Эдна

Глава 2

Алвиния, с улицами бревенчатых и каменных домов, ничего интересного собой не являла. Не доезжая до центра, от лавки, торговавшей ободами и колёсами, я увидел группу из четырёх деревьев, зимних дубов; огромных, верно, в шесть обхватов каждый, растущих в окружении кустарника в центре большой зелёной площади. Дубы впечатляли.

Ближе ко мне, в тени гораздо меньших, но весьма почтенных деревьев, по левой стороне дороги, стояло двухэтажное здание. На тополе у коновязи, на нависающей ветви, виднелась вывеска. Это был постоялый двор, тот самый, о котором говорила стража; видно, самый большой в Алвинии.

У коновязи было достаточно коней, в том числе и гнедые. Я ни у кого не спрашивал, как выглядит Антуан Демойн, ибо вполне представлял его себе, даже со слов Эдны; хотя никогда ранее не видел. Но он был столь обычен внешне — густые волосы, усы, борода, плащ — что почти ничем не отличался от иных рыцарей. Узнать его при встрече, без герба, я бы не смог.

Я порадовался, что на нём кольцо с камнем, и он не может двигаться ночью. Часто снимать и надевать такие кольца было нельзя.

У коновязи росли изрядно истоптанные красные и голубые цветы, которые лошади почему-то не ели. Я спешился в тени тополя, натянул поводья Людоеда на привязь и огляделся. Затем снял с головы капюшон, ибо это была лучшая маскировка в моём случае.

Я подстраховался ещё немного: развязав одну из седельных сумок, я достал круглое зеркало в простой оловянной оправе, завёрнутое в кусок коричневого бархата. Я смотрел в зеркало достаточно долго, пока не увидел в нём того, что хотел. Затем я спрятал зеркало.

У крыльца, как и подобает на хорошем постоялом дворе, меня встретила девушка. Хоть я и был в чёрном плаще, но мои светлые волосы, видно, смягчали впечатление. Я знал, что на коне и в капюшоне, ночью, когда глаза и мои, и коня отсвечивают одинаковым белым светом, а на рукояти меча гуляют лунные блики, меня обычно боятся. Однажды в Коронаде я напугал девушку до заикания.

Я вошёл в зал — традиционный придорожный трактир. За задней стеной размещались кухни и склады; сами комнаты располагались на втором этаже, и туда вели две лестницы, начинающиеся по бокам от длинной трактирной стойки.

Людей было довольно много. Обернувшись, я увидел, как кто-то ещё вяжет коня у тополя. В зале прислуживали девушки; за стойкой же я увидел двух парней, ростом почти с меня. Никого с гербом Мелгели я пока не заметил.

Я выбрал себе столик, как и в прошлый раз, и заказал хорошую еду.

С большим облегчением я понял, что предсказание начинает сбываться.

Недалеко от меня играли музыканты, довольно хорошо. Пела девушка. Играли в основном песни, привычные в этих местах: «Витой шнурок», «Полмили, милая», и ещё одну, которую я прежде нигде не слышал — «Иезавель».

Перед тем как отправится в этот путь, я получил касательно него некое пророчество; довольно туманное, но, как я знал по предыдущему опыту, скорее всего верное. Оно говорило о том, что прежде чем погоня завершится и я настигну Эдну, мне предстоит повстречать три поющих девы и одну лежащую. Конечно, хотелось бы больше деталей, но это всё, что провидица могла мне дать. И вот теперь, по-моему, я повстречал первую из поющих дев. Дело налаживалось.

Поэтому я сидел за столом в неплохом расположении духа, обедал и осматривался. Столы были круглые, дубовые, со сбитыми из толстых брусьев столешницами, опиленными под круг. Недостаток света восполняли оплывающие свечи, что горели на занятых столиках. А таких было большинство. Я сидел вполоборота к залу, разглядывая отражения людей в боку круглой зелёной бутылки, стоявшей на моём столе. Пока я насчитал по меньшей мере четверых, могущих быть Антуаном из Мелгели.

