Время сеять и время

Артур Купер убил жену во вторник утром и по­хоронил поздно вечером в среду.

... и на то было две причины. Первая: он убил впервые, и вторая: ему требовалось время, чтобы выкопать могилу.

Он выбирал место чрезвычайно тщательно; было необходимо, чтобы могила была сухой, на нее па­дал свет раннего утра, и она была защищена от восточного ветра. Потому что Артур хотел посадить над Агатой герань, и по опыту знал, что это ценное растение довольно привередливо по части того, в какую сторону поднимать стебли.

Проблемы начались на глубине двух футов. Ар­тур достиг мелового слоя, и ему потребовалось во­семь часов усердной работы, чтобы сделать могилу приличной и безопасной. В это время причина не­привычной и непосильной работы лежала на кро­вати — лицом вниз с открытым ртом.

Конечно, у Артура был мотив убить Агату. Он ее не любил. На самом деле, он никогда ее не любил, но на раннем этапе их знакомства он по уши влю­бился в ее деньги. Но, увы, это была безответная страсть, ибо направляемый Агатой золотой поток не достигал жаждущих рук Артура, и вместо того чтобы жать, ему приходилось сеять.

«Муж должен содержать жену».

Так она любила говорить, а однажды с юмором заметила: «То, что твое — мое, а то, что мое — это только мое», и Артур направился к садовому сараю, где любовно ласкал острое лезвие кирки- мотыги.

Так, обманом, как он считал, лишенный своих законных денег, Артур оказался единственным об­ладателем стокилограммового женского тела — с требованиями супружеских обязанностей. Рассеял­ся сон о домохозяйке средних лет, которая выпи­сывает крупный ежемесячный чек и спит удовлетворенным сном в отдельной спальне.

— Как насчет сегодня? У меня разыгралась фан­тазия.

Худощавый тридцатилетний посмотрел на туч­ную пятидесятипятилетнюю и содрогнулся.

— Тебе уже не следует думать об этом... — про­бормотал он.

Агата нашла это замечание чрезвычайно забав­ным. Она взревела от смеха; три ее подбородка за­тряслись, огромные груди заколыхались, и гигантские ноги закачались как чудовищные стволы де­ревьев, когда она попыталась унять веселье.

— Не следует? Да я только вошла во вкус. Я в любой день могла сломать тебе хребет.

Артур подумал, что это вполне возможно.

— Ты бы хотел меня отшлепать?

Ему стало дурно.

— Или сыграть в прятки между моими буфера­ми?

Так что, совершенно ясно, ей пришлось умереть. Она умерла. Артур задушил ее шнуром для штор, и Агата выражала свое необоснованное отношение до самого конца. Ей понадобилось пятнадцать ми­нут, чтобы умереть, и Артур был выжат как лимон, прежде чем жизнь покинула тело Агаты.

Он похоронил ее при лунном свете.

Это была непростая задача. Агата была слишком тяжелой, поэтому пришлось ее тащить, и он со­вершенно выбился из сил. Гравитация помогала. Толчок скинул ее с кровати, и она плюхнулась на пол с противным хлюпающим звуком. К счастью, она упала на прикроватный коврик, который по­служил санками, поэтому он смог дотащить Агату до окна. Выбросить ее из окна было сложнее. Она застряла, и хотя Артур навалился спиной на широ­кие ягодицы и толкал, пока его лицо не приобрело занятный фиолетовый оттенок, Агата не сдвину­лась с места. Наконец, вспомнив армейскую пого­ворку: «Пот спасает жизни, мозг спасает и то, и другое», он взял лопату и с помощью рычага, осво­бождая крошечный кусочек за раз, наконец с удовлетворением увидел, как Агата соскользнула с подоконника и услышал мягкий стук, когда она приземлилась на садовую тропинку.

Агата и при жизни не представляла собой осо­бенно приятное зрелище, а после смерти ее внеш­ность стала ужасающей. После падения из окна ее лицо стало кривобоким; нос расплющился, язык вывалился, один глаз вывалился из глазницы и ру­ка — правая — была сжата, будто даже сейчас Агата обдумывала месть.

Артур приказал желудку сдерживаться и заду­мался, как доставить свою худшую половину к ее — как он надеялся — последнему месту упокоения. Тащить ее по садовой тропинке он не мог, нести её было совершенно немыслимо; потом на помощь снова пришел интеллект. Тачка.

Это была штуковина из оцинкованного железа с отличным надутым колесом с красными спицами. Тачка была большой, можно даже сказать просторной, и могла вместить Агату до тех пор, пока ее ноги будут вести себя прилично. Проблема в од­ном: как он ее туда засунет?

Помог домкрат. Гладильная доска послужила рычагом, и скорее она была взгромождена на тач­ку, огромные ноги были вытянуты, гротескная го­лова откинулась назад, и Артур, стоя между ручек, был вынужден смотреть на кошмарное лицо с вы­сунутым языком и дергающимся на каждом шагу глазом. Снова и снова сжатый кулак ударялся о землю, и, мимоходом, даже уничтожил один из его призовых георгинов — в акте вандализма, который ожесточил его сердце. Он молча и бесцеремонно свалил ее в могилу, хотя раньше думал сказать не­сколько подходящих слов. Не похоронную службу, но что-то короткое, например: «Теперь мне будет намного, намного лучше», или: «Спи, спи и никогда не просыпайся», потому что у Артура была поэти­ческая жилка и он был начитан — качества, кото­рые Агата никогда не ценила.

Она упала в могилу лицом вниз, и Артур, не те­ряя времени, засыпал это отвратительное лицо с нахально высунутым языком и блуждающим глаз­ным яблоком. Меловая почва, которую было так трудно капать, очень легко летела обратно, и вско­ре яма была засыпана, земля прибита лопатой, по­том выровнена граблями так, что шестифутовый клочок земли походил на остальной ухоженный сад. Потом Артур заботливо посадил молодую ге­рань, утомился и пошел спать.

Хорошо известен факт, что убийство, как хоро­ший ужин, должно быть идеально спланировано. Артур его совершенно не планировал. Он, так сказать, съел обед, а потом приступил к составлению меню. Когда лучи раннего утреннего солнца про­никли в открытое окно, Артур проснулся и осознал ноющее беспокойство, запутанную проблему, кото­рую его спящий мозг перерабатывал ночью. Ему потребовалось несколько минут, чтобы осознать, в чем заключается эта проблема.

Как он объяснит исчезновение Агаты? Сто кило­граммов тела активной женщины не могут так просто пропасть, особенно учитывая, что она все­гда считала обязательным вести себя противно или бесцеремонно. Спокойные, воспитанные люди бы­стро забываются; шумные, грубые люди оставляют глубокий след на своем пути, след обиды, который, если он резко обрывается, быстро порождает знак вопроса. Но нужно было решить еще более ужасную проблему. Как Артур завладеет всеми ее пре­красными деньгами?

