгновенно повернул голову и уставился на него.
— Так, у тебя есть идея, — сердито произнес он. — Но ты считаешь себя высшим существом, а мы, должно быть, для тебя низкий плебс, да?
— Дело в том, — усмехнулся Вишер, — что подходящая мысль пришла мне в голову всего пару секунд назад.
Барлетта наполовину примирился с этим.
— Электрическое поле уходит в металл. Металлический флаер не будет притягивать к почве. Конечно, поглощение поля вызовет в металле сильные токи, которые нагреют материалы и даже, может быть, расплавят его. Следовательно, мы обязаны учесть существование такого риска.
Глаза Барлетты вылезли из орбит.
— Ты стоишь больше, чем золотой слиток, весом в десять раз превышающий твой вес! — фыркнул он. — А кто полетит?
Вишер все еще улыбался.
— Я думаю, этот корабль может пожертвовать командиром–дилетантом и нервным первым офицером. Мы летим вместе.
— Наконец–то! — воодушевленно фыркнул Барлетта.
Через четверть часа появился ассистент доктора Ласалье, несший под мышкой шлем Вишера. Он был так близорук, что, несмотря на свои огромные очки, споткнулся на пороге двери и упал бы на пол, если бы его не подхватил Барлетта.
— Не так быстро, молодой человек, — усмехнулся первый офицер. — Хоть стекло шлема и небьющееся, но ваши кости, наверное, могут сломаться.
Ассистент попытался бодро доложить Вишеру обо всем.
— Доктор Ласалье сообщает результаты анализа жидкости, осевшей на уплотнении стекла: фосфор, азот, углеводороды, конечно, только лишенные запаха, небольшой процент кислорода и ряд более тяжелых элементов.
Он стоял так, словно ему было неизвестно значение того, что он только что сообщил.
Вишер прикусил губу и кивнул.
— Туман, да?
— Несомненно, сэр, — ответил ассистент. — Жидкость точно повторяет состав тумана, окутывающего эту систему.
— Вы можете объяснить, как эта штука попала в шлем?
— Даже предположить не могу, сэр. Доктор Ласалье думает, что вы или неплотно пригнали уплотнение, или туман проник сквозь стенки шлема не в виде газа, а в форме отдельных молекул и атомов.
— Это, кажется, единственная возможность, — без колебаний ответил Вишер, — потому что уплотнением пользоваться настолько легко, что неплотно пригнать его совершенно невозможно. Поэтому второе предположение, на мой взгляд, более вероятно. Вам так не кажется?
Лицо ассистента внезапно покраснело, словно его публично уличили в чем–то.
— Я же сразу указал на то, что объяснение не особенно удовлетворительное, сэр, но лучшего ни доктор Ласалье, ни мы, ассистенты, найти не смогли.
— Хорошо, — сказал наконец Вишер, уставившись в пол. — Передайте доктору Ласалье мою благодарность.
Как только ассистент ушел, Барлетта громко и возбужденно фыркнул.
— Это же совершенно невозможно, — сказал он. Вишер кивнул согласно.
— Состав точно такой же, как и у тумана, за исключением вонючих соединений. Похоже на то, что кто–то тайком протащил туман в шлем и не хотел, чтобы его обнаружили.
Вишеру не дал отдохнуть Хендрикс, соединившийся с ним по бортовому интеркому, чтобы сообщить о новом, только что открытом зерновом растении.
— Представьте себе, командир, — воскликнул Хендрикс, — мы шесть месяцев находимся на этой равнине, а зерновые растения растут прямо перед нашим люком, и никто из нас этого не замечает. Вы должны прийти и сами взглянуть на них. Доктора Ромадье это также заинтересует.
Вишера злакоподобное растение явно мало заинтересовало, но его задело упоминание о докторе Ромадье. Он обрадовался возможности хотя бы недолго побыть с Жаклин.
— Я иду, — ответил он Хендриксу. — Встретимся в шлюзе А. Я буду там через три минуты.
Когда Вишер добрался до шлюза, Хендрикс и Жаклин уже ждали его. Он спустился по трапу, в конце которого стояла пара стебельков мятлика, о которых говорил Хендрикс.
— Взгляните! — с воодушевлением воскликнул биолог. — Вот они! Это настоящие развитые злаки, хотя выглядят как простая трава.
Вишер и Жаклин с притворным интересом посмотрели на маленькие стебельки. Хендрикс начал соскребать верхний слой почвы, чтобы обнажить корни растений. Он почти свихнулся от радости. Взяв растение в левую руку, он начал возиться с запорами шлема, дрожа от возбуждения.
— Эй, Хендрикс, немедленно прекратите это, — резко приказал Вишер. — Вы же знаете, что одно неверное движение — и шлем…
Фраза так и осталась невысказанной, ибо это произошло мгновенно и так быстро, так неожиданно, что ни Вишер, ни врач не успели ничего сделать.
Всего лишь одно необдуманное движение руки… и шлем Хендрикса открылся. Биолог опустился на покрытую травой почву, его лицо на какое–то мгновение словно застыло, но тут же исказилось гримасой ужаса. Откуда–то донесся жуткий звук, похожий на гавканье, и в ту же секунду Хендрикс завалился на бок, будто пораженный молнией.
Жаклин, сдавленно вскрикнув, подскочила к нему и перекатила его на спину.
— Хендрикс… — выдохнула она.
Так как шлем был уже открыт, Вишер снял его и увидел на краях шлема и на лице Хендрикса следы серого кашеобразного налета. Из носа биолога сочилась тонкая струйка крови.
— Что случилось? — беспомощно спросила Жаклин.
— Это вы должны мне это сказать, — не выдержав, ответил Вишер, — а я не знаю. Лучше осмотрим его.
Хендрикс был мертв, и, чтобы это понять, не нужен был долгий осмотр. Жилка на его шее больше не пульсировала, лицо было смертельно бледным и осунувшимся, с застывшей гримасой ужаса и боли. Вишер закрыл его глаза, перекинул вялое тело через плечо и потащил в корабль. На лифте они поднялись в госпитальный отсек Жаклин, где она начала исследовать мертвого биолога, а Вишер терпеливо ожидал результатов, сидя возле нее.
Жаклин соскоблила немного массы на предметное стекло и положила его под микроскоп. Взглянув в него, она побледнела… — Это еще продолжается, — сказала Жаклин. — Я должна сделать трепанацию.
— Продолбить ему череп? — спросил Вишер. — Зачем это?
Жаклин попыталась улыбнуться ему, но улыбка получилась судорожной.
— У меня есть одно предположение, — ответила она, — и я хочу проверить, подтвердится оно или нет.
Вишер кивнул и встал.
— Все в порядке. Сообщите мне, когда все будет готово, в централь управления. Я буду там.
По дороге Вишер отдал распоряжение покрыть один из флаеров алюминием. Шеф слесарей, выполняющий такие работы, сказал, что машина будет готова на следующий день. Глубоко задумавшись, Вишер вернулся в централь.
— Боже мой, что у тебя за лицо! — удивился Барлетта.
Капитан рассказал о происшествии с Хендриком, и лицо чувствительного Барлетты посерело. Тем временем Вишер сел за интерком и проинформировал о случившемся экипаж. Свою информацию он закончил словами:
— Несчастный случай с нашим коллегой, несомненно, произошел потому, что он неосторожно открыл шлем, тем самым доказав, что здесь открывание шлема смертельно опасно. Пожалуйста, господа, примите это к сведению.
На протяжении получаса Вишер и Барлетта занимались каждый своим делом.
В централи управления царила гнетущая тишина. Никто не произносил ни слова.
Вишер в сотый раз просматривал данные, сообщенные доктором Ласалье после анализирования тумана, но его мысли были далеки от работы. У него из головы не выходила ужасная судьба Хендрикса.
Гудок интеркома заставил Вишера вздрогнуть. Он нажал клавишу приема, и на экране появилось лицо Жаклин Ромадье. Она говорила коротко и сжато, без предисловий и комментариев:
— Хендрикс умер от того, что кто–то высосал у него мозг.
Рев дюз был едва слышен, скорость машины в полтора раза превышала скорость звука. Тихое гудение наполняло воздух — звук турбин, работающих на восьмидесяти процентах мощности.
На высоте двенадцати километров машина пролетела над берегом и оказалась над водной поверхностью. Вишер и Барлетта изредка обменивались замечаниями. То, что произошло с Хендриксом, лежало на душе тяжелым грузом.
Мозг биолога, несомненно, был высосан, потому что в его черепе в эту секунду было ненормально низкое давление. Почему оно возникло — было загадкой. У Вишера возникло одно предположение, но оно было настолько невероятным, что он сам отбросил его.
— Впереди суша, — меланхолично произнес Барлетта.
Перед ними появился берег континента, ограничивавшего море с юга. Вишер поднял машину выше. Они находились вблизи экватора. Местность до самого берега была покрыта джунглями, а на расстоянии пятисот километров начинались горы.
Вишер сообщил о своем местонахождении на ЭУР2002. Сообщение принял дежурный в централи управления третий пилот Бойер.
— Кажется, до сих пор у вас не было никаких затруднений, — сказал он.
— Нет. Мы ждем их только над горами.
Глайдер был снабжен электрометром, укрепленным на стержне вне металлической обшивки, между корпусом и левой несущей плоскостью. Близость металла сильно искажала показания прибора, но Вишер не придавал никакого значения точности измерений. Он хотел знать только одно: когда появится чужое поле. Указатель электрометра был смонтирован в верхней части приборной доски. Чем ближе они подлетали к горам, тем чаще взгляд Вишера скользил по странно угловатым, светящимся оранжевым цифрам. Сначала они колебались возле нулевой отметки, чуть дрожа от статических воздействий, но, если его теория верна, это скоро изменится.
Барлетта вел себя пассивно. Для него, впечатлительного южанина, смерть Хендрикса была шоком, который так поразил его, что он — в конце концов Вишер знал его уже несколько лет — ничего не мог делать, пока не произойдет что–то особенное.
На лице Вишера появилась горькая гримаса. Его первый офицер очнется достаточно быстро, когда появится неизвестный противник и заставит глайдер совершить посадку.
Горы приблизились. Самые высокие вершины поднимались на шесть тысяч метров. До высоты трех с половиной тысяч метров тянулись леса. Снег был только на некоторых из самых высоких вершин.
Машина перевалила через первую горную цепь на высоте пятнадцати километров. Она приближалась к той точке, откуда сержант Тирстен был вынужден повернуть. Вишер включил автопилот и стал напряженно наблюдать за показаниями электрометра.
Оранжевые цифры замельтешили. Они двигались так быстро, что их невозможно было прочитать, но показания были несомненными.
— Поле! — воскликнул Вишер.
Барлетта вздрогнул.
— Сильное? — спросил он.
— Вероятно. Я не могу прочитать показания.
Барлетта через корпус машины оглянулся назад. Электрическое поле угасало в алюминиевом покрытии и порождало блуждающие токи. Надо было рассчитывать, что они нагреют металлическую обшивку, может быть, даже докрасна.
— Ничего не видно, — коротко сказал он.
— Еще слишком рано, — пробурчал Вишер. — Подожди еще пару минут.
Никакого действия поля пока не ощущалось. Глайдер не терял высоту. Через некоторое время Вишер слегка опустил нос машины вниз.
— Температура оболочки двести градусов, — сообщил Барлетта.
— Не так плохо, — отозвался Вишер.
Он затормозил скорость при помощи тормозных заслонок, и рев двигателей стал громче. Теперь машина двигалась со скоростью меньше тысячи километров в час.
— Два двадцать, — сказал Барлетта.
Они скользили над долиной, протянувшейся между двумя горными цепями. Джунгли, казалось, были вездесущими. Вишер наугад описал кривую, повернул вправо и полетел вдоль долины на запад, действуя чисто интуитивно. Через несколько часов в их поле зрения появилась заросшая травой поляна. Вишер не поверил своим глазам: на поляне, расположившись двумя прямыми рядами, стояло много хижин.
— Посмотри на это! — крикнул он Барлетте. Его второй пилот недоуменно уставился в указанном направлении.
— Черт побери! — с удивлением произнес он. — Кажется, мы напали на верный след, не так ли?
Вишер передал сообщение на корабль, а машина тем временем снизилась до высоты трех тысяч метров. Справа круто вверх поднимались горы, которые они только что преодолели. Вишер услышал характерное звонкое погромыхивание стабилизаторов, когда на глайдер налетел шквал, пытаясь сбить машину с курса. Он испуганно осмотрелся. Позади него, с востока, надвигалась гроза. Черные влажные облака тяжело нависали над долиной, хотя всего семь или восемь минут назад, насколько помнил Вишер, когда они пересекали горную цепь, в небе не было ни облачка. Черные облачные массы приближались с захватывающей дух скоростью. Это не было естественным процессом, решил Вишер. Должно быть, это был второй защитный маневр неизвестного противника, который он использовал, когда электрическое поле перестало оказывать влияние на вторгшихся.
— Температура обшивки триста градусов, — сообщил Барлетта.
— Неплохо. Мы садимся.
На удивленный взгляд первого офицера Вишер указал назад. Стабилизаторы выли, от ветра волновалась трава внизу, на поляне.
— Я не хочу встретить это в воздухе, — сказал он.
Ни одного обитателя хижин не было видно. Строения казались примитивными. Очевидно, у чужой цивилизации не было высокоразвитой технологии.
Вишер уменьшил скорость машины почти до нуля, автоматически включились дюзы, сверкнула молния и на долю секунды залила поляну мертвенным, сернистым светом. Гром был так силен, что без труда заглушил звук двигателей.
Долину окутала тьма. Глайдер медленно опустился недалеко от одной из хижин. Из волнующейся, кипящей массы облаков ударила вторая молния, которая попала в дерево на западном краю поляны и разнесла его на куски.
Барлетта отстегнулся и открыл дверцу маленького шлюза. Обеими руками он взялся за шлем, пытаясь герметически пристегнуть его к шейному манжету. Внезапно Вишеру в голову пришла идея. Если его предположение оправдается, это может привести к смерти, но он был почти уверен в успехе и должен пойти на риск.
— Оставайся здесь, — крикнул Вишер сквозь рев шторма и грохот грома.
— Ты сошел с ума? — неуважительно спросил у него второй пилот. — Машина первое, что притянет к себе молнию.
— Но не такую! — прокричал в ответ Вишер.
Барлетта остался сидеть на месте. Из кокпита машины казалось, что гроза бушует только над поляной и узкой ограниченной ленточкой деревьев леса. Кусты и скальные обломки, находящиеся вблизи глайдера, были поражены молниями, раздроблены и подняты в воздух. Шторм, бушевавший во тьме, был похож на грохочущий орган, но ни единой капли дождя не выпало.
Уверенным движением руки Вишер вдвинул края шлема в воротник и запер защелки.
— Один из нас должен обязательно остаться в машине, — сказал он по радио.
Барлетта сначала ничего не ответил, так как был слишком поражен. Для каждого, кто располагал знаниями хотя бы физики, было совершенно ясно, что машина с металлической обшивкой и многочисленными краями и остриями является превосходной целью для молний, но вместо этого гроза разбивала деревья, кусты и скалы.
— Что же это за гроза? — спросил озадаченный Барлетта.
— Управляемая, — ответил Вишер. — Разве ты не слышал, что я сказал?
— Один из нас двоих должен остаться в машине, — повторил первый офицер. — Почему? Это значит, что ты хочешь выйти?
— Именно так. Пропусти меня.
Вишер протиснулся в маленькую камеру шлюза, в которой было место только для одного. Воздух из камеры был отсосан, ее наполнил наружный воздух, люк открылся, и Вишер покинул глайдер.
Все было совершенно не так, как он предполагал. Гроза продолжала бушевать с неослабевающей силой, и ему пришлось несколько раз испуганно отпрыгивать в сторону, когда молнии ударяли в землю в нескольких метрах от него. Все зависело теперь от того, верно ли он понял тактику неизвестного противника. Согласно его гипотезе, гроза была инсценирована для него, Барлетты, и вообще для каждого члена экипажа ЭУР2002. Он схватил их, но решил не убивать, по крайней мере, до тех пор, пока не овладеет их мозговой субстанцией. Очевидно, он не может использовать мозг мертвых.
Борясь со штормом, Вишер добрался до первой хижины и при свете молний увидел многочисленные спальные лежанки — грубо сделанные двух–и трехъярусные нары, о которых на Земле двадцать второго столетия из людей, живущих в мире и благосостоянии, мало кто знал. В хижине никого не было, и Вишер опустил пистолет.
В поселении насчитывалось десять хижин. Одна из них была примерно вчетверо больше других, в ней находились столы и скамьи. Здесь, по мнению Вишера, обедали. А остальные девять строений предназначались для сна.
Вишер задумался. Примитивное поселение напоминало ему рабочий лагерь, и он только спросил себя, где работали его обитатели и какая это была работа.
Между тем гроза постепенно стихала. Молнии, ударявшие вокруг него все реже и реже, больше его не беспокоили. Он был уверен, что находится вне опасности, пока шлем его закрыт. Оглядевшись вокруг, он заметил множество тропинок, ведущих от края поляны в сторону джунглей, и выбрал одну из них наугад.
— Я только посмотрю, куда ведет эта тропинка, — сообщил он Барлетте по радио.
— Понятно, — пришел ответ. — Только будь осторожен!
Тропинка была утоптанной, и на ней не было никакой растительности. Кроме того, он обнаружил следы колес. Подтвердилось наблюдение, сделанное из кокпита: в пятидесяти метрах от края поляны гроза внезапно кончилась. Еще пара шагов, и он увидел золотые отблески солнца на листве растений.
Метров через двести он достиг другой поляны, намного большей, чем первая, и расположенной на склоне горы. На краю джунглей стояла пара дюжин грубых четырехколесных повозок, а в склоне горы зияло огромное черное отверстие. Вишер стал ждать.
Через пару минут он услышал скрип колес, голоса, и из темноты отверстия появилась повозка, вытащенная на дневной свет двумя маленькими темнокожими фигурами. Повозка была нагружена камнями. Эольцы потащили ее по поляне — удивительная сила, если принять во внимание субтильное сложение их тел — и исчезли на туннелеподобной тропе, ведущей в джунгли на северо–восток. Вишер осторожно последовал за ними. Появился ряд пятикилометровых строений из глины, похожих на ульи. Над ними от жара дрожал воздух, а деревья покрывала пыль.
