Алан Чароит Эльфийский подменыш

«Королевские Соколы»

Эльфийский подменыш – книга первая

Пролог

Нынешнее лето выдалось прохладным и дождливым. Дороги размыло так, что торговцам с их телегами приходилось искать новые пути объезда. В долинах стоял густой туман, не рассеивавшийся даже днём; влажные низины на глазах превращались в непроходимые болота, а от ячменных полей несло сыростью и прелой соломой. Приближался Лугнасад – время сбора урожая, – но любое напоминание о празднике заставляло фермеров вздыхать и мрачно сетовать, что ещё пару недель таких ливней – и собирать будет нечего: все посевы просто сгниют на корню.

Яркие рябиновые грозди алели по обеим сторонам дороги, предвещая холодную снежную зиму, а вместе с ней – и суровые времена. Прежде Элмерик не на шутку встревожился бы от этих примет, но сейчас – впервые за последние пять лет – он мог не беспокоиться о том, как бы перезимовать. В ближайшее время ему точно не придётся голодать, скитаться в поисках крова или закладывать ростовщику за бесценок свою серебряную флейту. Его будущее казалось устроенным – и всё благодаря счастливому случаю. Не зря же говорят, что бардам везёт!

Третьего дня Элмерик, направляясь из Холмогорья в столицу, заметил на горизонте чёрную грозовую тучу и решил свернуть с большого тракта, чтобы переждать дождь в деревушке под названием Маргаритковый Лог.

Этого мелкого поселения не было на карте, которую он некогда выторговал у столичного купца и теперь берёг как зеницу ока вместе с другими своими сокровищами, доставшимися ему по наследству, – арфой и серебряной флейтой. В такие деревушки Элмерик вообще заходил редко, ведь заработать в них почти не удавалось. Сегодня вечером он рассчитывал добраться до ближайшего города, но дождь спутал ему планы; промокнуть же до нитки Элмерику вообще не улыбалось. Он почти не надеялся, что в таком богами забытом местечке найдутся какое-нибудь питейное заведение и люди, желающие послушать бродячего музыканта за пару звонких монет, – и, увы, не ошибся в своих предчувствиях.

Кабак в деревне был, но, к огромному разочарованию барда, оказался наглухо закрыт. Вывеску заведения украшала намалёванная яркими красками пивная кружка – просто, без изысков, без названия. Здесь не для кого было писать: грамотные люди в захолустье если и встречались, то нечасто.

Перед грозой улицы обезлюдели. Стучаться в чужие дома Элмерик не решился, поэтому просто спрятался под соломенным навесом, где стояли уличные столы из потемневшего дерева. Он пристроил арфу под одним из них и, поёжившись, поднял воротник потёртой замшевой куртки.

Внешняя стена заведения пестрела многочисленными объявлениями – как свежими, так и совсем старыми обрывками. Заголовки сопровождались картинками: например, на листке, сообщавшем о продаже козы, была нарисована кривенькая, но вполне узнаваемая коза, а на объявлении о скупке утиных тушек – охотник довольно разбойничьего вида и дохлый селезень, пронзённый стрелой.

А чуть в стороне от коз и селезней – бард сперва не поверил своим глазам – красовалась грамота с королевским гербом: три золотых короны на червлёном поле. Элмерику пришлось перечитать слова трижды, чтобы убедиться, не сон ли это. Грамота гласила:


Соколиный отряд мастера Каллахана О`Ши ищет новобранцев для обучения ремеслу королевского ловчего.

Отряду нужны юноши и девушки от пятнадцати лет, обученные грамоте и счёту, бесстрашные и отважные, желающие служить стране и своему королю.

Чародейские умения приветствуются.

Обращаться в таверну к господину Дэрреку Драккону, который будет ждать соискателей до наступления темноты


Надо ли говорить, что Элмерик немедля заколотил кулаками в дверь кабака, настойчиво требуя пропустить его к господину Драккону? Ему никто не ответил. Но из трубы шёл дым – а значит, внутри кто-то был и даже растопил печь в ненастный день.

Спустя четверть часа, отчаявшись дозваться хоть кого-нибудь, бард стащил с себя куртку, обвязал её вокруг пояса и, плюнув на ладони, ловко вскарабкался вверх по лозе дикого винограда, густо обвивавшей всю северную стену. Он распахнул приоткрытые ставни. В этот миг сверкнула молния и по оконному стеклу забарабанили первые капли дождя…

Элмерик успел продрогнуть и вымокнуть до нитки, прежде чем Дэррек Драккон – пожилой полноватый господин с пышными бакенбардами и в длинной ночной рубашке – соизволил проснуться от раскатов грома, отворить окно и впустить в комнату злющего, как оса, барда. К чести последнего, стоило заметить, что он не произнёс ни единого бранного слова, а, наоборот, нашёл в себе силы вежливо поприветствовать господина Драккона и обстоятельно изложить цель визита. Тот оказался не менее вежлив: сперва предложил гостю свою фляжку с добрым элем, шерстяной клетчатый плед, какие часто носили выходцы из Холмогорья, сухое полотенце и место в кресле с потёртой обшивкой прямо у растопленной печи, а только потом сам направился за ширму, чтобы переодеться. Вернувшись уже в более подобающем виде, он убрал со стола кувшин и уселся напротив, подперев подбородок.

Обстановка в комнате Драккона выглядела весьма скудной: на месте этого совсем не бедного (судя по одежде) господина Элмерик бы побрезговал останавливаться в такой дыре. Бревенчатые стены были сплошь изъедены древоточцами и наверняка служили домом для целого полчища клопов. Ковёр на полу протёрли до дыр прошлые постояльцы – сложно было даже примерно угадать его изначальный цвет. На тумбочке у кровати не было даже бритвенных принадлежностей, мебель покрывал толстый слой пыли, а все углы заросли паутиной.

– Известно ли вам, юноша, чем занимаются королевские ловчие? Слышали ли вы вообще о Соколином отряде Каллахана О`Ши? – первым делом спросил господин Драккон, надевая на широкий нос очки в тонкой металлической оправе. – Понимаю, вопрос довольно странный, но порядок требует начинать нашу с вами беседу именно так.

Элмерик в этот момент как раз закончил вытирать волосы. Его кудрявые пряди ещё больше завились от дождя и теперь неприятно прилипали к шее. Он невольно мотнул головой, не сразу поняв, что такой жест могли принять и за отрицание.

– Разумеется, я слышал, – поспешил исправиться Элмерик, не решаясь сесть в кресло (мокрые штаны наверняка оставили бы пятна на обивке). – Как и всем жителям Объединённых Королевств, мне прекрасно известно, что ловчие Каллахана защищают Его Величество и нас, простых смертных, от козней эльфийского народа. О приключениях Соколов ходят легенды, в которых сложно отличить правду от вымысла, – тут я не брался бы ничего утверждать. Но ясно, что они настоящие герои. А я с детства мечтал стать героем…

– Сколько же вам лет, юноша?

Драккон встал, одёргивая колет из серого сукна: тот был явно ему маловат и некрасиво обтягивал живот, одна из серебряных пуговиц болталась на ниточке. Шаркающей походкой он добрался до своей дорожной кожаной сумки, лежавшей в изголовье кровати, достал оттуда несколько листков бумаги отменного качества, дорожную чернильницу и хорошо заточенное перо, после чего вернулся на место и приготовился записывать.

– Шестнадцать. – Элмерик невольно улыбнулся. В кои-то веки ему не пришлось врать насчёт возраста и накидывать пару-тройку лет, как бывало, когда он участвовал в музыкальных состязаниях! – А как вы связаны с Соколами? Вы их писарь или что-то вроде? А самого Каллахана видели? Говорят, он эльф. Это правда?

– Всё это не имеет отношения к нашей беседе, – уклончиво ответил господин Дэррек Драккон, пододвигая своё кресло ближе к печке. Голос его был мягким, но настойчивым. Элмерик решил, что не будет настаивать. Именно от этого старика зависело, пройдёт он сейчас отбор или нет…

Бард осторожно изучал господина Драккона. Обычно Элмерик неплохо разбирался в людях и нередко мог с первого взгляда сказать о человеке многое, но тут его воображение пасовало. Имя Дэррека Драккона звучало, словно раскаты грома посреди чистого неба. Оно совершенно не подходило полноватому лысеющему мужчине невысокого роста с близоруким прищуром блёклых светло-серых глаз. По его речи сложно было сказать, из каких земель он родом, хотя Элмерику казалось, что он-то точно знает все говоры Объединённых Королевств.

Его новый знакомый не был стариком, как Элмерику поначалу показалось, но всё же молодые годы господина Драккона давно миновали. О том, что ему приходилось много писать, красноречиво говорили чернильные пятна на пухлых пальцах, но на писаря он похож не был. Смущало и дорогое кольцо, которое Драккон носил на правой руке: крупный перстень из белого металла с профилем сокола, в глазницу которого был вставлен небольшой красный камень.

Подумав ещё немного, бард решил, что будет пока считать собеседника целителем, алхимиком или аптекарем – одним из трёх. Тем более что в комнате и впрямь смутно пахло то ли травами, то ли какими-то порошками.

– Были ли у вас в роду эльфы Благого или Неблагого дворов, а может, младшие фейри? Или же вы являетесь человеком без примеси волшебной крови? – Господин Драккон сурово глянул на барда поверх очков. – Сами понимаете: ваш рыжий цвет волос заставляет заподозрить дальнее родство…

Грозный взгляд удавался толстяку не очень, но Элмерик всё равно насторожился. Вопросы про эльфов никогда не задавали просто так. Наверняка от его ответа многое зависело. Как и в случае с возрастом, Элмерик решил не врать – слишком сложно было угадать правильный ответ, не зная настоящих ожиданий собеседника.

– Насколько мне известно, в нашем роду не было эльфов, – ответил он, решаясь, наконец, присесть на подлокотник не слишком надёжного кресла. – Зато рыжих да кудрявых – хоть отбавляй с тех самых пор, как дальний прадед женился на дочке самого Вилберри-скрипача из Холмогорья и перешёл в её клан.

Господин Драккон сделал очередную пометку на листке.

– А ваши глаза – это тоже наследственное? Или результат колдовства? Вы хорошо видите?

– Не жалуюсь, – нахмурившись, буркнул Элмерик. – Нет никакого колдовства, я таким родился.

Он не стал рассказывать Драккону, сколько неприятностей с самого детства доставляла ему эта приметная черта: левый глаз у Элмерика был зелёным, как у матери, а вот правый вышел почему-то тёмно-карим. Сверстники обзывали его эльфийским подменышем, постоянно таскали за уши и пугали, что кончики могут заостриться с возрастом. Родители ахали и тайком водили сына к всевозможным чародеям – не только к адептам разрешённого колдовства, но и к владеющим дикой магией, – однако никто так и не выяснил причину странного недуга.

Драккон ещё что-то записал, но когда Элмерик попытался прочитать его ровный убористый почерк, поспешно прикрыл листок рукой.

– Скажите: как у вас с силой и выносливостью? Нет ли каких болезней? Спите хорошо? А зубы в порядке? Были ли у вас отношения с кем-то? Я имею в виду… кхм… плотские.

Элмерик вспыхнул и, не на шутку разозлившись, вскочил, едва не поскользнувшись в луже, что натекла с его одежды. Плед всколыхнулся на его плече, словно плащ какого-нибудь древнего героя.

– Эй, господин Драккон, какое вам-то дело до этого? Вы даже не спросили, как меня зовут и чем я занимаюсь! Мы всё ещё говорим о Соколах? Или вы набираете работников в заведения иного рода?

– Все вопросы чародея имеют смысл, – со смешком отозвался собеседник, пропустив наглые речи мимо ушей. – Вернитесь на место, юноша. Мне ни к чему спрашивать о том, что и так видно. Вы из семьи Лаверн, раз говорите, что в родстве с легендарным Виллберри. Музыкант, очевидно. Если покопаться в памяти, я даже смогу припомнить имя блудного сына, которого безутешный Лаверн-отец лет пять назад разыскивал по всему Холмогорью. Элмерик, верно ведь? А теперь скажите мне, Элмерик: занимались ли вы сами или кто-нибудь из ваших родственников запретной магией?

Бард, выдохнув, подавил порыв выпрыгнуть в окно и убежать куда глаза глядят, но на место тоже не вернулся, решив пока постоять. Мало ли.

– Вы не ошиблись: я Элмерик Лаверн из тех самых Лавернов, – не без гордости произнёс он. – У нас в роду было много чаропевцев, это все знают. Но дикой магией мы никогда не занимались.

Господин Драккон недоверчиво хмыкнул, но, к счастью, спорить не стал. Лишь уточнил, прищурившись:

– А вот вы, юноша, кто? Чаропевец или простой менестрель? Как думаете?

Элмерик вздохнул, потирая веснушчатый нос. Искушение приукрасить действительность было велико, однако – уже в третий раз за разговор – он принял решение сказать чистую правду:

– Я ушёл из дома в одиннадцать лет. Чаропению же у нас в семье обычно обучают с двенадцати. Разумеется, я видел, как колдовали отец и дед. Что-то сам пробовал ещё в детстве, и у меня даже выходило. По правде говоря, они не успели передать мне все свои знания, но азы мне известны. Называть же меня менестрелем тоже не совсем верно, даже обидно. Мой ранг уже сейчас намного выше: я – бард, имеющий разрешение от гильдии бродячих музыкантов и актёров на использование простейших мелодических чар. Могу, если надо, показать бумагу с подписью мастера Оллисдэйра.

Больше всего он боялся, что господин Драккон начнёт расспрашивать о причинах побега из дома, и уже заготовил довольно резкий ответ, но тот только кивнул и на некоторое время опять углубился в записи.

Элмерик прошёлся по комнате. Постоял у камина. Сел на подлокотник. Передумав, устроился в кресле, завернувшись в предложенный плед, и отхлебнул ещё глоток эля из фляжки. Постепенно тепло распространялось по его телу. Пламя в печи весело гудело, от сохнувших сапог поднимался едва заметный пар.

Господин Драккон наконец отложил перо и с сожалением поскрёб ногтем свежее чернильное пятно, расплывшееся по манжету рубашки.

– Последний вопрос: есть ли у вас родные братья или сёстры? Лучше, конечно, близнецы.

Элмерик покачал головой:

– Увы, нет. Была старшая сестра, но, говорят, она умерла от лёгочной горячки ещё до моего рождения.

– Жаль. Впрочем, уже не важно. – Господин Драккон наклонился к нему через стол и придвинул бумаги, исписанные мелким красивым почерком. – Прочитайте это, друг мой. И подпишите, если со всем согласны.

Бард вгляделся в убористые строки. Перед ним был договор, гласивший, что новобранец Элмерик Лаверн по собственной воле и безо всякого принуждения готов вступить в отряд Каллахана О`Ши и обязуется пройти первый этап обучения чародейскому ремеслу в период с Лугнасада по Самайн сего года, после чего ему назначат Испытание. После оного будет принято решение о зачислении новобранца в Соколиный отряд. Новобранец предупреждён, что во время обучения его жизнь будет подвергаться серьёзной опасности: он может подорвать здоровье, лишиться рассудка или даже умереть. Если же подобное случится, он не будет иметь жалоб ни прижизненных, ни посмертных. Новобранец также обещает слушаться учителей, которых ему назначат, выполнять их приказы и задания, не лгать им. К учёбе обязуется относиться с надлежащим рвением, не задирать товарищей, не напиваться ячменным элем или иными веселящими напитками сверх положенной меры, не нарушать распорядок дня и соблюдать осторожность при работе с волшебными предметами. Свои действия и чаяния новобранец должен посвятить интересам Объединённых Королевств и Его Величества верховного короля Артура Девятого, всегда помня об эльфийской угрозе. На весь срок обучения новобранцу предоставляются жильё, пропитание и жалованье в размере двух медяков в неделю, сохраняющиеся даже в случае отчисления до самого Бельтайна, ибо негоже выставлять людей на улицу, когда колесо года повернулось на тёмную сторону.

Последнему пункту Элмерик обрадовался особенно. Выходило, что даже если он не подойдёт Соколам или, скажем, отношения с учителями не заладятся (а с ним такое уже бывало), то можно будет просто бездельничать и всё равно иметь крышу над головой, пищу и даже какие-никакие деньги – ведь два медяка лучше, чем пустые карманы. А к опасностям он привык: за пять лет скитаний всякое успел повидать. Ну а если бесплатный сыр по традиции окажется приманкой в мышеловке, уж сбежать-то он всегда успеет.

Бард взялся за перо и поставил размашистую подпись, едва не посадив на краю листа причудливую кляксу. Господин Драккон бережно принял листок обеими руками, подышал на него и, убедившись, что чернила высохли, убрал договор в сумку.

– Ну что же, Элмерик Лаверн, поздравляю! С этой минуты ты зачислен в Соколиный отряд Каллахана О`Ши. Твоё обучение начнётся сразу, как ты окажешься на мельнице в Чернолесье. Она находится неподалёку от Чёрного леса, у Рябинового ручья. – Заполучив договор, посланник Соколов начал говорить не в пример проще и сразу же перешёл на «ты».

Элмерик сперва по привычке насторожился, но потом, махнув рукой, расслабился. Скорее всего, его новый знакомый и сам пытался произвести впечатление на новобранца. А даже если и нет, думать об этом всё равно было приятно.

– И как же мне туда попасть, господин Драккон? Этот лес… он же огромный!

Элмерик хорошо изучил свою карту и помнил, что непроходимый и таинственный Чёрный лес находился на юго-западе Объединённых Королевств. Конечно, с ним было связано множество страшных легенд, поговаривали даже о проклятии. Однако ни деревни под названием Чернолесье, ни Рябинового ручья на карте не значилось. И уж точно там не были отмечены сельские мельницы.

– Я сам отвезу тебя. Мы отправимся в путь на рассвете. И раз уж ты теперь стал новобранцем, перестань называть меня по родовому имени. У Соколов так не принято. – Драккон приоткрыл окно. Дождь как раз закончился, и сквозь тучи осторожно выглянуло солнце. – Думаю, «мастер Дэррек» звучит вполне неплохо. А я буду звать тебя Рик – идёт?

Вообще-то, Элмерик не очень любил, чтобы его имя сокращали, но в этот раз почему-то не возразил. Наверное, был слишком ошарашен: его – бездомного бродягу – вдруг приняли в легендарный отряд, известный не только в Объединённых Королевствах, но и за их пределами, даже в волшебной стране эльфов!

А потом, спустя несколько дней, протестовать было уже как-то поздновато.


Сегодня, до наступления темноты, по словам мастера Дэррека, они должны были прибыть на мельницу. Об этом свидетельствовали и рябиновые деревья, росшие по обеим сторонам размытой дождями дороги, и похожие на вату облака, тронутые нежным закатным золотом, и порывистый северный ветер, подгонявший колымагу, запряжённую парой лошадей, которые тоже, почуяв близость жилья, прибавили шаг.

Рябину вдоль дорог в этих краях наверняка высаживали неспроста. Во все века она считалась самым мощным оберегом от лесной нечисти, болотных духов и малого народца. Не от самих эльфов, конечно, а от их слуг – младших фейри.

– Смотри! – сказал мастер Дэррек, указывая пальцем куда-то вдаль.

Они как раз выехали из перелеска. Вдалеке на холме показалась маленькая, словно игрушечная, водяная мельница. Её силуэт казался почти чёрным на фоне закатного неба, и Элмерик никак не мог разобрать, крутится ли колесо. Но по мере приближения мельница постепенно увеличивалась, а крутой холм над ручьём (довольно широким и быстрым, к слову), казалось, становился всё выше и выше. Вскоре холм закрыл собой вид и на небольшую деревню, и на переброшенный через Рябиновый ручей деревянный мост с перилами, и даже на верхушки деревьев Чёрного леса, раскинувшегося по обе стороны от долины. Элмерику пришлось задрать голову, чтобы наконец-то убедиться: колесо крутилось, мельница работала.

