Глава 5

Когда темнота рассеивается, мне на мгновение кажется, что я лежу на диване Агнес под одним из ее одеял. Я чувствую запах лавандового мыла и слышу ее голос, словно она находится в соседней комнате. Звон кастрюль и тихие шаги доносятся с кухни. Я понимаю, что это маловероятно, но память сейчас подобна одеялу, в которое хочется завернуться. Возможно, тогда, проснувшись в ее доме, я в последний раз чувствовала себя в безопасности. Я знала, что она наблюдает за мной, варит чечевицу и напевает что-то себе под нос, а ее ружье стоит у стены. И в данный момент мне хочется затеряться в этом воспоминании, но я не могу отбросить чувство, будто что-то не так.

– Поднимайся, – голос, словно лезвие, врезается в воспоминание.

Я закрываю глаза, пытаясь вернуться обратно в дом Агнес. Туда, где полки заполнены едой и припасами. К женщине с тонкими седыми волосами и проницательными глазами.

– Поднимайся, черт возьми, – вновь требует более резкий и настойчивый голос.

Я открываю глаза, но не вижу никаких следов Агнес. Воздух холодный и тяжелый, а еще пахнет дождем. Я лежу на заднем сиденье джипа, задние двери распахнуты, а полуночное небо наполнено кобальтовыми огнями от голубиных крыльев. Леобен рядом, его белокурые волосы пропитаны кровью.

Случившееся возвращается в болезненном тумане: «Комокс», погоня, дубинка. Я закрываю рот рукой, вываливаюсь из машины и отправляю в траву содержимое желудка.

– Это последствия дубинки, – говорит Леобен. – Некоторых после нее тошнит. Вставай. Коул приходит в себя. Помоги мне перенести снаряжение.

Я выпрямляюсь и вытираю рот. Мы у подножия склона на поляне, заросшей травой по колено. «Комокс», преследовавший нас, упал, отчего одно окно разбилось, а один из винтов погнулся. Он уткнулся в дерево, которое переломилось от удара и завалилось на поляну, поэтому все вокруг усыпано осколками стекла и листьями.

– Черт побери, – выдыхаю я. – Это и правда сработало.

– Да, – говорит Леобен. – Но нам нужно поторопиться. «Картакс» отправит подкрепление.

Он вылезает из джипа, поворачивается и обхватывает плечи Коула одной рукой, чтобы помочь ему. У Коула бледное лицо, потускневший и расфокусированный взгляд, но он уже пришел в себя.

– Эта штука сможет лететь? – спрашиваю я.

Посмотрев на квадрокоптер, Леобен хмыкает и перекидывает руку Коула через шею.

– Не знаю. Он спроектирован таким образом, что подобный удар не должен был сильно ему навредить, но он мог получить сильные повреждения. В любом случае кто-то уже вылетел ему на смену, и мы точно не успеем скрыться на джипе.

– А что с пилотом?

– Все еще без сознания, – говорит Леобен, помогая Коулу выбраться из машины. – Он там один. Не уверен наверняка, но, судя по результатам сканирования, он ранен.

Он направляется к «Комоксу», таща за собой Коула. Я забираюсь на заднее сиденье джипа и, подхватив свой рюкзак, просматриваю груды одеял и документов, пытаясь определить, что нам понадобится. Похоже, Леобен уже все упаковал. Мой черный рюкзак открыт, из него торчат аптечка, несколько папок с записями Лаклана и несколько тонких коробочек со значками «Картакса». Я закидываю его за спину, беру винтовку Коула, а затем бегу вслед за ними. «Комокс» опасно балансирует на расколотых остатках дерева, одно посадочное шасси зарылось в землю, а второе висит в воздухе на уровне груди. Крошечные осколки разбитого окна хрустят под сапогами, отражая кобальтовое свечение голубиных перьев. Стальной трос толщиной с мое предплечье тянется от брюха «Комокса» к земле.

– Придется резать, – кивая на кабель, говорит Леобен. – Это якорь, чтобы мы его не украли.

– Как, черт возьми, мы это сделаем?