Если бы только Агата знала, что умрет подо­бающей смертью, все было бы хорошо. Завещание, которое Артур помогал составлять, переадресовывало золотой ручей в его пустынный уголок, но без законного свидетельства о смерти это был просто интересный документ, лишенный реального потенциала.

После длительного обдумывания и полного унич­тожения вареного яйца (потому что Артур не по­зволял делу мешать завтраку) один факт стал совершенно ясен. С Агатой должен был произойти смертельный несчастный случай.

— Я должен сбросить ее со скалы.

Он сказал это вслух, потом оглянулся с некото­рым беспокойством, потому что не зря же говорят, что и у стен есть уши? Он поиграл с идеей выкопать Агату и перевезти на побережье, где она сде­лает решающий проблему прыжок со скалы. Но перспектива двадцатимильного путешествия с кривобоким и уже испачканным землей лицом бы­ла выше возможностей его нервов и желудка, по­этому он отказался от этого плана в пользу чего-то более практического.

Почему бы не подогнать машину к вершине вы­сокой скалы, оставить несколько клочков одежды вокруг и поверить, что власти придут к правиль­ному заключению?

Но подождите. Не понадеются ли они найти те­ло? Или по крайней мере его часть?

«Я должен был оттяпать ей руку или что-то дру­гое» — печально подумал он, как всегда с опозда­нием. Он снова представил, как копает, рубит... Но перспектива везти на побережье в тачке часть Агаты была не более заманчивой, чем перевозка целой Агаты. Потом темноту его отчаяния озарила блестящая идея. Почему бы не оставить машину у того места, где потоки впадают в море? Он, кажет­ся, помнил, как подобное случилось в Чалмуте, в десяти милях от Бичи-Хед[1]

Он бросил ворох одежды Агаты в чемодан и че­рез час начал свое длинное путешествие.

Штормовой ветер со скоростью тридцать миль в час бушевал на вершине скалы, и Артуру пришлось лечь на живот, чтобы увидеть бурлящее море вни­зу. Сцена была стоящей. Волны обрушивались на камни; они подпрыгивали и кружились самым удовлетворительным образом. Идеальное место, чтобы избавиться от тела. Артур отполз обратно к машине, вытащил чемодан Агаты и приготовился складывать одежду в аккуратную стопочку, наде­ясь создать впечатление, что она разделась, преж­де чем вниз головой броситься в бурлящий котел внизу. Он смутно помнил, что это обычное поведе­ние для самоубийства в воде. Но он не принял в расчет ветер. С победным криком ветер подхватил одежду Агаты, а именно: три блузки, два платья в цветочек, шесть огромных бюстгальтеров, четверо нейлоновых трусов и розовый корсет, и, подняв их высоко в воздух, отнес их в южном направлении, не ослабляя объятий, пока они не рассеялись по всему французскому побережью. Тем не менее, Ар­тур не остался с пустыми руками. Он сумел схва­тить пару французских панталон в оборочках — предмет нижнего белья, которым Агата премного гордилась. Решив, что пара панталон в руке лучше, чем весь гардероб на ветру, он придавил их боль­шим камнем, потом, осознавая, что в его генераль­ном плане больше дыр чем в сите, ушел.

Он прошел десять миль, незаметно запрыгнул на ранний пригородный поезд, и восемь часов спустя отпер переднюю дверь, поднялся, спотыкаясь, по лестнице, и рухнул, полностью одетый, на кровать.

Последние тридцать шесть часов были очень на­пряженными.

— Не волнуйтесь, сэр , — сказал сержант в уча­стке, — не волнуйтесь.

— Но я волнуюсь, — заявил Артур в третий раз. — Она давным-давно должна была вернуться. Где она может быть?

— О ... — сержант покачал головой. — С женщи­нами никогда не знаешь, сэр. Однажды моя мис­сис пропала на весь день. Оказалось, она застряла в Туннеле Любви на ярмарке в Баттерси[2]

— Уверен, что ее там нет, — сказал Артур с боль­шой искренностью.

— Ну, сэр, — сержант делал все возможное, что­бы его успокоить, — не удивляйтесь, если найдете вашу леди за готовкой ужина, когда вернетесь до­мой.

Артур содрогнулся.

Два джентльмена в дождевиках зашли на сле­дующее утро, и хотя Артур ожидал их визита, он чуть не упал в обморок, когда увидел, как они идут по садовой дорожке. Они были очень вежливыми.

— Доброе утро, сэр , — старший , с уставшими голубыми глазами и мрачной улыбкой, поднял шля­пу. — Вы мистер Купер?

— Да. — Артур сглотнул. — В чем дело?

— Мы можем войти, мистер Купер?

Вскоре они сидели в гостиной, и старший муж­чина положил шляпу на пол. Он несколько раз смотрел на нее, словно боясь, что она убежит. Ти­шина становилась мучительной, когда он наконец прервал ее.

— Вы сообщали о пропаже человека?

— Да, — кивнул Артур, — моей жены .

— Хорошо. — Мужчина прочистил горло. — Я инспектор Шарп... это сержант Холлидей.

Артур издал звук, который можно было перевес­ти как: «Как поживаете?», и мужчины фыркнули.

— Регистрационный номер вашей машин VGU 165 ?

Артур решил сказать «Ох», потом напряг мозги в поисках чего-то более подходящего, и сумел выда­вить только: «О боже».

— Мы хотели ли бы, чтобы вы проехали в уча­сток. — Сержант Холлидей, очевидно, думал, что он должен выразить больше интереса. — Для опознания.

— Тела? — Выдохнул Артур?

— Нет, сэр. Нескольких предметов женского бе­лья. Это единственное, что мы обнаружили.

— Понимаете, сэр, быстрое течение, — сказал инспектор Шарп. — Если бедная леди столкнулась с. несчастным случаем, то она уже в море. Но мы должны надеяться на лучшее. Она была. подавле­на или что-то в этом роде?

Артур не мог представить подавленную Агату, и так как в глубине души он был правдивым челове­ком, он сказал «нет», прежде чем осознал это. Каза­лось, инспектор огорчился и почесал голову.

— У нас есть теория, но пока я бы не хотел рас­крывать ее, если вы не против, сэр. Конечно, будет расследование, и мы будем признательны, если вы сможете присутствовать.

Артур сказал:

— Конечно. — И добавилд: — Не хотите ли ча­шечку чая?

