Эмигрант. Его высокоблагородие

Глава 2

Черное море. Нейтральные воды.

Пароход «Димитрий».

19 января по старому стилю. 1920 год. 23:30

Как ни странно, но мы без всяких приключений добрались почти до самой каюты хозяина парохода. Видимо, хреновы повстанцы так увлеклись, «курвя» Шмуклеровича на лавундер, что абсолютно забили на предосторожности.

Как и что делать дальше, я даже себе не представлял. В любых вариантах развития событий расклады рисовались не в нашу пользу. Но…

– Тихо!.. – мне вдруг послышались какие-то странные звуки. А если быть точней, цокот дамских каблучков по деревянному полу. Еще одна пассажирка?

Словно догадавшись о моих мыслях, Вейсман энергично закивал.

– А ну стоять! – за поворотом в основной коридор громыхнул хриплый голос того самого рыжего фраера, что конвоировал меня. – Куда намылилась? Ко мне иди, цыпа…

– Иду уже, иду… – в ответ раздался хныкающий плаксивый женский голосок. – Вы же меня не убьете? Ну пожалуйста…

– Это смотря, как себя вести будешь, – глумливо хохотнул парень. – Ты смотри, пропустили в спешке такую красавицу…

Сразу после этих слов раздались два едва слышных щелчка, а потом что-то тяжелое глухо упало на пол. Не понял?

Я осторожно выглянул и увидел в коридоре высокую стройную женщину в парчовом длинном халате, осторожно трогающую вышитой бисером меховой тапочкой распростертое на полу неподвижное тело. На голове у нее был намотан массивный тюрбан из пушистого махрового полотенца, в правой руке она держала объемистую сумку, а в левой поблескивал маленький никелированный пистолетик.

Вейсман вдруг громко чихнул – и в то же мгновение меня взяли на прицел. Двигалась дама на удивление проворно.

– Свои… – громко выдохнул я, на всякий случай отпрянув назад. С такой станется, влепит пулю и даже не спросит, как зовут. – Свои, говорю, опустите оружие.

– Свои, свои, – с готовностью подтвердил кок, с опаской высунув свой нос из-за угла. – Я вас сегодня кормил супчиком из кефали с раковыми шейками…

– Ой! – обрадованно охнула женщина и, причитая на ходу, стремительно метнулась к нам. – Я уже шла в каюту из туалетной комнаты, а тут эти негодяи. Один… потом второй… Я так испугалась, так испугалась… К счастью, по чистой случайности в сумочке оказался мой браунинг…

– Простите… – я внимательно заглянул девушке в лицо. – Так вы уже двух… того…

– Ага… – дама истерично всхлипнула, несколько раз хлопнув длинными ресницами. – Мне та-а-ак страшно. Вот… – и вытащив из сумочки двумя пальцами еще один «смит-вессон», протянула его мне.

Надо сказать, несмотря на текущие по щекам дорожки слез и припухшие веки, выглядела она очень симпатично. Смуглая кожа, большущие карие глаза, носик с едва заметной горбинкой, ярко очерченные алые губы, выпавший из-под тюрбана на висок волнистый иссиня-черный локон – скорее всего, к славянской крови примешивалась добрая толика кавказской, а возможно, даже латиноамериканской.

– Простите, – незнакомка вдруг очаровательно потупилась, успев оценивающе стрельнуть на меня глазами, – я не представилась. Княгиня Кетеван Орбелиани.

– Все потом, – я с трудом оторвал от нее взгляд, забрал револьвер и передал его Даценко. – Присоединяйтесь. Без команды даже не вздумайте палить. И ни шага в сторону.

Княгиня скорчила обиженную рожицу и пристроилась к нам в арьергард. Но замыкающей побыла недолго, потому что хитрый кок еврейской наружности как бы невзначай совершил сложный замысловатый маневр и опять оказался позади всех.