Леобен свободной рукой показывает на мой рюкзак, а другой сильнее прижимает Коула.

– Я закинул несколько световых лент в твой рюкзак. В голубой коробке.

Я скидываю рюкзак на землю и, открыв его, вытаскиваю бирюзовую коробку, в которой что-то дребезжит. От значка на боку у меня перед глазами тут же всплывает предупреждение: «Мощные лазеры. Используйте защитные очки».

Я моргаю, и слова исчезают. Все еще не могу привыкнуть к панели и тому, что у меня перед глазами периодически всплывают текст и изображения.

– И что с ними делать?

– Давай я, – говорит Леобен и прислоняет Коула к зависшему в воздухе шасси «Комокса», а затем шагает ко мне.

У Коула все еще потускневший взгляд и дыхание поверхностное, но на щеках появился румянец, а кровотечение, кажется, остановилось. Леобен забирает у меня коробку, вытаскивает цепочку из черного металла, на одном конце которой находится кнопка включения и светодиодный индикатор заряда батареи. Он пролезает под брюхо «Комокса» и обматывает черную цепочку вокруг кабеля.

– Не смотри, – говорит он, а затем закрывает глаза и включает световую ленту.

Я отворачиваюсь, когда вспышка белого света разлетается от цепочки. Звук, напоминающий выстрел, эхом разносится по воздуху, пугая голубей. А затем Леобен отскакивает в сторону, тряся рукой так, словно обжег ее.

– Что это за чертовщина? – спрашиваю я, моргая и пытаясь прогнать бурю ярких пятен перед глазами.

Кабель перерезан, и его обрубленные концы светятся оранжевым светом. Одна его половина свисает с брюха «Комокса», вторая лежит на земле.

– Противоугонное средство, – говорит Леобен, вылезая из-под квадрокоптера и подхватывая Коула. – Наверное, придется и дверь взрывать. Она заперта, а эти штуки надежнее танков.

Я убираю коробку со световой лентой в рюкзак, разглядывая поврежденный корпус «Комокса». Похоже, у меня получится протиснуться в разбитое окно.

– Возможно, я смогу залезть внутрь, – говорю я.

Леобен смотрит на окно, а затем окидывает меня взглядом.

– Ладно. Только поторопись. Пилот все еще без сознания, но скоро должен очнуться. Будь осторожна, кальмар.

Я застегиваю рюкзак и, оставив его на земле, хватаю винтовку Коула.

– Кажется, я просила тебя не называть меня кальмаром.

Леобен фыркает. Я закидываю винтовку за спину, отталкиваюсь от разбитого дерева и хватаюсь за шасси, чтобы подняться. «Комокс» скрипит и раскачивается подо мной, когда я сжимаю боковую ручку и карабкаюсь к окну.

– Сможешь пролезть? – спрашивает Леобен.

– Думаю, да.

Я замахиваюсь винтовкой и выбиваю зазубренный осколок из рамы, чтобы расчистить себе путь, а затем засовываю голову в окно и осматриваю грузовой отсек.

Внутри темно, а еще пахнет резиной и маслом. Черные матовые стены усеяны крючками и грузовыми ремнями, а у стены в ряд выстроены парашюты. Рядом с коробкой, похожей на оборудование гентеха, лежат два вещевых мешка, но нигде не видно оружия. В кабине на панели управления лежит пилот, все еще без сознания. Я забрасываю винтовку Коула в окно, а затем встаю на колени и, проскользнув внутрь, падаю на пол. Человек в кабине не двигается.

– Пилот еще не очнулся, – поднимаясь, говорю я.

– Видишь ручку?

Я хватаю винтовку Коула и, пошатываясь, поднимаюсь по наклонному полу, потом хватаюсь за желтый рычаг окна. Дверь с шипением поднимается вверх, а к шасси медленно выезжает трап. Леобен приседает и поднимает Коула, я выбегаю им навстречу, чтобы помочь забраться.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Коул кивает, но его взгляд все еще туманный, а шаги неуверенные, он залезает в трюм, хватаясь за один из ремней на потолке, чтобы удержаться на ногах. Когда он поднимает руку, то невольно задевает рану на ребрах и вздрагивает.