Инспектор и сержант ответили утвердительно, Артур приготовил им по чашке чая, и они все подкрепились, прежде чем он поехал в полицей­ский участок, чтобы опознать панталоны Агаты.

Так как тело не было найдено, расследование было коротким.

— Инспектор, — сказал коронер, смотря над оч­ками, — что, по вашему мнению (основанному, ко­нечно, на большом опыте в таких делах) случилось на вершине той скалы?

— Ну, сэр, — ответил инспектор, расправляя плечи и принимая вид эксперта, выступающего перед непрофессионалами, — как мне кажется, бедная леди почувствовала срочный зов природы; такой срочный, фактически, что действовать — прошу прощения суда — нужно было здесь и сей­час. Сняв предмет одежды, который впоследствии был найден, она выбрала место, где ветер дул с моря, и ее сдуло, или она сама упала в море.

Коронер печально покачал головой.

— Уверен, это несчастное, если не сказать тра­гичное, дело послужит предупреждением тем, кто пожелает предпринять похожие действия. Думаю, я могу прибавить только одно: лучше немного за­держаться в этом мире, чем слишком рано отпра­виться в следующий.

Затем он выразил глубокое сочувствие скорбя­щему и горюющему мужу и назвал смерть несча­стным случаем.

Когда Артур вернулся домой, он станцевал радо­стный танец, прежде чем помчаться по садовой тропинке, чтобы ознакомить Агату с хорошими новостями.

— Старая жирная кикимора, — он бы пнул мо­гилу, если бы не герань. — Жирная, глупая, старая корова... жалкая... проклятая женщина-Скрудж... убирайся в ад. и оставайся там. ты сгниешь. сгниешь. я найду кого-то высшего класса. ма­ленького размера. вот увидишь.

Герань кивала красными головками, и незабуд­ки смотрели на полуденное солнце синими, невин­ными лицами, в то время как толстый земляной червь зарывался в черную почву в вечных поисках питания. На следующий день Артур начал поиски замены.

Он нашел ее в прибрежном кафе. У нее были все удовлетворительные свойства, включая жизненно важные параметры, которые, по оценке Артура, равнялись 36-24-36[3].

Также у нее был лицо цвета клубники со сливками, от которого у Артура текли слюнки, и каскад золотистых волос, которые лас­кали белые плечи, которые она решительно остави­ла открытыми. Артур, со смелостью, естественной для мужчины, только что получившего четверть миллиона фунтов, сел напротив этого видения и улыбнулся. «Замена» просияла. Артур испробовал прямой подход.

— Как вам?

Он указал на открытую дверь. Новый, спортив­ный «Мерседес» сверкал ярко-красным цветом на солнце.

— Ваш? — спросила «замена» голосом, который звенел сладко, как хорошо смазанный кассовый аппарат.

— Только что из салона.

«Замена» сказала:

— Оу.

Ее звали Кловер Брайант, и она дала Артуру по­нять, что ее единственным желанием было жить в тихой, удобной обстановке, где она бы могла развить свой духовный потенциал. Артур заявил, что он тоже обращает огромное внимание на свое ду­ховное благополучие, и как здорово, что они встретились.

Она сказала:

— Надеюсь, вы довольно состоятельны, с такой машиной и всем остальным.

Артур вскользь упомянул цифру больше двухсот пятидесяти тысяч, и Кловер согласилась, что с та­кой суммой можно достичь высокого духовного развития.

Они поженились три недели спустя и провели медовый месяц на Коста-Брава, остановившись в отеле, отличительной чертой которого была рыба и дешевые ужины, и чай с козьим молоком имел волнующий чужеземный привкус.

Вскоре они вернулись в отдельный коттедж, и Кловер наморщила свой потрясающий маленький носик.

— Очень маленький. То есть, мало места, чтобы развернуть потенциал. Думаю, застройщик даст тебе за него хорошую цену. Весь этот сад... Построить здесь жилой дом с подземной парковкой.

Артур вздрогнул.

— И с маленьким домом у нас найдется на что потратить деньги. Например, то ожерелье, которое ты хотела, и вся та одежда.

Кловер, поразмыслив, решила, что загородный коттедж, возможно, именно то место, которое расширит ее ауру, потому что она, в конце концов, простая девчонка, которая может носить брилли­антовое ожерелье в деревенской округе.

Жизнь стала эротическим сном.

— Ты хочешь..? — спрашивала она.

Артур отвечал «да».

Она смотрела на него, потом на свою идеальную грудь.

— Может быть. — застенчиво предлагала она.

— Это поможет скоротать время, — соглашался Артур и благословлял инициативу, которая помогла ему заменить скучную жизнь на жизнь почти бесконечного блаженства.

За это время герань на могиле Агаты стала кра­сивым, высоким растением. Ее красные лепестки мерцали, демонстрируя крепкое здоровье, ее грубые стебли напоминали прочные побеги зеленой лакрицы, а листья -широко раскинувшиеся руки, жаждущие солнца и дождя. Незабудки тоже не ленились. Теперь они разрослись намного шире пер­воначального участка. Каждое маленькое растение объединяло силы с соседними и даже посылало разведчиков в глубокий тыл, где царственная ге­рань качала алыми головками над сырой землей.

Артур, когда пресыщение дарило ему время для мирских дел, брал мотыгу и рыхлил землю, выпа­лывал редкие сорняки и радовался своему неутихающему чувству благополучия.

Счастье — форма безумия, причиняющая стра­дание редким людям, и то ненадолго. Артур пре­бывал в состоянии экстаза почти два месяца, ко­гда обнаружил белый росток, застенчиво жавший­ся среди авангарда незабудок. Он уже давно дол­жен был обрести прежнее здравомыслие.

Росток был едва виден. Просто белое пятно; кро­хотное, с оттенком желтого, блестяще с одной сто­роны — он был мягким на ощупь и легко гнулся. Артур встал на колени и осмотрел этот феномен с возрастающим интересом. Что это такое? Пророс­ший картофель? Маловероятно — он никогда не сажал овощи рядом с клумбами. Он взрыхлил зем­лю, убрал ее, чтобы открыть примерно дюйм странного ростка.

Нежный ветерок взъерошил его волосы, земля­ной червь вылез из рыхлой земли, и из дома раз­дался зовущий голос Кловер.

— Артур, дорогой... где ты?

Где-то глубоко в темных глубинах мозга Артура закричал маленький мужчина. Он снова и снова повторял одни и те же слова: «Это не растение. Это палец».

Сомнений быть не могло. Агата прорастала.

Кловер выглядела особенно очаровательно в лег­ком летнем платье с низким вырезом на спине, ко­гда подошла к Артуру сзади десять минут спустя.

— Ты выглядишь забавно, — сказала она.

