Эмбер

8. Бал

Быстро приближались безлунные ночи, а с ними и бал куртизанок. Майнетт закрыла «Дом рассвета» для всех клиентов, чтобы подготовиться, и это было только к лучшему. Сильви отошла от дел и поразила нас, выйдя замуж за своего потерянного любовника на следующий же день после их воссоединения.

Рауль оказался молчаливым, высоким и костлявым мужчиной со светлыми волосами и диким взглядом. Разговаривая, он словно выплевывал короткие фразы, будто не мог переносить вид или вкус слов. Казалось, он чувствовал себя не в своей тарелке от людской болтовни и городского шума и ощетинивался, слыша стук колес по мостовой и эхо голосов, отражавшихся от стен и потолков.

Я вообще не могла понять, за что Сильви его любит, пока не увидела, как он на нее смотрит: словно она солнце, луна, и звезды, спустившиеся с небес и обретшие плоть. Рауль улыбался, когда она улыбалась, а когда грустила — делал все, чтобы ее развеселить.

Я хотела относиться к нему холодно, но его любила Сильви. Что за сестрой бы я была, ненавидя человека, который делает ее счастливой? Я не смогла возненавидеть его даже тогда, когда Сильви сказала нам, что собирается уехать с ним.

— Рауль не терпит города, — пояснила она. — Он рожден для жизни в другом месте.

— Месте, где люди не охотятся на волков? Я не верю, что такое существует.

— Мы найдем его, — твердо произнесла Сильви, затем смягчилась — я останусь, чтобы помочь тебе приготовиться к балу. Как только это дельце с принцем завершится, ты должна показаться своему любовнику. Как его зовут?

— Риан, — ответила я, ненавидя тоскливые нотки, прозвучавшие в моем голосе.

— Его назвали в честь принца? — прекрасные черты Сильви омрачились. — Как ужасно, что твой любовник должен носить столь ненавистное имя.

— Я не думаю об этом. Риан — это мой Риан, а принц просто незнакомец.

Я понимала, что лгу. Принц незнакомцем не был, вовсе нет. Я слишком хорошо его знала — не только потому, что мы обменялись секретами, но и потому, что были очень похожи. Длительное отчуждение ради магии помогало легко представить, как одиноко он, должно быть, чувствовал себя каждый день, сталкиваясь с фальшивыми улыбками и обожанием, вызванным чарами.

Я ненавидела его желание заполучить меня настолько же, насколько понимала. Риан был прав, когда несколько месяцев назад рассуждал о том, до чего это, вероятно, жестокая судьба — быть в окружении людей, которые любят тебя, практически ничего о тебе не зная. Принц хотел лишь того, что другие получали как данность. Друга. Любовницу.

Он выбрал неверный путь, чтобы достичь желаемого. И не ту женщину. Угрозы и высокомерие принца совершенно не внушали мне любовь, но ему за всю жизнь ни разу не приходилось ничего просить. Стоило ли удивляться, что решив добиться женщины, которая сопротивляется его чарам, он напортачил?

— Что ж, — продолжила Сильви, расплываясь в улыбке, — я хотела бы познакомиться с твоим Рианом, прежде чем уехать, но только если он достаточно хорош для тебя.

— Если я достаточно хороша для него, — поправила я. — И если он простит мне, что я его предала.

Я почувствовала, что по щекам струятся слезы, и отвернулась от Сильви, чтобы скрыть их.

— Эмбер, ты плачешь! — Сильви обняла меня и погладила по спине. — Ты не должна терять надежду. Судя по всему, что ты рассказывала мне о Риане, я уверена, он все поймет и простит тебя, если только ты сама себя простишь.

Простить себя. Интересно, смогу ли я когда-нибудь. Со временем я смогу простить слабость, которая подтолкнула меня уступить принцу и раздвинуть для него ноги тем утром в спальне. Я никогда не предполагала, что предам Риана. Однако план пойти к принцу был преднамеренным предательством. Даже если бы это и помогло мне избавиться от проклятия принца, все равно предательство было осознанным. И этого я простить не могла.

Я позволила сестрам одеть меня для бала куртизанок, для ночи, когда я уступлю принцу. Я поднялась из ванны голой, как новорожденная, и они преобразили меня от пальцев ног до диадемы на голове, используя не магию, а лишь свою изобретательность. Иногда изобретательность куда действеннее.

