Логово зверя

СЛУЧАЙНЫХ ВСТРЕЧ НЕ БЫВАЕТ

Встолицу Антон ехал на поезде Архангельск – Москва, с трудом достав билет в плацкартный вагон. Казалось, вернулись недоброй памяти советские времена, когда летом народ устремлялся в столицу из всех ближних и дальних городов и весей, чтобы разжиться дефицитом, и очереди в кассах Ярославского вокзала стояли приличные.

Вместе с Громовым в вагон села ватага крутоплечих парней с серьгами в ушах, как знак некой касты, одетых пестро и вызывающе, похожих то ли на цыган, то ли на цирковых артистов, то ли на металлистов, любителей канувшего в Лету хард-рока. Антон сел на указанное проводником место, поставил на верхнюю полку свою дорожную сумку, оглядел пассажиров и наткнулся на взгляд очень красивой молодой женщины, похожей на гречанку тонким резным профилем и смуглым лицом, но слегка скуластую и с бровями вразлет. Волосы у нее были цвета воронова крыла, длинные, собранные на затылке в тяжелый узел, а глаза – голубые, и этот контраст подействовал на Антона почему-то особенно сильно. Пробормотав приветствие всем сидящим, Антон снова посмотрел на красавицу-»гречанку», но та отвернулась, и он смог разглядеть ее чуть подробней, оценив высокую грудь под туго натянутой блузкой, красивые ноги, которые она не прятала, закинув ногу на ногу, простой, но, вероятно, очень дорогой, судя по качеству, дорожный костюм. Словно почувствовав, что ее рассматривают, незнакомка глянула на Антона, сдвинув брови, и он поспешно отвел взгляд, досадуя на свою заторможенность. И в это время в проходе купе появилась компания парней, заполнив суетой и шумом, смехом и руганью весь вагон.

В купе оставалось всего два свободных места, и двое молодых людей с татуировкой на руках и плечах тут же заняли эти места у окна, но их было восемь человек, четверо разместились в соседнем купе, согнав с места какую-то женщину, остальные же решили расположиться рядом.

– Эй, дед, – хлопнул один из них по плечу пожилого мужчину в видавшем виды пиджаке. – Вали в соседнее купе, здесь мы будем сидеть.

Мужчина посмотрел на парня-амбала под метр девяносто ростом, не с мускулистыми, а скорее с толстыми руками и ногами и выдающимся животиком, с подбритыми висками и затылком, покорно встал, вытаскивая из-под сиденья свою котомку.

– И ты тоже. – Грязный палец парня с обкусанными ногтями уперся в Антона. – Не заставляй ждать. Смотрите-ка, какой сюрприз нас ждет. – Глаза парня пробежались по фигуре красивой брюнетки с голубыми глазами. – А мы думали, скучать придется. – Он снова посмотрел на неподвижно сидевшего Антона. – Ты что, не понял? Ну-ка давай, двигай быстрей, девушка жаждет познакомиться с нами.

Антон поймал иронично-сочувственный взгляд незнакомки и решил остаться, хотя за мгновение до этого подумывал встать и перейти на другое место. Скандала затевать не хотелось, но еще больше не хотелось терпеть хамское обращение.

– Я посижу здесь, с вашего позволения, – ровным голосом сказал он.

Амбал озадаченно уставился на него, потом оглянулся на такого же толстомясого сытого напарника, ждущего, пока освободится место.

– Ты слышал, Есаул?

– Слышал, – лениво отозвался тот. Их приятели уже доставали из пакетов бутылки водки, еду и карты. – Покажи ему документ, может, очнется.

Парень с подбритыми висками достал складной нож, нажал кнопку и направил выскочившее лезвие на Антона.

– Как тебе нравится этот документ?

В то же время нож выскочил у него из руки и оказался у Ильи. В купе установилась тишина. Пассажиры поняли, что происходит нечто необычное, и с любопытством и тревогой ждали продолжения. Компания же хамоватых, уверенных в безнаказанности молодых людей, не ожидавших отпора, с удивлением разглядывала неприметного с виду мужика с бледноватым лицом и спокойным взглядом серых глаз, широкоплечего, но не выглядевшего суперменом.

Антон сложил нож, протянул отпрянувшему амбалу с бритыми висками.

– Не балуйся с острыми предметами, отрок, не ровен час, порежешься.

Парень с опаской взял нож, снова оглянулся на развеселившихся приятелей, и их скалившиеся рожи заставили его рассвирепеть. Он шагнул к Антону, замахнулся, ощерившись.

– Пошел отсюда, придурок! Дам в лоб – долго мозги со стен соскребать будешь!

Антон сделал мгновенный выпад пальцем в артерию под мышкой парня, и тот, ойкнув, присел в проходе с побелевшими от боли глазами, судорожно прижав локоть к боку. Удар этот заметила только незнакомка у окна, ни пассажиры, ни остальные «повелители жизни» ничего не поняли, разглядывая своего осоловевшего приятеля с веселым ржанием.

– Ты чо, Валет? – прохрипел Есаул, – на полу, что ль, решил посидеть?

– Г-гад! – еле выговорил подбритый.

– Кто, я?!

Валет посмотрел на Антона снизу вверх, в глазах его зажглась ненависть. Он сообразил, что мужик в серых брюках и такой же рубашке что-то сделал, отчего ему стало плохо.

– Мы же тебя… падла… в бараний рог…

Сидевший через проход татуированный парень тоже понял, что его друг сел на пол не зря, начал приподниматься, угрожающе наклоняясь к Антону, и тот сказал тихо, не меняя позы, но так, что его услышали не только в этом купе:

– Ребята, не трогали бы вы мирных граждан. На курорте не так хорошо, как рекламируют органы.

– Какой еще курорт… – начал было Есаул, норовя схватить Антона за воротник рубашки, но его остановил подошедший из соседнего купе здоровяк с наколками не только на руках и плечах, но и на шее.

– Не поднимай кипеж. Зек, что ли? – осведомился он, внимательно посмотрев в глаза Антону.

– Бывший, – усмехнулся Антон.

– Понятно. Давно с дачи[7]?

– Неделя.

– Понятно. За что чалился[8]?

– За базар.

Здоровяк тоже усмехнулся.

– Понятно. Крутой ты, я гляжу, ничего не боишься. А ну как на беспредельщину нарвешься?

– Так ведь и я не бобик, – пожал плечами Антон.

– Волк[9], что ли?

– Олень.

Здоровяк еще раз внимательно оглядел Антона, покачал головой.

– Смотри, не лажанись, олень. Подхватишь где-нибудь бациллу, вроде этой, – он кивнул на нож в кулаке Валета, – никакой эскулап не поможет.

– Я приму это к сведению, – кротко ответил Антон.

Вожак компании отошел, хотя было видно, что ему хочется по-своему разобраться со строптивым пассажиром. Антон понял, что на вокзале следует ожидать продолжения разговора.

Пассажиры отреагировали на происшедшее почти одинаково, как на разборки бандитов, один из которых, судя по всему, недавно вышел из тюрьмы, что заставило Антона пожалеть о своем решении не подчиниться молодым хамам. Толстая тетка, сидевшая рядом, напротив незнакомки с голубыми глазами, опасливо отодвинулась, поджав губы, а интеллигентного вида пара, выглядывающая из соседнего купе, поспешно отвернулась. Антон покосился на голубоглазую незнакомку, мнение которой было ему небезразлично, встретил ее заинтересованно-осуждающий взгляд и виновато улыбнулся уголком рта. Женщина ответила такой же почти незаметной понимающей улыбкой, и между ними установился тонкий канал взаимопонимания. К сожалению, не надолго. Севший рядом с ней Валет напомнил о себе, тронув ее за колено и поинтересовавшись, как ее зовут.