– Ну вот и приехали, – сказал мастер Дэррек, весьма лихо спрыгивая с повозки: возраст сказался на его внешности, но никак не на ловкости. – До следующего лета здесь будет твой дом.

«Нет у меня никакого дома», – хотел было возразить Элмерик, но отчего-то промолчал. Возможно, впервые после побега ему отчаянно захотелось почувствовать домашнее тепло и уют. А раз так, то почему бы всему этому не оказаться здесь, на мельнице близ Рябинового ручья у самого Чёрного леса…

Мельница у Чёрного леса

1.

– Эй ты, рыжий, твоё место у двери, понял? – с вызовом заявил худощавый черноволосый парень, откидывая с глаз длинную чёлку.

Он был примерно на полголовы ниже Элмерика, поуже в плечах и такой смуглый, будто только и делал, что целыми днями разгуливал на солнцепёке. Но, вопреки кажущейся тщедушности, безобидным этот тип вовсе не выглядел, да и сбитые костяшки на его кулаках намекали, что драться он умел и любил.

– С чего бы это? – опешил Элмерик.

Он не понимал причин столь холодного приёма, но пока больше удивлялся, чем злился, всё ещё надеясь решить дело миром.

– А нечего было приезжать позже остальных! – Неприятный тип с размаху уселся на кровать и закинул ноги на спинку, даже не сняв грязных сапог. – Кто опоздал, тот не выбирает.

– Не моя вина, что дороги размыло – Элмерик пристроил арфу у входа, после чего снял промокшую куртку, встряхнул её и повесил на гвоздь рядом с чьим-то клетчатым пледом в зелёно-жёлтых клановых цветах. Такие носили только в Холмогорье – значит, кто-то из новобранцев был его земляком.

В комнате мальчиков, куда Элмерика направил мастер Дэррек, было на удивление сухо и тепло, даже несмотря на затяжные дожди. Похоже, тут не жалели дров и печь топили как следует. Судя по запаху, на кухне совсем недавно готовили варенье или сидр – весь первый этаж пропах мёдом, пряностями и перебродившими яблоками. Признаться, от деревенской мельницы бард не ждал особой роскоши, и тем было приятнее, что трёхэтажный каменный дом – почти особняк – оказался большим и добротным, а их комната с толстыми белёными стенами, невысоким потолком и одним окном, выходившим в сад, – вполне просторной даже для четверых новобранцев. Но вот этому вертлявому задире, видать, было тесно…

Больше всего на свете Элмерику сейчас хотелось бы сбросить мокрые вещи, забраться под одеяло и поспать пару часов после длинной дороги. И не то чтобы ему было столь важно заполучить место у окна, но сдаваться без боя он тоже не собирался. Поэтому предложил самый простой выход:

– Нас четверо, кроватей тоже четыре – может быть, вытянем спички?

– От-тличная идея! – обрадовался ещё один обитатель комнаты – румяный широкоплечий здоровяк, едва умещавшийся на шатком деревянном табурете.

Элмерик подумал, что если тот распрямится, наверняка упрётся головой в потолок: в верзиле было футов семь, не меньше. – Я с-согласен: так будет чест-тно и н-никому не обидно. П-правда, Джерри?

Странно было видеть, как такой великан смущается и заикается, комкая в руках край очень простой на вид, но пошитой из дорогой ткани рубахи. Бард удивился: он привык думать, что высокие и сильные люди должны чувствовать себя увереннее всех прочих.

– Меня зовут Джеримэйн, тупица! – огрызнулся мелкий задира, вмиг забыв об Элмерике. – Я не давал тебе разрешения называть меня коротким именем! Запомни: хоть ты и Глендауэр, здесь не поместье твоего папочки и мы тебе не слуги, ясно?

Бард невольно присвистнул. Кто бы мог подумать! Наследник самого Глендауэра, лорда Трёх Долин – и где, на деревенской мельнице! И как только богатый землевладелец отпустил своего единственного сына обучаться к Соколам? Или, может, этот пышущий здоровьем гигант с волосами цвета переспелой пшеницы тоже сбежал из дома, и теперь безутешный отец ищет непутёвого сыночка по всем окрестным лесам и болотам с егерями да гончими? Если так, то вскоре тут может разыграться та ещё семейная драма…

– Т-так разреши. – Глендауэр-младший обезоруживающе улыбнулся. – Б-боюсь, я не смогу запомнить… к-клянусь п-пеплом и в-вереском, это не пот-тому, что я т-тебя п-презираю или с-считаю с-себя в-выше д-других.

Элмерик знал, что никто не будет разбрасываться подобными словами. Пеплом и вереском в Объединённых Королевствах и близлежащих землях клялись с незапамятных времён. Поначалу это была нерушимая клятва чародеев, но потом её стали использовать и простые смертные – в особых случаях. Считалось, что если давший такую клятву нарушит её, то тотчас же превратится в прах. Видимо, несправедливое обвинение задело великана за живое…

– Да пошёл ты! – фыркнул Джеримэйн. – Сложно ему, гляди-ка! Не привык напрягаться и думать головой? Это потому, что вам, богатеям, с детства всё слишком легко достаётся!

Здоровяк в недоумении захлопал глазами. Казалось, он не мог взять в толк, из-за чего его пытались оскорбить.

– П-п-прости, если я чем-то задел т-т-тебя… – Он опустил взгляд и покраснел до кончиков ушей. От волнения гигант начал заикаться гораздо сильнее, а его глаза предательски заблестели. Элмерику показалось, что Глендауэр-младший сейчас расплачется от обиды, и он сжал кулаки. Сынок лорда, несмотря на свои внушительные размеры, выглядел совсем безобидным. Простоватым – да. Но уж никак не заносчивым.

– Тебе, Джерри, неплохо бы самому поучиться манерам, – процедил Элмерик сквозь зубы. – Слышал, небось: даже гадюка – и та жалит, лишь когда на неё нападают. А ты, выходит, хуже гадюки.

Бард подошёл к кровати, на которой развалился маленький наглец, взял его холщовый мешок с пожитками и сбросил на пол. Джеримэйн от негодования аж побагровел, ловя воздух ртом, как рыбина, выброшенная на берег. В мгновение ока он спрыгнул с кровати и подошёл к Элмерику, сжимая кулаки.

– Смотрите-ка, кто тут у нас растявкался! – Он задумался, будто подыскивая оскорбление пообиднее. – Щенок!

– Зато от меня не воняет мокрой псиной, как от некоторых, – поддел его бард, зажимая нос пальцами.

Это было не совсем так: одет Джерри был хоть и бедно, но чисто – ну, насколько это возможно для мальчишки его возраста и положения. А то, что волосы были мокрые и свисали некрасивыми сосульками, так и Элмерик после прогулки под дождём выглядел ничуть не лучше.

Противник в ответ прошипел нечто совсем невнятное, взял барда за грудки и занёс кулак, но ударить не успел. Четвёртый обитатель комнаты, всё это время стоявший у окна и не вмешивавшийся в чужие ссоры, вдруг оказался совсем рядом с драчунами и крепко схватил Джерри за запястье.

– Перестаньте немедленно! – Его голос прозвучал негромко, но уверенно. – Или прикажете мне водой вас разливать? Что, так хочется вылететь из отряда в первый день, толком не начав учиться?

Элмерик тотчас остыл и утёр вспотевшее лицо рукавом рубахи. Ему вдруг стало очень стыдно. Когда он смущался, его щёки всегда краснели, как и у всех рыжих, а на коже проступали веснушки. Не то чтобы его всегда было легко разозлить, но уж когда на него замахивались, он вспыхивал, словно сухая щепа в камине, однако, к счастью, столь же быстро и успокаивался.

– Прошу прощения, – выдавил бард, решившись первым пойти на мировую. – Я не должен был этого говорить. Извини, Джеримэйн. Давай больше не будем ссориться по пустякам и начнём всё сначала?

Он протянул руку для рукопожатия, но мелкий негодяй сделал вид, что ничего не заметил, отвёл взгляд и насупился, отчего длинная чёлка закрыла пол-лица. В отличие от барда, Джерри, похоже, не отличался ни добрым нравом, ни отходчивостью.

Только теперь незнакомый парень выпустил его руку. Джеримэйн с неприязнью покосился на него, поморщившись, помассировал покрасневшее запястье и нехотя процедил сквозь зубы:

– Ну ладно… Но это не означает, что мы теперь друзья. Лучше не лезь ко мне без особой нужды. Все вы не лезьте!

Он поднял с пола холщовый мешок со своими пожитками, нарочито медленно положил его на койку у окна поверх покрывала и глянул с вызовом, всем своим видом показывая, что отвоёванное место будет защищать до последнего.

– Оставьте его. – Незнакомый парень перекинул через плечо заплетённые в косу волосы и усмехнулся. – Просто вытянем спички сами. Только давайте поторопимся, а то скоро ужин. Опаздывать нельзя, иначе оставят голодными – тут с этим строго. Кстати, слышали новость: сегодня девчонки на мельницу приехали!

Глендауэр-младший кивнул и снова заулыбался. Его настроение менялось быстро, как весенний ветер. Ещё мгновение назад простодушный гигант хмурился и сопел носом, а тут вдруг совершенно преобразился, в его глазах загорелось любопытство.

– А зачем на мельнице девчонки? – не понял Элмерик. – Прислуга?

– Ведьмы! – веско высказался со своего места Джеримэйн, оторвавшись от чтения толстого фолианта, однако на него никто не обратил внимания.

– Ты объявление хорошо читал? В Соколов принимают вообще всех, а не только мужчин. Они наши будущие боевые подруги, – пояснил миротворец. – Кстати, пока вас не было, заходил мастер и велел всем передать, чтобы здесь, на мельнице, никаких интрижек. Вот в деревне – пожалуйста, сколько угодно. А если кто вздумает тронуть девицу из Соколят – тому мельник сразу голову открутит.

– Или не голову, – фыркнул Джерри.

– Этот может. Кстати, я Мартин, – запоздало представился четвёртый обитатель комнаты и, шагнув ближе, протянул Элмерику узкую мозолистую ладонь.

Только теперь бард сумел рассмотреть нового знакомца как следует: до сих пор тот, как назло, всё время вставал против окна, и его черты терялись в свете угасающего солнца.

Мартин оказался немного постарше других новичков: на вид ему можно было дать лет двадцать пять. Он был невысок, однако всё-таки повыше Джеримэйна, носил длинные – ниже лопаток – волосы, по старомодному обычаю собранные в косу медно-каштанового, отдающего в рыжину цвета, что выдавало в нём явную примесь холмогорской крови. Теперь Элмерик был почти уверен, кому принадлежал клетчатый клановый плед, висевший рядом с его курткой.

Бард радостно пожал ему руку и назвал своё имя. После они так же, по всем правилам, познакомились с Орсоном Глендауэром, которому Элмерик великодушно разрешил называть себя просто Риком. Что тут поделаешь, если у могучего наследника Трёх Долин оказалась не только привычка заикаться, но и ужасная память на имена? Зато его рукопожатие было по-настоящему крепким – Элмерик сперва чуть не заорал от неожиданности. Барда удивило, что на тыльной стороне ладоней здоровяка виднелись знаки, в которых угадывались фэды огама – магического алфавита, который чародеи использовали для составления разрешённых законом заклятий. Сперва Элмерик решил, что это татуировки, но, приглядевшись, понял: нет, не татуировки – шрамы. Это показалось ему странным, однако задавать Орсону личные вопросы в первый день знакомства бард не осмеливался.

– Давайте лучше поскорее бросим жребий. И… кстати, а здесь принято переодеваться к ужину?

– Было бы во что! – усмехнулся Мартин. – А вообще, как хочешь, конечно. Но если думаешь, что тут, на мельнице, университет, как в столице, то вынужден тебя разочаровать: ни новых башмаков, ни шапочек тут не выдают. По правде говоря, ещё совсем недавно у Соколов вообще никакой школы не было…

– Как это? – удивился Элмерик, присаживаясь на кровать (матрас оказался довольно жёстким). – Где же они прежде обучали новобранцев?

– Да не было никаких новобранцев, умник, – опять встрял Джеримэйн. – Любому дураку известно, что к Соколам просто так не попадёшь.

– Всё так. – Мартин вздохнул, словно ему очень не хотелось признавать правоту соседа. – Мы с вами первые, кого Соколы взялись обучать. Прежде, говорят, брали сразу опытных чародеев.

– Хот-тел б-бы я знать, п-почему? – нахмурился Орсон.

На этот вопрос ответа не нашлось даже у всезнайки Джерри. Мартин же только подогрел интерес, добавив, что пытался узнать причины, но не преуспел: человек, проводивший его на мельницу, отмалчивался, а мельник так вообще прикрикнул, что не следует лезть куда не просят. Так что расспрашивать учителей, по его мнению, было совершенно бессмысленно. Лучше даже не пытаться.

– Ничего, рано или поздно всё тайное станет явным, – со знанием дела заявил Элмерик, а остальные с ним согласились.


Когда они наконец-то вытянули спички, вторая койка у окна досталась Мартину, а Орсону и Элмерику пришлось довольствоваться местами по обе стороны от внушительной дубовой двери. Джеримэйн, следивший за их жеребьёвкой, показал Элмерику язык, спрятал книгу под соломенный матрас и с довольным видом отвернулся к стене. Мартин, заметив его выходку, предложил поменяться, если кто-то вдруг хочет, однако Элмерик, гордо вздёрнув нос, отказался, а Орсон заявил, что ему, вообще-то, с самого начала было всё равно, где спать, и он не понял, почему все так долго из-за этого ссорились.

Бард едва успел выложить из заплечной сумки вещи, чтобы их просушить от влаги, пристроить арфу у кровати и скинуть с ног сапоги, как раздался протяжный звон колокола.

– А в-вот и ужин! – обрадовался Орсон, резво вскакивая с табурета. Дощатый пол под ним скрипнул, но выдержал. В этот момент гигант заметил арфу, и лицо его просветлело.

– Т-ты нам п-потом сыграешь, Рик? – с улыбкой попросил он. – Я так люблю музыку. И танцы!

– По медяку с человека за вечер, с девиц и детей – полмедяка, – привычно заявил Элмерик, а потом, мотнув головой, рассмеялся и добавил: – А для ловчих Его Величества выступление бесплатное.

Начиналась новая жизнь, и пока Элмерику всё очень нравилось. За малым исключением в виде вздорного соседа, но он готов был забыть это недоразумение. В конце концов, Элмерик и сам был не фунт серебра, чтобы всем вокруг нравиться. Сколько раз, бывало, его прогоняли из таверн и со свадеб, не заплатив и медяка… может, и Джеримэйну досталось в жизни – вот он и стал таким озлобленным. Когда-нибудь оттает, наверное… Или нет – тут уж как повезёт.

Впрочем, мысли о забияке Джерри быстро сменились другими, более насущными: что будет на ужин, подадут ли эль (ведь сегодня канун праздника как-никак!) и хороши ли собой девчонки, о которых говорил Мартин? Всё это нужно было выяснить, и желательно как можно скорее.

2.

К ужину все новобранцы собрались в зале на втором этаже. В камине весело потрескивал огонь, на столе горели длинные свечи в глиняных подсвечниках, а на стенах из светлого камня плясали причудливые тени. Элмерик так и не увидел в доме слуг, но к их приходу стол оказался уже накрыт, пол начищен до блеска, с подоконников выметена вся пыль, а под потолком не осталось и следа от паутины, обычной для таких мест. И лишь несколько проскочивших мимо решётки угольков дотлевало перед камином.

Широкую каминную полку украшали склянки, похожие на алхимические. Только сейчас в них, как в вазах, красовались свежесрезанные ячменные и пшеничные колосья, перевязанные лохматыми пеньковыми верёвками и бумажными лентами с длинными огамическими надписями. На стене висел огромный венок, сплетённый всё из тех же колосьев, – символ грядущего Лугнасада.

В разных концах залы висели парные картины, отчеканенные на меди. На первой хищно раскинул крылья огромный сокол, а на второй к небу взмывал ворон. Внутри пахло жареным мясом, растопленным воском, сладким мёдом и перебродившими яблоками.

Признаться, увидев залу, Элмерик был немного разочарован. Раз уж все ученики прибыли на мельницу в канун одного из великих праздников колеса года, разве они не заслуживали если не приветственных гуляний, то хотя бы доброго слова от хозяев? Но обитатели мельницы словно не желали показываться гостям на глаза, а хоть чего-нибудь праздничного, кроме пресловутых колосьев, в обстановке залы не было и в помине. Да и блюда, выставленные в ряд на длинном, изрезанном ножами дубовом столе, казались самыми обычными: мясо, каша, хлеб, яйца и свежие яблоки. А в кувшинах оказался не эль, а сливовый компот. Новобранцы долго не решались приступить к трапезе, будто бы ожидая разрешения, – вот только непонятно от кого.

Девушки появились позже. Вошли, поздоровались, чинно расселись по местам. Молчание затянулось. Элмерик украдкой разглядывал их. Орсон, беспокойная душа, никак не мог удобно устроиться и вертелся на крепко сбитой скамье, грозя опрокинуть её вместе со всеми. Наконец здоровяк первым выдохнул и решительно потянулся за хлебом. Остальные, казалось, только этого и ждали – все разом накинулись на угощение. Некоторое время были слышны лишь стук ложек о тарелки и вежливые просьбы передать на другой конец стола какое-нибудь блюдо. Вскоре к этим звукам прибавились и шепотки: Соколята, утолив первый голод, сочли за лучшее скрасить странный вечер застольными беседами.

– Б-болотные б-бесы! К-как же она х-хороша! – выдохнул вдруг Орсон.

– Кто? – усмехнулся Мартин. – Тыквенная каша?

– Д-да нет же, в-вон та д-девушка, – совершенно не обижаясь, негромко пояснил гигант, отправляя в рот огромный ломоть свежеиспечённого хлеба.

– Которая? – немного обеспокоенно уточнил Элмерик.

Признаться, ему и самому приглянулась одна красавица, однако он не хотел бы вставать на пути у влюблённого по уши приятеля. В том, что любая девушка без сомнений предпочтёт Орсону его, Элмерик почему-то не сомневался. Ну а кого же ещё? Глендауэр-младший был, может, и недурен лицом, и статен, но вот умом, увы, боги обделили его не на шутку.

– Та, что с цепью, – произнёс великан, продолжая мечтательно улыбаться.

– Ты вообще знаешь, что означают оковы на её руках, недотёпа? – О чём бы они ни говорили, Джеримэйну всегда нужно было козырнуть своими знаниями.

Элмерик скривился – Джерри всё больше его раздражал. Пытается выставить себя умником, а сам ножом пользоваться не умеет: хватает мясо прямо руками, как невежа! Бард, не удержавшись, презрительно фыркнул. Вредный сосед покосился на него с подозрением, но, памятуя недавнюю стычку, на рожон лезть не стал.

– А м-мне в-всё равно! – решительно заявил Орсон. – Что б-бы ни значили.

Мартин одобрительно хлопнул его по плечу, а Элмерик опёрся на стол и облегчённо выдохнул. Из трёх девушек, сидевших на другом краю стола, ему понравилась, конечно, совсем не та, что с цепью. По правде говоря, девица в оковах его даже пугала: слишком мрачным и настороженным казался взгляд её тёмных глаз. Мелкая, тощая, чернявая, с неровно подстриженными волосами, даже не достававшими до плеч (стыдно – могла бы хоть голову прикрыть), она скорее напоминала ему Джеримэйна в юбке, что напрочь отбивало всякую охоту с ней связываться. Да и в цепи жителей Объединённых Королевств за незначительные проступки не заковывали, особенно в такие длинные, тяжёлые, сплошь исписанные фэдами, чтобы уж точно нельзя было снять без помощи чародея. Элмерик знал: это были оковы смертника, а не какого-нибудь обычного воришки или грабителя.