Сильви начесала и уложила мои волосы. Майнетт намазала мне лицо, руки и зону декольте белилами, чтобы скрыть веснушки, а потом напудрила всю меня белой пудрой. Дульси обернула вокруг моей шеи ожерелья из бриллиантов, жемчуга и стекла.

Она потянула за цепочку моего талисмана с лунным светом:

— Уверена, что хочешь надеть это?

— Я никогда его не сниму.

Дульси добавила еще нитку стеклянных бус, чтобы прикрыть фиал, и улыбнулась, удовлетворенная своей работой.

Затем Сильви выдала мне пару белых шелковых чулок с красными лентами-подвязками, а Майнетт приготовила пару туфель из белого атласа, усыпанных по всей длине стеклянными кристаллами в оловянных оправах.

— В свете свечей они будут выглядеть бриллиантами. — Майнетт держала обувь, чтобы я могла ее рассмотреть. — А вот самое главное. — Она перевернула правую туфлю, показывая внутренний изгиб, который сгладит кривизну моей ноги. Снаружи обе туфли выглядели одинаково.

Умница Майнетт приготовила также пару кружевных перчаток. К левой был приделан деревянный палец, чтобы скрыть мой недостающий мизинец. Он был прекрасно вырезан и окрашен, так что смотрелся сквозь кружево как напудренная кожа.

— Как мило!

— Я заказала его у плотника, — пояснила Майнетт. — Полагаю, он это делал не впервые. А сейчас давай принесем твою одежду.

Одевая, сестры сначала облачили меня в льняную сорочку, такую же тонкую, как обещания лжеца. Поверх сорочки меня затянули в легчайшие фижмы, за ними последовали льняная нижняя юбка и верхняя юбка из тончайшего атласа очень светлого прелестнейшего розового цвета, какой мне когда-либо приходилось видеть.

— Такую ткань называют последним румянцем, — заметила Майнетт. Она рассказала о прекрасном цвете, который добывают из ягоды, растущей в Высокозвучье. Ягода эта — коварный яд. Даже с тщательной подготовкой при перемешивании краски в чанах красильщики сходят с ума. Вот почему часто можно услышать, как жители Золотой Земли говорят о ком-нибудь: «безумен, как красильщик с красными пальцами». Они также говорят: «богат, как красильщик с красными пальцами», ведь окрашенная последним румянцем ткань довольно дорога.

Затем на меня надели корсет из китового уса и плотной саржи, верхнюю юбку и лиф из белой шелковой парчи с золотыми и розовыми узорами в популярном на родине моих сестер стиле. Корсет сделал мою талию тонкой, как ножка бокала, и поднял грудь куда-то под подбородок, заманчиво выставив ее, как свежие булочки на витрине пекаря.

Сильви и Майнетт закрепили подол верхней юбки по бокам стеклянными брошками, гармонирующими с кристаллами на туфлях. Сильви принесла легкий маленький воротничок из накрахмаленного розового шелка, тоже окрашенного последним румянцем, и приколола его к плечам еще двумя брошками. Воротник обрамил мое лицо и шею, но совершенно не прикрыл напудренную зону декольте, сильно открытую низким вырезом лифа.

— Ослабьте шнуровку, тогда я смогу подтянуть лиф повыше, — недовольно произнесла я. — Иначе видны мои соски.

— Их помадой надо подвести, моя дорогая. — Майнетт протянула небольшой тюбик из стекла и золота. — Последний румянец — розовый, как и твоя юбка. Щеки и губы тоже подкрась. Этот цвет распаляет мужскую страсть.

— Это же яд! — запротестовала я.

— Лишь отчасти, — отозвалась Сильви. — Для красоты. Как белладонна. Ты ведь слышала про шлюхино средство?

— Это как магический договор?

— Ты всегда думаешь о колдовстве, — рассмеялась Дульси. — Шлюхино средство вот. — Она продемонстрировала тюбик и пояснила: — Щепотка, чтобы ты стала красавицей, две чайные ложки, чтобы он заснул, а одна чашка решит твои проблемы и заставит его вдову рыдать.

— А я-то думала, что ведьмы жестоки! — рассмеялась я.

