Калика перехожий

3

В дороге они вторую неделю. Сама дорога, уходя от деревни к деревне, начиналась с узкой тропы, летником погружалась в смешанный лес, пересекала речушки и змеилась вдоль болот. Песчаная почва южных территорий Руси и лес делала светлым, не было того бурелома, каковой бывает в лесах Подмосковья и Ленинградской области, какими их помнил Ищенко. На их пути не встретились заболоченные торфяные поляны с темными бездонными омутами, как на северных территориях России. Ночевали в попадавшихся в пути деревнях, один раз на постоялом дворе на перепутье дорог в глуши, а как же, везде люди живут. Пару раз пришлось коротать ночь на придорожных полянах, под шум ночного леса и потрескивание костра. Зато днем слух ласкал щебет птиц, погода им досталась отменная. Едешь непоспешая по лесным просторам и радуешься летнему солнцу и небу, и тому, что ты просто есть на белом свете. Хорошо! Ощущения у Андрюхи были как в детстве: особых забот – нет, что ждет их впереди – неизвестно. Русь велика. Прикольно! Точно, как в детстве.

К вечеру узкая дорога соединилась с дорогой раза в три шире прежней. По ней обычно проходили торговые караваны, воинские дружины, по ней перегонялись табуны лошадей и гурты домашнего скота. Дорога, на которую выскочили кривичи, была проложена между Черниговом и Киевом. По такому широкому тракту кони понесли седоков ходко, а колеса телег голосно зашумели, заставив тарахтеть короткий поезд на всю округу.

– Если бы не твой крюк, верст через тридцать мы бы свернули на полночь, пересекли добрый кусок леса и попали бы на другой шлях, тот, что прямиком идет на Новогород, – не сбавляя ход своего коня, оповестил Судислав, как бы в чем-то пеняя своему сотнику. – А так, мы все через те же тридцать верст на полдень повернем. Я сии места добре знаю, не раз приходилось проходить по ним с дружиной северян.

Ищенко промолчал, не поняв, осуждает его в своем высказывании десятник или по обыкновению констатирует факт.

Галопом поскакали по извилистой, широкой дороге, с песчаным грунтом, утоптанным сотнями повозок. Справа и слева тянулся пейзаж густого леса, в котором пространство между деревьями заполнил колючий, высокий кустарник и лещина. Шорох песка под копытами глушил лошадиный топот. Возницы телег, едущих навстречу, издали заметив всадников, одетых в простую повседневную одежду, но видно, что оружных до зубов, принимали правее, выезжая на обочину, нашаривали, подвигая поближе к себе, топоры и мечи, с опаской наблюдали, как верховые проходят мимо, спешат по своим делам.

Выскочили к деревянному широкому и длинному мосту через Десну, а переправившись, версты через три, подъехали к перекрестку, где на обочине дороги, ведущей в смоленские земли, лежал огромный, с сединой от поросшего мха, камень, вещающий о дорогах и их направлениях – жига.

Роман потянул поводья, останавливая разгоряченного коня, огляделся. Вокруг перекрестка и дорог, уходящих с него, простиралась стена густого леса. Андрей завороженно вглядывался в камень, будто сошедший в эту реальность с картин Васнецова. Серый валун наполовину врос в землю, бегут по камню древние чиры-резы, временем неумолимым истёртые, кои лишь волхвы-ведуны разумеют.

– Интересные камни на дорогах валяются, – промолвил Ищенко.

– Ну, вот от этого жиги нам воротить на восход Хорса, – промолвил десятник, поравнявшись с лошадьми бояр, указал рукой направление.

Свернув, пустили коней легкой рысцой.

– Эх, Андрей, только после смерти отца я понял, как мне его не хватает. Ты бы видел, как мы под Киевом охотились на всякого зверя, в своих родовых угодьях. В пущах лесных два тура метали меня рогами вместе с конем, олень бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал. Вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь у колена потник укусил, лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною опрокинул, и бог сохранил меня невредимым. И с коня много падал, голову себе дважды разбивал, и руки и ноги свои повреждал – в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своею, не щадя головы своей. Отец посмеивался, говорил, что крепкий род у нас. Он сам, на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и в стужу, не давал себе покоя. Весь распорядок и в доме у себя тако же сам устанавливал. И у ловчих охотничий распорядок свой завел, и у конюхов. О соколах и о ястребах заботился. Бедного смерда и убогую вдовицу не давал в обиду сильным на своих землях. Вот каков был боярин Свенельд. Мы ведь род от варяжского корня ведем. Все в семействе воины. Теперь отца нет, я ушел из стольного града. Старшим в роду теперь мой средний брат считается. Род, конечно, не пресечется, только чую, моего семени в продолжении его не будет.