«Гречанка» сбросила его руку, не собираясь отвечать, но Валет снова полез к ней, осклабясь, предлагая познакомиться, явно вызывая Антона вмешаться, и добился своего. Антон перехватил его руку, сжал особым образом, так что тот побледнел, боковым зрением увидел взмах руки татуированного молодца, сидевшего через проход, перехватил левой рукой его кулак с кастетом и вывернул. Сказал с нажимом, жестко и раздельно:

– Сидеть тихо, урки! Не борзейте, маслинами накормлю!

«Маслинами» на блатном жаргоне назывались пули, и хотя пистолета у Антона, естественно, не было, крутые мальчики ему поверили. В проходе снова появился вожак ватаги, держа руку в оттопыривающемся кармане брюк.

– Отпусти их, своячок, здесь я держу зону, как ты соображаешь. Или не соображаешь?

Антон понял, что здоровяк с наколкой на шее, изображавшей дракона, вооружен.

– Если держишь, так держи, – посмотрел он ему в глаза; под формулой «держать зону» подразумевалось быть паханом, лидером среди заключенных. – Пусть посидят тихо-мирно, никого не задевают.

– Боюсь, ты себя переоцениваешь, своячок… олень. Не избежать тебе облома[10] на бану[11], будь готов. – Здоровяк посмотрел на своих подчиненных нехорошим взглядом и отошел.

Антон отпустил обоих, пересилил желание посмотреть на незнакомку, откинулся на перегородку купе, закрыл глаза и сделал вид, что собирается поспать. Сквозь неплотно сомкнутые веки он, конечно, видел каждое движение парней, так что застать врасплох они его не могли, однако ехать так долго было невозможно, и, промучившись таким образом полчаса, послушав переговоры немного притихших парней, Антон открыл глаза.

Красивая незнакомка читала книгу, не обращая ни на кого внимания, и Антону стало грустно. Момент, когда они могли познакомиться, прошел, «косить» под блатного уже не хотелось, а навязывать свое общество кому бы то ни было Громов не любил. Так они и доехали до Москвы под аккомпанемент громкого общения веселой компании, в зыбком равновесии вагона, делая вид, что заняты своими мыслями и делами, хотя чувствовалось, что блатные удерживаются от чересчур хамских выходок с трудом, давая зато волю языку. Однако Антон на это реагировать не желал, чтобы не усугублять взрывоопасную ситуацию.

Незнакомка вышла из вагона на перрон Ярославского вокзала первой. Оглянулась на идущего следом Антона и поспешила к спуску в метро. Антон с сожалением проводил ее взглядом, задавил желание незаметно проводить ее до дома и оглянулся на сиплый прокуренный голос:

– Ну что, своячок, побазарим?

Это был вожак ватаги с двумя здоровенными качками, поедавшими Антона глазами. Остальные парни, в том числе обиженные Громовым Валет, Есаул и амбал с наколками на плечах, перегородили перрон с двух сторон, процеживая выходящих пассажиров, как сквозь гребень. Они ждали, они жаждали зрелища, будучи уверенными в своем превосходстве, но вряд ли предполагали, каким будет финал их «базара» с обидчиком.

Антон не стал ни заводить пустой разговор, ни предупреждать, он просто и наглядно показал шайке, ведомой «авторитетом», прибывшей в Москву по своим рэкетирским делам, а может быть, для разборок с «братвой» другой такой же шайки, что такое да-цзе-шу, то есть искусство пресечения боя.

Вожак не успел воспользоваться пистолетом в кармане, пропустив незаметный мгновенный удар костяшками пальцев в переносицу, и уже не видел, как легли на перрон его быки-телохранители. Затем то же самое произошло с тройкой ватажников, загораживающих выход в город. Не оглядываясь больше и не обращая внимания на пассажиров, начавших собираться в толпу, Антон сбежал по ступенькам перехода вниз и вошел в метро, сожалея, что дал себе волю, позволил втянуть себя в конфликт. С другой стороны, хамы заслуживали адекватного ответа. Правда, если быть честным, вмешался Антон больше не ради восстановления справедливости, а под влиянием чар голубоглазой красавицы, так и не пожелавшей выразить бывшему зеку благодарность за помощь.

Антон вздохнул: образ женщины не желал исчезать из памяти, продолжая будоражить воображение, заставляя испытывать досаду, сожаление и грусть.

Шел второй час дня, когда он вышел из метро на Пушкинской площади и начал обзванивать бывших друзей и сослуживцев по имеющимся у него телефонам. Однако смог дозвониться только до майора Мамедова, оказавшегося на службе. Майор за четыре года отсутствия Антона в столице успел получить звание подполковника и работал теперь заместителем начальника спецшколы ГРУ, располагавшейся на том же месте, что и прежде, – в Щелково. Звонку бывшего инструктора по рукопашному бою он не обрадовался, сухо сообщил, что времена к лучшему не изменились, что помочь Громову устроиться на работу в прежнем качестве он не может, и посоветовал обратиться в отдел кадров конторы.

Вежливо поблагодарив подполковника, Антон повесил трубку и с час гулял по Тверскому бульвару, приглядываясь к прохожим и потокам машин, заново переживая свое возвращение в большую жизнь, которая не спешила принять его обратно. Мир зоны – страшный мир, и, вспоминая его, Антон радовался обыкновенным человеческим лицам, каждому взрыву смеха и просто улыбке или жесту дружелюбия.

Пообедал он бульоном и пирожками в «Русском бистро», отметив сравнительно невысокие цены и вполне сносное качество продукции заведения. Снова начал звонить всем, кого знал по прежним встречам и связям, даже рэксам, бывшим ученикам группы десанта, но почти никого не застал дома. Все были на службе, в командировках или в отпусках, а кое-кто уже и не жил в Москве, переехав по месту нового назначения.

Тогда Антон взял билет в кинотеатр «Пушкинский» и почти с удовольствием посмотрел на большом экране новую версию «Хищника» с Арнольдом Шварценеггером в главной роли, недавно появившуюся в прокате. Наибольшее впечатление на него произвели не спецэффекты создателей фильма, а реакция зрителей, переживавших за героя на полном серьезе: женщины вскрикивали от ужаса, хватались за сердце и вытирали слезы, мужчины же от избытка чувств стискивали подлокотники кресел, а в некоторые моменты боя главного героя с хищным охотником, представителем иного разума, по мысли сценариста и режиссера, более агрессивного, чем человеческий, даже махали кулаками.

Антону же стало противно. Мастера Голливуда умело создавали образ врага, манипулировали сознанием и чувствами зрителей, внушая им нетерпимость и ненависть ко всем инакомыслящим, к тем, кто отличался от «нормальных» людей, к любым проявлениям свободы воли, даже к существам, которые просто не понимали людей в силу умственной ограниченности. Антон не был сентиментальным или чересчур чувствительным, жизнь постаралась выбить из него пары романтики и доброго отношения к ближним, однако вполне допускал возможность компромисса. По его мнению, с любым человеком или существом всегда можно договориться, исключение составляли только «отморозки», бандитствующие отбросы типа братвы из поезда или профессиональные киллеры, сознательно зарабатывающие на жизнь убийством людей. В американских же боевиках герои никогда не делали попыток договориться, следуя прямолинейной логике своих создателей, поделивших мир на белое и черное.

Третий цикл телефонных переговоров Антон завершил вечером, в начале десятого, когда над Москвой начали сгущаться тучи, предвещавшие дождь. Поговорить удалось только с врачом школы Теймуразом Какулия, с которым Антону приходилось контактировать в силу специфики подготовки: случалось, не только курсанты-первогодки, но и опытные мастера, профессионалы боя, ломали руки-ноги-пальцы-челюсти, ставили синяки, наносили друг другу травмы и нуждались в лечении. Теймураз знал историю Громова и тоже выслушал его с невеликой охотой, хотя отнесся к его проблеме с сочувствием. Однако приглашать к себе в гости не стал, да и дельного ничего не посоветовал. К его предложению создать свою школу единоборств всерьез относиться не стоило. У Антона не было ни денег, ни возможностей, ни связей в спортивном и деловом мире Москвы.

