Эпоха бедствий

Глава тринадцатая. Развлечения по-аррантски и обед по-варварски

Аррантиада вполне справедливо заслуживала наименования страны безумцев. Среди аристократии благословенного Острова эксцентричность и нетривиальность поступков считались правилом хорошего тона, и частенько весь Арр, затаив дыхание, следил за выходками сенаторов, их жен, отпрысков и ближайших родственников. Бытие патрицианских семей служило неиссякающим источником сплетен и сюжетов лицедейских представлений. Кончилось все тем, что известнейший аррантский поэт, богач и весельчак Фиван Герий учредил своего рода приз за самую необычную эскападу: он писал в честь отличившегося особую шутливую оду, приказывал выгравировать стихи на листе серебра и торжественно вручал подарок в день праздника середины лета. В прошлом году внимания златоустого Фивана удостоился сенатор Триб. Сей почтенный муж облагодетельствовал жителей некоей деревни на Аланиольском побережье, набив корабль золотыми монетами и затопив его неподалеку от берега. Желаете быстро разбогатеть - ныряйте. Правда, в утонувшей галере находилось несколько разъятых коровьих туш, запах крови немедля привлек акул... Тут-то и началось настоящее веселье. В итоге хищные рыбы сожрали или покалечили около трех десятков рабов и крестьян, но те, кто успел вывернуться и поднять со дна груз кесариев, стал богатым человеком. Впрочем, проделку сенатора Триба вскоре признали скучноватой, ибо ее не осенял отблеск благородного безумия.

Вне подозрений оставалась только семья кесаря. То есть басилисса Лоллия Тиберия и ее Божественный супруг могли развлекаться как угодно, порождая десятки самых невероятных баек, передававшихся аррантами друг другу как в дорогих заведениях Арра наподобие дома Ректины Нуцерии, так и в тошнотворных вертепах Нижнего города. Но прямо посмеяться над близкими басилевса не осмеливался никто: вступал в действие закон об оскорблении величества, за нарушение которого полагалось только одно фатальное наказание - смерть на столбе.

Молодой и пылкой басилиссе жизнь во дворцах Хрустального мыса казалась излишне размеренной и невероятно тоскливой. Тем более сам Царь-Солнце, пользуясь положением признанного владыки Острова Великолепных, развеивал скуку самыми невероятными способами. Однако Лоллия, каковая носила и второе имя Валерида, оставалась басилиссой, человеком, влияние которого лишь немногим уступало силе кесаря или первого всадника Сената Луция Вителия. Красавица Лоллия, поселившись на Хрустальном мысе, поскучала несколько седмиц, а потом твердо уяснила: за ней никто не следит, для кесаря супружеская измена, конечно, неприятна, но считается чем-то само собой разумеющимся, и, если зеленоглазая Лоллия соблюдет главное правило: "Не попадайся", она может делать все, что ей заблагорассудится.

Развлечения Лоллии превзошли все ожидания патрициев. Правда, об этом мало кто знал, а знающие предпочитали помалкивать, - кесарисса не может быть объектом сплетен, а распускать слухи о любимой жене Тибериса себе дороже. Благородная дочь эпарха начала охоту на мужчин, да и то не на всех, а на тех, которые ей понравятся. Она познакомилась с владелицей одного из лучших "гостевых домов" столицы, небезызвестной. Ректиной, рассказывали, будто кесариссу, переодетую обычной уличной шлюхой, видели даже в лупанариях гавани... Грубые, хотя и в чем-то очаровательные матросы как аррантских, так и чужеземных кораблей ей вскоре наскучили, и супруга Божественного устроила постоянную засаду у госпожи Ректины. В конце концов, здесь безопасно и вряд ли тебя запросто изнасилуют четверо пьяных моряков (и такое с Лоллией случилось во время ее похождений в гавани, после чего она половину луны залечивала синяки и не показывалась в обществе, но осталась довольна столь необычным приключением), а иногда к Ректине заходили люди, способные привлечь любвеобильную кесариссу. Представителями аррантской знати она не интересовалась - скучно и знакомо до отвращения. Кроме того, они непременно пытались втянуть ее в свои бездарные интриги, будто проведенная с ними ночь Лоллию к чему-то обязывала.

Кесарисса стала куда более разборчивой. Теперь она обращала внимание в основном на приезжих, и желательно чужестранцев, ибо среди женщин Аррантиады ходили самые невероятные слухи о мужских способностях варваров. Черные мономатанцы ее разочаровали - много шума из ничего. Лучше других, по мнению повелительницы Острова, были шо-ситайнские горцы, а вот настоящие дикари, обитающие на полуночи материка Длинной Земли, в списке ее многочисленных побед отсутствовали, и Лоллия даже не питала надежды таковых встретить. Можно, конечно, поискать - вельхи, галирадцы-сольвенны или маны изредка попадались на работорговых рынках, но покупать себе раба специально для телесных услад?.. Фи! Это уже дурной тон. В конце концов, она басилисса, а не захолустная престарелая вдова из мелкопоместных аристократов.

Одно время у Лоллии появилось желание совратить кого-нибудь из аэтосийцев - узнать, настолько ли мужественны обитатели города воинов, как утверждают. Подвернулся и случай - несколько лун назад легион "Сизый беркут" отправлялся из Арра на материк. Однако медноволосую и простенько одетую портовую "волчицу" (так в Аррантиаде называли шлюх) выставили с корабля Аэтоса со скандалом. Обидно, но что делать...

Лучшим своим любовником Лоллия полагала посланника шаданата Саккарем, Туринхура из Мельсины, одного из младших сыновей тамошнего повелителя, отправленного в Аррантиаду представлять свое государство в столице Божественного. Однако молодой Туринхур вскоре замучил Лоллию своей бешеной ревностью. Она наотрез отказалась с ним встречаться, после чего тот явился в дом Ректины с вооруженной охраной и едва не учинил дипломатический казус. Госпожа Ректина, как смогла, успокоила страстного Туринхура, а затем в беседе один на один разъяснила, что здесь не варварский Саккарем, а просвещенная Аррантиада, и каково же будет выглядеть обвинение со стороны господина посла в неверности, направленное не против кого-нибудь, а самой кесариссы?.. Тем более что все свидетели единодушно подтвердят: Божественная Лоллия никогда не посещала лупанарий Ректины, а некая Валерида - лишь одна из многочисленных девочек, служащих в доме госпожи.

Уяснив возможные последствия скандала, Туринхур успокоился и вскоре нашел себе утешение.

Лоллия отличалась не только взбалмошностью, но и редкостным умом - недаром воспитывалась в доме одного из приближенных басилевса. Она понимала, что ее развлечения не должны переходить определенных разумных границ, с первого взгляда могла определить, чего ждать от выбранного ею человека и как следует себя с ним вести, и... И она опять начинала скучать. Пресыщенность не давала радости.

Почти две седмицы кесарисса пребывала в угнетенном состоянии духа. Приближался праздник жертвоприношения Молнемечущему, она, конечно, слегка отведет душу во время грандиозного шествия и самого обряда, но сейчас Лоллия чувствовала себя более чем одиноко. Благородная Ректина доставляла в ее комнату лучшие книги и редкие лакомства, жена Тибериса, скрывая лицо под накидкой, ходила на представления в амфитеатры, на звериные бои и скачки (проигрывая огромные деньги) и уже начинала подумывать, что ее пристального внимания пока не удостоились казармы гладиаторов. Только в одиночку туда лезть страшно, войдешь и не выйдешь, а компаньонок для столь безумного предприятия не найти. Девочки Ректины отнюдь не дуры и понимают, чем может грозить столь захватывающее, но одновременно опасное предприятие.

Может, совратить для разнообразия собственного мужа?

С чувством полной безнадежности Лоллия выглянула в глазок, позволявший обозреть обширный сад заведения госпожи Ректины, страдальчески провела взглядом по собравшемуся обществу... Самодовольные молодые хлыщи. Лоллия искала удовольствий не только для тела, но и для души, ей было интересно общаться с необычными и знающими больше нее людьми, способными рассказать что-то новое и рассеять ее скуку. Ага, а это кто такой?

Не слишком высокого, но крепкого легионера в пурпурном плаще кесарисса доселе не видела. В дом Ректины наведывались в основном постоянные посетители: сыночки сенаторов или эпархов, поэты и сочинители, легаты и трибуны войска, стоящего в Арре. Иногда - богатые приезжие. Новичок толстосумом никак не выглядел. На панцире - знак десятника колониальных войск, одежда добротная, но непритязательная. Обычный гость недорогого лупанария, какие во множестве встречаются на границе кварталов плебса и патрицианских холмов. Что он делает здесь, где стоимость кисти винограда равна его жалованию за седмицу?

И все-таки Лоллия заметила, что новый обитатель сада Ректины с радостью принят хозяйкой и пользуется всеми возможными благами ее дома. Значит, сумел заплатить. Басилисса примкнула к глазку, наблюдая, и через некоторое время поняла: этот человек не тот, за кого себя выдает. Лоллия достаточно долго общалась с военными, чтобы знать образ их поведения. И потом, он не аррант! Говорит правильно, хотя и с легким акцентом, осведомлен о подробностях жизни страны, но движения, жесты, манера речи - чужие. Конечно, такое возможно, если он много лет жил в колониях, однако легионеры, удерживающие во имя славы басилевса заморские земли, никогда не пренебрегают традициями. Это знак отличия арранта от варвара. Вот сейчас, во время тоста, произнесенного каким-то завитым юнцом, все отлили из чаш несколько капель вина на пол, что означало жертвоприношение покровителю дома. Легионер отпил сразу. Никто не заметил нарушения одного из важнейших правил тоста, а Лоллия углядела.

"Крайне любопытно, - подумала госпожа. - Не аррант и не военный, однако бесстрашно носит одежду третьего легиона. Если поймают - будет плохо. За самозванство, кажется, предусмотрено бичевание двумя сотнями ударов плети. Только вот легион в столице, да и вообще в Аррантиаде отсутствует, и уличить мошенника некому. Вдобавок он интересный мужчина, редко такого встретишь. Держится со спокойной гордостью. Заплатил Ректине кучу денег, а девочку пока не снял... Одного не могу понять: кто он и что здесь делает? Однако у меня есть безошибочный способ это выяснить".

Лоллия позвала Ректину, прекрасно знавшую, кем в действительности является непритязательная "девица Валерида", и получавшую за молчание по пятисот кесариев раз в четыре седмицы.

Хозяйка, посматривавшая на кесариссу с хитростью, появилась на пороге.

- Я, кажется, знаю, кто тебя заинтриговал, - без предисловий начала Ректина. - Необычный гость, верно? И потом, если я хоть что-то понимаю в мужчинах, он способен доставить тебе радость, моя госпожа.

- Зови, - решительно кивнула Лоллия. - Если откажется - я приду к нему сама. Что ты о нем знаешь?

- По виду лет двадцать пять - двадцать семь, - не задумываясь, выдала хозяйка. - Зовут Кней. Утверждает, будто приехал из колонии Сикинос. Только... Я посчитала, сколько денег он мне дал. В кошельке оказалось двести кесариев в золотых слитках. Хотелось бы знать, где это настолько хорошо платят легионерам? Однако он вполне привлекателен, вежлив и, хотя говорит с малозаметным акцентом, производит впечатление образованного человека.

- Значит, Кней... - усмехнулась Лоллия. - Из Сикиноса. Десятник третьего легиона. Ну-ну. Знаешь, дорогая моя Ректина, кажется, я наконец увидела то, что хотела. Мужчину, в котором сочетаются загадка и... Неважно. Я хочу, чтобы он был здесь как можно скорее.

Кесарисса никогда не пользовалась всякой гадостью наподобие вязнущей в ресницах туши, пудры или краски для волос, изготавливаемой из отвратительной травы, похожей на крапиву, поэтому прихорашиваться лишний раз не стала. Только переодела свое "домашнее" платье на длинный темно-синий хитон, подумала и решила, что к цвету ночного моря отлично подойдут украшения из старого серебра с сапфирами.

Оставалось только ждать. Если Кней не согласится посетить выбравшую его девушку, Лоллия наплюет на собственную гордость (которой у нее имелось не столь уж много), сойдет вниз и пустит в ход все свои чары, достойные самых великих волшебников древности. Перед ее любовной магией не мог устоять никто, исключая болванов из "Сизого беркута". Если это не поможет - найдутся другие способы заполучить желаемое.

Лоллия дождалась. Дверь в ее комнату отворилась, мелькнувшая в проеме Ректина буквально впихнула внутрь несколько смущенного молодого человека и захлопнула створку.

- Здравствуй, легионер. Сегодня чудесная ночь, не правда ли? Ты искал отдыха в этом доме и Ректина сумела оказать тебе почести, достойные самого уважаемого гостя. Тебе нравится эта комната?

...Далее последовали безумная ночь, чуть более откровенные, нежели следовало, признания и столь же интересный день. Однако, как Лоллия (представившаяся своим первым именем - Валерида) ни билась, вызнать всю подноготную у нового и столь чудесного друга ей не удалось.

Следующее свидание было назначено в Геспериуме через день. После праздника жертвоприношения кесарисса намеревалась немедленно отправиться в сторону Хрустального мыса и попытаться разгадать маленькую и столь развлекшую ее тайну.

* * *

Она сдержала обещание, данное Кнею. После окончания праздника в Арре кесарисса незаметно удрала из города, прихватив только полдесятка телохранителей и особо доверенную служанку. Покинуть Арр оказалось проще простого: у басилевса оставались дела в Сенате, завершение торжеств, посвященных Молнемечущему, стоило отметить пиром, куда приглашались знатнейшие патриции, а потому Тиберису были малоинтересны дела возлюбленной супруги. Плохо, что она не пойдет вместе с богоподобным мужем на устраиваемый для приближенных кесаря обед, но если желание Лоллии таково - она вольна в своих решениях. Тиберис вполне утешится обществом своей смуглокожей фаворитки Климестины.

За ночь колесницы басилиссы и ее верных охранников преодолели расстояние меж Арром и Геспериумом, сопровождающих Лоллия отправила на Хрустальный мыс, чтобы не мозолили глаза, а сама направилась к "Трем дельфинам". Хозяйка, госпожа Элиада Гальба, подобно Ректине, была поверена в большинство тайн царственной Лоллии, а потому ничуть не удивилась, когда перед рассветом ее подняла с ложа внезапно объявившаяся владычица Острова.

- Здравствуй, дорогая. - Лоллия присела рядом с Элиадой и жадно выпила чашу виноградного сока. - Скажи рабам, чтобы приготовили купальню, я вся в пыли. Терпеть не могу ездить в открытой повозке, да еще и ночью!

- Госпожа посетила меня неспроста? - нейтральным тоном осведомилась Эля.

- Разумеется. - Лоллия фыркнула. - В последние сутки у тебя не появлялось любопытных гостей?

- Любопытных? В смысле - способных тебя заинтересовать? - Хозяйка неудачно прикинулась, будто ничего не понимает. - Как же, найдутся... Сенатор Атраний, к примеру. Шестьдесят лет, а доселе ведет себя как жеребец. Единственно, предпочитает несовершеннолетних девочек.

- Тьфу! Ну и шуточки! - возмутилась Лоллия. - Перестань меня поддевать!

- Ладно, ладно, - миролюбиво проворчала пожилая матрона. - Приехал. Если объектом твоего вожделения является легионер с темно-русыми волосами, в синем плаще и путешествующий с братом...

- С братом? - ахнула кесарисса. В просвещенной Аррантиаде данное слово, кроме обычного кровного родства, еще обозначало отношения определенного рода между двумя мужчинами. - Насчет этого мы не договаривались! Вот мерзавец!

- С родным братом, - деревянно уточнила Эля. - Мальчишка совсем юный, и, как я заметила, подозревать их в... ну, ты понимаешь... не следует. Они действительно родственники. И еще одно, моя милая. Этот Кней, по-моему, слегка не в себе. Расплатился розовым золотом чеканки времен басилевса Аристокла. Насколько я знаю, все такие монеты изъяты в личную казну твоего супруга еще лет пять назад. Либо он действительно приехал из глухой провинции, где об эдикте, запрещающем подданным Аррантиады владение этим металлом, и слыхом не слыхивали, либо твой приятель чрезмерно много о себе мнит. Знаешь ведь, насколько строго...

- Разберусь, - бросила Лоллия и хитро глянула на почтенную толстую даму. Хочешь, дам совет? Розовое золото втихомолку скупают мономатанцы, это я выяснила, когда последний раз наведывалась в гавань Арра. Дают хорошую цену.

- Завтра отправлю в столицу своего человека, - деловито кивнула Эля. Спасибо за подсказку.

- Что ты думаешь о Кнее? - сменила тему разговора басилисса. - Вы успели познакомиться?

- На первый взгляд - обычный вояка, каких сотни, - после недолгого раздумья изрекла Элиада. - Хорош собой, но таких тоже много. Однако, в отличие от большинства славных воителей, сообразителен и, по-моему... - хозяйка вновь задумалась, подбирая нужные слова, - в нем есть что-то особенное. Не думай, я не собираюсь льстить попавшему в твои сети человеку, ты меня знаешь. Если называть вещи своими именами, ты столкнулась с крепким орешком: Кней не станет бегать за тобой, это ты за ним побегаешь. Я достаточно пожила на этом свете, чтобы разбираться в людях. Из вас выйдут отличные союзники во всяком деле, что в любовном, что в интрижном. Однако не думаю, что Кней - обычный кобель, которого поманишь сладкой косточкой и он бросится на первый зов. Ты стала опытнее, кесарисса. Выбираешь из горы фруктов не самые красивые и большие, а самые вкусные... Действуй. Надеюсь, это тебя развлечет.

Диск солнца едва-едва показывал край над океаном, превращая глубокую синеву раннего утра в горячий фейерверк удивительных красок, мазки которых объяли небеса и расцветили Верхнюю Сферу золотисто-оранжевой пестротой с пятнами багрянца и серебряными перьями облачков. С моря задувал бриз, гоняя невесомую пыль по улицам Геспериума, шумели под ветром кроны апельсиновых деревьев, и спелые плоды, срываясь с веток, падали на траву, полыхали гигантские чаши с жертвенным огнем на Хрустальном мысе и первые лучи вернувшегося в мир светила ласкали искристые колонны дворцов. Однако ее божественное величество Валерида Лоллия Тиберия пренебрегла роскошью великолепной резиденции своего неверного супруга и плескалась в мраморном бассейне гостиницы "Три дельфина", принадлежащей некоей госпоже Элиаде Гальбе.

"Эля права, - думала басилисса, по самый подбородок опустившись в прохладную воду, - Кней необычен. Окончательно раскусить его старая Элиада не сумела, но я-то знаю, что он не легионер и не аррант. Почему он так настойчиво спрашивал меня про библиотеку? Может, он вор? Из тех, что охотятся за старинными драгоценностями и манускриптами, стоящими порой гораздо больше, чем алмазная тиара моего невнимательного и скучного мужа. Хотя так даже и интереснее... Однако грабители столь высокого полета редко действуют в паре. А тут появился этот странный "брат"... Но, если Кнея действительно интересуют ценности, скрываемые во дворце кесаря, я постараюсь ему помочь. В конце концов, мне ничего не угрожает, а что бы Кней ни украл с Хрустального мыса, от Аррантиады не убудет. Если уж начала участвовать в приключении - иди до конца, Лоллия. Это тебе не какие-нибудь казармы с грубыми и вонючими гладиаторами. И все-таки Кней является человеком с редкостной способностью доставлять наслаждение женщине..."

Лоллия дождалась специально присланного Элей раба, делавшего гостям ароматические втирания, облачилась в темно-зеленую хламиду (этот цвет замечательно шел к изумрудным глазам басилиссы) и отправилась на второй этаж дома.

"А плевать! - приняла легкомысленное решение Лоллия. - Пусть Кней станет одним из тех редких людей, которому я открою всю свою подноготную. И если он затевал какую-то авантюру, пускай выкручивается в новых обстоятельствах, а я посмотрю, что у него получится".

Подойдя к нужной двери, медноволосая красавица взялась за бронзовую ручку и осторожно заглянула внутрь обширной квадратной комнаты. На одном ложе сладко похрапывает совсем молодой черноволосый и смуглый мальчишка, а на соседнем...

- Заходи. - Кней вскинулся и поприветствовал Лоллию хриплым шепотом. Только умоляю, тише. Брата разбудишь.

- Ты знал, что я приду сегодня, и поэтому не спал? - вкрадчиво поинтересовалась супруга Тибериса. - Или просто привык вставать с рассветом?

- Знал, - твердо ответил легионер. - И очень рад, что ты приехала, Валерида.

- Мое полное имя - Валерида Лоллия. После замужества я ношу и имя своего благоверного - Тиберия.

- Значит, я не ошибся, - понимающе кивнул Кней. - Я тебя видел на шествии, но принял за призрака. Сердце мое, как же ты, жена самого басилевса, умудрилась связаться с похабными аррскими лупанариями?

- Похабными? - чуть громче необходимого искренне возмутилась кесарисса, но вовремя осеклась, увидев, что родственник Кнея шевельнулся и перевернулся на другой бок. Продолжила она яростным шепотом: - И ты, деревенщина, провинциал, неотесанный дуболом, смеешь утверждать, что дом Ректины Нуцерии похабный? Интересно, что ты там делал, борец за нравственность? Это лучшее заведение Арра!

- Ладно тебе, - добродушно усмехнулся легионер и поманил зеленоглазую девицу. - Иди сюда. Отпразднуем твой приезд в этот замечательный город...

Время до полудня все трое - Кэрис, Валерида и не устававший изумляться предосудительным особенностям аррантской жизни Фарр - провели отдыхая. Госпожа Эля приказала доставить в атриум роскошный и обильный завтрак, затем кесарисса предложила пойти купаться на море, и атт-Кадир с радостью согласился, ибо стены "Трех дельфинов" его начинали тяготить. Безусловно, подружка Кэриса вела себя с ним любезно и доброжелательно, но они больше обращали внимание друг на друга, нежели на Фарра, казавшегося самому себе пятым колесом в телеге.

Спустившись вниз и проходя через дворик, они наткнулись на вышедшего из своих покоев престарелого сенатора, которому не вовремя взбрело в голову подышать свежим воздухом. Седовласый патриций, едва заметив темно-медный огонь волос некоей прелестной молодой дамы, вначале поднял брови, а затем, рассмотрев ее сопровождающего, сделал вид, будто ничего не заметил и эта женщина ему незнакома. Однако, когда удивительные гости прошли через арку, вывернув на улицу Геспериума, старик как-то суетливо поправил складки тоги, изобразил на лице понимающую ухмылку и почему-то сплюнул.

Город спускался к океану белоснежными террасами, полностью занимая склон обширного холма. Улицы, ведущие к берегу, шли под уклон, яркое утреннее солнце било в глаза, а прямо впереди светилась синевато-зеленым спокойная поверхность воды. Сейчас на длинном пляже белого кварцевого песка почти не было людей, и лишь возле некоторых купален можно было углядеть маявшихся от безделья рабов, притащивших носилки своих хозяев на побережье, дабы благородные арранты могли освежиться в хрустально чистой морской воде.

- Купальни, - скривился Кэрис, презрительно осмотрев деревянные и каменные сооружения, выстроившиеся вдоль берега. - Ужасно. Пройдем дальше, там чистый песок. Если уж ты отправился, как выражаются у вас в Аррантиаде, принимать омовение, то вовсе не обязательно облачаться в кошмарный костюм для купания и плескаться в грязной луже.