— Домны, — пробормотал про себя Вишер.
Оба темнокожих создания разгрузили повозку у кучи камней возле группы домен. Возившиеся возле печей другие эольцы перекинулись парой слов с теми двумя, притащившими сюда повозку.
Увидев более чем достаточно, Вишер вернулся к хижинам. Гроза к тому времени прекратилась полностью. Неизвестные, по всей вероятности, решили, что таким образом своей цели они тоже не достигнут. Теперь он решил выбрать тропу, ведущую в джунгли на запад. Барлетта наблюдал за ним из кокпита глайдера.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Я ищу, — ответил Вишер.
Пройдя по лесу пару сотен метров, он обнаружил стоящий под деревьями плоский, приземистый, двухсотметровой длины ангар, состоящий из двух рядов стальных опор и легкой металлической крыши. Пространство между опорами было пустым, и Вишер смог легко заглянуть в ангар. Там стояли машины различных видов, но ни одна не работала. Не было видно ни одного рабочего.
Неожиданно из динамика донесся голос Барлетта.
— Кто–то забрасывает двигатель камнями, — сообщил он поспешно. — Но я не вижу кто.
— Ты это серьезно? — спросил Вишер.
— Обломки довольно большие.
Пока Барлетта говорил, послышался удар.
— Для машины это опасно?
— Несомненно.
— Стартуй, побудь некоторое время наверху, а потом снова садись.
Вишер услышал раскатившийся по джунглям грохот двигателей, а секундой позже голос Барлетта.
— Я благополучно ускользнул, — сообщил он.
— Великолепно. Побудь минут десять на безопасной высоте, потом спустись на то же самое место.
— Понял.
Вишер осмотрел вблизи пару машин. Свет постепенно тускнел, за горами уже давно исчезло солнце, день клонился к концу. Машины, осмотренные Вишером, оказались прессами, выштамповывающими прямоугольные металлические части.
Довольный увиденным, Вишер отправился в обратный путь. Внешние микрофоны шлема передавали глухой вой дюз, с которым Барлетта кружил над джунглями. Туземцы, работающие в штольне и у печей, должны были слышать этот вой, и Вишер охотно бы узнал, что они об этом думают. Если они такие же равнодушные, как Джонатан и его товарищи, то, возможно, ничего.
По изменившемуся звуку двигателей Вишер понял, что Барлетта пошел на посадку. Тем временем совсем стемнело. Когда Вишер добрался до места посадки, глайдер уже приземлился и ждал его с открытыми люком и шлюзом. Вишер через люк протиснулся в шлюз, а полторы минуты спустя — в кокпит. Вздохнув с облегчением, он отстегнул застежки шлема.
— Быстрее, — поторопил его Барлетта. — Сейчас нападет один из них и бросит большой камень.
— Откуда берутся камни? — спросил Вишер.
— Оттуда, из джунглей, к югу от нас. Правда, я ничего не смог различить даже на инфракрасном экране.
— Там тоже никого не было, — сказал Вишер.
— Что? — спросил Барлетта.
Вишер не ответил.
— Мы стартуем, — сказал первый офицер.
— Что ты нашел? — поинтересовался Барлетта, когда машина легла на нужный курс.
Вишер перевел управление глайдером на автоматику и подробно рассказал об увиденном.
— Не происходят ли ткацкий станок и ножницы, которые мы обнаружили в пещерах клана Джонатана, отсюда? — спросил Барлетта.
— Но как они попали…
Резкий вой стабилизаторов оборвал его слова. Машину швырнуло в сторону, она встала на дыбы, а потом сорвалась в штопор. Молниеносными движениями рук Вишер снова выровнял ее.
— Шторм, — лаконично произнес он, — и такой мощный, что преодолел действие стабилизаторов.
— Триста километров в час, — удивленно сказал он, прочитав показания приборов. — Это же настоящий ураган!
— Взгляни! — обратил его внимание Барлетта.
На маленьком экранчике виднелось радарное изображение окружающего. Четко, хотя и в ложных цветах, были видны ветви деревьев и кустарников. Из–за убийственного урагана все это должно было находиться в диком движении, но вместо этого листва едва шевелилась. Шторм не достигал поверхности.
— Такое впечатление, что ураган создан специально для нас, — сказал Барлетта.
— Само собой разумеется, — ответил Вишер. Второй пилот удивленно уставился на него.
— Ты имеешь в виду…
— Что же еще? Шторм — это такой же маневр, как электрическое поле, гроза и бросание камней. Кто–то очень интересуется нами или содержимым наших мозгов.
Для дальнейших разговоров возможности больше не было. Шторм с чудовищной силой подхватил машину и погнал ее к скальной стене, поднимающейся отвесно вверх. Вишер попытался набрать высоту, но мощности двигателя не хватило, чтобы преодолеть мощный шквал. И он вынужден был признать, что невидимый враг изменил тактику. Раз прежние его трюки не удались и он не смог захватить двух людей, ему ничего другого не оставалось, как только их убить. Из ненависти? Из мести? Потому что они обнаружили среди гор его тайну? Кто может знать!
Скальная стена приближалась.
— Мы должны остановить его, — сказал Вишер.
— Кого? — спросил Барлетта, но ответа не получил.
— Прыгаем, — приказал Вишер.
Они закрыли шлемы и проверили парашюты, пристегнутые к спинам их скафандров.
— Готов?
— Готов.
Вишер одним движением откинул колпак кокпита, в результате этого автоматически включился радиосигнал, передающий СОС и указывающий точное местоположение машины во время его передачи.
— Я включаю! — крикнул Вишер, перекрывая вой ветра.
Резкий, звонкий треск на долю секунды перекрыл яростный рев бури. Жесткий кулак гиганта вдавил Вишера и Барлетту глубоко в мягкую обивку двойного сидения. На мгновение они ощутили под ложечкой отвратительное чувство, как во время свободного падения, потом — могучий рывок и… раскрылся большой парашют.
Впереди, в темноте, возник желто–оранжевый огненный шар, но рев бури поглотил грохот взрыва.
— Конец нашему старому доброму коню, — с сожалением произнес Барлетта.
Чем ниже они опускались, тем больше терял интенсивность шторм, и было неясно, происходило ли это потому, что они вышли из зоны шторма, или потому, что невидимки прекратили бурю, так как их жертвы ускользнули во второй раз. Вишеру вспомнилось радарное изображение, которое он видел незадолго до катапультирования. Если он не просчитался, они опустятся где–то в нижней трети горного склона — еще в джунглях, но не далее тысячи метров по вертикали от границы леса.
— Мы будем карабкаться вверх, пока деревья не останутся позади, — сказал он Барлетте. — Может быть, мы даже доберемся до того места, где находятся обломки глайдера. Мы пометим это место маркировочной краской, и Байер, я думаю, подберет нас в ближайшее время.
Он скорее почувствовал, чем увидел изучающий взгляд Барлетты.
— Великий Неизвестный, устроивший этот театр, оставит ли он нас в покое?
— Я на это не рассчитываю, — ответил робко Вишер. — Для него важны мы или, вернее, что скрывается в наших телах. Нам нужно быть очень предусмотрительными, чтобы уцелеть.
— Тонкое замечание, — пробурчал Барлетта.
Двойное кресло с треском проламывалось через кроны деревьев и сучки, ветви стучали по шлему и защитным щиткам, но переплетение этих ветвей затормозило падение. Парашют застрял в ветвях, сиденье повисло в двух метрах над почвой и вяло покачивалось взад и вперед. Они отстегнули ремни и спрыгнули. Мшистая почва была такой мягкой, что они погрузились в нее почти по колени.
— Мы должны терять как можно меньше времени, — сказал Вишер, — так что вперед!
Им не надо было ломать голову, чтобы выбрать направление: вверх и к горам — значило найти разгадку. Лес был почти непроходим, но они пробирались через него. Стянув двойное сидение, они сняли с него кое–какие приборы и инструменты, имевшиеся там на случай необходимости. Барлетта показал себя мастером в обращении с топчете, чем–то средним между топором и мачете.
Было уже около пятнадцати часов бортового времени — и, может быть, полночь по местному эольскому времени, когда джунгли поредели.
— Мы пробились! — задыхаясь, произнес Барлетта.
Неизвестный противник пока оставил их в покое. Вишер предположил, что одна из спасательных машин подберет их, но он, вероятно, понадеялся на это еще до того, как самолет с двумя потерпевшими крушение разбился. Вишер посмотрел на светящиеся цифры подачи кислорода. Запаса его хватит еще на шесть часов, у Барлетты он был таким же.
Деревья, наконец, полностью исчезли, их заменил низкий кустарник, поднимающийся дальше, в гору. Внешний термометр показывал 4°С, но это им не мешало. Скафандры были снабжены обогревом.
Вишер наконец остановился.
— Мы останемся здесь, — решил он, — а завтра утром сможем найти обломки машины.
Барлетта упал, где стоял. Вишер тоже смертельно устал, но ему надо было сделать еще кое–что, что, казалось, было жизненно важным. Он взял в рот один конец всасывающей трубки, сунул другой ее конец во внутренний карман, где находились таблетки масквитила, и всосал одну из них на язык.
Пока таблетка медленно растворялась во рту, усталость постепенно проходила. В свете звезд он довольно хорошо видел окрестности — во всяком случае, так четко, как ему было нужно в данное время.
Вишер прошел длительный курс обучения, прежде чем его назначили командиром ЭУР2002. Ему не было и сорока лет — по биологическому времени, но он прошел самое жесткое и полное обучение, чем все, кого он когда–либо знал. Один из всех он проштудировал два курса йоги в космической академии в Женеве и ничего из них не забыл.
Вишер уставился на папоротник, росший из почвы возле его правой ноги, такой же нежно–зеленый, как и все другие папоротники, и силой духа заставил себя поверить в то, что этот папоротник красный. После нескольких безуспешных попыток это ему удалось, тем самым он возвел в своем сознании блок, позволяющий ему предаться мыслям, никак не связанным с реальностью, — бесполезным мыслям, но с пылкостью и убеждением. И пользовался он этой возможностью до тех пор, пока блок в его подсознании не растаял.
Прошли часы, а Вишер продолжал тренировать свой мозг, и скоро для него не представляло никакого труда представить, что сейчас ясный день, и синапсы его мозга восприняли это как непреложный факт.
Вишер был убежден в том, что невидимый противник может читать его мысли. Слишком многое указывало на то, что он обладал способностью к телепатии так же, как к перманентному внушению или даже к гипнозу. Джонатан и невероятные вещи, которые изготавливали его соплеменники, были несомненным свидетельством его ментальных сил, но теперь Вишер был полностью в этом уверен и вооружен против них. Борьба вступила в свою завершающую фазу.
Незадолго до восхода солнца на восточном горизонте — при отсутствии единонаправленного магнитного поля планеты востоком можно было неопределенно и ненаучно назвать направление, в котором восходило солнце — появилось туманное пятно, первый раз наблюдавшееся полгода назад при подлете к системе. Это была зона наибольшей концентрации материи тумана, которая окутывала центральную звезду вблизи орбиты внутренней планеты, поэтому туман был виден только непосредственно перед восходом солнца.
Туман был рассеянным и лишенным очертаний, но Вишер со своим тренированным сознанием без труда представил себе добродушное улыбающееся лицо, смотревшее на него из светящегося облака.
— Великий Мастер, — подумал он с таким пылом, на какой был способен только его тренированный мозг. — Мы скоро придем.
Барлетта проснулся, когда солнце начало светить ему в лицо. Он заморгал, а потом бросил свой первый взгляд на манометр.
— Уже на резерве, — фыркнул он. — Еще полчаса — и все.
Вишер давно уже обдумывал эту проблему, произнося что–то вроде молитвы:
«Мне нужен этот человек, Великий Мастер. Только вместе с ним я могу управлять огромным космическим кораблем».
Он думал со всей интенсивностью, на которую был способен, потом погрузился в ожидание и прождал двадцать минут.
— Я постепенно начинаю потеть, — пожаловался Барлетта.
Вишер отвернул запоры шлема.
— Ты сошел с ума! — в ужасе воскликнул Барлетта и схватил его за руку.
— Оставь меня! Со мной ничего не случится. Я нахожусь под могучей защитой.
Барлетта отступил и пораженно уставился на него.
— Боже мой, он спятил!
Вишер отвернул запор. Его лицо исказилось при мысли, что Великий Мастер мог принять не то решение, которое он ждал. Однако ничего не произошло, и он впервые вдохнул болотный газ и пахнущий навозом воздух планеты. Смрад душил его, вызывая в желудке неприятное чувство, но больше он не испытывал никаких неудобств.
— Ты можешь тоже снять шлем, — сказал он Барлетте.
Итальянец покачал головой. По его лицу было видно, что он не знает, что думать о душевном состоянии своего командира.
— Я хочу, по крайней мере, прожить еще столько, сколько мне позволяет запас кислорода, — донеслось из внешнего динамика его скафандра.
— Не будь дураком, — сказал Вишер. — Со мной же ничего не случилось. Великий Мастер нуждается в нас.
— Кто? — непонимающе спросил Барлетта.
— Великий Мастер, всемогущий туман, окутывающий эту систему.
Лицо первого офицера исказилось в вопросительной гримасе.
— Всемогущий туман?
— Да, — кивнул Вишер, — Великий Мастер, превосходство которого мы в своем безграничном невежестве до сих пор не признали. Могучий дух тумана, который настолько расширил свои знания о процессах во Вселенной, что принял наши бедные души. Хозяин живой и неживой природы, поднимающий камни, влияющий на погоду и выстраивающий электрические поля едва представимым образом. Хендрикс не понял его и умер ужасной смертью, но мы объединились с ним в единую гармонию и продолжаем жить.
Барлетта был из таких людей, чьи мысли шли по пути наименьшего сопротивления, но он был совсем не глуп. Ужасная мысль ошеломила его. Но прежде чем он смог ее додумать до конца, в его ушах прозвучал резкий звонок кислородного прибора.
Кислорода осталось только на три минуты!
Эта идея была слишком невероятной, чтобы он мог ее принять, но она объясняла многое, что до сих пор никто не понимал.
Разумный туман!
Разумный туман мог порождать электрические поля, беря энергию из атмосферного электричества, мог также вызывать бури — просто своим собственным движением. Он мог вызывать разрежение и с его помощью высасывать мозг или поднимать камни.
На часах мигал красный предупреждающий сигнал. Запас кислорода был полностью исчерпан. Барлетта почувствовал, что воздух стал хуже, и вопросительно посмотрел на Вишера. Тот кивнул.
Решительным движением Барлетта отстегнул запоры и откинул шлем назад. В нос ему ударил смрад… и больше ничего. Великий Мастер до сих пор вел себя пассивно.
Были факты, подтверждающие теорию разумности тумана. Туземцы из племени пещерных жителей отвечали на некоторые вопросы лишь через небольшие промежутки времени. В дни первого контакта с людьми ЭУР2002 им на это обычно требовалось пятнадцать минут, так как центр тумана тогда находился в самом близком положении по отношению к Эолу. Расстояние между ними составляло сто тридцать пять миллионов километров, и электромагнитным волнам требовалось семь с половиной минут, чтобы преодолеть расстояние от Эола до ядра тумана — и еще такое же время, чтобы вернуться на Эол.
Тем временем планета и туман все больше удалялись друг от друга. В это мгновение электромагнитным волнам требовалось чуть больше двадцати минут, чтобы достигнуть тумана и вернуться назад — именно такое время нужно было сейчас Джонатану и его соплеменникам, чтобы ответить на наиболее трудные вопросы.
Не хватало только доказательства, что мысли — какими бы физическими характеристиками они ни обладали — движутся со скоростью света, тогда объяснение было бы полным: туман поддерживал контакт с сознанием жителей этой планеты. Он знал, о чем они думают, узнавая это, как только ментальные колебания туземцев достигали его центра. Кроме того, он был в состоянии влиять на мысли туземцев. Он давал им информацию, например, ответы на вопросы чужаков, и отдавал им приказы. Он передавал им знания, может быть, даже знание английского языка, а также то, как пользоваться ткацким станком, иглами, ножницами и нитками. Он был учителем, который знал все, Божеством, которому они слепо доверяли и беспрекословно повиновались.
Барлетте понадобилось несколько секунд, чтобы понять все это. Сначала идея разумного тумана, который на расстоянии управляет цивилизацией туземцев и при этом на самом деле блюдет только свои собственные интересы, — всего лишь расплывчатая, авантюрная концепция — показалась ему такой чудовищной — и невероятной, что представлялось, будто он спит и видит кошмар, от которого его может спасти только быстрейшее пробуждение. Но чем дольше он над этим раздумывал, чем яснее становились подробности, тем лучше складывались в единое целое фрагменты и происшествия. Одновременно с этим он понял, что поведение Вишера было запретным мероприятием. Он знал, что Вишер закончил два семестра по изучению йоги в Женевской космической академии и был мастером искусств Дальнего Востока, поэтому доверял командиру. И это доверие овладело его мыслями. Он опасался, что Вишер наткнется на полное непонимание экипажа своего корабля.
О последних богатых событиями днях есть исчерпывающие записи в дневнике Барлетты.
Дневник первого офицера (Джанкарло Барлетты) ЭУР2002
Утро 17 мая, 8 часов по бортовому времени. В том месте, где мы находились в это время, была, конечно, уже вторая половина дня. Мой запас кислорода кончился уже четырнадцать часов назад, когда Байер нашел нас при помощи одной из своих поисковых машин.
Он был удивлен, что его ничто не остановило, но еще больше удивился, увидев нас бредущими без шлемов, так как потерял всякую надежду найти нас живыми.
— Вы не испытываете никаких затруднений? — спросил он, пораженный.
Мы оба покачали головой. Тем временем я понял, что говорить, отвечать и объяснять большей частью придется мне, так как Вишер сконцентрировался на своих собственных мыслях. Он должен был следить за тем, чтобы туман не выкинул какой–нибудь трюк.
— Кроме запаха, — добавил я.
Но этого Вишеру было слишком мало.
— Мы чувствуем себя великолепно в воздухе Великого Мастера, — произнес он.