Нет, в самом деле, черт знает что. С более странной компанией мне никогда не приходилось ходить на дело. Хотя справедливости ради надо сказать, что я по жизни одиночка и почти всегда работаю один.

С трупа удалось разжиться почти новеньким «солдатским»[4] наганом с полным барабаном и десятком патронов россыпью. Княгиня, как там ее, видимо с перепугу, снайперски точно влепила ему одну пулю прямо в глаз, а вторую в переносицу, так что теперь рыжий выглядел не очень фотогенично.

О том, что каюта Шмуклеровича уже близко, засвидетельствовали звонкие вопли, эхом раздававшиеся в коридоре.

– А-а-а!!! Бабушку свою лапай, халамидник коцаный!.. – как пожарная сирена вопила какая-то женщина. – Штоб тебе хавло попрыщило, жертва аборта…

– Циля Абрамовна, – пояснил Вейсман и сладострастно причмокнул пухлыми губами. – Не женщина, а просто вулкан Везувий. И знаете, я за нее совершенно спокоен.

– Да отдай ты этим шлемазлам ключ… – в унисон женскому голосу заливался мужской тенор. – Они ж тебя изнасилуют…

– Твои слова да Богу в уши, может? дождусь на старости лет немного счастья… – верещала дама. – Нет у меня никакого ключа! Насилуйте на здоровье, штоб у вас цыцюрки поотпадали…

– Из его каюты, кроме как в коридор, другие выходы есть? – у меня в голове начали формироваться зачатки плана.

– Нет, – мотнул патлатой головой кок.

– Значит, слушайте сюда. Надо сделать так, чтобы эти идиоты выскочили наружу… – Я быстро изложил диспозицию и распределил личный состав по местам. – Николаевич, давай…

Купец довольно ощерился, хекнул и, мощно замахнувшись, врезал своим бревном по переборке. Громыхнуло так, как будто пароход врезался в айсберг.

Гомон в каюте мгновенно стих, но почти сразу возобновился.

– Что за дела?!!

– Да нас на банку снесло, идиоты!

– Какая здесь банка, малахольный!..

– Давай на мостик!..

– Сам иди, нашел дурака!..

Я досчитал до трех, высунулся из-за угла, приготовился стрелять, рассчитывая, что матросики выскочили в коридор, но никого там так и не увидел. Блин, стратег хренов. Ну что же, пойдем длинным путем…

– Эй, малахольные, отзовитесь, – я позаимствовал у купца «смит» и пальнул в приоткрытую дверь Шмуклеровича. Пуля с треском эффектно выломала кусок филенки, а в каюте моментально наступила полная тишина, почти сразу же нарушенная торжествующим и неимоверно ехидным голосом Цили Абрамовны:

– Ага, халамидники, а я таки говорила, что будет вам кадухес на всю морду!

– Заткните пасть этой лярве!.. – бешено заорал Мирон и наглым тоном поинтересовался: – А кто говорит такой смелый?

– Кристобаль Хозевич Хунта, – процедил я в ответ. – Но я сомневаюсь, что тебе, вшивик, о чем-то говорит это гордое имя. Слушай сюда, даю ровно три минуты, чтобы сдаться всем своим кагалом. В этом случае я посажу вас в лодку и отправлю домой. В противном – можешь сразу начинать себя отпевать. Троих твоих мы уже отправили на тот свет.

– А не боишься, что мы начнем пластать пархатых на ремни? – подпустив истерики в голос, выкрикнул Мирон.

– О чем бы ты ни подумал, фуфлыжник, я сделаю это раньше… – я про себя улыбнулся, какие же они все-таки предсказуемые. – Мне плевать на Сруля и его мадам. Режь на здоровье. Но знай, что через час к этой лоханке пришвартуется миноносец ВСЮР[5] и тогда, вместо букетов цветов, к тебе полетят гранаты. Нет? Ну и пес с тобой.

– Мля, я всегда знал, что это левая затея, – обреченно просипел чей-то голос в каюте.