– Не кручинься, боярин, не все так плохо, ты еще молод, женишься, сына породишь.

Они как раз миновали деревеньку и выехали к одинокому полю, возделанному у самого летника. По другую сторону от дороги раскинулся лес. Ищенко смолк, наблюдая необычную картину на недавно убранном куске земли. Женщина, одетая в полотняную рубаху и поневу, перекатывалась по обработанной земле и что-то бубнила в голос. Разобрать, о чем речь, было невозможно, далековато. Рядом с ней застыло все семейство.

– Спятила баба? – кивнул в сторону смердов Андрей.

Судислав хмыкнул в усы, привычно обыденно глянул на своего сотника, практически менторским тоном пояснил «недоумку»:

– После окончания жатвы хлеба в этих местах хозяйка дома выходит на поле и катается по последней полосе. Меж тем еще и заветные слова кажет: «Нива, нива, отдай мою силу». Людины считают, что земля отдает женке потраченные во время жатвы силы. На поле оставляют несжатым пучок колосьев, смерды его называют пожинальной бородой и предназначают богу.

Поле осталось позади, а летник углубился в лесной массив. Солнце зашло за кроны деревьев, раскинув полутень на все живое вокруг. Пора было искать пристанище на ночь, но возвращаться к оставленной позади деревеньке не хотелось, да и прошли они от нее уже верст пять.

– Чего пригорюнился, Андрей?

– Скоро ночь, не слишком хочется коротать ее по-походному.

– А и не придется. На расстоянии стрелища гостиный двор будет.

– Это в такой-то глухомани?

– Сам ты глухомань! Ты не смотри на то, что дорога узкая, по ней часто купцы к пограничным городкам да погостам товар свой возят, оттого и место для постоя не пустует. Иной раз они в таких местах товаром меняются, могут в нем его за монету сбыть, перекупить, перепродать. По-другому такие дворы корчмой называют, проезжий и прохожий народ сходится на огонек для питья и еды, для бесед и попоек с песнями и музыкой. Хочешь, будешь пить квас, захочешь – пиво или мед хмельной. Ранее в корчмах в кости фарт свой спытать можно было, нонича из византийских краев новую игру привезли, карты на дорогой лощеной бумаге, о четырех мастях, хиновскою цифирью помечены, с ликами цесарей, воев и венценосных женок.

Прилепившийся к дороге гостиничный комплекс, если таковым можно было назвать деревянные постройки с воротами и широким двором за ними, произвел на Ищенко удручающее впечатление. Почерневшие от времени, ветра и дождя бревна, очищенные от коры, слегка отесаны. Посредине подворья выложен из бревнышек колодец. У частокола выставлены телеги и повозки постояльцев заведения, лошади под навесами и в конюшнях. По двору шатается уйма народу, судя по всему, у хозяев аншлаг, явно не бедствуют. Прислуга мечется как угорелая, пытается успеть выполнить все пожелания приезжих. Откуда-то с заднего двора до ушей доносится характерный шум, режут скотину к кухонному столу. С ним перекликаются заунывные мелодии текстов песен современной попсы из открытых окон среднего дома. Песни поются на русском языке, но лучше бы певцы молчали, Андрей сразу уловил дичайшую несогласованность в пении артистов. Если коту наступить на хвост, орал бы он не в пример выразительней. Косой взгляд, брошенный в сторону Романа, дал полный расклад на происходящее. Киевлянин воспринимал все как должное. Ну, что ж, знать, так и надо!

– Вы у нас заночуете, гости дорогие? – задал вопрос один из двоих молодых парней, входивших в число обслуживающего персонала заведения, выбежавших к приехавшим. – На постой всех не разместим. Сами видите…

Абориген повел рукой по округе.

