Эйс

Глава 12. Различия

- По два глаза. Две руки, две ноги…

Не такие уж мы и разные.

- Нет. Непохожи мы вовсе, не лги!

Что с того, что оба опасные?

Мы по жизни друг другу враги.

Вечер в Нижнем Тагиле выдался хмурым и дождливым. Настроение Яны было примерно таким же: она не любила этот неуютный город. Если бы попросили озвучить ассоциации с ним, то первыми на ум пришли слова «серый», «угрюмый», «забитый». Единственное приятное место – живописная широкая набережная с небольшим парком напротив.

В любое время года Тагил неизменно вызывал депрессивное состояние. Большинство жителей выглядело медленными и подавленными. Иногда Яне даже казалось, что они находятся в мороке и туго соображают. Основным фактором, влияющим на восприятие, оказывались частые смоги, особенно в центре города. Яна считала - все дело в отвратительной экологии из-за мощно развитой промышленности и наплевательского отношения властей к здоровью горожан. Даже по сравнению с Челябинском, где выбросы вредных веществ в атмосферу были частым явлением, Тагил бил все рекорды. Было непонятно, как вообще, можно выживать в столь жестко отравленной среде. Немного в этом отношении выигрывали окраины, но там своя особенность, дико раздражающая приезжих. Город оккупировали ограничительные знаки 20 и 40 километров в час. Они казались навязчивой фобией скорости местного ГИБДД. Все знаки непременно сопровождались камерами видеонаблюдения.

«Удивительно «рационально» организована система дорожного движения… Неужели все вокруг настолько заторможенные, что даже 40 километров в час много?» – каждый раз удивлялась Яна, глядя на очередной круглый знак с цифрой 20, на окраине города.

С одной стороны - несколько домов частного сектора, с другой пустырь.

«Зачем?! Кто здесь переходит улицу, чтобы так ограничивать скорость? Коровы стадами ходят или толпы детей перебегают?»

Ни людей, ни коров, ни каких других животных на протяжении нескольких километров не наблюдалось. Парадокс заключался в том, что Яна за несколько лет командировок в Тагил, вообще ни разу не видела в этом месте переходящего через дорогу человека. Конечно, все могло объяснятся проще – в частном секторе жил какой-нибудь высокопоставленный начальник ГИБДД, которому мешал шум машин. При таком движении можно не заморачиваться с выездом на главную дорогу со второстепенной. Неудобства остальных блюстителя порядка не волновали.

Учитывая высокую вероятность выбросов в центре, Яна остановила свой выбор на более чем скромной гостинице на окраине с названием «Спортивная». Громкое слово отель совершенно не подходило к характеристике простенького хостела. Бывшее общежитие, с небольшими комнатенками гнездового типа: два номера с одним общим маленьким тамбуром, просто поменяло вывеску и оборудовало внизу ресепшен. Несомненным преимуществом для Яны являлось полное отсутствие камер видеонаблюдения и жильцов. Гостиница заполнялась в основном на период детских спортивных соревнований.

Яна села на продавленную до пружин кровать, и ещё раз осмотрелась. До чего же убогий номер: застиранное цветное постельное белье и покрывала, напрочь убитая мебель в виде двух тумбочек с расслоившейся древесиной. Желто-грязные уставшие обои; дешевые, видавшие виды невнятного цвета шторы. Про ванную комнату лучше вообще молчать. Как таковой её не было, в наличии только душ, с сантехникой из прошлого века. Интерьер дополняли стены, выкрашенные жутковатой синей масляной краской и хлипкие раздолбанные двери с висевшим на одном гвозде шпингалетом. Странный, не первый взгляд, выбор жилья был вполне обоснован. Нижний Тагил славился проблемами отсутствием мест в гостиницах. Не хватало и посуточных квартир. Индустриальный город, много командировочных. Даже в лучшие времена приходилось бронировать жилье за неделю, а то и больше. При этом предварительная договоренность не давала никакой гарантии заселения даже постоянным гостям.

Однажды по прибытию в командировку Яна с коллегами в восемь вечера оказались практически на улице. Хозяйка с претензией заявила:

- Я сдала другим, звонила вам сегодня в три часа – вы не взяли трубку.

- Мы неделю назад с вами договорились, предоплату скинули. А вчера вечером ещё раз уточнили, что точно заедем в восемь вечера. Конечно днём вы не дозвонились – потому что мы были в дороге! – кричала Лена ей в ответ, но споры оказались совершенно бесполезны. Жадная дура и слышать не хотела о порядочности.

- Какие проблемы? Верну вашу тысячу!