Фарр, немного научившийся плавать за время путешествия на либурне купца Пироса, предпочел не заплывать далеко и кружил на мелководье. Набедренную повязку он все-таки не снял, стесняясь Валериды. Басилисса же вдвоем с Кэрисом пренебрегли условностями и отправились в дальний заплыв к торчавшему из воды в паре сотен локтей от пляжа темно-коричневому камню, похожему на потемневший от времени зуб дракона, каким-то невероятным образом оброненный своим владельцем в морские волны. Валерида плавала как дельфин, да и Кэрис от нее не отставал. Вскоре они взобрались на облюбованную скалу и пристроились на гладком, обточенном волнами камне отдохнуть.

- Красивый вид, - сказал вельх, махнув рукой в сторону города и теряющегося в голубоватой дымке Хрустального мыса. - Глядя отсюда, можно подумать, что Аррантиада действительно великолепна.

- А разве это не правда? - удивленно вопросила Валерида.

- Если бы некая моя знакомая, происходящая из благороднейшей семьи, а ныне являющаяся супругой властителя полумира, - шутливо-ядовитым голосом начал Кэрис, - однажды вечером погуляла в кварталах Нижнего Арра...

- Гуляла, и что? - ошарашила вельха кесарисса. - Причем одна, без всяких телохранителей, слуг или пассий. По-моему, там очень мило. Грязно, конечно, но это добавляет необходимой остроты.

- Великие боги...-простонал Кэрис, картинно закрывая ладонью лицо. - Не перестаю тебе удивляться! Какая, в задницу, - извини - острота? Может быть, для избалованной патрицианки это забавно и необычно, но ведь многим там жить приходится!

- Это ненадолго, - вскинула точеный подбородок Валерида. - Не позже чем через год-полтора кварталы плебса снесут, в городах станет спокойнее и чище... Я даже слегка жалею об этом.

- То есть как? - не понял вельх. - А куда вы денете людей? Плебсу ведь нужно где-то жить?

- Не знаю точно, как мой божественный супруг собирается это сделать, но, по-моему, он и глава Сената Луций Вителий придумали что-то особенное. Я мало интересуюсь государственными делами. Слышала немного...

- Где? - ехидно осведомился Кэрис. - В портовых лупанариях?

- О, там ничего не подозревают. - Валерида не обратила внимания на сарказм своего нового друга. - Черни изволь подать развлечения и пищу, а до остального обитателям городов нет дела. В заведениях, о которых ты упомянул, только и разговоров, что о выпивке, женщинах и не совсем достойных способах заработка. Между прочим, хотелось бы узнать, а как ты умудряешься оплачивать все свои расходы и откуда у тебя розовое золото?

- Элиада небось рассказала? - недовольно усмехнулся вельх. - А ведь обещала, что ни полслова никому...

- Я - басилисса. Эля доверяет мне, а я очень многое доверяю ей. Я ведь должна хоть что-то знать о своих знакомых?

- Должна... - нехотя согласился Кэрис и, подхватив обломок камня, запустил им в накатывавшую волну. - Я, понимаешь ли, авантюрист на вольных хлебах. Ты, кстати, не подумай, что плащ легионера я ношу незаслуженно. Я служил басилевсам, но не в третьем легионе, а в девятом. Давно. Розовое золото... На материке его немного, но знающий человек может достать пару десятков монет. Честно признаться, об указе, обязывающем аррантов передавать этот металл за выкуп в казну басилевса, я не знал.

- Странные вы, варвары... - задумчиво протянула Валерида Лоллия. - Одного не могу понять, как дикаря с континента могут интересовать какие-то скучные рукописи? Они что, представляют великую ценность? Ты хочешь их украсть и перепродать?

- Прочитать, - признался Кэрис. - Только не делай такое лицо. Представь, читать я умею. В нашем мире творится что-то непонятное, и я хочу разобраться, в чем дело.

- Какая глупость! - искренне воскликнула басилисса. - Посмотри вокруг! Светит солнце, море теплое, у нас есть масса времени для того, чтобы замечательно насладиться жизнью... Вот, кстати, твой брат уже в том возрасте, когда ему следует мыслить не только о делах духовных. В Геспериуме есть очень хороший и уважаемый дом, где мальчиков наподобие него нежно и благопристойно знакомят с радостями взрослой жизни. Хочешь, я и о нем позабочусь?

- Откажется, - скривился Кэрис. - У него образ мыслей совсем другой. Пойми, он воспитан в стране, где одно упоминание об аррантских обычаях считается донельзя бесстыдным.

- А как же ты?

- Я варвар, мне можно. Ну так что, я смогу ознакомиться с рукописями, привезенными из Лаваланги?

- За определенную плату, - проворковала Валерида, - что угодно. Рукописи, драгоценности, великие тайны басилевса... Впрочем, нет. Секретами Тибериса я не интересуюсь, а поэтому продать их не могу. Давай-ка спустимся в воду.

Валерида потянула Кэриса за руку, они соскользнули в волны и, покачиваясь на плещущей соленой воде, начали захватывающий и восхитительный любовный танец, свидетелями которого были только океан и голубое небо.

- М-мать!.. - Кэрис внезапно отстранился от басилиссы, а та, не понимая, что вызвало его неудовольствие, состроила удивленно-обиженное лицо. Но, когда обернулась, выругалась так, что вельх поморщился. Не иначе как в гавани Арра научилась.

Прямо на двоих людей смотрела крупная конская голова; Огромные глаза, вытянутая благородная морда, широкие ноздри... Одна беда - внезапно появившаяся ниоткуда лошадь была прозрачна, будто лучший хрусталь. Пенистая грива слегка шелестела под ветром, в зрачках можно было углядеть плававших там миниатюрных золотых рыбок, показавшиеся из-под верхней губы зубы чудились квадратными осколками льда. Словом, это существо меньше всего относилось к миру живых.

- Водяная лошадь! - ахнула Валерида и сразу крикнула в голос: - Уходи! Прочь, в океан!

Тварь наклонила голову и, едва взглянув на женщину, пристально уставилась на Кэриса. Тот, подтолкнув Валериду к скале и молча заставив ее забраться на камень, оценивающе глянул на неожиданного гостя.

Броллайхан был знаком с весьма многими созданиями, сохранившимися в этом мире с древнейших времен, но морских лошадок доселе не встречал - этим именем еще прозывались дельфины, - однако настоящие морские лошадки представляли собой не живых существ, но духов моря. Знания Кэриса об этих существах ограничивались смутными легендами, повествовавшими об океанских скакунах, чьими гривами являются волны, а табун подобных существ, как утверждали, способен вызвать шторм. Народ броллайханов принадлежал суше и мало интересовался морскими собратьями.

- Привет, - сказал Кэрис. Он чувствовал, что рядом с камнем находится тварь, очень похожая по сущности на него самого, только воплощенная в тело воды. Лошадка вся состояла из моря, неожиданно уплотнившегося и принявшего замысловатую форму. Недобрых намерений обитателя глубин вельх пока не ощущал. Скорее любопытство.

"Привет, - неслышно ответила водяная лошадка языком мысли, как умеют общаться между собой только духи. - Тут мое пастбище. Что это вы здесь делаете?"

- А то тебе непонятно, - ответил Кэрис. - Извини, что вторглись в твои владения, но, по-моему, мы тебе ничем не помешали.

Валерида, нахмурившись, слушала, как один из двух собеседников отвечал на безмолвные вопросы. Она знала, что неподалеку от Хрустального мыса обитают безвредные морские демоны, но видела такового впервые. Почему тогда Кэрис слышит вопросы духа моря, а она нет?

"Не помешали, - подтвердило существо и вдруг нырнуло, оставив за собой пенный белоснежный фонтан, и тотчас появилось слева от Кэриса. - Вы шумели, и я решил посмотреть. Никогда не встречал своих родственников с суши. Ты многим похож на меня, хотя носишь тело человеческого существа. Я очень рад познакомиться. В море меня называют Айну".

Далее вельх выдал какой-то странный набор звуков, приведший Валериду в изумление. Она не представляла себе, что Кэрис назвал водяной лошадке свое истинное имя, звучащее на языке броллайханов.

"Хотите побывать у меня в гостях? - Сотканное из морской воды существо, по мнению Кэриса, было редкостно добродушным, но чуть глуповатым. - Там, внизу, на дне?"

- Что ты имеешь в виду? - насторожился вельх и подумал: "Еще чего доброго, утопит Валериду. Нет, на него это не похоже. Я не чувствую в этом духе океана даже самого минимального зла. Он просто живет..."

"Ты мой родственник, - упрямо твердила лошадка. - Я могу провести тебя и твою подругу из рода людей по своим маленьким владениям. Они не задохнутся. Хочешь?"

В голосе твари звучала надежда, готовая прорваться обидой в случае отказа.

- Конечно хотим, - решился Кэрис и повернул голову. - Валерида, не бойся. Это наш друг. Его зовут Айну. Он хочет показать нам морское дно. Поехали?

- Э-э... - Кесарисса от удивления разинула рот. Вот это настоящее приключение! - А твой брат, он будет беспокоиться?

- Еще одного человека возьмешь? - поинтересовался Кэрис у нового приятеля. - Он там, на берегу.

"Разумеется, - подобревшим голосом ответила морская лошадка. - Пусть плывет сюда. Того, что я вам покажу, на своей скучной земле вы никогда не увидите".

- Фа-арр! - заорал Кэрис, сложив ладони у рта. Небольшая фигурка атт-Кадира на берегу поднялась с песка и, откликнувшись на зов, вошла в воду. - Плыви сюда быстрее! Да не бойся, все хорошо!

Атт-Кадир, расслышав голос вельха, слегка удивился. Он прекрасно понимал, что Кэрис хотел уединиться со своей новой знакомой и поэтому уплыл к камню. Почему тогда зовет?

- Скорее-е! - донесся до слуха Фарра очередной вопль, только звучал он радостно, а не опасливо. - Будет интересно, обещаю!

- Опять что-то придумал, - проворчал атт-Кадир себе под нос, но все-таки потуже затянул узел ткани на бедрах и, пожалев, что ему не удалось как следует позагорать на бархатном белом песке, вошел в воду и медленно поплыл к небольшой скале в виде гнилого драконьего зуба.

Комплекс храмов и дворцов на Хрустальном мысе начал возводить басилевс Фемидий из династии Аврелиадов около четырехсот лет назад. Поначалу ничего грандиозного не замышлялось: небольшая загородная резиденция, скромная вилла, с трех сторон окруженная морем, а с четвертой - кипарисовыми и оливковыми рощами. Позднее, при Аристокле Первом, добавились храмы Молнемечущего и Морского Старца, а когда стало ясно, что семье басилевса куда больше нравится обитать в тихой провинции, нежели в суматошном Арре, началось грандиозное строительство. Вскоре все пространство обширного полуострова оказалось занято дворцами басилевсов, небольшими амфитеатрами, где выступали лучшие лицедеи Острова, развлекая божественных владык, святилищами десятков богов и просто духов-покровителей, а заодно и необходимыми пристройками: казармами охранных центурий, складами, конюшнями, и так далее, почти до бесконечности. Резиденция постепенно превращалась в небольшой городок, воплощавший в себе наиболее идеализированные представления об Аррантиаде. Неброская роскошь, строгость, имперская помпезность, огни негасимых факелов на толстых колоннах и обиталища богов. На одни только благовония в год расходовалась сумма, превышающая отпускаемые из казны средства на обустройство средней колонии на материке.

Басилевсы не знали меры ни в чем, а нынешний Царь-Солнце Тиберис напрочь превзошел своих порфироносных предшественников в искусстве развлечений. За долгое время правления Тибериса Хрустальный мыс неоднократно перестраивали, с материков и океанских архипелагов доставлялись самые редкие камни, наподобие оранжевого и золотистого мрамора, в далеких землях покупались наиболее великолепные украшения и ценные материалы, свора архитекторов сделала на прихотях господина не одно состояние, а модный в столице ваятель Аргос из Стабонии на полученное за создание грандиозной статуи Тибериса вознаграждение ухитрился купить даже сенаторскую должность.

"Эти расходы себя оправдают, - упрямо твердил басилевс, слушая робкие упреки со стороны своей правой руки - сенатора Луция, обеспокоенного состоянием казны. - Еще немного - и мы перестанем тратить половину годового дохода государства на прокорм черни, Аррантиада освободится от тысяч лишних ртов, из провинций начнут поступать продовольствие и невостребованные варварами сокровища... А пока следует не обращать внимания на траты. Аррантиада могуча и всесильна, а трудности лишь временны".

Луций тогда хотел возразить, что еще год подобных "временных трудностей" приведет к катастрофе, ибо тогда в казне не хватит денег даже на жалованье армии, не то что на прокорм сонмища плебеев, но воздержался. Противоречить басилевсу - себе дороже. Его устами говорят боги. По крайней мере, в это верят большинство населения Аррантиады и сам Тиберис, надутый гусак, возомнивший о себе незнамо что. Кровь Аврелиадов должна еще подкрепляться истинно государственным умом, который у нынешнего кесаря затмился мыслями о собственном превосходстве над прочими людьми.

Говаривали, будто на самом деле страной правит не кто иной, как первый Всадник Сената Луций Вителий, и во многом люди были правы. Все тяготы государственной власти ложились именно на него, а сливки доставались Тиберису. Впрочем, отказать басилевсу в определенном уме и изощренной хитрости было нельзя, иначе трон Божественных давно перешел бы в другие руки. Тиберис являлся непревзойденным мастером интриги, возвышенным и артистичным лгуном, которому верили, стратегом, умевшим одной-двумя фразами определить будущее своего государства (именно ему принадлежала идея воспользоваться войной на материке Длинной Земли для создания новых постоянных колоний на закатном побережье континента), но в то же время Тиберис был редкостным мерзавцем, убравшим с дороги, ведущей к трону, всех своих родственников, включая мать, двух братьев и дядю. Ну а развлечения Божественного иногда переходили даже негласные границы распущенности, установленные по молчаливому соглашению аррантского патрицианства. Он словно бросал вызов Острову - если вы жаждете свободы, попробуйте пройти экзамен на право называться аррантами. А потому Тиберис мог запросто изнасиловать жену сенатора или забрать маловозрастного сына одного из своих центурионов, как выражались, "для удовольствий", заниматься любовными утехами прямо на заседании Сената, пред ликом всех благороднейших эпархов, или недвусмысленно выказывать предосудительные чувства к какому-нибудь вшивому гладиатору, а то и вовсе к шлюхе из самых мерзких вертепов гавани.

Последним, с позволения сказать, чудачеством Тибериса, иногда способного впадать в скучливое уныние не хуже кесариссы Лоллии, была охота, обрушившаяся на проповедников так называемых Богов-Близнецов (впрочем, и сама Лоллия была четвертой женой басилевса, ибо три прежние ему надоели. Двух он отравил, третья вовремя согласилась на развод. Чудачество...). Одетые в двухцветные багрово-зеленые одежды старцы впервые явились в Аррантиаду лет десять тому, как только новый культ оформился и был признан на полуночном острове Толми. Жрецы Близнецов проповедовали неприемлемое в Аррантиаде смирение, с пылом и жаром обрушивались на свободные нравы Острова, говорили о братской любви и равенстве всех людей, заслужив славу забавных сумасшедших. Однако плебс был смущен речами почитателей Близнецов, ибо после их проповедей возомнил, что любой золотарь достоин уважения наравне с сенатором, а то и - бери круче! басилевсом. Тайная служба Арра отправляла Луцию Вителию панические сообщения о готовящемся стихийном бунте, а однажды на гладиаторском представлении, куда прибыл сам Божественный Тиберис, старец в красно-зеленой хламиде перебрался через барьер арены и неким чудом остановил изголодавшихся львов, уже готовых растерзать побежденного бойца.

Басилевса лишили удовольствия. Старикана немедленно посадили на кол прямиком в амфитеатре, а сам Тиберис разродился эдиктом, запрещавшим проповедникам варварской религии даже ступать на землю Аррантиады. Те, разумеется, не послушались. И началось.

Сотни последователей Близнецов были схвачены и казнены самыми вычурными способами - от вульгарных столба или кола до отправки в садок с акулами. Охота приобрела поистине вселенские масштабы, ибо стража и армия Острова получили недвусмысленный приказ: хватать по первому же подозрению. Жестокость и массовость казней удивили даже видавших виды аррантов, ибо на одного адепта Близнецов приходилось пятеро невиновных. Однако ересь была истреблена вместе с ее носителями, а на Толми было отправлено посольство, вместе с которым к верховным жрецам новой религии отбыли семь тысяч отрубленных кистей рук и возмущенное послание Тибериса, заканчивающееся, однако, предложением присылать новых проповедников - иначе в Аррантиаде станет совсем скучно, а содержащиеся при аренах дикие животные останутся голодными. Жрецы Толми, конечно же, прокляли Тибериса, а тот посмеялся. Все остались довольны.

...Историю недавней вражды басилевса и последователей Близнецов Кэрис и Фарр услышали от неожиданно разоткровенничавшейся Лоллии, возвращаясь с побережья в Геспериум. Атт-Кадир, остававшийся под впечатлением от прогулки на морской лошадке по дну океана, слушал невнимательно, а вот Кэрис, наоборот, удивлялся и постоянно переспрашивал. Его поразило, что та Аррантиада, которую он знал много лет назад и которая сохраняла отблески прежнего, истинного величия, медленно, но верно скатывается в пропасть, из которой не будет возврата. Валериду Лоллию тоже несказанно развлекло маленькое путешествие в таинственные глубины моря, отчего она разговорилась чуть больше следуемого. Она наконец поняла, что ее новый и, как предполагалось вначале, недолгий знакомец не просто человек необычный, но во многих отношениях выдающийся.

Морское приключение было недолгим, однако захватывающим. Дух океана, проникшийся внезапным расположением к сухопутному родственнику - Кэрису, - не смог долго удерживать воздушный пузырь, в котором находились люди, но сумел опустить их на самое дно, где глубина достигала полусотни локтей и можно было разглядеть бесконечные стайки разноцветных рыбок, окрашенные всеми известными цветами кораллы и водоросли, проплывавшую неподалеку маленькую акулу и наполовину погруженный в песок остов давно затонувшего корабля. Морская лошадка, к сожалению, была плохо знакома с жизнью на суше и не умела восполнять своим волшебством запас свежего воздуха в плывущем под водой шаре, отчего Кэрис довольно быстро попросил "океанского броллайхана" поднять всех троих наверх.

Лошадка слегка огорчилась, однако, учуяв беспокойство людей, которым стало тяжело дышать, немедленно вернула их к Драконьему камню и приглашала заходить (вернее, заплывать) еще. Лоллия согласилась с восторгом, Фарр смотрел на водяное чудо настороженно, раздумывая, является ли это существо демоном или нет, а Кэрис высказал сотканному из воздушных пузырей и соленой воды существу искреннюю благодарность. Подняв фонтанчик брызг, лошадка исчезла в зеленых глубинах, а трое приятелей отправились к берегу.

- Есть хочется, - посетовал Кэрис, когда они поднимались по крутым улицам Геспериума к дому госпожи Эли. Услышав эти слова, Валерида Лоллия прямиком направилась к одинокому лотку с фруктами, но вельх успел поймать ее за руку. Дорогая, я не понимаю, как на вашем Острове люди выживают. В сущности, что такое апельсины или сливы? Трава. Трава, смешанная с водой и сахаром.

- Варвар, - томно улыбнулась Валерида. - У вас, надо полагать, едят сырое мясо или неостывшую печень только что забитого оленя?

- И такое бывает, - согласился Кэрис к вящему удовольствию басилиссы. - А ты знаешь, как это здорово - вцепиться зубами в горячую, дымящуюся плоть, так чтобы густая кровь текла по подбородку?

Лоллия содрогнулась, однако подумала, что ей и самой хотелось бы попробовать нечто подобное.

- Я знаю здесь одно местечко, - поразмыслив, сказала она. - К сожалению, у Элиады кухня слегка однообразна, но там хозяином человек с континента.

- С которого? - попытался уточнить Кэрис. - Если с Закатного, то нас будут кормить жареными змеями и сушеными акридами...

- С твоего, горе мое, - вздохнула Валерида. - Между прочим, траттория "Плот басилевса"...

- Как? - одновременно вопросили атт-Кадир и вельх. - Как-как?

- Повторяю: "Плот басилевса", - фыркнула Валерида Лоллия, довольная произведенным впечатлением. - Вообще-то изначально траттория назвалась "Оплот басилевса", но к хозяину заглянула стража, и центурион заявил, что оплотом Божественного Тибериса являются его непобедимое войско и благороднейшие сенаторы, а отнюдь не грязный кабак. Владелец, дабы не заказывать новую вывеску, закрасил первую букву. Вот и получился "Плот".

Кэрис расхохотался, и даже Фарр тихонько прыскал в кулак.

Траттория, на континенте именующаяся таверной или трактиром, встретила гостей полутьмой, абсолютным отсутствием посетителей и приятным запахом готовой еды. Хозяином - ну разумеется! - оказался джайд. Предприимчивый уроженец побережного Халисуна, лысоватый человек лет сорока, подобно многим другим своим сородичам сумел не только вписаться в жизнь напрочь чужой страны, но даже завести свое дело в столь благородном и малодоступном для чужеземцев городе, как Геспериум.

- Что таки изволят почтеннейшие посетители? - Джайд говорил по-аррантски почти без акцента. - Час послеполуденный, жарко, у меня есть легкое вино с ледника, любая рыба на выбор... Прекрасной даме могу предложить изысканнейшие мономатанские фрукты, а молодым господам...

- Говорят, - перебил владельца траттории Кэрис, - будто ты подаешь блюда, принятые у народов континента. Так? Вот и отлично. Мне - слабо прожаренную оленину с кровью, - вельх хитро посмотрел на Лоллию, - моему брату - хорошо приготовленную дикую птицу, желательно по саккаремским рецептам, а госпожа выберет сама.

- Мне тоже мясо с кровью! - внезапно заявила Лоллия и тихонько спросила Кэриса: - А что пьют варвары? Какое-нибудь особенное вино?

- Если есть - темный оль для меня и дамы, - приказал хозяину Кэрис. Мальчишке - шербет.

Он втайне надеялся, что ничего подобного в "Плоте басилевса" не найдется, однако владельцем был все-таки джайд.

- Будет исполнено, - преспокойно заявил лысый. - Вам оль ячменный или на солоде?

Некоторое время прошло в тишине. Кэрис, подтверждая репутацию вельхского дикаря, рвал полусырое мясо зубами, и по его подбородку действительно стекала кровь, Валерида пыталась не отставать и запивала необычное на вкус яство странным пенным напитком темно-коричневого цвета, а Фарр уныло жевал рябчика в соусе из чеснока и красного перца с белым вином.

- Когда отправимся? - вдруг вопросил Кэрис Валериду. - Помнишь наш разговор о библиотеке?

- Помню, - кивнула басилисса. От невиданного напитка под названием оль в голове сотворилось удивительное головокружение. А мясо с кровью было столь восхитительно, что не шло ни в какое сравнение с утонченными блюдами дворцовых кухонь. "Я становлюсь варваркой, - весело подумала Валерида Лоллия. - Но как это чудесно!"

- Когда? - стоял на своем вельх.

- Сегодня вечером, - чуть пьяно кивнула головой супруга кесаря. - Пока из Арра не явился этот... этот... ублюдок! Я мужа имею в виду. После его приезда во дворце будет не протолкнуться от охраны и мы вряд ли что сумеем сделать. Ой, Кней, а нельзя заказать еще какое-нибудь особенное варварское блюдо? Надеюсь, моя фигура не пострадает...