– Имеется хорошая комната на двоих, чистое белье сейчас постелим. Баня топлена. Лошадей почистим, напоим и поставим в конюшню. Все в лучшем виде сделаем. Только воям вашим придется… – Мужик снова замялся. Нашелся Судислав:

– Мы тут недалече разместимся. Не привыкать. Место я знаю, бывал здесь. Только бы в баньке помыться.

– Помоем и плату за помывку не взымем, – заверил работник гостиного бизнеса. – К заходу солнца подъезжайте. Харчи на два десятка людин тож к сему времени поспеют.

– Вот и добре!

Ищенко кивнул десятнику.

Сняв с лошадей нехитрую поклажу, Андрей с Романом сами занесли ее в предоставленные апартаменты. Комната небольшая на одно окно. У стен две лавки с тюфяками, набитыми соломой. Скорая на работу женка при них постелила чистое белье, на лету поймав мелкую монетку, так же споро ретировалась прочь.

– Ну как? – спросил Роман.

– Сойдет, – односложно ответил кривич.

– Тогда поторопимся, пока на дворе еще нет кромешной темени, нужно помыться.

– Рухлядь нашу не тиснут из комнаты?

– Нет. Видел в коридоре челядина хозяйского? Он нас, считай, принял, проследит за дверью. Никто чужой сюда не войдет.

Через час, распаренные и намытые, они сидели в трапезной. Испорченному цивилизацией Андрюхе место приема пищи и развлечений показалось похожим на самую затрапезную столовку времен девяносто первого – девяносто третьего годов двадцатого столетия. Антисанитария полнейшая! Шум, гам подвыпивших мужиков, сидевших за столами, составлявшими компании по интересам. Но судя по поведению Романа, его придорожная забегаловка вполне устроила. С кухни, да и в самом помещении гостевой комнаты, вкусно пахло снедью. Скромно, не привлекая к себе особого внимания, расположились в одном из углов помещения, за маленьким столом как раз на двоих, при всем, при том внимательно оглядев кворум. Молодой парень принял у них заказ, а вскоре оба путешественника своими ложками наворачивали наваристые щи, а на столе в деревянных больших тарелках материализовались и жареная тушка гуся, и запеченная речная рыба, зелень и овощи, горшок с парующей ароматом кашей. По мере насыщения Роман выказывал все больший интерес к происходящему за соседними столами. Там шла азартная игра, слышались негромкие возгласы распаленной толпы. Косые, алчные взгляды играющей братии блуждали по всему пространству залы, тормозили на удачливых игроках, на скобленных добела столах. Люди отдыхали.

Роман здоровой рукой потрогал кошель на своем поясе. Ищенко совсем не понравился азартный блеск в глазах напарника. Таких глаз он видел много еще в своей прошлой жизни. Было время, когда безденежье в армии заставило искать подработку на гражданке. Ему с его сослуживцами удалось устроиться вышибалами в ночной клуб на окраине Москвы, в одном из спальных районов. Клуб под не очень понятным для обывателя названием «Узурпатор» тогда с распростертыми руками принял их в свои объятия. Работать пришлось в команде с уволенными со службы ментами, спортсменами и действующими военными. Нормальные люди, пришедшие на работу в охрану той ночной клоаки, могли продержаться там не больше двух смен. Пьянь несусветная, нарки, проститутки, молодые ретивые даги, местечковые урки крышующей заведение группировки, работники рынка – вот неполный список еженощного контингента. Добавить ко всему вышеперечисленному «культурную» программу, душераздирающую музыку на полную катушку децибел, стычки, драки, часто кровь и потасовки, сауну в левом крыле «малины» и игровые автоматы в отдельном зальчике, и впечатление, что ты попал в дурдом, становится полным. Вот там-то Андрей и насмотрелся на то, как люди проигрывались вдрызг, можно сказать, «до нательных крестов». Вот такие глаза, как у Романа сейчас, были и у них.

«Оп-па! Неужели встряли!» – мелькнула мысль в сознании лейтенанта.

– Да-а! Давненько я не бывал в таких местах. Пожалуй, тряхну стариной!