Справа от преступницы сидела и с аппетитом лопала кашу красотка в теле, которая, как показалось Элмерику, гораздо больше подошла бы Орсону, – по крайней мере, они неплохо бы смотрелись вместе. Рослая, голубоглазая, по-деревенски ширококостная, с внушительной грудью, грубыми руками и крупноватыми, но вполне миловидными чертами лица. Её льняную копну вьющихся пушистых волос украшал венок из уже подвянувших полевых цветов. Смех девушки был громким, вызывающим, но манеры – бес с ними, дело наживное. Элмерику стало даже жаль, что Орсон запал не на эту деревенскую – кровь с молоком – красавицу, а на девицу, больше похожую на драную уличную кошку. Впрочем, говорят, что противоположности притягиваются…

Третья же девушка сидела в тени, и, чтобы получше рассмотреть её, Элмерику пришлось шёпотом попросить Мартина немного передвинуть свечи на столе, чтобы не отсвечивало. Это помогло ему убедиться: девушки очаровательней он не встречал в жизни. Узкие запястья, тонкие пальцы, сдержанная грация, изящный наклон головы, мягкий шёлк светлых волос такого ровного цвета, что поневоле задумаешься о дальнем родстве с эльфами, нежные, как лепестки роз губы, большие и чистые фиалковые глаза, скромное нежно-голубое платье, выгодно подчёркивавшее как тонкие черты лица, так и фарфоровый цвет кожи…

Элмерик и думать забыл об ужине, без единого низменного помысла глазея на юную леди. Бард любовался ею, как любуются картинами или облаками, подсвеченными закатным солнцем. Ему немедленно захотелось написать балладу и посвятить её прекрасной незнакомке. Девушка, заметив его интерес, едва заметно улыбнулась. Элмерик счёл, что нынешний момент неплохо подходил для знакомства, и пихнул Мартина в бок, намекая, что им было бы неплохо поменяться местами, но в этот момент невидимый колокол зазвонил снова.

– Попрошу внимания!

Элмерик не понял, когда и откуда в дверях залы появился этот пожилой сухопарый господин. Его некогда красивое лицо избороздили глубокие морщины, а старческие пятна безнадёжно испортили светлую кожу: на заострившихся скулах она казалась тонкой, как пергамент. Глубоко посаженные желтовато-болотные глаза цепко и оценивающе смотрели из-под светлых бровей. От этого взгляда Элмерику захотелось втянуть голову в плечи, а лучше и вовсе сделаться невидимым. На вид господину было лет шестьдесят или около того, но, несмотря на солидный возраст, немощным он вовсе не выглядел. Виски припорошила серебристо-серая седина, на голове красовалась шапочка алхимика. Одет он был во всё чёрное, за исключением рубахи. На штанах и колете из потёртого сукна виднелись плохо замытые мучные пятна, а рубашка с закатанными по локоть рукавами – когда-то, по всей видимости, белая – посерела от времени, но выглядела целой и чистой. Башмаки у пожилого господина были разными, он сильно припадал на левую ногу и опирался на простую трость из тёмного дерева с округлым набалдашником. На его руке Элмерик приметил перстень с головой сокола (в точности такой же, как у Дэррека Драккона), а кожаный пояс украшала крупная пряжка с соколом, раскинувшим крылья.

– Меня зовут Патрик Мэй, но вы можете называть меня «мастер Патрик», – представился господин. – Я хозяин этой мельницы, а также с сегодняшнего дня и до самого Самайна буду одним из ваших наставников. Прошу прервать трапезу и выслушать меня очень внимательно. Дважды я повторять не буду.

Орсон с большим сожалением отодвинул тарелку, но успел запихать в рот ещё ломоть хлеба и теперь, похоже, решал, насколько прилично будет жевать перед носом у мастера Патрика, или лучше поднатужиться и проглотить весь кусок целиком.

– Всем вам оказана большая честь, – продолжил хозяин мельницы, не без усилия устраиваясь в кресле у камина; больную ногу он выставил вперёд, поближе к огню. – Кто не будет выказывать должного прилежания, никогда не станет Соколом. Не прошедший Испытание, возможно, лишится жизни или того хуже – рассудка. Опасности будут угрожать вам каждый день и каждый час. До конца могут дойти не все. Поэтому прямо сейчас у вас есть последняя возможность встать и уйти. Выход там.

Он направил набалдашник своей трости в сторону двери и замер, выжидая.

Элмерику показалось, что мастер Патрик говорит не от сердца, а будто по написанному. На тонких пальцах наставника он приметил въевшиеся в кожу тёмные пятна и следы мелких ожогов, какие бывают, когда работаешь с раскалёнными металлами без защиты. Да никакой он не мельник, а самый настоящий алхимик!

Никто, конечно же, не ушёл. Джеримэйн с интересом изучал видавшую виды поверхность дубового стола, Мартин в привычном жесте сложил руки на груди, а Орсон наконец-то сумел проглотить слишком большой кусок и выдохнул с облегчением. Стриженая девица, похожая на кошку, звякнула своей цепью и криво усмехнулась, словно говоря, что идти ей некуда. Прекрасная белокурая незнакомка с фиалковыми глазами с вызовом глянула на мастера Патрика, а румяная деревенская красотка подбоченилась и, хохотнув, искренне, но абсолютно невежливо, заявила:

– Не извольте сумневаться-то, господин мельник, среди нас трусов-то не водится! Как-никак знали-то, на что идём.

– Ценю это мнение, однако впредь попрошу без моего разрешения не высказываться, – нахмурился мастер Патрик. В этот миг от него повеяло таким холодом, что наглая девица вскочила и поклонилась, забормотав невнятные извинения.

– Сядь на место, Розмари, – разрешил мастер, – и продолжим. Подъём, отбой, время завтрака, обеда и ужина, равно как и время начала занятий, возвещает колокол. Помните: опоздавшие к трапезе остаются голодными, опоздавшие же к занятиям строго наказываются. Наказание определяю или я, или другой наставник. После заката запрещено выходить за пределы круга из защитных камней вокруг мельницы, спускаться с холма или ходить в деревню без спроса. Если же случилось так, что после заката вы оказались в деревне, лучше проситесь переночевать там и возвращайтесь с рассветом. Ясно?

Все закивали, а Орсон громким шёпотом уточнил у Мартина:

– Это п-потому, что в округе п-полно зловредных фейри?

– Это потому, что в округе полно того, что находится за гранью вашего понимания! – прогремел мастер Патрик, привставая. – И по ночам оно становится особенно опасным.

– П-п-простите… – Здоровяк потёр голову, как будто бы учитель отвесил ему хороший подзатыльник, хотя Элмерик точно видел со своего места, что мельник его и пальцем не тронул.

– Помните, что вы пока ещё новобранцы, а не Соколы. Вам предстоит научиться многим вещам, о которых вы раньше и помыслить не могли. Собственный перстень каждый из вас получит только после Испытания. Пока же я наделю вас особым знаком. Подойдите сюда, юноша. – Он указал тростью на Элмерика, и бард почувствовал, как предательски задрожали колени, а под ложечкой засосало от волнения.

Показывать страх было нельзя – засмеют. Джерри первым же будет… Он поднялся со скамьи, сделал несколько шагов на ватных ногах, остановился прямо перед мастером Патриком и, запоздало вспомнив о вежливости, склонил голову в лёгком поклоне.

Мельник-алхимик протянул руку, словно собираясь потрепать ученика по щеке, и Элмерик вдруг почувствовал сильное жжение там, где пальцы мастера Патрика коснулись его кожи. Будто бы к щеке приложили тлеющий уголёк. Он крепко сжал зубы, чтобы не вскрикнуть. Когда слёзы уже готовы были брызнуть из глаз, боль вдруг стихла, словно её и не было. Элмерик невольно схватился за щёку, но не ощутил ничего, кроме лёгкого тепла и покалывания.

– Добро пожаловать на мельницу, Элмерик Лаверн! – Мастер Патрик улыбнулся впервые за этот вечер и тут же посерьёзнел. – Следующий!

«Вот тебе и приветствие! – подумал бард, с кислой миной возвращаясь на своё место. – А чего ты хотел? Вина и прославляющих гимнов?»


Верзиле Орсону пришлось низко наклониться, чтобы мельник смог до него дотянуться. К чести великана, тот стоически выдержал боль, хотя и прошипел сквозь зубы что-то очень похожее на «б-болотные б-бесы». Наверное, тоже не хотел показать слабину перед той девушкой в цепях. На его щеке Элмерик увидел то, чего не мог разглядеть на себе: на правой скуле приятеля прямо под глазом проступило красноватое изображение сокола, напоминавшее родимое пятно, – совсем небольшое, размером с серебряную монету.

– Этот знак будет охранять вас, на случай если меня не будет рядом, – пояснил мастер Патрик. – От всего на свете он не защитит, но поможет вам противостоять чарам младших фейри, коих в лесу водится великое множество. Добро пожаловать, Орсон Глендауэр! Следующий!

И Джеримэйн, и Мартин стоически перенесли обжигающее прикосновение. Последний лишь с усмешкой уточнил, не останется ли потом следов, а то, дескать, он не уверен, что это украшение ему к лицу. Мастер Патрик со всей возможной серьёзностью заверил его, что магические метки после снятия следов не оставляют. В отличие от зубов и когтей болотных бесов, которые, как известно, в изобилии водятся в Чёрном лесу и непременно захотят отобедать глупцом, что явится к ним без хорошей защиты.

Элмерик отметил, что, приветствуя Джеримэйна и Мартина, мастер назвал лишь их личные имена, не упомянув родовых. Значит, эти двое принадлежали к самому низшему сословию. Впрочем, по закону Объединённых Королевств, люди могли лишиться родового имени, совершив серьёзное преступление (но это было уж точно не про Джерри: странно, что этот невоспитанный крестьянин вообще читать умел). А ещё Элмерик слышал, что тем низкорождённым или преступникам, кому посчастливилось стать королевскими ловчими, Его Величество лично даровал новое родовое имя, ибо негоже равнять тех, кто служит короне, со всяким сбродом.

Низкорождённой оказалась и Розмари, деревенская хохотушка. Почувствовав боль, она охнула, из глаз брызнули слёзы. По чёрным потёкам на щеках вмиг стало заметно, что она подводит веки угольной сажей, но Элмерик понимал: стоит кому-нибудь сейчас посмеяться над этим – и Розмари устроит насмешнику суровую взбучку. К счастью, потешаться над девушкой никто не решился.

Келликейт – та самая драная кошка в цепях – родового имени также удостоена не была, но тут, как понял Элмерик, дело было вовсе не в происхождении. Смертники по традиции отказывались от всех родственных связей, чтобы ещё больше не позорить семью. Признаться, барда немного беспокоило, что им придётся жить под одной крышей с преступницей. Но потом он рассудил, что, будь Келликейт предательницей короны или убийцей, Соколы вряд ли стали бы спасать её от правосудия. А коли так, то бояться нечего.

Нежную фиалку, чей вид заставил Элмерика замереть в глубоком восхищении, звали Брендалин Блайт. Уже после ухода мастера Патрика бард всё же осмелился подсесть к ней и предложить свой платок, чтобы девушка могла промокнуть слёзы. Бард поспешил успокоить красавицу, что охранный сокол на её щеке получился совсем маленьким, почти как мушка, и что он ей очень идёт, пусть даже не сомневается.

Так, за беседой выяснилось, что Брендалин – сирота. Мать её покинула этот мир, когда девушка была совсем маленькой, а отец, наверное, умер ещё раньше: его девушка не знала. Воспитанием Брендалин занималась бабка, а ещё дядя – известный алхимик; к Соколам же её взяли потому, что она хорошо разбиралась в травах и снадобьях. Дома она могла быть лишь помощницей дяди, а тут у неё был шанс стать хозяйкой своей жизни. Элмерик не преминул восхититься силой её духа, чем вызвал благосклонную улыбку.

Ещё оказалось, что Брендалин всей душой обожает музыку и танцы. Но только Элмерик принялся было рассказывать ей о своих победах на поэтических состязаниях, как Розмари немедленно встряла в их разговор и поспешила заявить, что она тоже любит музыку и танцы. Да-да, всей душой. Особенно холмогорские. Говорила она, к сожалению, громко – так что услышал Орсон. Тот на радостях захлопал в ладоши, а Мартин сам вызвался сбегать к мастеру Патрику и испросить разрешения устроить небольшое гулянье в честь Лугнасада. Всё равно учёба начнётся только завтра, а сегодня вечером почему бы не отметить их знакомство и начало новой удивительной жизни?

Суровый мельник, как ни странно, возражать не стал. Кто знает, в чём тут было дело: то ли в холмогорских корнях самого мастера Патрика (всем известно, что холмогорцы пуще прочих ценят хорошую музыку, танцы и добрый эль), то ли в обаянии улыбчивого посланника, но из каморки под самой крышей Мартин вернулся с увесистым бочонком на плече и возвестил, что учитель передал новичкам щедрые дары и велел выпить эля за его доброе здравие, только сильно не напиваться. Оставалось лишь как можно скорее претворить это в жизнь.

Этим вечером Элмерик напелся вдоволь, наигрался до боли в пальцах на арфе и на флейте. Жаль только, что, кроме него, никто не был обучен музыке, поэтому потанцевать с прекрасной Брендалин ему так и не довелось, и это его весьма опечалило. А вот Мартин, напротив, слишком часто отплясывал с ней, что удручало.

Элмерику было жаль Келликейт, которая, подобрав цепь, попробовала было пуститься в холмогорскую джигу вокруг стола, но уже на втором круге не удержала тяжёлые звенья, споткнулась и непременно упала бы, если бы Орсон её не подхватил. После этого девушка извинилась и поспешно покинула залу, сказав, что отправляется спать.

Джеримэйн же в общем веселье участия не принимал. Он сидел в углу в одиночестве и потягивал эль. По тем завистливым взглядам, которыми Джерри одаривал Соколят, Элмерик заподозрил, что тот просто не умеет танцевать, но признаться стесняется. И поделом! Нечего нос задирать было!

Они закончили веселиться лишь под утро, когда на востоке начало светлеть, а за окном запели птицы. До подъёма оставалось не более пары часов. Элмерик вызвался проводить Брендалин до комнаты девочек, но тут, к его немалой досаде, выяснилось, что провожать придётся ещё и Розмари. Он думал было попросить кого-то из приятелей отвлечь назойливую девицу, однако момент был откровенно неудачным: Орсон как раз захрапел прямо за столом, и Мартин с Джеримэйном тщетно пытались его растолкать, чтобы не волочь тяжёлого верзилу до кровати. Вот кто бы мог подумать, что такому большому парню достаточно всего пары кружек – и он уже валится с ног?

Не дождавшись помощи, Элмерик сам проводил девушек и вежливо попрощался с ними до утра. Брендалин выразила надежду, что такой дивный вечер на мельнице ещё повторится, и тогда ей, может, удастся потанцевать с Элмериком, а музыкантом будет кто-нибудь другой. Розмари же заявила, что не встречала барда лучше. По её мнению (а уж она-то разбирается!), Элмерик мог с лёгкостью заткнуть за пояс половину именитых арфистов Трёх Долин. Они собирались ещё долго обмениваться любезностями, но их голоса разбудили Келликейт, которая довольно грубо велела всем отправляться по кроватям и заткнуться, дабы не мешать добрым людям смотреть добрые сны.

Как ни странно, сны после такого напутствия оказались действительно добрыми. Едва коснувшись головой подушки, Элмерик увидел зелёные луга, поросшие клевером и мелкими колокольчиками – нежно-сиреневыми и фиалковыми, как глаза прекрасной Брендалин. На лугу паслась белоснежная лошадь – явно фейских кровей, – и появившаяся из ниоткуда леди Брендалин очень хотела покататься, но глупое животное шарахалось от неё, никак не даваясь в руки. Тогда Элмерик накинул уздечку на голову лошади, успокоил её ласковыми словами и подвёл к своей милой даме, а потом протянул руку, помогая ей взобраться на спину скакуна, прежде не знавшего седла. В этот момент над лугом разнёсся переливчатый звон сотни больших и маленьких колокольчиков, несущийся будто из-под холма. Элмерик моргнул – и всё исчезло. Только уже знакомый, громкий до боли в висках звон возвещал, что пора вставать, заправлять постель и собираться к завтраку.

3.

После Лугнасада наконец-то распогодилось, дожди почти прекратились, дороги подсохли. И пусть над Чёрным Лесом каждый день ходили тяжёлые низкие тучи, иногда сквозь них всё же проглядывало тёплое летнее солнце. Ночами вдалеке ворчал гром и в небесах полыхали зарницы, а по утрам макушки елей окутывала туманная дымка, словно напоминание о приближающейся осени. В этом году она обещала быть ранней.

Элмерик провёл на мельнице уже целых пять дней, но ещё не выучил ни единого заклятия. После завтрака мастер Патрик отводил всех семерых учеников наверх – в комнатку под крутым скатом крыши, служившую библиотекой. Здесь было душно и пыльно, по углам свисали клочья паутины; но даже постоянный шум мельничного колеса мешал меньше, чем жужжание многочисленных мух: с их вражескими полчищами не могла справиться и вся армия местных пауков. Библиотека выглядела настолько запущенной, что даже Элмерику, всякое повидавшему за годы странствий, это показалось странным: во всём остальном доме был какой-никакой, но всё же порядок. Впрочем, странного в деревне (Элмерик недавно узнал, что та называется просто и незатейливо: Чернолесье) хватало: ночами за оградой выли волки (барду хотелось надеяться, что это именно волки, а не кто-нибудь похуже), в шуме деревьев часто слышался невнятный шёпот, а вдалеке меж ветвей то и дело вспыхивали зеленоватые огни.

Учёба едва началась, однако всё больше разочаровывала его с каждым днём. Свитки, которые нужно было непременно прочитать до обеда, казались нудными до зубовного скрежета. В одних были старые сказки и легенды, которые впору было читать малым детям, в других рассказывалось о многочисленных деревьях, произраставших в Чёрном лесу. Так, Элмерик узнал, что ежевика является символом хитрости, а орешник даёт чародею мудрость, но ни один из текстов не объяснял, как что-либо из этого можно заполучить. Ни особых слов, ни рецептов для волшебного отвара – ничего.

Когда закончились деревья, начались птицы. А затем они принялись заучивать названия самых известных замков Объединённых Королевств (которые любой образованный человек и так знал), а также старых крепостей, давно разрушившихся до основания, а может, и вовсе никогда не построенных в этом мире (что, по мнению Элмерика, казалось сущей бессмыслицей). Но хуже всего было, что все названия следовало зубрить не только на наречиях Объединённых Королевств, но и на эльфийском, который мало того, что считался почти мёртвым (в Королевствах давно не видели живого эльфа, говорившего только на родном языке), так ещё был и весьма сложным для произношения. А мастер Патрик к тому же постоянно придирался, заставляя всех, у кого не получалось запомнить мудрёные слова, проводить в библиотеке лишние часы.

После обеда мельник раздавал Соколятам самые обычные поручения, никак не связанные с чародейством: одних отправлял в сад лекарственных трав на полив и прополку, другим велел чистить и вычёсывать лошадей (работа на конюшне пришлась Элмерику по душе, и особенно ему понравилась небольшая пегая лошадка по кличке Ольха), третьих посылал в деревню с поручением забрать у кузнеца свёрток и, конечно, не сметь в него заглядывать на обратном пути. Иногда из деревни нужно было сопроводить телегу с мешками: местные жители расплачивались едой за помол и «иные услуги», о которых говорили только шёпотом. За пару таких визитов Элмерик убедился, что в Чернолесье мастера Патрика очень уважали, хотя и побаивались, за глаза называя «колдуном с мельницы».