- Хозяин! - взвыл Кэрис и, обнаружив моментально нарисовавшегося рядом со столом джай-да, дал распоряжение: - Овсянку с селедкой для меня и госпожи.

Джайд изумленно вздернул брови, пожевал губами, вспоминая, имеются ли в его запасах нужные ингредиенты, и кивнул:

- Как видно, почтеннейший легионер и его чудесная спутница бывали на континенте. Очень необычные вкусы для Аррантиады. Я бы даже сказал экзотические. А что для юноши?

Фарр, расправившийся с птицей, осмелел и потребовал:

- Ну-у... Баранину с рисом и специями.

- О, это просто! - согласился джайд. - А вот селедку и кашу из овса придется подождать.

- Еще две большие кружки оля, - закончила беседу с хозяином вошедшая во вкус Лоллия и пробормотала под нос: - Теперь я совсем эта... вельха... или вельхинка?.. Завтра же перееду на материк!..

Глава четырнадцатая. Ускользнувшая победа, несостоявшееся поражение

Война - занятие неинтересное и невеселое. Турнир с установленными раз и навсегда правилами наверняка доставит удовольствие прекрасным дамам, помахивающим шелковыми платочками и с восторгом следящим за бьющимися на ристалище избранниками. Поединщики относятся друг к другу с надлежащим уважением и с радостью берутся за незаточенное оружие, имея возможность доказать всему миру и самим себе, что в боевых искусствах им нет равных, однако никогда не бьют противника насмерть. В случае же если соперники излишне раззадорятся, угрожая собственным жизням, герольды всяко остановят поединок, не доводя дело до крови. Турнир красив: знамена, трубы, женщины в великолепных нарядах, доспехи, посеребренные кольчуги, гербы... По крайней мере, так происходит ратная потеха в Нардарском конисате и империи Нарлак. Ничуть не хуже дело обстоит в Аррантиаде, где воители сходятся в сражении вообще без доспехов, а то и без одежд. В Саккареме принят конный бой на затупленных саблях, цивилизация Шо-Ситайна предусматривает даже не сражение, а демонстрацию искусства владения оружием и телом... Но здесь шла война. Увы, самая настоящая.

У человека, побывавшего в битве - любой, не обязательно грандиозной, когда стенка на стенку встречаются тысячные армии и нескончаемые кавалерийские лавы, - очень быстро исчезают радужные представления о военном ремесле. Если, правда, они не пропали еще до сражения, в лагере, где приходится жрать подгоревшую кашу, сдобренную прогорклым салом и испорченным мясом (и это еще счастье, когда в кашу кладут мясо); если человек не подцепил опасную болезнь, у него не загноились царапины, не сожжена солнцем кожа или трачены морозом кончики пальцев; если мешок с припасами и снаряжением не кажется неподъемным тюком, который даже верблюд не поднимет; если не приходится под ледяным ветром торчать в бесполезном, как кажется всегда, и никому не нужном карауле, ибо точно известно, что противник не нападет в течение ближайших двух седмиц; если не...

Куда исчезли многоцветные штандарты, солнечный блеск доспехов и победная поступь идущей по трупам врага армии? Почему их заслонили серая обыденность, вши, недоедание и чувство вечной усталости? Рано или поздно наступит первый бой, когда тебе рассекут до кости бедро и ты будешь валяться в луже собственной крови, наблюдая за вытаращившимися в небеса и подернувшимися белесой дымкой глазами товарища, у которого из раны на животе вывалились кишки и можно углядеть черную кромку рассеченной печени.

Если первая стычка пережита, начинаешь привыкать. Бесследно пропадают мерзкие насекомые, потому что додумаешься, как их нужно травить. Еда перестает казаться гадкой и однообразной, со временем начинаешь обнаруживать, что на тебе всегда чистая рубашка - с чего бы? А-а... Не хочется страдать от лишая или залечивать потертости на коже? Поговорив с лекарем, сам того не замечая, научишься зашивать раны, в том числе и на самом себе, вскоре будет достаточно лишь недолгого времени для сна, чтобы чувствовать себя отдохнувшим. Тяжелый и неудобный клинок становится чуть ли не родным братом, и, коснувшись рукояти даже в кромешной тьме, ты отличишь свое оружие от чужого. А потом битва начинает доставлять удовольствие. Бывший новобранец постепенно превращается в человека войны. А если нет - то в войске ему делать совершенно нечего.

Драйбен никогда не считал себя человеком боя и прекрасно сознавал, что уже не станет. Возраст не тот. Вот лет десять назад... Теперь бывший эрл Кешта привык к удобствам, хорошей пище, своевременному отдыху и папирусной тишине библиотек, где провел свою молодость. Впрочем, если рассудить справедливо, жаловаться особо не на что. Они с Асверусом и так находились в привилегированном положении. Во-первых, в кавалерии, что давало больше шансов выжить. А во-вторых, "Сизый беркут", что ни говори, являлся элитой. На чужаков здесь смотрели настороженно, а иногда и презрительно, и, если бы не особые обстоятельства, двоих нардарцев никогда не допустили бы в строй конного отряда аррантов.

Умение владеть оружием детям из дворянских семей Нардара прививают с раннего детства. Конисат ни с кем не воевал вот уже полторы сотни лет, однако традиция сохранялась. Другое дело, лежит ли к подобному ремеслу душа или становится тошно при одном взгляде на клинок. Драйбен знал свои скромные возможности. Противостоять одному или даже трем необученным мечному делу грабителям он сумел бы с легкостью, однако выйти против настоящего рубаки нардарец никогда бы не решился. Немедленно сказалось бы отсутствие опыта, незнание особенностей боя против нескольких противников и все такое прочее. Он с легким удивлением поглядывал на худощавого (не сказать - тощего) Асверуса, удивляясь, каким образом в его дальнем родственнике, не кажущемся особо сильным и уж точно не идущем ни в какое сравнение со здоровяками из "беркутов", рождается сила, способная поддержать дух и тело, а заодно и слишком нерешительного мага-недоучку. Последний откровенно побаивался, хотя и пытался скрыть свои чувства.

Асверус, напротив, с горящими глазами наблюдал за маневрами кавалерии степняков, раздраженно или радостно вскрикивал в зависимости от хода завязанного боя, пока что не распространявшегося дальше пехотного строя. Когорты пеших воинов выстроились слева от расположения фланга, составлявшегося из кавалерии разных государств, и пока тумены мергейтов пытались рассечь надвое войско шада, не задевая подчиненную Даманхуру конницу.

- Смотрите, смотрите! - увлеченно коммен тировал Асверус, говоря больше для себя, неже ли для слушателей. - Варвары откатываются! Не смогли преодолеть даже первую линию пехоты! Хвала богам, что они надоумили тысячников использовать колья против всадников-мергейтов!

Когда первые тысячи конных степняков приблизились к выстроившимся в громадный прямоугольник пешим легионам шада, никто из саккаремцев не шевелился - просто стояли и ждали. Вот уже вопящая орда степняков в лучном перестреле от строя щитов, в пятидесяти шагах, в двадцати... Последовал короткий приказ, и доселе лежавшие на земле остро заточенные деревянные пики поднялись, не успевшие развернуть коней подданные хагана со всего маху налетели на острия, затем к небесам вознесся злой визг раненых лошадей, перед строем образовался завал тел, а пехота отступила на три шага назад, теперь защищенная от наступавших барьером из мертвой плоти. Там, где мергейты сумели врубиться в ряды саккаремской армии, завязались короткие стычки, но вскоре командовавший первой атакой туменчи понял, что следует отходить.

Мергейты изменили тактику. Разорвать пополам армию Даманхура с налету не получилось. Теперь следовало изводить противника короткими выпадами, тучей стрел и арбалетных болтов, - степняки, прошедшие по Саккарему, быстро уяснили, насколько большой силой обладает этот невиданный ранее стреломет, и взяли его на вооружение. Хотя лучные стрелы мергейтов, пущенные в упор, с такой же легкостью пробивали любой щит и любой доспех.

Доставалось и кавалерии Даманхура. Стоявшие на флангах конники наблюдали, как на них движется темная лава мергейтов, подходит на расстояние выстрела, выпускает множество стрел, а затем отходит. По счастью, степняки не причиняли особого вреда людям в доспехах, но ранили лошадей. Однако, следуя строжайшему приказу, саккаремцы, арранты и нарлаки не двигались с места, зная, что мергейтам необходимо спровоцировать конницу противника на атаку. В этом случае разгром неминуем - Гурцатовы псы немедленно возьмут отряд в клещи и перебьют.

- Вот дерьмо! - выругался Драйбен, когда очередная стрела ударилась в его круглый щит, но, не пробив металлической оковки, только царапнула по поверхности и свалилась на песок. - Когда мы наконец начнем?

- Когда пожелает Даманхур и его многомудрые военачальники. - Асверус мрачно взирал на равнину, где войско мергейтов перестраивалось в обширный полумесяц, готовый огромным серпом обрушиться на врага. - Шад во многом прав. При всех ошибках, допущенных при выборе диспозиции, он справедливо рассудил, что надо терпеть и дожидаться, пока варвары не решатся на плотный бой. Гонять по равнине мы их не можем, степняки более подвижны. А вот когда они завязнут в пехоте.

- А если нет? - озираясь, предположил Драйбен. - Вдруг они никогда на это не решатся? Гурцат - а я с ним хорошо знаком - отнюдь не дурак. Тем более что ему помогает чужая сила Хозяина Пещеры. Представьте, мой принц: хаган увидит, что атаковать в лоб бесполезно, ибо пехота держит строй, и главнейшие свои силы направит на фланги. Только не в упор, со стороны восхода, а с полуночи и полудня. Он просто заставит своих командиров обойти наше войско, ударит по кавалерии, мы обязательно начнем отступать под таким натиском и затопчем свою же пехоту, зажатую между двумя огромными конными полками. Будь я на месте Гурцата - обязательно послал бы тумен или два в обход через горы, по заброшенной дороге. Чтобы ударили в тыл.

- Вы выдающийся стратег, - язвительно сказал Асверус. - Почему тогда не вы командуете битвой? Хотя... В высших рассуждениях есть доля разумности. Но мы все равно ничего не можем поделать. Героически погибнуть - сколько угодно. А вот предотвратить возможную катастрофу? Это нет. Однако посмотрите, первая атака захлебнулась, и у меня создается впечатление, что мергейты растеряли большую часть своей решительности.

- Решительности? - простонал Драйбен. - Решительность им придает отнюдь не жажда обрести победу в этой забытой всеми богами пыльной пустыне. Не забудьте, кто стоит за их спиной! Чудовище, монстр, чужеродная тварь, являющаяся виновником всей этой крови и способная влиять на разум людей! Они никогда не остановятся!

- Все уши прожужжали, - недовольно отмахнулся Асверус. - "Тварь, чудовище, мы все умрем!" В данный момент я не вижу никакого другого противника, кроме грязных дикарей. О высоких материях давайте рассуждать позже.

Драйбен замолчал, огляделся и сквозь прорезь шлема сумел заметить чуть недоуменный взгляд безымянного арранта-смертника, не вступавшего в разговор с самого начала сражения. В его глазах явственно читался вопрос: "О чем это вы говорите, любезные господа? Какое такое чудовище?"

* * *

Не правы были люди, утверждавшие, будто хаган мергейтов Гурцат стал безумцем. Ничего подобного. Гурцат сохранял здравый рассудок, способность к умозаключениям и рассуждениям и самостоятельно принимал большинство решений. Однако он прекрасно понимал, что со времен штурма Мельсины многое изменилось.

Подарок всегда оставался рядом. Это невидимое нечто, способное обращаться любым предметом, необходимым в данный момент, от отлично вырисованного саккаремскими мудрецами плана местности или кинжала до обычной плошки с любимым хаганом кобыльим молоком, уже не просто советовало - приказывало. Иногда Подарок принимал облик погибшей жены Гурцата, словно напоминал о цене нынешнего могущества.

Но чаще всего подношение Хозяина Самоцветных гор являлось в виде созданной из мельчайших пылинок, постоянно кружащих серых хлопьев и призрачных розоватых огоньков тени, отдаленно напоминавшей человека высокого роста, которому по недоразумению приделали пару широких крыльев. Не таких, как у летучей мыши, а скорее как у орла или кречета. Призрачное создание, будто бы насмехаясь над мергейтами, громоздилось на спине белого коня бога войны, однако лошадь не беспокоилась, видимо не ощущая присутствия чужого или не обращая на него внимания. Это выглядело странно, потому что животные, особенно домашние, куда острее человека ощущают вредоносную волшбу, а лошадь так и вообще с незапамятных времен считается защитником своего хозяина от нечистой силы.

Размышляя о природе Подарка и своего господина из горной пещеры, хаган счел, что тварь, постоянно сопровождавшая войско, к творениям злобных ночных богов не относится. Но почему тогда она навевает почти животный страх на любого, кто встретится с ней близко? Туменчи и новый шаман Гурцата долго привыкали к Существу, но, видимо так и не свыкнувшись с его присутствием, по извечной людской привычке стали делать вид, будто его здесь нет. Словно незамечаемая опасность перестает от этого излучать угрозу.

Сам Подарок на окружавших Гурцата людишек гордо не обращал внимания, предпочитая изводить самого хагана. Гурцат устал бояться. Бояться собственной тени, вздрагивать при каждом резком звуке и холодеть, увидев, как вечером в шатер входит умершая жена. Потому некоторые тысячники и решили, что Гурцат начинает терять рассудок. Если присмотреться повнимательнее, то в его глазах читалось отнюдь не безумие, а постоянный, накрепко привившийся и никогда не исчезающий страх. Хаган понимал, что таким образом Повелитель Самоцветного кряжа подчинил его себе и не желает отпускать узду, но поделать ничего не мог, да и не хотел.

Отказ от дальнейших завоеваний стал невозможен. Несмотря на все переходы, сражения, вспышки болезней и прочие неурядицы, войско казалось неутомимым. Когда тумены вышли к закатной реке Междуречья, Урмии, Гурцат посчитал, что край мира достигнут. Дальше, на противоположном берегу, расстилалась плоская равнина, за которой лежали бескрайние пески Альбакана, в полуночной стороне начинались болота, скрывавшие за собой чужие и непонятные страны, населенные людьми с белой кожей. Завоеванных пределов вполне достаточно, чтобы накормить всех мергейтов, дать каждому по стаду овец и коров... Не это ли главная цель похода?

Зимы в Саккареме мягкие, снег выпадает только в областях, близких к Самоцветным горам и примыкающих к ним степным равнинам. Сейчас, осенью, следовало отвести армию полуденное, дать туменам отдых и приступить к созданию государства, объединенного железной волей хагана. Но случилось удивительное: совет десятитысячников прямо высказал Гурцату желание идти дальше.

Припасов достаточно, нукеры рвутся в бой, принятые в войско саккаремские кочевники-каталибы не получили, в отличие от остальных, своей доли добычи... Саккаремский хаган Даманхур собрал армию и теперь возжелал отомстить пришельцам за потерю трона. Если обойти болота, направив тумены в сторону полуночи, то вскоре мергейты достигнут новых стран, богатства которых несравнимы с саккаремскими: сказочной империи Нарлак, где люди поклоняются огню, Свободных ко-нисатов, управляемых бездарными разжиревшими курайши. Лишь когда победоносная армия Вечной Степи увидит Закатный океан, можно будет остановиться и обустраивать мир по-новому, по законам Заоблачных.

Подарок заявился той же ночью. На сей раз Повелитель счел необходимым предстать в облике темноволосой женщины с резкими чертами лица, светлой кожей и большими карими глазами. Черная с серебром хламида беззвучно колыхалась, в свете масляных ламп поблескивали огромные серьги в виде треугольников с чеканным вылупившимся глазом.

- На днях шад приедет в Священный город, - не поприветствовав Гурцата, заговорила гостья. - Владыка сгинувшего Саккарема может быть опасен, а потому я придумал одну забаву, способную пошатнуть все основы привычного для твоих врагов мирового уклада.

"Почему она говорит о себе в мужском роде? - возникла мысль у хагана. Хотя для меня уже не имеет разницы. Мужчина, женщина... Око..."

- Утром собери конную сотню из самых верных людей, - безразлично-спокойным голосом продолжало распоряжаться Существо. - Переправимся на тот берег Урмии и отправимся на полуночный закат. Тебе стоит поглядеть, как бегут враги, устрашившись нашей мощи. И... Туменчи верно говорили - война не закончена. Пусть Гурцат станет повелителем всего материка.

Снова пляска розовых огоньков, сероватый пепельный туман и запах грозы. Женщина исчезла. Утром Гурцат выполнил все ее приказы.

В Альбаканской пустыне что-то пошло наперекосяк. Подарок на глазах у Гурцата и его изумленных нукеров собрал звериное войско, должен-ствовашее отнять мужество и смертно напугать обитателей Священного города саккаремцев, однако мысль Хозяина вернулась под утро в прежнем облике темноволосой женщины, и стало ясно, что Господин недоволен.

Со времени часа Быка где-то в отдалении полыхали изумрудные зарницы, посверкивали молнии, ударявшие в землю, в пустыне поднялся холодный ветер.

- Боги гневаются, - ни к кому не обращаясь, сказал Менгу, верный тысячник хагана. Его взгляд блуждал по окрашенному малахитовой зеленью ночному небу. Мы зря обидели чужого бога. Там его улус, святилище... Этот бог больше не станет нам помогать.

Гурцат ничего не ответил, но запомнил слова Менгу. Он, как и все мергейты, знал, что богов в этом мире превеликое множество, что каждый из богов любит смелых и сильных, однако не терпит оскорблений от человека. А тут хаган и его проклятый Подарок обидели саккаремского Атта-Хаджа нападением на его вотчину. Уяснив эту истину, Гурцат решил не дожидаться возвращения Мысли Господина, развернул коня и поехал обратно, в сторону переправы через великую реку. Он не желал участвовать в войне богов между собой. Нукеры, переглянувшись, отправились вслед.

Женщина в черно-серебряном широком платье появилась перед рассветом, и лошадь хагана всхрапнула, увидев в полутьме пятно абсолютной тьмы.

Разглядев, кто именно загородил дорогу отряду, хаган, вдруг позабыв весь свой страх, вопросил презрительно:

- Ну, кто сильнее - ты или саккаремский Атта-Хадж?

Призрак не ответил, только повел рукой и приказал:

- Отправляйся обратно. То, что было необходимо, я сделал.

"Несколько дней таскались неизвестно зачем, - с раздражением подумал Гурцат. - Обещал, что покажет свое величие, свою великую силу! Зарницы на небе, несколько волчьих стай... К чему было приводить меня сюда?"

Неожиданно хаган понял: Подарок неразлучен с ним, с Гурцатом, и может действовать, только когда рядом находится подчиненный ему человек. Надо учесть на будущее.

...Спустя несколько дней Оно уговорило хагана отправить посольство в Меддай. Предложить мир, если уж Гурцату так не хочется воевать. Условия пусть придумает сам хаган.

К сожалению, у Гурцата больше не имелось такого советника, как Драйбен, и никто не мог сказать владыке Степи, что отсылать Даманхуру голову его родного брата крайне оскорбительно, а выдвигать требование немедленно склонить голову перед новым повелителем закатных и восходных пределов континента просто неприемлемо. Гурцат поступил по традициям мергейтов - побежденный так или иначе должен согласиться на любые условия.

Еще Гурцату донесли крайне интересную новость - ее рассказал шаман, ставший свидетелем необычного разговора, состоявшегося как-то ночью между бывшим невольником туменчи Менгу Берикеем и некоей странной женщиной, которую в лагере прежде никто никогда не видел. Шаман не слышал, о чем именно они говорили, и сумел различить только чуть более громкие возгласы саккаремца: "Да, госпожа, я все сделаю, госпожа".

- Что ты задумал теперь? - задал вопрос Гурцат, когда Подарок вновь объявился в человеческом облике. Посольство к тому времени уже уехало в город бога саккаремцев. - Я слышал, будто ты виделся с Берикеем?

- Одна стрела, один щелчок тетивы, - пропела Мысль Хозяина. - Берикей сумасшедший, а потому тебе... нам более не понадобится. Пусть исполнит свое предназначение. Даманхур все равно мертвец, и уже давно. Нужно лишь, чтобы его похоронили. А теперь слушай...

Хаган слушал. И подчинялся приказам. Вернулся Менгу, принеся радостную новость: аттали - владыка Священного города - отвернулся от саккаремского шада и готов признать владычество мергейтов. Из числа посланных в Меддай людей пропал Берикей, а в день его исчезновения кто-то стрелял в Даманхура. Гурцат знал, кто это был, однако не проронил и слова.

Подарок, выслушав сообщение из Меддаи, очень по-человечески пожал плечами. Раз аттали эт-Убаийяд согласился принять нового владыку - отлично. Гурцат же, хорошо знавший людей, заподозрил аттали в лукавстве, но снова ничего не сказал. Если Оно не может проникнуть мыслью в Город, охраняемый божеством Саккарема, значит, найдена хотя бы одна слабая сторона Повелителя Самоцветных гор: пока он не может противостоять богам этого мира. Хаган приказал отправляющимся на полночь туменам обойти Меддаи и ни в коем случае не трогать святилища и шаманов Атта-Хаджа. Остальное войско двинулось к полуденному закату. Переправа через Урмию заняла два полных дня.

Впереди войско ждали пески Альбакана и великая битва, о которой в Степи будут слагать песни еще тысячу лет.

* * *

По мнению Драйбена, сражение у Аласорского хребта доселе напоминало фигуры одного из нарлакских танцев, когда пары быстро сходятся и расходятся, лишь коснувшись кончиков вытянутых пальцев партнера. Мергейты постоянно старались раззадорить конницу неприятеля стремительными наскоками и обстрелом из луков, но тысячники подчиненного шаду войска тщательно соблюдали букву приказа: не трогаться с места и ждать, пока у степняков не кончится терпение.

- Я хотя и чту Предначальный Огонь, воплотившийся в солнце, - с выражением крайнего неудовольствия буркнул Асверус, - но был бы просто счастлив увидеть хотя бы одну тучку. Боги, до чего жарко... Еще немного - и мы сваримся в собственных доспехах. Драйбен, видели мергейтов? На них только кожаные нагрудники и стеганый войлок. Заметили?

- Знаю, - ответил нардарец. - Как-никак, прожил в улусах степняков не одну луну. Не беспокойтесь, они тоже страдают от солнца. А на предмет тучки... Обернитесь.

Асверус, скрипнув ремнями амуниции, глянул назад, рассмотрел кирпично-красные стены скальной возвышенности, поднял глаза и вдруг поспешно сорвал с головы тяжелый шлем.

- Ничего себе! - воскликнул Лаур. - Что это такое, по-вашему?

- Заказанные вами тучки, - саркастично проворчал Драйбен, подозрительно оглядывая сине-черные грозовые облака, наползавшие со стороны Аласора. Поздравляю. Воевать будем в грязи и под дождем. Хотя последний дождь, о котором имеются упоминания в хрониках Меддаи, шел в Альбакане лет тридцать назад. Не понимаю, отчего боги, ответственные за низвержение с небес живительной влаги, решили порадовать нас грозой именно сегодня?

- Охладить пыл, - фыркнул Асверус. - Только чей? А если серьезно - это мне не нравится. Я облака имею в виду. Неприятное предзнаменование. Вы, часом, магии не чувствуете?