Я хотел избавить Байера от вопросов и постучал себе по лбу пальцами. На лице третьего пилота появилось выражение страха, но он, казалось, все же быстро примирился с тем, что командир спятил. Вероятно, это произошло из–за вонючего воздуха.
Мы беспрепятственно добрались до корабля. Хотя со мной — за исключением дурноты от непрерывной вони — ничего не произошло, у меня камень свалился с души, когда за нами закрылась дверь шлюза. Я знал, что туман в форме отдельных молекул и атомов имеет возможность проникать даже сквозь толстые стены, но только в такой незначительной концентрации, что внутри корабля он едва ли мог прочитать наши мысли, не то что высосать мозг через нос.
По указанию Вишера я немедленно созвал совещание. До сих пор я все видел в черном свете, но это было еще хуже, чем я себе представлял.
Вишер взял слово. Это не отвлекло его от сконцентрированности, потому что он говорил об объекте своего мнимого почитания — Тумане, только еще более патетически и вдохновенно, чем говорили мы сегодня утром.
— Я поведу этот корабль вместе с экипажем в центр Тумана, — воскликнул он с пророческим усердием, — и там открою шлюз. Мы сдадимся на милость Всемогущего духа и будем жить в нем вечно.
Экипаж во время длинной и исчерпывающей речи имел достаточно времени, чтобы преодолеть шок неожиданности. Едва Вишер закончил, как поднялся дикий крик сотен голосов.
Байер первым завопил своим громовым голосом:
— Прошу на минутку обратить на меня внимание!
Остальные присутствующие не издавали и одной десятой доли шума, какой производил вахтмейстерский голос Байера, и им не оставалось ничего другого, как выполнить его просьбу.
— Первый офицер заверил меня, — прогремел Байер, — что капитан потерял разум, и надолго. Я прошу вас подтвердить это, Барлетта.
Конечно, он извратил мои слова, поэтому я встал и покачал головой.
— Я должен вас разочаровать, Байер. Я постучал пальцем по лбу для того, чтобы избежать тогда долгих объяснений. Может быть, я сам считаю идею командира необычной, а его манеру выражаться иногда гротескной, зато ни на секунду не сомневался в правильности его намерении и планов.
На мгновение мне показалось, что глаза третьего пилота вот–вот вылезут из орбит, но он быстро взял себя в руки и попросил слова.
— Все слышали? — проревел он, как на плацу — Я делаю следующее предложение. Во–первых, собрание всех членов экипажа должно решить, что планы командира Вишера и его первого офицера Барлетты бессмысленны и противоречат обязанностям обоих вышеназванных лиц заботиться о благе корабля и его экипажа. Во–вторых, собрание должно снять обоих вышеназванных лиц с их постов, потому что их воззрения и намерения общественно опасны. В–третьих, пусть психиатры корабля изучат душевное состояние Вишера и Барлетты, и, независимо от результатов, необходимо взять их под арест до возвращения на Землю.
Собрание признало предложение разумным. Единственное возражение последовало с той стороны, с какой я и ожидал.
— Для чего нужно психиатрическое исследование, если Вишер и Барлетта будут заперты независимо от результатов? — спросила Жаклин Ромадье
Байер отнюдь не был плохим офицером, но если его во время дискуссии загоняли в угол, он терял свое тевтонское достоинство и дополнял недостаток логики силой голоса
— Это оправдывает наши действия еще больше, чем опасные намерения обоих этих людей! — прогремел он — Или, может быть, вы сомневаетесь в том, что Вишер и Барлетта сошли с ума?
— Конечно, я сомневаюсь, — ответила Жаклин Ромадье Ее внешность действовала, как бомба. Даже Вишер на десятую долю секунды забыл, что он должен играть роль. Выражение его лица было таким беспомощным и печальным, что я слегка улыбнулся.
Потом последовала неожиданность. Поднялся доктор Ласалье.
— Тогда мы должны присоединить к ним также и доктора Ромадье, — сказал он.
— Пожалуйста, — она кивнула и подняла голову.
Мы отступили назад и теперь втроем стояли в десяти шагах от переднего ряда сидений участников собрания. На моем лице в это мгновение не было никакого особого выражения, поэтому Жаклин прошептала мне ухо:
— Не смотрите так тупо, Барлетта!
Собрание было едино в том, что нас нужно немедленно запереть. Но в то мгновение, когда Байер подошел к нам, Вишер шепнул мне:
— Быстрее из корабля. Снаружи они нас больше не достанут.
Байер встал в позу.
— Я должен просить вас отдать мне ваше оружие.
Никто, казалось, не рассчитывал на сопротивление, поэтому не взяли в руки оружия, и нам удалось легко ускользнуть. Собрание, включая Байера, сначала замерло, когда мы выхватили пистолеты и начали водить стволами направо и налево.
— Ведите себя тихо, друзья, — произнес Вишер. — У нас нет намерения кого–нибудь ранить, но в данный момент нет другой возможности избавить вас от непонимания. По крайней мере, мы можем приказать вам беспрепятственно пропустить нас, — и тут же тихо шепнул мне: — Нам нужны продукты.
Жаклин наклонилась ко мне.
— Шлюз А, — прошептал я Вишеру.
Он только кивнул.
Перед лицом угрожающего дула моего пистолета начальника склада продуктов — одного из немногих, кто не принимал участия в собрании — не пришлось просить дважды наполнить два мешка различными продуктами. Мы заперли его, вывели из строя интерком и наконец отступили к шлюзу А, где нас ждал Вишер. Между тем в корабле было спокойно.
Они не знали, где мы прячемся.
— Машина Байера все еще снаружи, — сообщил Вишер. — Мы заберем ее себе.
Никто не помешал нам выйти. Самолет Байера стоял слишком близко к кораблю, чтобы обстрелять его из бортовых орудий. Кроме того, я сомневался, что даже такой человек, как Байер, может отважиться на такое решительное действие. Тем временем снаружи стемнело.
Мы миновали друг за другим корабельный шлюз и шлюз самолета и за короткое время добрались до кабины пилота. В то же мгновение Вишер стартовал. Я чуть было не потерял сознание, так мощно вдавило меня в сиденье, а когда в глазах у меня снова прояснилось, я заметил насмешливый взгляд Жаклин Ромадье. Эта стройная француженка была решительна, а действия ее все время были спонтанными. После того, как она на протяжении полутора лет не упускала ни единого случая уязвить Вишера, теперь неожиданно выступила против всего экипажа на его стороне! Кто бы мог это объяснить?
Через несколько секунд ЭУР2002 исчез во тьме, только красный мигающий фонарь на вершине его шарообразной оболочки все еще был виден нам.
— Куда? — спросил я.
— К хижинам.
Он настроил курс и включил автомат.
Мы мчались под великолепным звездным небом чужой галактики, так невероятно далеко находящейся от нашей родины. Машина летела со сверхзвуковой скоростью, и шум двигателей оставался далеко позади. Говорить было не о чем, и каждый задумался о своем. Вишеру было не позавидовать. С одной стороны, он постоянно должен был концентрироваться на мыслях о Тумане, Великом Мастере, а с другой — он пытался понять образ действий Жаклин. Я не услышал ни единого слова ни от Вишера, ни от Жаклин, но мне казалось, что я знаю, как у них там было.
Я призвал себя к порядку, так как наступило самое время позаботиться о своем душевном равновесии. Все дело было в тумане. Вишер дал мне о нем первичные сведения, а дальнейшие детали предоставил выяснять мне своими собственными силами, и он почти не помогал мне в этом.
Я был убежден, что мог беспрепятственно думать о тумане. Во–первых, я избегал появления враждебных мыслей даже в самых тайных уголках своего сознания, а во–вторых, то, что я примкнул к Вишеру, давало мне достаточно свободы.
Тут, в первую очередь, имел место тот факт, что окружающий эту систему туман был разумным существом — факт совершенно удивительный и трудно представимый даже для нас, кто во время службы в космическом флоте повидал уж бог знает сколько невообразимого. В этой ситуации нам помогла аксиома, вдолбленная в наши головы с семнадцати лет, когда мы были еще только космическими кадетами: удивляйся как можно меньше и — прежде всего — ничего не считай невозможным! К этой же категории относились аксиомы теоретического естествознания: все, что в принципе не запрещено, где–нибудь и когда–нибудь произойдет.
Во–вторых, туман ни в коем случае не был гомогенной массой. Его концентрация, простирающаяся на расстояние шестидесяти пяти миллионов километров от центральной звезды, очевидно, представляла из себя нервный центр, мозг. Туман перерабатывал мысли только там — как свои собственные, так и те, которые он принимал от своих подданных. Остальную часть субстанции тумана можно, было сравнить с человеческим телом, в котором заключен мозг. В нем находились механизмы восприятия и чувств — пока еще неопределенные — эффекторы, при помощи которых туман мог порождать электрические и механические процессы.
В–третьих, было ясно, что туман властвовал над душами всех жителей этой планеты, а также всех остальных, находившихся здесь. До сих пор я интенсивно раздумывал над этим. Странное и необъяснимое поведение обитателей пещер вообще можно было объяснить только при помощи гипотезы Вишера. И больше никак!
В–четвертых, не было никакого сомнения в том, что туман одержим невероятной жаждой знаний. То, на что наткнулся Хендрикс, указывало, что он мог усваивать новые знания, которые высасывал из чужого мозга. Нет сомнений, что его целью было воспринять всю мозговую субстанцию, а с ней и все знания, которые мы, на ЭУР2002, принесли с собой на Эол.
Было опасно предполагать, что туман мог реагировать на внешние стимулы только при помощи центральной концентрации, его мозга. Мы уже пару раз убедились в том, что он вполне в состоянии реагировать мгновенно. Например, Хендрикс или электрическое поле, при помощи которого он заставлял поворачивать поисковые глайдеры. Погода, град камней, шторм… Так что пять этих фактов доказывали, что именно туман при помощи своих эффекторов немедленно предпринимал оборонительные или наступательные действия, которые не требовали долгих размышлений, и мог действовать без усилий мозга.
Было несомненно, что для достижения своих намерений туман имел в распоряжении огромное количество возможностей. Самым сильным его оружием, очевидно, было электрическое поле, которое он, по–видимому, продуцировал при помощи накопленного атмосферного электричества. Он мог создавать в нем более или менее протяженные отверстия как вверху, так и внизу, чтобы всасывать в них или выдувать — смотря по тому, что ему требовалось.
Над шестым пунктом я долго ломал голову, так как не понимал, зачем туману скрывать какие–то тайны. Почему он заставил вернуться Альвареца и Тирстена? Почему он не давал мне и Вишеру найти рабочий лагерь всеми возможными способами? Мы же находились в его власти. Почему нам не разрешалось видеть хижины, горные выработки и плавильные печи? И был еще один вопрос. Как могло существо, парящее во Вселенной в изоляции от всех других культур, разработать такие знания, которые требовались для постройки ткацкого станка, создания ножниц и изготовления ниток? Я предположил, что еще до нас — черт знает, как давно это было — в ловушку тумана уже попадал экипаж космического корабля, но это, как я уже сказал, было только предположение. Может быть, один из нас на борту ЭУР2002 знал устройство ткацкого станка, кройки и шитья? А Великий Мастер прочел его мысли?
Если мои предположения правильны, то туман не в состоянии создавать электрическое поле в свободном пространстве. Для этого ему нужно атмосферное электричество. Его собственная субстанция в свободном пространстве слишком тонка и не может заменить атмосферу. Возможно, он может создавать поле в воздушной оболочке планеты, силовые линии магнитного поля которой тянутся на пару тысяч километров в космос, но на известном расстоянии от планеты туман, очевидно, бессилен.
И, наконец, самое важное: туман, проникнув в наш корабль и в наши шлемы на молекулярно–атомном уровне, уже давно мог читать наши мысли. Теперь он мог еще более беспрепятственно влиять на наше мышление. Единственный из нас, кто почти равнодушно отнесся к этой его способности, был Вишер. Отрезвляющим знанием было то, что все мы трое в настоящий момент были потеряны, и Вишеру больше не удастся поддерживать свой блок йоги.
Однако все опасения насчет этого казались необоснованными. Мы беспрепятственно пролетели над той областью, которая обычно была огорожена полем. Вишер с уверенностью, граничащей с чудом, посадил машину не более, чем в десяти метрах от того места, где день назад стоял наш глайдер.
У меня возникло чувство, что им руководил туман.
— Мы зайдем в хижину, возле которой совершили посадку, — объяснил Вишер. — Сделать это приказал мне Благородный Мастер.
Итак, туман действительно забрался в его мозг.
Хижина выглядела именно так, как Вишер описал мне ее вчера. В ней были кровати примерно для двух десятков рабочих. Отодвинув в сторону несколько двухэтажных кроватей, чтобы иметь побольше места, из остальных мы соорудили стенку, разделяющую хижину на две части. Нам не хотелось заставлять Жаклин спать с нами в одной комнате.
— Сейчас мы будем отдыхать, — сказал Вишер, — так как завтра нам предстоит очень многое.
Мне совсем не хотелось спать.
— Вы не будете против, если я выйду наружу и осмотрюсь? — спросил я командира.
— Нет, — ответил Вишер. — Только смотри, чтобы завтра утром ты был свежим и отдохнувшим.
Я взял с собой фонарик, так как под пологом джунглей царила абсолютная темнота.
В других хижинах, вероятно, спали рабочие, но они меня не интересовали. Я хотел в общих чертах ознакомиться с производством и посмотреть, какую силу имеет здесь туман.
Мой фонарик обладал яркостью вольтовой дуги средней мощности. Его можно было использовать как оружие против животных всех видов. Я нашел все места, которые описал мне Вишер: горную выработку, машинный зал, плавильные печи. Работа замерла, лишь пара эольцев была занята у печей.
Далеко в джунглях, у северной скальной стены, я обнаружил вход во второй рудник. Осмотрев почву поблизости от глубоких следов колес, я нашел кусочки твердого черно–коричневого вещества. Уголь! Туману необычайно повезло: обычно рудные и угольные залежи не находятся так близко друг к другу.
Тем временем надвигалась гроза. Я слышал постепенно приближающиеся раскаты грома. Вероятно, это была обычная тропическая гроза — не та, что производил туман, чтобы прогнать незваных пришельцев.
Я не нашел того, что искал. Или это было хорошо спрятано, или это вообще не существовало: ядерный реактор. Мое ночное предприятие базировалось на древнем принципе логики: трудно доказать, что чего–либо вообще не существует. У меня на сердце было бы значительно легче, если бы я наверняка знал, что туману неизвестны принципы ядерной энергии.
Я обыскал все боковые дорожки, отходящие от нашей поляны, нашел другие машинные залы, литейный и бокситовый рудники, силовую установку, работающую на угле. Если бы я не был подготовлен, у меня перехватило бы дыхание. На планете, где разум находится еще на уровне пещерного палеолита, туману — при помощи нескольких наиболее одаренных пещерных жителей — удалось создать свою собственную маленькую Рурскую область. Не было никакого сомнения: именно здесь был изготовлен ткацкий станок, отсюда были взяты нитки и ножницы, при помощи которых был выкроен и сшит комбинезон, которым воспользовался Джонатан, чтобы незаметно проскользнуть на борт корабля. Туман доставил им домой все инструменты и при помощи гипновнушения проинструктировал, как с ними обращаться. Какой невероятный процесс! Как можно заглянуть в сознание существ, которые за несколько дней научились пользоваться машинами, принципы устройства и действия которых ушли на тысячелетия вперед от их уровня развития, и производить продукцию, о целях и использовании которой они не имели никакого представления?
Гроза уже была надо мной и по силе несравнима с той, что мы пережили здесь вчера. Я надел шлем и некоторое время прислушивался к стуку капель, все еще занятый своими мыслями.
Луч моего фонарика пробивал сверкающе яркую дорожку в стене дождя. В это мгновение я был не уверен, откуда я только что пришел. С того места, где я стоял, ответвлялось много дорожек. Занятый своими мыслями, я бесцельно бродил взад и вперед и теперь не имел никакого представления, какая из тропинок ведет к поляне с хижинами.
Я наугад выбрал одну из них. Меня ни в коей мере не заботило мое положение, так как в любое время я мог связаться с Вишером по аварийной связи. Я прошел метров пятьдесят, когда стволы деревьев начали сближаться, и тропа, казалось, вот–вот исчезнет в чаще.
Я хотел было уже вернуться, когда заметил темную массу, лежащую под деревьями сбоку от тропы. Это могла быть скала, но мне захотелось узнать все наверняка. Свет фонаря освещал только папоротники и лианы, опутавшие поверхность темного предмета. Почва леса опускалась. Темная масса находилась в центре плоской воронки, которую она, без сомнения, продавила в верхнем слое. Я остановился перед этой таинственной штукой и очистил ее от лиан, затем перчаткой соскреб землю. Обозначился ржавый металл, сталь, настолько проеденная коррозией, что я мог пробить ее ударом кулака. За ней, кроме тьмы, не было ничего. Свет фонарика терялся в отверстии значительных размеров. Я засунул в отверстие руку по самое плечо. Внутри было пусто, пальцы хватали воздух.
Я был уверен, что имею дело с объектом, изготовленным в мастерских тумана. Меня впечатлили размеры этго объекта. Я хотел знать, для чего он был изготовлен и почему его бросили здесь, чтобы жара и влажность джунглей уничтожили его. Я соскоблил еще немного лиан, счистил землю, и передо мною обнажилась ржавая поверхность площадью около двух квадратных метров. Я уперся в нее плечом. Проржавевший металл подался почти без сопротивления. Я проломил его, и внутри глухо громыхнуло. Тогда я проделал отверстие, достаточно большое, чтобы оно послужило мне входом.
В старых заброшенных домах обычно обитали змеи или другие неприятные животные, поэтому я взял в руку пистолет и протиснулся в отверстие. Свет фонарика справа и слева освещал только ржавый металл стен и больше ничего. Эта штука лежала здесь, должно быть, несколько сотен лет.
Форма этого предмета, насколько я мог понять, в целом была почти цилиндрической, а его диаметр равнялся примерно десяти метрам. Я мог идти, выпрямившись во весь рост. Конечно, при каждом втором или третьем шаге я проваливался сквозь проржавевший пол, упираясь в болотистую почву леса. Так я прошел метров двенадцать и оказался перед переборкой, которая была не так сильно повреждена коррозией, как внешние стенки. В центре находились прямоугольные очертания, напоминавшие дверь.