– Заткнись, сука!.. – взвизгнул Ковалевич. – Он нас на понт берет…

– Да пошел ты… – раздался звук глухого удара, после чего у меня очень вежливо поинтересовались: – А какие гарантии, господин Хунта?

– Мое слово. Как рассветет, валите на все четыре стороны. Но уже без своего пахана. Рожайте быстрей. Мне недосуг долго с вами переговариваться. Сначала выбрасываете стволы, потом выходите сами и, не дожидаясь напоминаний, со всем удобством устраиваетесь мордой вниз.

– Мы согласны! – почти сразу же ответили из каюты. Энергично и с большим желанием ответили. Тут же в коридор полетело оружие, следом выбросили бессознательную тушку Мирона, а уже за ним появились сами матросы.

– И таки мы победили… – уважительно глядя на меня, закивал Вейсман. – Преклоняюсь, господин фон Нотбек. Это было красиво, чтоб я так жил.

– Кто? – по инерции переспросил я и тут же сменил тему разговора. – Самуил Эныкович, надо быстро накормить народ чем-то горячим и выдайте им по чарке. Можно по две. Для снятия нервического напряжения. Но сначала определите пленных в какую-нибудь темницу. Хотя можете их использовать по назначению. Кочегарами, что ли. Александр Николаевич, нам с вами предстоит выкушать немало коньяка, но это чуть потом. Сначала помогите повару. Капитану передайте, чтобы разводили пары и возвращались на прежний курс. Я с ним поговорю позже. Приступайте, господа. Княгиня, я восхищен вашим мужеством. Увидимся за завтраком.

«А мне… – я про себя улыбнулся, шагнул в каюту и закрыл дверь на замок. – А мне предстоит завершить начатое этими сиротами. В самом деле, нельзя же пропускать такой шикарнейший гешефт…»

Семейство Шмуклеровичей смирно сидело, привязанное к креслам. Израиль Львович, полный пожилой коротышка с целой копной курчавых с проседью волос и расквашенным багровым носом, при виде меня как-то странно потупился взглядом. Циля Абрамовна, импозантная роскошная женщина, несмотря на возраст все еще сохранившая свою красоту, совсем наоборот, глаз даже не думала опускать, внимательно рассматривая меня.

– Израиль Львович, Цецилия Абрамовна… – подчеркнуто вежливо я поздоровался с семейством, демонстративно прошел мимо них, сел за письменный стол и положил на столешницу пистолет.

При стуке металла об дерево хозяин парохода сильно вздрогнул и зачастил скороговоркой:

– Господин фон Нотбек, наша признательность вам не будет знать границ. Право слово, мы очень сожалеем за те неудобства, что причинили вам эти негодяи…

Я его почти не слушал, прокачивая взглядом семейку. Евреи… Нет, я ничего не имею против этой нации. Совсем наоборот, даже преклоняюсь пред присущей им предприимчивостью и умом. В самом деле, изумительные и интересные люди. Но работать по ним всегда сложно. Для начала, силой выбивать что-либо из евреев почти всегда бесперспективное занятие, а перехитрить их тоже достаточно трудно. Сами подумайте, этот народ как никто другой столько натерпелся за тысячелетия своего существования, что уже генетически впитал в себя гигантское терпение, потрясающую изворотливость и жуткое упрямство. Да, согласен, при наличии свободного времени, горячий утюг или паяльник могут дать чудесные результаты, но это не наш метод. Нет, тут нужен особый подход. Ну что же, приступим помолясь…

– Вы наш благодетель! – продолжал заливаться соловьем владелец парохода. – Даже не знаю, что бы мы без вас делали…

– Господин Шмуклерович! – лязгнул я голосом, прервав Израиля Львовича. – Уважаемые люди охарактеризовали вас как в крайней степени порядочного человека. И знаете, я им поверил. Но уже начинаю понимать, что меня сознательно обманули. Хотя не исключаю варианта, что эти люди сами сильно ошибались…

Я неплохо владею одесским «диалектом», но сейчас, чтобы не ставить себя на один уровень с клиентом, отказался от него и перешел на сугубо официальный язык.