- Кто мне недавно твердил, будто ему "все уши с колдовством прожужжали"? беззлобно огрызнулся Драйбен. - Кто не верит в волшебство? Конечно, я чувствую необычное в надвигающейся грозе, однако... Умения не хватает. Вот Кэрис...

- Что вы заладили: Кэрис то, Кэрис это! Выискали пример для подражания! Я всегда считал, что нелюди должны жить отдельно от человека и не вмешиваться в дела смертных. Без них забот хватает!

Постепенно нарастал вой степняков, снова приближавшихся к конным сотням аррантов и саккаремцев, но потомок кониса уже не обращал на них внимания. Только привычно поднял щит над головой, защититься от стрел. Несколько сотен варваров подобрались к врагу на расстояние выстрела, выпустили стрелы (теперь уже гораздо меньше, чем во время первых атак) и откатились.

- Если вспоминать все известные нам слухи об этих горах, а заодно учесть опыт недавнего путешествия в гробницы заброшенного города, - задумчиво протянул Драйбен, - кажется, мы преуменьшили опасность, исходящую от заложенной в кратере этого потухшего вулкана древней нечеловеческой магии. Можно вывести интересную закономерность. Вот смотрите: страж некрополя проявил часть своей силы, увидев двоих людей. Нас он не убил, потому что мы наверняка казались ему безопасными. Что страшного могут сделать двое смертных? Мертвый караван на дороге, по мнению стража, представлял большую опасность: людей много, они любопытны, сокровища гробниц в опасности. Если логика рассуждений стража именно такова - чем больше людей, тем серьезнее угроза покою захороненных в Аласоре мертвецов, - то сегодня он имеет полное право гневаться как никогда сильно. Война, тысячи или десятки тысяч двуногих, которые после битвы наверняка рванут грабить драгоценности из упокоищ и громить саркофаги... Представляете такой образ мыслей?

- У вас солнечный удар, - сочувственно проговорил Асверус, глядя на компаньона сквозь узкие смотровые прорези вновь одетого шлема. - У меня под рукой бурдюк с водой, не хотите? Знаете, как можно назвать ваши выкладки, Драйбен? Сумасшествие с навязчивой идеей постоянного преследования. Это обычная гроза, самые тривиальные облака и стократ виденные вами огненные молнии. Страж гробницы, эта черная сопля, не способен сотворить настолько грандиозное природное явление. Покинула магия наш мир, а ее жалкие остатки бессильны.

- Отчего же? - не выдержав, заговорил аррант-одиночка, по-прежнему стоявший рядом с нардарцами. - На Великолепном Острове можно увидеть самых чудесных волшебных созданий, они во множестве обитают в море...

- Одно дело нелюди, обладающие нелюдской магией, а совсем другое человеческое волшебство, - с апломбом заявил Асверус. - И уж тем более Аррантиада. У вас там все через задницу!..

- Э-э... - Аррант подавился воздухом и побледнел от ярости. Теперь он уже был готов примерно наказать несдержанного на язык чужеземца, но...

Взревели боевые трубы аррантской центурии, и громыхнули барабаны саккаремцев. Это означало, что получен приказ, только оставалось неясным, какой именно. Следуя распоряжениям десятников, кавалерия уплотнила строи и развернулась чуть вправо.

- А я предупреждал, - пробормотал Драйбен, уяснив, что происходит, и потуже затягивая ремень шлема на подбородке. - Я говорил!.. Ну, сейчас начнется...

- С-стратег, - прошипел Асверус. - Накликал!

Двадцатитысячный отряд мергейтов смел немногочисленный пеший отряд прикрытия, миновал небольшой овражек и атаковал конницу правого фланга. То же самое происходило и на противоположном краю саккаремской диспозиции, и одновременно не прекращался лобовой натиск на основной строй пехоты.

Прежде всего командирам кавалерийских сотен Саккарема требовалось быстро вывести застоявшихся всадников из-под удара мергейтского серпа, прорвать строй варваров и ударить им в спину как раз в тот момент, когда степняки уткнутся лицом в пешие легионы. Именно такой приказ и был получен - на скалах находились сигнальщики, поднявшие одновременно алые и зеленые знамена. Это означало: "Зайди в тыл противника и бей".

Вначале медленная рысь, затем быстрее и быстрее, потом галоп. Драйбен и Асверус находились на окраине клинообразного строя, двинувшегося на прорыв полумесяца мергейтов, и оказались одними из первых, кто принял на себя удар вопящей, брызжущей слюной безумной орды. Пики, заменившие тяжелые копья, были отброшены немедленно, едва их острия пробили тела оказавшихся поблизости мергейтов, Драйбен отмахнулся от какого-то нахального степняка мечом и сам удивился, заметив, как тот вылетел из седла.

Во время прорыва прежде всего необходимо не потерять направление и не оторваться от своих, ибо в таком случае быстрая смерть гарантирована. Нардарские глухие шлемы не давали возможности для широкого обзора, но Драйбен с Асверусом пытались не упустить из виду багровый штандарт аррантов, поднятый над острием кавалерийского клина. Эрл Кешта ощутил на своем левом плече несколько малочувствительных скользящих ударов не то саблями, не то ятаганами, его плащ мигом превратился из сплошного куска материи в живописные лохмотья, изрезанные остриями степных клинков, лошадь Драйбена уже била копытами по упавшим наземь аррантам и воинам Гурцата, однако неслыханное везение и благосклонная рука судьбы не оставляли нардарца без внимания. Справедливости ради стоит заметить, что немалую роль здесь сыграл тяжелый доспех с пластинами, ибо сабли мергейтов соскальзывали по кольцам кольчуги, шлему и наплечникам.

Наконец конная цепь, подобно огромной косе заходившая с полуденного восхода, раскололась в нескольких местах, кавалерия Даманхура, разогнавшись, описала полукруг, перестраиваясь из клина в широкую лаву, готовую ударить по соприкоснувшимся с пехотинцами мергейтам, и тогда степняки окажутся между молотом и наковальней: к пешим когортам будет невозможно подойти, ибо конница не может противостоять тяжеловооруженной копейной пехоте, а сзади будут давить саккаремские всадники. Если подобный маневр в точности повторен и на левом фланге, значит, четыре тумена мергейтов оказались в окружении. А степняки, пытающиеся задавить численностью пешие когорты, составленные из аррантов, сегванов, мономатанцев и наемников с полуночи, получат свое, когда в действие войдет засадный полк.

Как известно, ни одна битва не проходит так, как ее запланировали. Действия противника всегда непредсказуемы, особенно когда имеешь дело с варварами, не представляющими, что такое военное искусство и правила ведения боя. Мергейты, учуяв опасность, попытались проскочить между пешим строем и дышащей в затылок кавалерией шада, у многих это получилось, однако тысячники саккаремцев вовремя заметили отход противника и постарались перекрыть ему дорогу. А далее началось столпотворение.

Сигналов уже никто не видел, каждый дрался сам за себя, всадники Даманхура, несколько переусердствовав с натиском, железным кулаком пробили окруженные отряды степняков и нарвались на копья своей же пехоты, нарлакские кнехты, не разобравшись, атаковали отряд дангарского ополчения, одеждой напоминавшего подданных Гурцата, легионы, не выдерживая натиска с трех сторон, шаг за шагом отступали к горам, а мергейты вертелись в общей свалке и резали всех подряд.

Однако армии цивилизованных государств оставались в более выгодном положении. Благодаря разумным приказам опытных военачальников и своевременным маневрам больше половины конной армии Гурцата угодило в окружение. Кавалерия Полуденной державы вместе с копьями нар-лакских дворян быстро уничтожила не меньше двух туменов на левом фланге и начала теснить Гурцатовых безумцев, наседавших на прямоугольник пешего строя.

...Обычно во время всеобщей рубки не думаешь ни о чем, действуя скорее машинально и подчиняясь инстинкту, однако у Драйбена постоянно мелькала одна мысль: "Что-то неправильно". Неправильность состояла хотя бы в том, что неожиданно исчезло солнце и Альбаканская равнина погрузилась в полутьму, созданную густыми темными облаками. Нардарец не боялся умереть - в момент сражения о смерти вообще не думаешь и страх уходит, - но все равно где-то под грудиной сжимался тошнотворный сладенький комочек предчувствия. Бывший обладатель серебряной короны эрла не зря учился волшебству.

Драйбен начал уставать. Рука, сжимавшая меч, почти онемела и поднималась с трудом, левое предплечье, на которое опирался щит, гудело от постоянных ударов, пот заливал глаза, а снять шлем и вытереть лицо не имелось никакой возможности вплоть до вечера, когда армии наверняка разойдутся или одна из сторон одержит победу. Асверус давно потерялся в свалке - не ребенок, сам знал, куда лез. Ему, как послу Нардарского конисата, было необязательно брать в руки оружие и идти сражаться. Сидел бы в лагере шада... Но Драйбен чувствовал, что его прикрывают. Человек, чья лошадь держалась справа и сзади от коня нардарца, умело отводил удары от чужеземца, а случайно обернувшись, Драйбен мельком заметил запыленную белую тунику арранта.

"Ага, наш одиночка все-таки решил драться в паре со мной, - подумал нардарец, принимая на щит очередной сабельный удар, и, подавшись вперед, отразил атаку узкоглазого степняка в меховой шапке. - Хотя это может быть кто угодно..."

После полудня, когда равнину накрыла облачная тень и над головами сражающихся гулко взревели раскаты приближающегося грома, ни одна из сторон не могла похвалиться особым успехом. Саккаремцам казалось, что еще немного - и они наконец одержат первую победу в войне со Степью, а мергейты чувствовали неослабевающую поддержку со стороны некоей неведомой силы, стоявшей за их плечами.

Сейчас решить исход Аласорской битвы могла любая случайность.

К вящему неудовольствию Даманхура, он полностью потерял возможность управлять ходом сражения. Пехота, не нарушая построения, отступила к горам приблизительно на половину арбалетного перестрела и ушла в глухую оборону, став неуязвимой, - тяжелые щитники со своими пиками прикрывали остальных, атаки мергейтов захлебывались, а запас лучных стрел у степняков начал истощаться. Саккаремская кавалерия увлеченно рубилась с окруженными ею туменами, однако никто не знал, что у Гурцата в запасе остается самое малое пятнадцать тысяч конных, придерживаемых для решительного удара.

"Нынешнему сражению не суждено закончиться полной победой, но поражения ожидать тоже не приходится", - рассудил шад, когда стало ясно, что пешие когорты неприступны и легкие всадники Вечной Степи не сумеют рассеять пехоту. Однако "тактика дикобраза" не приносила никакой пользы: ощетинившиеся пиками и кольями когорты стояли на месте, и только. Вскоре мергейты вообще перестали обращать внимание на пеших и полностью сосредоточили свои силы на кавалерии.

Всадникам приходилось туго. Боевой порядок давно нарушился, отряды смешались, на окраинах поля боя отдельные отряды саккаремцев и мергейтов носились друг за другом, стараясь либо прижать противника к горам, либо взять в кольцо и уничтожить. В самом центре сражения образовалась невероятная давка, и было невозможно определить, кто именно держит верх, но вскорости наблюдатели, засевшие на скалах, просигналили шаду и его тысячникам, что мергейты медленно, но неуклонно теснят саккаремцев и наемников. Пришло время вводить в битву запасной полк под командованием Энарека.

Степняки опередили. Для никогда не обучавшегося военному искусству Гурцата слова "стратегия" и "тактика" ровным счетом ничего не значили. Он доверял только своей интуиции да неслышимым советам Хозяина. Именно Подарок, воплощенная Мысль Владыки Самоцветных гор, сейчас настоятельно приказал хагану отправлять в бой все резервы. Один тумен и еще пять тысяч.

Темная лава степняков, стоявших в полулиге от Аласорских оазисов, снялась с места и быстрой рысью пошла в сторону поднятого копытами многих сотен лошадей облака пыли, висевшего над местом сражения. Приказ был прост: убивать всех. Задавить числом, отсекая саккаремские отряды друг от друга и истребляя поодиночке. Больше никаких фальшивых отступлений, наскоков и столь же быстрых отходов. Врубиться в ряды противника и... Дальше на все воля Заоблачных.

Стало очень темно - над равниной нависла плотная и тяжелая туча, она ворочалась в небесах, словно боров в луже. Гурцат поглядывал на необычное явление природы с тревогой, ибо Подарок тоже забеспокоился, - крылатая тварь, оседлавшая белого коня, еще больше расцветилась огоньками, из розовых превратившихся в малиновые. По долгому опыту общения с Подарком хаган понял: Хозяин встревожен. Почему - непонятно. Облако как облако - только форма необычная, надвигается гроза, собравшаяся над возвышенностью. Но если бы Гурцат умел чувствовать близкое присутствие волшебства, он не раздумывая отдал бы своим нукерам приказ развернуться и как можно быстрее уйти обратно в пустыню, на восход или полдень. Его армия сумела изрядно потрепать саккаремцев, остальных можно будет добить потом, но ставить под угрозу, исходящую от неизвестного колдовства, свои лучшие тумены хаган не стал бы.

Подарок, не соизволив поделиться с Гурцатом своими соображениями, внезапно обратился густым искрящимся облачком, поднялся со спины лошади и, словно клуб пыли, быстро поплыл в сторону Аласора.

- Куда? - Тут уж хаган испугался всерьез. Он слишком привык к своему покровителю, и на какое-то мгновение ему показалось, что Хозяин оставил своих верных слуг, почувствовав некую призрачную угрозу. Безусловно, Гурцат боялся Повелителя, но еще больше боялся того, что однажды тот, заскучав или разочаровавшись, бросит мергейтов на произвол судьбы.

"Я должен вмешаться. - Перед глазами хагана запрыгали красноватые светящиеся пятна, и он понял, что Подарок обращается к нему с помощью мысли. Не предполагал, что здесь стрясется нечто подобное. Быстрее завершай сражение, добей кавалерию Даманхура и уводи своих в пустыню, на полуночный восход. Я постараюсь сдержать то, что идет с гор".

- С гор? Что идет с гор? - прорычал Гурцат, но ответа не получил. Мысль Хозяина ушла в сгустившуюся тьму, канув в тучах пыли и нагретом сухом воздухе.

- Менгу!

Тысячник появился по первому зову, подогнав свою косматую лошадку на вершину бархана, с которого Гурцат обозревал сражение.

- Отходим. Поднимайте черные бунчуки! Дай сигнал всем туменам уходить от гор.

Молодой тысячник чуть удивленно нахмурился - как так? Бой почти выигран, а хаган вдруг отдает приказ к отступлению? Но Гурцат знал, что делал. Если нечто сумело напугать даже Подарок Хозяина, то людям лучше уйти. Хаган хотел сохранить армию.

- Иди! - рявкнул владыка Степи на Менгу, и тот исчез. Конечно, гонцы доберутся до всех туменчи с изрядным опозданием, но Гурцат понимал, что отдал распоряжение не зря. Облако, надвигавшееся с гор, постепенно приняло вид гигантской птицы, у которой почему-то росла голова собаки. Может быть, такие очертания возникли из-за игры ветров и воздушных потоков, но в черном волнующемся покрове таилось зло, способное запросто сокрушить вся и всех. Недаром проводники-саккаремцы только под угрозой смерти согласились показать войску Гурцата дорогу к Аласору и шепотом рассказывали страшные предания о некоем чудовище, избравшем пустынные взгорья местом своего обитания.

В нескольких лигах на полдень, за грядой холмов, стоял засадный полк Даманхура. Дозорные заметили сигнал, призывавший дейвани Энарека отправлять свои кавалерийские тысячи в битву, но государственный управитель Саккарема как-то странно переглянулся с конисом Борживоем, командовавшим большим отрядом тяжеловооруженных нарлаков и воинов из Вольных конисатов, кивнул и приказал своим гонцам:

- Передать всем сотникам и тысячникам - битва проиграна. Шад приказывает нам отступать в сторону Дангары.

* * *

Драйбен увидел Асверуса случайно. Арранты из "Сизого беркута" наголову разгромили крупный отряд мергейтов, уступавших островитянам в боевой выучке настолько, что казалось. Великолепные рубят детей, а не наводящих ужас на весь континент степняков. Конная центурия получила изрядную передышку: саккаремцы оттеснили мергейтов к полуночи, и воители из Аэтоса оказались в тылу Даманхуровых гвардейцев, продолжавших отгонять варваров от скал и опустевшего военного лагеря.

Потомок Юстиния, как это ни странно, выглядел свежим и бодрым или, по крайней мере, старался таковым казаться. На его кирасе и наплечниках доспеха красовались изрядные вмятины, кольчужный рукав справа оказался порван, а на кованом металлическом украшении шлема развевался драный лисий хвост.

- Трофей! - весело пояснил Лаур-младший. - Случайно сорвал с какого-то дикаря и прихватил себе. Вы еще живы, Драйбен? О, да, как я погляжу, вы не один?

Нардарец машинально оглянулся. И точно: чуть позади и справа за ним ехал все тот же аррант из "беркутов". Они бились в паре, и теперь Безымянный не желал покидать Драйбена, который тоже прикрывал его спину. Тем более что битва еще не закончилась.

- Не один, - согласился эрл. - А куда вы подевались?

- Закон военного искусства полуночных земель гласит: в сражении действуй сам, по своему разумению и возможностям, - прогудело из-под шлема Асверуса. Признаться, теперь жалею, что принимал эту догму буквально, ибо ходить под единым командованием гораздо проще и выгоднее. Вообразите, я внезапно оказался по уши в мергейтах, а вокруг - никого своих! И ничего, выкарабкался...

- Повезло, - хмыкнул нардарец. - Кто вас вытащил, саккаремцы?

- Ну уж точно не арранты... Смотрите! Опять атакуют! Очень надеюсь, что рано или поздно в действие вступит подготовленный шадом резерв.

Аррант, сгорбившийся в своем седле, даже не посмотрел в сторону пустыни, откуда накатывалась новая волна степняков. Их удар примет на себя конница Мельсины. Если же мергейты прорвутся, "беркутам" снова придется вступать в дело.

Центурион и десятники аррантских всадников быстро восстановили строй, Драйбен занял свое место в паре с Безымянным, а Асверус остановил свою лошадь позади. Мальчишка явно намеревался снова погеройствовать в одиночестве.

"Почему так темно? - отдышавшись, соображал Драйбен. - Если я не потерял ощущения времени, то солнце недавно ушло из зенита и начало склоняться к закату. Самый разгар дня, а мрачно, как во время сумерек на Сегванских островах. Что такое происходит?"

Над головой оглушительно бухнуло, лошади устало забеспокоились, а Драйбен с удивлением отметил, что по металлу шлема и кольчуге забили тяжеленные капли ливня. Нардарец, во время сражения и думать забывший о своих чувствах посредственного мага, призвал все свое умение и попытался проникнуть мыслью через завесу этого удивительного дождя. Когда же он понял, в чем дело, едва не вывалился из седла.

- Асверус! - Его голос с трудом прорвался сквозь шум льющих с небес струй воды, однако Лаур-младший подъехал ближе и наклонил голову. В глубине смотровых щелей его тяжелого шлема поблескивали глаза. - Асверус, нужно убираться отсюда как можно быстрее! Куда угодно! К мергейтам, в пустыню, в горы!..

- Да что случилось? - не понял младший сын кониса. - Что вы паникуете? Мне дождь, наоборот, приятен. Это все-таки лучше, чем жариться весь день на солнце.

- Аласор проснулся! - выкрикнул Драйбен. - Такого средоточия колдовской силы я вообще никогда не видел и даже не думал, что подобное возможно! За нашими спинами - мощь сотни армий! И она движется сюда!

- Но мы же не можем так просто взять и уехать! - возмущенно заорал в ответ Асверус, пытаясь перекричать рев внезапно начавшейся бури. - Вы же дворянин, эрл!

- Я не против того, чтобы меня убили в честном поединке или в сражении, однако не хочется погибать из-за причуд давно забытых колдунов! Сила Аласора не станет разбирать правых и виноватых! Она просто будет защищать свои владения...

Последние слова нардарца заглушил громовой раскат, зеленовато-синяя ветвистая молния ударила совсем рядом, шагах в сорока справа, испепелив нескольких всадников. Донесся невнятный рев мергейтов, отбросивших саккаремцев назад. Бежать не было никакой возможности.

- Смотри левее! - услышал Драйбен голос арранта, которого прозвал Безымянным, и резко повернулся, едва успев отвести узким и длинным мечом саблю степняка. Варвары все-таки сумели обойти саккаремцев. "Беркуты" и прибившиеся к ним нардарцы снова вступили в безнадежный для обеих сторон бой.

Где-то наверху, в сотнях локтей от земли, Мысль Хозяина ударилась о незримую стену незнакомого для нее могущества, откатилась, превратившись в беспорядочный клубок набухавших краснотой огоньков, а затем снова повторила атаку на неизвестное чудовище, явившееся из глубин Аласорского хребта. Небо расцветилось многоцветными полосами огня, сквозь гигантское облако мелькнули солнечные блики. Дождь и ветер слегка ослабели.

Повелитель Самоцветных гор, чей разум незримо присутствовал на месте поединка двух великих армий, растерялся. В этом новом для него мире он впервые столкнулся с силой, достойной его и способной оказать активное сопротивление. Это были не жалкие двуногие, чей разум так легко и просто подчинить. На сей раз перед Повелителем встала незнакомая ему мощь, справиться с которой походя было невозможно.

Хозяин, впитав в себя чувства тысяч смертных, дравшихся и умиравших на равнине, понял: до поры до времени, пока он тщательно не изучит природу Аласора и слабые стороны неожиданного врага, бороться с ним не следует. Рано или поздно тварь, тысячелетиями покоившаяся в скалах, отступится. Куда важнее сохранить войско Гурцата - залог дальнейшего существования и постоянный источник страха, силы, без которой Хозяин терял свой облик и смысл существования.

Хаган мергейтов, сбрасывая ладонью с лица капли воды, увидел, что Подарок вернулся. Крылатое бестелесное существо вновь беззвучно возникло над холкой белого коня.

"Уходим немедленно, - сообщил Повелитель Гурцату. - Бой выигран. Едем".

На равнине оставались еще два или три туме-на, сцепившиеся в яростной драке с саккаремца-ми, но хаган махнул рукой своим приближенным, хлестнул лошадь поводьями, и та вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее зарысила к полуночному восходу.

По древней дороге, змеящейся между красноватыми скалами Аласора, безостановочно струился блестящий черный поток. Наконец пожирающая плоть чернота выплеснулась на пустынную пыль и, подобно разливающемуся в половодье озеру, устремилась к оазисам.

Глава пятнадцатая. Хрустальный мыс и морские звезды

Варварские удовольствия сразили изнеженную аррантку не хуже выпущенного из тяжелой катапульты булыжника. Лоллия, как откоммен-тировал поведение своей царственной подружки вельх, "не устояла перед ароматом неизведанного" кесариссу пришлось на руках перетащить в "Три дельфина", ибо медноволосая красотка никогда доселе не сталкивалась с коварством темного солодового оля. Напиток вкусный, сладковатый, пахнет и вином и квасом, но после третьей кружки непривычный человек может запросто свалиться под стол и остаться там весьма надолго.

Степенная госпожа Элиада только глаза вытаращила, когда во двор ее дома ввалился Кэрис, с плеча которого свисала пьянющая девка, в чьем облике отдаленно угадывались черты супруги божественного басилевса Тибериса. Лоллия ничего не соображала, пыталась распевать матросские песни, коим научилась в сомнительных кварталах Нижнего Арра, а невнятные куплеты перемежала болезненной икотой.