Я ударил в нее. Дверь со скрипом распахнулась и провалилась внутрь, поднимая клубы пыли и ржавчины. Несмотря на свет фонаря, я не смог видеть дальше, чем на два шага. Снаружи бушевала буря, и через отверстия во внешней стенке проникали зеленоватые отсветы молний. Грохотал гром. Я чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому покрепче сжал в, руках фонарь и пистолет, стараясь не выронить их.
Но даже с фонарем шок был почти невыносим, когда конус света выхватил космический скафандр странного покроя, висевший на ближайшей стене или стоявший вертикально прислоненным к ней. Тонкий слой осевшей пыли покрывал большой круглый шлем. Отражение света фонарика сначала ослепило меня, но, когда я сдвинулся в сторону, за стеклами шлема увидел два широко раскрытых глаза, уставившихся на меня с искаженного ужасом и смертельно бледного лица.
В моих жилах застыла кровь. Рука с оружием непроизвольно поднялась. И было от чего: лицо гуманоида! Как могло человекообразное существо в космическом скафандре попасть в эти проржавевшие распадающиеся обломки?
Ответ находился у меня в руке, но в то мгновение он ускользнул от моего совершенно запуганного разума. Я вскрикнул. Чужак не пошевелился. Я неуверенно шагнул к нему, ткнул фонариком в его руку, но на его искаженном лице не шевельнулся ни один мускул. Неожиданно он скользнул вбок вдоль стены и рухнул на пол. Раздался глухой удар, прозвучавший в моих ушах выстрелом из крупнокалиберной пушки, и поднявшаяся пыль окутала неподвижное тело.
Чужак упал лицом вперед, и я, схватив его за плечи, перевернул на спину — весьма нелегкая задача, потому что я не хотел выпускать из рук ни пистолет, ни фонарик, а кроме того, он был довольно тяжел. На меня уставилась та же гримаса безымянного ужаса, не изменилась ни единая черточка чужого лица.
И только тут, наконец, до моего сознания дошло, что он мертвый. Такой же мертвый, как и его цилиндрический корабль, бог знает сколько столетий ржавевший в джунглях Эола.
Мне стоило немалых усилий обрести, по крайней мере, часть своего внутреннего равновесия. Моим первым импульсом было — бежать отсюда, сломя голову, как можно быстрее покинуть это средоточие ужаса. Но я вынудил себя успокоиться, потом систематически обыскал корабль. Стенки и двери с незнакомыми замками вообще не являлись для меня препятствием, так как поддавались нажиму плеча. Я нашел еще шесть трупов. Их скафандры были изготовлены из синтетического материала, который по прочности, казалось, далеко превосходил стальные стенки корабля, так как они остались такими же герметичными, как и в день их изготовления. Свободный от микробов воздух внутри сохранил трупы в их первоначальном состоянии.
Я нашел и другие предметы из синтетического материала, выдержавшие время лучше металлических стенок. Некоторые из них казались знакомыми: выключатели, световые карандаши для видеографии (сама аппаратура давно уже превратилась в пыль), стулья, чашки и тарелки. Другие были совершенно незнакомы, и мне было, следовательно, неясно их назначение.
Этот корабль не был послан с Земли, потому что имел слишком много незнакомых мне вещей. Но гуманоидная внешность экипажа заставляла задуматься. Были ли гуманоиды на самом деле идеальным произведением природы, как утверждают многие антропологи Земли, склонные к философии? (Утверждали, поправил я себя. В конце концов все это осталось в прошлом на 1,2 миллиарда лет.)
Постепенно приходя в себя, я медленно ощупывал все вокруг. Теперь, когда я проделал отверстие, растения вторглись сюда, оплели своими прочными усиками все, что можно, и наконец разорвали скафандр чужака, растворив его тело.
Я все еще был не в себе, когда пролез через отверстие во внешней стенке и остановился, ослепленный ярчайшей вспышкой молнии. Только со временем ко мне вернулась способность ясно мыслить.
Я побрел по тропе назад, к тому месту, от которого расходилось много дорожек. Гроза между тем продолжалась. Капли дождя, падая, шелестели в листве джунглей. Когда я достиг поляны с хижинами, над кронами деревьев постепенно светлело.
Когда я вошел, Вишер проснулся.
— Ну? — тихо спросил он.
За всю ночь я не произнес ни слова, а теперь шлюзы моего рта открылись, и я потерял над ними всякий контроль. Невероятные и ужасные события прошедшей ночи полились наружу. Мне так хотелось рассказать обо всем кому–то, чтобы он понял мой ужас.
И все же я достаточно овладел собой, чтобы говорить приглушенным голосом, а то и шепотом, чтобы не будить Жаклин, но мои предосторожности были напрасными; до меня донесся голос врача:
— Вам не нужно шептать, Барлетта. Я уже не сплю.
Вскоре она присоединилась к нам, и я рассказал всю историю еще раз с самого начала, хотя Вишер уже слышал ее. Когда рассказ был окончен, командир задумчиво кивнул, и мне показалось, что все самое чудовищное, происшедшее со мной, он принял слишком спокойно, почти разочарованно. Это, должно быть, было потому, что его мысли, как и прежде, сконцентрировались на тумане.
— По–видимому, конец экипажа космического корабля, отважившегося не подчиниться Великому туману, был ужасным: они или задохнулись, или умерли от голода, — сказал он.
Во всяком случае, это было не такое начало дня, которого бы мне хотелось. Куда бы я ни взглянул, меня преследовал призрак широко раскрытых глаз мертвого чужака. И если бы я не был занят этим видением мертвеца, меня бы удивила Жаклин, но не своей красотой, а той готовностью, с которой она приняла наше положение. Вишеру не нужно было объяснять мне слишком многое, когда в прошлые дни он пришел к сумасшедшей идее насчет блока йоги, потому что я знал его, и поэтому мне было нетрудно понять основные черты его тактики. Но для Жаклин Ромадье это, напротив, была неисследованная область. Она впервые встретила Элфа Вишера в тренировочном лагере, где мы готовились к этой экспедиции. Это было — сейчас подсчитаю — примерно два с половиной года назад. Вишер не мог объяснить ей своего плана. Слова возникают из сознания, поэтому, если бы он объяснил ей свои намерения, туман тотчас же обнаружил бы запланированное предательство. Ну, может быть, и не сразу, может, через десять или через одиннадцать минут. Другими словами: Жаклин Ромадье играла ва–банк. Она знала, что у Вишера есть что–то на уме, но не знала, что именно, поэтому положилась во всем на него. И этим меня удивила.
Вишер вывел нас во двор, образованный хижинами. Маленькие коричневые рабочие, казалось, не особенно удивились нашему присутствию. Как нам было известно, их вообще ничто особенно не впечатляло. Кроме того, туман, вероятно, уже давно телепатически сообщил им о трех чужаках, поселившихся в их деревне.
Около полудня мы поели в рабочей столовой, что произошло довольно примитивно. Шесть эольцев готовили пищу. Вместе с маленькими темнокожими мы прошли к длинной стойке, и каждый из нас получил миску, наполненную желтоватой кашей. Это было не Торо Со на Виз Венето — и, прежде всего, здесь не хватало соли — но, по крайней мере, мы были сыты. Кроме того, эта штука странным образом утолила и нашу жажду. Я предположил, что каша была приготовлена по идеальному рецепту, который сообщил эольцам туман.
Сытость улучшила мое настроение, улеглось внутреннее беспокойство, и я перестал непрерывно думать о трупах в древнем космическом корабле.
Вонючий воздух больше нам не докучал. Сначала, правда, было довольно скверно, но чем больше мы им дышали, тем меньше ощущали запах навоза и болотного газа.
Вернувшись в хижину, мы стали ждать.
— Нам необходимо вернуть себе корабль, — сказал Вишер. — Мне нужна любая подходящая идея.
Но ни я, ни Жаклин пока ничем не могли помочь ему.
— Конечно, Великий Мастер в любое время может доставить сюда наш корабль, — продолжил Вишер, — перенеся его при помощи мощного электромагнитного поля, но что мы выиграем в результате этого?
Он прав — ничего. Байер строго предупредил, что воздушные шлюзы будут герметически закрыты. Кроме того, он обещал, что в пух и прах разнесет из корабельных орудий хижины, печи, литейные и машинные залы.
Самым простым было бы проинформировать третьего пилота о наших намерениях, но тогда наш план, конечно, потерял бы всякую ценность. И еще хуже: для Жаклин, Вишера и меня дело приняло бы совсем другой оборот. Мы и без того судорожно старались не думать о блоке йоги Вишера.
— Мы должны вернуть себе корабль в ближайшие пять дней и отправиться в путь, — сказал Вишер.
— Почему? — удивленно спросила Жаклин.
— Через пять дней терпение Великого Мастера кончится, — серьезно ответил Вишер.
Что или кто мог знать, что могло произойти через пять дней? Я без труда мог поверить, что туману известны такие фундаментальные чувства, как любознательность или властолюбие. Однако таких чувств, как терпение и нетерпение, в репертуаре его эмоций найти не ожидал. Терпение можно идентифицировать только в связи с индивидуальным ощущением времени, а не с тем клиническим чувством времени, которым обладал туман, иначе он не смог бы успешно использовать свои плавильные печи, литейки, генераторы и машины. В то, что он интуитивно чувствует ход времени, как и человек, от настроения и темперамента которого зависит, будет ли он терпелив или проявит нетерпение, я просто не мог поверить. Как он мог развить такое чувство? Он крутит вокруг местного солнца бог знает сколько миллионов лет, и единственным, что могло служить ему часами, было движение планет и, может быть, течение жизни маленьких темнокожих существ, которых он держал под своим психическим ярмом.
Нет, я не верил, что Великий Мастер знал, что такое нетерпение. А Вишер намеревался показать нам — и туману… Пока только он один знал, почему так важно выдержать срок в пять дней.
— У меня, кажется, есть одна мыслишка, — внезапно сказала Жаклин.
Я не показал своего удивления, хотя еще день или два назад доктор Ромадье говорила: «Вот моя идея». И никто не мог ее обсуждать или критиковать без того, чтобы она в своей неподражаемой манере не посоветовала ему держать язык за зубами, а теперь «У меня, кажется, есть одна мыслишка». Я не мог поверить своим ушам!
И что за мыслишка была у нее! Сначала она звучала настолько фантастично, что мне захотелось просто отмахнуться от нее, но потом я увидел, что Вишер слушает ее очень внимательно, и начал взвешивать все за и против. Именно так, как себе представляла это Жаклин, нам сделать, вероятно, не удастся. Если мы выгоним экипаж из ЭУР2002 и захватим корабль, ни один член экипажа больше не захочет вернуться на борт. Они все знают, что мы намереваемся направить корабль к центру тумана, и скорее будут благодарны нам, что мы прогнали их еще до старта.
— Так не пойдет, — сказал я с некоторым колебанием, потому что привык к тому, что Жаклин Ромадье не терпит никакой критики своих предложений. — Мы должны нейтрализовать людей, не прогоняя их из корабля.
— Но как? — спросила Жаклин, и я чуть было не задохнулся. Она серьезно восприняла мою критику! — Я уже думала об этом, но другого пути не вижу.
— Можно чуть помедленнее, — попросил Вишер. — Начало вашего плана великолепно. Идея ценна, только ее воплощение мы должны немного изменить.
Прошла пара минут напряженного размышления, когда заговорила Жаклин, от звука голоса которой я даже вздрогнул.
— Двери шлюзов реагируют на электромагнитные сигналы, — сказала она. — Чтобы держать их закрытыми, нам понадобится мощный передатчик, излучающий кодовый сигнал — и настолько сильный, чтобы импульсы из централи с приказом открыться не подействовали.
Мы с Вишером уставились на нее.
Это был выход!
О происшедшем на борту ЭУР2002 мы узнали позже. Эти сведения были примерно такими.
В этот период времени на борту царило возбуждение. Вся команда надежно находилась в руках третьего пилота Байера.
— Завтра на рассвете мы предпримем новую попытку старта, — пообещал он. — И пусть все летит к черту, если это нам не удастся.
Возможно, остальные считали Байера чокнутым — с тех пор, как доклад Вишера убедил многих членов экипажа в том, что туман в действительности является разумным существом, но тем не менее они недооценивали таинственного противника, имеющего в распоряжении возможности помешать старту.
Оптимизм заполнил корабль за несколько часов до старта. Каждый почему–то был убежден в том, что эта попытка будет удачной.
С восхода солнца вахту в рубке управления приняли Байер и Тирстен. Старт был назначен на 13 час. 00 мин. по бортовому времени. Все приготовления были закончены. Следуя старой привычке, Байер и Тирстен в двенадцатый раз просмотрели показания приборов. Все было в порядке. Байер посмотрел на хронометр. 12 час. 50 мин. Внезапно массивный корпус корабля потряс слабый толчок. Байер подскочил на месте.
— Что случилось? — воскликнул он.
Оказалось, что ЭУР2002 уже находится метрах в двадцати над поверхностью планеты и удалялся от нее со все возрастающей скоростью. Взгляд Байера пробежал по шкалам приборов. Связанный с радаром тахометр, ориентированный на детали поверхности, показывал скорость 40 км/час, которая все увеличивалась, а скорость по потреблению энергии — ноль.
Только спустя некоторое время Байер понял, что тот, кто смог прижать к поверхности космический корабль таких размеров, как ЭУР2002, был в состоянии поднять его с этой поверхности.
— Полную мощность на вертикальные дюзы секторов от «А» до «С»! — прозвучал его приказ.
Тирстен произвел серию переключений, но запланированный тормозной маневр был тем, на что туман ответил молниеносной реакцией. Внешнее поле усиливалось в той же мере, в какой усиливалась мощность двигателей. ЭУР2002 поднялся еще выше, а потом взял курс на юг.
Байер был бессилен. Корабль не реагировал ни на один из его задуманных маневров. Спустя десять мнут он сдался, о чем поставил в известность экипаж.
— В данный момент я ничего не могу сделать, — объяснил он. — Корабль вышел из–под моего контроля, однако заверяю, что сделаю все, чтобы не допустить серьезной угрозы ни самому кораблю, ни его экипажу.
Это были содержательные слова, которые некоторые могли и переоценить. Только когда Байер подумал о своей ответственности в качестве временного командира корабля и третьего пилота, это привлекло его внимание.
Они видели на экранах, как под кораблем приближались огромные горы большой равнины. ЭУР2002 пролетел над берегом экваториального моря. Его горизонтальная скорость была около 500 км/час. Время от времени Байер пытался повлиять на полет при помощи двигателей, но электрическое поле настолько надежно держало корабль в своих объятиях, что не последовало никакой реакции.
Восемью часами позже ЭУР2002 пролетел над южным берегом экваториального океана. Всю сушу покрывали джунгли. Еще дальше на юг, в часе полета, поле зрения пересекла могучая горная цепь. Корабль пролетел над первым рядом частично покрытых снегом вершин.
— Мы опускаемся, — сообщил Тирстен некоторое время спустя. — Расстояние до поверхности три тысячи метров.
Джунгли приблизились. Байер в последний раз попытался взять корабль под свой контроль, но это ему не удалось. ЭУР2002 неумолимо опускался в первобытный лес. Третий пилот со стоном упал в кресло и стал покорно следить по экранам за посадкой корабля. Внешние микрофоны ясно донесли хруст и скрежет, с которыми корабль проламывался через кроны деревьев, дробя под собой растительность.
— Что теперь? — с детской непосредственностью спросил Тирстен.
— Вы думаете, я знаю? — раздраженно пробурчал Байер.
Вскоре снаружи стемнело, и Байер включил инфракрасный прожектор, чтобы осмотреть окрестность. Много пользы он им не принес, так как джунгли подступили к самым стенкам корабля, а густая масса растительности была почти непрозрачна для самого мощного прожектора.
Ничего не было видно. Неизвестность заставляла людей на борту дальнего космического корабля чувствовать некоторую неуверенность. Нервозность команды возрастала. Байер вызвал в рубку управления дополнительную смену, однако они с Тирстеном отказались смениться и остались в рубке. Спали они попеременно — если только эту дрему можно было назвать сном.
Спустя удивительно короткое время вновь стало светать. В результате быстрого вращения этой планеты дни и ночи были намного короче, чем на Земле.
— Что нового? — спросил Байер, очнувшись от дремы.
— Ничего, — покачал головой Тирстен.
Они стали ждать. Солнце поднялось над кронами деревьев. Прозвучали вызовы. Члены экипажа хотели знать, что им делать.
— Подождем, — пробурчал Байер. — Нас зачем–то перенесли сюда, значит должно что–то произойти.
Солнце ползло по сапфировому небу.
— Дьявольски жарко, — пожаловался Тирстен и указательным пальцем провел по внутренней стороне воротника рубашки, а потом бросил взгляд на термометр. — 28 градусов, — сказал он.
— Сколько?
Термометр был настроен на номинальную шкалу в 22°. Байер был озадачен. А температура тем временем неумолимо поднималась, и минут через пятнадцать столбик термометра перешагнул отметку в 55°. Весь корабль потел. Система охлаждения работала на полную мощность, но снизить огромное поступление тепла не удавалось.
Когда температура внутри корабля достигла 45° и не было видно конца этому необъяснимому нагреву. Байер отдал приказ надеть скафандры и покинуть корабль, хотя многие уже надели скафандры по собственному почину. Вделанные в них климатизаторы приносили некоторое облегчение, но никто не знал, как долго они выдержат.
— Снаружи все спокойно, — сообщил Байер. — Насколько я могу видеть, временно покидая корабль, мы никакому риску не подвергаемся.
Между тем секция метеорологии пыталась выяснить причину внезапного нагрева. То обстоятельство, что лесная растительность в окрестностях корабля в радиусе более пятидесяти метров за последние часы заметно увяла, доказывало, что эффект этот действует не только на корабле.
Байер нажал на клавишу открывания шлюзов. Первые группы членов экипажа уже стояли в шлюзовых камерах, готовые к выходу. Увидев, что контрольные лампочки продолжали оставаться красными, третий пилот удивился. Приказ шлюзам открыться не зажег ни единой зеленой лампочки. А секундой позже пришло сообщение из шлюза А:
— Люк не открывается.