— Мы все делаем то, что должны для выживания. — Майнетт повернула мою голову за подбородок. — Не закрывай глаза, дорогая, пока я не закапаю белладонну.

После того как она закапала капли мне в глаза, свет свечей показался очень ярким, но, к счастью, сестры закончили все приготовления, и оставалось лишь взглянуть на свое отражение. Дульси сняла шарф с зеркала в серебряной оправе.

Я не знала смотревшую на меня женщину. Ее волосы напудрили до цвета очень бледной розы и уложили на макушке мягкими волнами. Лицо тоже было бледным, за исключением ясных черных глаз, красного штриха помады поверх губ и кругов фальшивого розового девичьего румянца на щеках. Ее напудренная до белизны грудь с выглядывающими верхушками подкрашенных сосков обличала лживое девичество, а белые шелковые юбки, спадающие по фижмам от тонкой талии, словно заставляли ее плыть над землей, как привидение.

Я выглядела как призрак, как неживая женщина, окутанная белым туманом.

— Ты прекрасна! — воскликнула Дульси.

— Без обид, сестренка, — сказала Сильви, — но я и не ожидала, что под твоими шерстяными балахонами и маской из пепла скрывается такая красота.

Я посмотрела в зеркало на свое белое лицо. Мне оно совсем не казалось красивым.

Войдя в бальный зал, мы вызвали оживление. Присутствующие женщины — шлюхи с открытыми лицами, боевая раскраска не в счет, и леди в масках, чтобы сохранить анонимность — разоделись в посредственные копии нарядов Золотой Земли, но ни одна полностью не справилась с сочетанием утонченности и помпезности, которая отличала высокий стиль Золотой Земли от безвкусной подделки. Должно быть, мы казались тремя бледными призраками, плывущими в облаках кружев и шелка, окруженными туманными завитками напудренных локонов. Вероятно, мы были прекрасны, поскольку мужчины побежали к нам навстречу, а женщины противно зашептались.

— Моя милая маленькая капусточка! Мои дорогие тыковки!

Я узнала джентльмена Дульси — великого герцога. Несмотря на то, что настоящей войны у нас не случалось с рождения принца, его кузен носил темно-синюю военную форму, украшенную красными лентами и золотыми медалями. Он воздел руки, словно подзывая нас подойти ближе.

— Кажется, великий герцог чрезмерно любит овощи, — шепнула я Дульси, прикрываясь шелковым веером.

— Эмбер! Что за грязные мыслишки. «Моя маленькая капусточка» — это нежное прозвище в Золотой Земле, — шепнула в ответ Дульси с выражением святой невинности на лице, но мгновение спустя прыснула.

— Кто эта душечка? — спросил великий герцог, наклонив ко мне голову.

— Наша сестра, Ваше Сиятельство. Та, которую принц просил привести.

Я открыла рот, чтобы поприветствовать его, но Дульси прощебетала:

— Она немая.

Я сжала челюсти.

Когда великий герцог отвернулся, приветствуя проходившего мимо знакомого, я схватила Дульси за плечо и прошипела:

— Почему ты сказала, что я немая?

— Это услуга, сестренка. Они всегда говорят лишь о себе, теперь тебе нет необходимости притворяться, что ты слушаешь, чтобы не ответить невпопад.

— О, спасибо.

Великий герцог повернулся к нам и предложил Дульси руку.

— Потанцуй со мной.

Она взяла его под руку, и он повел ее в угол зала.

— Танцы же в другой стороне.

— Потанцуй со мной снаружи, где темнее, — попросил он.

— Я едва успела взглянуть на бал.

— Ты не пожалеешь, — улыбнулся великий герцог.

Дульси послала нам воздушный поцелуй и позволила себя увести.

Через несколько минут нас с Майнетт окружила растущая толпа кавалеров. Многие говорили со мной, рассказывали о своей отваге. Когда я улыбалась, они раздувались от гордости, словно короли. Когда я моргала своими темными, подведенными глазами, их дыхание учащалось.