Один был со спутницей. Будь это вечер, можно было бы предположить, что он и есть тот, кто мне нужен. Но днём — вряд ли. Ещё один отпал по той причине, что юнец, нёсший его заказ от стойки, оказался его оруженосцем. У сэра Антуана оруженосца не было. Такие, как он, никогда не держат оруженосцев. А многие из таких, как он, обходятся так же и без оружия.

Оставалось ещё двое, сидевших за разными столиками — рыцари или нет, но в накидках и нагрудниках, при латных перчатках за поясами и с кольцами на пальцах. Жадеита ни на одном я не увидел, но он ведь мог быть повёрнут вниз.

Снять его он вряд ли рискнул бы, если и дальше хотел сохранять положение вещей.

Один из мужчин закончил трапезу, расплатился и вышел. Я вышел следом, кивнув прислуге, чтобы присмотрела за местом. Но человек отвязал от коновязи белого коня, и на груди его была эмблема рода Твиа.

Я вернулся и сосредоточил своё внимание на оставшемся персонаже. Он сидел в компании ещё двоих мужчин; все они, судя по разговору, были не слишком между собой знакомы.

Слышал я очень хорошо.

Я сел лицом к ним, сделав вид, что занят содержимым бутылки. Дело было в том, что это ведь мог быть вовсе не Антуан Демойн; Демойна тут вообще могло давно уже не быть. Мне нужно было проверить этого мужчину, так, чтобы он ни о чём не догадался, если он не являлся Демойном, и чтобы он выдал себя, если был им.

Ко мне подошла девушка за деньги. Рыженькая, довольно молодая, она была одета в клетчатый жилет и юбку, но клетки не отображали цветов чьего-либо дома.

Когда она наклонилась ко мне, я опередил её с вопросом.

— Скажи, милая, ты можешь узнать для меня одну вещь? — Я вопросительно глянул на неё, пододвигая к ней одну из старых эльфийских монет. Всего в два раза меньше, чем она получила бы от меня за свою обычную работу.

Девушка бросила короткий оценивающий взгляд на монету. Потом кивнула.

— Минут через пять, — сказал я, — подойди вон к тому столику и спроси у тех мужчин, не знают ли они кого-нибудь по имени Антуан. Если они спросят, зачем тебе это знать, скажи им, что у тебя послание для Антуана, от Эдны. Запомнила? Если кто-либо из них назовётся Антуаном, подойди к нему, так чтобы я видел, кто из них он, и скажи, что Эдна просила его остерегаться человека в чёрном капюшоне на чёрном коне.

Я замолчал. Девушка поглядела на меня, на мой плащ и откинутый капюшон за плечами, и снова кивнула.

— Скажи мне, сколько стоит заказать музыкантам песню?

Девушка назвала цену. Я не нашёл её высокой, даже если она приврала, чтобы оставить разницу себе. Я отсчитал мелкие монеты и ссыпал их в мешочек.

— Тогда вот ещё что. До того, как ты сделаешь то, за что заплачено, подойди к музыкантам и попроси их сыграть песню под названием «Синяя баллада». — Я протянул ей мешочек с деньгами. — Отдашь это им в уплату. Как только они закончат петь, ты подойдёшь к тем троим. Если всё пройдёт гладко и ты не скажешь им, что тебя подослал я, то, вернувшись, найдёшь под моей пивной кружкой ещё одну такую же монету, какую уже получила.

Мне было не жаль денег; всё равно у меня было всё, что могло понадобиться мне в пути. То, что могло пригодиться в будущем, тоже не осталось бы неоплаченным. А девушка, возможно, хоть на сегодня освободится от своей обязанности, которой зарабатывала на хлеб.

— Давай, — сказал я довольно громко, и для маскировки шлёпнув её пониже спины, оставил пока слежку, вместо этого жмурясь на свечу и покусывая соломинку.