В последующие минуты подобные же сообщения пришли и из других шлюзов. Температура внутри корабля достигла 82°. Байер почувствовал, что жара проникает и внутрь скафандра, хотя это ни в коем случае не было следствием его бессильного гнева.
— Вскрыть люки! — прозвучал его приказ.
Теперь нужно было позаботиться о резаках. Никто не мог рассчитывать на такое развитие событий. А тем временем температура продолжала подниматься. Поступили первые сообщения о тепловых ударах и потерях сознания. Жара на борту корабля перешагнула предел сопротивляемости скафандров. Люди ломались. Байер с нетерпением ждал сообщений об использовании резаков.
Вместо этого поступило сообщение от метеорологов.
— Мы нашли причину, — задыхаясь, произнес чей–то голос. — Линзообразные образования из плотного воздуха… в трех тысячах метрах над кораблем! — человек явно говорил из последних сил. — Действует, как стеклянная линза…
Затем послышался хрип, и передача прервалась.
— Проклятье, где же резаки? — хрипло выдохнул Байер.
Последнее, что он услышал, прежде чем потерять сознание, было сообщение из шлюза С:
— Мы больше ничего не можем сделать. Все… потеряли… сознание…
Вот какова была фантастическая идея Жаклин: туман должен быть в состоянии создать в определенной части атмосферы область мощного избыточного давления, имеющую геометрическую форму линзы. Линза была помещена между солнцем и ЭУР2002 таким образом, чтобы корабль оказался почти в ее фокусе. Остальное было детской забавой. ЭУР2002 нагреется, как печка. Первоначальный план Жаклин предусматривал, что жара выгонит экипаж из корабля. Как только это произойдет, мы все трое взойдем на борт, займем рубку управления и сможем стартовать.
Согласно моему предложению, экипажу нужно было любыми способами воспрепятствовать покинуть корабль. В результате эффекта линзы температура на борту корабля на строго ограниченное время превзойдет возможности охлаждающих систем скафандров. Мужчины и женщины из экипажа потеряют сознание, а как только это произойдет, линза будет ликвидирована. Никому не будет причинено серьезного вреда. В этом случае, когда начнется последний акт этого грандиозного спектакля, экипаж останется на борту. Нам не нужно оставлять наших людей на Эоле.
Жаклин Ромадье разрабатывала идею, как нам не позволить открыться внешним люкам шлюзов. Вишер оценил, что температура в фокусе линзы в течение нескольких минут поднимется до 2000°. Обшивка ЭУР2002 столько выдержит, а все, что сверху, поступит внутрь корабля. Байер отдаст экипажу приказ надеть скафандры, а их конструкция нам известна. Они защищают от конвекционного нагрева, пока окружающая температура не превысит 100°. Была опасность, что воздух на борту нагреется много выше этой точки.
Вишер мысленно связался с центром тумана и рассказал ему о нашем плане. Через двадцать минут он получил ответ и улыбнулся.
— Великий Мастер заинтересовался нашей идеей и сделает все, чтобы помочь нам.
У меня было тайное подозрение, что часть заинтересованности Великого Мастера связана с тем, что мы обучили его новому трюку. Он еще не знал фокуса с воздушной линзой, зато в будущем он сможет действенно использовать это.
Мы обсудили план во всех подробностях. На тот случай, если пара членов экипажа все же останется в сознании, с нашей стороны было бы неразумно сажать корабль на открытой местности. ЭУР2002 должен совершить посадку в таком месте, где у нас было бы укрытие до самого шлюза. Об этом тоже было сообщено туману.
Во–вторых, нам нужен был мощный передатчик, при помощи которого мы могли бы держать люки закрытыми, пока это было необходимо. Этот пункт доставлял мне особое беспокойство, однако оказалось, что Вишеру без труда удалось сообщить туману сведения о конструкции простейшего импульсного передатчика, а тот, в свою очередь, передал их нескольким талантливым рабочим. Через десять часов у нас был передатчик, при помощи которого мы могли излучить приказ не открываться всем шлюзам; а к нему еще был подсоединен и мощный генератор.
Мы договорились с туманом о месте посадки корабля. Коричневокожие рабочие пришли сюда, казалось, по собственному почину и вручили нам тяжелые мачете, которыми мы пробили брешь в джунглях. Незадолго до захода солнца туман сообщил Вишеру, что ЭУР2002 только что пошел на посадку. После наступления темноты мы отправились в путь.
Вишер сказал, чтобы мы не приближались к кораблю ближе чем на двести метров, потому что нельзя было предсказать зоны нагрева, и нам легко было бы поджариться, будучи в неведении по этому поводу.
Я попытался представить себе, как все это выглядит внутри корабля. Надеюсь, Байер не допустит ошибок, так как было столько вещей, которые он мог сделать не так. Когда жара станет невыносимой и обнаружится, что внешние люки шлюзов открыть нельзя, он может отдать приказ вырезать их, и тогда туман проникнет внутрь, и все наши труды пропадут даром.
Взошло солнце. Мы лежали у подножия одного из лесных гигантов и видели только крошечные кусочки внешней обшивки ЭУР2002, проблескивающие сквозь листву, да лишь намеки на шлюзы В и С.
Когда началось действие жары, мы включили импульсный передатчик. Я и Жаклин сменяли друг друга у генератора. Мощность сигналов была рассчитана таким образом, чтобы без труда перекрыть сигналы об отпирании люков, исходящие из рубки управления. Расчет был сделан верно, люки остались закрытыми, хотя в это время Байер, вероятно, давно уже с дикой яростью нажимал на клавиши.
Мы тоже чувствовали себя неуютно. Джунгли начинали дымиться. Густая листва сначала пожелтела, потом стала коричневой. Вверх поднимался чад. Действие воздушной линзы вдоль окраинной зоны было не таким сильным, как в центре, иначе возник бы лесной пожар. К нашему счастью, джунгли были насыщены влагой, и, пока не испарится вся вода, никакого постоянного пламени быть не могло.
Вишер попытался определить, как долго нам придется использовать линзу, чтобы достичь своей цели, но это было не так–то легко. При любых обстоятельствах надо было избежать серьезного вреда людям. С другой стороны, все наши труды пошли бы насмарку, если бы нам не удалось заставить потерять сознание по меньшей мере девяносто процентов членов экипажа, поэтому мы могли только надеяться, что Вишер рассчитал верно.
— Еще двадцать минут, — сказал он.
Это значило, что туман отключил воздушную линзу, растворил ее, или как там это еще назвать. По нашим оценкам, понадобится еще двадцать минут, чтобы почва в окрестностях корабля охладилась настолько, что по ней можно было бы пройти без опасности.
Десять минут спустя мы отправились в путь, закрыв шлемы скафандров. Пару дюжин метров мы пробивались сквозь сочные зеленые джунгли, пока не достигли зоны завядшего леса. Хотя здесь мы пошли быстрее, я почувствовал, что мои подметки постепенно нагреваются. Вишер перекинул через плечо передатчик, я нес генератор. Мы остановились перед возвышающейся массой корабля, пластиковая обшивка которого излучала так сильно, что это ощущалось даже сквозь стекла шлемов.
Я включил генератор, а Вишер дал команду шлюзу С открыться. Створка люка скользнула в сторону, из отверстия выдвинулся трап и упал вниз, коснувшись почвы.
Мы поднялись вверх. В большой шлюзовой камере без сознания лежал человек, а возле него резак. Итак, Байер действительно хотел вскрыть люк. Мне стало гораздо хуже, чем было на самом деле, когда я подумал, что мы были на самой грани провала.
По ту сторону внутреннего люка мы натолкнулись на группу потерявших сознание людей. Температура на борту все еще была около 60°, и мы убедились, что люди часа через два снова придут в себя. Потом мы пошли дальше.
— Охлаждение работает, — отметил Вишер. — Если сейчас здесь 60°, то до этого температура, вероятно, достигала градусов 130.
Вопрос заключался в том, какой вред нанес этот поток жара. Вся вода в открытых емкостях вскипела и испарилась.
— Мы займем рубку и машинное отделение, — решил Вишер. — На большее рассчитывать мы не сможем. Этого должно хватить, чтобы долгое время держать экипаж в руках. Стартуем немедленно.
Он был прав. Пока мы не стартовали, нас можно было достать в обоих вышеназванных помещениях, можно было выгнать из этих укрытий при помощи оружия средней мощности, но, когда корабль будет находиться в космосе, каждый, кто нападет на нас, подвергнет опасности свою жизнь, потому что управление ЭУР2002 будет находиться в наших руках.
— Я займу рубку управления, — произнес Вишер, — а вы с Жаклин возьмете на себя машинное отделение.
Несмотря на странную роль, которую играл Вишер, он все еще был командиром, и я повиновался ему, даже если задание, придуманное им, казалось мне довольно рискованным.
Мы не потеряли ни секунды. Каждый их членов экипажа в любое мгновение мог прийти в себя. Если они поймут, что мы хотим сделать, то, вероятно, будут действовать самостоятельно, не ожидая никаких приказов.
Когда Вишер направился в рубку управления, Жаклин озабоченно посмотрела ему в спину. Я осторожно взял ее за руку и потянул за собою.
— Ему уже ничем не поможешь, — попытался я ее утешить.
Помещение, в котором были размещены батареи фотонных двигателей, было впечатляющих размеров и имело только два входа, которые мы могли легко охранять и защищать. Аппараты загудели. Из интеркома раздался голос Вишера.
— Я удалил из рубки Байера и еще двух потерявших сознание, закрыл и запер люк в рубку, включил прогрев двигателей. Мы стартуем через несколько минут.
Обычно в машинном отделении никого не было, поэтому здесь отсутствовали экраны. Мы слышали, как нарастает грохот фотонных двигателей, потом ощутили легкий толчок. ЭУР2002 оторвался от грунта.
Я уловил испуганный взгляд Жаклин.
— Я знаю, что я надменная упрямица, — сказала вдруг она, очень удивив меня, — но это из чистого страха, что другие заметят, что я… что я… — она не закончила фразу, но мне было известно, что она хотела сказать. — Теперь, — продолжила она, — мне хочется приложить все усилия, чтобы все пошло хорошо.
Я кивнул ей, понимая, что сейчас страх и снобистское жеманство больше не были нужны ей. Не так уж много человеческих знаний надо было иметь, чтобы понять, что происходило между командиром и врачом. Они прилагали все усилия, чтобы скрыть это не только от себя, но и от остальных, но обмануть кого–либо на самом деле вряд ли смогли.
— Все будет хорошо, Жаклин, — сказал я ей. — В рубке управления находится отнюдь не идиот.
Ей еще раз показалось, что старый тупица хочет пойти на прорыв. Когда я назвал ее по имени, глаза девушки сердито блеснули, но потом лицо ее расслабилось и она улыбнулась, как бы давая вонять, что наш главный врач уже в полном порядке.
Но для ЭУР2002 началась самая необычная часть полета, наполненная приключениями.
Теперь отношения больше не были такими ясными и безоблачными, как прежде. На борту корабля находились частички субстанции тумана, проникшие в корабль на поверхности и принесенные в шлемах скафандров. Я предполагал, что концентрация субстанции вполне достаточна, чтобы информировать центр тумана о наших мыслях, и, напротив, считал в высшей степени невероятным, что туман может влиять на наше мышление. Итак, нужно было, как и прежде, соблюдать величайшую осторожность. Дневные мечтания и свободный ход мыслей были недопустимы, так как могли выдать туману наши истинные намерения. Соблюдение мер предосторожности, разумеется, касалось только Жаклин, Вишера и меня, кто был связан с туманом, остальные же члены экипажа могли думать, о чем хотели. Великий Мастер уже давно знал, что они рассматривают его как врага.
Мы с Жаклин не заметили беспокойства, которое должно было подняться на палубах и в коридорах корабля. Мужчины и женщины, приходя в себя, отправлялись в свои каюты и другие помещения, обнаруживали, что система охлаждения за это время преодолела убийственную жару, и в первый раз узнавали, что ЭУР2002 находится в открытом пространстве. Они видели на экранах свободно парящий шар планеты, которую мы только что покинули.
Вишер продолжал вести корабль, пока, по его оценке, все не пришли в себя. На экранах интеркома рубки управления он видел все общественные и технические помещения корабля.
По всеобщей связи он проинформировал экипаж:
— Я снова беру на себя командование кораблем. Мы будем действовать по плану, разработанному мной, первым офицером Барлеттой и главным врачом Ромадье. Прошу сообщить, соблюдается ли спокойствие, так как мы находимся в критической фазе нашего мероприятия. В случае необходимости я вправе принять жесткие меры для подавления бунта на корабле.
Это были жестокие слова, однако я ни секунды не сомневался — и Вишер тоже не страдал наивным оптимизмом, — что такие люди, как Байер, будут подкладывать нам свинью за свиньей, так как были слишком опытны, чтобы устраивать открытое восстание. Они будут планировать, разрабатывать тактику и искать пути и средства, чтобы доставить нам трудности.
Через десять часов после старта на борту погас свет. Всеобщее оповещение и интерком отключились. Было нетрудно понять, что произошло. Байер со своими людьми захватил силовую установку и произвел на ней соответствующие переключения.
Однако он мало чего достиг этим. В каждом помещении корабля находился аварийный источник питания от батарей, и уже через секунду после того, как в агрегатном отсеке погас свет, вспыхнули лампы аварийного освещения. Мы попадем в бедственное положение тогда, когда истощится заряд батарей, но до этого в Тибре утечет много воды. Я рассчитывал на то, что интеркомсвязь с рубкой управления, а значит и с Вишером, вскоре будет восстановлена, но, к сожалению, ошибся. Байер, вероятно, позаботился, чтобы коммуникационная связь была отрезана. Нельзя было надеяться, что третий пилот ограничится отключением тока, иначе вся эта акция не имела бы никакого смысла, а Байер не тот человек, который делает что–то бессмысленное.
Мы ждали.
Отсутствие связи с Вишером действовало нам на нервы. В любое мгновение я ожидал вторжения Байера, хотя понимал, что время теперь было на нашей стороне. Если в скором времени он не предпримет что–нибудь, времени нам хватит. Не то, чтобы я знал, какова наша настоящая цель, потому что Вишер, по вполне понятным причинам, не распространялся об этом, но был уверен, что она находится где–то в области центра тумана, иначе какая цель могла быть у нашей акции? Я также не имел никакого представления о том, что хочет предпринять Вишер, достигнув цели, но мог себе представить, что, если это удастся, нам нечего больше будет бояться тумана.
Кто–то попытался открыть одну из двух дверей. Я ударил рукояткой пистолета по внутренней поверхности двери, чтобы показать, что мы начеку.
Но Байер придумал новый трюк. Он восстановил проводку системы оповещения, по крайней мере, ведущую в агрегатный отсек, что мы заметили только тогда, когда из динамиков внезапно раздался его громыхающий голос:
— Барлетта, сдавайтесь, если у вас сохранились хотя бы остатки чувства долга!
— Не говорите мне о чувстве долга, — сердито ответил я. — Вы же слышали Вишера. Вы…
— Мы даем вам десять минут, — прервал он меня, словно вообще не слышал. — За это время вы должны открыть дверь агрегатного отсека и впустить нас, иначе все помещение по моему приказу будет разнесено на кусочки.
Я хотел было возразить ему во второй раз, но Жаклин успокаивающе положила свою руку на мою. В динамике щелкнуло. Байер отключился.
— Это была симплекс–связь, — сказала она. — Он вас не слышал.
— Почему симплекс? — спросил я удивленно. — Его что, не интересует мой ответ?
— Вероятно, он не совсем уверен в своих людях, — предположила Жаклин. — Мы можем сказать что–нибудь, что заставит их задуматься. Он помнит о том, как вы и я опровергли его, когда Вишер делал свой доклад.
Это было вполне возможно, но нам нечего было ломать над этим голову. Байер дал нам десять минут. Его угроза, что он разнесет агрегатный отсек на куски, показалась нам в высшей степени несерьезной. С таким же успехом он мог пустить себе пулю в лоб. При взрыве фотонного двигателя никто не уцелеет. Но он намеревался что–то предпринять. Я чувствовал себя покинутым и беспомощным. Вишер должен быть здесь. Он, вероятно, смог бы определить, что планирует Байер. Цель, которую преследовал третий пилот, была мне ясна. Если он захватит агрегатный отсек, то сможет устроить здесь временную рубку управления, а потом, захватив линии командной связи, ведущие в централь, будет в состоянии отсюда управлять кораблем. Но каким образом он намеревается выгнать отсюда Жаклин и меня?
Медленно тянулись минуты.
— Что нам делать? — спросила Жаклин.
— Мы будем защищаться.
На ее красивом лице появился испуг.
— Но вы же не думаете об этом всерьез? — запротестовала она. — Мы не можем стрелять в невинных. Байер и его люди не знают, что делают!
Конечно, она была права. Я бы лучше откусил себе кончик языка, чем стал бы стрелять в людей, вместе с которыми проделал долгое путешествие от Земли до IGO 164835. Это была неприемлемая альтернатива. Я не знал, как далеко мы уже улетели от Эола, а также понятия не имел, как далеко туман может протягивать в космос электрические поля, порождаемые им в атмосфере планеты.
Если бы мне кто–нибудь достоверно сообщил, что мы удалились в открытый космос более чем на миллион километров, я, не задумываясь, открыл бы дверь. Больше никто не смог бы нас остановить. Корабль будет спасен, когда ловушка на Эоле останется далеко позади.
Но так ли это?
— Нам никто не может помочь, Жаклин, — сказал я. — Мы должны стрелять.
Тем временем я убедился, что туман читает далеко не каждую мысль, которая возникает на борту ЭУР2002 — это превосходило его возможности. Кроме того, ему надо было еще надзирать за маленькими темнокожими внизу, на поверхности Эола. Он, по–видимому, ограничился одним или несколькими лицами, которых держал под постоянным контролем. В нашем случае наиболее вероятным кандидатом на это был Вишер. Иногда, в моменты возбуждения и почти паники, я терял контроль над своим сознанием и продуцировал мысли, за которые туман давно бы наказал меня, если бы их прочел.
— Еще три минуты, — сказала Жаклин.