Новобранцы брались за поручения неохотно, но спорить с наставником никто не осмеливался, и недовольство росло с каждым днём. Элмерик знал наверняка – как и многим бардам, ему было легко угадывать настроения окружающих.

Одна лишь Розмари чувствовала себя на мельнице как рыба в воде. Она вставала ещё до утреннего колокола, вместе с пением петухов. Подвязав непослушные волосы платком, шла к колодцу за водой, по дороге поднимая с тропинки напáдавшие за ночь яблоки и собирая в курятнике свежие яйца. Уже в доме, надев передник, она подметала полы, выгребая изо всех щелей вездесущую мучную пыль. В самые первые дни Розмари умудрилась до блеска отмыть в ручье все старые засаленные котлы, оттереть от кухонных стен печную сажу и начистить каминную решётку так, что та засияла, как новенькая.

Когда же мастер Патрик сказал, что она не обязана это делать (на мельнице, вообще-то, и без неё есть кому прибраться), девушка страшно обиделась и заявила:

– Ваша прислуга-то дела своего не знает: вона сколько грязищи-то оставляет! И готовит-то невкусно – простите, мастер, но это так! Я и то могла бы лучше.

Мельник хотел было возразить, да потом махнул рукой:

– Можешь – делай. Только не жалуйся потом, если устанешь. Уроки буду с тебя спрашивать так же, как со всех.

Вечером оказалось, что Розмари ничуть не хвасталась, а, напротив, преуменьшила свои таланты. Ужин удался на славу, и даже мастер Патрик, который всегда ел один в своей комнате, дважды возвращался за добавкой. А на следующий день Элмерик и сам проснулся до звона колокола от умопомрачительного запаха свежих пирогов…

Так мало-помалу быт наладился, и дни пошли своим чередом. Однако к концу первой недели Джеримэйн (кто же ещё, если не он!) взбунтовался.

– С меня хватит! – Он раздражённо швырнул свиток в дальний угол библиотеки. – Мои книжки и то толковее! Там хоть заклинания есть, а это что? Пустышка!

– Кстати, а откуда ты их взял? – полюбопытствовал Элмерик, болтая ногами под столом.

Обычно бард старался не заговаривать с Джерри первым – многовато чести. Но его книжки с самого первого дня вызывали интерес и даже зависть. Он знал: Джеримэйн читал каждый вечер, дожигая огарки свечей, которые всегда собирал за ужином. Книги выглядели внушительно и наверняка стоили целое состояние, что само по себе настораживало. Откуда бы нищему мальчишке взять такое богатство? Не иначе украл где-то. Но обвинять недруга в воровстве Элмерик не спешил – ни единой улики у него не было.

– Что, рыжий, завидки берут? Где взял, там уже нет! – отрезал Джерри, отчего бард ещё больше укрепился в нехороших подозрениях. – Но знаете, что я скажу: может, этот мастер Патрик что-то и умеет, но учитель из него никудышный. Мы пришли, чтобы стать Соколами. А ломаем языки об эльфийский, будь он неладен!

Элмерик промолчал, про себя подумав, что, пожалуй, готов согласиться с Джеримэйном. Он тоже ожидал совсем другого – сам до конца не понимал, чего именно. Конечно, не героических подвигов с первых дней, но уж никак не всепоглощающей скуки.

– Ой, можно подумать-то, тебя тут прям мучают-то! – Розмари, вздохнув, поднялась с лавки, сходила за свитком, отряхнула его от пыли и, разгладив края, положила на стол. – Ты имеешь крышу-то над головой, вдоволь еды, два медяка в неделю, да ещё и свободное время-то остаётся, чтобы сказки почитать. Али плохо?

– Ты глупая, тебе не понять, – отрезал Джеримэйн, задирая нос.

Обеими руками он отодвинул все свитки, а заодно и перо с чернильницей подальше от себя.

– Ох, куда уж нам-то, убогим! – фыркнула Розмари, и щёки её зарделись; может, она не хотела показывать этого, но обидные слова её всё же задели. – Один только господин Джеримэйн-то у нас умный, даже книжки вон привёз-то!

– А я удивлён, что ты вообще читать умеешь, – не остался в долгу Джерри, откидываясь на спинку стула и переплетая руки на груди. – Думал, в свинарниках этому не учат.

– Ну и что с того, что мать моя была свинаркой-то! – взвилась девушка и, сжимая кулаки, угрожающе нависла над обидчиком (тот даже ухом не повёл). – Твой папаша-то, небось, тоже не король. Скоро я стану важной чародейкой-то, а ты не сегодня, так завтра-то вылетишь вон.

– Я. Просто. Хочу. Учиться. Чародейству, – холодно произнёс Джеримэйн, брезгливо отодвигаясь от неё подальше. – Больше ничего. Понимаешь ты? Не жрать досыта. Не сказочки читать. Не зарабатывать два медяка в неделю. Учиться!

– Похвальное намерение, юноша, – вкрадчиво произнёс над ухом невесть откуда взявшийся мастер Патрик, привычно поправляя свою чёрную аптекарскую шапочку.

Несмотря на увечье, он умудрился подкрасться так тихо, что на шаткой лестнице не скрипнула ни одна ступенька, не хлопнула, закрывшись за ним, дубовая дверь, а тяжёлая трость ни разу не стукнула о дощатый пол.

Услышав его голос, новобранцы подпрыгнули, как по команде. Розмари ахнула, всплеснув руками, Орсон и Мартин поднялись, приветствуя наставника, Элмерик последовал их примеру, и лишь наглец Джеримэйн остался сидеть.

Никто не знал, как долго наставник простоял за спинами учеников и что именно успел услышать. Видимо, поэтому бунтарь Джерри и решил, что терять ему больше нечего. Он подвернул рукава рубахи из небелёного льна с множеством старых заплат, к которым теперь ещё добавились свежие чернильные пятна, и недовольным голосом спросил:

– Скажите, мастер, а нас здесь будут учить хоть чему-то стоящему?

Он пытался вести себя как ни в чём не бывало, но Элмерик видел, что спокойствие даётся Джеримэйну большой ценой.

Мастер Патрик в ответ на этот выпад как-то по-птичьи склонил голову, что делало его похожим на удивлённого грифа.

– А что ты считаешь стоящим? Расскажи, а мы внимательно послушаем. – Он придвинул себе стул и, усевшись, переплёл руки на груди.

Джеримэйн, подумав, всё-таки встал, пригладил пятернёй длинную чёлку и вытер вспотевшие ладони о штаны. Движения его были резкими, дёргаными. Он понимал, что ходит по грани, но отступать, похоже, не собирался.

– Я считал, что Соколы – могущественные чародеи, – начал Джерри, опираясь обеими руками о стол.

– Это так, – подтвердил мастер Патрик, пальцами настукивая по своему предплечью какой-то замысловатый ритм.

– Ещё я слыхал, что Соколы не гнушаются запретным эльфийским колдовством, потому что на войне все средства хороши. – Джерри немного ослабил шнуровку на вороте рубашки: кажется, ему не хватало воздуха, несмотря на то что все окна в библиотеке были открыты ещё с утра.

– И это правда. Королевский указ, запрещающий дикую магию, на нас не распространяется. Не бойся, руки Ордена Искупления сюда не дотянутся. – По кривой усмешке мастера Патрика Элмерик вмиг понял: любой, кто встанет на пути у пожилого чародея, горько об этом пожалеет; Джерри играл с огнём.

Указ о запрете эльфийского колдовства был издан не нынешним королём, и даже не предыдущим. Это было очень давно, ещё во время царствования Артура Шестого. В те далёкие дни и появился Орден Искупления, ревностно следивший за выполнением королевской воли. Преступников ловили, судили и всегда строго наказывали. Даже казнили. И всё же из года в год находились ведьмы и колдуны, осмеливавшиеся нарушить запрет.

Признаться, прежде бард как-то не задумывался, кем являются Соколы на самом деле. Бесспорно, они были чародеями, воинами и героями… А ещё – самыми опасными людьми в Объединённых Королевствах. Даже те из них, кто выглядел вполне безобидным, как, например, милый толстяк мастер Дэррек…

Любой чародей больше всего на свете боялся привлечь внимание Ордена Искупления – доказывай потом, что занимался только разрешённым колдовством! И выходит, вот этот ужасный Орден сам боялся Соколов. Это известие Элмерика немало повеселило и к тому же кое-что прояснило. Теперь стало понятно, зачем мастер Дэррек задавал ему вопросы о дикой магии: поговаривали, будто бы способности к ней передаются по наследству, как и к чаропению. Кстати, с певческими заклятиями у Ордена поначалу вышла загвоздка. Они долго не могли решить, какую магию используют барды: разрешённую человеческую или запретную эльфийскую. Она не была похожа ни на одну из них. Но, к счастью для Элмерика, ещё задолго до его рождения Орден великодушно разрешил бардам использовать их чары, если те смогут снискать на то дозволение своей гильдии.

– Я ничего не боюсь! – яростно выдохнул Джеримэйн, оскорблённый тем, что его заподозрили в трусости. – Если хотите знать, я тайком учился запретной магии и уже кое-что умею. Но, как вижу, тут даже разрешённым колдовством и то не пахнет.

– Вот как… – всё с той же не сулившей ничего хорошего улыбкой протянул наставник. – Я верно расслышал, что ты привёз с собой книги?

Джеримэйн насторожился, уже понимая, куда клонит мастер. В отчаянии он огляделся по сторонам, будто бы ища поддержки. Но никто из Соколят не спешил поддержать бунтовщика, и мольба в его глазах сменилась презрением.

– Ну да. А что такого? Мы же чародеи.

– Сдай их мне, – потребовал мастер Патрик. – Я сложу книги в сундук и запру на ключ. Обещаю: когда ты будешь готов к познанию дикой магии, я отдам тебе их вместе с сундуком. Может, даже добавлю от себя кое-что. А пока заруби на носу: прежде, чем познавать эльфийское колдовство, черпающее силу из природы, тебе нужно научиться терпению. А у тебя, насколько я могу судить, его маловато.

Элмерик не удержался от ехидного смешка – и тут же получил в награду два гневных взгляда: один от Джеримэйна, второй от мельника.

– Ты ничем не лучше, – осадил барда мастер Патрик. – Никто из вас не достаточно усидчив, чтобы заниматься магией. Как только я решу, что в вас появились хотя бы зачатки терпения, я непременно приглашу сюда других наставников. Мастер Флориан будет преподавать вам огам, а мастер Шон расскажет о дикой магии эльфов, поэтому, если думаете, что сможете обойтись без эльфийского языка, то, уверяю, вы сильно заблуждаетесь. А мастер Дэррек поведает всё об окружающем мире, населяющих его существах и способах защиты от них.

– Как интересно… А что же будете преподавать вы? – Брендалин, улыбнувшись, мило захлопала ресницами. – Наверняка что-нибудь очень важное?

Её лесть была довольно очевидной, но суровый мельник вдруг оттаял и улыбнулся в ответ.

– Я научу вас, как различать травы, леди. А ещё – работать с амулетами и зельями. С некоторыми из вас мы займёмся проклятиями: к этой магии способности, увы, есть не у каждого. Впрочем, то же можно сказать и про чародейство в целом: душа либо лежит к чему-то, либо нет. И нам важно будет вместе отыскать то, в чём вы особенно талантливы.

– А к-как же в-волшебное оружие? – несмело спросил Орсон, подаваясь вперёд. – Я учился ф-фехтованию д-дома. М-мне с-сказали, ч-что м-можно б-будет п-продолжить…

Мельник ответил не сразу. Некоторое время он задумчиво рассматривал руки гиганта, испещрённые магическими символами, и лишь потом сказал:

– Волшебное оружие признаёт далеко не всех, но у тебя с ним сложностей не возникнет. Твой наставник по фехтованию… – Мастер Патрик отчего-то запнулся, но после небольшой заминки продолжил: – Думаю, он сейчас немного занят. Придёт время, и вы с ним познакомитесь. Главное – терпение, помните? Ещё вопросы?

Все молчали, и мельник, шаркая и постукивая тростью об пол, проследовал вместе с поникшим Джеримэйном в комнату за книгами. Когда за ними закрылась дверь, Элмерик упал обратно на лавку, закинул ногу на ногу и задумчиво протянул:

– Знаете, а мне даже жаль Джерри… Хоть мы и враги, но не хотел бы я сейчас оказаться на его месте.

– Не думаю, что он тебе враг, – мягко возразил Мартин, присаживаясь рядом. – Соперник – ещё куда ни шло, это ведь само по себе совсем не плохо. Бывает, что хочешь превзойти кого-то – и сам становишься лучше. А ты как считаешь, Орсон? Среди нас есть враги?

Здоровяк отчаянно замотал головой:

– Не м-может б-быть.

Элмерик вяло улыбнулся. Хотелось бы верить, что это так. Но он помнил, с какой злобой Джерри смотрел на него и тогда, при знакомстве, и сейчас, когда никто не захотел за него вступиться. А чего этот тип ожидал, спрашивается? Сам же всех против себя настроил. Не зря говорят: что посеешь, то и пожнёшь.

– Я бы тоже не стала искать врагов среди нас. – Брендалин улыбнулась, глянув на Элмерика из-под пушистых ресниц. – Но Рику не нужно стараться, чтобы быть лучше Джерри. Он и без того хорош.

От этих слов бард залился краской и опустил взгляд. Смущение едва не сыграло с ним злую шутку: именно в этот миг Брендалин потянулась к верхней полке за новым свитком, но споткнулась о шаткую половицу. И наверняка упала, если бы Мартин не подхватил её, приобняв за талию. Всё произошло так быстро, что никто не успел даже толком испугаться, однако теперь Элмерик не знал, как отделаться от чувства досады. Он мог бы спасти прекрасную даму, но упустил свой шанс. А Мартин успел. Спасибо, конечно: из-за него Брендалин не пострадала, но… не слишком ли он быстрый, а? Придётся теперь смотреть в оба, как бы приятель не оказался проворнее, чем следует.

– Благодарю, мой спаситель! – Брендалин слабо улыбнулась и присела на лавку, на всякий случай достав из кармашка передника флакон с нюхательной солью. – Сама не знаю, что на меня нашло. Я такая неловкая… И голова теперь кружится.

– Может, тебе прилечь? – предложил Элмерик, запоздало подрываясь с места.

– Да, пожалуй, ты прав. Свитки подождут… – Брендалин расправила складки на нежно-сиреневой юбке; из-под вышитого цветочным узором края показались острые носы парчовых туфелек. – Кто-нибудь проводит меня до комнаты? Там такая крутая лестница…

Мартин и Элмерик, не сговариваясь, оба протянули ей руки. Девушка рассмеялась и, чтобы сгладить неловкость, приняла помощь от обоих. Бард скрипнул зубами от злости, а Мартин, похоже, даже не заметил его ревнивого взгляда. Ну, или искусно сделал вид.

На протяжении всего пути до комнаты девушек они не сказали друг другу ни слова, а после, хором пожелав Брендалин доброго здоровья, вышли в коридор. Элмерик плотно закрыл за собой дверь. Убедившись, что их никто не видит и не слышит, он, не слишком-то церемонясь, толкнул Мартина в тёмный угол под лестницей и хмуро заявил, сжимая кулаки:

– Эй! Давай-ка поговорим.

В глубине души он надеялся, что драться не придётся. Но лучше было прояснить всё, пока это не зашло слишком далеко. Элмерику хватало и одного соперника на этой мельнице – не хотелось бы заводить второго. Тем более Мартин ему даже нравился. Земляк казался приятным рассудительным человеком, если бы то и дело не пытался лезть в чужие сердечные дела…

– Эй, ты чего? – Удивление Мартина было настолько искренним, что Элмерик даже немного осадил коней: кто знает, может, тот и впрямь не хотел ничего плохого? Порой галантность можно легко принять за флирт. А прежде бард никогда не вёл таких неловких бесед, поэтому сильно растерялся. Он одёрнул тунику, поправил кожаный пояс, будто бы не знал, куда деть руки, а потом без лишних предисловий выпалил:

– Так. Признавайся: что у тебя с Брендалин?

– А у меня что-то с Брендалин? – Ореховые глаза Мартина округлились. – С чего ты взял?

Элмерик начал понимать, что всё-таки ошибался: Мартин действительно был немало удивлён и дал честный ответ. Приятель не увиливал, не отводил взгляд, не пытался ничего скрыть. Барду даже стало немного стыдно, зато от сердца тут же отлегло.

– Понимаешь, – выдавил он, переминаясь с ноги на ногу. – Она мне очень нравится…

– Это заметно, – улыбнулся Мартин, садясь на нижнюю ступеньку деревянной лестницы. – Ты плохо умеешь скрывать чувства.

Его слова заставили Элмерика покраснеть ещё больше:

– Только ей не говори!

– Не скажу, – пообещал Мартин, положив руку на сердце. – Хотя, думаю, она уже поняла. Но я не заметил, чтобы её это хоть сколько-то расстроило.

Элмерик вздохнул и, подумав, присел рядом.

– Значит, не будешь мне мешать?

Мартин хлопнул его по плечу.

– Не беспокойся, приятель. Уж где-где, а здесь я тебе не соперник. Если я пару раз потанцевал с девушкой, а потом разок поймал её, когда она споткнулась, это не значит, что теперь я собираюсь на ней жениться.

– Но она может подумать, что ты в неё влюбился!

Элмерик опять разволновался. Слишком уж легко Мартин говорил о таких вещах, будто они ничего не значили.

– Ты не хочешь объясниться с ней? – робко спросил бард. – Сказать, что это не то, что она думает?

Он хотел было предложить постучаться к Брендалин сейчас, пока она одна в комнате, но осёкся, видя, как с каждым его словом всё сильнее темнеет взгляд Мартина.

– Ничего она не думает. Перестань уже! – устало огрызнулся он. – Мне только твоей глупой ревности не хватало! Сам иди к своей Брендалин и поговори, если хочешь, но не впутывай меня, ладно?

Было в его голосе что-то, отчего Элмерик замолчал. Будто он, сам того не желая, заставил Мартина вспомнить о чём-то очень неприятном. Если так – стоило, наверное, извиниться.

– Прости, я не хотел тебя расстраивать. – Бард вздохнул. – Была какая-то плохая история, да?

– Вроде того, – кивнул Мартин.

Он встал, привычным жестом откинув за спину свою длинную косу, и собрался было уйти, но Элмерик ухватил его за рукав. Он испугался, что, если Мартин сейчас сбежит, они ещё нескоро смогут поговорить по душам.

– Ты кого-то любишь? Она жива? – Вопросы сорвались с губ раньше, чем Элмерик успел подумать об их вопиющей бестактности; он поспешил поправиться: – Если не хочешь, не отвечай, конечно. Просто… ну, знаешь… мне не всё равно.

Мартин на мгновение задумался, а потом, махнув рукой, снова уселся на ступеньку.

– Ладно, слушай: всё было не так трагично. У меня никто не умер. Просто некоторое время назад я нарвался на одно весьма неприятное эльфийское проклятие. Из-за него ни одна девушка не сможет ответить мне взаимностью. Вот и вся история.

– Ты затем и подался к Соколам? – догадался Элмерик. – Думаешь, они смогут помочь снять с тебя это проклятие?

– Ну, почти, – не стал спорить Мартин. – Были всякие причины. А на девушек я теперь вообще стараюсь не заглядываться, чтобы не влюбиться ненароком. Это не так уж сложно: сегодня потанцевал с одной, завтра – с другой, ещё через день предложил третьей прогуляться под луной… Не самая худшая судьба, если подумать.