- Что ты с ней сделал? - Толстуха Эля, переваливаясь, сошла со ступеней украшавшей сад открытой беседки и недоуменно осмотрела близкую к состоянию полной бесчувственности Лоллию. Затем снова набросилась на вельха: Немедленно объясни, почему...

- Прости, - чуть улыбаясь, перебил хозяйку Кэрис. - Мы ходили в "Плот басилевса". Валериде захотелось попробовать пищи варваров...

- Тверда как камень наша плоть, - хрипло пропела Лоллия, не раскрывая глаз, - девицам на усладу. И нашу плоть перебороть не смогут все преграды...

- Очаровательно... - Эля ахнула, покачала головой и возмущенно поджала губы. - Убирайся отсюда, легионер. Я сама займусь госпожой. Боги, только бы этот старый болван Атраний не вышел!

- В Стабонии живет одна девица, - с наслаждением вставила кесарисса, чьи познания в поэзии казались неисчерпаемыми. - Она и "беркутов" заставит шевелиться...

Лоллию Кэрис и Фарр не видели до ночи. Они погуляли по городу, осмотрели храм Молниемечущего, а когда начало смеркаться и они засоби-рались домой, в городе случилось что-то необычное. Главная улица внезапно опустела, появились одетые в золото и пурпур вооруженные люди, вставшие у стен домов в частую цепь, на фасадах зажгли факелы. Кэриса, пожелавшего перейти дорогу по направлению к арке "Трех дельфинов", вежливо, но непреклонно остановили военные. Оказалось, что это ликторы личной стражи Божественного.

- Да нам только перебежать! - попытался объяснить вельх. - Двадцать шагов! Во-он тот дом!

- Нельзя, - с безразличной строгостью ответил ликтор, - правил не знаешь, легионер? Сейчас пройдут колесницы - и шагай куда вздумается!

"Сейчас" растянулось на полтора оборота клепсидры. Вельх ругался под нос, пытался обойти охраняемую стражей дорогу и провести Фарра через другую часть города, но Геспериум оказался будто рассеченным надвое несговорчивыми вояками, коим была доверена охрана кесаря. Стремительно темнело, плащи ликторов из красных становились черно-багровыми. Тиберис задерживался. Лишь когда на безлунное небо ладони богов просыпали горошины звезд, в отдалении взревели рога. Значит, басилевс миновал границу Геспериума.

Сумерки почти не коснулись городских улиц - охрана не поскупилась на факелы, а горожане, следуя приказу, украсили фасады своих жилищ лампами из цветной слюды. Вельх вместе с молчаливым атт-Кадиром стоял на пересечении широкого проезда, ведущего далее к Хрустальному мысу, и проулка, спускающегося к морю. Из-за широких спин ликторов все было отлично видно.

Процессию возглавляли конники, передний из которых торжественно вез украшенный кистями из конского волоса штандарт Божественного, далее следовала пешая охрана - высокорослые бугаи в доспехах и белоснежных плащах, потом две или три колесницы... Двигались они довольно медленно, так как Тиберис не пожелал отягощать свой царственный зад жестким лошадиным седлом и путешествовал в носилках. Сие чудовищное сооружение, более напоминавшее переносной дворец, волокли десятка три невольников. Следует отдать должное щедрости басилевса - носильщики щеголяли не в железных ошейниках, а в серебряных, с красивым чернением.

- На колени, быстро, - прошипел Кэрис разинувшему рот Фарру. - Не смотри на него! Ни в коем случае! Не хватало только лишнего внимания к нашим персонам, да еще со стороны этого увальня.

Лунообразное, заплывшее лицо повелителя Аррантиады покачивалось за отдернутыми занавесями носилок. Нижняя губа выпячена, щеки слегка, по последней моде, нарумянены, редкие волосы старательно завиты и уложены надо лбом изящными кудряшками. Пурпурная тога смята и выглядит подобно обыкновенному покрывалу. В ногах расположилась некая весьма скупо одетая смуглая девица, обвешанная украшениями из цветного бисера и с небольшой свирелью в руках. Басилевс то поглаживал пухлой дланью спящего рядом с ним маленького котенка черной пантеры, то с тоскливым видом рассматривал проплывавшие мимо стены домов, иногда зевал, громко и с привизгом, показывая рот с темными неровными зубами.

Внезапно рука Тибериса поднялась, и тотчас последовавшая команда центуриона стражи остановила рабов. Божественный углядел что-то интересное. Улицы Геспериума пустовали, если не считать ликторов охраны, и внимание Царя-Солнце привлекли два силуэта, простершиеся ниц на углу.

Центурион был отлично осведомлен о системе жестов кесаря, которыми он частенько заменял устные приказы, не снисходя до общения с телохранителями. Потому аррант подбежал к двум неизвестным, быстро и тихо проговорив:

- Вы! Встать! Вас зовет Божественный. Руки держать сложенными на груди. Лишнее движение - смерть. Идите.

"Влипли!" - только эту мысль успел прочитать в глазах вельха Фарр, обменявшись с ним взглядом. Конечно влипли. Неизвестно, что взбредет в голову Тиберису, привыкшему считать других людей пылинками под подошвами своих сандалий.

Некоторое время басилевс, пожевывая губами, оценивающе рассматривал двоих незнакомцев, замерших, как было приказано, в трех шагах от носилок, ладони сложены крестом на груди. Фарр опустил глаза, но Кэрис, нарушив собственный приказ, осмелился исподтишка глянуть на владыку Аррантиады.

- Тебе нравятся звезды? - вдруг вопросил кесарь, обращаясь к вельху. Голос у Тибериса оказался неожиданно низким и глубоким, что никак не вязалось с его внешностью. Чернявая девица с флейтой наклонила голову и почему-то предвкушающе ухмыльнулась.

- Мне нравится все, что любит Божественный, - не задумываясь изрек Кэрис. В таких ситуациях он полагался только на импровизации, предчувствуя, что от него хотят услышать. На этот раз он ошибся.

- Да или нет? - ласково спросил басилевс.

- Ну... да, нравятся, - рискнул вельх.

- Отправишься со мной. - Тиберис опять зевнул. - И я угощу тебя на Хрустальном мысе морскими звездами в винном соусе. Раз уж они тебе нравятся.

- Моя благодарность не знает границ, о басилевс, - Кэрис от неожиданности закашлялся, - но я... я сыт.

- Легионер?.. - Тиберис будто не слышал его, разговаривая больше сам с собой. - Колонии... Агрикул, где сейчас стоит третий легион?

- Провинция Сикинос, Закатный материк, - быстро ответил не отходивший от носилок центурион.

- Хорошо-о... - Кесарь снова поглядел на вельха. - Завтра ты, колониальный десятник, проснешься воином моей личной стражи и оденешь белый плащ. После того, как мы отведаем морских звезд.

"Чтоб тебя переплющило! - бормоча невразумительно-благодарственный ответ, подумал Кэрис. - Впрочем, я сам хорош - нечего было попадаться на глаза этому дерьмовому полубогу! Хотел попасть на Хрустальный мыс - изволь. Как теперь выкручиваться? Воображаю, какими морскими звездами он меня попотчует".

- Но мой брат... - заикнулся вельх, пытаясь придать физиономии дурацкое преданно-восторженное выражение и кивая на атт-Кадира.

- Твой юный амант пусть идет домой, - медленно, как сомнамбула, шепнул Тиберис, глядя куда-то в сторону. - Ему морские звезды не понравятся. Забирайся сюда. В ноги. Меч отдай Агрикулу, он позаботится.

Басилевс отвернулся, считая разговор оконченным. Кэрис, указав глазами помертвевшему от страха Фарру на дом Элиады и пошевелив бровями, что долженствовало обозначать: "Сматывайся, пока и тебя не прихватили!", неловко залез в носилки, потеснив красотку с флейтой. На ее лице появилось выражение легкого недовольства. Тиберис снова принялся почесывать за ухом крупного смоляного котенка.

Едва процессия, осиянная факельным огнем, прошла мимо и ликторы освободили улицу, Фарр опрометью рванул к арке "Трех дельфинов", надеясь, что госпожа Валерида успела прийти в себя.

"...Это надо же! Попался, как медвежонок в яму с кольями! - мысленно ругался Кэрис, нахально облокотившись о спину смуглокожей флейтистки. - И ведь не сбежишь - этому борову я глаза отведу, ну еще нескольким... А охраны не меньше полутора сотен. Морские звезды! Да чтоб ты подавился своими морскими звездами, урод! Белый плащ охранной центурии! Почетно, нечего сказать. Интересно, как дорого Тиберис мне его продаст?"

Вероятнее всего, что очень дорого. Иногда басилевс, обуянный своеобразной жаждой благодеяний, выбирал человека с улицы и мог даровать ему все возможные под луной и солнцем блага. Однако объекту любви Тибериса к добрым делам приходилось отрабатывать милость Божественного. Это могло происходить как угодно - от вульгарных постельных утех до сражения с голодным леопардом в запертой клетке или ночи, проведенной в бассейне со скатами-хвостоколами, специально для таких целей отлавливаемыми на побережье.

Фантазия кесаря не имела границ и пределов. Хочешь получить собственный дом, должность, богатство? Пожалуйста. Но сперва посмотри, как твоего ребенка разорвут псы на арене, вытащи оброненную Тиберисом драгоценность из наполненной жидким дерьмом глубокой ямы, прыгни в воду со скалы высотой триста локтей, подерись с лучшим гладиатором Арра (правда, у тебя меч, а он невооружен, но такие бойцы способны разделаться с любым противником голыми руками) и так далее до бесконечности. Иногда басилевс изобретал более утонченные удовольствия: например, сумеет ли осчастливленный солнцезарной милостью плебей за два квадранса на потеху Тибериса и его присных ублажить нескольких рабынь, ослицу и двух обезьян или, допустим, перенести насилие со стороны десятка телохранителей Божественного? Самое интересное, что иногда такие люди отыскивались, а теми, кто не сумел доставить радость повелителю Великолепного Острова, кесарь оставался недоволен. Недовольство Тибериса означало только одно - смерть, иногда быструю, но чаще медленную и малоприятную.

"Если дело будет плохо, - решил Кэрис, уныло наблюдая за задремавшим Тиберисом, - придется эту шайку как следует пугнуть. Божественный может приготовить мне любой сюрприз, но не знает, что и у броллайханов есть свои причуды. Однако, если мы ограничимся какой-нибудь невинной забавой, я окажусь в фаворе у этого обрюзгшего гиппотавра и получу доступ во все помещения дворца. А если нет?.."

- Прочь с дороги, свиное отродье! - Размеренный шум поступи охраны и носильщиков нарушил чей-то голос. Женщина. Судя по всему, разгоняет излишне усердных телохранителей, а это может делать только одна-единственная в Аррантиаде особа. - Убери лапы, я сказала! Хочешь завтра оказаться на столбе и пожариться на солнышке?!

Далее последовал такой густой поток ругани, что гости любого вертепа Нижнего Арра пришли бы в восторг. Подобные милые словечки в основном входили в небогатый лексикон портовых "волчиц" и уж точно не могли произноситься в нескольких шагах от носилок Божественного. Звучало, однако, захватывающе.

Процессию догнала неоседланная лошадь со всадницей на спине. Как только стало ясно, кто прибыл, ликторы почтительно расступились.

- Ну и ночка! - Женщина буквально обрушилась в носилки с холки гнедого, упав прямо на проснувшегося Тибериса. - Подвинься!

- Дорогая? - Басилевс не на шутку удивился и часто-часто заморгал. Котенок пантеры пискнул. - Откуда?

- С неба, - отрезала Лоллия. Басилисса выглядела потрепанно, но решительно. Судя по морщинке, прорезавшей ее чело, последствия вельх-ского оля еще давали себя знать. - Та-ак, это еще что такое?

Кесарисса метнула ледяной взгляд на пристроившихся в противоположном конце носилок Кэрис а и флейтистку, после чего взревела ровно разъяренная буйволица:

- Опять эта курва здесь?! Наслаждаешься обществом Климестины? Что это за немытый солдафон? От него за перестрел разит перегаром!

На самом деле так пахло именно от Лоллии, но возражений супруга Тибериса не принимала.

- Пошли вон! - Валерида запустила в темноволосую красотку одной из подушек, и та мигом исчезла, будто растворившись в воздухе. Кэрис с сомнением глянул на басилевса, однако не получил никакого ответа. Похоже, власть сменилась. - Ты, морда, чего расселся? Не терпится сорвать побольше золота с моего мужа, а? Двигай пешочком! Как и положено вояке! Быстр-ро!

Едва не прыснув в кулак, вельх на ходу выпрыгнул из носилок и зашагал радом с центурионом Агрикулом, сохранявшим ледяное спокойствие. Он будто ничего не слышал и не видел.

Задернулись неплотные шторки, и, судя по звукам, сама невинность, оскорбленная жена Валерида Лоллия Тиберия устроила Божественному сцену яростной ревности.

К полуночи эскорт басилевса подошел к порталу дворца на Хрустальном мысе.

* * *

Огромным преимуществом Лоллии перед остальными придворными и родственниками Тибериса было то, что басилевс ее действительно любил.

В отличие от своих прежних супруг, две из которых внезапно и загадочно скончались. А последняя, заметив, что надоела мужу, не стала дожидаться, когда ей поднесут отравленных смокв в вишневом сиропе, и поспешила покинуть дворец по своей инициативе, дав Тиберису развод. Дело в том, что именно тогда, два года назад, басилевс увлекся очаровательной дочерью одного из провинциальных эпархов, некоей медноволосой и зеленоокой красавицей... Та отвечала сорокалетнему владыке взаимностью и наконец уселась на трон Аррантиады рядом с порфироносным. Неизвестно, что произошло на старости лет с Тиберисом, - Лоллии позволялось то, за что многие и многие давно лишились головы. Она имела право оспаривать решения Божественного (правда, такое случалось крайне редко, ибо Лоллия не интересовалась делами государства), устраивала басилевсу скандалы, когда тот подворачивался ей под горячую руку, изводила его невниманием... Однако несвойственная глубоко испорченному и жестокому Тиберису влюбленность почему-то не ослабевала. Поговаривали, будто Лоллия прибегла к любовному колдовству и опоила мужа привораживающим зельем, но это были лишь домыслы. Дело обстояло совсем по-другому.

Даже самому отталкивающему и бессердечному человеку иногда требуется чуточку тепла и внимания, домашнего уюта, нежности и спокойствия. Лоллия могла одарить этими несложными радостями басилевса, но, быстро сообразив, на каких именно цепях держится привязанность мужа, не усердствовала: хорошего должно быть немного, ибо даже бескорыстная доброта может наскучить. А Тиберис, не поняв, в какую сеть попался, глубоко вздыхал и в моменты душевных волнений и особенно мрачной меланхолии требовал позвать кесариссу. Даже ее ревность казалась ему восхитительной. Фаворитки и фавориты, развлечения и прочие частицы бытия Тибериса не могли подарить ему ни крохи тепла, а Лоллия изредка умудрялась показать мужу, что у него есть любящая семья, дом и верная спутница жизни.

Лоллия родилась невероятно артистичной лицемеркой, как, собственно, и большинство женщин высшего света Аррантиады. Она понимала, что, если Тиберис однажды сорвется с крючка - быть беде, но ее талант давал возможность твердо стоять по правую руку басилевса и не беспокоиться о ближайшем будущем. Тиберис, между прочим, прекрасно знал о похождениях своей благоверной в гавани или аррских лупанариях, но вбил себе в голову, что басилисса подобным образом забавляется, огорченная его невниманием. После чего снова осыпал жену подарками и драгоценностями, а иногда сам подыскивал ей необычных любовников только бы Валерида Лоллия не огорчалась и не тосковала. Кесарю нравилось таким образом заботиться о своей доброй супруге.

Лоллия же Тибериса не любила. Он оставался для нее лишь похотливым и непривлекательным боровом, полубогом с тремя подбородками и набухшими синими венами на ногах, Царем-Солнце, способным от скуки травить детей собаками или хищными зверями, и, уж разумеется, никаким не мужчиной. Долгие годы излишеств давали знать о себе все чаще, но... Но, забери нас всех самый злобный демон Нижней Сферы, быть басилиссой, которой позволено все, так чудесно!

Посему долгий и тщательно продуманный спектакль продолжался.

- Еще отнюдь не поздно, - гудел Тиберис, покинув носилки и шествуя по колоннаде, ведущей к одному из дворцов мыса. - Полночь только-только миновала, моя дорогая. Хочешь посмотреть новую комедию Горения Флора в розовом амфитеатре? Или... Ты, наверное, проголодалась? А может, спустимся вниз, прокатимся в лодке по ночному морю?

Лоллия, гордо задрав подбородок, шла рядом с державшим ее за руку басилевсом и соображала, каким образом побыстрей устроить так, чтобы Тиберис позабыл о варваре. Вельх вместе с несколькими ликторами личной стражи кесаря двигался позади царственной пары. Пока насчет новой игрушки Тибериса распоряжений не поступало.

- Или вот! - весьма некстати вспомнил ба-силевс. - Сегодня в зверинец должны привезти новых гепардов. У нас есть герой с континента, который сумеет порадовать тебя своей удалью!

Божественный, обернувшись, кивнул в сторону Кэриса.

- Боги, какая тривиальность! - поморщилась Лоллия. - Неужели не надоело? Я уже слышать не могу о звериных боях, твоих глупых оргиях или очередных сумасбродствах. Ну хорошо, хорошо, если ты так хочешь - пойдем посмотрим на животных. Только, пожалуйста, никакой травли до завтра, я устала. А этого смрадного мужлана, если уж тебе так хочется его облагодетельствовать, отправь до утра в казармы Белой центурии, пусть отоспится. Потом решишь, что с ним делать.

Тиберис, не решившись оспаривать слова Лол-лии, повел ладонью и бросил ленивый взгляд на Агрикула. Тот понял приказ.

- Пойдешь со мной, - бросил он Кэрису. - Тебя устроят. Из казарм никуда не выходить, ждать.

- Чего ждать? - переспросил вельх.

- Воли Божественного, - безразлично сказал центурион, а Кэрис едва сдержался от смачного плевка. - Имя?

- Мое?

- Мое мне прекрасно известно, десятник. Тебя в третьем легионе не учили, как отвечать на вопросы старших? Я могу научить и сам.

Этот мог. Не человек, а глыба льда. В аррантском войске порядки наистрожайшие, а здесь, на Хрустальном мысе, где в гвардии басилевса служила истинная элита, любое лишнее слово могло обернуться полусотней плетей. И плевать Агрикулу, что неизвестный легионер сейчас находится вне строя.

- Имя? - повторил центурион, размашисто шествуя мимо мраморных строений. Сзади щелкали по каменным плиткам сандалии двух ликторов.

- Кней из Сикиноса, десятник Лазурной центурии третьего пехотного легиона. С разрешения трибуна отпущен на срок в полторы луны для отдыха в метрополии.

- Имя трибуна? - процедил Агрикул, не глядя в сторону вельха.

"Ай-ай-ай, как скверно, - подумал Кэрис, - в Сикиносе я был два года назад, мало ли что изменилось с тех времен? Этого цербера не проведешь на мякине, недаром он личный телохранитель Тибериса..."

- Тревир Сирмий, - ответил вельх, вспомнив как звали командира колониального отряда, - из Пеланума...

- Где бумаги?

Вельх быстро полез в сумочку на поясе и извлек помятый пергамент со своим липовым свидетельством об отпуске. Конечно, печать и подписи были самые настоящие, мешок никогда не порождал откровенно ложных документов, но все же... Агрикул забрал свиток и, не глядя, сунул кому-то из безмолвных подчиненных.

- Это я оставлю себе, - жестко сказал он. - Когда ты покинул Сикинос?

- Прошло восемнадцать полных дней...

- Врешь, - преспокойно проронил сквозь зубы центурион. - Благородный Тревир Сирмий четыре луны назад переведен из Сикиноса в Аррантиаду со званием легата. Ты бежал из легиона?

Кэрис понял, что лучше молчать. Мрачный Агрикул не посмеет его тронуть, побоится ярости Тибериса. А за ночь Лоллия успеет что-нибудь придумать. Между прочим, по аррантским законам за самовольное оставление места службы полагалась смертная казнь. Попался...

- Я доложу о твоей лжи Божественному. - Агрикул остановился возле входа в длинный одноэтажный дом. - А завтра дознаюсь, кто ты и откуда. Оружие тебе не вернут. Иди.

- Слава басилевсу, - не без скрытой насмешки попрощался Кэрис. Центурион канул в темноту, оставив с вельхом двоих охранников.

В казарме оказалось не так уж и плохо - о воинах Белой центурии заботились. Кэрису принесли поесть, показали ложе, на котором он должен был переночевать, но с ним никто не заговорил, хотя вельх пытался вызвать аррантов на беседу. Поэтому он скинул сандалии, ослабил шнурки на нагруднике и собрался заснуть, понимая, что завтра предстоит тяжелый день.

"Как-то там Фарр? - подумалось Кэрису. - Будем надеяться, что Валерида оставила его на попечении госпожи Эли и ему не взбредет в голову отправится на Хрустальный мыс меня искать".

Броллайханы умеют управлять своими снами. И Кэрис от нечего делать решил отправить свою мысль далеко от Аррантиады, на материк Длинной Земли. Ему хотелось взглянуть, что происходит с Драйбеном.

Ночь сменилась ярким днем, Кэрис сквозь туман расстояния углядел песок, красноватые камни и троих людей. Выглядели они далеко не лучшим образом.

Вельх нащупал слабый, полыхавший красно-лиловым цветом огонек души Драйбена и попытался в него войти.

Получилось.

* * *

- Но, госпожа... У меня приказ!

- Никаких "но"! Забыл, с кем разговариваешь?

- Приказ благороднейшего Агрикула...

- Знаешь, где ты очутишься завтра вместе со своим Агрикулом? Пропусти!

- Госпожа, за невыполнение приказа - смерть на столбе!

- Мне-то что за дело? Впрочем, я поговорю с центурионом, не беспокойся. И если ты немедленно не уйдешь с дороги, столб покажется тебе недостижимой мечтой.

Военный в алебастровом плаще сдался. Нельзя противоречить любимой супруге Божественного. Пусть она иногда бегала в казармы Белой центурии за мимолетными радостями жизни, но все-таки Валерида Лоллия - кесарисса.

Кэрис проснулся моментально, едва заслышав знакомый голос. Судя по всему, стояла глубокая ночь и после полуночи миновало не более трех-четырех квадрансов. Лоллия скандалила с охраной негромко, явно стараясь не производить лишнего шума, однако была, как всегда, настойчива.

- Вставай! - Она едва не рывком подняла Кэриса с ложа. - И иди за мной. Молча.

Ликторы тоскливо поглядели вслед двум удаляющимся в ночь фигурам - с утра им предстояли объяснения с суровым Агрикулом, который не будет выяснять, по какой именно причине исчез странный гость казармы, а просто накажет виновных. Будет счастьем, если басилисса заступится.

- Этот ваш жуткий центурион раскусил меня с двух слов, - пожаловался вельх Лоллии, когда они отошли на изрядное расстояние от дома легионеров и приблизились к ярко освещенному храму Морского Старца. Частые патрули охраны то в красных, то в белоснежных плащах остановить или окликнуть Лоллию не осмеливались.