Артур не позаботился ответить, только продол­жал бить землю тяпкой, не обращая внимания на фатальные последствия, которые имели его дейст­вия для призовой герани. Вскоре Кловер немного забеспокоилась и рискнула дотронуться до руки мужа. Он тут же выронил тяпку и развернулся, его лицо побелело, и глаза расширились от ужаса.

— Уйди... не трогай меня.

— Артур, что случилось?

Ее простой разум почувствовал его страх и на­чал поиски рационального объяснения.

— Ты увидел в саду что-то страшное?

Он смог только кивнуть.

— Червя? Отвратительного, длинного, извиваю­щегося червя?

Артур покачал головой. Он все еще не мог об­рести дар речи.

Кловер ахнула.

— Змею?

Она приняла молчание Артура за согласие и об­няла его, представляя длинную шипящую репти­лию, скользящую в герани, вооруженную клыками и безграничным запасом яда.

— Ты убил ее? — прошептала она.

— Я ударил ее тяпкой, — Артур наконец обрел голос. — Бил и бил ее.

— И ты похоронил ее? — спросила Кловер.

— Да, — кивнул он. — Глубоко. Она не сможет вылезти. Я стер ее в порошок.

— Ты храбрый, — восхищенно сказала Кловер, — я бы убежала.

— Бежать нет смысла, — Артур убрал ее руки и озабоченно посмотрел на разрушенную клумбу. — С тем, что похоронено, нужно жить.

Он сделал все возможное, чтобы забыть — и от­чаянно искал объяснение. Все феномены можно объяснить, если хорошенько подумать. Должно быть, палец оторвался. Он, кажется, помнил, что черви зарывали целые города, и поэтому вполне возможно, что они могли отделить один палец и вроде как. поднять его. Нужно надеяться, что со­вершив этот чудовищный подвиг, они — черви — успокоятся и оставят останки Агаты под землей.

Он решил сделать что-нибудь радикальное.

Он выкорчевал всю герань и на ее место поса­дил капусту. Капуста была красивой и твердой, пускала глубокие корни, отращивала большие зе­леные кочаны и скрывала черную землю. Только Артур был не уверен, что сможет ее есть.

Проблема заключалась в том, что капусте, ко­нечно, требовалось время, чтобы вырасти, и голая земля, украшенная двумя рядами саженцев, выглядела угрожающе. В нескольких местах она вздымалась, и хотя тяпка вскоре выровняла зем­лю, воображение не давало ему покоя. Что если что-то продолжало подниматься? Он заставил себя опустить тяпку глубже под землю. Сопротивления не было. Он тыкал в рыхлую землю, как домохо­зяйка в варящуюся картошку. Насколько он мог судить, ничего не поднималось. Он решил забыть и даже, возможно, простить Агату за ее последнее прегрешение. В конце концов, что такое палец? Блуждающий перст. Плутающий указатель. Просто частичка. Если подумать, чертова штука, скорее всего отделилась, когда он запихивал ее в яму. Он вернулся к Кловер с легким сердцем.

Вчера превратилось в завтра со скоростью ско­ростного поезда, входящего в туннель Сон — день — Кловер — сон. Дни становились неделями; осень маячила на горизонте, лето начало угасать, и ка­пуста созрела.

Укрепленный уверенностью, приобретенной со временем, Артур решил, что они могут оставить дом без присмотра. Они отправились в долгий автомобильный тур, останавливаясь в прибрежных отелях, продлевая медовый месяц, который, каза­лось, будет длиться вечно. Они посетили некую вершину скалы.

— Это здесь..? — Кловер не закончила вопрос, и Артур кивнул.

— Как ужасно, — Кловер вяла его за руку, когда чайка скорбно закричала, и на секунду ему пока­залось, что это Агата зовет его в постель. Он содрогнулся и отстранился от своей новой, прекрас­ной жены.

— Все это в прошлом, — сказал он.

Но внезапно он почувствовал настоятельную по­требность вернуться домой.

Коттедж приветствовал их. Уходящее солнце подсвечивало красную кирпичную кладку, рас­крашивая нестриженый газон серебристо-золотым цветом, в то время как цветы весело качал своими яркими головками, и в низине сада капуста, каза­лось, сдержанно их приветствует.

— Как хорошо дома, — разум Кловер был забит клише. — Я всегда говорю, что лучшая часть пу­тешествия — возвращение.

Они открыли окна, разобрали чемоданы, про­терли пыль на мебели, постелили свежие простыни на кровать, потом выпили чай — два вареных яй­ца, черный хлеб и масло. После чая Артур помыл машину, пока Кловер прогуливалась в саду. Спустя какое-то время она показалась на садовой тропин­ке с огромным кочаном в руках. Артур посмотрел на нее, нахмурился.

— Что ты будешь с ней делать?

— Порежу и сварю, — сказала она с очарова­тельной простотой.

— Я не люблю капусту .

— Тогда зачем ты ее посадил?

На это у него не было ответа, по крайней мере того, который он мог дать, поэтому он пожал пле­чами и продолжил полировать капот машины.

— Мне больше нравилась герань, — вскоре за­метила Кловер, — но, думаю, от капусты больше толку. В конце концов, герань нельзя есть.

Артур заявил, что насколько он знает, вареная герань не рекомендуется с жареной свининой.

— Я знала одного человека, который ест нар­циссы, — задумчиво сказала Кловер, — он... она варила их в молоке и добавляла петрушку. Думаю, это было очень вкусно.

Артур фыркнул и занялся ветровым стеклом.

Кловер вздохнула и придала кочан к своей иде­альной груди.

— Один из них деформирован.

— Один из кого?

— Из кочанов.

Артур распылил жидкость для мытья стекол на ветровое стекло, потом энергично протер его жел­той тряпкой.

— Наверное, заболел. Посмотрю на него позже.

Кловер снова вздохнула.

— Да, он маленький и желтый. Отвратительный на вид. Неприятный, мягкий и неприятно пахнет. Похож на стиснутый кулак.

Голова Артура поднялась, рот открылся, и он издал странный звук. К счастью, Кловер разверну­лась и уже шла к дому. Она крикнула через плечо:

— Ужин будет готов примерно через два часа.

Желтая тряпка незамеченной упала на землю. Артуру стало дурно; кровь отхлынула от лица, и ему стало ужасно холодно. Он хотел медленно пой­ти по садовой тропинке и заверить себя, что все хорошо, что ему нужно беспокоиться только о ко­чане, который чем-то переболел в детстве. Но он побежал. Артур бежал к ужасу, смутно осознавая, что тот лежал на его плечах много месяцев, и те­перь созревает ужасным цветом. Капуста была пе­ред ним — три ряда неподвижных зеленых голов; глянцевых, можно сказать, наполненных жизнью — один имел розоватый оттенок. Артур остановил­ся. Теперь у него появился детский порыв развер­нуться и убежать: бежать, спрятаться глубоко в ле­су и больше никогда никому не показывать видеть свое лицо. Потом здравый смысл возобладал, и он понял, что должен встретиться с неизбежным, не­смотря на последствия.