Посидев на лавочке у памятника Пушкину, Антон скрепя сердце позвонил Серафиму Тымко и имел с ним минутную беседу, после чего решил больше никогда с ним не связываться. Тымко и раньше-то относился к нему не слишком дружески, считая его увлечение русбоем детским стремлением самоутвердиться, а после того, как Антон отмотал срок в зоне, и вовсе перестал питать к нему добрые чувства, судя по тону разговора. Может быть, он до сих пор не мог простить Громову то, что Илья Пашин, по его мнению, относился к Антону теплее, чем к нему, хотя Серафим проводил с Ильей времени больше и считал его «своим».

Начавшийся дождь разогнал толпу встречающихся и отдыхающих у памятника, лишь изредка у бронзовой фигуры великого поэта останавливались молодые люди, нетерпеливо высматривающие кого-то, дожидались подруг, целовались под зонтиками и убегали. Антон продолжал терпеливо сидеть на скамейке в одиночестве, накинув на себя плащ с капюшоном, и решать невеселую проблему, как жить дальше. Звонить больше никому не хотелось, мокнуть под дождем всю ночь тоже не казалось лучшим выходом из положения, надо было искать гостиницу и устраиваться, но он все сидел и сидел, глядя на дождевые фонтанчики на плитах тротуара, и медитировал.

Дождь приутих в начале двенадцатого. Антон очнулся, собираясь наконец двинуться на поиски сухого угла, и внезапно заметил возившиеся у памятника темные фигуры. Сначала не понял, что они делают, потом с удивлением разглядел, что трое парней в куртках рисуют на памятнике аэрозольными баллончиками свастику и какие-то надписи.

– Эй! – окликнул Антон неизвестных «художников». – Вы что это делаете?

Две куртки моментально прыснули в разные стороны, но тут же остановились, видя, что окликнувший их человек один. Третий продолжал быстро дорисовывать начатое. Антон двинулся к нему и наткнулся на еще двух парней в таких же одинаковых черных куртках и кепках с длинными козырьками, на которых вместо кокард красовались значки со свастикой.

– Иди отсюда, дядя! – с угрозой прошипел один из них; в свете фонаря блеснуло лезвие ножа. – Не мешай высказывать свое мнение свободным людям.

Антон ударил.

Нож, кувыркаясь, вылетел из руки «свободного человека» и зазвенел по асфальту. Парень ойкнул, отшатываясь, кепка слетела с него, обнажая бритую голову. Его напарник бросился на Антона с короткой дубинкой, оказавшейся электрошокером, пришлось «качать маятник» и ловить парня на замахе, в результате чего тот получил разряд собственного оружия пониже спины и с воплем бросился бежать. Раздался свист, крик:

– Смываемся!

Бритоголовые метнулись прочь от памятника, но Антон все же успел достать «художника», вывихнул ему руку с ножом и с удовольствием опорожнил баллончик с ядовито-зеленой краской на лицо и одежду парня. Превращенный в клоуна «художник» поскакал по аллее, как лось, мыча и отплевываясь, пугая редких прохожих. Издалека донеслось:

– Мы тебя из-под земли!..

Антон бросил баллончик, приблизился к памятнику, возле которого уже стояли несколько человек, и прочитал: «Долой метисов и ж…» Остальное «художник» дорисовать не успел.

– Вот сволочи, хулиганье! – сказал какой-то мужчина с зонтом в руке. – Никакой управы на них нет. Это бандиты из «Батальона национального воспитания», они уже не один памятник осквернили таким образом.

Подошел милиционер, прочитал надпись и вызвал по рации наряд. Антон поспешил отойти, не желая связываться с органами правопорядка. Они наверняка потребовали бы документы, а увидев «ксиву» Громова, свободно могли забрать в милицию для выяснения обстоятельств. Хотя это, может быть, было бы лучшим выходом из положения, подумал Антон, спускаясь в подземный переход. Не надо было бы гостиницу искать, провел бы ночь в КПЗ, а там разобрались бы и отпустили. Поколебавшись немного, он снял трубку телефона в тупичке у будки театральной кассы и позвонил Илье Пашину. Это был единственный человек, который мог ему помочь в данной ситуации. Но еще ни на один звонок он не ответил. Автоответчик сухо сообщал, что хозяин в отъезде и будет не скоро.

Подержав трубку возле уха и выслушав то же самое, Антон хотел уже отойти от телефона, как вдруг в трубке щелкнуло, раздался голос Ильи:

– Слушаю.

Антон сглотнул слюну, не сразу придумав, что сказать.

– Илья?

– Да. Кто это?

– Это я, Антон…

– Громов?! Как я рад тебя слышать! Серафим говорил, что ты звонил ему, но я был в рейде, только что приехал. Откуда звонишь?

– С Тверской. Шатаюсь по Москве целый день…

– Понятно. Адрес помнишь? Садись в такси и приезжай, жду. Хотя, может, я заберу тебя на машине?

– На метро я доберусь быстрей.

– О'кей. – Илья засмеялся. – До чего же я рад, дружище, что ты на свободе! Жми во всю прыть, не терпится тебя увидеть. Да, кстати, забеги в булочную по пути, купи хлеба, а то у меня хоть шаром покати.

– Что, не женился еще?

– Да никак, понимаешь, не встречу свою единственную, за которой хоть на край света. Хотя… по-моему, встретил. Приедешь, расскажу.

Антон повесил трубку и, улыбаясь, чувствуя огромное облегчение, направился ко входу в метро.

Знаменитый путешественник жил в Сокольниках, на краю Ширяева поля. Его дом стоял на пересечении Большой Тихоновской и Большой Ширяевской улиц и выходил окнами в парк. Антон в прежние времена не раз бывал в гостях у Пашина, превратившего квартиру в музей путешествий, и хорошо помнил, как добираться до этого приятного во всех отношениях уголка Москвы.

Илья встретил его у порога, обнял, они несколько мгновений постояли так, расчувствовавшись, хлопая друг друга по спинам. Потом хозяин повел гостя в ванную, дал полотенце и халат, а когда Антон вернулся в гостиную, красный, распаренный, чистый, благоухающий мылом, там уже был накрыт стол.

Гостиная большой четырехкомнатной квартиры Пашина, доставшейся ему по наследству от отчима, генерала КГБ в отставке, умершего десять лет назад, практически не изменилась за те четыре года, что Антон проторчал в зоне под Нефтеюганском. Только экспонатов добавилось, добытых Ильей в разных уголках Земли. Все они были подарены вождями племен, президентами и королями тех стран, где Пашина принимали по высшему разряду как почетного гостя, известного всему миру своими рисковыми экспедициями. Антон отметил появление нового меча на стене – кампилана[12] и духового ружья, а также статуэтки из эбенового дерева: негр душил змея, обвившегося вокруг его ног.

Ради встречи выпили по глотку водки (оба почти не употребляли алкоголя), потом ели китайскую лапшу под соевым соусом, очень вкусную, приготовленную Ильей в волновой печи, овощное рагу и бутерброды с икрой. Пашин ничего не спрашивал о житье-бытье в зоне, и Антон был ему благодарен за это, сам начав рассказывать невеселую историю, закончившуюся судом и колонией. Затем наступила очередь Ильи, явно жаждущего поделиться своими впечатлениями и открытиями, и Антон с удивлением и недоверием выслушал повествование о поездке в деревню Парфино, на берег озера Ильмень.

– Сказки… – пробормотал он, когда Илья закончил рассказ.

– Сидя здесь, на диване, и я почти не верю в эту историю, – улыбнулся хозяин, наливая гостю чаю. – Но подушка в спальне с дыркой – факт, и оберег деда Евстигнея – тоже факт, можешь пощупать его руками, он шелковистый и теплый, как живой котенок.

