Единственный пассажир

Он стоял перед белой «Газелью» и смотрел на выцветшую, знакомую до боли надпись: «СТОИМОСТЬ ПРОЕЗДА – 8 РУБ».

И чуть ниже:

«ОПЛАТА ПРИ ВХОДЕ».

– Обязательно, – пробормотал он, ухватился за ручку и рванул на себя. Тяжелая дверь с противным жестяным скрежетом отъехала в сторону, обнажив полутемное нутро пассажирского салона.

В салоне было пусто. Все кресла застыли в ожидании пассажиров, которых, судя по запыленности сидений, не видели давно. Согнувшись, он проскользнул внутрь и уселся спиной к водительскому месту.

– Оплачиваем проезд! – прозвучало из кабины. Он пошарил в кармане, достал горсть монет и, не глядя, бросил в привычную пластмассовую чашку.

– А двери кто закрывать будет? Пушкин?

Он не ответил и даже не пошевелился. Эту фразу он слышал уже сотню раз.

«Газель» заворчала, тронулась, но тут же притормозила. Дверь по инерции проехала вперед и захлопнулась. Водительские хитрости – каждый раз одно и то же…

– Куда едем? – поинтересовался за спиной все тот же бесцветный голос.

– «Полины Осипенко», – буркнул он и закашлялся.

В кабине деликатно выждали, а затем повторили с той же интонацией:

– Куда едем?

– На Кудыкину гору! – рявкнул он.

За спиной незамедлительно откликнулись:

– Не понял! Остановка с таким названием ни в одном маршруте не значится!

– «Полины Осипенко»! – громко и четко произнес он и раздраженно добавил. – Мог бы уже запомнить…

Урчал мотор. Микроавтобус стоял, не трогаясь.

«Ну, давай, – устало подумал он, – спрашивай про время, про погоду…»

И словно откликнувшись на его мысли, невидимый водитель сказал:

– Время…

Будто и не спрашивал вовсе, а размышлял про себя.

– Полдень, – ответил он. – Середина июля.

– Погода?

– Солнечно, – сказал он. – Легкая облачность.

Подумал и зачем-то добавил:

– Без осадков.

Хрустнула коробка передач, маршрутка качнулась и поехала.

Он порылся в кармане, достал сигареты.

– Курить можно? – и, не дожидаясь ответа, щелкнул зажигалкой. Закурил, бросив косой взгляд на пожелтевшие листки бумаги, приклеенные к стеклу. На одном из них значилось:

«КУРЕНИЕ В ПАССАЖИРСКОМ САЛОНЕ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ!»

На другом:

«НЕ СОРИТЬ!»

Он горько усмехнулся и стряхнул пепел на пол.

– Музыку? – предложили из кабины.

– Нет.

Движение начиналось от цирка. Оно всегда почему-то начиналось именно отсюда. Вывернулся в окне знакомый цирковой купол, ярко засветились на афише крупные буквы:

«ГАСТРОЛИ МОСКОВСК…»

Остальное скрывали деревья.

За окнами проплывали – одна за другой – Воронежские улицы. Везде царила привычная суматоха. Сновали автомобили, сигналили, мигали поворотными огнями. Мелькали огромные рекламные плакаты, вывески, витрины магазинов блестели на солнце. И люди, много людей, деловито вышагивали по тротуарам. Мальчишки на велосипедах носились вдоль домов. Неспешно брели старики. Красивые девушки в коротких волнующих юбочках весело смеялись над чем-то и по-птичьи взмахивали руками.

И все это уносилось назад, будто в прошлое, в далекие невозвратные дни.

Он курил молча, одну за другой, жадно затягиваясь, швырял на пол окурки. Слезы текли по лицу, он вытирал их дрожащей ладонью – они мешали видеть – и смотрел, смотрел… Он не стеснялся этих слез, потому что всегда плакал в маршрутном такси, но никто и никогда этих слез не видел.

Над Воронежем раскинулось великолепное голубое небо, по которому медленным стадом брели белоснежные кудрявые облака. Деревья стояли во всей своей изумрудной пышности, и легкий ветер шевелил их резную листву.

Маршрутка выехала на проспект Революции. Ослепительно сверкнула застекленная громадина кинотеатра «Пролетарий». Он посмотрел на плакаты с названиями картин и убедился, что фильмы все те же. Промелькнули здание ТЮЗа и одиноко сидящая на тротуаре серебряная собака с позолоченным ухом, ГУМ, почтамт, Дом офицеров. От дома к дому через проспект протянулась знакомая рекламная растяжка, которая кричала красным:

«ВИКЛАН» – ОКЕАН ЭНЕРГИИ!»