В другой раз им на троих предложили один диван, сделав вид, что не слышали про три спальных места. В следующий, не смотря на приличные фотографии в объявлении, их заселили в грязную, напрочь прокуренную квартиру, где гостей ждали в мусорном ведре использованные шприцы и презервативы. У командировочных создалось полное ощущение пребывания в притоне, из которого за пятнадцать минут до заселения, выгнали наркоманов-бомжей. Тогда срочный обзвон отелей и сдаваемых квартир не дал никакого результата, поэтому Яна решила не рисковать здоровьем и остановиться в плохоньком, но хотя бы чистом номере.

Отогнав дурные воспоминания, женщина пошла умываться в смежную с туалетом душевую. Яна включила кран, прогнала желтую холодную воду, характерную для всей Свердловской области и ополоснув лицо, подняла голову. В зеркале на неё смотрела молодая красотка слегка за тридцать.

«Надо же, как хорошо последнее время выгляжу, сегодня так вообще. Волшебные выбросы?» – иронично подумала Яна, вытираясь полотенцем.

Дрянная экология была совершенно не при чем. Миссионерка ещё не догадывалась, что каждая высосанная и переваренная жизнь, бонусом возвращала ей один день. С момента первого уничтожения отсчет возраста потек в обратную сторону. Женщина молодела на глазах, расцветая свежей розой заново.

Погружаться в долгие размышления по поводу внешности Яна не думала. Изменения не в худшую сторону и ладно. Вечером ей предстояло серьезно заняться городом, а утром отправиться вглубь Свердловской области, затрагивая самые проблемные места. Чистка не должна ограничиваться только лишь местами заключения и вокзалами. Следовало затронуть наибольшее количество жителей, поскольку второй раз вернутся сюда вряд ли получится. Изнывающие от скверны ждали в очереди. Яна не переживала из-за испытаний и трудностей, связанных с переездами и опасностью. Больше пугали непомерно увеличивающиеся силы. До какого предела разрастутся? Сможет ли потом их контролировать?

В начале пути миссионерке было крайне сложно различать оттенки негативной энергетики. Она испытывала тяжелые отвратительные ощущения при касании с невозвратными, и этим все ограничивалось. Лишь через несколько дней, потренировавшись, смогла определить краски в липкой разнородное массе. Теперь появились тона. Едва уловимые расцветки помогали определять уровень греховности человека. При этом она быстро поняла, что усилия, затраченные на ликвидацию, были прямо пропорциональны степени чистоты души. Чем порочнее объект, тем меньше сил на проводы в иной мир. Яна не пробовала зачищать восьмой уровень, но даже для того, чтобы их просто пометить, требовалось серьезное напряжение. Помимо этических моментов и сострадания, уничтожение тех, кого можно было вернуть на истинный путь, оказывалось слишком энергозатратным. Этим, отчасти, и обуславливалось решение предоставить восьмеркам дополнительное время на исправление. Яна берегла ресурсы для отборных ублюдков.

Не давали покоя и колючие мысли о возможности видеть чужие преступления в деталях. Что если это произойдет? Сканирование превратится в настоящий ад. В процесс неизбежно включится разум. Прогон чужих деяний через призму личных представлений не только фатально скажется на истинной оценке порочности людей. Самым негативным образом отразится и на собственном психическом здоровье. Вполне возможно, при таком раскладе Яна попросту сойдет с ума или сотворит непоправимое.

Новые грани чудовищного таланта открывались каждый день. Сегодня, отпуская Антона, Яна неожиданно четко разделила энергетику серийного убийцы и силовика, очевидно, имевшего боевой опыт. Первые неоднозначные признаки она заметила совсем недавно. В момент чистки 10 колонии в Екатеринбурге начали вмешиваться неведомые до того возмущенные эманации. В первом случае Яна погружалась в омерзительную тошнотворность, физически ощущая смрад гниющей души. От длительного прикосновения выворачивало наизнанку. В случае с воякой, она тоже соприкасалась с тяжелой густой субстанцией, но без отвратной примеси. По сути, оба отнимали жизнь, но разная мотивация выдавала различные уровни. И все же некоторые служивые становились с преступниками в один ряд. Отягощенные желанием причинять страдания, таким же фигурировали в списках, подлежащих ликвидации.

На сегодняшний день у Яны оставался один неразрешенный вопрос, не дававший покоя. Улучшается ли, скажем, энергетика военных убийц в случае спасения жизней или других поступков, несущих светлое начало? Скажем, вытащил раненого с поля боя; не повел своих солдат на убой, вопреки глупому приказу и сохранил жизни товарищей по оружию; освободил заложников и тому подобное? Само знание ничего не давало Яне лично, её функция – чисто техническая. Но для разъяснения человечеству бы пригодилось. Опытным путем вряд ли представится возможность проверить свои предположения.