– Так это…

– Ты, Андрей, иди, отдыхай, с дороги-то устал. Да и не стоит оно того, чтоб привыкать, меня отучать поздно.

Кривич с сомнением посмотрел на весь этот бедлам. Взрослые люди, иные из них купцы, воины, деловые. Ну, да не ему их судить. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом ходить западло! Поднялся по лестнице на галерею второго этажа, прошел к снятой комнатухе. В комнате стоял запах леса, тянуло грибной прелью, одновременно к этому примешивалась зелень трав и что-то ягодное. Хорошо, однако, никакой гари двадцать первого века! А лес-то вон он за окном, правда, его сейчас не увидеть – темно. Сняв сапоги, распустив сбрую с мечом и ножом, отложил к изголовью, как был в одежде, повалился на чистую кровать, втянул в нос запах свежего сена в подушке. Благодать! Всем телом, до хруста потянулся, лежа на лавке. Свечу задувать не стал, прикрыл глаза в надежде скорого сна.

– Не рановато ли спать собрался, витязь?

Скрипучий голос с соседней лавки заставил Ищенко вскочить на ноги, оказавшись перед незваным гостем. На Романовой лавке спокойно восседал козлобородый мужик, весь вид которого был потешным, если бы Андрей не разглядел его взгляд. Из-под густых, кустистых бровей, в свете мерцавшей свечи, на Ищенко смотрели глаза с разноцветными зрачками. Левая сторона меховой потрепанной временем одежды запахнута на правую, порты засунуты в сапоги, шапка надвинута на непокорные лохмы – задом наперед. Однако на простого ворюгу не похож, и дух лесной именно от него исходит. Конечно, веет от него чем-то сродни враждебности, только вряд ли по отношению именно к нему, он бы почувствовал это.

– Вечер добрый, добрый человече! Никак дверью ошибся? – поздоровавшись, спросил гостя Андрей.

– Хм! Да нет, зашел куда хотел.

– Стой-стой! Уж не лешим ли этих мест ты будешь?

– Ну?

– Ха-ха-ха! Вот так встреча. С твоим собратом я в дружбе.

– Да-а! И как тебя угораздило в сие гиблое место попасть?

– Обстоятельства. Эту корчму мимо проезжали, вот и решили заночевать.

– Плохо.

Из-за двери послышались быстрые шаги, Ищенко по звукам узнал Романа. Дверь распахнулась, и на пороге застыл киевлянин. Мельком окинул комнату, стоявшего на ногах Андрея, недовольно спросил:

– Ты чего не спишь?

– Так не хочется еще. Уже наигрался?

Роман плечом подвинул его в сторону. Прошел в помещение, нагнувшись, вытащил из-под своей лавки переметную сумку из выделанной кожи. Потянув за шнур, распустил горловину на мешке.

– Ты не поверишь, вот чую, что фарт мой, а кошель серебра спустил в один присест. Ништо, сейчас отыграюсь.

– Во что хоть народ играет?

– В разное. На трех столах в «зернь» кости мечут, за одним играют в карты. Ну, я пошел.

Роман, сунув за широкий пояс объемистый кошель, отведя взгляд от Андрея, выскочил в коридор, громко хлопнув за собой дверью.

Ищенко сразу и не понял, как напарник не смог разглядеть лешего. Сам прошелся взглядом по пространству комнаты, с трудом увидел хозяина леса у самой стены. Нежданный гость стал величиной с наперсток, не больше. Скошенный в улыбке рот и прищур глаз говорили о том, что произведенным на человека эффектом мимикрии он сам остался очень доволен. От увиденного челюсть отвисла, Андрей сморгнул и чуть ли не отшатнулся. Леший сидел перед ним в свой обычный размер, только улыбка исчезла с его лица.

– В поганом месте вы на ночь глядя оказались. Сейчас твоего попутчика обдерут как липку, аще решат, что у вас за душой серебро, попытаются отнять. В этих стенах фарт имеется только у хозяина сего гостинца и боле ни у кого.

– Шельмуют?