- Именно, - подтвердила басилисса. - Ты правильно сказал - жуткий. Меня от Агрикула в дрожь бросает. Умный, жестокий, преданнейший пес. Если ему сейчас донесут, что я тебя забрала из казарм, он немедленно бросится по следу. Агрикул - единственный человек в этой стране, которому я не могу приказывать, он исполняет только волю моего мужа, и ничью более. Тиберис спит, я его... э-э... убаюкала, но Божественный приказал, чтобы ты находился в казарме Белой сотни. И приказ будет выполнен любой ценой.

- Ясно. Куда мы направляемся, позволь осведомиться?

- Тебе нельзя оставаться на мысе. Дело с библиотекой придется отложить, пока все не забудется. Сейчас спустимся на пристань, там лодки. Отправишься в Геспериум. Грести, надеюсь, умеешь? Сиди у Эли и носа не высовывай. Когда Агрикул успокоится, я проведу тебя во дворец. И пожалуйста, не таскай больше плащ легионера, хватит маскарада.

- Он с утра наябедничает твоему мужу о самоуправстве, - напомнил вельх. Как станешь оправдываться ?

- Очередной каприз взбалмошной кесариссы, - равнодушно отмахнулась Лоллия. - Я еще не так чудила, назло Агрикулу, кстати. А с мужем... Он к полудню забудет о том, что ты вообще существовал.

- Знаешь. - Кэрис внезапно остановился. - Я не могу ждать. Эти бумаги мне нужны немедленно. То есть сегодня или завтра. Я не уеду с Хрустального мыса. И мне требуется помощник. Фарр. Ну, царица Аррантиады, сможешь доказать варвару свое могущество? Придумай что-нибудь!

- М-да, - промычала изумленная сверх всякой меры Лоллия. - Если так... Ла-адно... Вдвоем мы управимся и с Агрикулом, и с моим божественным вепрем. Только тебе надо хорошо спрятаться хотя бы до утра. В моих покоях нельзя проклятый центурион в приступе рвения их обыщет и не посмотрит на то, что я буду кричать и возмущаться. Его даже гнев Тибериса не остановит. Но если дело будет совсем безнадежно - я надавлю на мужа, хотя он упрям как осел... Вот, придумала! Двинулись. И давай отойдем с освещенного места, мы тут как на ладони. Пересидишь до утра у девочек, потом я принесу тебе новую одежду...

- Девочек? - насторожился вельх. - Каких таких девочек?

- В храме Ясноокой. Там тебя никто не додумается искать.

Кэрис присвистнул. Ясноокая, покровительница Дев, одна из множества богинь аррантско-го пантеона, принимала в жрицы только девственниц. Мужчинам запрещалось входить даже на нижние ступени святилища, а самим служительницам нельзя было общаться с представителями сильной половины человечества. Наказания за нарушения культа обещались строжайшие.

- Жрицы меня не раз выручали, - негромко поясняла Лоллия, - и я их тоже. В конце концов, девочкам надоедает сидеть сиднем возле своего Негасимого пламени и хочется отдохнуть. Ну я и водила их в казармы Белой и Золотой центурий. Никто ни о чем не догадывался, ведь после жреческого посвящения они не показывают лиц мужчинам и узнать их невозможно... Иногда я прячу в храме своих гостей...

- У вас в Аррантиаде сохранилось хоть что-нибудь святое? - невинно поинтересовался Кэрис, топая вслед за басилиссой по бесконечному лабиринту улочек Хрустального мыса. - Надо же, и Ясноокую ухитрились опорочить!

- Любовь непорочна! Полагаю, сама Ясноокая не имеет ничего против радостей бытия, - с уверенностью в своей правоте высказалась Лоллия, указав на небольшой, накрытый сферическим куполом храм розового камня. - Пришли. Только, пожалуйста, не веди себя в святилище как варвар и не особенно заглядывайся на жриц. Богиня ревнива...

* * *

Кесарисса неплохо знала все подробности жизни Хрустального мыса и совершенно верно предположила, что центурион Агрикул начнет поиски самозваного легионера этой же ночью. Агрикулу сообщили, что после полуночи в казармы заявилась госпожа Валерида Лоллия и, не слушая никого, увела переданного под охрану Белой сотни человека с собой. Так как в резиденции Тибериса давным-давно не случалось ничего необычного, происшествие с побегом послужило центуриону поводом для проверки бдительности стражи дворцового комплекса.

Перво-наперво Агрикул появился в атриуме кесариссы, невозмутимо выслушал все соображения Лоллии о подобной наглости - побеспокоить ночью жену Тибериса! - но все-таки обыскал покои госпожи. А затем заявил напрямую:

- Божественная, человек, которого ты покрываешь, может оказаться опасным. Ответь, где он?

- Не имею и малейшего представления, - прорычала Валерида, уничтожая возмущенным взглядом явившихся к ней военных. - Я его ублажила на скорую руку, и он ушел. Ищи, это твоя работа. Поймаешь - опять уведу. Ты мне надоел, Агрикул. Пошел прочь.

Центурион вместе с помощниками молча развернулся и отправился на площадь перед двор. цом. Там уже выстроились поднятые отряды охраны. Для Агрикула было делом чести отыскать беглеца, ибо он понимал - завтра о ночном происшествии доложат Тиберису, а тот взыщет с начальника своей охраны: нашел или нет? Если нет, тогда почему ты занимаешь высокую должность, не выполняя возложенных на тебя обязанностей?

Басилиссу и сопровождавшего ее человека видели, когда они шли по направлению к зданиям храмов. За ними располагался спуск к пристани, но стоявшие на страже легионеры не замечали посторонних, явившихся со стороны дворцов. Следовательно, беглец находился где-то на Хрустальном мысе и к рассвету его обнаружат. Вдобавок обленившаяся стража изрядно встряхнется, обшаривая десятки зданий, выстроенных на полуострове.

Как известно, любой город имеет жизнь дневную, о которой знают все, и ночную - скрытую от непосвященного глаза.

Хрустальный мыс был именно городом, поселением, выстроенным для одного человека - властелина Великолепного Острова. Каждый камень, каждое дерево, цветок, животное, все, созданное человеческими руками или природой, служило для услады аррантского кесаря. Только его одного. Однако прочие обитатели пышной и огромной резиденции басилевса тоже были не прочь урвать свою часть гигантского мраморно-золотого пирога, выпеченного лучшими архитекторами, строителями и скульпторами Аррантиады. Потому ночью на Хрустальном мысе наступало время, когда призванные охранять, кормить и развлекать Тибериса люди могли отдохнуть сами.

Красотки из амфитеатров встречались с друзьями-военными, подозрительные личности за сущие гроши покупали у служителей кухонь дворца отменные припасы, перепродавая их затем в Геспериуме и других городах побережья, совершались странные сделки, в результате которых на конюшнях оказывались отнюдь не породистые лошади, а какие-то заморенные одры. Понятно, что коней басилевса никто не трогал, а подменные довольно быстро списывались со счетов как повредившие ногу или больные. Казна, разумеется, отпускала средства на покупку новых, но если бы прокуратор Хрустального мыса в кои веки заинтересовался, с какой стати на обслуживание конюшен уходят столь огромные суммы, то вскрылись бы такие злоупотребления, что воровство провинциальных эпархов, присваивающих выделяемые метрополией средства на прокорм орд плебеев и налоговые сборы, показалось бы невинными шалостями детишек, таскающих друг у друга фрукты и сладости.

Но все молчали. Каждый, начиная от рядового воина стражи до верховных жрецов храмов или сотников двух расквартированных на мысе легионов, так или иначе был вовлечен во всеобщий круговорот воровства: одни за сравнительно небольшую мзду закрывали глаза на подъезжающие к хозяйственным воротам повозки перекупщиков, другие сами входили в долю с нечистыми на руку дельцами, в светлое время суток носившими пышные титулы наподобие "первого смотрителя Большого амфитеатра" (этот потихоньку продавал редкий мрамор с золотистыми блестками, заменяя его на более дешевые каменные блоки из очень похожего материала) или "богоизбранного понтифика святилища Громовержца" (жрец приторговывал рабами, а заодно присваивал часть пожертвований храму). И так далее. Хрустальный мыс заслуживал наименования идеальной кормушки, ибо гром и молнии на головы приближенных к трону предприимчивых аррантов могли обрушиться в единственном случае: если что-либо вызовет неудовольствие и разочарование Тибериса. Василеве ничего не замечал до времени, пока дело не касалось его самого.

...Агрикул славился тем, что его нельзя было купить, умаслить или запугать, - центурион не видел в жизни иных радостей, кроме преданного служения басилевсу (посему в резиденции Тибериса поговаривали, будто Агрикул слегка повредился рассудком). Он понимал, что начинать войну против армии населивших Хрустальный мыс воров и развратников бесполезно - их тотчас сменят другие, - и почти всегда закрывал глаза на мелкие и крупные прегрешения обитателей полуострова. Но не сегодня. Нынешней ночью кесарисса Вале-рида Лоллия нанесла удар по его репутации и чести, а значит, злопамятный центурион обязан был оправдаться хотя бы перед самим собой, заодно показав несносной распущенной девице, кто командует на полуострове: басилевс, а с его позволения и милости - Агрикул.

Поиски не принесли никаких результатов, если не считать того, что за время поднятой Агри-кулом тревоги вскрылись некоторые малоприглядные стороны ночного бытия Хрустального мыса. Легионеры захватили полдесятка своих собратьев, отправившихся без разрешения командиров к прелестным служительницам дворцовых терм и кухонь поискать ласки и любви. Надзиравшего за зверинцем смотрителя поймали во время продажи одного из привезенных только вчера гепардов: клетку со зверем поспешно грузили на повозку возле используемых служками запасных ворот-резиденции. Задержали и смотрителя и покупателей, хотя последние попытались оказать сопротивление, понимая, что обвинение в ограблении самого кесаря приравнивается к богохульству, "оскорблению величества действием" и влечет самую жестокую кару.

Самая невероятная находка ожидала легионеров в доме для содержания рабов: военные появились там в момент, когда некий невзрачный молодой человек, оказавшийся одним из помощников надзирателя, увлеченно проповедовал невольникам Слово Богов-Близнецов. Он даже не побоялся одеть принятую у почитателей варварского культа багрово-зеленую хламиду, означавшую посвящение в сан "учителя веры". Разумеется, смутьяна арестовали, а Агрикул только подивился втихомолку - каким, интересно, образом привезенная с Толми зараза сумела проникнуть аж на Хрустальный мыс? Придется провести тщательное расследование и выявить все очаги этой омерзительной гнили, поражающей душу! Рабы, впрочем, пялились вслед уводимому стражей адепту Близнецов туповато и безучастно.

Обшарили все - бани, хозяйственные пристройки, конюшни, храмы; осмотрели каждый закоулок дворца, казармы и зверинец, парк, допросили стоявших у ворот охранников. Тщетно. Беглец как в воду канул. Ну не прячется же он в спальне басилевса?!

Нерадение подчиненных обозлило Агрикула, и он принял решение: изловить поганца любой ценой и любыми средствами! За кесариссой с утра будет установлен строжайший надзор - куда пойдет, с кем будет разговаривать, что делать. И конечно же, центурион обо всем доложит Тибе-рису. Пока следует увеличить вдвое число патрулей, усилить охрану стен и ворот, а также задерживать любых подозрительных личностей, не знакомых легионерам в лицо.

"Где эта мерзавка могла спрятать своего нового дружка? - размышлял Агрикул. - Куда закрыт доступ простым смертным? Конечно, в личные покои Тибериса, сокровищницу, библиотеку... Мужчины не имеют права входить в храм Ясноокой, никто, кроме посвященных в таинства обрядов жрецов, не смеет ступать за алтари храмов, а святилище Покровителя Ратников вообще закрыто до ближайшего праздника... Неужели Лоллия сумела пробраться в одно из запретных мест? Их последний раз видели как раз неподалеку от храмов... Там я и поставлю лучшую стражу. А когда сбежавший самозванец проголодается и выползет, я наглядно покажу ему, как обращаются с преступниками на моем полуострове!"

Утром не произошло ничего необычного. Басилевс изволил почивать до полудня, и потревожить сон царственного из-за столь пустякового дела центурион не решился. Виновных в ночных происшествиях примерно наказали: некоторых плетьми, других палками, а проповедника Богов-Близнецов после весьма пристрастного допроса незамедлительно казнили, - эдикт Тибериса предписывал уничтожать разносчиков сектантского учения скоро, беспощадно и максимально жестоко. Бывшему младшему надзирателю выкололи глаза, отрезали язык, чтобы не орал, и отправили в садок с муренами. Для острастки туда же пригнали внимавших речам жреца невольников. Пусть знают, что происходит с отступниками, и впредь чтут лишь Царя-Солнце и обитателей Киллены.

После рассвета Агрикулу доложили, что Валерида Лоллия пробудилась, отправилась освежиться в бассейн, где нескучно провела время с одним из телохранителей Божественного (любвеобильность кесариссы для жителей Хрустального мыса давно стала привычной и само собой разумеющейся, и Агрикул даже бровью не повел, услышав рассказ наблюдавшего за госпожой стража), затем позавтракала, заказав почему-то не обычную пищу наподобие медовых булочек или салата из фруктов, а плохо прожаренное мясо, и отправилась с двумя наперсницами на море.

К храмам Лоллия даже не подошла и только во всеуслышание посмеивалась над Агрикулом, поставившим минувшей ночью всю резиденцию кесаря на уши из-за ничем не примечательного сбежавшего вояки. После супруга Тибериса взяла колесницу и отбыла в лежащий неподалеку Гес-периум - надо полагать, развлекаться.

Когда центурион пришел с докладом к баси-левсу (а случилось это только во второй половине дня), Тиберис, в точности подтверждая предсказание Лоллии, и думать забыл о вчерашнем легионере - ныне его более интересовали дела поэтические, ибо Божественный полагал себя пиитом, порождая бездарные стихи и излишне натуралистические пьесы для лицедейных фарсов. На публичных аренах Арра комедии Тибериса освистывали, но басилевс не отступался, заставляя разучивать эти шедевры актеров своего собственного театра. А вечерами изводил гостей и приближенных костюмными представлениями. Нынче Тиберис сочинял очередной опус под названием "Терзания Климестины", посвященный фаворитке смуглой подруге кесаря отводилась там главная роль.

Повелитель Острова, желая вернуться к своему возвышенному занятию, выслушал Агрикула невнимательно и нетерпеливо, пообещал непременно пожурить Лоллию за возмутительное самоуправство, небрежно сообщил центуриону, что дает ему полную свободу действий, и тотчас позабыл об этом глупом случае, погрузившись в серебристую реку высокого искусства. В драматической пьесе приближалась кульминационная сцена: героиню Климестины хором насиловали семеро разбойников, а аллегорически изображавший Тибериса герой с волшебным мечом в руке спасал возлюбленную от навалившегося неприятеля. На сцене сие действо должно было выглядеть впечатляюще и захватывающе. Басилевс не мог пока уяснить одного: какую мораль провозгласят певцы в финале? Пьеса без надлежащего моралистического наставления лишена нравственного стержня и положенной назидательности, чего никак нельзя допустить в нынешние распущенные времена. Владыка Острова не может стать создателем безнравственного произведения, ибо он обязан служить образцом во всем. Но сколь же сложно заключить неуловимую мораль в жестко выверенные по размеру и ритмике строчки!..

К третьему послеполуденному колоколу центуриону донесли, что госпожа Лоллия возвратилась из города с покупкой. Таковой оказался совсем молодой раб, по виду лет пятнадцати-шестнадцати, не более. Выглянув в широкое окно, выходящее на обширный двор перед многоколонным дворцом басилевса, Агрикул увидел, что стражник не ошибся, - Лоллия как раз отдавала поводья запряженных в двухколесный гиг лошадей конюшему, а возле басилиссы переминался с ноги на ногу худощавый темноволосый парнишка, лицом смахивающий на варвара с материка. Ошейник невольника болтался на его тощей вые, будто тяжелый перстень на пальчике ребенка, и был явно великоват, само же приобретение Лоллии озиралось вокруг не без боязни и растерянности. В руках он сжимал объемистый коричневый мешок.

- Интересно... - пробормотал Агрикул, не сводя глаз со своей противницы. Насколько я знаю, госпожа предпочитает зрелых и опытных мужчин. С чего это вдруг Валериду потянуло на малолетних? Новая причуда? Или... - Он повернулся к белоплащному стражу, явившемуся с донесением, приказав: - Выяснить, где басилисса купила этого раба. Отправь двоих из своего десятка в Геспериум, пусть сходят на рынок невольников или расспросят видевших Лоллию горожан. Узнать все в точности.

Агрикул сам не знал, для чего ему понадобились эти сведения, но доверился выработанному за много лет инстинкту и способности замечать любые мелочи, казавшиеся подозрительными. Если Валерида Лоллия Тиберия объявила центуриону тихую войну, он примет вызов и навсегда отобьет у этой блудодеицы охоту переходить дорогу Агрикулу, являющемуся щитом и мечом в руках Божественного!

Центурион спустился вниз, как бы невзначай пройдя мимо направившейся в свой атриум басилиссы, не забыв ее поприветствовать. Лоллия презрительно фыркнула и собралась было идти дальше, но Агрикул ее окликнул:

- Божественная приобрела себе нового раба?

- ...Божественная не обязана давать отчет о своих делах цепным псам, ядовито проговорила кесарисса, но Агрикул не унимался.

- Ошейник велик. - Он подошел к невольнику и подергал перепугавшегося грозного вида центуриона мальчишку за металлическое кольцо. - Он может его сбросить и бежать. Нет рабского клейма на плече. Он сейчас пойдет со мной к кузнецам. Ему перекуют ошейник и поставят отметку на руку. Эти правила нельзя нарушать, ты знаешь.

- Что?.. - задохнулась от ярости Лоллия, и Агрикул с удовлетворением заметил вспыхнувшую и тотчас погасшую искорку страха в ее глазах. Значит, дело и вправду нечисто. - Да как ты смеешь, поносный ублюдок, шавка!.. Я...

Центурион вдруг внимательно и хищно осмотрел поникшего невольника и тихо кашлянул. Люди, хорошо знавшие телохранителя басилевса, подумали бы сейчас: "Агрикул очень взволнован!"

Раб Лоллии был ему знаком. Именно этот парень вчера вечером стоял рядом с поддельным легионером возле носилок Тибериса. Было темно, но привыкший все замечать и запоминать Агрикул запечатлел в памяти узкое смуглое лицо. Беглец называл этого человечка братом, а значит... И ошейника на нем вчера не было!

Кесарисса, как видно, устроила целый заговор и представление с переодеваниями. Теперь она попалась! Парня надо обязательно забрать с собой и привесьма дотошно расспросить.

- Минувшим вечером ты не носил ошейник, - не обращая внимания на ругань Лоллии, сказал центурион мальчишке. - Почему он сейчас на тебе?

Смуглый молчал, за него ответила Царственная:

- Не твои заботы! Мне его продали бедствовавшие родители!

- Мальчик отправится со мной, раз так. Я уже сказал почему.

Агрикул с силой сжал ладонь на запястье невольника, который, вероятнее всего, являлся такой же фальшивкой, как его сообщник. Собственность кесариссы зашипела от боли - хватка у центуриона была железная.

...Фарру атт-Кадиру следовало поблагодарить за избавление от клеймения горячим железом и долгого разговора с Агрикулом не кого иного, как басилевса Аррантиады. Царь-Солнце, пребывавший в творческом кризисе, неожиданно возник на обширном балконе второго этажа дворца с пергаментом в одной руке и свинцовым карандашом в другой. Он никак не мог достойно завершить развязку "Терзаний Климестины" и решил пройтись на воздухе, надеясь, что вид на море и отдаленные горы принесет вдохновение, а муза поэзии снизойдет к нему с заоблачных высей, одарив столь неуловимыми величественными строками.

Случайно завидев мужа и поняв, что Тиберис может ее услышать, Лоллия заголосила, в точности уподобляясь рыночной торговке или дерущейся с конкуренткой за мужчину "волчице":

- Тварь! Мразь! Вскормленный гиеной выродок! Жалкая кучка ослиного дерьма, на которую по ошибке взглянул наш господин! Тупой мерзавец!

Басилевсу обычно нравилось слушать, как ругается Лоллия - в этом было нечто пикантное и забавное, - однако сейчас вопли супруги помешали ему нащупать столь близкую рифму, и Тиберис, ожесточенно отшвырнув свинцовое стило, подошел к перилам галереи.

- Взгляни, о царственный, - достигая немыслимых высот звука, причитала кесарисса, работая на публику и прежде всего на самого Тибериса, - как меня, твою верную и преданную подругу, дочь эпарха и жену осиянного божественным светом владыки Острова Великолепных, оскорбляют и унижают на твоих же глазах! С каких пор ты начал позволять этим головорезам, что незаслуженно именуются ликторами-охранителями, терзать несчастную женщину?! Доколе?..

Спектакль продолжался долго. Лоллия не давала вставить слово ни мужу, ни опешившему от такого напора Агрикулу, перечислила все мнимые и истинные обиды, нанесенные ей неуживчивым центурионом, проехалась по его родословной, облику, характеру и мужским достоинствам и закончила свою пламенную речь очередным фейерверком площадной брани.

- Агрикул?.. - не разобрав и половины речений жены, позвал Тиберис. Старый вояка пал на одно колено. - То, что говорила Валерида Лоллия, - правда?

- Не осмеливаюсь спорить с госпожой, - холодно ответствовал центурион, понимая, что в первом открытом бою потерпел поражение.

- Тогда, - рявкнул разозленный басилевс, - пойди к своим десятникам и прикажи им дать тебе пятнадцать... нет, двадцать плетей! Если госпожа пожалуется еще раз - скормлю акулам!

Шелестя складками темно-синей тоги, Божественный быстро ушел с балкона, позабыв на перилах свиток с неоконченными "Терзаниями Кли-местины". Лоллия, победоносно оглядев растоптанного противника, потянула Фарра за собой, доверительно шепнув ему: "Я ведь говорила, ничего страшного не произойдет..."

Агрикул поднялся и зашагал к казармам Белой центурии. Исполнять волю кесаря.

Глава шестнадцатая. Путь заканчивается, путь начинается

- Боги, как же я ненавижу эту пустыню! Если мы выберемся отсюда живыми, сразу отправлюсь на полночь, - хочется пройтись по лесу, поваляться на траве и посмотреть на самое обычнейшее болото! И чтоб непременно с лягушками!

- И с комарами... Давно не пробовал брусники и ягодного вина. У вас в Кеште делали ягодное вино?

- Конечно. А еще настойки с мятой и можжевельником... Зимой варили медовуху. Помните, одна кружка с ног валила? Это вам не какой-то слабенький разведенный сок виноградной лозы...

Порыв ветра колыхнул пламя костерка, разведенного в неприметной ложбине, тени заплясали по камням и скрюченным ветвям кустарника. Сверкнули и вновь погасли красно-фиолетовые глаза какого-то небольшого животного - лисы или сурка. Луна Фегда, покрытая оспинами и шрамами, взирала на землю с отвращением.

- Драйбен, умоляю, хватит говорить о еде и выпивке! А то скоро слюни потекут даже у Безымянного, хотя он делает вид, будто сыт и доволен. Безымянный, ты сколько дней не ел? Четыре? Как насчет морских звезд в винном соусе? Говорят, это любимое блюдо вашего басилевса.

- Никак. Я не люблю басилевса.

- Есть за что? Или по традиции?