– Лучше некуда.

Леобен забирается внутрь с моим рюкзаком и бросает его на пол, вытаскивает из кобуры на боку пистолет. Выразительно смотрит мне в глаза и переводит взгляд на пилота. Я киваю и, прижав винтовку к плечу, иду за ним в кабину.

Панель управления «Комоксом» напоминает приборную панель джипа – такой же изогнутый экран со светодиодами, только здесь встроено два штурвала. На панели высвечивается карта местности, а рядом список предупреждений. Обхватив один из штурвалов, на панели лежит пилот.

У меня перехватывает дыхание. Это Дакс.

– Дакс? – Леобен заскакивает в кабину пилота, убирая пистолет обратно в кобуру.

Он аккуратно сжимает плечи Дакса, поднимает его с панели управления и прислоняет спиной к креслу.

Голова Дакса запрокидывается назад. Он выглядит изможденным, под глазами залегли темные тени, а по бледной веснушчатой щеке тянется синяк. На лбу после аварии появилась глубокая рана, и при виде его залитого кровью лица голову заполняют воспоминания о нападении в Саннивейле.

Внезапно я вновь чувствую руки Дакса на своей шее и его пулю в спине. Слышу крики жителей Саннивейла, с которыми они набрасываются друг на друга. Я понимаю, что той ночью не Дакс причинил мне боль – на него влиял код Лаклана, – но именно его лицо запечатлено в воспоминаниях. Его дыхание, его голос. Мышцы сводит от напряжения, когда я смотрю на него, и в глубине души мне хочется, чтобы он почувствовал себя таким же беспомощным и напуганным, какой себя чувствовала я на полу в том коридоре.

Леобен поворачивается ко мне с широко раскрытыми глазами:

– Опусти оружие!

Я застываю и перевожу взгляд на винтовку. Оказывается, я продолжала целиться в Дакса, сжимая приклад так сильно, что побелели костяшки.

– Черт, – ругаюсь я и опускаю ствол. – Прости.

– Убирайся отсюда! – грубо вскрикивает Леобен. – Я сам с ним разберусь.

– Ладно, – бормочу я и отступаю в грузовой отсек, где скидываю с плеча винтовку.

Руки трясутся, сердце колотится. Дакс был моим другом. Моим напарником по кодированию. Я мечтала, что мы будем вместе после того, как закончится эпидемия.

А теперь я не была уверена, что смогу доверять самой себе, если окажусь рядом с ним с оружием в руке.

– Там Крик? – спрашивает Коул позади меня. Он забирает у меня винтовку и пытается пробраться в кабину, отчего «Комокс» стонет и раскачивается на расколотом дереве. – Какого черта он здесь делает?

– Не знаю, – говорит Леобен, опускаясь на место штурмана и хватаясь за второй штурвал.

Он надавливает на него, и двигатели «Комокса» со скрипом запускаются. Они звучат неправильно – их привычный устойчивый ритм сбился, и от нагрузки начинают дрожать стены.

– Эта штука не выдержит еще одной атаки. Нужно убираться отсюда, пока не появились солдаты «Картакса».

– Мы не возьмем его с собой! – рявкает Коул и хватается за воротник лабораторного халата Дакса.

– Коул, – предупреждающе говорит Леобен.

– Он явно не на нашей стороне, Ли, – возражает Коул. – Он же стрелял в нас.

Леобен тянется и хватает Коула за запястье.

– Дакс стрелял дротиками с транквилизаторами и не собирался нас убивать. Но он прилетел сюда не просто так, и, думаю, нам стоит узнать почему.

Я с сомнением перевожу взгляд с одного на другого и обратно. С одной стороны, я согласна с Коулом – Дакс взорвал джип Леобена и стрелял в нас. Он явно не планировал дружеский визит. Моим первым желанием было вытащить его из квадрокоптера и оставить на поляне, расщедрившись лишь на аптечку.