Теперь Элмерик окончательно успокоился. И на смену жгучей ревности пришло сочувствие. А ещё – любопытство. «Вот и вся история», – ага, как же! Да это даже не начало… Эх, им бы сейчас кувшинчик эля – разговор бы пошёл куда живее.

– И давно это с тобой? – уточнил бард.

– Изрядно.

– Ох.. И как же?.. – Элмерик в последнее мгновение осёкся, сочтя свой вопрос на редкость бестактным. Впрочем, Мартин его, кажется, понял.

– Да как у всех, – улыбнулся он. – Если что, я и в прежние времена не мечтал о семье. Такая жизнь не для меня. А любое проклятие можно обернуть и в свою пользу. Есть много способов обойти условия. Оно вовсе не мешает мне проводить чудесные вечера и ночи, о которых потом приятно вспомнить. Даже не мешает мне любить. А что до взаимности… можно подумать, что без проклятий каждый её обязательно добивается. Мир вообще несправедлив, ты не замечал?

– Твоя правда, – кивнул Элмерик.

История Мартина показалась ему очень трогательной и увлекательной – пожалуй, поинтереснее многих легенд, которыми их пичкал мастер Патрик. Барду хотелось бы написать об этом какую-нибудь балладу – грустную, но с надеждой на счастливый конец. Впрочем, сочинять песнь о проклятии не следовало – сначала нужно было закончить уже начатую, посвящённую красоте леди Брендалин.


Было ясно, что Мартин лишь приоткрыл завесу тщательно хранимой тайны. Но, может, со временем, когда они станут хорошими друзьями, он расскажет больше? Элмерику было до жути интересно, как всё случилось. Раз проклятие было эльфийским – значит, Мартин своими глазами увидел эльфа? Или, может, эльфийку? Хоть эта встреча и дорого ему обошлась, Элмерик всё равно немного, но завидовал приятелю. С самого раннего детства он мечтал хоть одним глазком посмотреть на кого-нибудь из волшебного народца, даже пытался вызывать эльфов, но тщетно. Иногда барду даже слышался тихий смех: наверняка какие-нибудь младшие фейри прятались за деревьями и подтрунивали над рыжим босоногим мальчишкой, не способным их увидеть.

Его размышления прервал встревоженный голос Орсона.

– П-п-простите… Вы не в-в-видели К-к-келикейт?.. – От волнения он заикался даже больше обычного.

– А? – встрепенулся Элмерик. – Разве её не было в библиотеке? Она всегда так тихо сидит…

– Н-не было, – мотнул светлой головой Орсон. – А в к-к-комнате н-нет?

– Там только Брендалин. – Мартин, помрачнев, поднялся с места.

Он хотел было добавить что-то ещё, но резкий звук колокола оборвал его на полуслове.

– Для обеда ещё рановато… – Элмерик тоже вскочил, подтянув штаны; волнение Орсона передалось и ему.

– Мда. Не вышло бы какой беды… – Мартин пропустил их вперёд и устремился следом вверх по лестнице.

4.

В зале встревоженных и галдящих Соколят встретил мастер Патрик. Вмиг стало ясно, что надеждам Мартина не суждено было оправдаться. Нетерпеливо постукивая тростью об пол, мельник едва нашёл в себе силы дождаться опоздавших (последней прибежала запыхавшаяся Брендалин), после чего объявил:

– Занятия отменяются. Девица Келликейт пропала!

– Да как же пропала-то? – ахнула Розмари, прижимая руки к пышной груди. – За завтраком ещё была туточки.

Услышав слова наставника, Орсон побледнел как полотно. Наверняка здоровяк корил себя за то, что не уследил. Элмерик тоже почувствовал небольшой укол совести, но слишком сильно сокрушаться не стал. Келликейт не горела желанием дружить с прочими Соколятами – стоило ли удивляться, что те не сразу заметили её исчезновение? А может, на то и был расчёт? Она ведь преступница – могла и сбежать.

– После завтрака я отправил её на поле собирать травы, – сухо пояснил мастер Патрик. – Она ушла, но к назначенному часу не вернулась. Согласно нашему договору, девица Келликейт не может покидать мельницу без разрешения, а если покинет, то смертный приговор снова вступит в силу. Отыщите её и доставьте на мельницу до заката – по возможности живой и невредимой. Жизнь этой девушки важна для Его Величества… Сам я, увы, не могу отправиться с вами.

В его последних словах было столько печали, что Элмерику стало не по себе. Судя по всему, увечье мастер Патрик получил совсем недавно, и оно безмерно тяготило чародея.

Неожиданное упоминание короля озадачило барда ещё больше. Ведь если рассуждать здраво, какое дело Его Величеству может быть до девицы, похожей на драную кошку? Может, Артур Девятый считал своим долгом заботиться обо всех Соколах, даже будущих? Нет, это вряд ли… А может, король как-то связан с тем, что натворила Келликейт? Маловероятно, конечно, но идей лучше у него не было. Никто из новобранцев не знал, за что именно её осудили, а сама девушка, разумеется, молчала об этом.

Лицо мастера Патрика вновь стало непроницаемым, будто из камня, только глаз немного дёргался. Он хмуро глянул на Джеримэйна и с укором добавил:

– Ты, кажется, хотел заняться чем-нибудь стоящим? Теперь доволен?

Его упрёк был несправедлив: довольным Джерри не выглядел.

– Мы непременно найдём её, – пообещал он. – Вряд ли она успела далеко уйти.

Такое неожиданное неравнодушие к судьбе чужой, в общем-то, девушки удивило Элмерика, но разделить уверенность недруга он никак не мог. Если преступница сбежала и спряталась, отыскать её будет ой как непросто. А до заката оставалось не так уж много времени – около шести часов.

Но попытаться в любом случае стоило.

Едва Соколята дошли до опушки леса, Джеримэйн, шагавший позади всех, предложил разделиться. Элмерик мысленно согласился. За четверть часа, пока они шли от мельницы, все едва не перессорились, обсуждая, откуда следует начинать поиски. Да и по лесным тропкам всей толпой ходить – не самая хорошая идея. А уж шума-то сколько будет! Если Келликейт действительно решила залечь на дно, она их за милю услышит.

– Мастер Патрик предупреждал, что не стоит ходить по Чёрному лесу в одиночку, – напомнил Мартин. – Болота – дело опасное: провалишься – и поминай как звали. Предлагаю идти парами.

– Я с т-тобой! – немедленно отозвался Орсон, поправляя висевший на поясе кинжал.

Другого оружия у него не было. Меч он выпрашивал, но мельник отказал, пояснив, что носить с собой в Чёрный лес так много холодного железа – только злить болотных бесов. Хватит и ножа. А с мечом пойдёшь – сочтут опасным и непременно нападут. Не зря же говорят: если не хочешь войны – не разгуливай с видом, будто собрался воевать.

Последовав примеру великана, ножами вооружились все, кроме Элмерика. Он считал, что барду оружие ни к чему: есть же флейта.

Несмотря на то что у каждого на щеке был сильный оберег в виде сокола, новобранцы обвесились ещё и своими амулетами. Джеримэйн взирал на эти приготовления снисходительно и даже припомнил вслух пословицу «фейри бояться – в лес не ходить», но Элмерик успел заметить, как тот и сам положил в карман жилета две рябиновые веточки, перевязанные красной шерстяной нитью.

– Н-надо скорее н-найти К-келикейт! В-вдруг с ней случилась б-беда? – Орсон всю дорогу бежал впереди, поторапливая всех.

Здоровяк был, пожалуй, единственным из Соколят, кто не допускал, что преступница могла сбежать с мельницы сама, – боги её знают, по какой причине. Он искренне считал, что девушку что-то заманило в Чёрный лес (будто вы не видели болотные огни по ночам!), и бедняжка не сумела выбраться. Поэтому он мучил себя переживаниями, а всех прочих – постоянными напоминаниями о том, что времени мало. Ноги у Орсона были длинные, бегал он быстро, и Элмерик аж запыхался, пытаясь поспеть следом. Бард понимал волнение приятеля и даже стал разделять его, когда на мгновение представил, что пропала не Келликейт, а Брендалин. Эта мысль так ужаснула его, что он не мог не посочувствовать Орсону, о чём не преминул сказать вслух. Тот не нашёлся, что ответить: красноречие, увы, не было его сильной стороной, – поэтому просто кивнул с благодарностью.

– Лучше я один пойду, чем с этим рыжим! – Джеримэйн, выпятив нижнюю губу, одарил Элмерика презрительным взглядом.

– А я с тобой и не собирался, ещё чего! – Бард смахнул с сапога кузнечика, запрыгнувшего на голенище. – Предпочту компанию поприятнее.

Конечно, Элмерик хотел бы пойти с Брендалин, но та отчего-то решила вдруг встать в пару с Розмари, которую обычно недолюбливала, за глаза называя вульгарной особой. Они ушли первыми и уже скрылись из виду. Сперва бард хотел было надуться, но мгновение спустя до него дошло: ну конечно! Они знакомы совсем недавно, и если парень с девушкой пойдут в лес одни – что люди подумают? Это же могло бросить тень на репутацию Брендалин!

– Джерри, давай тогда ты со мной, а Орсон – с Элмериком, – предложил Мартин.

Солнце в поле припекало не на шутку, и он скинул колет из зелёной замши, перевесил его через руку, оставшись в подпоясанной рубашке. Элмерик, изнывавший от жары, подумывал: не последовать ли его примеру.

– Но я же п-первый сказал, что пойду с тобой! – поджав губы, заупрямился Орсон; он явно не собирался уступать.

Мартин закатил глаза, а Джеримэйн решительно одёрнул свой жилет и мотнул головой. Чёлка упала ему на лоб, и он, фыркнув, отбросил её назад.

– Да ну вас! Делайте что хотите, а я пошёл.

Он зашагал к лесу, по пути срывая попадавшиеся под руку колоски. Мартин не раздумывая пошёл следом. За ним сразу же помчался и Орсон, а Элмерик так и остался стоять в поле. Бежать за этим нахалом Джерри? Вот ещё! Да пусть несётся хоть прямо в объятия болотных бесов! Вот утащат его в чащу – будет знать! Бард был бы совсем не против, если лесные фейри проучили бы этого задаваку, не до смерти, конечно, а так, чтобы нос не задирал.

Пока он придумывал хорошее возмездие для Джеримэйна (после которого тот сразу признавал, что был не прав, и молил о прощении), Соколята успели скрыться среди деревьев. Теперь барду предстояло одному отправиться в Чёрный лес, который не зря слыл самым опасным в Объединённых Королевствах. Но уж лучше так, чем идти на поводу у Джерри. Этот глупец и сам в беду попадёт, и других за собой потянет. А Элмерик всё же кое-что понимал в защитных чарах, да и верная флейта висела на поясе – в случае опасности выхватить её можно было одним движением. А вернуться на мельницу с пустыми руками он всегда успеет.

Горько вздохнув, он зашагал по тропке, которую протоптали приятели. Её уже почти не было видно: колосья и васильки, примятые их сапогами, выпрямлялись на глазах. Ещё немного – и станет вовсе незаметно, что здесь когда-то прошли люди…

В лесу было прохладнее, чем на залитом солнцем поле, и снимать куртку Элмерик передумал. Лес жил своей жизнью и будто бы приглушал все посторонние звуки. Сколько бы бард ни прислушивался, он не слышал ничего необычного – только пение птиц, жужжание насекомых, шум ветра, шелест листьев в вышине и мерный скрип покачивавшихся деревьев. То тут, то там раздавался мерный перестук – красноголовые дятлы водились здесь в большом количестве. Не обращая внимания на одинокого путника, они добывали из-под коры старых елей насекомых. В траве то и дело что-то шуршало: полёвки или ещё какие-то мелкие зверьки. Впрочем, о маленьких фейри размером с мышь бард тоже слыхал и теперь не мог избавиться от неприятного чувства тревоги, будто бы за ним кто-то следит.

Элмерик очень быстро потерял дорогу. На всякий случай он определил положение солнца и стороны света, чтобы вернуться на мельницу, даже если заплутает в густой чаще и никого не найдёт. Впору было пожалеть о собственной гордости: как только бард зашёл чуть дальше в лес, просвет, что вёл к полю, исчез из виду. Ему стало не по себе. Элмерик родился в городе и не проводил ни в одной деревне больше пары дней. Они с родителями жили на самой окраине Тригорицы – столицы Холмогорья, – в особняке с огромным ухоженным садом. Даже сбежав из дома и став бродягой, он предпочитал не сворачивать с крупных трактов и останавливаться на ночлег не под мокрым от росы и дождей кустом, а в удобной гостинице, где всегда находилось местечко для хорошего музыканта. В заросли ему ходить было незачем: не волкам же с медведями песни петь!

Под сенью деревьев оказалось темнее, чем ожидал Элмерик. Видимо, не зря лес прозвали Чёрным. Чем больше он углублялся в чащу, тем меньше ему на пути попадались крепкие дубы и тонкие берёзки. Вокруг росли мрачные разлапистые ели, заслонявшие ветвями небо. Их стволы обвивал буйно разросшийся плющ. Солнце спряталось за облаками, в воздухе запахло сырой землёй и затхлостью – будто из погреба – и ещё какими-то горькими травами, названий которых Элмерик не знал. Какая-то мошка больно укусила его в голень, поэтому теперь кожа под коленом ужасно чесалась. Решив, что приключений на сегодня хватит, бард малодушно решил повернуть назад, к полю. И пусть мастер Патрик посмотрит на него косо, но хуже будет, если он тоже заблудится. Тогда искать придётся не только Келликейт.

Сперва Элмерику казалось, что он идёт верной дорогой и просвет между деревьями вот-вот появится. Но время шло, а лес светлее не становился. Каждый раз, когда он думал, что уже узнаёт места, тропу перегораживали заросли тёрна или ежевики. Ползучие кусты норовили вцепиться в одежду и впиться в него колючками. Элмерик весь вспотел, разодрал в кровь ладони и вдобавок, наступив в лужу, промочил ноги. Уже не раз он успел осыпать проклятиями кусачих мошек, острые шипы, скользкую глинистую дорогу под ногами и весь этот лес – таинственный и недружелюбный.

Бард мучился от жажды, но ни одна из встреченных лужиц не вызывала у него доверия, а найти чистый родник никак не удавалось. Время обеда давно прошло, и живот тоже подвело от голода. Элмерик сорвал несколько зрелых на вид ягод ежевики и отправил их в рот, но те оказались невыносимо кислыми. Лес предлагал и другие лакомства, но трогать их бард опасался. В свитках мастера Патрика значились все эти кусты, травы и деревья – бард даже помнил рисунки, но названия, как назло, вылетели из головы. Однако он помнил, что многие растения ядовиты по своей природе, и с сожалением провожал взглядом аппетитно выглядевшие алые ягоды.

В конце концов ему пришлось признать, что он совсем не знает, куда идти. Все деревья выглядели одинаково, чувство направления отказывало. Элмерик принялся звать на помощь. Кричал он долго и громко, едва не сорвал голос, но на зов никто не откликался. Только птицы попритихли было в кустах, но после, привыкнув к беспокойному соседству, запели с новой силой. Лес и впрямь приглушал посторонние звуки – теперь у Элмерика не осталось сомнений. Его крики вряд ли были слышны за пределами поляны. И если прежде бард чувствовал, что к нему кто-то присматривается, то теперь всё стало иначе. Инстинкты подсказывали, что его здесь не ждали, не любили, он был незваным гостем в тёмной чаще, полной опасностей.

Элмерик подумал, что был бы не прочь сейчас увидеть болотный огонёк. Даже если они заманивают усталых путников в трясину, можно посмотреть, куда его поведут, и пойти в другую сторону. Может, он ещё недостаточно устал, чтобы начать видеть незримое? Но ноги, признаться, уже гудели, голова кружилась и глаза слипались, как после бессонной ночи, хотя он вполне выспался накануне.

Вздохнув, Элмерик решил положиться на своё хвалёное бардовское везение и побрёл совсем уже наугад. Вскоре под ногами стало неприятно похлюпывать, подошвы сапог проваливались в вязкую почву, а стоило барду сделать шаг – оставленный след мгновенно заполнялся тёмно-бурой водой. Деревья вокруг стали ниже и росли всё реже, опушки и прогалины покрылись бугристыми кочками, а болотные травы, кое-где выше человеческого роста, ясно намекали, что в эту часть леса лучше не заходить.

Немного запачкавшись, Элмерик отломал себе палку покрепче и теперь с завидным упорством тыкал ею в каждую кочку. Он попытался было вернуться по собственным следам, но вместо этого забрался ещё дальше в торфяники, сам не понимая как. В воздухе витал запах гнили и сырости. Бард совсем растерялся: вроде и следы были чёткими, и направление по солнцу он тоже сверял не раз… Наверняка всему виною были болотные бесы, которых Орсон так любил поминать к месту и не очень. Считалось, что этим вредным существам лишь дай волю – тут же заморочат путника, заведут в гиблое место, и поминай как звали. А болотные огни были их верными спутниками. Правда, не все: некоторые, как слышал Элмерик, могли указывать местонахождение древних кладов и даже выводить домой. Он на всякий случай огляделся ещё раз, но никаких огоньков – ни добрых, ни злых – не увидел. И тут барда осенило: ещё же ведь не стемнело, а при свете дня они почти никогда не появлялись. Вот только наступление ночи не сулило ничего хорошего: с восходом луны, по слухам, сила злых фейри только возрастала. Нужно было выбираться отсюда, и поскорее.

Спустя ещё пару часов бесцельных блужданий, попыток докричаться до товарищей и найти обратную дорогу, играя чары на флейте (ничего не вышло, но Элмерик подозревал, что опять что-то напутал в нотах), обессилев, он опустился на ближайший валун, поросший седым мхом, чтобы перевести дух. Бард вытер о штаны перепачканные ладони, отложил в сторону палку и почти сразу же начал клевать носом. Пришлось больно ущипнуть себя за щёку.

«Когда что-то не получается, остановись и пережди, пока невезение пройдёт мимо», – так говаривала прабабка Марджери, которая никогда не болтала попусту. Она была дочерью самого Вилберри-скрипача – чаропевца, известного не только в родном Холмогорье, но и в Объединённых Королевствах, на Ветряной гряде и Соляных островах, и даже при обоих эльфийских дворах. Вот только, пережидая полосу невезения, Элмерик заскучал. Он уронил голову на руки и сам не заметил, как задремал.

Когда бард проснулся, он заметил, что его ноги почти перестали ныть, зато голод подступил с новой силой. Судя по положению солнца, он проспал никак не меньше двух часов, и теперь сомневался, что сумеет выбраться из чащи засветло. Это не сулило ему ничего хорошего: в местах, куда забрёл Элмерик, наверняка водились болотные бесы, на чью снисходительность рассчитывать не приходилось. Другие фейри ещё могли бы лишь подшутить над заплутавшим путником, но эти твари просто-напросто ели людей…

Пока Элмерик спал, в лесу заметно похолодало. Впору было пожалеть, что он ещё утром снял рукава от старой замшевой куртки, – ведь лето же! Пусть небо и не предвещало дождя, августовские ночи уже успели стать по-осеннему зябкими. Бард приподнял воротник и застегнулся на все пуговицы. Он встал, стряхнул с куртки прицепившийся репейник и собрался было идти дальше, как вдруг услышал откуда-то сзади странный звук, напоминавший плач. Обернувшись, бард настороженно замер и прислушался. Нет, не показалось. Где-то неподалёку среди болот рыдала женщина. Элмерик подобрал свою палку и поспешил туда.