С военными и другими силовыми структурами все очень неоднозначно. При существующих ценностях цивилизации, образ человека в погонах часто идеализировался. Это правильно. Если не героизировать солдата, как тогда мотивировать на противостояние врагу? Участники боевых действий исполняют свой долг. Ими, во многом, движут лучшие чувства - патриотизм, идеи защиты и спасения. Если не военные, то тяжелые последствия бездействия, многократно увеличенные из-за распространения зла, пришлось бы переживать многим другим. Тяжелый крест – убивать других и сознательно идти на смерть самому. Присягнувшим приходится расплачиваться за отстаивание интересов государства. При одной цели – карма разная. Возможно, кто-то предстает в образе «распятого Иисуса»; другие отвечают за прошлое; третьи, очищая мир, взгромождают на себя чужие грехи; а некоторые просто дают себя использовать в качестве овец перед закланием. В зависимости от того, чьи приказы выполняются.

Это одна сторона медали. Оборотная, совершенно четко показывает другое: война, как и тюрьма, вытаскивает наружу самое низменное. Плохое портится окончательно, негативные черты усиливаются многократно. Превосходящая сила, доступность оружия, отсутствие женщин, безнаказанность, поднимают из недр души всю дремавшую мерзость. Не погрузившись в экстремальные условия, человек порой не подозревает, на что способен. Погрузившись, худшие прикрываются фразой: «Война все спишет». Не спишет. У бога скидок нет.

Далеко не все могут гордится воинским путем. Дело не в трусости или крепости нервов. Суть в посылах души.

Мысли Яны перескочили на позорную слабость человека. В библейском понимании нет понятия греха трусости. Отмечается ли она каким-либо цветом и как влияет на энергетический фон? Да, трусость презираема в обществе, но относится к ней тоже можно по-разному. Легко быть бесстрашным при просмотре блокбастера, лежа на диване. Только как сохранить смелость при рвущихся минах или минометным обстреле? Как сохранить рассудок, когда сквозь шквальный огонь, в тебя летит отрезанная врагами голова товарища, с которым ещё утром перебрасывался шутками? Как хладнокровно наблюдать за разрывающейся на глазах плотью друзей, поскальзываться в потоках крови и часами сидеть рядом с разлагающимися трупами? Кто может подсчитать сколько новобранцев мочилось в штаны при атаках или психологическом воздействии врага? Никто из побывавших в адском пекле не станет за подобное упрекать. Никто им не судья.

Многие, благодаря хорошо развитым инстинктам становится бесчувственным, полностью глушат зачатки сострадания. У других мозг отказывается воспринимать действительность, они не выдерживают и сходят с ума. Политиканы не желают знать, как много мужчин вернулось с Афганистана, Чечни, Сирии и Вьетнама с покалеченной психикой. С точки зрения официальной медицины они не считаются психически больными, но война, однозначно, оставляет глубокий, неизгладимый след в душе каждого, что часто выливается в периодические срывы и выплески или неадекватное поведение. Любая капля может оказаться решающей и толкнуть взбудораженного дембеля на преступление.

На ком лежит основной грех в этом случае? Яна не знала, как там считают на верху, но сама была уверена – вина целиком на отъявленных влиятельных десятках, чьи решения отразились на судьбах миллионов.

Именно десятки развязывают войну не в интересах государственности или народа, а в угоду отдельных лиц: кто-то наживается на торговле оружием, кто-то укрепляет личную власть, кто-то обогащается, ведя битву за ресурсы. Бойцов, как быков на убой, отправляют в чужую страну, обязывая убивать во имя извращенной идеи или исполнения надуманного долга.

Однако, в мире нет ничего абсолютно однозначного. В каждой войне заложен глубокий смысл - очищение душ через страдания. Знаменитый трактат «Искусство войны» гласит: «Никогда ещё не бывало, чтобы война продолжалась долго и это было бы выгодно государству. Поэтому тот, кто не понимает до конца всего вреда от войны, не может понять до конца и всю выгоду от нее».

Если рассматривать реалии с точки зрения сегодняшнего дня, таким очистительным моментом, как раз представала Яна. Только с существенно мягким и менее жутким процессом. Более, справедливым. В отличие от войны, косившей всех подряд, ей дана способность отделять виновных от невиновных. Хотя…

Яна замерла в догадке. Возможно и война действует также, стаскивая в очаг конфликта худших для уничтожения. Или невинных в этой, но с тяжелой кармой из предыдущей жизни.

Планируя поездки, Яна изучила в Интернете статистику преступлений в странах мира и регионах России. В тех местах, где не очень давно завершилась полномасштабная война – был заметно снижен процент преступлений. Судя по всему, когда концентрация греха достигает своего максимума, у Вселенной срабатывает инстинкт самосохранения, гнойный нарыв вскрывается вооруженным конфликтом, рана очищается ликвидацией людей. При удачном исходе – рана заживает, регенерируется чистым генетическим материалом. Классически, точно также, по биологическим законам действуют и вирусы. Эпидемии всегда возникают на пике разнузданности и перенаселении.

