Эпилог

8. СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ. ЗА ГОРОДОМ

В тот день они прошли довольно много, а может, им просто показалось, что много, определять расстояние они не могли. Парк перешел в луг, потом опять лес, уже не горевший и дразнящий сердце напоминанием о прежней жизни. Они прошли его, ни разу не остановившись, пересекли пустынную дорогу, но идти по ней не рискнули и снова углубились в лес.

В полдень сделали привал. Немного, без аппетита поели, лишь бы поддержать силы, запили водой, выкурили по последней сигарете и долго не могли встать, но все же пересилили себя и побрели дальше. Через несколько часов вышли на опушку и увидели деревню, вернее, то, что от нее осталось. На всякий случай обошли ее стороной, но потом попалась еще такая же деревня, и еще…

Ближе к вечеру, шатаясь от усталости, набрели на лесное озерцо. Место было укромное, и они скинули с себя одежду и искупались в нагревшейся за день воде, смыли пот и грязь, а потом решили тут же и заночевать.

Костер зажигать не стали, побоялись. Поели всухомятку, улеглись на земле, подстелив кое-что из прихваченной одежды. Сон не принес облегчения

— обоим снились кошмары, и они время от времени просыпались и с испугом таращились в темноту.

Утром вышли на дорогу, и вскоре догнали небольшую группу людей, потерянно бредущих неизвестно куда. Приняли их без особой радости, но и гнать не стали. Люди собрались разные. Было три семьи с детьми, несколько одиноких мужчин и женщин разного возраста, пожилой, опирающийся на палку старик с орденскими планками на пиджаке, и, наконец, молоденький солдатик Слава, дезертировавший из развалившейся части и теперь, благодаря прихваченному автомату, исполнявший роль главного защитника.

Шли молча и медленно, подстраиваясь под старика и детей. Днем их нагнал десяток разухабистых парней на мотоциклах, притормозил в полусотне метров впереди, но разглядев автомат, решили не связываться.

Вскоре после этого остановились отдохнуть. Дети хотели есть, но продуктов у них практически не осталось, и Николай, после недолгого колебания, отдал все свои продукты в общий котел.

— Довели страну, демократы проклятые. Сталина на вас нет, уж он бы не допустил, — сокрушался ветеран, которого звали Захар Семенович. — При нем бы не побегали, — добавил он, кивнув на солдата.

— А я-то здесь причем? — удивился Слава. — У нас вся часть разбежалась. Вместе с офицерами. Сначал три дня еду не привозили, а когда склады с сухим пайком вскрыли, так там одни крысы и остались. Подчистую разворовали, и давно — все уже пылью покрылось. Вот мы и рванули по домам.

— Вот я и говорю, Сталин бы такого не допустил, — вновь закивал Захар Семенович.

— Ты, дед, лучше бы помалкивал. Из-за него-то все и началось, — осадила ветерана пожилая женщина. — Умных всех поубивал, одни дураки и остались.

— Да причем тут Сталин? — брякнул ее муж. — Революцию не надо было делать. Ленин во всем и виноват.

— Ты Ленина не трожь! — вскипел Захар Семенович. — На святого человека на замахивайся! Мне с тобой и сидеть-то рядом противно.

— Вот и топай дальше один, — вяло посоветовал мужчина. — Ленинским курсом. Жаль, красного знамени не прихватили.

— И уйду, — набычился Захар Семенович, но, конечно же, никуда не ушел и заковылял дальше со всеми.

Шли молча, слишком были подавлены для разговоров. Скоро кончилась вода. Неподалеку блеснула речушка, но никакая жажда не заставила бы их напиться этой мутной вонючей воды. К вечеру опять стал донимать голод, и Николай с тоской подумал, что им с Мариной еды хватило бы на несколько дней.

Солнце уже садилось, когда справа замаячила деревня. На вид она была целой, неразграбленной, и все даже недоверчиво переглянулись — неужели такие еще остались?

— Может, зайдем? — предложила темноволосая девушка, имени которой Николай так и не узнал за весь день.

— На разведку бы кого послать, — сказал один из мужчин и обвел всех взглядом, словно выискивая добровольцев. — Мало ли что…

— Не бывать такому, чтобы я на своей земле в разведку ходил, — в сердцах произнес Захар Семенович.

— А что, на войне не приходилось. Как-никак, до Волги отступали…

— Нет. Меня в сорок четвертом призвали, — признался Захар Семенович.

— Зато всю Пруссию прошел. Кенигсберг брал.