Но, с другой стороны, как только кошмарные воспоминания о Саннивейле угасают, меня охватывают другие чувства. Хоть и кажется, что с наших розыгрышей в хижине прошла вечность, я не могу не ощущать эхо той привязанности, смотря на него. В хаосе моего прошлого Дакс один из немногих, кого я помню совершенно ясно. Потому что эти воспоминания мои. Мы оба были тогда молоды и наивны, но он много значил для меня.

И, возможно, так будет всегда.

Я поворачиваюсь к Коулу:

– Думаю, мы должны выслушать его.

Коул разочарованно рычит, а затем сдергивает Дакса с кресла и тянет в грузовой отсек.

– Хорошо, пусть летит с нами. Но сидеть он будет там.

Леобен провожает его взглядом, а затем наклоняет штурвал. Дверь закрывается. Коул толкает Дакса на одно из мест и пристегивает ремнями поверх халата, чтобы тот не свалился. Лобовое стекло украшают брызги грязи и щепки от дерева, но сквозь него видно безумные светящиеся вихри, которые вырисовывает стая.

– Куда мы полетим? – спрашиваю я.

– На юг, – отвечает Коул. – Ты говорила, что твоя подруга проследила за Лакланом до Невады?

– Да, Агнес, – кивнув, подтверждаю я, и меня охватывает тревога от мысли, что она отправилась за Лакланом в одиночку.

Я до сих пор не знаю, почему она ушла так внезапно и почему не отвечает на мои звонки. Но она должна быть в порядке. Она самый упрямый человек, которого я знаю.

– Значит, в Неваду, – поворачивая штурвал, говорит Леобен.

Мы взлетаем под скрежет металла. Ветер от винтов влетает в разбитое окно. Когда мы поднимаемся выше, рев двигателей усиливается, становится более монотомным и пронзительным, а сбитый ритм напоминает непрерывный скулеж. Хотя прошел всего час после заката, мы так далеко забрались на север, что летом здесь небо темнеет ненадолго. Горизонт уже окрасился в бледно-голубые тона, и проглядывают первые намеки на солнечный свет. Коул натягивает металлическую шторку на разбитое окно, чтобы сдержать порывы ветра, а затем хватается за один из ремней на потолке, встает рядом со мной и переводит взгляд на Дакса.

– Может, тебе лучше присесть? – спрашиваю я. – Еще несколько минут назад твое самочувствие оставляло желать лучшего.

– Я в порядке, – говорит он. – Просто моим модулям нужно было время.

– У тебя из тела торчал кусок металла.

– Знаю. – Он закидывает винтовку на плечо. – Но у меня были ранения и посерьезнее.

Мы взлетаем над стаей голубей, и Леобен увеличивает скорость, отчего «Комокс» кренится вперед. Я опускаю одно из сидений возле кабины пилотов и сажусь на него, разглядывая Дакса. Он выглядит ужасно. Волосы грязные, одежда мятая и испачканная, как будто он не менял ее несколько дней. Правда, на челюсти нет и намека на щетину, хотя, скорее всего, у него стоит какой-нибудь алгоритм, отвечающий за это. Синяк на щеке темный и явно болезненный, а рана на лбу глубокая, и из нее все еще сочится кровь. Похоже, последняя неделя далась ему так же тяжело, как и нам.

Он начинает кашлять, его веки трепещут, а затем он моргает, приходя в себя. Дакс поднимает на меня глаза, а затем они расширяются от удивления.

– Принцесса, – невнятно бормочет он. – Ты жива.

Коул вскидывает винтовку:

– Не называй ее так, если хочешь и дальше оставаться в сознании.

Дакс переводит замутненный взгляд на него, а затем на Леобена, сидящего в кабине. После чего вздыхает и откидывается на спинку сиденья.

– Все пошло не так, как я планировал.

Я встаю и взмахиваю рукой, прося Коула убрать оружие.

– Какого черта ты стрелял в нас, Дакс?

Он прижимает пальцы к ране на лбу, и они окрашиваются кровью.

– В джипе было оружие. Я опасался, что вы подстрелите меня, поэтому и взорвал его. Я прилетел сюда, чтобы помочь вам. Центральный штаб «Картакса» объявил вас в розыск.