Одно бесспорно: благо неведение. Яна в очередной раз поблагодарила бога за невозможность видеть людские поступки. Иначе какими нормами она должна руководствоваться, чтобы определить виновность бойцов, переживших все ужасы войны, без угрызений совести добивающих раненных боевиков в захваченном госпитале?

Как тут правильно с человеческой точки зрения – проявить благородство, отправить жестокого врага, убивавшего друзей, на лечение, а потом судить? А если во время тяжелых боев нет возможности сослать в плен? Дать шанс выжить? Что если после освобождения, снова встав в строй, он изнасилует и убьет родных пожалевшего его солдата, или совершит теракт, унеся тысячи жизней? Не окажется ли в таком случае вина и на сердобольном военном, который вовремя не совершил казнь, прекрасно понимая, кто перед ним? А как быть, если добитый на больничной койке, вообще не при чем или оказался среди боевиков не по своей воле?

Аллилуйя, Яне не приходилось разбираться с такими нюансами. Пока она различала лишь оттенки, образующиеся не в соответствии с человеческими нормами, а отвечающие высшим божественным законам вселенной, не всегда доступных её пониманию. Там четко знают, что к чему.

Было предположение, что со временем она все же начнет разбираться в цветовой гамме одного и того же греха. Аура голодного пацана из семьи алкоголиков, тырящего в целях выживания все подряд, должна разительно должна отличаться от излучений профессионального карманника, вытаскивающего последний рубль у старушки в троллейбусе. Скорее всего, последний к основному пороку будет подтягивать другие. Во-первых, воровство идет не от нужды, а от лени, поскольку гораздо легче украсть, чем заработать; во-вторых, как бы это странно не звучало, часто такие идут на преступление из-за гордыни. Работая в торговле Яне не раз доводилось сталкиваться с ворами и слушать доводы типа:

- Я лох что ли, с утра до вечера горбатиться за пятнадцать тысяч! Пусть черти работают.

Элита… Из золотой щели вывалился. Такие невозвратные имели полностью извращенные нормы морали. Искренно удивлялись её принципиальности в вопросе наказания:

- Ментам меня сдаешь? Ты че, мать?! Я же этим живу…

Ореол беспризорника в начале воровского пути должен быть совсем другого тона, нежели у внешне респектабельного, крупного воротилы, чиновника, глубоко презирающего мелких жуликов, но без тени смущения крадущего миллионы у государства. Грех первого относится к восьмерке, деяния профессионального вора и коррупционера вполне тянут на 9-10 уровень с гораздо более грязными насыщенными оттенками и отталкивающей субстанцией.

Если объяснять простыми словами, грех десятки отличался масштабом последствий. Он всегда закольцовывался и порождал новые пороки: произвел мерзавец рейдерский захват завода, вывел деньги через подставные фирмы, оставил людей без работы. И поехала цепная реакция: уволенная сотрудница не нашла новую работу, не справилась с эмоциями, запила от «проклятой жизни». Следом ещё одна несчастная душа: сын пьющей матери пошел воровать. Таких семей может оказаться десятки. Их вину, безусловно, в подобном образе жизни нельзя отрицать, но вирус порока запустил тот, кто развалил работающую структуру. Мир живет единым организмом, одно действие неразрывно связано с другим, подобное порождает подобное.

Размеренные размышления Яны перед вечерней зачисткой приобрели эмоциональный окрас:

«Черт, не может быть все настолько плохо, чтобы уничтожить целую цивилизацию. Постепенно же человечество улучшается... Правда, очень медленно. Временами прогресс приобретает странные очертания: с одним вроде получше, зато в другом усугубляется. Расти и создавать трудно, это только разрушать и опускаться можно стремительно и без напряжения. Эволюция тащится, как пьяная баба в галошах по размытой проселочной дороге до соседней деревни: два шага вперед сделала, ноги разъехались, упала мордой в грязь. Пока вставала, ещё сотня лет прошла, снова упала, поползла на коленях... Все в каком-то жутком невнятном угаре».

Сверху настойчиво намекали: времени у человечества на чудесное отрезвление не осталось. Порочный круг требовалось срочно разорвать…. Всех впереди ждал ледяной дождь.

- О господи, - вслух проговорила Яна, - семь лет, семь месяцев.

Она вышла из гостиницы, на ходу соображая, как доступно людями разъяснить, чем отличаются те, у кого есть шанс выжить от тех, кто не подлежит помилованию.

Труднее всего было с пограничным уровнем. Принадлежность к восьмерке в одном шажочке от перехода на девятую степень греха, Яна могла пояснить только примером.