В динамике щелкнуло.
— Еще три минуты, — произнес Байер. — Мы уже готовы, Барлетта. Будьте разумны и не делайте глупостей.
Губы Жаклин дрожали, и мне захотелось утешить ее.
— Спокойнее! — это звучало не совсем вежливо, не говоря уже о том, чтобы утешительно. — Все будет не так плохо!
— Будет не так плохо? — воскликнула она. — Они взорвут нас!
— Не верьте всему, что говорит Байер. В настоящее время он пытается выгнать нас без того, чтобы повредить агрегаты, находящиеся в отсеке. Он знает так же хорошо, как вы и я, что весь корабль разлетится на куски, если взорвется двигатель. Окажите мне лучше любезность и стреляйте до тех пор, пока не обнаружите, что мы вне опасности. Стреляйте по ногам, под ноги, над головами, но, ради всего святого, стреляйте!
Жаклин плотно сжала губы и кивнула. Я считал ее способной на многое. Хотя ее профессией было лечить, а не ранить, но от этого зависела жизнь двухсот человек.
— Может быть, Вишер каким–нибудь образом придет нам на помощь, — сказал я, чтобы подбодрить девушку.
Но Вишер, по всей вероятности, не знал, как обстоят дела у нас. Кроме того, что он мог сделать в одиночку против двухсот членов экипажа? Рубка управления находилась прямо над нами, но, чтобы оттуда добраться до нас, нужно пройти пешком пару дюжин метров, а потом еще проехать на лифте. Коридоры же, несомненно, внимательно охраняются.
В это время неожиданно увеличивалось ускорение. По тому, как сжался мой позвоночник, я определил, что Вишер разгоняет корабль на двух G.
— Еще одна минута, — услышал я голос Байера.
Через шестьдесят секунд бризантная граната сорвала правую дверь, а мгновением позже вылетела и другая. Но мы уже давно укрылись за группой агрегатов.
— Огонь! — крикнул я Жаклин.
О снаряжении мы своевременно позаботились, поэтому у нас не было недостатка в зарядах. Я присоединил к карабину магазин с сотней маленьких разрывных пуль и поставил его на автоматический огонь. Моим заданием было защищать правую дверь. Я прикрывал ее короткими, быстро следующими друг за другом очередями, и никто не отваживался врываться внутрь.
Зато стена поблизости от двери поддавалась. Под градом пуль от нее отваливался кусок за куском, отверстие становилось все больше. Я оглянулся на Жаклин. Девушка вела себя храбро, держа под обстрелом другую дверь. Заметив мой взгляд, она улыбнулась мне через стекло шлема.
Бац! — послышалось во время короткой паузы между очередями, и на пол отсека упал прямоугольный пакет.
— Осторожно, ядовитый газ! — предупредил я врача.
Но предупреждение было излишним, потому что скафандры защищали нас от любой неожиданности. Я заметил, что Жаклин не испугалась, и обратил на эту вещь внимание только тогда, когда она взорвалась.
Взрыв разнес пакет на тысячу кусочков и поднял зеленые клубы газа. Хлор! Итак, Байер был настроен серьезно. Этот газ, если вдохнуть достаточное его количество, был смертелен. Я думал, что наши осаждающие более разумны. Они что, действительно думали, что мы в таком положении, как это, сидим с открытыми шлемами?
Может быть, газовая атака была актом отчаяния? И идея эта исходила от Байера? Я не знал, были ли мои предположения верны, но одно я знал точно. Байер не отваживался обстреливать агрегаты, поэтому использовал любую возможность, чтобы выставить нас отсюда безопасным способом.
Но, несмотря на это, я не питал никаких иллюзий. В любую минуту Байер или кто–нибудь другой мог потерять голову и закидать нас мощными гранатами. Тогда конец игре — для всех!
Разум мой работал изо всех сил. Должна же быть возможность вразумить Байера и его людей. При этом необходмо учитывать, что туман может обратить внимание на то, что происходит в корабле, и постарается прослушать мысли всех непосредственно участвующих в этой заварушке. Я больше не должен надеяться на то, что он не обратит на меня никакого внимания, и поэтому должен быть очень осторожен, думая о чем–либо.
Я подумал о том, что хочу провести Байера. Чудовищным усилием воли мне удалось сконцентрироваться на этой мысли. В моем мозгу начала зреть идея, но надо мной внезапно что–то зашипело. В паузе между очередями я услышал шорох, пригнулся как можно ниже и только тогда повернул голову.
Надо мной отслоилась часть потолка и с грохотом рухнула вниз, а из отверстия повалил синеватый дым и показались две болтающиеся ноги. Третий фронт Байера! — мелькнуло у меня в голове, и я инстинктивно поднял вверх ствол карабина.
— Не стреляй! — в ужасе крикнула Жаклин.
Это был Вишер. Он прорезал толстое перекрытие между рубкой управления и агрегатным отсеком, спрыгнул в него и, чуть не упав, стал отряхиваться.
— Прекратить! — крикнул он как никогда громко.
Микрофоны и динамики донесли до нас его приказ. Вишер все еще был командиром.
И произошло чудо. Снаружи, перед дверью, прекратилось всякое движение. Жаклин тотчас же перестала стрелять. Зеленоватые клубы хлора медленно плыли к всасывающему отверстию климатизатора.
— Третий пилот Байер, войдите в агрегатный отсек! — прогремел голос Вишера. — Даю вам свое честное слово, что с вами ничего не произойдет. Вы сможете вернуться к своим людям в любое время.
Я сам почувствовал убедительность обещания Вишера, отрицать которую Байер тоже не мог. Он помедлил с четверть минуты, а потом медленно, но уверенно вошел держа в руке карабин, ствол которого был направлен в пол. И только теперь я обратил внимание, что Вишер был безоружен.
— Байер, подойдите ближе. — обратился он к третьему пилоту, — и постарайтесь пару секунд послушать меня внимательно и спокойно. Обращайте внимание на каждое мое слово.
Когда Байер подошел, рука Вишера скользнула к маленькому пульту, вделанному в рукав его скафандра. Я не мог видеть, какое переключение он сделал, но, когда заговорил вновь, голос его звучал намного тише прежнего.
— Подумайте над тем, что я вам скажу. — Он переключил динамик своего шлема на минимальную громкость.
Теперь его не мог слышать никто из тех, кто стоял дальше пяти метров. Никто, кроме Байера, Жаклин к меня. Его голос звучал завораживающе. Я понимал, что он намеревается сделать, так как незадолго перед тем, как услышал шипение резака над своей голо вой, мне пришла подобная же мысль.
Байер зачарованно уставился на него, поняв, что происходит что–то, чего он не может уразуметь. Может быть, он думал, что Вишер совсем не спятил.
— Вы помните комикс, который смотрели на Земле при помощи читального аппарата?
Я понимал, что он имеет в виду. Байер был фанатичным читателем стрип–комиксов. Незадолго до старта с Земли он собрал все стрип–комиксы, имеющиеся у него, и взял их на борт корабля. В свободное or вахты время он просматривал свое сокровище — один стрип за другим, в десятый, пятидесятый, сотый раз. Очевидно, они доставляли ему такое же наслаждение, как и в первый раз, потому что я слышал, как он вполголоса хихикает, сидя у аппарата для чтения.
Он кивнул в ответ на вопрос Вишера.
— Подумайте о совершенно определенной серии, Байер, — произнес Вишер. — Подумайте о доске с острыми гвоздями и о человеке, который сидит на этих гвоздях. Попытайтесь вспомнить особо смелые случаи, связанные с этой темой, и посмейтесь над этим.
Вот так это было! Байер был офицер — он посещал космическую академию. Он знал, что ему предстоит, по меньшей мере, один семестр йоги, если не хочет на всю жизнь остаться третьим пилотом. Вишер внушал ему понятие ФАКИР, не объясняя, что он при этом имеет в виду. Теперь заданием Байера было развить возникшие мысли и найти необходимое понятие.
Какой гениальный ход!
Лицо Байера превратилось в экран, на котором отражались его мысли. Сначала казалось, что к третьему пилоту снова вернулось сомнение в душевном здоровье Вишера, но потом он, очевидно, выделил из всего услышанного понятие ФАКИР, и на его лице появилось выражение беспомощности, словно он не знал, с чего ему начать. На его лбу появились морщинки. Внезапно глаза его вспыхнули догадкой. Он нашел понятие ЙОГА и понял, что Вишер имел в виду под этим словом. Закрыв глаза, он скривил лицо в гримасе, но я знал, что он хотел этим выразить. Байер продумал чуть больше, чем нужно, и, если туман в данное мгновение прочтет его мысли, это будет фатальным.
Он вспомнил о последнем задании, которое дал ему Вишер, и подумал о стрип–комиксах, убедив себя, что они представляют для него удовольствие. Мы слышали, как он хихикает.
— Попытайтесь объяснить все это своим людям, — сказал Вишер после того, как Байер успокоился, — и не забывайте: Великий Мастер, Всемогущий туман сможет прочитать любую вашу грязную мыслишку!
Байер усмехнулся, но веселость быстро улетучилась еще до того, как он повернулся, чтобы выйти наружу. Возможно, ему подумалось, что будет довольно трудно убедить мужчин и женщин в необходимости сложить оружие после того, как совсем недавно он призывал их к борьбе. Опасность заключалась в том, что они могли счесть его таким же сумасшедшим, как Вишер, Жаклин и я, и просто продолжить сражение.
Мы напряженно ждали.
Тем временем Вишер снова переключил внешний динамик шлема на полную мощность. Мы услышали, как Байер говорит со своими людьми, и должны были признать, что делает он это весьма умело.
— Командир корабля Элф Вишер решил сделать самое лучшее, — объяснил он. — Мы возвращаемся на Землю.
— А почему мы должны доверять Вишеру? — воскликнул кто–то.
— Потому, что это сказал тебе я, ты, дурак! — взревел Байер. — Или ты считаешь, что я позволю так легко водить себя за нос?
Мужчины и женщины рассмеялись, в том числе и те, кто слушал по внутришлемной связи сообщение Байера на другой стороне агрегатного отсека. Некоторое время спустя снова заработала силовая установка, были восстановлены система всеобщего оповещения и интерком, связывающие рубку управления с остальным кораблем. У экипажа было время проследить за полетом ЭУР2002 в межпланетном пространстве по видеоэкранам в каютах и общественных помещениях. Простым наблюдением за видеоэкраном невозможно определить курс корабля. Байер в этом гротескном театральном спектакле был для своих подчиненных фигурой, настолько пользующейся доверием, что не было никаких оснований сомневаться в его искренности. На борту воцарилась уверенность. ЭУР2002 находился на пути домой!
То, что экипаж думал о нас — Вишере, Жаклин и обо мне — нам было совершенно безразлично. Со временем все снова войдет в свою колею. Прежде всего было важно, чтобы нам никто не мешал управлять кораблем.
Положение станет критическим, если в течение ближайшей пары дней Вишер не поместит экипаж в противоперегрузочные камеры, потому что они могли понять, что на самом деле все обстоит совсем не так, как должно было быть.
Я попытался представить себе, что сейчас происходит в центре тумана. Мысли, которые он принимал от Вишера и Байера, когда они беседовали о стрип–комиксах, должны были поразить его. Было вероятно, что он пытался анализировать произнесенные слова. То, что он мог говорить на нашем языке, мы знали со времени появления Джонатана. Он овладел английским при помощи исчезающе малого количества субстанции, которое проникло на корабль сразу же после посадки, без труда освоил его и в самое короткое время обучил этому языку примитивных существ, слуховой аппарат которых был уже приспособлен для произношения звуков английского языка. Он был настоящим лингвистическим гением, наш Великий Мастер. Как он переносил акустические звуки, которые собирал на борту ЭУР2002, через вакуум космоса в свой центр, чтобы обработать их там, я не знаю, но у него были соответствующие методы, например, электромагнитный перенос.
С тех пор, как туман абсорбировал мозг Хендрикса, он, кроме английского, овладел всеми языками, которые были известны биологу. Это отнюдь не облегчило наше положение, и то, что мы говорили на итальянском или испанском, нам больше не могло помочь.
Итак, какую реакцию вызвала в центре тумана беседа Вишера и Байера? Были ли теперь мысли Великого Мастера перепутаны и направлены на разгадывание этой загадки или он сравнил разговор с мыслями и счел не заслуживающим внимания и то, и другое? Никто этого не знал, но было ясно только одно: если он что–то заподозрил, мы об этом скоро узнаем.
После того, как Байер и его бойцы отступили, Вишер оценил вред, причиненный во время боя в агрегатном отсеке, и нашел его минимальным. Мы вместе отправились в рубку управления. Коридоры были пусты, и никто не стоял у нас на пути. Все было похоже на то, что тактика Вишера привела к успеху, и я облегченно вздохнул.
В рубке Вишер задумчиво посмотрел на дыру в полу. Иззубренные края почернели от жара, а переносной резак лежал в паре шагов от края, равнодушно отброшенный в сторону.
Мы удалились от Эола на значительно большее расстояние, чем я до сих пор предполагал. Перед нами висел гигантский шар Дельты Домус, сияющий через толстое кобальтовое стекло. Справа находился центр тумана, но мы летели не прямо на него. Наш курс пролегал мимо, к той точке его орбиты, которой он достигнет только через несколько дней. Мне очень хотелось спросить Вишера, как долго он рассчитывал утаивать от экипажа свои истинные намерения, но я как можно быстрее изгнал эти мысли из своего сознания, ибо любые размышления — особенно касающиеся подробностей нашего плана — были опасны.
Через несколько минут я поймал себя на том, что раздумываю над замечанием Вишера, что через пять дней туман потеряет терпение, и тотчас занялся расчетами. С тех пор прошло больше полутора дней. Я подумал, что этот срок имеет какое–то особое значение. Если это была ловушка и мы мчимся в нее со все увеличивающейся скоростью, то окажемся возле центра Великого Мастера слишком рано. Но если Вишер намеревался сделать именно это, то меня еще больше удивило, когда некоторое время спустя он увеличил ускорение до четырех G. Ускорение утомило меня, поскольку прошло уже много времени с тех пор, как я спал по–настоящему. То, что Жаклин и Вишер тоже почти не спали, мало утешило меня, и я зевнул.
— Ложись спать, — сказал Вишер. — И ты тоже, Жаклин.
— Нет, — ответила врач и бросила на Вишера умоляющий взгляд. — Я хочу остаться здесь.
Они молча обменялись доверительными взглядами.
— Мне очень жаль, — сказал я, — но перед таким геройством я капитулирую и принимаю ваше предложение.
Для вахтенных в рубке в нишах вдоль стены находились маленькие подвесные койки, на которых они отдыхали. Я лег на одну из них и через несколько секунд заснул.
Меня разбудили резкие звуки. С онемевшим телом и закрывающимися глазами я поднялся на койке, но понадобилась пара секунд прежде, чем я смог соображать. Сначала мне показалось, что это звонит телефон.
— Тревога, — сказал Вишер, увидев мой озадаченный взгляд.
Эти слова мгновенно подняли меня на ноги, а Вишер тем временем взял в руки микрофон.
— Неполадки в агрегатном отсеке, — сказал он. — Техническая вахта, пожалуйста, проверьте.
— Что вышло из строя? — пробормотал я.
Вишер пожал плечами.
— Вышел из строя один из агрегатов, электронные датчики отметили повреждение. В настоящее время он не работает.
Мы стали ждать. Мои руки и ноги словно онемели, и каждое движение вызывало боль. Неполадки в агрегатном отсеке могли сделать нас неспособными к маневрированию на полгода, но их, возможно, можно было устранить без особых затрат и за несколько минут.
Я смотрел на экран. Перед нами находилась небольшая планетка, а Дельта Домус переместилась вправо и появилась на правом экране — значительно больше в размерах, чем тогда, когда я видел ее в последний раз. Ужасное подозрение грызло мой мозг.
— Как долго я спал? — спросил я.
— Тридцать часов, — ответил Вишер.
Боже мой! Это объясняло мое окоченение. Вероятно, я все это время лежал на койке неподвижно. Сбоку, свернувшись калачиком, в удобном кресле спала Жаклин.
— Где туман? — поинтересовался я.
— Он скрыт планетой. Я должен пролететь таким образом, чтобы экипаж не узнал о моих замыслах.
Я понял. Предупреждение достигло моего мозга: много не спрашивать, долго не размышлять. Но я должен знать еще кое–что.
— Эта планета ближайшая к Солнцу?
— Да, — ответил Вишер.
Итак, ЭУР2002 не летел прямым курсом. Может быть, туман обиделся на нас и что–то сделал в агрегатном отсеке? Нет, это было невозможно. Находящаяся на борту его концентрация была слишком мала.
— Вышел из строя дублирующий агрегат тормозного сектора, сэр, — доложила техническая вахта.
— Причина?
— Пока еще неизвестна, сэр, но мы продолжаем поиски.
— Процентов тридцать маневренности у нас есть еще? — спросил Вишер.
— Тридцать пять, сэр, — последовал ответ.
— Спасибо, — он отключился. — Мы идем на посадку, — сказал он мне.
— Это могу сделать и я, а ты должен хоть немного отдохнуть. У тебя уже черные мешки под глазами.
Он посмотрел на меня, и в его взгляде было сожаление учителя, который капитулирует перед безмерной глупостью своего ученика. Потом он достал из кармана таблетку москвитила и бросил ее в рот.
Я прошел пару шагов взад и вперед, распрямился и потянулся, чтобы ликвидировать онемение, а затем, так как не было ничего лучшего, снова стал смотреть на экран. Мы были ближе к Дельте Домус, чем маленькая планетка, поверхность которой, пустынная и изъязвленная оспинами и шрамами, была обращена к нам. Мы наискось летели к ней. Если центр тумана на самом деле находился прямо на ней, тогда…
Эта мысль электризировала меня, и я хотел уцепиться за нее, однако вспомнил о запрете на размышления и как можно равнодушнее осведомился:
— Великий Мастер скоро оживит тьму Солнца, не так ли?
Вишер кивнул.
— Через пятьдесят часов тень Сперансы на десять минут заслонит Мыслительный центр Великого Мастера.