Антон взял в руки круглый белесый камень с отверстием посредине, подивился его тяжести. Однако вопреки словам Ильи камень был холодным как лед и шершавым.

– Странно… – пробормотал Илья, взвешивая его в руке и прислушиваясь к своим ощущениям. – А мне он кажется теплым и гладким. Может, не предназначен для передачи другим людям и отвечает только тому, кого бережет?

Антон пожал плечами. Он еще не знал, как отнестись к рассказу Пашина, но, зная его трезвый ум и не поддающийся внешнему влиянию характер, склонен был держать нейтральную позицию.

– А что ты там намекал о женщинах? Кого встретил, если не секрет, за кем мог бы пойти на край света?

Лицо Ильи разгладилось и посветлело. Антон с интересом увидел в глазах друга смущение и неуверенность.

– Да я уже рассказывал тебе о ней – девочка с острова. Не поверишь: влюбился – как мальчишка! – Илья дернул себя за вихор. – Сначала я увидел ее во сне. – Он рассказал сон-предзнаменование, в котором услышал удивительной красоты голос и разглядел его обладательницу. – Потом встретил на Стрекавином Носу. Если бы ты ее видел, потерял бы голову, как и я.

– Но ей же, ты говорил, нет восемнадцати…

– Да я и сам понимаю, разница в возрасте между нами огромная, больше двадцати лет, но ничего не могу с собой поделать. А главное, не хочу! Может быть, ты и не веришь в такие совпадения, в мистику, но это – судьба. Кстати, она обещала меня ждать.

Антон с любопытством посмотрел на оживленно-взволнованное лицо Пашина, но вслух свои сомнения высказывать не стал. Не то чтобы он не верил в любовь с первого взгляда, просто не встречал тех, кому в этом смысле повезло.

– И что ты теперь намереваешься делать?

– Организую экспедицию на Стрекавин Нос. Пусть эти жрецы храма Морока попробуют завернуть целый отряд. Если камень с Ликом Беса действительно существует, мы его найдем и уничтожим.

– Ты сомневаешься?

– Как и всякий исследователь, не более того. Уж слишком явно оказывается давление, вплоть до угроз физического устранения, а дыма без огня не бывает. Кстати, почему бы тебе не пойти со мной? Чем ты предполагаешь заниматься в ближайшее время?

– Ничем, – кривовато улыбнулся Антон. – Я безработный и практически бомж. Попробовал устроиться на работу в Ярославле, однако с моими документами это оказалось невозможно. Заинтересовалась лишь какая-то криминальная контора, гонцов даже прислала.

– А ты что?

– Спустил их с лестницы.

– Тем более поехали с нами. Понимаешь, не идут у меня из головы слова Владиславы о «навьих воинах». Что это еще за воинство такое, черт бы его побрал? Каковы его возможности? С кем мы столкнемся? Надеюсь, ты свои навыки мастера боя не потерял?

Вместо ответа Антон смахнул со стола фарфоровую чашку, поймал ее подъемом стопы и поставил обратно.

– Ух ты! – Илья вытянул губы трубочкой. – Я так не умею. Что ж, рад, что ты в форме. Как тебе мое предложение?

– Я подумаю.

– Только недолго, до завтра… – Илья посмотрел на часы. – Вернее, уже до сегодня, до полудня. В четыре я иду на день рождения к приятелям, там мы и обсудим состав экспедиции. Можешь пойти со мной.

– Неудобно, – засомневался Антон. – Меня же не приглашали.

– Я поговорю с Лерой, она не будет возражать, наоборот, обрадуется.

– Кто она?

– Лера, Валерия Никитична Гнедич, филолог, кандидат наук, знаток русской мифологии и фольклора. Что ты еще хочешь знать? К сожалению, замужем, но женщина очень красивая и умная. Она недавно приехала из командировки, позвонила и пригласила на свой день рождения. Сегодня ей исполняется двадцать восемь.

– Львица… – пробормотал Антон.

– Что? – не понял Илья. – А-а… да, по китайскому календарю она львица. Да ты сам это почувствуешь: она привыкла быть лидером, и вся компания всегда вращается вокруг нее. Муж у нее, между прочим, подполковник ФСБ. Неплохой мужик, умный, но, на мой взгляд, слишком флегматичен, погружен в себя.

– Зека формой не испугаешь, – усмехнулся Антон, вспоминая незнакомку из поезда. Судя по ее независимому поведению, она тоже была лидером.

Илья рассмеялся, встал из-за стола.

– Давай укладываться спать, а то уже утро скоро. Еще наговоримся.

Антон согласно кивнул, чувствуя приятную усталость. И тем не менее они проговорили еще полчаса, вспоминая старых друзей, прошлые встречи, совместные походы на лодках по Селигеру и реке Пре, былые праздники и будни. Спать легли только в начале пятого утра, когда небосвод на востоке начал светлеть. Спал Антон без сновидений, как младенец, впервые за последние несколько лет чувствуя на душе легкость и спокойствие.

Проснулся он в семь, но, вспомнив, что никуда спешить не надо, что сигналов побудки не будет, с блаженным облегчением заснул снова и проснулся уже в начале одиннадцатого, обнаружив, что Илья давно убежал из дома по делам. На столе в кухне лежала записка: «Завтракай и отдыхай. Если хочешь, погуляй по парку, съезди в центр, но в два часа будь дома, как штык, поедем в гости. Ключи на тумбочке».

Антон сделал из листка записки бумажный самолетик, запустил его в окно, побродил по комнатам квартиры-»музея» Пашина, вдыхая непередаваемые запахи дальних стран, старины и чужеродности, потом сделал зарядку, воспользовавшись спортивным инвентарем Ильи в его спальне – многоруким идолом для отработки ударов и блоков, макиварой и резиновыми тяжами. Кроме стандартного набора предметов для тренинга, здесь стоял еще и электронно-компьютерный тренажер для отработки реакции в нестандартных ситуациях, но Антон включать его не стал. Потрогал шлем с выпуклыми фасетчатыми очками и вышел из спальни. В его время такой аппаратуры не существовало, но вряд ли она давала существенный эффект. Рожденный воином и без нее становился воином, тому же, кто опирался лишь на практические занятия и качал мускулы, она помочь не могла.

День обещал быть жарким, по небу ползли редкие облачка, и Антон переоделся в летний костюм, захваченный из дома, который он не носил уже четыре года: белые брюки, футболка, туфли в дырочку. Захотелось не спеша побродить по центральным улицам столицы, посидеть на веранде какого-нибудь летнего кафе и просто отдохнуть, ни о чем серьезном не думая. Так он и поступил, закрыв за собой дверь пашинской квартиры, оборудованной специальной сигнализацией. Все же некоторые экспонаты «музея» имели солидную реальную ценность.

В метро он почувствовал на себе чей-то липкий прицеливающийся взгляд, насторожился и, выждав момент, оглянулся, но того, кто смотрел на него, не засек. Пассажиров было много, однако все они имели деловой, сосредоточенный на поездке или внутренних переживаниях вид и на Антона не глядели. Сзади спиной к нему стоял какой-то здоровенный бугай со складчатым мясистым затылком и читал газету, он никак не мог смотреть на Громова, ни прямо, ни косо, ни тайком, но именно он порождал ощущение цепкого оценивающего взгляда, которое невозможно было спутать ни с чем. Ошибиться Антон не мог, слишком хорошо познав в зоне закон «моргал на спине»: его не раз пытались убить по заказу пахана; и Громов научился моментально реагировать на взгляд в спину.