Но тут заплакали голодные дети, и их слезы сами собой решили спор. Вся группа зашагала к деревне, безмолвной, словно покинутой подобно сотням других.

«Неужели так везде, — с мучительным недоумением подумал Николай. — Голод, кровь, хаос. Даже армии уже нет». Чей-то голос оборвал его мысли.

— Смотрите, там люди! За забором. Прячутся, что ли?

— Да нет там никого, показалось, — возразила все та же темноволосая девушка.

Николай тоже пригляделся, но низкое уже солнце слепило глаза, и он так ничего и не разглядел.

— Коля, я боюсь, — тихо сказала прижавшаяся к нему Марина, когда до ближайшего дома оставалось метров пятьдесят. — Сама не знаю чего, но боюсь.

— Успокойся, — сказал Николай, не отрывая взгляда от забора перед домом. Неужели там кто-то есть? Он сделал еще шаг вперед, и тут из щели между досками вырвалось пламя. Шедший впереди мужчина, тот самый, что предлагал выслать разведку, упал ничком в пыль.

Первый выстрел словно послужил сигналом, и из-за разных укрытий бухнуло еще несколько. Марина вздрогнула, обмякла, стала оседать…

— Ложись!

Николай бросился к придорожной канаве, увлекая Марину за собой. Едва он упал, траву над его головой срезало картечью.

— В кого стреляете, сволочи!? — заорал Захар Семенович, размахивая палкой, но вдруг умолк с открытым ртом. Пиджак на его спине лопнул кровавыми ошметками, и он с хрипом повалился на дорогу.

— Марина! — Николай повернул к ней голову, но она лежала неподвижно. Похолодев от жуткого предчувствия, он рывком перевернул ее на спину и увидел на груди несколько расплывающихся красных пятен в тез местах, куда попали картечины.

— Марина!

Чуть впереди него сухо застучал «калашников». Слава справился с замешательством, залег в канаве и короткими злыми очередями бил по заборам возле ближайших домов. Николай чуть высунулся и увидел, четыре красных трассера уперлись в доски, брызнули щепки, и тут же раздался дикий вопль смертельно раненого человека: — А-и-и-и-и!

Выстрелы из-за заборов на несколько секунд смолкли, потом ружья забухали вновь, часто и отчаянно.

— Господи, за что? Что мы им сделали? За что, господи?…

Николай обернулся и увидел позади черноволосую девушку. Рядом с ней к стенке канавы прижимался мужчина.

— Деревень, что ли спаленных не видела? — буркнул он и выматерился. — Вот гады…

Последние его слова заглушила автоматная очередь. Пока Слава менял магазин, ружья захлопали снова. Неподалеку кто-то вскрикнул. Николай очнулся, нарастающая ярость требовала выхода.

Он коснулся губам губ Марины, посмотрел на нее, отвернулся и бросил:

— Слава, прикрой!

Слава молча кивнул и прильнул к прицелу. Николай выпрыгнул из канавы и пополз по высокой некошенной траве. Застучал автомат. Николай полз, прижимаясь к земле.

На полдороге он на секунду высунулся и посмотрел назад. Почти все вповалку лежали на дороге, и кто из них жив, сказать было уже нельзя. Кто-то со стонами уползал вбок, но больше никто не шевелился.

Он прижался к земле, и вовремя — над головой просвистела картечь. Слава еще стрелял, и он пополз дальше.

Вот и забор. Николай подполз вплотную и теперь отчетливо видел торчащие в паре метров справа стволы охотничьего ружья. Будь что будет, а хоть этого он прикончит! Он вытянул из кармана нож, выщелкнул лезвие, собрался, одним махом перелетел через невысокий заборчик и тут же обрушился на лежавшего.

Мужчина успел его заметить и стал поднимать двустволку, но Николай уже падал, всем своим весом помогая отточенному лезвию вонзиться в тело. Лежавший захрипел и стих.

Вдруг лопнул рукав рубашки, полилась кровь. Заметили! Николай бросился на землю, прикрываясь убитым, переломил ружье. Заряжено. Он взвел курок, и тут тихий щелчок заставил его выглянуть, вскинуть двустволку и нажать на спуск. Страшно искалеченный выстрелом в упор, нападавший мешком упал на спину, но тут же хрустнуло сзади. Николай стремительно обернулся и увидел наставленное почти в упор ружье…

Ударило из двух стволов, мир раскололся, и ему вдруг показалось, что он стал невесом и взлетает все выше, и выше, и выше. А навстречу ему смотрят знакомые глаза…

— Здравствуй, Марина…