– И не только! – решив показать, насколько все серьезно, леший поднял вверх перед собой указательный палец. – На тебе охранная метка мово родича имеется, когда увидел в дороге, думал перенять вас, потом решил, что переночуете по-походному. Ан нет, твой напарник про сие пристанище знал. Я сюда чудом никем не замеченным проскочил. Гляжу, на тебя кто-то из сильных духовиц обережный круг наложил, тебя и не торкнуло черное колдовство, зато друг твой и так к игре слабость имеет, а тут еще черный наговор сего места, как капкан, сработал.

– Да ты толком объясни! По мне, так здесь обычный игровой шалман обосновался, лохов разводят.

– Какой там… Сейчас на приграничных дорогах хозяйничает ватага татей, а атаманом у них Мизгирь. Слыхал о таком?

– Нет. Откуда?

– Свою кличку сей смертный оправдывает. Паук-волк, он здесь и есть паук. Да если б только это! С византийскими чернецами хлынули на Русь полчища нечисти, заметь, это тебе не нашенская нежить, к коей отношусь и я. Тут дела похлеще завернулись! Душа Мизгиря черным черна, продана за мнимый фарт ихнему дьяволу. Первый помощник атамана, Чекан, он тоже сейчас внизу кости бросает, шептун сильный, не всякий волох с ним сладит. Оба, и атаман, и его наперсник, под купцов рядятся. Ежели тебе сила дадена, а духовица смогла глаза раскрыть, сможешь увидеть, кто стоит за спиной атамана, угадаешь его меж другими. Чтобы увидеть черта, посмотри на худого купца через рукав рубахи. Словом скажешь: «Черт, черт, покажи хвост!» Иди, уводи свово товарища от столов, пока не проиграл все монеты.

– Слушай, а чем же отличается черт от других персонажей сей реальности?

– Не ко времени вопросы задаешь! Ну, уж коль задал… Во-первых, он всегда делает только зло, он вообще не способен помочь смертному. Возьми хоть меня, я могу завести человека в чащу, но я же, ежели знать, как себя повести, и ягод помогу набрать, дорогу домой укажу. Водяной, тот, несмотря на все его коварство, может нагнать рыбы в сети рыбаков или помочь мельнику за мельницей следить. Уж на что банник сам по себе натура злобная, если его вежливо попросишь, разрешит в бане переночевать, еще и от других банников оборонит. У черта же задача одна – как можно скорей сгубить людина, встреченного на пути, довести его до смерти и завладеть душой. Чтобы достичь сего, он способен на любую хитрость, на любой обман и притворство. Черт – абсолютное зло. Во-вторых, тебе бы, друг ситный, поторопиться!

За самым большим столом, в толпе играющих в кости, выделялась тонкая фигура бородатого совсем не крепкого мужика, обладавшего в манере поведения какой-то утонченностью, свойственной натурам аристократичным или артистичным, одетого в кафтан, похожего на купца средней руки. Он, улыбаясь, верховодил в кругу игроков, отпускал шутки, подсмеивался, собирая игральные кости в стакан, выбрасывал их на столешницу. Ищенко мимоходом, как объяснял лешак, глянул ему за спину, туда, где виднелся оконный проем, от увиденного чуть не споткнулся. На подоконнике сидело антропоморфное, небольших размеров существо, покрытое черной шерстью, с рогами, хвостом и копытами. Лукавый, забросив ногу на ногу, раскачивал верхней конечностью. Глядя из-за спины реципиента за происходящим за столом, он лениво морщил нос, больше похожий на свиное рыльце. Скучно было нечистому! Скучно и предсказуемо. Помимо воли хозяина хвост рогатого отбивал такт музыкального сопровождения песенников.

Андрей заглянул за плечо Роману. На столе перед попутчиком лежал рассупоненный кошель с деньгами, явно похудевший с того часу, каким он был по-первых. Роман почувствовал присутствие товарища за спиной, недовольно повел плечами. Его очередь метать кости. Одной рукой стаканом зачерпнул кубики со стола. Размешивая их под нетерпеливый гул собравшихся, высыпал на скобленую древесину столешницы. «Зернь» рассыпалась по столу.

– Го-о-о! – разнесся над столом выкрик подогретой алкоголем и азартом толпы. Выпали «голь» – один-один. Роман скривился от неудачи. Ход перешел к соседу. Снова бросок, и снова выкрик толпы:

– Го-о-о!