Девушка, спасибо ей, всё сделала. Минуты через две, после того как запутала следы, в основном бродя по залу и приставая к посетителям, она подошла к музыкантам и тихонько с ними о чём-то поговорила. Певица согласно кивнула головой; остальные взялись за инструменты. Я видел, как один из них прячет переданные мною деньги в сундучок, что стоял на полке за их спинами.

Я надеялся, что барон Мелгели, если он присутствовал в зале, был удивлён, когда начала звучать заказанная мной для него музыка.

Девушка (не та, что продавала тело за деньги, а та, что торговала голосом) оглядела зал, словно ища глазами заказчика баллады, но я слушал с тем же интересом, что и остальные. Всё-таки эту песню не часто поют в трактирах.

Эту балладу, называемую Синей, написал один из вампирских поэтов. У неё была красивая мелодия, но играли её редко. Кроме того, полагалось, чтобы её пел мужчина, но я надеялся, что Антуана расшевелит мой сюрприз.

Я подумал, что всё же нашёл его. Я не ошибся в своих подозрениях — тот, за которым я наблюдал с тех пор, когда все остальные претенденты покинули зал, всё-таки вздрогнул, когда зазвучали первые аккорды песни. Он был бледен и до того, но по мере того, как песня близилась к финалу, бледнел всё сильнее.

Дождавшись последнего аккорда, девушка за деньги подошла к столику, за которым он сидел. Она не дала ему даже опомниться. Я слышал, как она что-то тихо спросила у сидящих мужчин. Я отвернулся, продолжая наблюдать за ними через отражение в бутылке.

Он что-то ответил, и она обошла его, склонившись из-за спины через его плечо. Он всё-таки назвался Антуаном.

Девушка шепнула ему на ухо слова о человеке в чёрном капюшоне, и покинула пределы его столика, грациозно переставляя ножки. Его собеседники с интересом посмотрели на него. Но, конечно, с меньшим, чем на неё. Он сглотнул и нервно огляделся. Но в зале не было людей в чёрных капюшонах.

Я оставил для сообщницы монету под кружкой, как и было обещано, и медленно поднялся. Подошёл к стойке, расплатился и пошёл к выходу, лишь на секунду задержавшись у его стола.

— Приятного вам пира, — произнёс я с искренним удовольствием, и прошёл мимо. А затем, щёлкнув пальцами, вдруг поспешил назад к стойке, будто о чём-то забыл. Или вспомнил.

И за моей спиной, вслед за грохотом опрокинутого стула и проклятьем, я услышал звон металла и топот ног.

И тогда я развернулся и бросился в погоню.

Он был уже у двери, мой незадачливый враг, ибо думал, что лишь бегство может его спасти.

Но бегство не могло его спасти.

У двери он, на миг обернувшись, крикнул:

— Убийца! Вяжите его! — и выскочил за дверь, хлопнув ею за собой.

Один из людей, читавший за столом у входа книгу, вскочил на ноги, ибо думал, что поступает правильно.

Он выхватил клинок, роняя книгу. Но он поступал неверно.

— Объяснитесь, милорд, — сказал он, целя остриём в мою шею.

Я взглянул на упавший том. «Вечера моей печали». Хорошая повесть, и, может, парень, преградивший выход угрюмому мужчине со светлыми глазами и волосами, был тоже хорошим человеком.

Одной рукой он запер дверь у себя за спиной на засов.

Я не стал ничего ему объяснять. Через две секунды он увидел в моём лице то, что я хотел, чтобы он увидел. Он опустил меч и отошёл в сторону.

Я произнёс Своё Слово, и засов упал с двери, а пробки вылетели из бутылок в зале позади меня. Я шагнул в распахнувшуюся словно от ветра дверь, и навсегда покинул двор «В тенях».

Он уже отвязал коня, и, в ужасе оглянувшись, вскочил в седло. Беги, подлец, беги как лишь сможешь, и выиграй свои секунды. Он знал, что должен бежать. Я знал, что убежать ему не дам.