Отвернувшись, он привычно сконцентрировал внимание на внутренней пустоте, отгородился этой пустотой от всего мира, а затем осторожно выглянул оттуда в «щелочку» сверхчувственного восприятия. И буквально наткнулся на угрожающее «щупальце» чужого внимания к своей персоне. Мгновенно повернувшись, Антон снова увидел широкую спину бугая с газетой, но теперь ему показалось, что при этом он видит еще одну призрачную фигуру, вернее, только часть фигуры – плечи и голову, выглядывающие из спины здоровяка. Сверкнув белыми, без зрачков, глазами, привидение спряталось в спине пассажира с газетой, а потом вдруг отделилось от здоровяка и быстро засеменило прочь, свободно пронизывая тела других людей, избегая женщин, пока не исчезло в конце вагона.

Если бы Антон не знал пределов устойчивости своей психики, он бы запаниковал, посчитав происшедшее галлюцинацией или эффектом разыгравшегося воображения, однако психоэнергетика уже давно перестала для него быть только научным термином, и о паранормальных явлениях он знал не понаслышке. К тому же свеж был в памяти и рассказ Ильи о прожженной неизвестной субстанцией подушке и особенно о его попытках миновать скалу Синий Камень на озере Ильмень. Все эти чудеса имели вполне реальную основу и объяснялись воздействием на психику человека энергоинформационных, или, как сейчас модно было говорить, торсионных полей.

И все же факт слежки «привидения» за Антоном был тревожным, особенно в свете рассказанного Ильей. Вполне вероятно, что за всеми гостями Пашина началась слежка с использованием магических методов, и Антон подосадовал на себя за то, что не обратил внимания на свои ощущения еще ранним утром.

Прислушиваясь к себе и посматривая по сторонам, он вышел из метро на Пушкинской площади и, не торопясь, побрел по Тверскому бульвару. В течение получаса ничего необычного вокруг больше не происходило, никто за ним не следовал, не сверлил спину взглядом, и Антон успокоился, хотя продолжал держать себя в готовности к любому повороту событий. На пересечении бульвара с Большой Никитской он сел за столик открытого летнего бара и заказал бутылку пива «Миллер». Сидящая под соседним грибком красивая молоденькая девушка напомнила Антону рассказ Ильи о встрече на озере с восемнадцатилетней Владиславой, и мысли свернули в иное русло. Он вспомнил, как много лет назад, будучи таким же юным, встретил свою первую любовь.

Отец Антона был страстным поклонником байдарочных путешествий и, как только удавалось вырваться в отпуск летом, всегда собирал компанию таких же заядлых лодочников, приучив к этому виду отдыха и сына. Антон стал ходить с ним в походы по рекам и озерам Ярославской губернии с двенадцати лет и к восемнадцати греб не хуже признанных мастеров байдарки.

В то лето они спускались по реке Которосль от самого Ярославля, чтобы через Выксу пройти в озеро Неро, на берегу которого у одного из приятелей отца был собственный домик в заповеднике. На ночь остановились у слияния Которосли с рекой Устье и здесь встретили еще одну компанию любителей плавания на байдарках. Среди них была девушка Зоя, в которую и влюбился Антон с первого взгляда.

Этот вечер он запомнил на всю жизнь. Такого с ним не было ни до ни после, хотя с девушками, которые ему нравились, он встречался не однажды. По всей видимости, и он пришелся Зое по душе, потому что на любое его предложение – после знакомства и совместного ужина – она отвечала согласием. Антон пригласил ее побродить у реки – она пошла. Стало темнеть, у него родилась безумная идея поиграть в бадминтон – Зоя согласилась, и они играли до тех пор, пока не растеряли в темноте все воланы. Потом они сидели у костра с компанией и слушали песни под гитару, в два часа ночи остались вдвоем и впервые поцеловались. В начале пятого купались в парящей реке и снова целовались, а затем пошел дождь и загнал их в палатку, где они читали стихи и целовались. Дождь шел все утро, чем несказанно обрадовал Антона, потому что у него появился шанс остаться здесь еще на один день, но отец настоял на отъезде, и они снялись со стоянки и пошли дальше. Зоя плакала, когда они прощались, а он обещал приехать к ней, как только завершится поход и они вернутся домой. Листок с ее адресом и телефоном он спрятал на груди в кармашек рубашки, собираясь выучить его наизусть на первой же стоянке на озере Неро, но дождь хлынул как из ведра, и рубашка намокла. Намок, естественно, и лист из блокнота с адресом Зои. Антон положил его сушить на борт байдарки, а когда тот высох – порыв ветра унес адрес, а с ним надежду на будущие встречи и любовь…

Антон помнил, что он буквально заболел от переживаний, похудел, перестал разговаривать с родителями и друзьями, а потом тайком от всех поехал искать Зою в город, где она жила, – Гаврилов Ям. Но найти ее ему так и не удалось…

Девушка за столиком напротив закурила, закинула ногу на ногу и посмотрела на Антона с особым приглашающим прищуром, и он отвернулся. Она явно скучала и искала повод для знакомства. Знакомиться же ему не хотелось ни с кем. Мысли вернулись к происшествию в метро. От него за версту разило мистикой или шизофренией, но поскольку Антон был трезв, наркотиков не употреблял и психику имел устойчивую к воздействию извне, то причину его видений следовало искать в другом. Например: считать, что призрак, выглядывающий из спины читавшего газету мужчины, существовал реально и представлял собой сгусток какого-то психического поля, отмеченного сознанием Антона. Кто-то действительно следил за ним неким магическим образом, но не рассчитывал, что этот его «поток внимания» будет уловлен объектом слежки.

Посидев еще немного в состоянии эйфорической расслабленности, Антон встряхнулся, оставаясь с виду задумчивым и сонным, и отправился бродить по бульварам дальше, пока не добрался до Арбата, исчерпав запас времени, где взял такси и поехал восвояси, домой к Илье. Поймать за работой тех, кто за ним следил, если таковые имелись, ему не удалось. То ли они перестали за ним наблюдать, то ли применили другие методы, то ли существовали единственно в его воображении. Но уведомить Илью о своей встрече с призраком он все же счел за необходимость.

Пашин, вернувшийся домой точно в два часа дня, сначала отреагировал на сообщение легкомысленно, пошутив о влиянии столичного пива на «экологически чистый» организм бывшего зека, но потом увидел сдвинутые брови Антона и посерьезнел.

– Не обижайся, мастер, я вполне допускаю и мистическое сопровождение собственной персоны, тем более что дед Евстигней меня предупредил об этом. За нами должны и будут следить, и никуда от этого не деться, пока мы будем заниматься Ликом Беса. Мало того, когда служба безопасности храма Морока убедится, что мы намерены довести дело до конца, за нас возьмутся всерьез, и тогда нам пригодятся все наши навыки. Я почти жалею, что втравил тебя в эту историю, но, боюсь, без тебя мне не обойтись.

– Я еду с тобой.

– Спасибо за ответ, хотя я не сомневался в тебе. Другое дело – комплектование экспедиции. Не хочется подвергать опасности других своих друзей, но, видимо, придется, потому что без них я тоже не смогу обойтись.

– Кого ты предполагаешь взять с собой?

– Еще трех-четырех человек, кроме тебя и Серафима.

– Он будет возражать.

– Переживет. Давай поговорим об этом чуть позже, пора ехать к Лере.

– А подарок?

– Я подарю ей от нас обоих только что вышедший трехтомник «Мифы народов мира», статуэтку древнеславянской Богини Лады и цветы.

– Я купил коробку конфет.

– Ну и отлично! Осталось только по пути купить цветы.

Они по очереди постояли под душем, переоделись и сели в машину Ильи, чтобы отправиться в гости, и почти одновременно засекли слежку: следом за ними со двора двинулся «Опель» серого цвета с затемненными стеклами и не отставал до тех пор, пока они не подъехали к дому по Старопанскому переулку в районе Китай-города, где жила приятельница Ильи Валерия Гнедич.