Вот он. Желтый, ссохшийся как сгнивший апельсин, но для знающего глаза определенно сжа­тый кулак. Костяшки блестели как клавиши пиа­нино сквозь обесцвеченную кожу, и пальцы были плотно сжаты в жесте ужасной угрозы.

Артур выругался в порыве вдохновленной стра­хом ярости.

— Чертова проклятая жирная корова. Ты меня там сл^1шишь? Оставь меня в покое. Ты мертва... мертва... мертва. я с тобой сурово поквитаюсь. вот подожди. подожди.

Кулак подождал, пока Артур сбегал в сарай и вернулся с лопатой. Он поднял ее над головой, на­нес один яростный удар, промахнулся и обезглавил капусту.

— Успокойся, — он говорил вслух, — тебе нужно успокоиться. Теперь прицелься. и.

Он размахнулся лопатой, ударил по кулаку, и тот пронесся по грациозной дуге и приземлился с тошнотворным стуком в двадцати футах от Арту­ра. Потребовалось какое-то время, чтобы найти его, потому что трава выросла за время отсутствия хозяина, и стороннему наблюдателю Артур мог по­казаться гольфистом, ищущим потерявшийся мя­чик. В конце концов он чуть не наступил на свой трофей. Тот лежал между двумя кустиками травы, и Артур поддел его на лопату, как жареное яйцо на широкий нож. Глаза Артура все видели, но какое- то время его мозг отказывался верить.

У кочана были корни.

Длинные, тонкие, розоватые корни, которые слегка кровоточили, предполагая, что они были оторваны от какой-то более длинной, более существенной растительности.

На лопате он отнес ужасную штуку под старый вяз, глубоко закопал, потом примял землю лопатой. Затем он вернулся к могиле — нет, капустной гряд­ке — и начал внимательный осмотр.

Он не разочаровался. Он «выкорчевал» один большой палец ноги, который только начал скром­но показываться из-под земли, один мизинец, большой палец руки и несколько других частей, которые не смог узнать. Он зарыл их под яблоней вдалеке друг от друга, потому что ему казалось, что они могут создать какой-то ужасный гибрид.

— Ужин готов, — сказала Кловер полчаса спус­тя. — Чем это ты тут занимаешься?

Артур не ответил. Он нес большой камень.

— Прекрасная капуста ! — вскрикнула Кловер. — Ты выкорчевал всю капусту.

— К черту капусту , — хрипло сказал Артур.

— Но что ты делаешь с камнями?

— «Сад камней», — Артур свалил кусок кирпич­ной кладки на груду кирпичей, камней и пары ржавых плоских железок, которые он нашел в са­рае.

— Но... — начала Кловер, потом воздохнула, — ты не должен его поднимать, он слишком тяжелый.

Артур покачал головой.

— Не может быть слишком тяжело. Ничего не может быть слишком тяжело.

— Ну, пойдем есть. Ужин остынет.

— Нет времени, — Артур высыпал тележку по­ловинок кирпичей на когда-то кабачковую грядку, должен закончить до заката. Должен. Должен завалить ее.

— Завалить кого?

— А? — Артур уронил тачку. — Завалить почву. Знаешь, она поднимается ночью.

— Разве? — Кловер удивленно покачала головой.

Я этого не знала. Ты такой умный. Будет ужас­но, если она поднимется, и все камни рассыплют­ся. Тогда вся твоя тяжелая работа будет напрас­ной.

Артур застонал.

Фактически, он на следующий день закончил «сад камней», если так можно назвать беспорядоч­ную кучу кирпичей и камней. Он забросал землей свое творение и посадил незабудки во всех уголках и трещинках, так что через несколько недель сад стал довольно красивым. К несчастью, иногда, обычно на закате, если стоять в определенной час­ти сада, «сад камней» очень напоминал толстую женщину в платье в цветочек. Но Артур внима­тельно выбирал место, где стоять, и в итоге решил, что вечером сад не так уж красив.

Но когда Артур лежал рядом с Кловер в постели, которую когда-то делил с Агатой, он обнаруживал, что прислушивается. Достаточно ли тяжелы кам­ни? Может быть, прямо сейчас она пробирается наверх, сбивая камень тут, камень там — скользя вверх, как зловещий цветок, тянущийся к солнцу? Однажды во время таких бессонных часов он и правда услышал глухой стук, и на следующее утро обнаружил камень, упавший с каменной горки. Но это все. Никакой зловещей растительности. Время начало медленно возводить стену уверенности.

Потом, в один ужасный день, Артур вышел на узкую улицу, и молодой человек на яркой спортив­ной машине сбил его. Когда он пришел в себя, то был весь в бинтах и гипсе, и горюющая Кловер вы­тирала глаза кружевным платочком.

— Я думала... — она плакала аккуратно, чтобы не смазать макияж. — Я думала, ты умер.

Артур бы этого хотел. Все тело было одной бес­конечной болью, и когда он двигался, боль взрыва­лась по всему его телу.

— Что. — речь тоже вызывала боль, — что со мной?

Кловер высморкалась, потом быстро посмотрела в карманное зеркальце, на случай, если растерла его.

— Ты сломал две свои прекрасные ноги и одну божественную руку, три твоих замечательных реб­ра треснули, и ты весь покрыт синяками.

— Черт возьми, — воскликнул Артур.

— Я бы убила того ужасного молодого человека в машине, — заявила Кловер, потом мечтательно до­бавила, — даже если бы он был довольно привле­кательным. Доктор — очень милый — говорит, что ты проведешь в постели недели — даже месяцы.

Артур застонал.

— Да, знаю, разве это не ужасно? Думать, что ты будешь в этом ужасном госпитале годами, а я буду сама по себе. И никто обо мне не позаботится. — Она печально покачала головой. — Надеюсь, я выдержу. То есть, я довольно...

— Сад? — Вздохнул Артур. — Кто будет при­сматривать за садом?

— Не волнуйся о саде, — радостно сказала Кло­вер. — Я найму человека. В деревне есть ужасно приятный молодой человек.

— Нет, — Артур попытался сесть, но тут же от­кинулся назад с приглушенным криком. — Оставь его как есть. Пусть никто к нему не касается. Ты меня поняла? Никто.

— Ну, — Кловер позволила крошечной морщин­ке появиться на своем лице, — если ты так хочешь, извини за предложение. Трава может вырасти в милю высотой, насколько я знаю.