Он пустил коня в галоп вдоль по улице, к Четырём Дубам, в сторону Северных ворот. Я свистнул, и мой конь, оборвав привязь, в одном прыжке был подле меня. Я вскочил ему на спину, и мы понеслись вслед за беглецом. Он бежал, спасая себя, ибо за ним гналась ярость.

Я нагнал его почти сразу, и Людоед настиг его скакуна, словно тараном ударив всем корпусом ему в бок. Конь Антуана Демойна не удержал дороги и полетел кубарем, а сам он упал в пыль, пролетев несколько ярдов кувырком.

Я поднял Людоеда на дыбы и обнажил меч. Краем глаза я видел, как закаменела стража у близких уже Северных ворот. Они не знали, что делать, и тело подсказало им лучшее решение.

Не двигаться.

Я спешился. Мы были одни на пыльной дороге, на пустой площади к северу от исполинских дубов. За спиной я слышал отдалённые голоса. Я знал, что никакой погони за мной уже не будет.

— Ты гнался за Эдной, Демойн. Ты гнался за ней и хотел выпить её кровь.

Антуан Демойн, когда-то очень давно бывший человеком, попятился от меня на локтях, волоча ноги в пыли. Может, удар Людоеда сломал ему одну; я не знал. На левой его руке тускло блестело кольцо, называемое некоторыми Кольцом Кольда; оно позволяло вампиру, его носившему, переносить день. Но тёмная ночь становилась для него смертельной. Такое кольцо словно разворачивало мир для вампира наоборот.

— Прощай, вампир; — сказал я, и серебряный узор на лезвии сверкнул чистотой при упоминании его природы. Он был нанесён на сталь специально за тем, чтобы неживые и те, кто живёт по-другому, не смогли выдерживать ударов моего меча.

Они и не выдерживали.

Он даже не делал попыток сопротивляться. Это было бы бесполезно, но я бы дрался до последнего.

Впрочем, сейчас дело обстояло так, что я стоял с оружием, а он лежал в пыли.

Я взмахнул мечом, и чужая кровь хлынула из его горла, заливая плащ и открывшийся герб. На гербе дева, терзающая дракона, смотрела на мир пустыми глазами, и, по мере того, как раны дракона заливала настоящая кровь, глаза обладателя герба становились такими же пустыми, что и у девы.

Я встряхнул меч, и тёмные капли, все до одной, упали в пыль.

Потом я вернулся к своему коню. Жаль, я не мог накормить его.

А колечко я забрал. Отдам его потом Грейс.

Когда я проезжал через Северные ворота, что были всего в двух сотнях ярдов от того места, где я убил Антуана из Мелгели, охранник из беспомощной городской стражи спросил у меня, как моё имя, но я не ответил.

— Как же имя твоего коня? — спросил тогда он, пытаясь соблюсти традицию.

— Людоед; — ответил я, и мой конь тихо зарычал.

— Как же имя твоего меча? — дрогнув, спросил стражник.

— Головорез; — ответил я.

Сглотнув, он спросил, с отчаянием в голосе:

— Скажи мне, кто ты?

— Знающий Слово; — ответил я, и его испуганный жест, называемый рога Морольфа, лишь подстегнул моё желание покинут Алвинию, Город Четырёх Дубов и одного вампира.

Я крикнул коню, и он сорвался в галоп.

К северу от Алвинии были луга, поросшие голубыми и красными цветами. На востоке по-прежнему тянулись леса; и в стороне моря теперь тоже виделся лес, не очень далеко; вроде бы сосновый. Он потихоньку разрастался, приближаясь к дороге.

В тот вечер были звёзды, и никакого дождя. На луну выли волки.

Почти ничего интересного не происходило. К рассвету я заметил у дороги старый колодец. Он был довольно ухоженный. Я заглянул вниз и увидел на дне воду и светлый лоскуток отражённого неба. Опустил ведро на цепи, считая обороты. Шестнадцать. Василисков на такой глубине ещё не водилось, поэтому я достал воды, напился и напоил коня. Потом снова сел в седло и поехал вперёд.