«Пусть я не рыцарь и не герой, – рассуждал бард вслух, лихо перепрыгивая через поваленные деревья, – но оставлять девушку в беде никак нельзя. А вдруг это Брендалин заблудилась? Нет, пускай не Брендалин. Может, Келликейт упала и повредила ногу, когда бежала по кочкам? Если найти подходящие ветки, получится сделать волокушу. А вдвоём ночевать в лесу не так страшно…»

Звук собственного голоса успокаивал и будто бы даже придавал сил. Элмерик старался не думать, что женский плач в лесу, пользовавшемся дурной славой, мог принадлежать отнюдь не человеку. Надеясь на лучшее, он всё же держал наготове как флейту, так и палку – на случай, если придётся отбиваться от болотных тварей.

Плач становился всё громче: Элмерик явно шёл в нужном направлении. Вот только лес становился всё мрачнее. Небо потемнело, как перед грозой, в воздухе запахло тиной, грибами и вонючим болотным газом. На пнях, торчавших посреди мха, словно гнилые зубы, и на тёмных стволах поваленных деревьев, сплошь поросших поганками, зажигались болотные огни. Увы, они были явно не те, что указывают на зарытые клады…

– Эй! – прокричал он. – Есть тут кто живой?!

Гулкое эхо пронеслось между деревьями и, отразившись, вернулось назад – болото добавило в него издевательские нотки. Барду послышалось, как неподалёку что-то булькнуло в воде и кто-то тихо захихикал. В тот же миг плач прекратился, и ему ответил испуганный дрожащий голос:

– Я здеся, над водой-то. Рик, это ты, что ль?

– Розмари?

Закрыв глаза и выставив вперёд исцарапанные руки, бард продрался сквозь бурелом, оставив на ветвях пару лоскутов рубахи и клок рыжих волос. Он вряд ли узнал бы девушку по голосу, но её особенный говор не спутал бы ни с каким другим. И вряд ли болотный морок стал бы звать его по имени.

Выбравшись из зарослей, Элмерик выпрямился и огляделся. Перед ним простиралось заболоченное лесное озеро. Наверняка не обычное, а зачарованное – самое подходящее место для плотоядных фейри. Сквозь зелёный ковёр из ряски проглядывала чёрная гладь воды, над поверхностью озера вздымались кривые коряги, повсюду плавали трухлявые стволы и куски подгнившей коры, сплошь усеянные болотными огоньками. А удивительно мощные для болотистой местности деревья, росшие по берегам, сплели над озером настоящую паутину из ветвей. Это было бы даже красиво, если бы не смотрелось так зловеще.

Розмари не солгала, сказав, что находится над водой. Элмерик прежде не встречал ничего подобного: побеги и корни плотно сплелись между собой, создав некое подобие кокона, висевшего над озером на стебле толщиной примерно в человеческую руку. Несчастная девушка находилась внутри. Кокон покачивался, поскрипывая. Казалось, он пытался опуститься ниже к воде, но что-то ему мешало. Розмари, размазывая по щекам слёзы, без устали обрывала листья и шипастые ветки, выраставшие на её удивительной темнице, но этих усилий было недостаточно, чтобы выбраться на свободу. Знак сокола на её лице светился алым, отчего казалось, что весь кокон окутывало слабое сияние. Жаль, оберег мастера Патрика не мог защитить от всего на свете…

Осмотревшись, Элмерик заметил, что кочки и коряги дорожкой тянутся почти до середины озера, что позволило бы ему без труда добраться до кокона, перепрыгивая с одной на другую. Вот только чем разрезать сросшиеся ветви? Впрочем, важнее было дойти, а там, глядишь, и вспомнится нужная колдовская мелодия. Было же что-то такое от сорняков на поле… Бард уже было приготовился ступить на первую кочку, когда пленница, разгадав его намерения, закричала:

– А ну-ка стой! Оставайся-ка лучше на берегу. Мне-то всё равно уже не помочь, а так мы оба пропадём-то. – Всхлипнув, она утёрла нос рукавом, промокшим от слёз.

Её яркое платье напоминало цветом созревшую тыкву, а буйная зелень разраставшихся лоз ещё больше усиливала сходство. Светлые кудри растрепались, в волосах застряли листья и мелкие веточки. Свой платок девушка, видимо, потеряла где-то на болотах.

– Не говори глупостей! – оскорбился Элмерик, повыше подтягивая сапоги. – Если считаешь меня трусом, способным бросить деву в беде, то знай: я крайне возмущён.

Он топнул ногой в попытке стряхнуть приставшую к подошве глину. Розмари перестала плакать и с яростью вцепилась в узловатые ветви.

– Эти твари умеют выжидать-то. – Она заговорила тише, озираясь по сторонам. – Ты будешь думать-то, что почти справился, – вот тут-то они как выскочат! И как утащат тебя на глубину-то! И сожрут!

– Кто «они»? – Наконец-то очистив сапог, бард поднял голову.

– Болотные бесы, кто ж ещё-то! Уж больно-то любезно тебе тропку до меня проложили-то. Наверняка это западня! Пойдёшь-то по ней – и вмиг окажешься на дне-то, – громким шёпотом пояснила Розмари. – Я-то до сих пор не утонула лишь благодаря мастеру Патрику.

Она коснулась щеки, где сиял раскинувший крылья сокол. Словно в подтверждение её слов из болота вдруг вытянулась костлявая рука бледно-зелёного цвета. Длинные паучьи пальцы попытались было вцепиться в кокон, но птица засветилась ярче прежнего. Тварь, махнув когтями по воздуху, взвыла дурным голосом и спряталась обратно в воду.

– Болотные бесы! – не удержавшись, выдохнул Элмерик.

В кои-то веки привычное ругательство в точности описывало происходящее! Вот теперь бард испугался не на шутку. Сердце забилось так часто, что, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. А храбрая Розмари даже не вскрикнула.

– Подавитесь-то! – пригрозила она сомкнувшимся под ней водам и плюнула вниз. – И птичкой-то, и матушкиным оберегом-то рябиновым! Чтоб вам пусто было, уроды!

Под водой что-то закрутилось, заметалось, будто пиявка перед дождём. Вот только пиявка эта была здоровенная, как сосновый ствол. Однако вскоре всё стихло.

– Похоже, они теряют терпение, – спокойным голосом сказала Розмари; её волнение выдавали только вздымавшаяся от частого дыхания грудь и лихорадочный румянец на щеках. – Они пока не могут-то взять меня живьём, но и я-то не могу выбраться-то. Значится, бесы будут ждать, пока я не выбьюсь-то из сил… Как думаешь: падаль-то они жрут?

– Н-не знаю… – Бард запнулся, сам себе напомнив вечно заикающегося Орсона.

Ему было так страшно, что даже живот скрутило, язык онемел, а к горлу подступила тошнота. Но ради Розмари он старался не подавать виду. Девушка держалась стойко, хотя ей сейчас было намного хуже…

– Тебе лучше уйти, Рик. – Она отломала ещё несколько веток, но на их месте тут же выросли новые. – Беги-то на мельницу, расскажи обо всём мастеру Патрику. Может, он успеет-то…

Элмерик нервно усмехнулся. Отложив в сторону палку (та в мгновение ока покрылась листьями, как будто всегда здесь и росла), бард обеими руками пригладил полные репейника кудри и помассировал лоб – так ему лучше думалось. Признаваться, что он и сам заблудился, было стыдно – хорош герой-спаситель, нечего сказать! Но он решил, что не станет скрывать от девушки правду.

– Слушай, до заката осталось не больше часа, и всё равно я не успею выбраться из леса. Тем более я сам понятия не имею, куда идти.

От этих слов на душе вдруг заметно полегчало. Словно он тащил с собой тяжёлый камень и вдруг выбросил. Розмари же в ответ рассмеялась хриплым надсадным смехом, но ей, конечно же, было отнюдь не весело.

– Тогда нам остаётся-то лишь уповать на чудо, – пробормотала она, сложив руки, как для молитвы.

5.

– Вы только посмотрите! – с противоположной стороны озера вдруг раздался знакомый насмешливый голос. – Здорово же вы влипли, неудачники!

– Джеримэйн? Ты один? А где Мартин с Орсоном? Вы нашли Келликейт? – Элмерик невольно подался вперёд.

Он обрадовался появлению недруга, хотя понимал, что радость эта, возможно, преждевременная. Однако в тот же миг корешок, высунувшийся из озера, обвил щиколотку барда, но Элмерик сбросил его, отступив на шаг. Он попытался растоптать наглеца, но подлое растение оказалось намного проворнее и успело убраться под воду.

– Где остальные, понятия не имею – они давно отстали, – фыркнул Джеримэйн, непринуждённо опираясь спиной на кривую берёзку, росшую на берегу. – А знаете, по-моему, эти ребята из озера жрать хотят, а вы им тут вроде разносолов.

– А то без тебя мы не заметили! – огрызнулся Элмерик.

Он попытался было отвоевать у болота свою палку, но напрасно: она уже пустила корни. Джеримэйн, сложив руки на груди, с усмешкой наблюдал за его усилиями, а потом вдруг протянул:

– Ла-а-адно, так уж и быть, попробую вам помочь. – Он достал из сапога нож.

– Не верь-то ему так с-с-сразу! – Розмари зашипела от боли, вытаскивая из ладони впившийся шип. – Вдруг это вовсе не он, а морок какой-то? Бесы – они-то мастера притворства…

– Тогда это очень глупые бесы. – Элмерик глянул на Джеримэйна с вызовом, и тот не остался в долгу; теперь они смотрели друг на друга, будто проверяя, кто первым не выдержит и отведёт взгляд. – Чтобы заманить нас в трясину, стоило бы создать образ человека, которому мы хоть немного доверяем. Но я, пожалуй, проверю…

– Валяй, – неохотно согласился Джерри, почесав в затылке рукоятью ножа. – Проверяй, раз такой умный.

Судя по мокрым пятнам и прилипшей к штанам грязи, на пути к озеру он не раз уже успел провалиться в болото: одна из старых заплат оторвалась, оголив колено; на лбу и шее виднелись многочисленные следы от укусов мошкары.

– Напомни: что ты сказал, когда впервые меня увидел?

– Что ты будешь спать у двери. И вышло по-моему. – Джеримэйн усмехнулся, засунув большой палец за ремень с латунной пряжкой. – Видишь, я никогда не бросаю слов на ветер!

Элмерик закатил глаза: его недруг был совершенно неисправим.

– Ладно, верю. И как ты собираешься нам помочь? Есть идеи?

Теперь бард надеялся, что Джерри не просто решил похвастаться. Потому что иначе он оказался бы ещё худшим негодяем, чем о нём думали прежде. Нельзя давать ложную надежду тем, кто находится на краю гибели…

– Попробуем добраться до кокона вместе сразу с двух сторон, – предложил Джерри. – Я отвлеку бесов заклятием безопасного пути, пока ты будешь идти. Если, конечно, не струсишь…

А вот это уже был вызов!

– Придумаешь тоже! – фыркнул Элмерик, доставая флейту. – Я и без твоей помощи справлюсь. Давай-ка наперегонки – кто первым доберётся до Розмари?

Джеримэйн лениво кивнул, но его глаза уже загорелись азартом. Девушка с сомнением посмотрела на них обоих и, прислонившись лбом к прутьям своей клетки, выдохнула:

– Вот идиоты-то!

Но соперников было уже не остановить.

Приложив серебряную флейту к губам, Элмерик заиграл зачарованную мелодию и ступил на скользкую корягу, сплошь покрытую водорослями. Из воды высунулся всё тот же узловатый корешок. Он попытался обвить ногу барда под коленом, но, заслышав музыку, замер в нерешительности, а потом быстро скрылся в глубине, забрав с собой и корягу. Элмерик едва успел прыгнуть на следующую кочку, как к нему опять потянулись два зелёных стебля. Продвигаться приходилось осторожно. Варианта вернуться назад тем же путём не было. В любое мгновение он рисковал упасть в мутные тёмные воды, жаждавшие добычи. Прекратить играть на флейте означало бы верную смерть. Вскоре бард понял, что соревнование ему никак не выиграть. Живым бы остаться – и то хорошо!

Джеримэйн же прошёл по тинистой поверхности озера, наоборот, спокойно и уверенно. Он вытер нож о штанину, подышал на лезвие так, чтобы то запотело, и начертил на нём пальцем какой-то символ. Затем повернул нож рукоятью вперёд и выписал прямо перед собой в воздухе несколько фэд огама – магического алфавита, которым издревле пользовались смертные волшебники. Это была не дикая магия, а разрешённое колдовство, однако впечатляло оно ничуть не меньше. Фэды засияли, постепенно растворяясь и осыпаясь золотыми искрами по краям. Болотные огоньки, казалось, даже потускнели от зависти. Стоило краям заклинания немного расплыться, Джерри тут же подновлял черты знаков – и ни один хищный корень не мог проникнуть сквозь невидимую колдовскую преграду. Болотные бесы было потянули к нему свои бледные руки, но обожглись и, ворча, уползли на глубину. Он добрался до середины озера первым, просунул руку внутрь клети, и Розмари отчаянно вцепилась в его ладонь.

Элмерик, подоспевший спустя несколько минут, ухватился за кокон с другой стороны. И как раз вовремя: путеводное заклятие окончательно рассеялось, и островок, на котором они стояли, дрогнул под ногами, собираясь уйти на дно.

– Быстрее залазьте наверх-то! – выкрикнула Розмари, выпуская руку Джеримэйна.

Оба спасителя (один с флейтой за поясом, другой с ножом в зубах) немедленно последовали её совету.

Они успели в последний миг: островок погрузился в воду, оставив вместо себя лишь несколько крупных пузырей на поверхности, один из которых напоследок плюнул болотной тиной Элмерику прямо в лицо. Бард наспех утёрся рукавом рубахи и, тяжело дыша, вскарабкался как можно выше. Под их весом кокон опустился, став ещё на несколько дюймов ближе к воде. Толстый стебель угрожающе затрещал, но выдержал. Знак Соколов на щеке отозвался неприятным жжением – будто крапивой по лицу полоснули. Элмерик едва успел перевести дух, как в голову закралась ужасная мысль, заставившая его подпрыгнуть на месте и ещё сильнее раскачать кокон:

– Брендалин же была с тобой! Где она?!

Буйное воображение Элмерика уже нарисовало картину страшной гибели девушки, но Розмари, скорчив недовольную мину, поспешила его успокоить:

– Ой, ну всё в порядке с твоей фиалкой-то… По крайней мере, было несколько часов назад, когда мы разошлись в разные стороны-то.

– Вы поссорились? – первым догадался Джеримэйн.

Он устроился в сплетении ветвей, широко расставив ноги. Элмерик, вынужденный ютиться на меньшей части кокона, ткнул его кулаком в бок, намекая, что неплохо было бы подвинуться, но Джерри даже ухом не повёл.

– Она наговорила мне кучу всякого-то и убежала, – наябедничала Розмари, щелчком сбивая с плеча мелкую гусеницу. – А я-то всего лишь спросила, будет ли она искать-то Келликейт или травки свои рвать. Кстати, участвовать в поисках она и не собиралась-то!

– Как это? – удивился Элмерик. От постоянной качки его начинало мутить, и он старался не смотреть вниз. – Ты, наверное, что-то путаешь, Роз.

– Ничё я не путаю-то! Она прямо так-то и сказала: дескать, нет мне дела-то до этой вашей кошки драной, ищите-то её сами! А я ей – мол, не говори так! Вдруг сама пропадёшь-то – хорошо ли тебе будет, коли тебя никто спасать не станет-то? А она такая фыркнула, что вона Рик-то станет, куда он денется! Ну а дальше-то слово за слово – поцапались мы и разбежались-то.

Элмерик не мог сдержать улыбку: выходит, Брендалин верила в него. А значит, и он будет верить в неё.

– Думаю, у неё были причины так поступить! – заявил он.

Бард выпрямил спину, хотя, сидя на коконе, это было не так просто сделать. Он уже напредставлял себя рыцарем в сияющих доспехах, защищающим прекрасную даму. Вот только защищать её приходилось от другой дамы, что несколько смущало. Элмерик решил, что Розмари наверняка была груба, – вот Брендалин и не выдержала. Некоторым низкорождённым стоило бы поучиться манерам. Но вслух он этого, конечно, говорить не стал.

Розмари уже было открыла рот, чтобы возразить, но тут её перебил Джеримэйн:

– Да ну к бесам вашу Брендалин! Потом разберётесь. Лучше подумайте, как нам достать эту глупую бабочку из кокона и самим не застрять!

– Сам иди ты к бесам-то! – Розмари обиделась на «глупую бабочку». – Вона они как раз недалече поджидают.

Внизу что-то булькнуло. Сквозь мутную толщу воды Элмерик отчётливо увидел подёрнутые белёсой плёнкой немигающие глаза. Бесы всё ещё не решались напасть, но уже в открытую следили за жертвами. Они таращили выпуклые глаза, покрытые белёсой плёнкой, играли длинными когтями, облизывали бледные губы тонким языком и щерили зубастые пасти. Любая ошибка могла стать роковой. Как и промедление.

– Что, если ты будешь резать корни с ветками ножом, а я сыграю на флейте? – предложил Элмерик. Он злился, что Джерри посмел говорить о леди с пренебрежением, но сейчас было не время ссориться. – Я придумал, как можно улучшить мелодию от сорняков.

– Хм… ну давай попробуем. – Джерри перехватил нож и продел кисть сквозь верёвку (Элмерик только сейчас заметил столь удобную мелочь), привязанную к рукояти, – для надёжности.

– Я тоже подсоблю-то, чем смогу, – шмыгнула носом Розмари. – Не думайте-то, я не совсем беспомощная-то!

Она оторвала ещё несколько побегов, но на их месте, словно насмехаясь над её усилиями, тут же появились новые. На некоторых старых стеблях Элмерик заметил не только черешки оборванных листьев, но и даже следы зубов. На ладонях у девушки набухали волдыри, губы потрескались, а в уголке рта из ссадины сочилась кровь.

Бард хотел было заметить, что её усилия совершенно напрасны и лучше бы ей не губить зря руки, но Розмари сложила оторванные листочки крест-накрест и что-то зашептала. Элмерик подумал, что мог недооценить девушку: она наверняка знала какое-то тайное колдовство, иначе для чего бы её взяли к Соколам? Уж явно не на кухне помогать…

Джеримэйн ловко орудовал ножом, срезая стебли. Их сок оказался ядовитым, и вскоре его руки тоже покрылись волдырями, но Джерри не жаловался – лишь скрипел зубами и затейливо ругался, отчего все прочие краснели. Музыка замедляла скорость, с которой росли хищные растения, но, увы, она не могла совсем остановить их. Отрезанные побеги, пускай не сразу, но всё же начинали ветвиться; замершие почки лопались, и из них появлялись свежие листки. Розмари не отставала от товарищей, даже превзошла их обоих: корешки, которых касалась девушка, покрывались жёлтыми пятнами, засыхали и отваливались, однако новые не вырастали. Это была самая настоящая дикая магия! Элмерик заметил неприкрытую зависть в глазах Джеримэйна и усмехнулся. Втроём они почти расчистили путь на волю, когда Розмари вдруг выронила из рук сложенные листки.

– Я передохну немножко, – слабым голосом сказала она, прикрывая глаза. – Вы же управитесь пока без меня-то?

– Эй, Роз, не вздумай спать! – Джеримэйн просунул руку в кокон и принялся трясти её за плечо. – Без тебя нам крышка!