Общеизвестно, что Китай-город – один из древнейших районов Москвы, ведущий свою историю с начала двенадцатого века от торгового и ремесленного посада, разросшегося за несколько столетий под стенами первой укрепленной московской крепости на Боровицком холме по берегам реки Неглинной. Но, как выяснилось в результате раскопок китай-городского холма, поселения здесь существовали уже в начале тысячелетия, хотя деревянные постройки и тротуары и не сохранились, а может быть, сгорели еще до начала строительства собственно Кремля.

Старопанский переулок, выходящий в Богоявленский, назван в тысяча девятьсот двадцать втором году по местности Паны или Старые Паны, упоминавшейся еще в пятьсот восьмом году; возможно, здесь действительно селились выходцы из Польши. В довоенное время Старопанский переулок назывался Космодамианским – по имени церкви, остатки которой еще стоят в переулке. Дом, где жили Валерия Гнедич с мужем, был построен в шестидесятых годах и располагался рядом с особняком Аршинова, торговца сукном. Особняк этот был возведен еще в тысяча восемьсот девяносто девятом году архитектором Шехтелем и представлял собой истинный шедевр архитектурного искусства. Антон, выходя из машины, невольно залюбовался огромным, в три этажа, окном, обрамленным с трех сторон эркерами.

Выяснить, кто же следил за машиной Ильи и с какой целью, не удалось. «Опель» преследователей, сопроводив «Альфа-Ромео» Пашина до Старопанского переулка, исчез, как только друзья вышли из машины.

– Что будем делать? – спросил Антон.

– Ничего, – пожал плечами Илья. – Возможно, они «засветились» намеренно, чтобы предупредить и попугать. Вот когда начнут мешать по-настоящему, не на шутку, тогда и предпримем ответные меры. Я не сторонник превентивных действий.

– У тебя есть на кого опереться?

– Ты забываешь, что я директор, или, как принято говорить, сэнсэй Школы выживания, которую посещают четыре сотни учеников. Из них вполне можно будет организовать команду, не уступающую по возможностям любому спецназу.

Илья набрал код на замке домофона, они вошли в дом, поднялись по стершимся каменным ступенькам на третий этаж и позвонили в обитую деревянными планками дверь. Спустя несколько секунд дверь отворилась и на пороге возникла улыбающаяся красивая женщина в обтягивающем фигуру белом платье, в которой Антон с изумлением узнал незнакомку из поезда.

– Привет, – сказал Илья, подавая ей цветы. – С днем рождения, львица. – Он поцеловал ее в щеку. – Желаю оставаться такой же молодой и красивой еще сто лет! Знакомься, это Антон Громов, мой давний друг.

Валерия отстранила букет от лица, с не меньшим удивлением разглядывая Антона. Пауза затянулась. Илья заметил замешательство хозяйки и внимательно глянул на обоих.

– Вы что, знакомы?

– Споспешествовал Господь Бог.

– М-да! Когда же это вы успели?

– Потом расскажу. Проходите, почти все гости в сборе. – Валерия с заметным любопытством окинула Антона взглядом и пропустила в прихожую, где он вручил ей подарки и поздравил с днем рождения, причем покраснел, чего с ним не случалось со времен босоногой юности.

Илья прошел в гостиную, где его встретил хор восклицаний, приветствий и смеха, а Валерия проводила туда же Антона.

– Друзья, позвольте представить вам моего спасителя из поезда, о котором я вам рассказывала.

Наступила тишина. Гости Валерии рассматривали Громова с недоверием и сомнением, как объект розыгрыша, потом разом задвигались, засмеялись, начали шутить и веселиться, но тут же перестали, когда хозяйка топнула ногой и сверкнула глазами.

– Я не шучу. Его зовут Антоном, и он справился в вагоне с целой кучей бандитов. Спросите Илью, если не верите.

– Подтверждаю, – кивнул Пашин, подталкивая Антона вперед и шепча ему на ухо: «Не стесняйся, здесь все свои. А когда это ты успел справиться с бандой? Почему я этого не знаю?»

Антон встретил иронический взгляд Серафима Тымко, сидящего на диване между двух очаровательных девиц, и почувствовал мимолетное раздражение. Если Валерия, похоже, в самом деле была обрадована его появлением, то для Серафима эта встреча оказалась сюрпризом не из приятных, судя по кислому выражению его лица.

– Юрий, – подошел к Антону плотный мужчина с ежиком волос, с волевой складкой губ и пристальным взглядом; рукопожатие у него было твердым и сильным, что выдавало в нем такой же твердый характер. – Располагайтесь как дома.

– Это мой муж, – сказала Валерия, наблюдая за лицом Антона. – Подполковник федеральной безопасности.

– Не пугайтесь, – улыбнулся Гнедич. – Я всего лишь научно-техническая крыса, исследователь, а не спецназовец.

– Не прибедняйся, – хлопнул его по плечу Илья. – Гаррисон мог бы писать образ своей стальной крысы с тебя. – Он повернулся к Антону. – Юрий Дмитриевич – заместитель начальника ИП-отдела, а это говорит о многом. Знаешь, что такое ИП-отдел?

Антон отрицательно качнул головой.

– Отдел по изучению паранормальных явлений типа полтергейста, НЛО и тому подобных феноменов. Очень интересной работой занимаются ребята. А Дмитрич очень полезный нам человек в связи с возникшими обстоятельствами.

– Все, господа-приятели, хватит петь друг другу дифирамбы, прошу за стол, – вмешалась Валерия. – Мишу ждать не будем, он если опаздывает, так уж опаздывает часа на два, не меньше.

Гостей было человек двенадцать, все начали рассаживаться вокруг составленных вместе двух столов с закусками и напитками, и Антон оказался сидящим между Валерией и каким-то молодым человеком приятной наружности, оказавшимся филологом, сотрудником института истории Академии наук, в котором работала и Валерия. Близость «гречанки» с голубыми глазами стесняла Антона, он не знал, как себя вести, пока не заметил, что и она чувствует себя не в своей тарелке, и это открытие внезапно сблизило их и привело Антона в состояние горестного восхищения. Он понял, что влюбился в замужнюю женщину, причем влюбился с первого взгляда, как это с ним уже бывало, и теперь ему предстояла долгая борьба с самим собой, чтобы не поддаться искушению и не стать углом тривиального любовного треугольника.

– Я за вами поухаживаю, – повернулась к нему Валерия. – Вы случайно не вегетарианец?

– Уже нет, – качнул головой Антон, намечая улыбку. – В колонии пришлось питаться тем, что дают, знаете ли.

Валерия посмотрела ему в глаза, но вместо брезгливости или отвращения, каковое она должна была испытывать после его слов, в них явно читался интерес и понимание, и Антону вдруг стало легко на душе, будто его успокаивающе погладили по голове.

– Расскажете?

– Вообще-то не стоит. Зона – это странное и жуткое место, где ценится только сила и стойкость, все остальные человеческие качества там вырождаются и не работают.

– А как вы туда попали? – Валерия положила ему в тарелку салата, грибов, бутерброд с икрой.

Он хотел ответить, но не успел: начались тосты в честь именинницы, и компания стала пить, есть и веселиться, избавив Антона на какое-то время от необходимости копаться в своем прошлом.

Тосты шли косяком, гости хвалили хозяйку, ничуть не кривя душой, на взгляд Антона, и длилось это действо долго, пока тамада – какой-то громадный (в поперечнике) старик, оказавшийся свекром Валерии, не начал повторяться. Общий разговор и смех разбились на несколько отдельных ручейков, общество стало шумнее и развязнее. К Антону подсел тот самый свекор, которого звали Апанасом Геннадиевичем, и углубился в воспоминания – как они справляли дни рождения сорок лет назад.