Они отпускали льстивые комплименты, отмечая совершенство моей кожи и изящество форм. Говорили, что красота, подобная моей, должна быть защищена от жизненных неурядиц. Один предложил мне экипаж, обещая, что мои ноги больше никогда не ступят на мостовую. Другой предложил дом со слугами, чтобы мне больше никогда не пришлось делить жилище ни с кем, кроме человека, который любит мою красоту так же, как цветок любит солнце. Третий, видно не такой богатый, как остальные, предложил свое сердце на серебряном блюде и привязанность навеки.

Бедный дурачок. Я едва не подловила его. Он мог оставить свою привязанность себе, но его сердце точно понравилось бы огню! Я улыбнулась, а он вздохнул, думая, что я благоволю к нему.

— Здесь что-то горит? — спросил один из кавалеров. В воздухе запахло дымом.

Я без оглядки погрузилась в мысли о том, какую выгоду может принести сердце, отданное добровольно. Я снова посмотрела на мужчин, задаваясь вопросом, каких еще лживых обещаний они мне наплетут. Они затихли и принялись отступать, кланяясь на ходу.

Риан стоял посреди исчезающей толпы, глядя на меня темными голодными глазами. Я моргнула, и он развеялся, как сон. Как ночной кошмар. Мужчина, стоявший передо мной был слишком совершенен для моего Риана. Его темные волосы лежали аккуратными прядями, а лицо сияло гладко выбритой кожей. Его ястребиный нос никогда не ломали. И он был одет как принц.

Это был принц, в образе моего любимого. Увидев его, я наконец поняла, как сильно и по-настоящему люблю Риана. Проклятие королевского отпрыска делало его идеальным в глазах смотрящего. И чтобы принц стал идеальным в моих глазах, колдовство представило его более холеной версией моего отсутствующего любимого.

— Эмбер, — назвал он мое имя. Я услышала его отзвук в своем сердце. Он протянул ко мне руку, и мое тело двинулось навстречу, хотя душа и разум отчаянно сопротивлялись. Фантом недостающего пальца жег, словно раскаленные угли. Я посмотрела вниз на левую руку. Деревянный палец в перчатке почернел и обуглился.

Принц взял меня за правую руку и повел танцевать. Танцевать я не умела, но мое тело двигалось с ним в такт идеально и без оплошностей. В танце наступил момент, когда он должен был передать мою руку другому партнеру, но принц меня не отпустил. Он держал меня в объятиях, поедая взглядом, пока мы двигались в едином порыве.

Он очертил мое лицо пальцем, и тот побелел от краски и пудры.

— Такой ты мне не нравишься, — сказал принц. Это были его первые слова после моего имени.

— Мне сказали, что я красивая. Я думала, мужчины любят красоту.

— Это не красота, это свинцовые белила и всевозможные ухищрения.

— Что же нравится тебе? Только скажи, и я постараюсь доставить тебе удовольствие.

От моих слов он скривился.

— Мне не нравятся твои напудренные локоны и эта притворная уступчивость. Мне нравятся твои рыжие волосы и сила, горящая в твоих глазах, когда ты отводишь от меня взгляд. Мне нравишься настоящая ты, такая как есть. Всегда нравилась.

Его руки блуждали по моему телу, пока он выводил меня на освещенную лампами террасу, выходящую в сады. Он набросился на меня, как изголодавшийся на пиршество, целуя, даже прежде чем мы успели выйти из бального зала, стирая мои белила и пудру своими твердыми губами и жесткими щеками.

Он толкнул меня к увитой плющом наружной стене бального зала. В моих волосах запутались листья, и я заинтересовалась, было ли щекочущее ощущение на моих ногах вызвано насекомыми, обитающими в плюще, или эффектом магического очарования принца. Он непрерывно исследовал руками мое тело: лицо, шею, плечи, руки. За руками последовали губы, он словно не замечал приторного вкуса свинца на моей коже.

— Когда ты пропала, я так волновался, — пробормотал он. — Я люблю тебя.

— Любовь! — Я почти кричала. На смену стыду от того, что я нравилась принцу, пришел гнев. Мне больше не было нужды держать это в себе и выглядеть послушной дурочкой. Я не могла позволить его проклятию управлять моими эмоциями. — Что ты знаешь о любви? Я здесь только потому, что ты угрожал жизни моих сестер. Какое это имеет отношение к любви?

— Я не это имел в виду. Они не обязаны были этого делать.