– Да не сплю я! – Девушка отпихнула его руку, но глаза открыть даже не подумала. – Просто притомилась-то. С порчей-то всегда так, тяжко это…

Вот оно что – порча! Элмерик брезгливо скривил губы и едва не взял фальшивую ноту. Тех, кто занимался наведением болезней, издавна презирали другие чародеи. Нехорошее это дело, дурное. И поговаривали, что самому колдуну сотворённое зло возвращалось сторицей… Розмари не увидела его гримасу но, видимо, почувствовала напряжение и решила объяснить:

– Это называется мучнистая роса и жёлтая сухотка. Так ведьмы заставляют рожь и ячмень хворать-то, а садовые деревья-то – сохнуть и сбрасывать недозревшие плоды. Сильная ведьма может загубить весь урожай на корню. Чтобы скот-то уморить, схожие наговоры творят. Моя матушка-то была сильной ведьмой и могла такую ядрёную порчу навести, что не всякий учёный чародей сымет-то. А я ни-ни! Только если очень надо-то.

– Так вот она какая, деревенская магия… – пробормотал Джерри. – Я слышал, она похожа на дикую, но для низкорождённых.

Если он и хотел кого обидеть, то ему не удалось: в его речи слишком уж явно сквозило восхищение. Розмари, почувствовав нотки одобрения в голосе, расцвела, даже несмотря на болезненную бледность.

– А ты думал, она только эльфам даётся-то? – хмыкнула она. – Да деревенские-то бабы вовсю балуются-то дикой магией. А уж если в верный день наговор читать, то и любая городская дурочка-то управится.

– Ты имеешь в виду лунный день? – с восторгом уточнил Джеримэйн, свешиваясь с кокона.

– Ага. И место тоже важно. Одни упрочают волшбу, а другие, наоборот, сводят на нет. Все знахарки-то это знают.

– Вам не кажется, что сейчас не время устраивать встречу любителей запретной магии? – пробурчал Элмерик, отрываясь от игры на флейте.

– А ты лучше заткнись и играй, – посоветовал Джеримэйн, скаля зубы. – Смотри, вон те почки опять как бешеные полезли.

– Сам бы поиграл! – огрызнулся бард. – У меня уже губы онемели.

– Да пробовал я. – Джерри нарочито широко развёл руками и едва не свалился в воду, но вовремя успел уцепиться за ветку. – Не вышло. Слуха, говорят, нет. Не быть мне площадным комедиантом.

– От твоей мрачной рожи люди бы шарахались! – не удержался Элмерик, удивлённый неожиданным признанием. – Ну сам посуди: какой из тебя комедиант?

– Вот я и говорю: никакой, – неожиданно легко согласился Джерри, подтягиваясь на ветках. – А на подмостках и без меня хватает шпаны бесталанной…

Элмерик решил не принимать это на свой счёт. Себе он цену знал: как-никак целых пять лет зарабатывал на жизнь игрой на арфе и флейте. На его пути встречались и более выдающиеся музыканты, у которых и поучиться не грех, но безголосых неумех было гораздо больше.

В тишине, лишь изредка нарушаемой всплесками болотной воды, они продолжали войну с буйной растительностью ещё около получаса, пока все трое окончательно не выбились из сил. Похвастаться было особо нечем: за всё время железом и колдовством им удалось прорубить в коконе совсем небольшую прореху. Окажись пленницей болотных бесов не пышка Розмари, а хрупкая Келликейт – возможно, это и сработало бы. Но девушка, попытавшись выбраться, почти сразу же застряла. Зацепившись за сучок, рукав ярко-оранжевого платья предательски затрещал, рубашка съехала с плеча сильнее, чем следовало бы, и Элмерик, покраснев, поспешил отвернуться.

– Бросьте, я не пролезу-то! – Розмари отпрянула, и кокон снова немного просел. – Уходите! Вы ещё можете вскарабкаться-то по стеблю и добраться-то до твёрдой земли. Только ветки смотрите, чтоб покрепче были-то.

Речь её звучала медленнее, будто бы девушка с трудом подбирала нужные слова. Элмерик только сейчас разглядел и с ужасом осознал, что проклятые стебли всё это время не просто держали Розмари в плену. Они прокалывали кожу шипами, вытягивая кровь, а вместе с ней – и саму жизнь. Девушка смогла продержаться дольше, чем любой другой на её месте, но теперь силы Розмари были на исходе.

Джеримэйн, вооружённый ножом, ещё боролся, обрубая побеги лозы-упыря. Но всё было зря: на месте срезанных стеблей тут же вырастали новые. В лесу совсем стемнело, наступившая ночь лишила силы чародейскую музыку, но Элмерик продолжал играть на флейте. Он делал это лишь потому, что боялся разрыдаться от безысходности, если вдруг перестанет.

– Дело дрянь. Наверное, нам отсюда не выбраться… – Джерри сказал это очень спокойным тоном, каким прежде говорила и Розмари.

Девушка уже не слышала его – она погрузилась в беспробудный сон. Было видно, что Розмари ещё дышит, но её дыхание становилось всё более прерывистым. Под глазами залегли глубокие тени, на висках проступили жилы, а потрескавшиеся губы посинели.

Почувствовав, как в его руку, чуть повыше локтя, хищно впился шип лозы-упыря, Джерри выругался и выронил нож в воду. Теперь у Соколят не осталось никакого оружия…

– Эй, рыжий, а ну быстро лезь наверх! – едва оправившись от потери дорогого для него ножа, скомандовал Джеримэйн.

– Сам лезь первым, – запротестовал Элмерик.

Он думал, что поступает благородно, пропуская Джерри вперёд, но тот почему-то не оценил:

– Если сейчас же не полезешь, я сброшу тебя к бесам в болото!

Бард вдруг понял, что Джеримэйн не шутит: может и впрямь сбросить. Он кивнул. Обхватив скользкий стебель обеими руками, подтянулся и получил под зад болезненный и оттого вдвойне обидный пинок.

– Давай быстрее!

– Я тебе потом это припомню… – прошипел Элмерик, кусая губы от злости. – Получишь ещё у меня…

Проклятый стебель извивался под руками, ноги соскальзывали, но барду всё же удалось продвинуться вверх. Оставалось ещё примерно четыре фута, чтобы оказаться на самом высоком из деревьев, склонившихся над озером. Гнев и обида придавали ему сил.

Пока они лезли вверх, кокон просел ещё на несколько дюймов и теперь почти касался воды. Элмерик старался не смотреть вниз, но болото притягивало взгляд. Будто во сне он увидел, как из тёмно-бурой жижи опять вытянулись тонкие бледные руки. Длинные полупрозрачные пальцы болотных бесов с треском ломали сплетённые сучья, пытаясь сокрушить последнюю преграду, отделявшую их от едва живой добычи. Поняв, что сейчас произойдёт, бард зажмурился и заорал. Внизу громко хрустели ветки, и больше всего он боялся услышать, как захрустят человеческие кости… В тот миг Элмерик впервые пожалел, что связался с Соколами. Путешествовать и петь песни, странствуя по городам, было в разы безопаснее.

Вдруг над болотом воцарилась подозрительная тишина. Ни плеска воды, ни скрипа деревьев – ничего, будто бы весь мир замер. Элмерик осмелился приоткрыть один глаз и тут же разинул рот от удивления. Многочисленные болотные огоньки медленно поднимались с кочек, листьев, веток и трухлявых пней всё выше и выше. Медленно они соединились в огромный светящийся шар, кружась вокруг полуразрушенного кокона. Болотные бесы, завидев яркий свет, беззвучно закричали, пытаясь закрыться руками. Они разевали зубастые пасти, щурили подслеповатые глаза, подёрнутые белёсой плёнкой, и мотали головами, покрытыми водорослями вместо волос. Одни падали навзничь и, недвижные, оставались плавать на поверхности воды, другие очертя голову ныряли в озеро, взбаламучивая тину и закапываясь в топкий ил.

Огоньки плясали в воздухе. Кто-то невидимый глазу творил дикую магию небывалой красоты. Помнится, Розмари говорила, что спасти их может только чудо, – вот оно и произошло. Щека с оберегом мастера Патрика успокоилась и больше не полыхала огнём – значит, опасность миновала. Обессилев, бард съехал на пару футов вниз по стеблю, почти сев на голову Джеримэйну.

– Ты тоже это видишь? – Тот даже не подумал возмущаться и сам сполз чуть пониже. – Вот она какая, настоящая эльфийская магия! Красота – глаз не отвести…

Элмерик кивнул, и в тот же миг огоньки закружились ещё быстрее. Перед глазами зарябило, он почувствовал небывалое умиротворение и покой. Внутренний голос пытался кричать, что расслабляться рано, опасность ещё не миновала, но ослабевшие руки сами выпустили стебель. Бард почувствовал, что падает – медленно, будто осенний лист, летящий с дерева, – вниз, в чёрную воду. Однако ему было уже всё равно: так и не долетев до озера, он погрузился в глубокий сон, больше похожий на беспамятство.


Сознание вернулось к нему вместе с гулким ударом колокола. Элмерик рывком сел, пытаясь унять сердцебиение, и с удивлением обнаружил себя в собственной постели на мельнице. Пока бард был без чувств, его не только принесли домой, но уже успели переодеть в чистую одежду, подлатать раны и уложить под одеяло. За окном занимался новый рассвет.

Рядом с его кроватью на табурете сидел Мартин. Его рубаха была выпачкана в тине и порвана в нескольких местах. Мокрые волосы, обычно заплетённые в косу, рассыпались по плечам, спускаясь ниже лопаток. Кажется, он спал, прислонившись спиной к стене, но, услышав, как Элмерик вскочил, тоже поднял голову.

– Тише, тише, – успокоил он, положив руку поверх ладони барда. – Всё хорошо. Ты дома. Все живы.

– А Брендалин?

– Она вернулась первой, на ней ни царапины.

Элмерик просиял.

По правде говоря, лишь дурнота и гул в голове не позволили ему помчаться к фиалковой леди (в мыслях он решил называть её так) прямо сейчас. Однако раз уж с ней было всё в порядке, стоило разузнать и об остальных.

– Как там Джеримэйн?

– Спит. Яда болотной лозы ему досталось изрядно, но мастер Патрик дал противоядие.

– А Розмари? Её спасли?

– Ей пришлось хуже, чем вам, но она очень сильная. – В голосе Мартина слышалось восхищение. – Так что тоже скоро оправится.

Элмерик с облегчением откинулся на подушки. В шее что-то неприятно кольнуло – он тихо ойкнул и приподнялся на локте. Голова болела нещадно.

– Слава богам! Я так боялся… Кстати, а Келликейт нашлась?

– Да. Я нашёл…

Этим впору было гордиться, но Мартин отчего-то довольным не выглядел. Неужели преступница действительно сбежала, наплевав на договор с Соколами?

– И где же она была? Что вообще произошло? Её накажут? – Бард натянул одеяло на уши: его познабливало. В шее закололо ещё сильнее.

Мартин мотнул головой, не желая вдаваться в подробности, и у Элмерика отлегло от сердца. Ему не хотелось, чтобы непокорную девчонку отправили на эшафот, что бы она там ни натворила. А вот упорное молчание Мартина ему совсем не нравилось: с каждым днём у земляка становилось всё больше секретов. Может, он просто не хочет говорить при всех? Надо будет при первом удобном случае встретиться с глазу на глаз и расспросить его поподробнее.

– А кто нас спас? И что это за фокус с болотными огоньками?

– Не понимаю, о чём ты, – пожал плечами Мартин. – Спроси у мастера Патрика – может, он знает?

– Как же, так он тебе и скажет! – шмыгнул носом Элмерик, наконец-то вытащив из волос проклятый репей (так вот что кололо его в шею!). – Слушай, а кто вообще способен повелевать огоньками?

Мартин в задумчивости откинулся на табурете, заложив руки за голову, и прислонился спиной к стене. В тусклом свете рассветных сумерек он отчего-то выглядел старше своих лет – наверное, из-за очень уставшего взгляда.

– Ну и вопросы у тебя! Эльфы королевских кровей точно способны. И ещё те чародеи, которые у этих эльфов учились. Но об этом только в сказках пишут, так что не могу ручаться.

– Значит, где-то совсем рядом был такой эльф. – Элмерик мечтательно улыбнулся. – Эх, жаль, я его не увидел! Даже не поблагодарил за наше спасение.

Мартин лишь вздохнул, переплетая руки на груди.

– Может, оно и к лучшему? Не всякая встреча с эльфами заканчивается добром. Чаще выходит совсем наоборот.

– Прости, я совсем забыл, что твоё проклятие тоже эльфийское. – Элмерик понизил голос до шёпота, чтобы Орсон или Джерри не услышали; он полагал, что Мартин не обрадуется, если все узнают о его беде. – Выходит, ты видел эльфа? А расскажешь, как это было?

– Давай как-нибудь потом. Колокол уже отзвонил, и пора собираться к завтраку. После этого мастер Патрик хочет поговорить с нами, так что лучше не опаздывать.

Мартин встал, снял пояс и стянул через голову вымазанную в грязи рубаху. Прежде, чем он успел надеть чистую, Элмерик разглядел на его плечах и спине несколько старых шрамов. Похожие он видел только у старого Хедлея – соседа родителей, – но тот в юности был тэном и сражался в битвах между кланами холмов и гор. К счастью, войн в Холмогорье уже давно не было. Впрочем, получить удар мечом можно было и встретив разбойника на большой дороге. Наверное, с Мартином произошло что-то подобное…

– Ты как, сможешь идти? Что-то вид у тебя бледный. – Земляк уже успел натянуть поверх рубахи вышитую зелёную тунику и подпоясаться.

– Н-не сможет – т-так дотащим! – сонным голосом отозвался Орсон с соседней койки. – Он т-тощий, н-на три мешка с м-мукой едва ли потянет.

– Спасибо, я сам. – В доказательство своих слов Элмерик спустил босые ноги на пол. – Слушайте, как же здорово, что всё обошлось! Я так рад!

– Умолкни ты уже, трещотка проклятая! – проворчал Джерри, прижимая к ушам подушку. – Вот же язык без костей! Ну дай ещё хоть немного поспать, а…

– Сегодня я даже тебе рад, пусть ты, конечно, болван и невежа. – Элмерик звонко рассмеялся. – И вообще, хватит спать: завтрак скоро.

Он правда был счастлив и даже к забияке-Джерри не чувствовал прежней неприязни. В минуту опасности тот оказался весьма толковым союзником. Если бы ещё не огрызался на каждую мелочь и язвил поменьше, цены бы ему не было. Впрочем, то, что Элмерик стал относиться к Джеримэйну лучше, ещё не означало, что он собирается хоть в чём-то ему уступать. После лесных приключений стало как никогда ясно, что бард многого ещё не умеет. Теперь он горел желанием учиться, чтобы доказать всем, кто тут лучший чародей на мельнице.

И лишь об одном Элмерик жалел всей душой: живого эльфа он так и не увидел. А ведь мог бы!

6.

Этим утром к завтраку опоздали почти все, включая мастера Патрика, и ругать Соколят было некому. О пирогах от Розмари, увы, сегодня не могло быть и речи, поскольку девушка ещё не до конца оправилась после лесного приключения. Так что пришлось есть невкусную овсянку.

Наставник появился в зале уже после того, как все приступили к еде, жестом дал понять, чтобы на него не обращали внимания, усаживаясь со всеми, вот только есть ничего не стал. Под его строгим взглядом бард внутренне сжался, ожидая нагоняя, но мастера Патрика, казалось, не смущали ни грязные полосы болотной тины на шее у Джерри, ни взлохмаченные кудри Элмерика, из которых он ещё не вычесал все репьи, ни лишь наполовину выбритое лицо Орсона (вторую тот добрить не успел, потому что слишком долго провалялся в постели). Бард не знал, что и думать. Будь они в гильдии музыкантов и бродячих актёров – их ни за что не пустили бы за стол в таком виде. Мастер Оллисдэйр (известный в Королевствах под прозвищем Олли-Счастливчик) строго следил, чтобы подопечные выглядели подобающе. А мельнику всё это было безразлично – ну, по крайней мере, создавалось такое впечатление. Впрочем, Элмерик и сам для себя решил, что больше не станет появляться на людях в таком неопрятном виде. Нужно было и другим подавать достойный пример – как Брендалин. Фиалковая леди мало того, что явилась к завтраку раньше всех, так ещё и надела новое платье цвета тёмной сирени, которое очень подходило к её глазам. Весь завтрак Элмерик украдкой любовался девушкой; он так замечтался, что упустил момент, когда мастер Патрик начал говорить.

– … наконец-то отстанете. – Мельник глянул на Джерри, и тот, опустив взгляд, уставился в свою тарелку. – Они приехали на рассвете, поэтому сегодня вы не будете заниматься свитками. Вместо этого к завтрашнему утру каждый из вас опишет всё произошедшее с ним в Чёрном лесу, не забыв указать все использованные заклятия и амулеты.

Орсон, сидевший рядом с Элмериком, вдруг неожиданно выронил ложку. Та оглушительно звякнула о край глиняной чашки, отчего бард подскочил на месте, едва не вскрикнув от громкого звука. Всё-таки ночные приключения не прошли даром: сердце было полно лишней тревоги. Здоровяк смущённо извинился, пряча руки под стол. Элмерик видел, что приятель чем-то обеспокоен, но сегодня это с уверенностью можно было сказать про каждого из Соколят.

Виновница вчерашнего переполоха сидела поодаль, ковыряя свою кашу с таким выражением лица, будто бы ей подсыпали крысиный яд. Все, кто справлялся о её здоровье, получали в ответ мрачное «спасибо, хорошо». Те же, кто пытался задавать иные вопросы, натыкались на ледяное молчание. Келликейт отодвигалась ото всех всё дальше, с завидным упорством продолжая впихивать в себя остывшую овсянку – ложку за ложкой. Единственным, кого она согласилась выслушать, был Мартин. Возможно, потому, что именно он нашёл её в лесу. Теперь эти двое украдкой шептались на дальнем краю стола, не слишком-то вслушиваясь в речи мастера Патрика.

– А кто там приехал? – тихонько спросил бард у Брендалин.

– Некие мастер Дэррек и мастер Флориан. Теперь они будут нас учить, – шепнула девушка, наклонившись к нему ближе, и Элмерик, почувствовав на своей коже её тёплое дыхание, залился краской.

В зале вдруг стало невыносимо жарко.

– Я знаю мастера Дэррека: он приятный человек, только совсем не похож на героя. – Сглотнув, бард попытался успокоиться. – Сперва я было подумал, что он вроде писаря, а оказалось, тоже из отряда.

– Не зря говорят: всё не то, чем кажется… – Брендалин посмотрела на него с лукавой улыбкой, и Элмерик утонул в её глазах. От девушки пахло цветами и луговыми травами, и эти ароматы кружили голову.

В горле у него пересохло, сердце забилось чаще. Признаться, прежде бард не испытывал подобной неловкости даже при виде писаных красавиц. Наверное, потому, что ни одна из них не нравилась ему так сильно? Хотя с той же Ивалинн из таверны в Каэрлеоне они однажды процеловались весь вечер, но всё это было так давно – будто в прошлой жизни. С тех пор Элмерик ни разу не бывал в столице.

То, что с ним творилось, походило на наваждение. Стоило барду увидеть Брендалин, как он начинал глупо улыбаться, а уж если девушка сама обращалась к нему, то чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Всей душой Элмерику хотелось верить, что внимание Брендалин является признаком благосклонности, а не просто вежливостью. Ему нужно было лишь побороть смущение, чтобы подтвердить свои догадки. Что, если, например, пригласить её на прогулку после уроков? Пройтись вдвоём до деревни и обратно. Откажет – невелика беда, от этого ещё никто не умирал (так он себя убеждал). Зато если согласится – это почти свидание.