– Да, мы, русские, пьем много, – сказал он рыкающим басом, – но мы в этом не виноваты. Как бы ни утверждали кое-какие деятели, что это наша национальная особенность – не верьте, молодой человек! Все это брехня, рассчитанная на невежество и глупость. Лерка правильно судачит: виной всему финны…

– Угро-финны, Апанас Геннадиевич, – отвлеклась Валерия на мгновение от беседы с Ильей. – Народ русский – не есть чисто славянский, это и славяне, и тюрко-степняки, и прибалты, а также мордва, мари, удмурты и так далее. Но из них лишь угро-финские народы не имели иммунитета против алкоголя. Поэтому и наш алкогольный «менталитет» лишь историческое угро-финское наследство, передавшее русскому народу четверть финских «пьяных» генов.

– Как ни говори, – махнул рукой свекор Валерии, – все одно выходит: нету над нами проклятия! Ты со мной согласен, молодой человек?

Антон был согласен. Где-то он читал подобные выводы, и они были ему по душе, хотя людей, терявших от водки человеческий облик, он встречал часто и все равно терпел с трудом.

– Говорят, за рубежом сейчас в моде водка черного цвета, – подошел к беседующим еще один пожилой мужчина, отец Валерии, сухощавый, с орлиным профилем, с шапкой красивых седых волос. – Не пробовали?

Антон отрицательно мотнул головой, а Апанас Геннадиевич с презрительной усмешкой махнул могучей ручищей:

– Лучше русской медовухи напитка в мире нет! А черную водку я пробовал – самогон, да еще плохого качества. По рецепту ее изобретателя она состоит из каких-то натуральных ингредиентов, а по вкусу – самогон. И звучит, между прочим, очень красноречиво: «блевод».

– Ну, это ты загнул, Геннадиевич.

– Истинный крест! Сам по телевизору передачу видел.

– Так ты еще и телевизор смотришь? Не ожидал я от тебя. Если уж что и стоит смотреть по телевидению, так это лишь спектакли Госдумы и шоу политиков – обсмеяться можно. А я вот перестал таращиться на экран. От рекламы у меня поднимается давление и хочется самому кого-нибудь убить.

– Ты прав, – признался несколько смущенный Апанас Геннадиевич. – Смотрю американские фильмы и тоска берет: одни подонки у них там, убийцы, воры, насильники, зажравшиеся дегенераты, полицейские-идиоты и на весь этот конгломерат лишь пара нормальных парней. На всю Америку! И думаю: может, это хорошо, что у нас в Расее так плохо? Может, кто-то там на самом верху просто не дает нашему народу зажраться так же, деградировать, как американцы? Да и европейцы тоже.

– Это ты, конечно, преувеличиваешь, Геннадиевич, – похлопал его по плечу отец Валерии. – Но кое в чем, наверное, прав. Лично я не люблю телевидение по другой причине. Уж слишком явно оно ведет наступление на наши души, прямо настоящее зомбирование, как сейчас модно говорить. Мораль усиленно переворачивается с ног на голову, уродство выдается за эталон красоты, глупость за сверхмудрость, этика извращается, истина скрывается, безобразие становится признанным и законным.

– Например?

– Да примеров хоть пруд пруди. Ты вот как считаешь, голубая любовь – это нормальное явление или нет?

– Ну, как тебе сказать, – поскреб макушку Апанас Геннадиевич. – Извращение, на мой взгляд. Но ведь мужики в этом не виноваты?

– Может быть, и не виноваты, хотя нормальными мужиками их назвать уже трудно, но ведь голубые полезли на телеэкран из всех щелей! И это теперь усиленно выдается за норму, буквально превозносится, пропагандируется! Это как понимать?

– Да не бери ты это так близко к сердцу, Никита Кириллович, все проходит, пройдет и мода на голубой экран. Человечество в целом не дурная структура, поймет, что от голубой любви дети не рождаются.

Собравшиеся вокруг разговорившихся глав двух породнившихся семейств гости засмеялись, раздались шутки, восклицания, кто-то начал рассказывать анекдот, и Антон тихонько ретировался в более тихий уголок гостиной, где сидел Серафим Тымко, две девушки и уже знакомый молодой человек с заметной лысиной на макушке. Здесь разговор шел о войне. Серафим делился своим опытом спецназовца, прошедшего огни и воды в Приднестровье, Абхазии и Карабахе. Слушатели у него были благодарные, они охали, ахали, закрывали глаза и цеплялись друг за друга, так что Антон вполне понимал красноречие Тымко, неравнодушного к слабому полу.

– И вот пошел он ночью во двор, по крупному делу, так сказать. Туалет, сами понимаете, какой там может быть. Ну, Петруха выбрал место за саманной хатой, сел, задумался. Вдруг чует – кто-то вроде как воздух нюхает. Петя голову поднял и видит – рожа из-под стрехи свешивается, синюшная такая, со светящимися белками. Нюхнула пару раз, плюнула на Петруху и исчезла. Тот натурально об…ся, побелел, вскочил в избу, как заорет: тревога! Ну, мы, понятное дело, повыскакивали все с оружием, подумали – духи атакуют. А тут такое дело…

Девицы захихикали, засмеялся и сам Тымко, подмигнул Антону.

– А вот еще случай был, в Карабахе. Двое наших же контрактников сбежали, оказались потом бывшими зеками, и стали караваны армянские грабить…

Это был камешек в огород Антона, и он, правильно оценив жест Серафима, пересел к телевизору, где его минуту спустя нашла Валерия.

– Как вам у нас? Не скучаете?

– Нормально, – чуть смущенно улыбнулся Антон. – Много чего поучительного можно услышать. Давно я так не расслаблялся.

– Правда? – обрадовалась именинница. – А то я за вас переживаю почему-то. Вы хоть ели что-нибудь?

– Спасибо, все очень вкусно и здорово. Не думал, что встречу вас здесь.

– Ну, это не повод для радости, мне кажется.

– Почему же? – запротестовал Антон. – Повод для радости должен быть простым и чистым, как природа, и сейчас как раз такой случай.

– Спасибо. – Валерия задумчиво посмотрела на спокойное лицо Громова. – Вы еще в вагоне показались мне неординарным человеком.

– Конечно, ведь я бывший зек.

– Нет, я не о том. Вы глубже, чем обычный зек, и мне хочется вас понять. Не расскажете, как вы попали в лагерь?

Антон подумал и неожиданно для себя самого рассказал Валерии свою историю. Ее реакция его потрясла.

– Бедный… – тихо проговорила она, погладив пальцами его локоть; он сидел, сцепив ладони на колене. – Нет в этом мире справедливости и, наверное, не будет. А как отнеслась к вашему заключению жена?

Вопрос был с подковыркой, и Антон его оценил. Ответил с легкой усмешкой:

– Если бы она у меня была, она бы поняла.

– Антон всегда славился своей принципиальностью, – вмешался в разговор подошедший Тымко. – У него была одна подруга, да почему-то бросила, ушла к одному полковнику.

– Почему? – подняла брови Валерия.

– Пусть сам расскажет.

Валерия глянула на Антона, оставшегося спокойным, но задавать вопросы больше не стала, внутренним чутьем понимая его состояние. Ехидно бросила в сторону Тымко:

– У тебя, Симочка, богатый опыт по части свадеб и разводов, поделился бы, как тебе удается вешать лапшу на уши бедным женщинам.

– Никому я ничего не вешал, – отмахнулся Серафим. – Они сами на меня вешались, а когда наши взгляды начинали существенно расходиться… короче, по-моему, у Киплинга есть такие строки:

Ну, или что-то в таком роде.

Валерия захлопала в ладоши, девицы засмеялись, заржал и сам знаток Киплинга, довольный произведенным эффектом. Антон ему тоже мысленно поаплодировал, он не предполагал, что слонокожий Тымко может читать вслух стихи.

– В дополнение к разговору о женах, – сказал Серафим. – Есть анекдот про новых русских. Один нанимает адвоката для развода с женой и спрашивает: «Сколько возьмешь за услуги?» Тот отвечает: «Три тысячи долларов». «Да ты че, с дуба рухнул?! Мне за штуку баксов ее пристрелить берутся!»