Леобен оглядывается на него из кабины:

– Центральный штаб?

Дакс кивает, щурясь, словно пытается разглядеть что-то за оповещениями, которые всплывают у него перед глазами.

– Бринк отправил к вам посланника и солдат. Они отправились к лаборатории, где вы разбили лагерь.

– Черт! – вскрикивает Леобен.

– Кто такой Бринк? – спрашиваю я.

Коул беспокойно переступает с ноги на ногу.

– Глава Центрального штаба «Картакса». Именно там управляют всей организацией: военными, учеными, бункерами.

– Почему я никогда об этом не слышала?

– Потому что именно это им и нужно, – говорит Коул. – В Центральном штабе не попадают под радары. Они обычно не вмешиваются, пока все не становится… сложно.

– Ну, сейчас все, определенно, сложно, – говорит Дакс, дергая ремни. Он выглядит пьяным, его лоб заливает пот. – Нам нужно спрятаться, и быстро. Я забил в навигатор место… – Он замолкает, когда под нами раздается взрыв, достаточно громкий, чтобы заглушить на миг гул винтов. – Что это было?

– Наверное, снова чертовы фейерверки, – говорит Леобен. – Похоже, мы пролетаем над лагерем выживших.

Побледнев, Дакс переводит взгляд на металлическую шторку, закрывающую разбитое окно, а затем на меня.

– Улетай отсюда. Держись от него на расстоянии не меньше полутора километров.

– Не ты здесь отдаешь приказы, – говорит Коул.

– Просто сделайте, как я говорю, – резко отвечает ему Дакс.

Он снова заливается кашлем, наклоняясь вперед и приоткрывая рот.

По шее ползут мурашки. Этот взрыв совсем не напоминает фейерверк. Звук был совершенно другим. Он очень похож на те взрывы, которые мы с Леобеном слышали в лагере. «Комокс» кренится влево, а я встаю и захожу в кабину. Леобен с остекленевшим взглядом наклоняется вперед и всматривается в происходящее внизу. Все еще царит ночь, лес окрашен в оттенки синего и серого, но первых лучей рассвета хватает, чтобы увидеть темные полосы дорог, петляющих между деревьями. Под нами находится лагерь – с десяток машин припарковано вокруг нескольких приземистых строений. Я вглядываюсь в лес, пытаясь отыскать хоть намек на фейерверк или взрыв, но ничего не вижу.

Дакс снова кашляет. Я оглядываюсь на него, и мурашки от шеи ползут вдоль позвоночника. Он все еще смотрит на разбитое окно «Комокса». Он посмотрел на него сразу, как услышал взрыв, а потом перевел взгляд на меня. Сквозь металлическую заслонку с шипением проникает воздух – она не герметична, но это не важно. Нам больше не нужны воздушные шлюзы, ведь вакцина найдена.

– Ты в порядке, Дакс? – насторожившись, спрашиваю я и иду к нему.

– Я в порядке, – сглотнув, отвечает он и вытирает пот на лбу рукавом халата.

– А по виду не скажешь.

Я опускаюсь на одно колено рядом с ним и всматриваюсь в лицо. Он потеет, его глаза налиты кровью, а синяк на шее окрашен в фиолетовые и красные цвета. Я тянусь к воротнику его рубашки, но он хватает меня за запястье.

– Пожалуйста, – шепчет он.

– Не трогай ее! – выкрикивает Коул.

– Все нормально, Коул, – успокаиваю его я.

А затем высвобождаю руку из хватки Дакса и снова тянусь к его воротнику. Он пораженно вздыхает, закрывает глаза и сжимает в руках ремни.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу его рубашки и тянусь к следующей. Оказавшись так близко, я ощущаю, что от Дакса исходит неприятный запах – он явно не мылся последние несколько дней, как и мы. Но дело не только в этом. Что-то меня настораживает в этом запахе. Я развожу в стороны полы его рубашки и вижу бледную грудь, усеянную темными синяками.

Это не может быть то, о чем я думаю. Но когда Дакс поднимает голову и его изумрудные глаза встречаются с моими, меня охватывает ужас.

Он заражен.

Загрузка...