- Есть, - согласился аррант. - Тиберис не мужчина, а баба в тоге. Правитель не должен быть таким. Знаете, куда аэтосийцы отправляют приходящие из Арра и с Хрустального мыса эдикты?

- В выгребную яму? - весело предположил Асверус и покосился на арранта. Тот кивнул, подтверждая. - Значит, твой город не признает власти Тибериса?

- Мы признаем его как Царя-Солнце всей Аррантиады и законного властителя из династии Аврелиадов. Но Аэтос - это не Аррантиада. Наш город существовал еще до того, как басилевсы построили Арр и объявили себя правителями.

- Вот как? - заинтересовался Драйбен и мысленно попросил богов сделать так, чтобы Асверус, целыми днями изводивший своими шуточками арранта (которому они, не сговариваясь, дали прозвище Безымянный), хотя бы сейчас ненадолго заткнулся. Пожалуй, впервые со времени панического бегства с Аласорских предгорий бывший легионер "беркутов" разговорился. - Не знаешь, каким годом ваши хроники датируют основание Аэтоса?

- Спустя два лета после падения Небесной горы, - сказал новый спутник нардарцев. - Люди бежали туда с континента, охваченного паникой и беззаконием. Выстроили крепость и долго оставались одни. В Аэтосе собралось множество мужчин, сумевших захватить корабли в портах страны, называющейся ныне Халисуном, и очень мало женщин.

- А дальше? - У Драйбена загорелись глаза. Нигде, ни в каких хрониках не упоминалась история зарождения сурового города воинов, а когда путешествовавший по Аррантиаде в поисках знаний нардарец попытался проникнуть в Аэтос, его выставили вон. В пределы города допускались только посланники других эпархий Острова и редкие торговцы - для чужаков в Аэтосе места не было.

- Дальше? - Аррант не забывал помешивать веточкой в котелке и следить за тем, чтобы угли не рассыпались под ветром. - Дальше стало совсем плохо. Черное небо, солнце видели от силы три или четыре дня в год. Животные вымирали, ничего не росло... Тогда еще были живы могучие боги Острова и оставались последние волшебники. Колдуны приходили к нам, чтобы мы защитили их от варваров, наводнивших Аррантиаду. В обмен на наши мечи и спокойствие для самих себя и родственников люди, владеющие магией, помогали Аэтосу выжить. Еды было мало, но все-таки больше, чем у остальных. Однако волшебники не могли оградить новый город от всех бедствий.

- Каких? - Теперь уже заинтересовался Асверус.

- Начали рождаться дети-уроды. Очень многие не выживали, но те, что взрослели, становились чудовищами, а не людьми. Отчасти это наша вина...

- Кровосмешение? Воздействие злой силы Небесной горы? - понимающе вопросил Драйбен, кое-что слышавший о подобных явлениях. Во времена Столетия Черного неба появление многочисленных уродств и, как это называли колдуны, "трансмутаций" являлось делом хоть и ужасающим, но обыденным во многих странах Длинной Земли и на затронутых катастрофой островах.

- То и другое, - сказал Безымянный и, отчего-то смутившись, добавил: Конечно, в большей степени виновно кровосмешение. Аэтосийцы не общались с чужаками, а женщин оставалось мало. И конечно, волшебники постарались. Хотели как лучше...

- Ну-ка, ну-ка. - Для Драйбена, раскапывавшего любые истории о древних магах и их делах, эти сведения просто не имели цены. - При чем здесь волшебники?

- Гора рухнула и пожрала магическую силу нашего мира, - продолжал неспешно говорить аррант. - Прибившиеся к Аэтосу, чародеи это чувствовали и употребили остатки своего умения, как казалось, на благо. Они намеревались создать особого человека. Способного выжить при черных небесах, без солнца, умеющего долго продержаться без воды и пищи. Ничего не получилось. Тогда и родился обычай убивать всех детей с уродствами и болезнями.

"Хранить традицию почти тысячу триста лет!.. - ахнул Драйбен и, как вживую, увидел жутковатые картины прошлого. - Это как же надо было напугать тех, без всякого сомнения, бесстрашных и решительных людей, бежавших с континента на относительно спокойный Остров, чтобы сотни поколений до нынешних времен соблюдали законы, принятые в эпоху всеобщей тьмы?! Что ж у них там происходило? Не хотелось бы мне жить тогда, а тем более в Аэтосе..."

- То есть, - осторожно забросил удочку нардарец, - твой город через несколько лет после Катастрофы встал перед угрозой вымирания? И его правители решили ввести новые, невиданные раньше обычаи, доселе чтимые твоими соплеменниками? Глядя на тебя, я бы сказал, что вы преуспели...

Да, безусловно, если бы Безымянному сейчас взбрело в голову напасть на своих попутчиков, он скрутил бы и Драйбена и Асверуса за несколько мгновений, - высок, ловок, очень силен, не столько мускулист, сколько невероятно жилист... И это с учетом того, что аррант действительно ничего не ел уже несколько дней, оставляя скудную пищу для нардарцев и пробавляясь лишь заваренным травяным настоем, в котором растворял кусочки желтого кленового сахара. Но это еще не все. Безымянного хорошо потрепали во время Ала-сорского сражения: почти вся левая рука арранта была перевязана тряпками, наложенными Драйбеном вместо бинтов, - руку располосовали ударом сабли от середины плеча почти до запястья, задев кости предплечья и крупные жилы. Пятидневный переход через пустыню тоже должен был сказаться на аэтосийце, тем более что уцелели только две лошади. Нардарец пытался усадить раненого в седло, но тот категорически и надменно отказался, предпочитая шествовать на своих двоих, изредка держась за стремена лошадей.

"Невероятно живуч и столь же невероятно вынослив, - думал о Безымянном Драйбен. - Может быть, скептически относящиеся к обитателям Аэтоса мудрецы и правы: в этом городе выращивают не людей, а очень породистых животных. Он неразговорчив, обижается на каждую дурацкую шутку Асверуса, тоскует по своему умершему приятелю и казнит себя за то, что остался жив. Вроде бы человеческие чувства и принятое среди смертных поведение, если не считать отдельных заскоков, присущих аэтосийцам в силу традиций. Но все равно - между нами лежит пропасть. Это не совсем человек. Безымянный похож на нас, у него две руки, две ноги, голова... Кэрис, например, тоже похож, но в обычное время, когда он не употребляет свои способности дайне, никто не отличит его от самого обычного разбитного варвара с вельхских гор. А этот, пожалуй, даже гордится своими отличиями".

- Преуспели, - согласился аррант. - Мы создали величайшую касту воинов. Сами, отвергнув неловкую помощь колдунов, которые вскоре перемерли или потеряли Дар. Первые эпархи города запретили воинам общаться с женщинами, рожавшими больных детей. Два раза в год мы снаряжали корабли, отправлявшиеся на полночь или закат, за добычей. Городу требовались матери для здорового и крепкого потомства.

- А почему вы обошли вниманием полдень и восход? - В голосе Асверуса еще звучала насмешка, но не столь ясно, как всегда.

- В восходных землях, на Длинной Земле тогда было хуже всего, ведь Небесная гора поразила именно этот материк. Тамошние люди - больные, слабые, ничтожные - ничего не могли нам дать. - Безымянный словно не заметил иронии и продолжал объяснять: - На огромный остров, носящий в наши времена название Мономатана, мы не совались потому, что его населяют люди с черной кожей. Аэтосийцы были белыми и знали: если среди нас появится черная женщина, двое из троих детей унаследуют кровь ее предков. К окончанию века, когда небеса целых сто лет были закрыты тучами и даже в Аррантиаде, прежде не знавшей зимы, шел снег, и появились наши законы, соблюдаемые до сегодняшнего дня. И это никогда не изменится.

- Почему так? - насторожился Драйбен. - Я, конечно, понимаю: традиции и все такое, но времена меняются...

- Если снова случится беда, Аэтос выживет, - с твердой уверенностью в своих словах ответил Безымянный. - А вы - нет. Наши звездочеты говорят, будто однажды низвергнется с небес сестра Небесной горы и история мира кончится. Мы же начнем восстанавливать его из развалин.

- Воображаю, что вы навосстанавливаете, - беззлобно пробурчал Асверус. Все будут ходить строем, детей производить в строго указанные астрологами дни и предаваться срамным грехам друг с другом. В таком случае проще попросить новую Небесную гору, чтобы она упала прямиком мне на голову. И кстати, что вы будете делать, если обещанная катастрофа никогда не произойдет?

К удивлению Драйбена, Безымянный не вспылил и не замкнулся в себе, как всегда поступал после обидных слов Асверуса, будто нарочно отпускавшего в сторону арранта двусмысленные шуточки. Он только пожал плечами и ответил:

- Будем ждать. Сто лет, тысячу, десять тысяч. И однажды дождемся. Когда все прочие племена сгинут или превратятся из людей в грязных чудовищ, мы останемся людьми.

В последней фразе Безымянного одним из ключевых слов, по мнению Драйбена, было слово "грязный". Аррант за все время совместного пути скоблился и чистился, будто кошка, по три раза на дню, на каждой стоянке. Он протирал тело песком, жалкие запасы воды тратил не только на питье, но и на умывание, а что оставалось из его доли - отдавал лошадям. Нардарец заметил, что Безымянному за долгий жаркий день требуется воды в три или четыре раза меньше, чем ему или младшему наследнику кониса Юстиния, и наконец признал, что эпархи Аэтоса за тринадцать столетий действительно сумели вывести идеальный тип человека. Вернее, не человека, а воина. Большая разница.

Эту разницу нардарец начал ощущать на третий или четвертый день совместной дороги и только к этой ночи уяснил, что именно отличало аэто-сийцев от иных представителей смертной двуногой расы. Да, безусловно, обитатели странного аррантского города многими качествами стократ превосходили племена островов или материков, исключая, пожалуй, самых отпетых варваров наподобие вельхов, обитавших в диких и отрезанных от всего мира горах, или каких-нибудь там веннов, сохранивших единение с природой. Но главнейшая разница состояла в том, что "беркуты" не умели думать.

Безымянный никогда не проявлял инициативы. Он шел вперед до поры, пока взявший на себя обязанности предводителя маленького отряда Драйбен не говорил, что следует отдохнуть. Он знал, что такое путешествие в, мягко говоря, стесненных и опасных условиях. Во время привалов первым отправлялся рубить кустарник или собирать сухую траву для костров, каким-то невероятным чутьем находил источники и колодцы, но, когда дело было сделано, аэтосиец садился и молчал. Просто молчал, ожидая дальнейших распоряжений.

Поначалу Драйбен думал, что парень тоскует по своим и жалеет о несостоявшейся героической смерти на поле битвы, но вскоре уяснил: это обычная манера поведения. Двое северян, изредка заглядывавшие в лагерь "сизых беркутов" до битвы при Аласоре, удивлялись только гостеприимству, железной дисциплине, принятой в отряде, и необычным традициям аэтосийского легиона, не замечая мелочей: "беркутам" было не о чем разговаривать между собой, они оживлялись, только когда получали приказы вышестоящих и когда подступало "настоящее дело" - бой, обнаженное оружие, несущийся на тебя враг, торжествующий вой боевых рогов... Вне маленького мирка своего легиона "беркут" становился чужим, не зная, как себя вести.

Когда Драйбену стало ясно, что Безымянный исполнит любое его распоряжение (аррант признал более старшего возрастом и опытного нардарца начальником), он начал проводить маленькие опыты, отдавая зачастую бессмысленные, а то и откровенно глупые приказы. Сходи на самый высокий бархан и до заката следи за горизонтом, не появятся ли всадники мергейтов. Расчеши гривы лошадей. Проверь, нет ли под седлами паразитов. Палатку на ночь поставь обязательно так, чтобы выход смотрел точно на полночь. Разбуди, когда солнце встанет точно на два пальца над равниной. Более всего Драйбена поразил случай, когда он наполовину в шутку, наполовину ради опыта попросил (а точнее, не без насмешки приказал) аэтосий-ца добыть свежего мяса. В пустыне, к закату от Аласора, животных не встречалось на протяжении многих дней пути, но Безымянный только наклонил голову, забрал метательные ножи (из-за раненой руки он не мог использовать лук) и ушел в темноту. Вернулся под утро, ничуть не выглядя уставшим, хотя по слою пыли, покрывшей его лицо, было ясно: аррант прошел не одну лигу. На плечах он приволок огромную ящерицу, размерами больше напоминавшую крупного поросенка с длинным хвостом и чешуей. Драйбен только ахнул, но все-таки он был привычен к любой пище и долго путешествовал по самым разным странам, а вот Асверуса едва не вывернуло, когда светлейший эрл распорядился выпотрошить мерзкое животное, часть мяса приготовить на завтрак, а остальное засушить на солнце.

Плоть ящерицы оказалась мягкой и вкусной, похожей на мясо птицы. Асверус так и не притронулся, предпочтя закусить твердой как камень лепешкой и сушеными сливами.

"Безымянный не человек, - решил тогда Драйбен. - Нет, конечно, человек, но... Но больше он напоминает какой-то невероятный механизм. Скажи - сделает и не отступится до самой победы. Но зачем и ради чего Безымянный это делает? Ему дают задание, но о его смысле он не задумывается. Просто действует. Великие боги, кого вы навязали мне в попутчики?"

Как-то само собой получилось так, что аррант превратился в слугу, главного добытчика и козла отпущения (вечно чем-нибудь недовольный Асверус предпочитал срывать злость на Безымянном. Тот тихо возмущался, но драться не лез, видимо понимая, что выжить в Альбаканских песках можно только вместе). Асверусу не приходило в голову, что созданный только для убийства и воспитанный в жесточайших условиях Аэтоса человек может о чем-то думать и что-то чувствовать.

Сам Безымянный молчал, слушал Драйбена, командовавшего походом к океанскому побережью, а Асверуса вообще не считал за единицу бытия. Он его просто не видел и на дерзкие речи не отвечал.

Безымянный решил поговорить с Драйбеном и его спутником только нынешним вечером, на шестые сутки после сражения при Аласоре.

* * *

Путешествие странной троицы, громко обозначенное Драйбеном как "поход к морю", в действительности представляло собой паническое бегство подальше от расположившегося посреди пустыни скального кряжа.

Легенды, утверждавшие, будто Аласорские горы скрывают в себе некое древнее зло, захороненное там во времена, когда и человек-то, наверное, еще не появился на материке Длинной Земли, отнюдь не лгали, ошибаясь только в деталях. Драйбен и Асверус, по своему любопытству забравшиеся в гробницы, усеявшие кратер давно погасшего вулкана, первыми поняли, что Страж некрополя не спит и внимательно наблюдает за непрошеными гостями. Пока их было двое, охранитель не особо беспокоился, просто пугнул искателей старинных сокровищ и последовал за ними, когда нардарцы похитили в общем-то ненужную им чашу, украшавшую саркофаг. Но когда Страж выполз на равнину, стало ясно: пришельцев слишком много и, чтобы сохранить покой мертвого города, Стражу придется показать, на что он способен.

Это существо знало только одно: любой приблизившийся подземелью должен умереть или уйти прочь. Но один из воров обладал знакомой Стражу и опасной магией, отпугнувшей его, а значит, если придут другие, вооруженные столь же древним колдовством, то они по недомыслию смогут разбудить Погребенных, не представляя, какие это вызовет последствия. Страж предназначен защищать упокоища от любой, даже самой незначительной угрозы вторжения, и он выполнит свой долг. Убить всех, он, конечно, не сможет, но по меньшей мере причинит смертным значительный урон и как следует испугает. Если бы смертные знали, что Страж защищает таким образом их самих от дремлющей в скалах силы, то они убрались бы немедленно и никогда более не возвращались к саркофагам.

Летописи, повествуя об Аласоре, почитали злом именно Стража, уничтожавшего пришлецов, и в том была главная ошибка. Страж злом не был - он просто делал то, для чего был создан, не только оберегая некрополь от людей, но и преграждая обитателям гробниц дорогу в широкий мир. Забытое Зло покоилось слишком глубоко, и вот уже не одну тысячу лет никто не тревожил его, однако существа, некогда призвавшие Стража, заповедали ему: рано или поздно в гробницы придет тот, кто захочет использовать скрытую в них силу и попытается выпустить на свободу Погребенных. Это может произойти и завтра, и через несчитанные века. Охраняй.

Страж охранял. Давно сгинули неизвестно куда хозяева, мир изменился, и теперь его населяли разумные смертные. Однажды, не так давно, некрополь пришлось защищать всеми силами - явившаяся из чужого мира Сила, падая с небес, едва не разрушила стены гробниц... После этого изредка появлялись смертные Страж или пугал, заставляя уйти, или убивал особенно настырных. Ничего необычного не происходило. И вдруг появились двуногие, один из которых обладал амулетом, способным защищать от волшебства Стража. Такие амулеты имели только его исчезнувшие хозяева, и поначалу Страж принял смертного за одного из повелителей, вернувшегося через столько веков проверить, как он исполняет свою бесконечную миссию. А когда понял, что ошибся, попробовал напасть. Один смертный был неуязвим, другой под его защитой сумел сбежать... Они украли принадлежащую гробницам чашу. Она не имела никакой силы, обычное украшение, но уязвленный Страж вспомнил, что хозяева приказывали сохранить Погребение в полной целости, чтобы из подземелий ничего, ни одна вещь или безделица не попали на поверхность.

Оставалось дождаться ночи - Страж плохо переносил солнечный свет - и двинуться по следу воров. Они будут наказаны.

Хранитель, обратив свою непостоянную плоть в быстрый текущий ручей, спустился с гор и внезапно остановился, удивившись. Повсюду горели огни, он ощущал присутствие многих тысяч смертных, еще больше людей приближалось к скалам со стороны восхода, и там же неясно мелькал слабый розовый факел чужеродного волшебства, незнакомого Стражу. Он решил, что вся эта мощь собрана ради того, чтобы помериться с ним силой. Если смертные победят, они непременно пойдут в упокоища и выпустят Погребенных. Тогда тысячи лет бдения окажутся бесполезными.

Страж, раздумывая, что теперь следует делать, сползал в лагерь двуногих разузнать, что они намереваются предпринимать, однако не понял наречия, на котором говорили смертные. Он чувствовал, что похищенная вещь находится здесь, но решил забрать ее попозже - сейчас надо было собираться с силами и наносить удар прежде, чем рати двуногих отправятся к Погребению и вскроют саркофаги. Убив от злости на свою привившуюся за века лень (раньше Страж постоянно осматривал свои владения, разведывая, не явились ли непрошеные гости, но однажды ему надоели бесполезные прогулки, и он перестал уходить из подземелий) нескольких бессильных перед его могуществом двуногих. Страж поспешил обратно в скалы. Подготовиться к сражению. Особенно его беспокоило надвигающееся с восходной стороны волшебство - если противник употребит магию, против которой у Стража не найдется защиты, половина победы окажется в руках грабителей. Впрочем, размышлять было некогда. Страж решил атаковать как можно быстрее, может быть даже днем, - для этого придется сооружать облака, способные закрыть обжигавшее тело солнце. Этим он немедленно и займется.

...Перед рассветом над горами уже сгущались тучи. Никто из людей не придал несколько странному для пустынных областей явлению никакого значения. Природа, как известно, изменчива и непредсказуема. Всякое случается.

Погребенные, которые не спали никогда, словно почувствовали, как ослабло внимание Стража, и заворочались в своих пещерах. Страж на всякий случай проверил, нет ли где трещин в камне и не рассеялись ли оберегающие могилы заклинания, обшарил кратер, поискав, нет ли поблизости смертных, способных за время его отсутствия забраться в некрополь, успокоился и начал копить Силу. Он обычно забирал ее либо на больших глубинах, там, где кипел подземный огонь, либо же обращался к звездам, - отдаленные светила не были столь яростны, как солнце, и собирать исходящую от них мощь было довольно просто. Страж разлегся на песке, застилавшем дно кратера, обратившись мыслью к ночному небу. Когда он счел, что забрал достаточно Силы, и отправился обратно, к стадам ничего не подозревавших смертных, постороннему наблюдателю могло показаться, что образованную выбросами вулканического огня долину заполняет огромное черное озеро.

Страж переждал восход на дороге, остерегаясь попасть под прямые солнечные лучи, а когда светило поднялось повыше, отправил вперед облака и для пущего устрашения пришельцев придал туче замысловатую форму - так выглядел один из Погребенных, самый страшный и злой. По крайней мере, таким его представлял себе Страж.

Хранителя слегка поразило то обстоятельство, что двуногие вначале не обратили на него никакого внимания. Страж рассчитывал, что они сразу кинутся к нему, попытаются хотя бы атаковать (что было делом совершенно бесполезным), а потом либо уйдут, либо погибнут. Смертные же занимались старательным истреблением друг друга. По мнению Стража, делили право первыми войти в Погребение. Затем чужое волшебство наконец решилось ударить, но, натолкнувшись на тщательно подготовленную защиту, приостановилось. Страж решил, что наславший заклятье колдун - без всяких сомнений, весьма могучий и умелый просто не знал, как подступиться. Истинную сущность Стража знали только его хозяева, но их давно не было. Новые поколения смертных, вероятно, и не догадывались о существовании народа, из которого происходил Страж. Он чувствовал, что на равнине, теперь старательно закрытой от солнца гигантским облаком, есть несколько защитных амулетов, а именно четыре. Два располагались совсем близко, и заинтересовавшийся Страж рассмотрел их носителей: первый был тем самым вором, который украл чашу с гробницы слуг Погребенных. Второго Страж видел впервые - смертный в зелено-золотистой одежде, явно наделенный какой-то властью над прочими существами, именовавшими себя людьми. Владельцев третьего и четвертого амулетов Страж подробно разглядеть не сумел. Во-первых, их защищало колдовство, а во-вторых, они начали внезапно удаляться от скал. Что ж, если решили сбежать - пусть дорога будет ровной. А вот с остальными придется поговорить по душам. Надо такое представить - не могут разобраться даже друг с другом за право войти в Погребение! Таких и жалеть нечего.

* * *

- И все-таки, Драйбен, что это было? Вы знакомы с волшебством куда больше меня, пусть и утверждаете обратное. Люди не меньше тысячи трехсот лет не видели столь могучего воздействия магии...

- Магии? Ну да, может быть, и магии. Не понимаю, как мы сумели унести ноги после путешествия в Аласор. Напомнить, кто был инициатором этого похода?

- Не нужно, - поморщился Асверус. Вспоминать о приключении в некрополе ему было неприятно. - Меня терзает одна мысль. Неужели во всем случившемся виноваты мы? Явившись в захоронение, мы разбудили колдовскую тварь, я, дурак, забрал принадлежащую ей вещь. На следующее утро существо решило отомстить...

- Если бы здесь росли деревья, - устало, но не без доли сарказма сказал Драйбен, - я посоветовал бы вам взять ремешок от упряжи и удавиться на самой крепкой ветке. Чтобы не терзаться ложным чувством вины. Какая теперь разница, кто виноват, а кто нет? Столь тщательно собранная и подготовленная шадом армия перестала существовать, неизвестно, жив ли сам Даманхур... Эх, Фейран жалко, я к ней привык... Нам повезло, удача улыбнулась еще немногим. А мергейты, словно почувствовав неладное, успели уйти.

- Не все. - Асверус возразил решительно и пылко. - Наша конница уничтожила несколько тысяч варваров, а еще больше сожрала эта черная лужа. Хотя... Гурцат успел отвести основные силы. Вам не кажется, что хаган спелся с обитающим в Аласоре страшилищем и специально натравил его на армию Даманхура, пожертвовав частью своих войск?