Чуть лучше. «Петух» – два-три. Следующий претендент на победу выбросил «чикву» – два-два. Ход дошел до Мизгиря. Бросок.

– В-ва-а-а!

Толпа рвет голосовые связки. Вот это да-а! «Полняк» – шесть-шесть!

Андрей приник к уху напарника. Зашептал:

– Роман, завязывай, сейчас все деньги спустишь.

– Отстань! Чувствую со следующим броском придет фарт.

Что на такое скажешь? Пора валить из-за стола. Ох, как пора! Совсем незаметно ткнул указательным пальцем в узел нервных окончаний у самой шеи Романа. Чуть отступил, вроде бы как он ни при чем. Соседи по столу подметили, как поплохело калечному. Видно, расстроился с проигрыша. Вон как тяжело дышит, и глаза кровью налились. Не помер бы только! Возись с ним, от игры отрывайся. Ищенко в свою очередь заметил, как никем кроме него невидимый черт сам сунул рыло к уху Мизгиря, зашептал чего-то в него. Увидел и то, как округлились глаза бандита.

– Человеку плохо! – объявил всем Андрей. – Сей миг я его до лавки дотащу, отлежится, оклемается.

Взвалив неподвижное, обмякшее тело на плечо, тем не менее, не забыв сграбастать кошель со стола, освободив игровое место, понес товарища в номер, ощущая на своей спине тяжелый взгляд.

– Фух! Вроде костистый, а тяжелый!

Сбросил Романа на лавку.

– Уходить вам отседова потребно! – констатировал ситуацию леший. – Не оставлють вас в покое. Как пить дать наведаются в гости.

– Уходить? Как тут уйдешь? Лошадей не бросим. Мимо не просочимся. Разве что через окно?

– Не знаю. Но и мне пора линять. Тяжек мне дух сего гиблого места. Вот, кажись, и лес в двух шагах, а терпежу быть тут, почитай, и не осталось. Твой товарищ когда в себя придет-то?

– А сейчас и придет. Леха, ты уходил бы, чтоб Рому не смущать, он к таким вывертам положений не сильно приучен.

– И то верно. А вы как же?

– Как-нибудь управимся, при помощи «палки и какой-то матери».

– Ха-ха! Эх, нравишься ты мне, Андрюха. Лихой парень!

– Так я и есть лихой.

– Ну, тогда удачи тебе, лихой!

– Увидимся!

Леший на глазах уменьшился в размерах, соскользнул с лавки на пол и, протиснувшись в щель, исчез. Ищенко, повернув Романа на живот, ткнул пальцем в известную точку на теле товарища. Прошла минута, не меньше.

– В-ву-у-а! – воплем выразил боль напарник. – Что это было со мной?

Не особо вдаваясь в лишние подробности, опустив участие лешего в деле, Андрей рассказал о некоторых событиях начала ночи. Предъявил опешившему Роману его частично оприходованный кошелек.

– Что, правда, черта своими глазами видел?

– Вот, как тебя сейчас. Что делать будем?

– Не знаю. Я ведь толком ничего и не помню, все как в пелене.

Молча посидели на лавках друг напротив друга, при свете свечи полупали глазами, еще не решаясь озвучить мысли. Роман хлопнул ладонью по своему колену.

– Так! Уходить нам никак нельзя, значит, остаемся. Черт, говоришь?

– Угу.

– Тогда нужно продержаться до крика третьих петухов.

Ищенко подвинул свою лавку к двери, на нее взгромоздили вторую лавку. Оба надели брони. Расположились ждать.

Затянувшаяся тишина в комнате в течение сравнительно короткого времени перешла в тишину за ее пределами. Затихли музыканты внизу, угомонились приезжие гости. Вместе с тишиной за стенами гостинца нарастало напряжение душевное и телесное. Какой там сон?! Андрей впервые в жизни столкнулся с таким врагом. Это тебе не бородатый моджахед и не забитый жизнью и жаждавший поживы пастух из горского тейпа, не обдолбанный латинос и даже не янки, здесь что-то покруче будет, и ставка повыше. На кон выставлялась не только жизнь, но и душа. По всем прикидкам на дворе около трех часов ночи. Зубы непроизвольно отбивали бравурный марш, правда, не понять, какой именно. Та-ак, что нам, продвинутым кабанам, известно о чёрте? Ну, креста не выносит, еще молитвы, ага, от святой воды совсем не тащится, она для него вроде кислоты будет. Но это все инфа из фильмов, да и та из-за бугра. Ясно дело, амеры могут придумать такую лабуду, что в натуре не расхлебаться! Тупой народец, ожиревшая нация.