Чуть позже, в малиннике подступившего слева леса, я видел бурого медведя. Он, почуяв моего коня, скрылся в лесу.

Следов Эдны я пока не видел. Но она не могла быть далеко. Теперь, когда Антуан из Мелгели более не гнался за ней, я чувствовал нарастающую уверенность в том, что догоню её. Кроме того, в Алвинии всё-таки начало сбываться предсказание.

После, на исходе второго дня с того времени, как я покинул двор «В тенях», у тропы среди лесов, подступивших вплотную, я наткнулся на гостевой дом, поросший мхом.

Такие дома иногда строили — в лесах, у редко используемых дорог, на длинных переходах. Так строят мосты через местные реки, и крытые охотничьи настилы в богатых дичью дебрях — кто-то сделает для себя, да и оставит, а где-то местный барон или кто другой прикажет построить.

Я знал, что Эдна, волшебница или нет, уже близко, как бы быстро она ни умела ходить. Она и её стая собак. Эдна, которую называли Собачницей, должна была остановиться и здесь. И здесь могли остаться её следы.

В конце концов, волшебницам тоже нужно спать.

Я остановил Людоеда у ветхого куска изгороди, спешился. Хорошо, что Эдна не могла ехать верхом — ни одна лошадь или конь не пустили бы её к себе на спину.

Такая маленькая плата за некоторые способности, и я тоже потихоньку плачу свою цену — то здесь, то там.

Толстые стены, сложенные из ошкуренных брёвен, давно покрылись мхом. Тускло блестели старые стёкла в разбитой на квадраты раме единственного окна.

Я потянул за ручку покосившейся двери. Она заскрипела, открываясь, а на пальцах осталась холодная мокрая плёнка. Потом дверь упёрлась в порог.

Я мог бы произнести своё Слово, помогая заклинившей двери открыться, но опасался, что моя магия сотрёт те вещи, по которым я мог угадать следы присутствия здесь моей Эдны.

Поэтому я потратил около минуты, открывая дверь вручную, а потом вошёл в единственную комнатушку домика.

Там был очаг, столик, древний стул и смятое меховое покрывало на постели.

Именно постель интересовала меня больше всего, и поэтому я посмотрел в зеркальце на противоположной стене.

Я-то был всё таким же: чёрный капюшон, скрывающий черты, и светлые глаза под соломенными волосами, спадающими на лоб.

Но я смотрел не на своё отражение. Глядел я прямо, но высматривал следы Эдны, видимые лишь краями глаз. Такие вещи замечаешь или вскользь, или боковым зрением.

Через четверть минуты я увидел их.

На смятой постели, в очертаниях складок покрывала, явно виделся силуэт собаки.

Я перевёл глаза на постель. Ничего. Как только я отвёл взгляд, лежащая собака возникла снова. Острая мордочка, уши, короткие лапы. Иллюзия была почти полной. В полумраке казалось, на постели лежит реальная собака и смотрит на меня.

Я вернул взгляд на кровать. Это было хуже, чем я ожидал. Теперь и Эдна знала о моём приближении; её сторожевая магия, которой был помечен дом, давала ей возможность чувствовать меня, через призрачную фальшивую собаку.

Я отступил за порог и закрыл дверь. Возможно, кто-то ещё после меня увидит в измятой постели очертания зверя. Может, об этом доме после сочинят пару историй; а то и вовсе забросят: вещи и их уклад, созданные людьми, не часто выдерживают прикосновение магии.

Ну разве что мосты, починяемые троллями.

Я сел в седло и гнал безостановочно до самого заката.

На закате под копытом коня сломалась очередная палка, и я увидел, что она сине-зелёная на сломе. Такой цвет приобретало дерево, которым ведьмы мешали своё ночное зелье. Я придержал коня, принюхался. Тянуло дымком. Я снова резко тронул Людоеда, и мы понеслись сквозь сумерки прочь. Над головой алело небо.

Когда высыпали первые звёзды, и мир стал ждать прихода луны, лес наконец отодвинулся от дороги, и я выехал на маленький хутор.