Его сиятельство Каспар Фрай

4

Уже на другой день с самого утра глашатаи отправились на Рыночную площадь, где давно не велось торговли, и принялись бить в барабаны, созывая людей для встречи с герцогом. Стражники бегали по улицам и тоже скликали горожан, люди осторожно выглядывали из окон, не зная, чего ожидать от этого представления.

Никто из них ни разу не видел нового герцога, который не в пример прежнему – Фердинанду – предпочитал в Ливене не показываться.

Стражники покричали и ушли, больше не навязывая своей воли, и горожане из любопытства потянулись на Рыночную площадь, на ходу обсуждая возможные причины сбора.

– Сказывают, на реке чудо случилось, вода столбом встала! – говорила какая-то женщина, кутаясь в побитую молью шаль.

– И чего с ней? – спросили у нее.

– Дык ничего! Встала и стоит! Вот и зовет нас херцок, чтобы ему помогли воду снова по реке пустить.

– Врешь, баба! – погрозил ей кулаком нетрезвый с ночи лодочник. – Я только с реки – течет она и никаким столбом не стоит!

– А можа снова кого вешать будут? – будничным тоном поинтересовалась кухарка бургомистра.

– Да кого теперь этим удивишь-то? – отмахнулась баба в шали. – Каждую неделю вешают, а у меня третьего дня кошку украли с котятами.

– И что?

– И нету. Везде искала – прямо с лукошком утащили.

– Это к засухе! – объявил лодочник.

– Почему к засухе? – переспросили его.

– Было уже такое – какой-то год у всех кошки пропадали, а потом засуха наступила и зима со снегом – все озерные упыри и передохли.

– Да, я это помню, – согласился с ним каретный мастер, известный также и тем, что добавлял в пиво березовый деготь – для крепости. – Тому минуло уже лет десять или более. Исчезли водяные все как один.

– А с кошками-то что? – не унималась баба в дырявой шали.

– А вот про кошек не помню, я тогда еще малой был.

Народу на площади собиралось все больше, но те, кто ожидал внеочередной казни, ошиблись. Виселица оказалась снята и уложена вдоль стен ратуши, остался только помост, на котором был расстелен ковер и стояли двое стражников с начищенными по такому случаю кирасами и шлемами.

Глашатаи уже ушли, поэтому все пребывали в неведении – что же тут будет. Примерно через четверть часа показалось около полусотни иноземных солдат герцога верхом на лошадках невиданной здесь имуксенской породы, за ними ехали два десятка гвардейцев.

Солдаты в шляпах и серых мундирах оказались арбалетчиками. Четверо из них заняли позиции на помосте, остальные разбежались по окрестным домам и вскоре появились у раскрытых окон и на скатах крыш.

Наблюдая эти странные приготовления, толпа начала роптать. Гвардейцы выстроились перед помостом и стали теснить людей, приговаривая:

– Подайсь назад! Назад подайсь, морда!

Оттеснив толпу на несколько шагов, они остались в оцеплении, люди робко переговаривались, но с площади никто не уходил – наоборот, любопытные все прибывали.

Вскоре послышался стук копыт и грохот железных ободьев, стражники бросились разгонять стоявших на Цветочной улице зевак, но те и сами стали прижиматься к стенам, давая дорогу карете герцога и его свите.

Заметно было, что и здесь молодой герцог отдал предпочтение гизгальдским солдатам, карету окружали всадники в серых мундирах и широкополых шляпах, а гвардейцы оставались только для вида – как носители герба герцогов Ангулемских.

– Ура герцогу! Ура герцогу! – первым закричал бургомистр, стоя у порожка висельного помоста. Сдернув шляпу, он махнул ею и зацепил пуговкой свой новый парик. Тот слетел на мостовую, явив горожанам голую, как деревянная бита, голову главы города. В толпе засмеялись, бургомистр торопливо поднял парик и скрылся за спинами советников, чтобы привести себя в порядок.

Карета остановилась, и герцог Бриан сбежал по ступеням на мостовую. Несколько человек крикнули «ура», их поддержали гвардейцы, стражники и гизгальдцы, однако последние даже это короткое слово ухитрялись произносить с акцентом.

Следом за герцогом из кареты неуклюже выбрался де Кримон, он старался не отставать от его светлости и вместе с ним поднялся на помост.

Разговоры стихли, все взоры были прикованы к фигуре герцога, которого здесь видели впервые.

– Что-то не шибко он на Фердинанда похож…

– Ножны-то – чистое золото!

– А кудри – завитые, небось парикмахер постарался.

– У нас на Угольной банщик хорошо стрижет и берет недорого.

– Да тихо вы, его светлость речь говорить будет! – прикрикнул на всех мельник с северной окраины.

– А ты почем знаешь, червяк мучной?

Ответить мельник не успел, герцог раскинул руки, словно собираясь обнять собравшихся на площади, и произнес:

– Милейшие и добрейшие мои подданные, сограждане, земляки! Король Филипп Рембург вознамерился пойти на нас войной, чтобы отобрать наши земли, дома, луга и рощи! Его солдаты станут вас избивать, казнить и уводить в плен, ваших жен обесчестят, детей сделают рабами. Скот изведут на шлизтвиг… – поняв, что применил гизгальдское слово, герцог повернулся за подсказкой к де Кримону, тот лишь пожал плечами, а стоявший неподалеку гвардеец прошипел:

– Холодец, ваша светлость…

– Да, ваш скот изведут на холодец и вкусный бульон с картошкой и перцами. Э-э… перцем, кажется.

Герцог сделал паузу, прикидывая, достаточно ли ужасов оккупации он описал, и, решив, что достаточно, выхватил из ножен узкий дуэльный меч и крикнул:

– Отстоим же родной Фатерланд! Соединимся в едином порыве, герцог Ангулемский и его доблестные подданные – рыцари, не ведающие поражения! Записывайтесь в войско, отбросим короля Филиппа к Студеному океану! Ура!

– Ура! Ура! – уже бодрее закричали горожане, кое-где в небо взлетели шляпы, а где-то подброшенный в запале костыль.

– Подходите, записывайтесь в гвардию герцога Ангулемского! – закричал рослый сержант, потрясая чистым листом бумаги.

Тем временем герцог вернулся в карету, следом шмыгнул хромой де Кримон, возница щелкнул бичом, и экипаж понесся прочь, а за ним и длинный эскорт солдат в шляпах и шлемах с плюмажем.