– Роман!

– Чего тебе? – сжав в ладони рукоять клинка, отвлекшись от двери, спросил напарник.

– У тебя в сумке случаем святой воды не припасено?

– Откуда?! – округлившиеся от удивления глаза метнули неприязненный взгляд.

– Ну, да. Прости дурака, погорячился с вопросом.

Что там еще не любит нечистая сила? Где-то то ли слышал, то ли читал, чтобы унять нечистого, ему нужно накинуть на шею либо крест, либо недоуздок. С крестом напряг, из Андрюхи и в прежние-то времена, еще в прошлой жизни, всегда был плохой почитатель Иисуса. Только то, что в детстве бабка покрестила, вот и вся вера. Забыл, когда и в церковь заходил. Недоуздка ваще нет, он же не конюх какой! По коридору протопали шаги людей. Судя по шуму, человек восемь. С их приближением к шуму шагов добавилось сопение. Сочный, совсем не старый голос, по интонациям привыкший отдавать распоряжения, сказал:

– Открыл бы нам дверь, боярин, нам с тобой непонятку утрясти нужно.

– Какую такую непонятку? Ночь на дворе. Утром разберем все непонятки, – сонным голосом откликнулся Ищенко.

– Ты калечного от игры увел, он мне должон!

Андрей вовремя прикрыл рот Роману, готовому ввязаться в пока еще словесный спор.

– Калека без памяти лежит. Утром приходи, может, к утру ему полегчает.

– Значит, открывать дверь не желаешь?!

Кривич промолчал.

– Не откроешь, так я к тебе своего большачонка подошлю. Он мне откроет.

За дверью раздался гогот подвыпивших мужиков, явно чувствовавших себя в этом заведении хозяевами. Крепкий удар в дверь с той стороны сбил с притолоки скопившуюся пыль. Мысли выскочили из головы. Вдруг увидел, как через калитку, через щелястую древесину на ней, как через воздух, рука просовывается к засову на двери. Что за…! Рука волосатая, когтистая, чуть на обезьянью лапу похожа. Радует, что рука, а не лапища! Роман ее тоже, естественно, углядел, может и испугался, да только пока еще слишком короток был век христианства на Руси, служилый народ не боязлив. Хлестнул крест-накрест мечом по просунутой конечности, повышая голос до командного гласа, продекламировал неизвестную Андрюхе молитву:

– Избави мя, Господи, от обольщения богомерзкого и злохитрого антихриста, близгрядущего, и укрой меня от сетей его в сокровенной пустыне Твоего спасения. Даждь ми, Господи, крепость и мужество твердаго исповедания имени Твоего святого, да не отступлю страха ради дьявольского, да не отрекусь от Тебя, Спасителя и Искупителя моего, от Святой Твоей Церкви. Но даждь мне, Господи, день и ночь плачь и слезы о грехах моих, и пощади мя, Господи, в час Страшного Суда Твоего. Аминь!

Подействовало! Да так подействовало, что от визга и крика пары голосов за дверью зубы свело, видно, паршивый децибельный ряд подобрал нечистый.

– У-вва-а! За все посчитаюсь с тобой, боярин!

– Ты сначала достань меня, Мизгирь!

– Признал? Призна-ал! Вышибай дверь!

Сильные удары обрушились на дверное полотно. Что-то заставило Ищенко обернуться. В открытый оконный проем при свете круглой луны лез до боли знакомый силуэт, и горбылевский голос возвестил:

– Фу-ух! Еле разыскал тебя, бродяга!

– Сашка, ты? – удивился Андрей.

– Кто ж еще? Помоги!