– Господи боже мой! Да что вы такое говорите! – оскорбленно взвился Шмуклерович. – Георгий Владимирович, право слово, я не понимаю, за что я навлек на себя вашу немилость!

«Ага, Георгий Владимирович фон Нотбек, – машинально отметил я про себя. – Ну наконец-то я хоть что-то про себя узнал. В принципе, ничего так. Солидно…»

Но озвучил совсем другую фразу:

– Израиль Львович, вы прекрасно знаете, что выход из Одесского порта был строго запрещен всем судам без исключения, кроме военных кораблей. Не напомните мне, каким таким загадочным образом вы его покинули?

– Ну… – слегка смешался еврей. – Это вы предоставили мне разрешение за подписью коменданта гарнизона. Но при чем здесь…

– Потрудитесь вспомнить, где вы нашли уголь в достаточном количестве для перехода в Константинополь? – я опять оборвал судовладельца. – Это при том, что угля в порту наблюдался неимоверный дефицит.

– Опять вы, Георгий Владимирович… – уныло согласился Шмуклерович, скорее всего, уже догадавшись, к чему я клоню.

Его жена внимательно слушала нас, но не вмешивалась в разговор. Я не спеша встал, аккуратно перерезал на ней веревки, после чего вернулся за стол и с легкой насмешкой поинтересовался у Израиля Львовича:

– И что же я получил в ответ? Не трудитесь, я сам отвечу. Черную неблагодарность, вот что я получил в ответ.

– Изя… – наконец нарушила молчание Циля Абрамовна. – Рассчитайся с человеком, как положено. Он таки зашел с правильной стороны, – неизвестно откуда, жестом фокусника она извлекла ключ и положила перед мужем на стол, а потом нервными, злыми движениями принялась его развязывать. – Держи. И больше так не делай, иначе ты сделаешь меня вдовой гораздо раньше, чем я планировала.

– А что я, что я… – пристыженно заныл Шмуклерович. – Я так и собрался сделать. Но… но не успел…

– Цецилия Абрамовна, – я встал и совершенно искренне поклонился женщине. – Преклоняюсь пред вашей мудростью и красотой. Надеюсь, вы не пострадали?

– Этот шухер таки не стоит даже ваших слов, – пренебрежительно отмахнулась еврейка. – В свое время меня грабил сам Япончик, а это, я вам скажу, на самом деле было что-то с чем-то. Правда, Миша был очаровательно культурным человеком, примерно таким, как вы, только чуть красивше на лицо, но не то что эти халамидники. Не хотите, господин фон Нотбек, капельку пейсаховки? Моя мама, а она была святой женщиной, я вам точно говорю, научила меня делать настоящую пейсаховку.

– Не откажусь, Цецилия Абрамовна, – я с улыбкой кивнул женщине и пристально посмотрел на потирающего запястья рук Шмуклеровича. – Израиль Львович, думаю, нам пора приступить к делам. Для начала озвучьте точную сумму, полученную вами с каждого пассажира, а потом аккуратно отсчитайте от нее семьдесят процентов в мою пользу.

– Божечки… – схватился за сердце судовладелец. – Да лучше бы меня ограбили эти босяки. Ни боже мой, сорок и точка. Смею напомнить, это таки пока мой пароход.