В гостиной снова раздался взрыв хохота. Антон встретил взгляд Валерии, в котором можно было прочитать иронию и вопрос, относящийся скорее всего к его реакции на речь Тымко, и слегка кивнул. Было приятно осознавать, что их точки зрения совпадают.

– А вы не воевали в Карабахе, Антон? – спросила Валерия. – Или в Чечне?

– Приходилось, – коротко проговорил Громов, не желая распространяться на эту тему.

– Расскажите, пожалуйста.

Антон отрицательно качнул головой.

– Да нечего рассказывать, все происходило как-то буднично и просто. В нас стреляли, мы стреляли…

– Неужели так-таки ничего интересного не вспомните? – добавила одна из девиц, брюнетка с ярко накрашенными губами.

– Я могу рассказать, – подошел к разговаривающим Илья. – Антон у нас красноречием не отличается, он только в деле хорош. А я с ним в такие переплеты попадал, что романы писать можно. Однако пугать никого не буду, лучше расскажу пару необычных эпизодов, участником которых был и Гром. Так его с детства прозвали. Можете мне не верить, но все происходило на самом деле. Помнишь встречу в Учхоймартане?

Антон кивнул. Забыть этот странный случай было невозможно.

– Мы с Антоном тогда охраняли одного деятеля из МИДа, пытавшегося договориться со старейшинами чеченских кланов, – продолжал Илья, – хотя переговоры в основном вел я, меня там многие знали, оружие до войны дарили, а один тейп даже старинный пулемет предлагал – «гочкис». В общем, поселили нас на окраине Учхоймартана, мы устроились, а ночью вышли вдвоем побродить вокруг дувала. И вот, не поверите: сам до сих пор думаю – не привиделось ли? – тень на крыше зашевелилась. А крыши домов там плоские, без скатов. Я за автомат, а Антон меня удерживает: тише, мол, гляди. Я присмотрелся, и мурашки по коже – натуральный черт сидит, как его описывают в книгах: рожки, глаза в полморды светящиеся, хвост, ноги как у козла. Сидит, за трубу держится, на нас смотрит, а мы на него. Тихо так кругом, только где-то собаки лают. Я уже хотел рявкнуть: пшел вон! А черт вдруг сделал жест – мол, уходите отсюда, и исчез. На что у нас с Антоном нервы железные, а струхнули мы порядочно.

– И что потом было? – спросила заинтригованная Валерия.

– Мы растолкали своего вельможного босса, уговорили его перейти в другую хату, а на рассвете в тот дом, где нас поселили первоначально, кто-то выстрелил из гранатомета.

Слушатели ахнули, удивленные рассказом. Лишь Тымко отнесся к нему скептически.

– Что-то не слышал я о том, чтобы черти предупреждали людей о нападении.

– То, наверное, наш, русский черт был, – засмеялся подполковник Гнедич, подходя и обнимая жену за плечи. – Интересные истории вы рассказываете, Илья Константинович. Вам бы на эстраде выступать или рассказы писать.

– Когда-нибудь напишу мемуары, если доживу до этого времени.

– Еще, еще, – раздались голоса.

– Ты обещал две истории, – напомнила Валерия, высвобождаясь из объятий мужа и кидая на Антона косой взгляд.

Тому на миг стало тоскливо: показалось, что он здесь совершенно лишний, – и Антон осторожно спрятался за спины сгрудившихся вокруг Ильи гостей дома.

– А еще мы с Громом видели домового, – засмеялся Илья. – Но было это уже в России, под Рязанью. Попали мы как-то, путешествуя на лодках по краю, в деревню Чернава, нашли старушку, которая нас приютила в своей избушке…

– Бабу Ягу, что ли? – проворчал Серафим.

– Вроде того. Расположились на ночлег в комнатушке, зажгли свечу – поздно уже было, за полночь, начали консервы вскрывать и тушенку есть, и вдруг чувствуем взгляд. Оглянулись и обомлели: сидит в уголочке гном не гном, гриб не гриб, пенек не пенек, в общем – что-то странное, просвечивающее, как туманный кустик в форме карикатурного человечка, но живое, и смотрит на нас. Да так укоризненно смотрит: мол, сами едите, а мне ничего не даете? Ну, мы переглянулись, положили на тарелочку хлебца, сыра, картошки вареной, что бабка нам сготовила, и так с ним и поужинали.

– И он с вами ел? – наивно спросило одно из юных созданий, которую наиболее рьяно обхаживал Тымко.

– Ну что вы, нет, конечно, – снова засмеялся Илья. – Домовой нам только показался и исчез, он не любит, когда люди рядом, а тут, видать, оголодал маленько, вот и вылез. Помнится, мы тогда бабуле половину своего походного НЗ оставили, пенсия-то у нее была крохотная.

Разговор перекинулся в русло бытовых проблем и отношений, потом свернул к моде, поговорили об искусстве, об отечественном кино, в кризисе которого наметился некий перелом – народ наконец опять пошел в кинотеатры, гости разбились на группы, и Антон остался в одиночестве. Но не надолго, к нему вскоре снова подошла Валерия, не забывающая о своей роли радушной хозяйки.

– О чем задумались, Антон? Все-таки скучаете?

– Нет, что вы, – не совсем искренне ответил Антон. – У вас хорошо думается.

– О чем?

– Обо всем понемногу. О человечестве, о нашем обществе, о своем месте в этом обществе.

– Да вы философ, я гляжу, Антон… э-э…

– Андреевич. Можно просто Антон.

– Давайте выпьем на брудершафт и перейдем на «ты», не возражаете? А меня называйте просто Лерой.

– Идет.

Они выпили по глотку вина, поцеловались, что подействовало на Антона подобно удару грома, аж в ушах зазвенело.

– Так что ты там говорил о своем месте в обществе?

Антон с трудом пришел в себя, ощущая, как горят губы, украдкой огляделся, но на них никто не смотрел, и он успокоился.

– Честно говоря, я его еще не нашел. После заключения это будет трудно сделать. Я особенно не увлекался анализом нынешней российской реальности, но отечество, судя по всему, изменилось. Не знаю только, в худшую или в лучшую сторону. Ваш отец в чем-то прав: может быть, действительно России, всем нам, живущим здесь, повезло, что у нас все так плохо?

– Нет, не повезло, – серьезно ответила Валерия. – Россию хотят раздробить на части, исказить ее историю, изменить ее будущее, уничтожить наконец, превратив в «рай потребления» наподобие американского. Общество, целью которого является материальный прогресс, улучшение качества материальной жизни без духовного ее развития, обречено на деградацию и вымирание. Что мы и наблюдаем в Европе и Америке.

– У нас начинается то же самое.

– Не совсем, но власть в России сосредоточена в настоящее время в руках региональной элиты, являющейся верхушкой уголовно-мафиозных структур, а они ориентированы на Запад и, конечно же, пытаются превратить народ страны в быдло. Только это им вряд ли удастся сделать.

Антон заглянул в сияющие голубым светом глаза собеседницы, сказал с уважением:

– Вы говорите…

– Ты.

– Ты говоришь, как заправский политик.

Валерия засмеялась.

– Я всего лишь историк, а это значит – политик вдвойне. Однако не будем о грустном. Что ты собираешься делать дальше? Пробовал искать работу?

– Пробовал, – нехотя признался он.

– И что же?

– Пока ничего. Человека с такими документами, как у меня, никто не рискнет взять на работу без рекомендаций, а их у меня нет. Вот Илья предложил пойти с ним в экспедицию, я согласился.

– Правда? – обрадовалась она. – Мне он тоже предложил участвовать в походе за камнем Лик Беса, хотя не уточнил, что это такое и с чем его едят. Сегодня, после того, как все разойдутся, он собирается сообщить подробности. А вообще здорово все складывается. Не унывай, после экспедиции найдем мы тебе работу, муж поможет. Он хоть и в научном отделе работает, но знает многих шишек и в других управлениях ФСБ.