Сперанса — надежда. Ну и название он подобрал для этой планеты–ублюдка. А почему пятьдесят часов? Через пятнадцать часов истечет пятидневный срок, который, очевидно, играл важную роль в планах Вишера…
На расстоянии десяти тысяч километров Вишер уравнял скорость корабля с движением поверхности планеты. Маневрировать было трудно, потому что у нас не было дублирующего тормозного агрегата, но в конце концов ЭУР2002 начал опускаться с постоянной скоростью. Мы приблизились к месту, где хотели выполнить посадку. Оно находилось в нескольких километрах от линии терминатора на ночной стороне. Нас там ожидала температура — 180°.
Сперанса была двойником Меркурия, видимая часть поверхности которой была усеяна кратерами. Приливные силы давно привели к тому, что Сперанса постоянно была повернута к своему солнцу одной и той же стороной — день планеты равнялся ее году. Атмосферы не было, она давно улетучилась, а то, что осталось на холодной ночной стороне, существовало только в виде снега и льда.
Лицо Вишера было странно застывшим. Вероятно, он находился в телепатической связи с туманом, пытаясь объяснить Великому Мастеру, что промежуточная посадка для ремонтных работ неизбежна, иначе корабль нельзя будет направить к центру. Я, по крайней мере, пытался поступить таким образом, и мне стало ясно, что туман не слишком разбирается в астронавигации и двигательных системах.
Между тем я немного посчитал в уме. Через пятьдесят часов, о которых упоминал Вишер, на борту будет 9 час. 11 мин. 25 мая 2160 года. Я напряженно ожидал, что произойдет в это время.
23 мая в 16 час. 37 мин. тарелки телескопических посадочных опор коснулись поверхности планеты Сперанса. На Вишера можно было положиться: ему везло. Если бы не произошла эта неприятность с тормозным агрегатом, у экипажа давно бы возникли подозрения относительно нашего курса, но посадка на Сперансу, чтобы отремонтировать агрегат, была самым естественным маневром в мире, поэтому все остались спокойными.
— Ремонт может продлиться несколько часов, — сказал мне Вишер, — а я хочу быть при этом. Сделай мне любезность — положи Жаклин на койку, чтобы она спала удобнее, а потом можешь делать что угодно.
Это было не в его манере. Он никогда так со мной не говорил. Я разместил Жаклин как можно удобнее, стараясь не разбудить ее, и последовал за Вишером в агрегатный отсек, где механики немедленно взялись за работу. Они сняли защитный кожух с дублирующего агрегата и начали изучать машину.
Вишер бросил на меня неодобрительный взгляд.
— Мне не особенно хочется, чтобы ты был здесь, — сказал он. — Не можешь ли ты заняться чем–нибудь другим?
Я подчинился. Боже мой, как мне хотелось знать, что там у Вишера на уме! Возможно, он не доверял дисциплине мысли, и это меня немного рассердило. Я проверил функционирование своего скафандра и закрыл шлем. Из шлюза Ф, как и полагалось по инструкции, я связался с третьим пилотом Байером, который в отсутствие Вишера нес вахту в рубке управления. Байер открыл шлюз, и я спустился на поверхность чужой планеты.
Скафандр, как я убедился, выдерживал холод космического пространства. Обогрев функционировал безупречно, изоляция свела потерю тепла до минимума. Я был в безопасности.
Передо мною простиралась усеянная скалами, освещенная неверным светом звезд равнина. В двух километрах от ЭУР2002 возвышался кольцевой вал кратера, похожий на мрачную призрачную стену. Я направился к нему, время от времени оборачиваясь, чтобы посмотреть на очертания корабля. Тяготение на этой планете составляло 0,3 G, и я быстро продвигался огромными, как кенгуру, прыжками.
Неожиданно я наткнулся на круглое отверстие, ведущее отвесно вниз. Меня заинтересовало его происхождение, и я направил туда свет нашлемного фонаря, который высветил дно, находившееся метрах в тридцати. При небольшом тяготении планеты я мог спокойно спуститься вниз без дополнительной страховки, что и сделал, не раздумывая.
Я начал осторожный спуск в отверстие, используя выступы, которыми были усеяны каменные стенки, и минут через десять был уже на дне. Диаметр колодца был около пяти метров. В каменные стены во многих направлениях уходили штольни. Это совершенно не походило на естественное помещение. Но тогда что же это было? Смешно и думать, что в этой безатмосферной пустыне, лишенной растительности, могли жить разумные существа.
Я проник в одну из штолен. Серый камень стен был испещрен отвесными желтыми полосами. Я потер перчаткой желтую субстанцию — и вниз посыпалась пыль. Несмотря на низкую гравитацию, она удивительно быстро осыпалась на пол, так как здесь не было атмосферы, тормозящей падение.
Фосфор! — вспыхнуло у меня в мозгу.
Я стал осматривать желтые жилы с внезапно возросшим интересом и заметил, что поверхность фосфорного слоя находилась в постоянном движении, словно по ней полз отряд невидимых муравьев. Мучнистая субстанция обламывалась крошечными комочками, которые падали вдоль стены, рассыпались и. Исчезали!
Манометр на моей руке никакого заметного давления газа не показывал, но это не значило, что в штольне не было никакого атмосферного давления. Очевидно, туман проник и сюда, но только в очень незначительной концентрации. поэтому этот не особенно чувствительный прибор не мог уловить его наличие Зато термометр показывал температуру минус двадцать градусов. Так что внизу было на сто шестьдесят градусов теплее, чем наверху, на поверхности!
Но мое ошеломление было недолгим. Я некоторое время смотрел, как желтые комочки отлетали от фосфорной жилы, падали на пол и исчезали. Не нужно было никаких напряженных раздумий, чтобы понять происходящее здесь. Туман снабжает себя субстанцией, необходимой его рассеянному телу, так как он постоянно терял материю своего тела. При массе газа, свободно действующей в космосе и не связанной силами тяготения, это было неизбежно. Каждый час, каждый день терялись многие дюжины, а может быть, и сотни различных элементов химических соединений, поэтому он должен был восполнять потерю, если не хотел с течением времени сократиться в объеме. Здесь я увидел, как он удовлетворяет свою потребность в фосфоре. Обнаружив фосфорную руду, он обнажил жилу, создав шахты и штольни, и, используя химическую реакцию, откалывал фосфор, превращал его в газ, нагревая стены штольни. Именно это и объясняло удивительно высокую температуру.
Внезапно подо мной задрожал грунт. Скосив глаза, я увидел поднявшееся облако пыли и вздрогнул. Позади меня бесшумно обрушилась часть штольни, отрезая путь к отступлению.
Туман продемонстрировал мне, что не позволит безнаказанно совать нос в свои тайны.
Я в задумчивости опустился на пол. Позже мне еще будет нужно время, чтобы попытаться разгрести завал руками, а сейчас было важнее кое–что другое. Здесь немного нелогично функционировал чей–то разум, и я хотел узнать, чей это разум — мой или тумана.
Он должен быть убежден в том, что корабль вместе с экипажем будет доставлен к нему. Почему же тогда его обеспокоило то, узнаю я одну из его маленьких тайн или нет? Он должен считать, что через один или два дня я объединюсь с ним, буду составлять часть его существа, разделив с ним свои знания. Тогда какой же смысл гневаться и закрывать мне путь к отступлению только потому, что я увидел, каким образом он пополняет содержание фосфора в своей субстанции?
Не было никакого сомнения, что туман не делал логических выводов, действуя инстинктивно, необдуманно. Ему и на разум не приходило, что в результате его действий будет потерян человеческий мозг, потому что до сих пор наши скафандры каждый раз препятствовали утолению его ненасытности к субстанции мозга разумных существ.
Нужно было рассчитывать на то, что со временем он поймет свою ошибку. Я попытался достигнуть его своими мыслями, сказав, что моим самым заветным желанием было явиться к нему вместе с остальными членами экипажа и представить в его распоряжение все наши знания для обогащения его и так необъятных знаний. И несмотря на то, что я был самым бездарным из всех, посещавших курс йоги, мне удалось сделать это довольно хорошо, что не раз давало мне возможность обращать это себе на пользу. Я так напряг свой разум, что в конце концов сам себя почти убедил, что мой череп излучает.
Туман отреагировал точно и в срок. Импульсы моих мыслей достигли центра за несколько секунд, потом понадобилось еще немного времени для раздумий, но менее чем через минуту завал позади меня начал таять. Температура, судя по термометру, поднялась. Туман начал проплавлять штольню.
Я стал отступать назад, зная, что на плавку камня понадобится высокая температура, которую не выдержит скафандр, и, отойдя метров на сто от завала, стал ждать. Прошло два часа. Я не делал никаких попыток связаться с кораблем по радио. Мне не нужно было бояться, что они улетят без меня, так как ремонт должен был занять много времени.
Я медленно двинулся вперед и, чем ближе подходил к устью штольни, тем быстрее поднималась температура. Там, где был завал, стены светились темно–красным цветом, а термометр показывал плюс сто пятьдесят градусов. Пока что никакая опасность мне не грозила, так как лучевой нагрев такой интенсивности без труда нейтрализовывал защитный слой скафандра. Единственное препятствие представлял из себя участок длиной в два метра, стены вдоль которого были раскалены. Я разбежался, прыгнул и перелетел через опасное место благодаря небольшому тяготению планеты. Как торнадо, я миновал устье штольни и закончил свой великолепный прыжок, ударившись руками в противоположную стенку шахты.
Я повернулся и осмотрелся Краснота постепенно гасла. Температура внутри скафандра была нормальной!
На обратном пути к кораблю меня занимали мысли. Нет, не опасные, а только такие, которые ничего не могли дать туману.
В сравнении со всеми приключениями, происшедшими во время полета ЭУР2002, мои ранние переживания были просто мелкими, незначительными случаями, значение которых состояло только в том, что от них я кое–чему научился.
Сначала тот отрадный факт, что туман, видит Бог, не был таким уж безупречным мыслителем. Он напоминал мне неуклюжего медведя, который не знает, что ему делать со своей огромной силой. Он пользуется своей ментальной энергией без разбора а логическое мышление не является его сильной стороной. Ничего странного! Чему он мог научиться в своем одиночестве?
Во–вторых, теперь я видел, что ошибался, когда пару дней назад пришел к заключению, что туману неизвестен принцип ядерной энергии. Расплавить многие тонны камня за несколько минут можно было только при помощи ядерной энергии. Я не имел никакого представления, почему Великий Мастер использовал в установках по производству энергии на Эоле уголь. Для этого должно было быть какое–то основание Может быть, он опасался, что процесс расщепления или слияния атомных ядер выйдет из–под контроля и приведет к катастрофе? Но как бы там ни было, ясно одно: обладание знаниями ядерной физики делало туман намного более опасным противником, чем мы считали до сих пор.
Эту последнюю мысль я тотчас же перекрыл страстным желанием получить стаканчик виски с содовой, в котором плавает кусочек льда. Это было самоубийством! Если туман узнает, что я считаю его опасным, дело для меня примет дурной оборот.
Тем временем ремонтные работы на борту в агрегатном отсеке все еще шли полным ходом. На пути туда мне встретился один из механиков с весьма угрюмым лицом.
— Нашли причину? — спросил я.
Он сердито кивнул.
— Какой–то идиот разбил камеру сгорания, — сообщил он. — Просто расколотил ее кувалдой. Мы ее удалили и теперь можем заменить новой, но на это понадобится по меньшей мере один день.
Он ушел, а я остался стоять, как вкопанный. Мне в голову пришла идея, которую я быстро подавил. У фотонных двигателей камеры сгорания изготовлены из надежного синтетического материала. В этих камерах происходил квази–холодный процесс ядерного синтеза, в результате которого получался мощный поток ультрафиолетового фотонного излучения, приводящий в движение ЭУР2002. Геометрия камер была оптимальной, и малейшее изменение их форм было неисправимо. А теперь кто–то разбил молотом одну из этих ценных камер. Какой в этом был смысл? На этом месте меня и посетила идея. Может быть, Вишер имеет к этому…
Дальше я думать не стал.
Когда я вернулся в рубку управления, Вишер сидел за большим пультом, уставившись в пустоту.
— Почему ты не спишь? — поинтересовался я.
— Не могу, — ответил он сонным голосом. — Великий Мастер ждет меня.
Я взглянул на него. Он производил жалкое впечатление, так как уже больше шести дней не спал. Существовало предписание, запрещающее использование таблеток москвитила для подавления потребности во сне более пяти раз в течение двадцати четырех часов, и я понадеялся, что медики предусмотрели какой–нибудь защитный фактор.
Я поведал ему, что со мной произошло. Несмотря на свое подавленное состояние, он внимательно меня выслушал, а потом кивнул.
— Я знаю. Всемогущий туман располагает знанием ядерной физики. Должно быть, эти знания ему дала найденная нами пара гуманоидов в древнем корабле. Однако он также знает, что использование ядерной энергии на населенной планете не всегда безопасно, поэтому использует ее только там, где она абсолютно никакого вреда не причинит.
— Ну, видите? Я тоже не был так глуп. Мне это уже известно!
В 23 час. 30 мин. 24 мая механики из агрегатного отсека сообщили, что новая камера сгорания установлена и агрегат снова готов к работе. ЭУР2002 вновь был совершенно исправен. Пятью минутами позже Вишер сломался. Поскольку Жаклин спала, я не стал тревожить ее, ибо она этот отдых заслужила, и вызвал одного из ее коллег.
В рубку вбежал доктор Северин.
— Что случилось? — прежде всего спросил он.
— Вишер потерял сознание.
Уложив командира на койку, Северин начал его осматривать.
— Пульс ускорен, — сообщил он, — явные симптомы переутомления, слабое отравление москвитилом, но для потери сознания совершенно никакой причины нет, — он покачал головой. — Я не знаю, почему это произошло. В его состоянии обычно происходят припадки бешенства.
Я подавил усмешку, так как понял, что Вишер устроил спектакль, выигрывая время. Я не думаю, что туман что–то заподозрит. Похоже, земная медицина его мало интересовала, поэтому он ничего в ней не понимал.
— Хорошо, доктор, я за ним послежу.
Между тем Вишер оставался без сознания целый час, а потом медленно открыл глаза.
— Что случилось? — спросил он.
— Ты был без сознания, — ответил я.
— Сколько сейчас времени?
— 00 час. 40 мин.
Он вскочил — слишком быстро для того, кто три минуты назад был еще без сознания.
— Стартуем! Стартуем немедленно! — поспешно воскликнул он. — Иначе Великий Мастер потеряет терпение.
Несмотря на это опасение, он двигал руками так же бессвязно и неуверенно, как кадет академии на первом семестре.
— Экипажу на протяжении следующих часов на ускорение больше 1,2 G не рассчитывать. Всем занять свои места!
ЭУР2002 устремился в усеянную звездами черноту неба, и вскоре после старта над сильно изогнутым горизонтом планеты появился светящийся центр тумана. Экипаж охватило беспокойство. Люди и раньше неохотно принимали то, что путь к Земле лежит мимо ближайшей от местною солнца планеты, а теперь начали по–настоящему серьезно сомневаться в истинности данных, положивших конец восстанию Байера.
Тем временем Байер, полностью разгадавший план Вишера, сообщил нам о повороте в настроении экипажа корабля.
— Долго так продолжаться не может, командир, — сказал он. — Мне они больше не доверяют и вот–вот взбунтуются.
— Удержите их любыми путями, — потребовал Вишер. — Организуйте против меня совет, создайте комитет для жалоб на меня, но следите за тем, чтобы канониры оставались на своих местах и выполняли любое мое указание. Все остальное в данный момент не так важно.
— Ясно, сэр.
Вишер провел рукой по лбу.
— Всемогущий дух Тумана, — услышал я его бормотание, — прости им эту глупость. Скоро они будут повиноваться тебе.
По моей спине пробежал холодок. Это звучало как жуткое заклинание. Можно было свихнуться, если представить себе, что Вишер произносил эти слова на полном серьезе, все время обманывая и Жаклин, и меня, а впоследствии и Байера.
Но я не должен об этом думать. Туман слишком близко.
25 мая 2160 года, 8 часов 14 минут по бортовому времени.
Хвала и честь разуму нашего экипажа! По неизвестным каналам распространился слух, что капитан Вишер, возможно, был не в таком уж бессознательном состоянии, как это хотел показать. Каждый ребенок мог высчитать, что Вишер должен был разогнать корабль намного сильнее, если бы хотел как можно быстрее добраться до тумана. Кроме того, пара сотрудников сектора астрономии сообщила, что примерно через час произойдет полное солнечное затмение центра тумана — именно в то мгновение, когда мы, при нашем теперешнем ускорении, достигнем цели.
В коридорах и рабочих помещениях собирались маленькие группки людей, шепотом обсуждая самые последние слухи. Люди складывали два и два, и им казалось, что они знают дальнейшие намерения Вишера. Постепенно их беседы становились все опаснее. Туман легко мог подслушать их мысли! Если его подозрение падет на командира, нам всем конец.
Тут Байер по своей инициативе издал знаменитый приказ, вошедший в анналы космических полетов землян.
— Я всем запрещаю размышлять! — прогремел его голос по всеобщей связи.
Первой реакцией на этот запрет был оглушительный смех, но люди, как говорится, разумны. Они подумали над тем, что имел в виду Байер, и вспомнили, что туман обладал телепатическими способностями. Этого было вполне достаточно, чтобы сделать заключение, что в их же интересах было поверить Байеру и исполнить его приказ как можно тщательнее.
Сам Вишер сконцентрировался. Проснувшаяся Жаклин сидела около него, у пульта, время от времени нежно поглаживая его по руке, но Элф, казалось, ничего не замечал.
— 8 часов 34 минуты, — сказал я, потому что тишина постепенно становилась все мучительнее.
— Точно через тридцать девять минут мы объединимся с Великим Мастером, — ответил Вишер.
Итак, я не ошибся. 9 часов 13 минут были таинственной секундой X.
Концентрация тумана теперь была видна в полном объеме и составляла около ста тысяч километров в диаметре, но точнее я не мог сказать, потому что края его постепенно становились все более разреженными. Четкие границы отсутствовали.