— Хорошо, — Артур попытался кивнуть.

— Она может превратиться в джунгли. Непро­ходимые джунгли.

— Потрясающе, — Артур хотел похлопать. — Я сам срублю их, когда снова встану на ноги.

Кловер попыталась подумать.

— Ты смешной, — наконец сказала она.

Он провел четыре беспокойные недели в госпи­тале, и Кловер навещала его каждую среду вечером и каждое воскресенье днем. Во второе воскресенье она пришла в сопровождении молодого человека, который был прямой причиной затруднительного положения Артура. Он был высоким, краснолицым и щеголял нелепыми маленькими усиками.

— Извините, старина. Это все моя вина. Хотя вы вроде как выпрыгнули из ниоткуда.

— Он любезно предложил подвезти меня, — серьезно сказала Кловер.

— Хотя я не мог сделать меньше, — сказал мо­лодой человек. — То есть, вы лежите тут, и вашей жене приходится ездить на жутком старом автобу­се.

Артура интересовало более важное дело.

— Как сад?

— Ужасно. — Кловер покачала головой. — Трава выросла, и каменную горку едва видно.

— О боже, — воскликнул Артур с облегчением.

Молодой человек прочистил горло.

— Не хотите ли, чтобы я прошелся по ней старой газонокосилкой? Поработал старой лопатой? Вы­копал хлам?

— Нет... — Артур попытался поднять сломанную руку. — Нет. вы очень добры.

— Без проблем, — настаивал молодой человек.

Это удовольствие. абсолютное удовольствие.

— Он составит мне компанию, — заявила Кло­вер, широко раскрыв глаза, — в конце концов, у меня есть только золотая рыбка.

— Оставьте чертов сад в покое! — взревел Ар­тур, и медсестра встревожено посмотрела на него.

Только я могу в нем работать.

— Извините, — пробормотал молодой человек.

— Он помешан на своем саде, — мягко сказала Кловер. Она бы разозлилась, но кто-то однажды сказал ей, что из-за гнева на лице появляются морщины. — Пусть все растет.

— Не все, — прошептал Артур.

— Но я ужасно хочу помочь, — воскликнул мо­лодой человек.

— Вы можете помыть окна, — обещала Кловер.

Листья опали, когда Артур вернулся домой. Вы­сокая трава в саду умирала; деревья были темны­ми скелетами, стоящими на фоне мрачного неба, и каменная горка заросла сорняками в ожидании зимы.

Артур, еще не начавший ходить, был вынужден сидеть у окна и смотреть на запущенные владения. Трава много скрывала... но так ли это? Совесть может любого превратить в труса; также она мо­жет превратить умного человека в глупца. Артур не был умен, но начал задаваться вопросом, не по­зволил ли он чувству вины шутить шутки с его во­ображением. В конце концов, что такое палец или два, плюс старый кулак? Под такой кучей кирпи­чей Агата надежно погребена и по сей день. Боже милостивый, шесть месяцев или больше прошло с того дня — с маленького недоразумения, которое закончилось тем, что ее тело было сброшено в яму в саду. Весной, когда Артур снова сможет ходить, он подстрижет траву, поправит «каменный сад» и посмеется над этими нелепыми страхами.

Пришла зима. Выпал снег. Сад стал бескрайней равниной ослепительной белизны, за исключением каменной горки, которая выступала из снега, словно толстая женщина в белом платье. Артур хи­хикнул и вслух прошептал:

— Это задержит тебя. Заморозит твои кости и костный мозг. Заставит твой чертов язык свер­нуться. Больше никакого «гав-гав-гав».

Наступило Рождество, и он мог ходить, опираясь на две трости, пока Кловер организовывала, как она говорила, Святочный фестиваль. Она купила серебряную искусственную елку, гирлянду разно­цветных огней и множество бумажных цепочек. Также она пригласила на Рождество молодого че­ловека со спортивной машиной.

— Грегори, — объяснила она Артуру, которого начали одолевать скверные предчувствия, — очень помог, когда ты был в госпитале. Он очень одинок, и я думаю это правильно, что мы отплатим ему за всю его доброту.

— А ему уже не отплатили? — спросил Артур.

— Ты становишься противным. Совершенно противным и злым.

Она красиво плакала без слез, и Артур мог толь­ко просить у нее прощения, которое она, выждав достаточно времени, великодушно дала. Потом настал первый день Рождества, и приехал Грегори, который помогал на кухне, переполненный весель­ем и виски Артура.

— Не двигайтесь, — проинструктировал он Ар­тура. — Мы с женушкой неплохо справляемся.

Артур зарычал и настоял на том, чтобы пройти на кухню, где он уронил горячую тарелку и разлил соус.

— Иди и сядь, — сказали они, и он знал, что они смеются над ним, греясь в теплом свете близости, из которой он был навсегда исключен. Он надулся, отлично зная, что так делу не поможешь.

— Чем-то расстроены? — спросил Грегори, и Кловер захихикала.

— Думаю, он хочет поиграть в саду.

— Там прохладно, старик. Не сможешь поло­жить еще камней на свою каменную горку.

— Или посадить капусту , — на Кловер нашёл приступ неконтролируемого веселья.

— Заткнись.

Артур услышал, как его голос поднялся до высо­кого крика, и он знал, что выглядит и говорит глу­по, но, казалось, он потерял контроль над разумом. Из-за этого он говорил и вел себя как безумец.

— Потише, старик, — мягко сказал Грегори. — Не сердись. Рождество — время добра, и все такое.

— Мерзкое Рождество, — Артур трясся от яро­сти. — Думаешь, я слепой? Думаешь, я слабоум­ный?

— Уверен, ты тронулся умом, — пробормотал Грегори.

— Я знаю, что ты спишь с моей женой, — Артур грохнул кулаком по валлийскому комоду. — Уве­рен, она даже не вставала, пока я был в госпитале.

— Он такой грубый, — Кловер задрожала, и Гре­гори нахмурился.

— Старик, это чересчур. То есть, в присутствии леди и так далее. Думаю, тебе нужно извиниться.

— Черта с два, — Артур пнул комод и нетерпе­ливо посмотрел на железную кастрюлю. — Вот что я скажу. Я повторю все это в суде. На разводе. Я замараю ваши имена. Вот увидите. О, субботним газетам это понравится. Жена прелюбодействует с человеком, который переехал мужа на спортивной машине...

— Не могу позволить тебе сделать это, старик, — мягко сказал Грегори, беря большой разделочный нож. — Никак не могу, понимаешь? Нельзя, чтобы наши имена связали. Кроме того, бедняжка оста­нется без гроша в кармане.