— Ты хотел лишь создать такую видимость для меня. — Я ударила его. — Ты использовал свое проклятие, чтобы заставить меня переспать с тобой. И тебя не волновало, что я в отчаянии, потому что предала человека, которого по-настоящему люблю. Разве это любовь? Больше похоже на жестокость.

— Эмбер, успокойся. Послушай. — Он попытался утихомирить меня, говоря мягко и нежно придерживая за плечи, но я его оттолкнула. При всей моей ненависти к нему, тело все еще трепетало от его прикосновений. Мне нужно было уйти.

Я пошла по ступенькам террасы к темнеющим садам. Он поймал меня, когда я почти достигла границы света, и схватил за плечи.

— Эмбер, подожди. Послушай. Я должен тебе кое-что рассказать.

Я не собиралась снова его слушать. Мой гнев вспыхнул огнем в воздухе вокруг меня, и принц отшатнулся, держась за щеку, словно обжег ее. Его лицо выглядело как и прежде, все еще сохраняя омерзительно идеальную версию черт лица Риана.

— Иди к черту. — Я развернулась и побежала во тьму.

Как только я вышла из-под ореола ламп, мой кулон начал сверкать лунным светом. Услышав позади себя шаги принца, я обернулась и закричала оттого, что открылось мне в лучах маленького фиала.

Передо мной стоял Риан — мой Риан, со сломанным носом и спутанными волосами — одетый в бархатный мундир и бриджи принца, со свежим ожогом на щеке и полным сожаления взглядом.

— Нет. — Я покачала головой и отпрянула от него. — В какую игру ты играешь со мной?

— Никаких игр. Я люблю тебя. Пожалуйста, вернись. Я хочу, чтобы ты любила меня, именно меня, а не того человека, каким я кажусь под воздействием чар. Мне не следовало прикасаться к тебе тогда в спальне, но ты мне снилась. Я произнес твое имя, и вот ты появилась, скрытая слабой иллюзией.

Месяц без тебя был слишком долгим. Я не смог себя сдержать. Я хотел тебя и взял, невзирая на то, что ты меня не узнала. Дважды я пытался признаться тебе, но ты каждый раз убегала.

— Ты обманул меня. — Мне стало дурно от мысли обо всех моих страданиях, пережитых за последний месяц. Я изменила своему любимому… со своим любимым. Какой же маленькой дурочкой я была. Что за безумная ирония судьбы: мужчина, которого я любила, и мужчина, которого ненавидела, оказались одним человеком.

— Я никогда не лгал тебе. Ни разу. Со дня нашей встречи ты знала, что меня зовут Адриан Джуст. Знала, что я живу во дворце, знала, что я провожу дни напролет с собаками и лошадьми.

— Ты лгал умалчивая.

— Я годами искал тебя, рыжеволосую девушку в красно-коричневых шелках. Темноглазую и безымянную. Ты словно испарилась. Я не мог вынести мысли, что потеряю тебя снова.

— Теперь тебе придется.

Он потянулся ко мне, я выставила руку вперед.

— Эльтус.

Я произнесла «стой» на языке Древних, языке проклятий и магии. Выговорить это слово — словно лизнуть бритву. Я смотрела на замершую фигуру любимого, а по моему подбородку стекала кровь. Глаза Риана следили за мной, но его тело не сдвинулась ни на йоту. А его рука все еще тянулась, чтобы меня коснуться.

— Я не стану очередной победой твоего проклятия, — прошептала я. — Заклинание исчезнет, когда высохнет моя кровь.

Я поцеловала его в щеку. Мои губы оставили на ней кровавый отпечаток. Кровь высохла, как раз когда я отвернулась.

Я побежала через сады, но высокие каблуки туфель, которые мне дала Майнетт, утопали в сырой земле. Я сбросила их с ног и ощутила себя гораздо лучше. По дороге к главным дворцовым воротам я наткнулась на фонтан и смыла с губ кровь, прежде чем идти дальше.

Завидев меня, подбежал страж ворот.

— Госпожа, где ваша карета?

— Возможно, превратилась в тыкву, — рассмеялась я.

Страж посмотрел на меня так, словно счел сумасшедшей. Я улыбнулась, подтверждая его догадку: мой язык все еще кровоточил, а зубы были красными от крови.

Он отступил. Я прошла мимо него через ворота и скрылась в ночи.