Я вынудил думать себя о вещах, не имеющих ничего общего с туманом. Вспоминал женщин, которых знал раньше — двенадцать сотен миллионов лет назад: Лину из Рима, Анкету из Реймса, Дейдру — смешное имя — из Гелвея, и еще… Ох, черт побери эти воспоминания! Я не мог отвлечься от загадки тумана. Мои мысли с неохотой отходили от этой темы, никак не желая расставаться с ней, потом диким галопом возвращались назад.
В окраинной зоне тумана появилась планета, а точнее, ее тень, что немного отвлекло меня. Она была похожа на черное отверстие, вырванное в светящейся субстанции неизвестной силой, и с заметной скоростью двигалась к центру концентрации.
Теперь я знал, почему Вишер ждал солнечного затмения. Это было настолько просто, что я давно уже должен был бы сообразить. Нет, я не должен об этом думать! По крайней мере, не теперь.
8 часов 49 минут.
Теперь туман образовывал просто бесформенное облако. Он был дико иззубрен и местами напоминал мне изображение большой туманности Ориона. С тех пор, как туман впервые появился перед вашими глазами, он не изменялся. Вероятно, его внешняя форма была как–то связана с мыслительными способностями и так же не переносила большемасштабного изменения формы, как и человеческий мозг. Я спросил себя — озабоченно внушил себе, — почувствует ли туман боль, когда мы на ЭУР2002 проникнем в его центр?
Неожиданно я встретил испуганный взгляд Жаклин и подбадривающе подмигнул ей. Она, по всей видимости, все еще не поняла план Вишера и не задумывалась над тем, что будет с реакцией и мыслительными способностями тумана, когда тень Сперансы падет на центр и температура…
Не думать об этом!
9 часов.
Создатель, очевидно, находился в дурном настроении, творя это существо, которое парило в космосе с незапамятных времен и не имело никаких понятий о таких вещах, как дружелюбие, сотрудничество, искренность, доверие. Мне очень хотелось бы знать, была ли у него вообще способность воспринимать и знать физическую боль, например, возвышенное чувство — гордость от успеха в выполненной работе и т. д. Другие разумные существа для тумана были, видимо, только источником пополнения знаний, не окрашенных эмоциями, как у людей. Никто не знал, скольких ничего не подозревающих космических путешественников он уже проглотил, сколько разумных существ истлело на Эоле и других мирах этой системы? Туман пожирал их всех и будет продолжать пожирать, пока существует.
Я поднял взгляд. Тень маленькой планетки, пустынной планетки двигалась в центральной зоне тумана.
9 часов 07 минут.
Вишер так резко вскочил со своего кресла, что я испугался.
Он улыбался! Я едва мог этому поверить! — он действительно улыбался — в первый раз с тех пор, как мы прыгнули с парашютом в ночь.
— Сейчас это произойдет! — с воодушевлением воскликнул он.
Это снова был старый, меняющийся с секунды на секунду Вишер, уверенный в том, что тень планеты так сильно снизит температуру ядра тумана, что скорость мышления монстра сильно замедлится, если он вообще сможет мыслить. Это был трюк, о котором в прошедшие полтора часа я вообще не должен был думать.
Команда снова стала единой и сплоченной, как и раньше.
— Канонир… Канонир! Это рубка управления. Подготовить к старту пять водородных ракет. Заряд шесть — ускорение четыре ноль–ноль G.
Из динамика донеслись звуки из орудийного отсека.
— Сообщить об исполнении! — прозвучал приказ Вишера.
— С Н–один до Н–пять — подготовить к пуску!
— Зажигание 3,5,0 секунд.
— Зажигание 3,5,0 — установлено!
— Цель — точно в направлении полета.
— Цель точно в направлении полета — установлена!
Вишер посмотрел на хронометр горящими глазами, но секундная стрелка ползла невыносимо медленно.
9 часов 8 минут и 40 секунд.
— Внимание всем шахтам: огонь!
Корабль содрогнулся. Водородные ракеты, несущие заряд шесть, были объемистыми штуками, а заряд их в десять раз превышал заряд обычных ракет.
Мы увидели мчащиеся прочь, освещенные солнцем ракеты, а через одну пятую секунды они исчезли с экранов, так как их ускорение было 400 G, за которым человеческий глаз не мог уследить.
— Ускорение — полные 10 G — через пятнадцать секунд! — крикнул Вишер. — Времени в обрез. Каждый защищается, как может!
Я откинулся на спинку своего кресла. Тело переносит ускорение лучше, если во время его действия оно лежит на мягкой обивке. Убийственное ускорение навалилось мне на голову и грудь, когда мощность двигателя увеличилась почти скачкообразно. Я заблаговременно повернул голову таким образом, чтобы видеть экраны.
Звезды поплыли. По экранам скользили с огромной скоростью незнакомые созвездия. ЭУР2002 описывал крутую дугу, отклоняясь от прежнего курса. Вишер установил курс почти вертикальный к плоскости эклиптики системы Дельты Домус.
Расплющенные легкие были едва способны вобрать в себя воздух, пульс сильно ощущался в моем черепе, огненная пелена, фантастическое порождение мучимого мозга и деформированных давлением глаз, застилала поле зрения. Мне стоило огромных усилий достаточно четко и ясно видеть происходящее на экранах.
Тень Сперансы начала освобождать центр тумана, подходило к концу полное затмение. В это мгновение возобновляли свою активность мыслительные процессы тумана, освобождаясь от парализующего холода космоса. Сейчас он должен заметить, что мы его обманули.
С момента пуска ракет прошло пять минут. Сцена, казалось, окаменела. Несмотря на убийственное ускорение, мы вроде бы и не двигались — теперь, когда уже было проведено изменение курса.
Туман…
Полыхнула яркая вспышка. Пять взрывов, происшедших в ту же секунду, во много раз усилили первый. Море звезд исчезло, словно смытое, и даже Дельта Домус превратилась в крошечную мутную лампочку на фоне сияющего, голубовато–белого потока света, исходящего с места взрывов. Тумана больше не было видно, а там, где находился его центр, сияло искусственное солнце, порожденное водородными ракетами, которое распухало, пожирая черноту пространства…
Я хотел воодушевленно воскликнуть, но перехваченное горло издало только беспомощный хрип, которого никто не услышал. Возбуждение быстро прошло. Ускорение требовало жертвы. У меня перед глазами потемнело, могучим водопадом обрушился на меня шум, стал громче, понес меня…
Я потерял сознание лишь на несколько секунд, а когда снова пришел в себя, плита исчезла с моей груди и можно было свободно дышать, несмотря на ощущение колющей боли в легких. Я осторожно привел кресло в нормальное состояние и осмотрелся.
Вокруг было тихо. В контурном кресле без сознания лежала Жаклин, а Вишер, находившийся в полном сознании, сидел за пультом управления, уставившись на экран.
Искусственное солнце давно уже преодолело высшую точку своего развития и теперь медленно сжималось, светя мрачным оранжевым светом. Звезды опять вернулись на свои места, а Дельта Домус снова превратилась в ярчайшее светило.
Туман изменил свою структуру. Зона вокруг центра была окутана сотнями вуалеподобных контуров. Вся его форма свидетельствовала об огромном, направленном вовне ускорении, но только из–за слишком большого расстояния. На самом деле глаз не мог видеть никакого движения, но одно было ясно: туман–монстр, ловушка для космических кораблей, больше не существовал. Горстка отчаявшихся людей победила и уничтожила его.
Вишер обернулся и посмотрел на меня.
— Я думаю, — сказал он вполголоса, — мы это сделали.
Конец дневниковых записей
первого офицера (Джанкарло Барчетты).
Они вернулись на Эол и совершили посадку — на этот раз по своей воле — на том же самом месте, где более полугода назад ЭУР2002 совершил свою первую посадку.
Вишер попытался объяснить Джонатану и его соплеменникам, что теперь они свободные существа. Правда, никто не будет нашептывать им, как пользоваться ткацким станком или ножницами, Зато развитие пойдет без помех, естественным путем.
Было видно, что, по крайней мере, глава этого пещерного общества понял часть его объяснений. Он отвел Вишера и Джонатана в сторону и что–то прошептал своему соплеменнику. На лице Джонатана появилось выражение испуга, потом он повернулся к Вишеру.
— Он сказал, что Великий дух мертв, — произнес он. — Это так?
— Он был не великим, а злым духом, — серьезно ответил Вишер. — Он обманывал и использовал вас, поэтому радуйся, что его больше нет.
Вождь сказал еще что–то.
— Он видел это прошлой ночью, — перевел Джонатан. — Великий Свет теперь не так силен, как раньше.
Вишер кивнул. Изменения, произведенные взрывами водородных ракет в центральной зоне тумана, и в самом деле были хорошо видны. Центра больше не было, субстанция тумана разлетелась во все стороны, а значительная его часть падала на солнце.
Барлетта направил ЭУР2002 на юг, а Вишер тем временем позволил себе давно заслуженный отдых. Корабль совершил посадку вблизи индустриального района, чтобы взять на борт самолет, оставленный там Вишером, Барлеттой и Жаклин. Правда, Барлетта хотел сделать рабочим, занятым здесь, то же самое сообщение, которое сделали племени Джонатана, но из–за отсутствия переводчика сделать это было значительно труднее. И нигде не было видно ни одного разумного существа.
Когда туман погиб и управление всей этой индустрией прекратилось, темнокожие гуманоиды, очевидно, ударились в панику. Тут и там были следы, доказывающие, что они бежали в джунгли сломя голову.
13 июня 2160 года в 18 часов 00 минут ЭУР2002 отправился в обратный полет на родину. Экспедиция закончилась, а в невообразимой дали их ждала Земля.
— Туман был тщеславным типом, — сказал Вишер во время одной из многочисленных информационных бесед, проводимых им на обратном пути. — Во всяком случае, когда я называл его Великим Мастером или Всемогущим духом тумана, чувствовал его удовлетворение. Он был очень охоч до лести, у него вообще было много других человеческих черт.
— И нечеловеческих тоже много, — с отвращением произнесла Жаклин.
— Разумеется. Все же у нас не было другого выбора, кроме как уничтожить его, иначе мы никогда не смогли бы покинуть Дельту Домус. Кроме того, у нас был долг перед поколениями других космических путешественников, которые в будущем могут попасть в эту систему.
Байер откашлялся.
— Я рад, что вовремя понял вас, Вишер, иначе все могло бы закончиться катастрофой.
— Несомненно, — подтвердил Вишер. — Это был порыв отчаяния. Когда мы с Барлеттой в ту ночь оказались на склоне горы, я стал ломать себе голову, но мне на ум не пришло никакой идеи, кроме одной: нужно обмануть туман. Как уже было сказано, порыв отчаяния охватил меня. Через пару часов наш запас кислорода подойдет к концу, и мы будем вынуждены открыть шлемы. Если до тех пор мне не удастся убедить туман, что с моей помощью он быстрее овладеет умами членов экипажа, чем если бы он действовал собственными методами, тогда…
Окончание фразы повисло в воздухе, и он сделал беспомощный жест.
На некоторое время воцарилось молчание.
— С момента начала моей игры, — продолжил наконец Вишер, — я часто и надолго телепатически связывался с Be… — он смущенно улыбнулся, — … с Туманом, много узнал о нем, о его привычках и намерениях. До сих пор он поглотил экипажи десяти космических кораблей. Он не знал меры времени, так как оно было ему безразлично, но первый корабль попал в его ловушку где–то около двух миллионов лет назад.
— Это длительный промежуток времени, — заметил Барлетта. — А сам он знал свой возраст?
— Нет. Он ничего не знал о своем происхождении. Сказал только, что до того времени, как был поглощен экипаж первого космического корабля, он уже существовал долгое время. Его полный возраст я оцениваю в двадцать, а возраст самостоятельного мышления — в три миллиона лет.
— В любом случае, это чудовище, — заметила Жаклин.
— Он не имел никаких моральных качеств. Откуда им взяться? По его твердому убеждению, все, что приходило к нему извне, принадлежало ему, и он мог поступить с этим по своему желанию. А его самым настойчивым желанием было собирание знании. Туман, несомненно, был существом, с которым можно было ладить, если в каждом случае потакать его желаниям и если он видел выгоду в таком существовании. У нею не было никакого опыта, достойного упоминания, несмотря на его разумность. Но на опыте зиждется часть логики, а он был не очень логичен и, кроме этого, не мог делать выводов, поэтому его было довольно легко обмануть. Человек, например, давно бы разоблачил меня увидев, как я разбиваю камеру сгорания агрегата фотонного двигателя, хотя это необходимо было сделать, чтобы выиграть время, так как решающее солнечное затмение должно было произойти через пятьдесят часов.
— И о предстоящем солнечном затмении он тоже не имел никакого представления? — поинтересовался Барлетта.
— Вот именно. Со своего места он видел Сперансу узким серпом, поэтому и представить себе не мог, что от нее может быть огромная тень, способная затмить его мыслительный центр.
— Несмотря на то, что он, вероятно, пережил не одну тысячу таких затмений.
— Верно, — Вишер довольно усмехнулся — Я уже сказал, что логика не была его сильной стороной.
Обратный путь ЭУР2002 проделал за два пространственных прыжка без всяких инцидентов, и в конце второго прыжка оказался в половине светового года от тусклого красного карлика.
— Это что, наше старое доброе Солнце? — недоверчиво поинтересовался Барлетта.
— Радуйся, что оно вообще еще здесь — после 2,4 миллиарда лет! — ответил Элф Вишер.
С расстояния орбиты Урана красный карлик все еще существенно не отличался от прочих звезд на черном небосводе.
— Каким оно видится с Земли? — озабоченно пробормотал Барлетта.
— Скоро мы это узнаем, — в голосе Вишера не было никаких эмоций.
День спустя, сильно уменьшив скорость, корабль пересек орбиту Марса, но Луна исчезла. Земля больше не представляла из себя привычного зрелища. Континенты сдвинулись, изменив свои очертания, океаны сократились, даже диаметр планеты уменьшился.
— Два с половиной миллиарда лет — долгий срок, — произнес Барлетта, стараясь взять себя в руки.
По кораблю пронесся возглас воодушевления, когда стали видны первые признаки того, что Земля обитаема. Особенно бросалось в глаза квадратное пятно в экваториальной зоне. Оно было светло–серого цвета, четко выделяющегося на фоне зелени поднимающейся вокруг растительности. На нем не было заметно никаких делений или маркировок. Кроме того, на этой огромной плоской поверхности, похоже, не было никаких неровностей. Площадь его была около десяти тысяч километров.
Между тем возбуждение возросло еще больше, когда чуть позже было принято радиосообщение, вероятно, переданное с Земли.
— Робот космической вахты. Сектор Сол. Отделение Терра. Исследовательский корабль ЭУР два ноль ноль два, ответьте!
Голос говорил на безупречном английском, однако еще поразительнее было то, что корабль опознали без всякого труда.
Элф Вишер передал ответ.
— Садитесь на базе пятнадцать, — сообщили с Земли. — Это квадратное пятно в экваториальной зоне, которое вы, несомненно, уже видели.
— Понял, — произнес Вишер. — Нам очень интересно. Можете вы ответить на наши вопросы?
— Разумеется, сэр, — ответил вежливый голос. — Задавайте ваши вопросы, пожалуйста.
— Как там на Земле — при таком Солнце?
— Искусственный разогрев внутренней части планеты, медленная термоядерная реакция делает ее обитаемой, и даже климат здесь приятен. Выровнены и улучшены температурные условия везде… Климат планеты полностью в наших руках.
— Наших? — спросил Вишер с легким налетом недоверия. — В руках роботов?
— Не беспокойтесь, сэр, — ответил ему голос. — Роботы сегодня — составная часть повседневности. Мы лишены честолюбия. Наше существование подчинено одной задаче — служить человечеству.
— И сколько здесь жителей? — спросил Вишер.
— Миллиард.
— А где остальные люди?
— Когда вернулись корабли первого этапа исследовательских экспедиций, первоначального человечества уже больше не существовало. Найденные следы показали, что на Земле оно пережило закат цивилизации, погрузилось в первобытный образ жизни, а потом тихо вымерло. Однако во многих местах Млечного Пути тем временем были обнаружены колонии, основанные первым человечеством в период его технического расцвета.
Экипажи кораблей ООН начали строить новую культуру. Используя знания, приобретенные во время экспедиций, они сумели сделать это в кратчайшее время. Новое человечество тоже проникло в космос и исследовало Млечный Путь и галактики Локальной группы. Негуманоидная разумная жизнь была найдена лишь в немногих местах, и все эти существа, без исключения, находились на нижних ступенях развития. Сегодня вся Локальная группа — область обитания земного человечества.
Вишер сглотнул. Он, казалось, и представить себе не мог такого грандиозного успеха продукта хомо сапиенс (человека разумного). Жаклин подошла к нему и взяла его руки в свои.
— Мой вам комплимент, — сказал Вишер, приходя в себя от удивления. — И на каком же языке сейчас говорят?
— Спасибо, сэр. В результате заселения Млечного Пути и соседних галактик возникло около сотни новых языков. Однако существует всеобщий язык общения, основанный на английском, который понимают везде. Кроме того, изучение языков сегодня не представляет никакой проблемы. При помощи дидаскалографа, работающего на базе гипнотического внушения, любой, даже самый неспособный к языкам человек, может освоить чужой язык за несколько часов.
— Фантастика! — воскликнул Вишер. — Откуда вы так хорошо знаете английский?
— Робот космической вахты знает даты возвращения всех исследовательских кораблей Объединенных Наций. Мы также знаем обо всех языках общения на каждом корабле и владеем ими.
— А сколько всего кораблей вернулось?
— Все, сэр. Никаких потерь не было.
— Это невероятно! — фыркнул Вишер.
— Это на самом деле так, сэр, — вежливо сказал ему голос робота.
Вишер осмотрелся. Глаза его блестели.
— Мы идем на посадку, — сказал он в микрофон.
— Спасибо, сэр. И сердечно приветствуем вас на Земле!
Вишер отключился и посмотрел, на Жаклин.
— Нас здесь неплохо встретили, моя дорогая, — сказал он ей. — Мы еще нужны Земле, даже если у нее это смешное маленькое красное солнышко.
У несгибаемого Вишера по щекам бежали слезы! Чтобы скрыть их, он притянул к себе Жаклин и спрятал лицо на ее плече.
Тем временем ЭУР2002 опускался вниз, на серо–белый квадрат, называющийся Базой–15.