Эскиз

2

На улице было пронзительно тихо. Ещё бы — те, кому утром на работу, пока не проснулись, и даже собачников толком не было. По улицам медленно и сонно ездили редкие машины, ещё реже попадались автобусы. Метро и вовсе было закрыто, и к нему сейчас не стекались десятки людских ручейков, как это обычно бывало днём.

Я достал сигарету и направился вниз по улице. Куда идти, я не знал, поэтому просто шёл вперёд — авось ноги куда-нибудь вынесут.

Да и некуда мне было идти. Раньше я мог в любое время дня и ночи прийти к Полине — она жила в пяти минутах ходьбы от моего дома, — но теперь это было невозможно.

Сигарета показалась какой-то горькой. Я выкинул её и брезгливо сплюнул на землю.

Так уж получилось, что у нас с Полиной не было людей ближе, чем мы друг для друга. Она рано осиротела, а я… Мои родители огорошили меня своим намерением развестись четыре года назад, когда я учился на первом курсе института. Я был в шоке. Нет, я, разумеется, давно видел, что отношения у них не очень… Но до какой степени — не подозревал.

Отец уехал работать за границу. Я даже не знал, есть у него кто-нибудь или нет, — он не рассказывал, а я не спрашивал. В общем-то, мне это было безразлично — я считал, что к его новой семье, если она всё-таки есть, не имею ни малейшего отношения, и знакомиться не собирался. С отцом мы перезванивались раз в месяц, не чаще, общались ни о чём, а потом я клал трубку и моментально забывал содержание этого разговора. Потому что это была чистейшей воды формальность со стороны отца, я сердцем чувствовал, что ему не слишком интересно со мной разговаривать. Но так было всегда. Он, стопроцентный технарь, физик по образованию, никогда не понимал, как у него мог получиться я — гуманитарий-маркетолог. И когда я притаскивал из школы трояки по физике и четвёрки по математике, презрительно кривился. Даже пытался со мной заниматься дополнительно, но в итоге плюнул и признал, что ничего путного из меня не получится.

Так и сказал: «Ничего путного». И пусть мне было лет одиннадцать-двенадцать, я обиделся и запомнил. Может, если бы в дальнейшем я почувствовал, что отец заявил это сгоряча и на самом деле он так не думает, впечатление от тех слов стёрлось бы, ушло в прошлое. Но он, увы, год за годом доказывал мне, что не изменил своего мнения и я по-прежнему для него то самое «ничего путного». Когда-то я стремился переубедить отца, но со временем смирился. И даже стал отвечать ему взаимностью.

С мамой всё было гораздо сложнее.

После развода она два года была одна. Ходила на работу, занималась домашними делами, в мои — не особенно лезла, но всё же мы с ней много общались, постоянно проводили семейные вечера — вместе ужинали, смотрели кино и болтали. Мама тоже не гуманитарий — она учитель химии и биологии, — но всегда понимала меня гораздо лучше, чем отец.

А потом в её класс пришли двое новых учеников — мальчишки-близнецы. И их отец, будучи вдовцом, начал за ней ухаживать. Я не возражал — честно говоря, я тогда не осознавал, во что это может вылиться, более того, даже радовался за маму. Наконец она не одна, а в отношениях! Но через полгода мама неожиданно огорошила меня тем, что собирается замуж и у меня есть выбор — либо жить с ней, её новым мужем и его детьми, либо остаться здесь, в нашей старой квартире, одному.

Естественно, я никуда не поехал. Что я, сумасшедший? Я неплохо ладил с Виктором Алексеевичем и его близнецами, но это не значит, что я мечтал с ними жить. В двадцать лет это был бы тот ещё стресс.

В отличие от отца, мама звонила мне каждый день. Или я сам ей набирал. Но всё равно это было уже совсем не то, тем более что она почти целиком погрузилась в проблемы своей новой семьи. А их там было навалом — мальчишки-то подростки, с ними не соскучишься. Она настолько уставала от них и от кучи детей на работе, что я безмерно жалел её. И не стал говорить про смерть Полины. Мама хорошо её знала, так как преподавала химию в нашей школе и для нашего класса, и я не сомневался, что она очень расстроится. Расстраивать маму мне не хотелось, да и не поможет это ничем — Полину всё равно не вернуть.

У меня были и другие друзья кроме неё, но не настолько близкие — так уж получилось. Да и к тем, кто есть, тащиться в пять утра в гости непонятно зачем — не очень хорошая идея, у всех своя жизнь и свои проблемы. Кроме того, остальные мои друзья с Полиной не общались и не могли разделить горечь моей утраты.

Шагая вниз по улице, я постепенно дошёл до ближайшего к своему дому парка. Ворота ещё были закрыты, но я перелез через них без особых усилий, а затем направился к пруду, чтобы посидеть на лавочке и посмотреть на уток и голубей.

Голубей не было, а утки ещё спали, сбившись в стаю на противоположном берегу. Прижались друг к другу, засунули головы под крылья и дремали. Беспечные существа…

Подумать только — каких-то пару месяцев назад, в жарком июне, мы с Полиной приходили в этот парк после сдачи сессии, кормили этих самых уток, смеялись над чем-то… Я хорошо помнил, как классно и легко мне было с ней в тот день. И не мог понять, как всё могло настолько измениться, что я сижу теперь здесь совершенно один, а Полина…

— Я могу вам помочь, — вдруг негромко сказал кто-то рядом со мной, и я, вздрогнув, огляделся.