Холодная вспышка ужаса погасила огонь гнева Артура, и внезапно ему захотелось закричать.

— Что. что ты имеешь в виду?

— Боюсь, тебя придется убрать, старик, — пе­чально сказал Грегори, обходя кухонный стол. — Нужно подумать о добром имени леди. Извини и все такое.

— Ты сошел с ума, — Артур начал пятиться, но только попал в ловушку между шкафом и стеной.

То есть, ты не можешь. — его бедный, пора­женный ужасом мозг пытался найти обоснованную причину отсрочить его приближающуюся кончину.

Черт возьми, сегодня же Рождество.

Грегори хихикнул.

— Всему свое время.

Он приблизился к Артуру, потом с аккуратной точностью ударил его ножом между вторым и третьим ребрами. Он отступил, будто бы чтобы по­любоваться своей работой.

Артур издал странный булькающий звук, потом, к испуганному удивлению Кловер, оторвался от шкафа и на негнущихся ногах пошел по кухне. Ручка разделочного ножа выступала из его груди словно ужасающая растительность. Его рот от­крылся, и розоватая пена стекала с губ. Несколько слов вырвалось из его сокращенного горла.

— Должно... быть... она... уже... встала.

Он покачнулся как выкорчеванное дерево, по­том рухнул на пол. Какое-то время стояла тишина, потом Кловер выдохнула:

— О чем он говорил?

— Не знаю, — Грегори покачал головой. — Дол­жен сказать, он был крепким орешком. Я разо­гнался больше сорока миль в час, когда сбил его старым драндулетом, и будь я проклят, если он не поправился за три месяца. Потом я ударил его ог­ромным разделочным ножом в сердце, а он расхаживает вокруг, болтая как обезумевшая обезьяна.

— Грегори, — Кловер сжала его руку. — Кажет­ся, он еще дышит

— Разве? — Грегори потянулся к другому ножу. — Мы это исправим.

Вскоре они начали обсуждать, что им делать с телом.

— Мы так не планировали, дорогой, — пожало­валась Кловер.

— Знаю, милая, но когда он начал тебе грубить, я вышел из себя. Вроде как сделал дело, оставив планирование на потом. Не стоило этого делать, знаю. Извини.

— Но Грегори, радость моя, что мы с ним будем делать?

Грегори почесал голову.

— Понятия не имею. Всегда обставлял другие дела несчастными случаями. Безопаснее. Без про­блем. Мне нужно было только коллекционировать.

— Но Грегори, дорогой, нам нужно от него изба­виться. То есть, мы не можем оставить его на кух­не, и, боюсь, что власти не помогут, не задав неприятных вопросов. Ты должен подумать, дорогой.

— Хорошо, если ты так хочешь, — лицо Грегори приняло выражение, предполагавшее, что в его мозге началась какая-то деятельность. Потом он заговорил:

— Может бросить его на дороге? Несчастный случай, удар молнии.

— А нож в сердце? — Кловер покачала головой. — Эти милые полицейские не поймут.

— Наверное, ты права, — Грегори покачал голо­вой. — От него не избавиться. Нам придется его закопать. Но вопрос — где?

Наступило долгое молчание, потом Кловер под­прыгнула от волнения.

— Есть одно безопасное место. Под каменной горкой.

Грегори ударил себя по бедру.

— Какая замечательная идея. Он любил эту страшную старую каменную горку, и под кирпи­чами он будет в полной безопасности.

— Уверена, он бы этого хотел, — нравоучительно заметила Кловер.

Грегори налил себе выпить, потом сел в кресло Артура и скрестил ноги. Кловер почти нахмури­лась.

— Ну, не лучше ли тебе приступить к делу?

— Что? Сейчас?

— Я точно не хочу оставлять его здесь. Ужин бу­дет испорчен.

— Но как же снег? И камни, и все остальное?

Кловер не ответила, и вскоре, глубоко вздохнув, Грегори встал и направился к двери.

— Это слишком. Особенно в Рождество.

Ему потребовалось три часа, чтобы разобрать «каменный сад»; и еще два, чтобы выкопать трех­футовую яму в промерзшей земле. Потом Грегори взбунтовался:

— Будь я проклят, если выкопаю еще хоть дюйм. У меня болит спина, я замерз и голоден.

— Ты же не думаешь..? — начала Кловер.

— Нет. Я сброшу его туда, побросаю грязь об­ратно, навалю на него камней и закруглюсь. Держу пари, эгоистичный негодяй не сделал бы для меня и этого.

К пяти часам он вернулся в кресло Артура. Он выглядел замерзшим и усталым, но у него было ли­цо человека, который считает, что отлично потрудился.

— Снег снова пошел, — объявил он. — Отлично скроет мою работу.

— Грегори, — красивое лицо Кловер было омра­чено затрудненным выражением. — Как мы объ­ясним его отсутствие?

— Скажем, что он уехал и бросил тебя. На него это похоже. Он был хамом.

— Но деньги... — пожаловалась она. — Как мы получим деньги? Мы должны доказать, что он мертв.

-Черт, ты права, — Грегори выпрямился. — Про­клятье, вечно что-то не так. Что нам делать?

— Тело его жены так и не нашли, — задумчиво сказала Кловер.

— Не может быть!

— Они нашли машину на вершине скалы у Чал- мута. Машину и ее панталоны.

— И что?

— Я всегда могу сказать, что он так и не опра­вился от смерти первой жены, — предложила Кло­вер. — Всегда мучился, несмотря на все, что я делала, чтобы он забыл. Однажды он даже отвез ме­ня на ту скалу в медовый месяц. Я легко могу най­ти ее снова.

— Боже, это превосходная идея, — воскликнул Грегори. — Просто потрясающая!

— Мы оставим машину на вершине скалы, — сказала Кловер, медленно кивая, — и пару его длинных кальсон...

Коронер изливал свое сочувствие щедрым пото­ком. Его образ напоминал об охотничьих угодьях и ферме.

— Правду говорят: старая любовь не ржавеет. Этот человек всеми силами пытался оправиться от потери — в таких трагичных обстоятельствах — краеугольного камня, или, если можно сказать, са­мого основания его жизни. Он вновь женился на молодой и красивой женщине, надеясь, несомнен­но, взять бразды правления в свои руки и скакать по дороге жизни. но, увы, корни были слишком глубоки; препятствия слишком высоки, чтобы их преодолеть; рвы слишком широки. Его рука не могла держать косу, его плуг перевернулся, и он упал в компостную яму уныния. Я бы хотел выра­зить глубокое сочувствие молодой вдове и надеюсь, что она найдет счастье в самом ближайшем буду­щем.