- Я бы такому не удивился, но склонен предполагать, что охранявшее некрополь нечто не подчиняется никому. Оно само по себе. Помните, я недавно рассказывал вам о фокусах и трюках, к которым прибегали древние народы, стремившиеся уберечь покой своих мертвецов? Фантазия у них была болезненная: ловушки, вызванные из Нижней Сферы демоны, драконы, убивающее все живое заклятья. Много разного. И чем древнее, тем страшнее.

- Беспокойные, однако, покойнички были, раз так... - подумал вслух Асверус.

- Случалось. Достаточно вспомнить курганы, что в сорока лигах к полуночному закату от столицы Нарлака. Кто, когда и кем похоронен неизвестно, скорее всего, представители какого-то исчезнувшего народа. Но до сих пор к курганам никто не подходит - знают, насколько опасно. Правда, их обитатели просыпаются нечасто и охотятся только в пределах гробницы... Несколько лет назад я туда ездил, из праздного любопытства. И ощутил приблизительно то же самое, что и возле Аласора. Неизвестная людям волшба.

- У меня сложилось впечатление, будто ала-сорская лужа сама нас боялась, неизвестно почему сказал Асверус. - И решила напасть первой. Сами знаете, каков лучший способ обороны - внезапная атака.

Драйбен медленно покачал головой, пристально рассматривая гаснущие багровые угли хилого костерка. Безымянный спал - нардарец дал ему четкий и ясный приказ отсыпаться до рассвета, и аррант выполнял его в точности, как и всегда. А двое подданных светлейшего кониса Юстиния философствовали. Как всегда, обсуждались судьбы мира и отдельных личностей, проливались скупые слезы, а наиглавнейшей фразой было: "Если бы в тот момент мы сделали по-другому..."

...Тот день запомнился Драйбену вовсе не потому, что тогда вершились героические дела и на кон зловещей кровавой игры, навязанной материку хаганом мергейтов и его загадочным покровителем, ставились существование привычного уклада жизни да и самой цивилизации людей, сумевшей Возродиться после столетия Черного неба. Тогда нардарец воочию увидел, как его мир на какое-то время превратился в обитель Нижней Сферы - вместилище демонов, страха и смерти, где неправедные души вечно претерпевают наказание за недобрые дела.

Вселенная сдвинулась с места. Вода стала черной, над пустыней бушевала гроза, мергейты бежали не от сабель врага, а насмерть перепугавшись выползшего из Аласора монстра, дрогнули ряды непоколебимых аррантов из Аэтоса, завертелись в безумном вихре всадники, потерявшие хозяев лошади и бегущая куда глаза глядят пехота, дернулась, поникла, а затем и вовсе исчезла зелено-голубая полоса знамени саккаремского шада. Низвергались с небес буйные потоки воды, и казалось, будто стоишь не под дождем, а под водопадом, толстые молнии били в землю, сверкали ленты холодного огня, растекалась мгновенно пожиравшая людей и лошадей черная мерзость, шныряли бесформенные тени.

Когда Драйбен предупредил Асверуса о быстро приближающейся со взгорья опасности, бежать было поздно. Степняки с новой силой навалились на защищавших аррантский конный строй саккаремцев, и в который раз за день началась общая свалка. Получилось так, что Асверус не сумел отбиться от Драйбена и Безымянного, прикрывавших друг друга, - они оказались стиснуты между атаковавшими мергейтами и находившимися позади "беркутами". Битва как битва, ничего необычного: убивай, или убьют тебя. Нардарец вовсю работал мечом и почти не смотрел, куда приходятся удары, его кольчуга и шлем вскоре оказались повреждены, а на теле появились первые, к счастью неглубокие, царапины... Еще немного - и степняки просто задавят числом. Им плевать на потери.

Но даже в такой ситуации можно попробовать выжить. Когда вообще не останется сил, придется либо вывалиться из седла на землю и молить всех богов, чтобы не затоптали, или же зацепиться за седельную подпругу под брюхом коня. Если ремень выдержит и лошадь окажется достаточно умной - она сама вынесет хозяина из безнадежной драки.

Вдруг степняки резко ослабили натиск, загалдели на своем невозможном наречии, а затем начали отступать. Причем не пятились, отбивая последние удары врага, а просто развернули коней и со всей возможной быстротой рванули в сторону пустыни. Если это и была очередная уловка, то она, по крайней мере, могла дать небольшую передышку изрядно поредевшим рядом "беркутов" и двоим прибившимся к аррантам северянам.

Страх не уходил, а только нарастал, причем чувствовал его один лишь Драйбен. Он слегка отдышался и, еще не опомнившись от схватки, различил раздававшиеся позади вопли и истошный визг лошадей. Неужели степняки сумели обойти отряд и ударить в спину?

Ничего подобного. Оглянувшись, нардарец увидел, как прямо на него, Асверуса и стоявших рядом воителей Аэтоса с быстротой разлившейся весной реки наплывает сплошная волна черноты. Пока что кромка непроглядно-угольной жидкости, изливавшейся со взгорий, была довольно далеко - шагах в ста или ста пятидесяти, но, если учитывать, с какой скоростью она передвигается... Драйбен отлично помнил, как встретил точно такое же явление во время пребывания в Аласорской гробнице и как чернота в один момент спалила его башмаки. Сейчас все то же самое происходило с людьми. Они просто исчезали, пожранные колдовским Нечто.

Дорога была свободна - степняки на галопе уходили прочь, оставив за собой усеянное телами поле. Появилась возможность для маневра. Драйбен, привстав на стременах, обратился к ничего не понимающим аррантам и проорал:

- Хотите жить - быстро за мной!

Он поддал уставшему коню шпор, сбросил мешающий шлем - к чему он сейчас? и поскакал вслед за быстро удалявшимися мергейтами. Как ни странно, "беркуты" снялись вслед за ним. Может быть, они думали, что чужеземец решил преследовать убегающего врага, может, почуяли опасность...

Разум Драйбена, подстегиваемый ужасом перед неумолимо наплывавшей силой Аласора, сумел подсказать, что следует обогнуть пехоту, а не идти напрямик, в пустыню. Лучшее направление - на полночь и полуночный закат. Подальше от гор и в сторону от мергейтов.

Почва раскисла, превратившись под непрерывным оглушительным дождем в вязкую грязь, лошади шли медленнее обычного, откуда-то справа вдруг неожиданно налетели полсотни отступавших мергейтов и попытались прорваться сквозь отряд аррантов, но выплеснулся длинный язык черноты и сграбастал половину всадников, мгновенно обратив и лошадей, и человеческие тела в пепел... Путь к восходу был отрезан, рядом вертелись мергейты, которые, хотя и были испуганы происходящим, не прекращали атаковать своих врагов.

"Куда, куда?! - билась мысль в голове Драйбена. - Ах ты, мерзавец!.."

Подлетевший на своем маленьком коньке степняк замахнулся саблей, но Драйбен попросту отпихнул противника щитом. Тот заставил лошадь податься назад, размахнулся лезвием, но попал в разбухающее озеро жидкой мглы и сгинул. Страж не терял времени.

Безымянный аррант внезапно уткнулся лицом в гриву лошади и начал медленно заваливаться на правый бок, - очевидно, мергейт, воспользовавшись тем, что противник отвлекся, сильно ранил его в руку. Конечно, воин Аэтоса в другое время не обратил бы внимания на рану, однако лезвие задело крупную жилу над локтем, фонтан крови, с напором бьющей из глубокого разреза, ударил на локоть или два в высоту. Быстро поборовшись с самим собой, где одна половина души истошно верещала "Бежим!", а вторая столь же настойчиво советовала помочь человеку, спасавшему жизнь некоего Драйбена из Кешта на протяжении всего нынешнего дня, нардарец внял голосу чести.

Он сам не понимал, отчего сделать все необходимое получилось настолько быстро: Драйбен, проклиная тяжелую кольчугу, делавшую его неповоротливым, бросил меч в ножны, подогнал коня к Безымянному, за шиворот перетащил к себе, уложив поперек седла, и, стащив правой рукой перехватывавший кольчугу ремень, затянул его на плече арранта, останавливая кровь. Потом можно будет заняться раной тщательно - если это "потом" вообще когда-нибудь наступит.

А пока цель была одна - унести ноги.

* * *

От Аласора до ближайшего крупного оазиса, населенного джайдами, было двадцать лиг пути. Дороги не знал никто - Драйбен, видевший карты пустыни, представлял себе только общее направление, а это означало, что маленький отряд мог запросто проскочить мимо обитаемых мест и тащиться дальше по пустыне до поры, пока не падут лошади.

Нардарец долго размышлял, отчего Безымянный, едва очухавшись после ранения, не покончил с собой, - возможности у него были, ибо во время бегства и коротких стоянок за оружием никто не следил, да и у самого "беркута" остался чуть более длинный, чем у пехотинцев, кавалерийский гладий. По совести. Безымянный, оставшийся без пары, просто обязан был искать смерти и погибнуть в бою, ибо уложения Аэтоса предписывали в случае гибели "брата" либо в течение дня и ночи найти ему замену, либо умереть. Первые два дня Драйбен был слишком занят поисками дороги, пропитания и воды, чтобы отвлекаться на подобные мысли, но потом вдруг уяснил - аррант, которого он старательно перевязывал два или три раза в день, может запросто броситься на свой клинок, чиркнуть кинжалом по шее или сотворить еще что-нибудь не менее безумное. Однако его подозрения вскоре рассеялись: Безымянный вел себя как обычно.

Асверус, тоже неплохо осведомленный в традициях аэтосийского легиона (большей частью по слухам и не всегда достоверным рассказам), на третий день совместного путешествия тихонько сообщил Драйбену, что понял причину абсолютного спокойствия Безымянного. Может быть, сам того не желая, аррант действовал во время Аласорской битвы вместе с Драйбеном, тот спас ему жизнь после ранения, и теперь Безымянный полагает, что нашел пару.

Легион оказался практически разгромлен - кавалерия погибла, возможно сумела уцелеть пехота. Но присущее "сизым беркутам" стадное чувство, выражающееся в формуле: "Каждый за своего друга, а двое - за весь легион", уступило место другому закону: "Куда брат - туда и ты". Разумеется, можно было поехать на полдень, куда, наверное, отошли уцелевшие в аласорском кровавом водовороте разрозненные тысячи, но Драйбен упрямо двигался к океану, на полуночный закат.

- Понимаете, - многозначительно шептал Асверус, - теперь вы от него не отвяжетесь. Сами помните, у "беркутов" боевое родство куда крепче кровного. Это он сейчас тихий, а что потом будет?

- Оставьте, - морщился Драйбен, желавший как можно скорее закончить этот глупый разговор. - Доберемся до ближайшей гавани, впихнем Безымянного на любой корабль, идущий в Аррантиаду, а там пусть выкручивается, как хочет.

- Это называется убийством, - с неожиданным возмущением сказал Асверус. В Аэтосе его не ждет ничего хорошего. Заставят либо покончить с собой, либо... Либо еще хуже - выгонят за бесчестье. А потеряв человека, ради которого, по его мнению, стоит жить - не кривите рожу, я имею в виду именно вас! - наш аррант сам загнется с тоски. Воспитание. Понимаете? Заученные с младенчества догмы, которые никто не в силах выбить из его головы! Он же как малый ребенок!

- Хорош ребеночек, - проворчал нардарец. Странно, с чего бы это Асверусу, который старательно делал вид, будто относится к Безымянному с высокомерным презрением, его защищать? - Там посмотрим. Сначала нужно пересечь пустыню, а такое предприятие кажется мне отчасти безумным. Следовало бы, конечно, идти в сторону Меддаи - дорога нам известна. Но туда же отступили мергейты, как бы не нарваться.

- А дальше? - настаивал Асверус. - Допустим, мы попадем на побережье...

- ...Сядем на корабль до ближайшего нарлак-ского порта. Или в Вольные конисаты. Оттуда - в Нардар. Нехорошо бросать свою страну перед лицом столь чудовищной угрозы.

- Это точно, - уныло согласился Асверус. - Тихо, наш аррант идет.

Шестые сутки путешествия по Альбаканской пустыне едва не кончились плачевно: пала одна из лошадей. Вторая выглядела отнюдь не лучшим образом. Еще день - и трое людей останутся посреди каменистой пустыни без единственной лошади и всем придется тащиться на своих двоих неизвестно куда. Безымянный отказался от воды и отдал свою долю коню Драйбена.

Закат был неожиданно ярким, сочетая в разлитых по небу красках стихии воздуха, огня и воды, - это означало, что океан близко, в каких-нибудь сорока или пятидесяти лигах. То есть не меньше десяти дней пешего хода.

- Конец пути, - вяло бурчал Асверус, когда устраивались на ночевку. - Мы промахнулись мимо оазиса, вода почти кончилась. Теперь я соглашусь на мясо ящерицы, но этих зверюг тоже нет. Обидно после всего пережитого сдохнуть в этих проклятущих песках. Знаете, Драйбен, я как-то не очень хорошо себя чувствую. Постоянно болит голова, и ослабло зрение. Но я, конечно, смогу идти дальше. Недолго.

"Ну вот и наш несгибаемый Асверус выдохся. - Драйбен потихоньку начал паниковать. - Если следовать моим расчетам, к оазису джайдов мы должны были подойти сегодня после полудня. И промахнулись. Где колодцы - мы не знаем. Пища практически закончилась. Днем можно изжариться, а ночью замерзнуть. Положеньице... Надо было наплевать на мергейтов и идти к Мед-даи. Степняки, как-никак, люди, и, может быть, мы сумели бы с ними договориться. В крайнем случае, они бы нас прикончили сразу и не оставили подыхать посреди сожженного солнцем Аль-бакана. Вот Кэриса нет... Броллайхан сумел бы вытащить всех нас... Но, с другой стороны, нельзя всегда полагаться на волшебное существо, неожиданно ставшее твоим другом".

Кэрис, Кэрис... Броллайхан, дайне, воплощенный дух природы, впутавшийся в дела смертных. Этой ночью Драйбен мимолетно видел его во сне, и казалось, что вельх пытался что-то сказать, пробиться через сотни лиг, отделявших Аррантиаду от материка.

День седьмой. Позабытый аррант, оказывается, опять не спал всю ночь. Сидел на вершине громадного камня, поднимавшегося из песка, и смотрел за окрестностями. Едва Драйбен зашевелился, Безымянный спрыгнул вниз и подошел к нему.

- Ну? - нахмурился нардарец, продирая глаза. - Что видно?

- Ничего, - ответил аррант. - Огней, движения, даже запаха - ничего нет. Кругом камни. Пусто. Мы заблудились.

- Ошибаешься, не заблудились. - Драйбен, кряхтя, выбрался из-под попоны. Мы идем строго от восхода на закат. Там будет океан и множество прибрежных поселений. Перепутать невозможно.

- Загнемся по дороге, - просто сказал Безымянный. - Очень далеко. Но все равно надо идти. Если ты называешь себя мужчиной, посади господина Асверуса на лошадь.

"Я называю себя? - подумал нардарец. - Что он имеет в виду? И при чем здесь Асверус? Я, конечно, понимаю, что он ослабел и мне придется топать весь день пешком... Что за странная фраза? Или я не понял некую особенность аррантского языка?"

Асверус, с трудом очнувшийся ото сна, не желал разговаривать вообще. Он безучастно забрался в седло грустного коня, принадлежавшего Драйбену, и снова заснул.

К полудню начал сдавать и Безымянный. Давало себя знать обезвоживание и долгий пост. Не следовало забывать, что он ранен, а Драйбен, обихаживая утром сына кониса Юстиния, не сменил ему повязку. Да и сам бывший светлейший эрл и носитель серебряной короны ощущал себя не самым лучшим образом. Очень хотелось пить, от перегрева начинала кружиться голова и мелькали круги перед глазами, ноги, постоянно увязавшие в песчаных наносах, были тяжелыми, как рабские колодки...

- Оставляй себе последнюю долю воды. - Безымянный говорил, обращаясь к Драйбену. Голос звучал сухо и безразлично. - Ты должен остаться последним. Сначала убьешь его.

Аррант жестом указал на дремлющего в седле едва бредущей лошади Асверуса.

- Что?

- Сначала убьешь его, - повторил Безымянный. - Потом меня. Когда убедишься, что мы умерли, воткнешь меч в песок и бросишься на него грудью.

- Шуточки у тебя, - буркнул Драйбен. Одновременно он понимал, что в крайнем случае быстрая смерть будет единственным выходом.

Лошадь, и без того шедшая все медленнее и медленнее, спотыкалась. Наконец некогда благородное саккаремское животное, превратившееся за последние дни в хилого, тощего одра, более приличествующего не светлейшим дворянам Нардар-ского конисата, а захудалому крестьянину из Кер-новских болот, повалилась набок. Безымянный, как всегда бдительный и внимательный, едва успел подхватить падающего Асверуса.

- Он близок к смерти. - Аррант, обойдя павшего на песок умирающего коня, быстро осмотрел Асверуса и положил его в тень валуна. - Дорога окончена. Бери меч, Драйбен.

- Меч? - Нардарец уже не знал, что делать. Асверус без сознания - надо полагать, очень тяжелый солнечный удар. Безымянный окончательно помешался на своих традициях, решил умереть и прихватить с собой человека, которого считал новым "братом", а заодно и его приятеля. Идти некуда, солнце бьет своим слепящим молотом, воды в бурдюке ровно на полтора глотка. Все.

"Не все. Дорога пройдена только до половины".

Драйбен в ужасе оглянулся, решив, что сходит с ума: в его голове ясно и отчетливо прозвучал голос вельха.

"Кэрис? - подумал нардарец. - Ты? Или я помешался от этой жары?"

"Я. Никто иной. А кого ты ждал? Молчи и постарайся не перебивать. Времени очень мало. Помнишь, как мы сделали гору золотых шади в Меддаи? Сделай то же самое, используй чужую Силу. Над тобой солнце, которое ты, так невзлюбил. Преврати врага в союзника. Понять не могу, отчего ты раньше сам не додумался употребить свое умение?"

- А делать-то что? - вслух спросил Драйбен, но ответа не получил. Кэрис ушел так же внезапно, как и появился.

По-прежнему ничего не понимая, нардарец тяжело подошел к Асверусу, рядом с которым сидел Безымянный.

- Мертв? - Драйбен безнадежно глянул на Лаура-младшего.

- Почти.

Нардарец сел на корточки рядом. Прежде он много путешествовал и немного освоил лекарское искусство. Сейчас все его знания были бесполезны: нет ни лечебных снадобий, ни воды. Однако осмотреть умирающего следовало.

Драйбен расстегнул колет Асверуса, разрезал ножом грязную рубашку и ахнул:

- Вековечное Пламя!..

Асверус был женщиной, под грубой сорочкой торчали розовые груди. Теперь нардарцу стало понятно, почему "сын кониса" никогда не раздевался в его присутствии, уходил в сторону от всех, когда требовалось сделать свои дела, оберегал свои излишне длинные для воина волосы... Женщина! Вернее, девушка лет восемнадцати, отлично научившаяся изображать мужчину!

"Асверус? - молниеносно соображал Драйбен. - Я ведь помнил, что у старого Юстиния не было сына с таким именем, но была дочь Асверия. Я уехал из Нардара, когда она была совсем маленькой. Вдобавок я редко бывал при дворе кониса и не мог ее запомнить... Хотя какая теперь разница?"

"Действуй быстро! - слабым отголоском донеслась пробившаяся через огромное расстояние мысль броллайхана. - Быстро, я сказал! Не сделаешь того, что необходимо, - найду в могиле! Ну! Солнце над головой, забери его Силу!.. Перебори самого себя и решись! Все зависит только от тебя самого!.."

Безымянный, уж на что был бесстрашен и презирал любую опасность, шарахнулся прочь и схватился здоровой рукой за рукоять меча.

Солнце, бледно-желтое светило, когда ближайший друг и союзник, а когда беспощадный враг. Драйбен вспомнил все, чему учился сам и чему научил его Кэрис. Белые лучи природной мощи проходили сквозь человека, но вот он остановил их и слил в единый поток. Оставалось только направить его затверженными с юности и столь бесполезными до этого дня бессмысленными словами старых заклятий. И началось!

Умершая лошадь внезапно встрепенулась и поднялась на ноги. Ее темно-коричневая шкура выглядела лоснящейся и блестящей. Полдесятка тугих бурдюков с водой резко появились возле нее, будто обрушились прямо с неба, один наткнулся на острый темно-красный камень и выбросил долгую хрустальную струю. Прямо из нагретого воздуха возникли четыре верблюда - обычные надменные зверюги с желтоватой шкурой. Верблюды покосились на Безымянного, сжимавшего в руке гладий доброжелательно и преданно.

Серая бледность, легшая на щеки Асверуса, исчезла столь же быстро, как и утренний туман, сносимый свежим морским бризом, заменившись обычным, чуть розоватым цветом, что окрасил щеки и лоб. Сын, а вернее, дочь Юстиния шевельнулась, не открывая глаз.

- Я научился! - издал громогласный вопль Драйбен.. - Я сделал все, что хотел. Теперь я единственный настоящий волшебник этого мира! Безымянный, проси что хочешь! Асверус, слышишь меня? Смерть отменяется! Я победил пустыню! Я победил всех! Я научился!

- Эрл, скажите, что происходит? - Асверус-Асверия очнулась. - О боги!..

Она посмотрела на рассеченную кинжалом рубашку, перевела взгляд на обезумевшего от счастья Драйбена и сказала:

- Ну что, дознались? Не понимаю, чему вы так радуетесь?.. Э, а верблюды откуда? Мы встретили джайдов?

- Откуда верблюды?! - победоносно орал Драйбен, не слушая вопросов. - От Кэриса! От меня! Пожалуй, за многие столетия это первые верблюды, не рожденные верблюдицей!

- Чего орешь-то? - Аррант подошел к Драйбену и слегка встряхнул, взявшись за грудки. - Если так, объявляй стоянку. До следующего утра. Встанем за теми камнями, там тенисто.

"Что? Он начал сам соображать, а не ждать приказов? - мимолетно подумал нардарец. - Невероятно!"

- Безымянный, отойди, хватит меня дергать! - отстранился Драйбен. Перестань, пожалуйста! Смотри!

На этот раз Драйбен сделал подарок Безымянному - огромного мощного коня аррантской породы под изукрашенным символами Аэтоса жестким седлом. Хотелось еще больше и больше - воды, пищи, дров, всех благ мира, которые неожиданно стали доступны. Солнце исторгало достаточно Силы.

Безымянный критически осмотрел вызванную Драйбеном из пустоты поджарую широкогрудую лошадь и повернулся к Асверии:

- Госпожа! Давайте займемся делами, если вы, конечно, в состоянии. Вот шатер, помогите мне его развернуть.

- Я достиг! - несся над пустыней радостный голос последнего из рода эрлов Кешта Драйбена Лаура-Хелька. - Я все-таки научился!

1 мая - 21 октября 1999 года

Санкт-Петербург

В тексте Хроники летосчисление приводится по системе, принятой в Саккареме. Лишь календарь, отправной точкой которого является год падения Небесной горы, принят во всех государствах мира. Соответственно, начало Последней войны пришлось на весну 1320 года по общему счету, или же 6102 года от Сотворения Мира, либо 835-го от Откровения Провозвестника Эль-Харфа (Саккарем). События романов М.Семеновой "Волкодав" и "Волкодав: право на поединок" приходятся на 1521 и 1522 годы всеобщего календаря.