Бард вытер вспотевшие ладони о штаны и вдохнул побольше воздуха, перед тем как сказать:

– Я тут подумал… мы могли бы…

– А ну тише там! – шикнул мастер Патрик, оборвав его на полуслове. – Я говорю – остальные молчат, ясно?

От обиды Элмерик закусил губу. Значит, Мартину можно шушукаться, да? Смелость, бурлившая в крови, как пузырьки в кувшине сидра, от окрика исчезла бесследно. Бард пробормотал под нос извинения, но мельник уже не смотрел в их сторону.

– Хочу напомнить, что все, кто ныне находится под крылом у Соколов, равны. Ваша одарённость в колдовском деле не зависит от чистоты крови. Здесь, на мельнице, благородные и низкорождённые едят за одним столом, спят в одной комнате и постигают одинаковые премудрости. Ваше прошлое никого не интересует. И даже цепь смертного приговора не касается никого, кроме той, кто её носит. А также того, кто принял её в отряд под свою поруку. Чтобы впредь к этому не возвращаться, попрошу вас обойтись без глупых ссор! – Мельник выдал всё это на одном дыхании, зло и резко; в некоторых словах стал заметен его прежде неразличимый холмогорский говор.

Элмерик украдкой глянул на Келликейт; девушка сидела с совершенно невозмутимым видом и внимательно слушала мастера Патрика, будто бы не о ней говорили вовсе. Не удержавшись, бард бросил взгляд и на Джеримэйна – вот кто на мельнице главный задира. Никаких ссор? Ага, как же… Бард был даже готов не лезть первым, если бы его соперник согласился вести себя прилично. Но на это рассчитывать не приходилось. Словно в подтверждение этих мыслей, Джерри, заметив, что на него смотрят, тайком от мастера Патрика показал Элмерику язык.

– А можно с меня будут снимать цепи хотя бы на время занятий? – Келликейт с усилием подняла руки над столом, и Элмерик увидел, что запястья девушки стёрты в кровь от зачарованного железа. – Они будут мешать мне учиться колдовству. Обещаю, что больше никуда не уйду с мельницы.

Она не осмеливалась смотреть в глаза мастеру Патрику, но Мартин ободряюще кивнул ей, и Келликейт, слабо улыбнувшись, подняла голову. Жаль, что мельник ей не поверил:

– Мы не станем менять уговор на полпути. Тебя освободят от цепей, когда закончится ученичество, и ни днём раньше. А до той поры постарайся больше не доставлять нам хлопот.

Девушка помрачнела и поджала губы. Она не стала спорить с наставником, лишь разочарованно посмотрела на Мартина, на что тот только развёл руками. Видимо, идея с цепью принадлежала ему.

– А тот наставник… как его… который по дикой магии, – он когда приедет? – Без капли стеснения Джеримэйн залез рукой под ворот рубахи, чтобы почесать спину, сплошь покрытую укусами болотной мошкары.

Элмерик уже давно понял, что этот невоспитанный тип отчего-то ставил дикую магию превыше всех прочих искусств и заводил о ней разговор при любом удобном случае. Барду стало интересно, что ответит мастер Патрик.

Тот кашлянул и очень строго посмотрел на ученика.

– Его зовут мастер Шон, и с ним тебе ещё рановато встречаться. Помнишь, я говорил, что эльфийское колдовство требует терпения? Если у тебя его и прибавилось, то самую малость. Ты по-прежнему очень невнимателен и легко можешь допустить ошибку.

– Вообще-то, я очень внимательный! – запротестовал Джеримэйн, вставая с места. Его тонкие пальцы с силой вцепились в столешницу. – Хотите, докажу?

– Не нужно. – Мельник, кряхтя, поднялся. Он помассировал затёкшее колено и взял трость. – Лучше молчи и ешь.

Прихрамывая, мастер Патрик направился к дверям. Едва наставник вышел, Джеримэйн фыркнул, сел на лавку и резким жестом отодвинул от себя тарелку с остывшей овсянкой.

– Вот же старый хрыч! Уж пожелал так пожелал – теперь кусок в горло не лезет!

– А м-можно я с-съем? – с надеждой попросил Орсон, перегибаясь через стол.

Он всегда был голоден и к тому же совсем непривередлив в еде – даром что сын лорда. Но, несмотря на то что Орсон с самого первого дня на мельнице ел за троих, он ничуть не растолстел, а, напротив, стал выглядеть более подтянутым. Наверное, от постоянных тренировок: Элмерик видел, как они с Мартином ходили на задний двор с длинными шестами в руках.

– Валяй, жри! – Джеримэйн закинул руки за голову, переплетая пальцы на затылке. – А я всё равно буду заниматься дикой магией, пусть даже без книг и наставника.

– Ну разве так можно? – мягко возмутилась Брендалин. – Тебе же ясно сказали: это может быть опасно.

– Смотрите все: леди не одобряет дикую магию! Что это: благоразумие или трусость?! – Джерри особенно удалось скопировать манеру площадных зазывал; кажется, он не врал, когда говорил, что пытался пойти в комедианты.

– Давай-ка полегче! – Элмерик ударил кулаком по столу, надеясь, что выглядит достаточно угрожающе. – Сам можешь делать что вздумается, но остальных задирать не смей! Особенно девушек.

Джеримэйн, закусив нижнюю губу, презрительно глянул на него, и бард понял: сейчас начнётся. Ох, только бы до драки не дошло, ведь не больше четверти часа назад им велели избегать ссор! Но Джерри вдруг поднялся, сплюнул на пол и стремительно вышел из залы. Элмерик так удивился, что едва не побежал за ним следом, но вовремя одумался.

– Спасибо, что вступился. – Брендалин мило улыбнулась барду одними уголками губ, но взгляд её оставался грустным и встревоженным; она со вздохом поправила и без того идеальный локон. – Знаешь, меня пугает этот человек. Совершенно невоспитанный.

Леди нуждалась в утешении, и Элмерик с радостью принялся развлекать её историями, которых знал уйму. Старания не прошли даром: вскоре девушка повеселела. А он, наконец набравшись смелости, пригласил её на прогулку до деревни. Робко улыбаясь, Брендалин осчастливила его согласием, поэтому на занятия с мастером Дэрреком Элмерик после завтрака не шёл – летел.

Правда, сперва пришлось спуститься к себе за писчими принадлежностями. Одним махом перескочив через три последние ступеньки, он едва не растянулся на свежевымытом дощатом полу, но вовремя ухватился за перила, чуть не сбив с ног тихую, как тень, Розмари.

– Ой, прости! – Элмерик отступил на шаг, и девушка, очнувшись от ступора, тоже отпрянула. – Как ты себя чувствуешь?

Признаться, Розмари выглядела не очень. Обе её руки были перебинтованы, трещина на губе щедро намазана какой-то мазью, ссадины на лице припухли и посинели. Волосы она убрала в косу, даже не прикрыв платком.

– Мне уже лучше-то. – Девушка на мгновение потеряла равновесие и прислонилась спиной к стене. – Вот, возьми. Это тебе, за спасение-то…

Розмари поспешно сунула ему в руку какой-то мешочек и, не говоря больше ни слова, скрылась в девчачьей комнате, громко захлопнув за собой дверь. Когда же озадаченный бард раскрыл подарок, в нём оказалось несколько тонких веточек рябины, сплетённых в кольцо красными и белыми шерстяными нитями. Похожий оберег он заметил у самой Розмари ещё перед тем, как они отправились на поиски Келликейт. Сперва Элмерик хотел убрать подарок в карман, но потом передумал и надел его на шею, пряча под рубаху. Никогда ведь не знаешь, чтó тебе может пригодиться. А в окрестностях мельницы и впрямь было небезопасно – теперь у Элмерика не было в этом сомнений…

– Спасибо. Ты извини, я тороплюсь.

Он махнул девушке рукой и быстро зашагал к себе, но в комнате не задержался. Бард сунул под мышку несколько свитков, положил за ухо перо и сломя голову помчался обратно на урок. Теперь ему было до жути интересно, получил ли что-нибудь в подарок Джеримэйн. Но спрашивать у него, конечно, было бы плохой идеей.


Классом для занятий служила одна из спален рядом с залой. Судя по толстому слою пыли на подоконнике, там уже давно никто не жил. Ненужная мебель – кровать с выцветшим покрывалом, пуфик для ног и туалетный столик с треснутым зеркалом – стояла прямо в коридоре. Вместо них в комнату притащили деревянные столы и лавки, наспех протёрли полы, открыли окна, впустив немного света и воздуха – вот и все приготовления.

Элмерик устроился на лавке по соседству с Брендалин, считая, что теперь имеет на это право. Возможно, он немного опережал события, но девушка, похоже, не возражала.

– Интересно, а кто здесь жил раньше? – Элмерик придирчиво оглядел комнату.

На самом деле его это мало волновало. Однако любой предлог мог подойти, чтобы начать беседу, а мастера Дэррека всё равно пока не было.

– А ты разве не слышал? – Брендалин широко распахнула глаза и словно похорошела ещё больше.

Дневной свет падал на её волосы так, что казалось, будто их окутывает слабое сияние.

– Нет. – Элмерик готов был слушать её голос вечно. – Расскажешь, пока наставник ещё не пришёл?

Брендалин, оглядевшись, придвинулась к нему и зашептала на ухо:

– Говорят, на этот Бельтайн случилось что-то очень страшное: несколько человек из отряда погибли. Думаю, комната принадлежала кому-то из них. Представляешь, а вдруг здесь до сих пор обитает призрак?..

Она ахнула. Элмерик поспешил её успокоить и даже осмелился взять за руку. Пальцы девушки были тёплыми, а кожа – нежной, как шёлк.

– Не бойся. Я защищу тебя, если будет нужно. К тому же, если это призрак кого-то из Соколов, то он вряд ли желает нам зла. Мы тут вроде как не совсем чужие.

– Ну мало ли… – Брендалин поджала губы, но руки не отняла. – Вдруг ему не понравится, что мы заняли его место? Но так и быть: когда ты рядом, я не буду бояться.

Элмерик просиял и собрался было рассказать, как однажды (очень давно) своими глазами видел в залах гильдии призрака, которого все называли Одиноким Музыкантом, но в этот момент в комнату вошёл мастер Дэррек. С их последней встречи он совсем не изменился, может быть, только стал выглядеть более уставшим. Увидев его, Брендалин, словно опомнившись, отдёрнула ладонь, и Элмерик с сожалением вздохнул. Мастер Дэррек запоздало кашлянул, чтобы привлечь внимание, и, улыбаясь, заговорил:

– Доброго дня! Кое с кем из вас мы встречались раньше, а со всеми остальными очень рад познакомиться. Вы можете звать меня «мастер Дэррек». Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались по имени, безо всяких там регалий, но Патрик настаивает. Поэтому постарайтесь выучиться побыстрее, ладно? Тогда и вы сможете называть меня просто Дэррек. – Он пригладил вьющиеся седые волосы. – Надеюсь, мы станем друзьями. Знайте, я всегда готов выслушать вас и дать дельный совет.

– Смотрите-ка, а этот у них добренький… – пробурчал себе под нос Джеримэйн, сидевший как раз за спиной у Элмерика.

К счастью, мастер Дэррек его не услышал. Ну, или не подал виду.

– Позже у каждого будет свой наставник. – Он прошёлся по комнате, с интересом вглядываясь в лица учеников, будто пытаясь рассмотреть в них будущих чародеев. – У всех разные способности, поэтому каждый из старших Соколов возьмёт себе в ученики одного из вас. А может, даже нескольких. Пока же Патрик попросил меня рассказать о том, как теперь изменится ваша жизнь. Признаться, я понятия не имею, с чего начать… Ну, к примеру, кому служат Соколы?

– Знамо-то дело кому: королю, конечно! – уверенно заявила Розмари.

Она стояла в дверях, держась рукой за косяк и слегка пошатываясь. Вообще-то, девушка могла бы с чистой совестью не появляться – никто бы ей и слова не сказал, – но Розмари решила всё-таки прийти на занятия. Мастер Дэррек взял её под локоть, чтобы проводить до скамьи. Он помог девушке сесть, предложил подушку и только потом вернулся к своим странным вопросам:

– Хорошо. А кому служит Его Величество?

Розмари вытаращилась на наставника:

– Что вы такое говорите-то? Король-то никому не служит, а правит! На то он и король.

– А вот и нет, – невозмутимо отвечал Дэррек. – Кто-нибудь ещё может сказать мне, кому служит король?

Он присел на стул, взял одну из карт, которые принёс с собой, и принялся ею обмахиваться. Элмерик же поскорее поднял руку, пока его не опередили другие: ему очень хотелось блеснуть знаниями перед Брендалин!

– Наш государь Артур Девятый, как и все его славные предки, служит своему народу и родной земле. Он должен блюсти «Правду короля», править мудро и справедливо. Тогда пашни будут плодородны, в реках и озёрах будет довольно рыбы, и все напасти минуют Объединённые Королевства. А коли нарушит «Правду короля» – тогда всем не миновать беды.

Эту простую истину Элмерик узнал от отца. Тот не раз говорил, что королевская власть даётся богами лишь тому, кто способен вынести это тяжкое бремя. И все девять королей из ныне правящей династии Пендрагонов оказались достойны этой чести. Даже нынешний. Артур Девятый взошёл на трон, когда был лишь немногим постарше Элмерика. Многие тогда беспокоились, что молодому королю не хватит опыта, но опасения оказались напрасными: тот счастливо правил вот уже пять лет.

– Молодец Рик, всё верно сказал, – похвалил его мастер Дэррек. – Тогда вот тебе другой вопрос: а что такое «Правда короля»?

Бард улыбнулся. Ответ на этот вопрос он тоже знал.

– Это свод правил, которые правитель не должен нарушать. Например, не искать личной выгоды, вершить справедливый суд, не наказывать невинных, не искать войн, защищать свои земли, почитать богов и соблюдать древние обычаи. Такой обет даёт каждый король перед тем, как взойти на трон.

– Всё так. Правитель, нарушивший «Правду короля», обречёт страну на войны, неурожай и прочие беды, а себя – на верную погибель. Так что Его Величеству приходится очень нелегко. Денно и нощно он должен заботиться о своей земле и своём народе, правя достойно и мудро. А мы, Соколы, призваны помочь королю в этом деле. Первый Соколиный отряд был создан ещё при Артуре Первом. Говорят, сам волшебник Мерлин завёл традицию набирать на службу достойных чародеев. Потом эта традиция прервалась и была продолжена уже лишь в начале правления Артура Пятого, прапрадеда нынешнего короля.

– А это правда, что в древние времена эльфы не давали людям житья и дикая магия творилась повсюду? – Джеримэйн словно нарочно дождался, пока наставник решит перевести дух, чтобы перевести разговор на любимую тему.

Элмерик закатил глаза: вот о чём бы ни говорили, а этот умник всё сведёт к дикой магии! Будто никакой другой в мире вообще не существует…

– Это всё легенды… – Мастер Дэррек, улыбаясь, стряхнул несуществующую пыль со своего серого колета. – Говорят, будто тогда нельзя было выйти из дому, чтобы не встретить какого-нибудь эльфа – из старшего народа или из младших фейри. Болотные бесы бушевали в лесах, феи ручьёв и рек еженощно соревновались, кто утопит больше путников, драконы сжигали поля, уничтожая весь урожай на корню, и похищали скот. В те дни людям жилось несладко, и только с появлением великого Артура Первого всё изменилось. Он вместе с рыцарями Круглого стола собрал разрозненные земли воедино и приструнил волшебный народ. Так появились Объединённые Королевства.

– Отец говорил, что м-мы с н-ним в родстве, – похвастался Орсон и на всякий случай тут же пояснил: – С к-королём Артуром, я имею в в-виду.

– Славные были времена, славные подвиги, – мечтательно протянул мастер Дэррек, откидываясь на спинку стула и переплетая пальцы на животе, – а у тебя славная родословная, мой друг. Родерик Глендауэр, лорд Трёх Долин, был верным соратником Артура. Говорят, ему было позволено сидеть за одним столом с королём и рыцарями, хотя вассальную клятву Родерик так и не принёс, считая, что дружеской будет достаточно. А после он, если я не ошибаюсь, женился на дочери короля Артура, принцессе Дженибелле, и стал вместе с лордами Соляных островов и Одинокой Башни одним из трёх землевладельцев, которые, войдя в новое королевство, сохранили суверенные привилегии.

– Да ну? А как же холмогорцы? – скучающим тоном уточнил Джеримэйн. – У них тоже должны быть эти… привилегии.

История земель, похоже, интересовала его намного меньше, чем магия, что, впрочем, простительно для низкорождённого.

– Ты что, дурачок? – Розмари обернулась к нему. – Все, небось, знают, что это другая страна!

– Другая, да не совсем. – Мастер Дэррек погладил свои пышные бакенбарды и развернул карту. – Вот, посмотрите сюда. Укрепляя позиции на севере, Артур Первый смог присоединить Холмогорье к Объединённым Королевствам на тех же правах, что и Три Долины, Соляные острова и Одинокую Башню. Но после смерти короля выяснилось, что верховный тан Холмогорья, по прозвищу Дайрэ Хитрый Лис, принёс личную присягу королю, но никак не его потомкам. Поэтому, когда умер Артур, Холмогорье сразу же вышло из состава Объединённых Королевств. Следующие три короля тщетно пытались вернуть его, несмотря на протесты совета танов, однако это удалось сделать лишь при Артуре Четвёртом. Но восстания с тех пор вспыхивали, как лесные пожары, потому что Холмогорье так и не признало себя частью Объединённых Королевств.

– У нас уже почти четыре десятка лет не видели войн, – обиженно возразил Элмерик. – Мелкие столкновения между кланами не в счёт. Просто некоторые таны считают, что если не посылать своих тэнов с рядовыми воинами на битву с соседями, то собственная армия разучится сражаться. Но это всё в горной части, далеко от столицы – Тригорицы.

Как и все холмогорцы, он привык считать, что его родные земли были вольными с незапамятных времён, и готов был поспорить с любым, кто станет утверждать обратное.

– О междоусобных войнах можете поспрашивать Патрика. – Наставник закинул ногу на ногу. – Он как раз из горцев и многое помнит. А я скажу вам так: мира в Объединённых Королевствах не было никогда: ни ныне, ни прежде. У короля много вассалов, между ними случаются ссоры. И я уж молчу о войне Благого и Неблагого дворов: эльфийские распри влияют на мир смертных намного сильнее, чем нам того хотелось бы.

Про бесконечную эльфийскую войну Элмерик был наслышан: менестрели сложили о ней множество песен и легенд, которые до сих пор с удовольствием слушали в придорожных тавернах. Его самого частенько просили спеть то о споре королевы Медб и короля Браннана на мосту, то о поединке двух братьев-близнецов за обладание троном Неблагого двора (в балладе говорилось, что один брат обернулся соколом и взмыл в небеса, а другой превратился в гигантского ворона с тысячей глаз и только так сумел победить).

– А в чём причина распрей между эльфами? – из угла неожиданно подала голос Келликейт.

Девушка всё время мёрзла – с тех самых пор, как вернулась на мельницу. Даже в доме она не снимала капюшон с пелериной из тёмно-синего сукна, а вокруг израненных рук оборачивала пуховый платок. Элмерик подумал, что, возможно, прежде девушка носила муфту: среди благородных девиц севера была распространена такая мода. Правда, теперь носить муфту ей мешала цепь смертницы…

В ответ мастер Дэррек развёл руками:

– Есть множество домыслов, а правда известна, наверное, лишь самим эльфам. С древних времён они столько раз ссорились, мирились, а потом снова ссорились, что настоящие причины затерялись в веках. Но началось всё, как говорят, со спора двух королев за право считаться единственной…

– Почему бы им тогда не выяснить это на чародейском поединке? Какой прок втягивать в эту войну людей?

Загрузка...