Кловер вняла его словам. Она вышла замуж за Грегори уже на следующей неделе и отвезла моло­дожена в Брайтон на короткий медовый месяц. Когда они вернулись в коттедж, снег сошел, и тра­ва поднялась на целый ярд.

— Найми парня, чтобы подстричь ее, как только получишь деньги, — сказал Грегори Кловер. — Я не могу делать это сам.

Примерно два месяца спустя Кловер могла сама выписывать чеки, и они воспользовались услугами мистера Дженкинса, который пришел из деревни, вооруженный косой и серпом.

— Вот это работенка, — заметил он, задумчиво смотря на миниатюрные джунгли. — Это будет редкостно усердный труд.

Грегори налил ему пинту пива, и, должным об­разом подмазанный, мистер Дженкинс пошел по­жинать. Сначала он прорезал широкую тропу с края сада, и воздух наполнился запахом свеже­скошенной травы. Под старым вязом он остано­вился, положил косу и внимательно осмотрел от­крывшуюся землю. Грегори, наблюдавший с безо­пасного расстояния, выкрикнул:

— Что такое, мистер Дженкинс?

Мистер Дженкинс снял шляпу, нагнулся, поло­жил в нее несколько мелких предметов. Потом он быстро вернулся по проходу, который создала его коса, и приблизился к Грегори, качая головой и цокая языком.

— Посмотрите, сэр. Я никогда в жизни не видел ничего подобного.

Он протянул перевернутую шляпу Грегори. В ней лежала кучка из примерно дюжины серо-белых предметов, отдаленно напоминающих крошечные стиснутые кулаки. Каждый был размером пример­но с мячик для гольфа; мизинцы плотно прижаты, большие пальцы вытянуты под прямым углом; они были очень реалистичными, будто большой кулак дал всходы.

— Думаю, — сказал мистер Дженкинс, — что это какие-то грибы. Смотрите, они мягкие и кашеоб­разные. Наверное, они так закрутились, когда росли. Если вы разрешите, сэр, я возьму их домой, чтобы моя миссис пожарила их с маслом. Я дам немного моему старому петуху, и если утром он бу­дет жив, то будь я проклят, если не съем их с лом­тиком бекона и жареными яйцами. Только если вы не хотите оставить их себе, сэр.

— Нет, спасибо, — Грегори покачал головой, — берите вы.

Мистер Дженкинс вернулся к работе, и через десять минут дошел до яблони. Он снова остано­вился. Потом произнес:

— Подойдите, сэр .

— Что еще? — Грегори пошел по скошенной траве и наконец дошел до дерева, где увидел мис­тера Дженкинса, стоящего на коленях и осматривающего желтоватую растительность, которая по­крывала примерно три квадратных фута земли.

— Будь я проклят, вот еще грибы, только эти похожи на мизинцы и большие пальцы. Черт меня дери, если другие не похожи на мизинцы ног. Ни­чего не понимаю.

— Их вы тоже хотите пожарить? — спросил Гре­гори.

— Нет. Они слишком необычны, чтобы их есть. Я думал, что они будут хорошо смотреться между моих георгин. Может быть, они разрастутся и станут хорошим указателем границы сада.

— Возьмите все, что сможете найти.

— Большое спасибо, сэр.

Грегори вернулся к дому и ужину. Мистер Дженкинс взял серп и приблизился к каменной горке.

— Мизинцы... большие пальцы рук... большие пальцы ног? — спросила Кловер. — Как странно. Ты же не думаешь..?

— Не волнуйся, милая, — увещевал Грегори, на­калывая вареную картошку на вилку. — Просто какие-то грибы. Старина Дженкинс говорит, что съест их.

— Отвратительно, — зевнула Кловер. — Мне становится скучно. Думаю, мы должны куда- нибудь уехать на несколько дней.

— Черт, дорогая, мы только вернулись. Я. что это было?

Это был крик. Так может кричать человек, кото­рый принял ядовитую змею за кусок старой верев­ки, или повстречал самого себя спускающимся по лестнице. Крик повторился, только теперь был бо­лее высоким; потом раздался звук шагов, сопро­вождаемый рыданиями.

— Какого..?

Грегори встал и выбежал в сад, чуть не столк­нувшись с мистером Дженкинсом, который реши­тельно несся к передним воротам. Он остановился, указал трясущимся пальцем на Грегори и разра­зился потоком слов.

— Думал, это чертова капуста . Чертова желтая капуста... хотел ее срезать... хотел рассказать... я... рассказать... чертов рот открылся. еще один. о боже.

Потом он повернулся и побежал со скоростью, невозможной для человека его возраста, через от­крытые ворота, и Грегори слышал, как его тяже­лые шаги стихают на дороге.

— Грегори, — Кловер схватила его за руку, — ты думаешь..?

— Мы должны выяснить, — просто сказал он. — Мы должны пойти. туда, — он кивнул в сторону каменной горки, — мы должны выяснить.

— Я не хочу, — завыла Кловер.

— Мы должны, — прошептал он, — мы должны.

Он медленно пошел вперед, словно скованный тяжелыми цепями; и казалось, по крайней мере Грегори, что они идут по покрытой травой тропе прямо в ад. Каменная горка была вычищена от сорняков, листьев и травы; камни и половина кир­пичей выступали в солнечном свете как лунные горы. Потом они увидели то, что венчало уродли­вую кучу, и Кловер приглушенно вскрикнула.

— Нет, — Грегори покачал головой, — это не­возможно.

Голова, которая торчала на вершине каменной горки, была желтой, на первый взгляд похожей на капусту; щеки запали, глаз не было, рот зиял, воло­сы были спутанной, покрытой землей мочалкой, похожей на незаконченное птичье гнездо, но все же узнаваемой. Артур поднялся из глубин.

Грегори медленно обошел «каменный сад» и об­наружил, что чаша его ужаса еще не наполнена. На дальней стороне проросла еще одна голова. Бо­лее потрепанная, более обветшалая; просто череп, покрытый грубой желтой кожей. Казалось, она смотрит вверх на голову Артура, и легкий ветерок колыхал спутанную массу серых волос, создавая впечатление гротескного движения, словно она возмущалась двумя футами пространства, которое их разделяло.

Крики Кловер были дикой симфонией ужаса, которая заставила птиц подняться с ближайших деревьев и взлететь в безоблачное небо, словно ар­мии потерянных душ, стремящихся сбежать из Га­деса.

Грегори тоже думал о побеге, но знал, что убе­жища нет, и внезапно захотел вернуться в детство, чтобы снова писать свое имя на чистом листе бумаги. Он вышел вперед и посмотрел в мертвое ли­цо Артура.

— Зачем?

Ужасные черты запечатлели выражение ужаса, который был отражением его собственного.


Загрузка...