Ищенко метнулся к окну, ухватил протянутую руку, впопыхах слишком резко дернул на себя, заставив не ожидавшего такой прыти Горбыля усиленно перебирать нижними конечностями через подоконник. Е-е-о! Вместо обычных ступней на глаза Андрею попались свиные копыта внизу Сашкиных порток. Действия в экстремальной ситуации, как натаскивают в спецназе ГРУ, опередили мысли. В лоб еще не успевшего разогнуться Горбыля впечаталась плюха от всей души. Да так славно впечаталась, что тело совершило обратный кульбит, вмазалось хребтиной в нижнюю планку подрамника на окне, а копыта на миг зависли выше головы.

– Мля-я-а! – со стуком верхнего ряда зубов с нижним вырвалось из пасти «чудовища».

Сашкин лысый калган материализовался в свинячье рыло с короткими рожками на лбу черепа. А вот и хвостяра! Андрей, не раздумывая, ухватил рукой почти безволосую веревку, с коровьей кисточкой на конце, росшую из чертячей жопы, крутанув, наматывая на руку, дернул к себе. Видно, черти боятся не только святой воды! Нечистый оклемался явно быстрее обычного человека, попытался выскочить в проем окна. Не тут-то было, Ищенко тащил его на себя, упираясь, как мог. Клешни и копыта черта одно время буксовали на месте, создавая шум скачки как при озвучке кадров на киностудии. Силы у такого бегемота было до хренища. Андрей понял, не удержит! Секунда и клинок в руке. Взмах, и черт, перескочив подоконник, растворился в ночи. В сжатом кулаке остался лишь хвост беса. А за спиной Андрея уже шла настоящая потасовка. Ватага, раздолбенив дверь, лезла через нагромождение лавок в комнату, где, считай, однорукий Роман уже успел приголубить двоих мечом по темечкам, развалив черепушки и разбрызгав мозги и кровушку на пол и матрасы. Толпа напирала, спасала лишь узость прохода.

– Ку-ка-ре-ку! – донесся со двора крик разбуженного петуха.

Ищенко, отбросив ненужный сейчас предмет чертовой плоти, сунулся на подмогу напарнику. Он не стал переть буром, скользнул по стеночке к углу, а уже оттуда провертел мечом дырки в паре беспредельных мужиков. Шум, стоны, крики слышались, казалось, везде. Прилепившегося к стене Андрея неожиданно обхватила рука нечистого, просунувшаяся через древесину стены. Сдавила, выдавив воздух из легких. Ничего себе силища! И Романа на помощь не позовешь, некогда ему. Напрягся.

– Гы-ыть!

Попытался освободиться или хотя бы ослабить захват.

– Ку-ка-ре-ку-у!

Хватка действительно ослабла, но рука не убралась.

– Гы-ыть!

Поднапрягшись, из последних сил он протащил через стену всего черта. Блин, мохнатый! И из рыла прет отвратно! А само рыло у самой щеки, захотел бы, мог и ухо зубами оттяпать, с него станется. У-у, зараза адская! На тебе по печени! Дышать стало совсем невозможно. Точно задушит, свин рогатый!

– Ку-ка-ре-ку-у!

Черт отпрянул от Андрея, огненным комком осветив комнату, ушел в пол. Пламя огня заструилось по древесине, в первую очередь набросилось на просыпанную солому и сено матрасов. Кругом стало светло. Снаружи донеслось:

– Го-орим! Пожа-ар!

Это проснувшиеся от шума постояльцы, оставленные мороком чертячего колдовства, наконец-то пришли в себя.

Роман, метнувшись к хрипевшему Андрею, подтащил его к окну.

– Лезь наружу, если жизнью дорожишь!

Ищенко потом с трудом мог вспомнить, как оказался на подворье. Как это здорово встретить рассвет и дышать свежим воздухом полной грудью. Он сидел на потоптанной траве, ошалело мотал головой, приходя в себя, наблюдая, как неподалеку мечутся люди, перетаскивая к повозкам какое-то имущество. Рядом с ним стоял Роман, держал в поводу их лошадей, под ногами которых валялось спасенное барахло и оружие. Гостинец догорал. Скоро совсем не станет гнилого гнезда разбойничков. Огонь очистит все. Ночь прошла. А вот и кавалерия подоспела, и как всегда вовремя.

В ворота горевшего гостиного двора верхами заскакивали бойцы Ищенко.