Мы бы погибли, если бы не погибали.
Страх – у каждого свой. Мнимый или настоящий, но свой. Не боятся только глупцы и умалишенные, да и то сказать – до поры до времени, пока их не взяли за горло, озаряя мир сполохами нестерпимой боли. Для одних страх серый, отливающий свинцовым блеском океанского шторма, для других – ослепительно-белый, как песок пустыни. Мой был окрашен теплым светом факелов, освещавших шершавые, блестящие от влаги гранитные стены и кованые, изъеденные бурой ржавчиной решетки, за которыми раздавалась мерная поступь охранников.
Утром меня казнят. Выведут во двор и накинут на шею петлю. Священник с испитым и обезображенным оспой лицом пробурчит скороговоркой молитву. Толчок, вышибающий из-под ног деревянную скамью, и все… Смерть. Надеюсь, она будет легкой.
Нет, я не рассчитывал жить вечно, но умирать, едва разменяв четвертый десяток, немного жаль. Тем более умирать в такой глуши, какой была эта старая крепость, затерянная среди множества параллельных миров, но это уже мелочи. Никому не нужные и не интересные. Почему? Разве это сейчас важно?
Я сидел на охапке гнилой соломы и напрягал память, оживляя картины прошлого, которое привело к такому безрадостному финалу. Напрягал с такой силой, словно разум был способен разорвать преграду, отделяющую от привычного бытия. Вглядывался в темноту, будто хотел увидеть все то, что для меня дорого. Увы, усилия были тщетны. Как я ни старался, зыбкие, едва различимые образы таяли, возвращая в жестокую реальность. Послышались шаги старика-надзирателя, шаркающего по истертым каменным плитам. Шаги становились все громче и громче. Вот звякнула связка ключей, щелкнул замок, и раздался хриплый старческий смех:
– Эй, парень, не пора ли тебе прогуляться? Палач уже ждет!