– Если бы не я, эта ваша посудина… – я углядел на столе коробку с сигарами и, позаимствовав одну из них, аккуратно откусил ее кончик специальной гильотинкой, – эта ваша посудина, максимум через неделю была бы реквизирована красными. Смею напомнить, совершенно бесплатно. А что было бы лично с вами, я вообще не представляю. Кстати, слышали, что у большевиков все общее? Нет? Да-да, даже женщины. Шестьдесят пять и только из огромного уважения к вашей прекрасной супруге. И я еще не упоминаю о скромной премии в мой адрес за ваше спасение, а также о штрафных санкциях за срыв оплаченной доставки к месту назначения. Хотите, я позову этих несчастных и спрошу, кого они считают виноватым в произошедшем? Интересно, нет ли у них желания потребовать свои кровные назад? Ну что вы, что вы, Израиль Львович, не надо хвататься за сердце, меня это совершенно не трогает. А кто меня хотел кинуть? Александр Сергеевич Пушкин или некий Шмуклерович? Ай-яй-яй… Не стыдно?

В общем, я немного поигрался с клиентом и великодушно согласился на шестьдесят процентов от общей суммы. Нет, конечно же, при таком количестве козырей в моей колоде, его можно было обобрать как липку, но я никогда так не поступаю. Фигурант должен расставаться со средствами охотно, да еще считать вас при этом благодетелем. Примерно так и получилось.

Ювелирные изделия, румынские леи, турецкие лиры и еще какую-то экзотическую резаную бумагу я безжалостно отверг. Французские франки тоже. В Европе бушует послевоенный кризис, обмен на золото все прекратили, курсы валют скачут как сумасшедшие и дальше будет только хуже, поэтому я остановился на родных золотых червонцах, а также британской и североамериканской валюте. То есть самой устойчивой на данный момент. В итоге я получил увесистый мешочек с российскими золотыми монетами разного номинала, общим весом два килограмма четыреста двадцать два грамма, восемьсот фунтов стерлингов и полторы тысячи долларов. И да, все-таки турецких лир взял немного, всего тысяч пять – внушительную стопку купюр, перевязанную шпагатом. На мелкие расходы. В Царьград следуем или куда? А там светить рыжьем и твердой валютой явно не стоит.

Неплохо получилось, особенно учитывая то, что годовой доход в триста пятьдесят фунтов дает возможность жить в Британии совершенно безбедно. Хотя да, было бы лучше, если Шмуклерович набрал побольше пассажиров. Но, увы, он просто не успел, потому что, как выяснилось, я поставил ему жесткие временные рамки. Но все равно хитрый евреец не прогадал, загрузив трюм разным товаром, который надеялся толкнуть в Константинополе по сходной цене. Кстати, Константинополь он собирался сделать своей базой, так что исключать возможность дальнейшего сотрудничества не стоит. Шмуклерович торгаш матерый, прожжённый, хотя и хитрый как змей, но в общем-то порядочный мужик. А я своего будущего пока никак не вижу. Вообще никак. Так что, сами понимаете.

Словом, в итоге все остались довольными друг другом.

– Рад был знакомству, – я вежливо поклонился семейной чете. – Увы, но вынужден откланяться.

– Изя, тебе таки не кажется, что Георгий Владимирович слегка изменился с того самого момента, как эти шлемазлы приложили его по голове? – озадаченно хмыкнула Циля Абрамовна.

– Да-да, моя роза, – Израиль Львович как раз тянулся к графинчику с пейсаховкой, но заметив, что жена обратила на него внимание, мгновенно отдернул руку. – До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, как он обещал меня пристрелить при нашей первой встрече. А потом вспороть мой драгоценный живот и повесить сушиться как карася.

А я мгновенно насторожился. Это косяк. И немаленький. Черт его знает, каким был по жизни прежний хозяин моей тушки, но уж точно не флегматичным добряком. А я уже успел во всю ивановскую засветить свою реальную натуру, что может вызвать некий когнитивный диссонанс у людей, общавшихся с реальным Георгием Владимировичем фон Нотбеком. Надо бы вести себя поосторожней. Одно утешение, что на этом пароходе, с момента посадки и до бунта экипажа, я успел пообщаться только со Шмуклеровичами. Но ладно, думаю, должно пронести…